Endie — Крепкий сладкий кофе

— Я научусь запоминать сны, — повторил он чуть тише и улыбнулся, — Чтобы всякий раз, когда ты будешь просыпаться, я мог бы рассказать тебе новую историю.

У него были широкие ладони и неровно подстриженные светлые волосы. Он носил меховые наушники, и все время что-то насвистывал себе под нос. Отец умер в ноябре, а в декабре мне уже пришлось взять к себе этого вот странного семнадцатилетнего мальчика, с которым у нас даже кровь была разная. Я не знал, кто из нас был папе приемный.

Когда увидел его первый раз, отчего-то сразу понял, что теперь он меня усыновил — а вовсе не я приехал опекать его, оставшегося без родителей.

Имбирное печенье, песни «Аббы» и красное вино.

Нам еще предстояло встречать новый год, и он попросил разрешения остаться на ночь дома. Он думал, у меня есть любимая женщина. Или мужчина. Или хотя бы парочка друзей.

Я совсем не знал его — и почему-то испугался.

* * *

Теперь у меня есть брат, я хожу по магазинам, расчесываю волосы и вообще чертовски занят. Он научил меня улыбаться акварельным краскам и рисовать морозные узоры на стеклах очков.

Сначала я ненавидел его, потом — реальность.

А потом пошел снег, и мы пили чай с апельсиновыми корками.

Потом я купил ему плюшевого медведя, отчего-то решив, что он подойдет к его рюкзаку — по цвету и на ощупь. Он назвал медведя каким-то нечленораздельным сочетанием звуков и поцеловал меня в щеку.

* * *

Однажды он пришел из школы, и на запястье у него были нарисованы три синие звездочки. Вроде тех, что ставят в книгах перед новой главой.

— Откуда это?

— Нарисовал, — он улыбался, и в комнате запахло снегом.

Меня усыпляло и укачивало в этом ощущении, как в старом привычном свитере.

Или в теплой ямке, которая остается в постели, если, встав среди ночи в туалет, ты не забудешь накрыть ее одеялом.

Или если рядом с тобой спит заснеженное солнце.

* * *

Он заставил меня сесть рядом с ним и включил самую первую серию — с начала, с этой ужасной заставки. Я поморщился — впереди все должно быть еще хуже. Впрочем, для начала меня позабавила самая харизматичная парочка — нарочито списанная с нас, только в совсем других обстоятельствах, и он вдруг начал говорить о том, что, по сути, я, как и похожий на меня герой, на самом деле просто овчарка, притворившаяся волком.

— А ты такой же цыпленок, как его приятель.

— Может быть.

У меня болели глаза, но я смотрел. Почему-то было грустно. Никакого отвращения, никаких противоречий — просто очень больно и очень красиво. Слишком похоже на жизнь.

— На нас похожи, — пробормотал он в конце очередного эпизода.

— Внешне?..

— Не только.

Я проснулся среди ночи оттого, что нещадно болела сведенная судорогой нога. Как выяснилось, мы оба так и заснули в кресле: я все еще поджимал под себя левое колено, а он чуть сполз с подлокотника и уронил затылок мне на плечо. Странная скульптурная группа в свитерах норвежской вязки.

Почему-то я подумал, что в доме отчаянно не хватает собаки.

* * *

— Я сварю тебе кофе, — он попытался улыбнуться, — Крепкий сладкий кофе.

* * *

— Если бы ты был девушкой, я стал бы с тобой встречаться.

— Ты и так можешь.

— Я не «голубой», Дэн.

— Я тоже.

Нам просто не хватает тепла.

Меня не одолевают никакие особенные желания, когда он рядом, я не пялюсь на его задницу — исключая те случаи, когда он без спросу надевает мои любимые джинсы, и появляется соблазн как следует ему всыпать, наплевав на возраст. Я определенно не хочу спать с ним, или отсасывать у него, или чтобы он делал что-то подобное для меня.

Может быть, просто хочу иногда держать его за руку.

Если бы мы были девушками, это, наверное, было бы нормально. Сестры как-то значительно более спокойно относятся к проявлениям родственной любви.

Он спит, свернувшись клубком у меня на коленях. Мне кажется, он намного старше меня. По крайней мере, иногда я вижу у него в глазах снисходительное понимание — но без насмешки. Кажется, он просто знает обо всем этом что-то, недоступное мне.

Мне смешно вспоминать о том, как я ненавидел его — целых две недели, или даже три… Как мы подрались в гостиной. Как я ходил к нему в школу разбираться с преподавателями. Как он впервые усадил меня смотреть тот свой сериал и как мы, два сентиментальных идиота, разревелись в самом конце самой последней серии.

Мне кажется, он просто нашел во мне то, что потерял после смерти отца. Он не говорит этого, но я знаю, что в какой-то степени дело все-таки в этом — пару раз он оговаривался и называл меня папой. От этого становилось так странно. Я совсем не знал отца. Теперь он умер, и все, что от него осталось, — старый скрипучий дом и маленький грустный мальчик.

Он рисует, и чаще всего какие-то дикие индустриальные пейзажи, разорванное проводами лиловое небо, разлитую в облаках музыку Бетховена.

Иногда меня. У него на рисунках я всегда в черной рубашке и всегда плачу.

* * *

Я не признаюсь себе в этом, но с каждым днем мне становится все страшнее и страшнее оставаться в этом доме, в пахнущем деревом коридоре, в укутанной коврами гостиной, в холодных комнатах и в слепяще-белой кухне.

Это не мой дом.

Не его.

Иногда мне жаль, что он мне не родной брат.

Так нам обоим было бы проще.

Впрочем, тогда, может быть, и отец до сих пор бы жил вместе с нами.

Я опять стал совсем маленьким.

* * *

Может быть, это он научил меня ничего не бояться.

В колонках разрывался голос Криса Ри, и пусть наша дорога явно вела в совсем другой ад, чем тот, о котором он пел, но ничего более подходящего по настроению я себе представить не мог. По крайней мере, просто попытавшись посмотреть со стороны на две фигуры, съежившиеся в углу комнаты, с полупустой бутылкой виски и под рваным клетчатым пледом. Мы выглядели как герои самого грустного на свете сериала про нас самих, только что узнавшие, что в последней серии сценаристы убьют всех, и понимающие, что до финальных титров оба не доживем…

Виски обжигал горло, за окном роем белой мошкары вился неугомонный снег, а он, прижавшись ко мне теплым боком, постукивал меня по колену. На запястье у него мерцали так и несмытые звездочки. Может быть, он мне соврал, и это все-таки настоящая татуировка.

— Знаешь, что это на самом деле? — спросил он меня уже сквозь дрему.

Я покачал головой.

— Это снежинки, Кристофер. Просто снег.

И у нас в запасе все еще много солнца.