Вы готовы улыбнуться?

                                                       Вы готовы улыбнуться?

    Когда я почувствовал ее близость, сознание мое сжалось, как никогда еще не сжималось.    Когда страх проникает в кровь, пробегает паучьими ножками в сердцевине позвоночника, напрягая все тело — отдаленно схоже. Но это! Что-то неохватное и липкое до тошноты.

Чтобы смотреть на нее открыто, не испытывая плющащего натиска ужасающей правды, потребуется нешуточное мужество. Трудно передать словами, но это скорее попытка нарисовать ее портрет черными значками скудных букв.

Она улыбчива до исступления, до истерики, до агонии, до конца… Улыбаясь всеми зубами всем, она ожидает улыбки в ответ. Не расстраивается, что никто не спешит ответить ей пониманием, ибо оно придет со временем. Она знает это — понять эту иронию, значит улыбнуться, а от улыбки не станет всем светлей, но, кузнечик, может и запиликает на скрипке. От улыбки этой не избавиться, потому как, она особенная, негаснущая, несмываемая…

Она откровенна, эта улыбка, нечеловечески откровенна.

   Процесс понимания эдакой шутки, понятное дело, имеет свою длительность. Не слышал, что бы кто-нибудь так и не улыбнулся ее изысканному юмору. Но, приближаясь к грани, на которой остановишься, пока не произойдет главное… Тут все зависит от обстоятельств, но больше, от ее настроения. Будешь стоять там, столбом, покуда не поймешь, потом придется полежать, додумать, и медленно и постепенно растянуться в ответной ей, искренней улыбке.

— Ты никогда не видел моего лица?— спросила она, когда явилась предо мной внезапно. В странном, маскарадном костюме, и проделала свою магическую улыбку. Она натянула костюмчик бывшего заключенного, а он уже плохо прикрывал ее истинный облик. Раскусив ее, я, не в силах ответить, отвел свой взгляд.

— Ты же думал обо мне, ведь так?— сказала она, неуклюже поправляя, не сидящий уж костюмчик.

— Да, но это не означает, что я рад тебя видеть. Я не готов, не торопи,— говорил я мысленно, как и она.

Она пристально сверлила мутными глазами костюмчика мое левое ухо.

— В дом не приглашу и кофеем угощать не стану. Извини, — промыслил я, в ответ на ее немой вопрос.

На маске костюмчика изобразился небольшой невроз, но вот она снова сползла и обнаружила под собой ту извечную улыбку. Я снова отвернулся.

Костюмчик засуетился, топтался с ноги на ногу, и я решил проводить его к двери.

Попрощался, пожав руку, но тут она снова выглянула, обнажив зубы, желая вновь озадачить меня. Но, я смотрел уже более открыто. Пожелал удачи костюмчику, и сухо проговорил, что скоро свидимся, а сам испугался своих слов, неожиданно осознав их истинное значение. Тут она снова проделала свой коронный оскал, но он уже выдавал сквозь маску ее наряда насмешку над моей озадаченностью.

Костюмчик послушно зашагал прочь по улице, натянув свой темный капюшон на затуманенные глаза маски, под которой таился вечно улыбчивый ее оскал.

Смотря уходящей фигуре вслед, я чувствовал, как пылает моя голова, обдумывая. Но, не дойдя до поворота, она обернулась, махнула рукой и вошла во двор на углу улицы.

Утром, проезжая около этого двора на углу, заметил, что ворота настежь отворены, суетятся удрученными лицами люди в темной одежде.

Кто-то здесь решился улыбнуться ей в ответ, — подумал я, вежливо спросив сам себя: А вы думаете, вы не улыбнетесь ей?

— Это будет позже,— отвечал тот же я, прогоняя скорбный образ финально-оскаленной улыбки.

И вы улыбнетесь. Она не оставит вас скучать с постной миной. Или вы сомневаетесь?