ЭЗОФОС — Хлыст

Ввести немедленное наказание за производство брака.

Закон причин и следствий, для индивидов планеты 955 это закон кармы, включает отработку нарушений закона в следующей жизни. Что предлагаете вы?

За самую грязну энергию, содержащуюся в слове, тут же наказывать физически. Ощущение физической боли воспринимается индивидами такого Уровня развития болезненно, поэтому, может стать действенной мерой воспитания.

Это можно расценить как нарушение законов невмешательства и свободы выбора.

Будет применение закон кармы, но без отсрочки исполнения. Можно в качестве эксперимента опробовать на отдельной территории планеты.

Эксперимент разрешаем. Когда соответствующее поле воздействия будет построено, оно будет опущено на выбранное вами место.

               ...    ...    ...

Наумов подошёл к дороге, и почти тут же перед ним остановилась синяя Лада. Он сел рядом с водителем и протянул ему руку — привет.

   — Привет, Дима. — Всё нормально?

— Как всегда.

Проехав два квартала, Игорь остановился на красный сигнал светофора. — Какой красавец! — восхищённо сказал он, кивнув головой направо. К столбу со светофором, который уже выдал зелёный свет транспорту, подходила девушка с рослым пятнистым догом. Игорь нажал на газ и тут же резко затормозил. — Куда прёшь? — Крикнул он, высунувшись в окно. Перед самым бамперов машины пробежал долговязый парень. — Ох… что ли? Ой — резко вскрикнул Игорь.

   — Ты чего? — Дима изумлённо поглядел на Игоря.

   — Спину ожгло. Будто хлестнул кто-то. Больно.

— Меня отец как-то ремнём отстегал. Было за что, чего обижаться! Долго задницу жгло.

— За что получил? — морщась и двигая плечами, спросил Игорь.

   — Мою школьную подружку один гадёныш обидел. А я его потом так отп…, ой! — Дима резко прогнулся в спине.

Теперь Игорь посмотрел на своего пассажира вопрошающе.

— И меня полосонуло. — Дима удивлённо глядел на Игоря. — Что за хрень? Дальше ехали молча, обдумывая произошедшее.

— Что бы это могло быть, как ты думаешь? В мистику я не верю.

— Есть у меня предположение. Не знаю, мистика это или нет.

— Какое?

— Тебя стегануло когда? Как только матом сказал, так?

— Ну.

— Так и меня тоже. Проверим?

— Сам проверяй. Я в мистику не верю.

— Не веришь, а мне какого ж х… предлагаешь? — Дима вновь резко прогнулся. — Придётся, видно, поверить. Только я проверять больше не хочу.

— Интересно, эта борьба за чистоту речи только нас с тобой касается, или других тоже?

Игорь поставил машину на стоянку перед забором фирмы. Парни вышли из машины и через открытые ворота пошли к диспетчерской. — Гляди! — Дима указал рукой в сторону стоящих возле ГАЗелей водителей. Один из них, резко дернувшись, стал озираться по сторонам. — На всех действует! — Почти торжествуя, произнёс он. — Что сейчас будет! Мужики все ж поголовно матерятся.

— Если б только они. Эльвира в этом любому мужику фору даст.

Они только подходили к диспетчерской, как из её двери почти выскочила плотная женщина. Копна рыжих , явно крашеных волос, обрамляли крупную голову. Ярко красные губы резко контрастировали с бледным лицом.

   — Эльвира, ты не заболела? — участливо спросил Игорь.

   — Отвези меня в больницу. Срочно.

   — Боли в спине? — спросил Дима.

— А ты откуда знаешь?

— Так она у всех болит, кто матерится.

— Врёшь!

— Давай проверим. Выдай что-нибудь народно классическое из твоего лексикона.

— С чего это вдруг за слова, пусть и матерные, бить стали? И кто бьёт?

— Так это президент по просьбе правительства обратился к патриарху. Так, мол, и так, надо избавляться от нелитературных слов в родном языке. Это не богатство наше, а грязь, в которой страна утонула. Помоги, родной, попроси Господа Бога, чтоб наказание ввёл за мат. Вот и дошла просьба до небес.

— Опять пи…, ой!

— Вот видишь! А ты меня чуть не оскорбила нехорошим словом. Перестань ругаться и пошли путёвку оформлять. Врачи тебе всё равно не помогут. — Игорь мягко взял Эльвиру за плечи и направил к дверям диспетчерской.

Дима остался ждать Игоря у входа, чтобы понаблюдать за работой неведомого закона.    

Пока загружали мебель для развоза по адресам, Дима и Игорь видели, как корёжило работников склада. Они, видимо, уже сообразили, за что получают, стали чертыхаться, но забывались, и устоявшаяся привычка отдавалась полосой боли по спине.

— Нам тоже надо научиться «фильтровать базар». — Вздохнул Игорь.

— Будем стараться.

   Двуспальный матрас с пятого этажа по лестнице снесли вниз к машине. Игорь распахнул двери будки и парни закинули матрас внутрь. Игорь отошёл к женщине за расчетом, а Дима взялся за правую дверь, собираясь закрыть. — Бл… , ой — раздался детский голос, и из-за двери выскочили два подростка лет двенадцати. — Чего вы бьёте? Что я вам сделал?

— Между нами дверь, и я никак не мог тебя ударить. Да, и в руках у меня ничего нет, видишь? Никто тебя не трогал, ты сам себя бьёшь. Как сматеришься, так тут же себя хлыстом по спине огреешь. Так что, думай, прежде чем сказать.

— Молодой человек. — Обратилась к Диме заказчица. — Вы мальчику посоветовали не говорить нецензурных слов. За это теперь наказывают?

— Сегодня стало происходить что-то невероятное. Стоит только произнести матершинное слово, сразу следует удар по спине, вроде кнутом стеганули. Кто наказывает, остаётся лишь догадываться.

— Могу только порадоваться такому нововведению. Никак не могу отучить мужа от грязных слов. Может быть кнут поможет. Хорошо бы этому кнуту подольше поработать для закрепления результата.

— За доставку вы расписались. За подъём на этаж и вывоз матраса с вас тысяча шестьсот. Дима разменяй, у меня сдачи нет.

— Ничего не надо. Спасибо, молодые люди. Всего вам хорошего.

— И вам тоже.

После работы Игорь, как обычно, подвёз Диму, и, попрощавшись, тот пошёл через большой двор к своему подъезду. За детской площадкой стояло несколько лавочек и стол. После обеда туда начинали подходить пенсионеры, чтобы «забить козла», сыграть в шахматы. Ближе к вечеру к ним присоединялись вернувшиеся с работы такие же любители домино и шахмат. Игры могли продолжаться дотемна. Крепкое русское словцо здесь нередко заменяло не только простые слова, но и целые предложения, понятия. «Как же они теперь, бедолаги, мучаются без возможности сочно выразиться?» —подумал Дима, приближаясь к группе мужиков. «А может не в силах сдержаться, всё же выдают мат, за которым следует наказание?».

Но, пока приближался к столу, проходил мимо, удалялся, никто не дёрнулся, не ойкнул. «Надо же! Только первый день, а результат уже заметен. Права та интеллигентная женщина, пожелавшая, чтобы закон защиты чистоты языка подольше поработал. Нецензурщина так въелась в нашу натуру, что одного урока тут не хватит. Матерятся все — от «пионера до пенсионера», как сказали бы в советское время. Сам то, не лучше других — ругаюсь, почти без оглядки. Мелькнёт иногда запоздалая мысль после того, как слово уже вылетело, что могут услышать дети или женщины (сказывается всё-таки родительское воспитание), но потом успокаиваешь себя — все же так говорят! Если подумать, то пороть сейчас надо три поколения ныне живущих, чтобы память самых юных на генетическом уровне вложила в своих потомков — никогда даже не помышлять о непристойных словах. А как по-другому?»