Янев Никита — Новые рассказы.

Реализм, господа.

Мы не небо. Неба нет. Вместо неба пустота. Пустота внутри пустоты. Мы реальность. Это серьёзно. Например, на грузчицкой подработке надо было всё время работать, чтобы зарабатывать чувство реальности за деньги. Например, Марии поставили диагноз местные хирурги, аневризма сонной артерии, это серьёзно. Лучший выход, летальный исход, худший выход, 30 лет смотреть в одну точку, стоило или не стоило рождаться и под себя испражняться. Завтра ляжете, послезавтра прооперируем. Реализм, господа, писал Достоевский.

Съехались подружки, выпили и закусили. Местная женщина-гора сказала, раз он для тебя не пожертвовал всем, значит, он тебя не любит. Мария сказала, год назад, у жены мужа была истерика, что она его любит, а он её нет, через год у мужа жены была истерика, что он её любит, а она его нет. Антигона Московская Старшая сказала, есть сведения, что они зарабатывают так. Мария сказала, но это же цинично, грех и преступленье. Вера Геннадьевна Толмачёва сказала, деньги найдём, не волнуйся. Деньги есть, сказала Мария. Бэла плакала, Фонарик улыбалась, у Катерины Ивановны начиналась истерика.

Мария прочла им рассказ «Выбор невесты» Никиты, про то что когда людям плохо, они плачут, когда людям хорошо, они смеются. Но когда людям очень плохо, они начинают смеяться, а когда очень хорошо, плакать, такой феномен. Я лежал пьяненькой на топчане в это время и думал, гиацинт под ванной зацвёл, выгонка не цветёт второй раз. Через два дня в двух центрах ведущие специалисты поставили диагноз, неаневризма сонной артерии, диагноз. Деревянный Христос в церкви от болгарского подворья на Таганке всё так же висел на распятье. Реализм, господа.

Дезоксирибонуклеиновая кислота.

Что это всё никуда не делось. Мама, которая 30 лет в одну точку смотрела, стоило или не стоило рождаться. Папа, который перепутал несчастье и счастье. Дедушка, которому велели идти и умирать молча, он шёл и умирал. Бабушка, которая в 87 лет поняла, что это она во всём виновата. Список может быть продолжен до 33 русских колен, 33 византийских колен, и дальше. Мальчик Гена Янев, следующее звено в цепи дезоксирибонуклеиновой кислоты, не работает и видит, как он в 6 лет в ухаря превратился, когда болгарская бабушка Лена кричала на болгарского деда Танаса, пьяная свинья, опять нализался, то он рядом кривлялся, пьяная свинья, пьяная свинья. Как он в 12 лет в расколовшегося превратился, когда из Польши приехал цинковый гроб и контейнер книг, иллюстрацией мысли, что жизнь на самую драгоценную жемчужину в здешней природе человека разменять велено, кем велено, и он во двор перестал выходить, кем велено, и в 10 классе по мячу не мог попасть на футболе. Как он в 18 лет в смертника превратился, сунул в сапог ногу на утреннем построенье, а там мочи полное голенище, остальное сразу же приклеилось к той тоске в животе, которая началась, когда же она началась? Как он в 24 года превратился в воскресшего, когда Соловьиха Соловья 17 лет своей кровью кормит, потому что он на 17 колене помер. Как он в 30 лет превратился в счастливого, до чего не дотронешься, всё сразу же делается бессмертным. Мелитополь, Мценск, Москва, Мытищи. Соловки, Сортовала, Старица, Сегежа. Индейцы, инопланетяне, мутанты, послеконцасветцы. Сезонники, дачники, местные, туристы. Ухари, расколовшиеся, смертники, воскресшие. Постмодернизм, неохристианство, трагедия, драма. Шут короля Лира, труп Антигоны, Мандельштам Шаламов, Сталкерова Мартышка. Как он в 36 превратился в персонажа, как все в 42 превратились в персонажей, остался один язык, который между Бог, Бог, Бог и бла, бла, бла — местоимение, имя, это это это, как юродивые узнают, что они жлобы, как жлобы узнают, что они юродивые без твоего звена в цепи дезоксирибонуклеиновой кислоты.

Сказка.

Тогда всё сразу становится ясно, с этими ночными подъёмами в казарме, потому что должен быть виноватый, с этим гравированием на воздухе слов, которых нет на свете. Это ведь не я, это папа, который как Александр Македонский перепутал несчастье и счастье, это мама, которая как Исус Христос 30 лет в одну точку смотрела, стоило или не стоило рождаться. Дальше я почти ничего не помню. Бабушка Поля, которая в 87 лет решила, что это она во всём виновата, что мир таким получился. Дочка Аня, которая в 15 лет восклицает, что её прёт от Соловков. Соловки, которые сначала были остров в Белом море, потом монастырь, потом зона, потом община, а теперь спина рыбы. Я приезжаю каждое лето с 96-го, сначала сезонником, потом дачником, потом местным, потом туристом, надеваю брезентовый рюкзак со спущенной резиновой лодкой, сажусь на велик, еду по узкоколейке, лесной дороге, где больше всего умирало во время зоны и до сих пор в тайге беспризорные кресты 6 км, потом пешком 2 км до озера Светлого Орлова. Накачиваю лодку, отгребаю от берега метров на 20, сбрасываю полиэтиленовый пакет с камнем на верёвке, чтобы волной не сносило, это мой якорь. Разматываю леску 0,4 без удочки с одной мормышкой, червяка наживляю, отпускаю метров 10 в перламутровую воду с оттенком цвета глауберовой соли. Внизу всё видно, как у самого дна разворачивается драма, и засыпаю. Потом просыпаюсь, поднимаю камень, подгребаю к берегу, оттаскиваю лодку в нычку, беру потяжелевшую сумку и, читая стихи или молитвы, делаю шаги обратно. Но дело в том, что сон уже во мне и я словно двигаюсь в две стороны одновременно лет уже 10, внутрь и наружу. Как я могу рассказать сон, фрейдистский, постмодернистский, неохристианский. Что я сижу на спине рыбы, что к моему крючку подплывает рыба, у которой на спине я сижу, что эта рыба я, что она заглотила, что я-рыба вытаскиваю себя-рыбу себе на спину и счастлив как придурок, что получилось. Бред какой-то.

Атомная бомба.

Значит, Бог сидит на электрической лампочке, на атомной бомбе, на машине, которая сбила женщину на дороге и не остановилась. На мужчине, сказавшем после похорон: нет его, раз он допускает такое. На другом мужчине, сказавшем: это бунт, господин Достоевский. На другой женщине, которая после похорон поехала в приют и усыновила мальчика калеку. На ещё другой женщине, которая, как пластилиновая фигурка на батарее, его заметила, потому что исчезает. И ей сначала стало страшно, потом тоскливо, потом спокойно, потом счастливо.

Из джипа, который на Новый год сбил женщину и не остановился, вышел Бог, который не чувствовал, пока не сбил женщину и не обосрался, и пошёл пить. Он будет пить долго и до чего-то там допьётся, до германской, до гражданской, до отечественной, до атомной бомбы. Будет сидеть на атомной бомбе и улыбаться.

Сон Патрика Зюскинда.

Митя Иванов, он же Патрик Зюскинд, котёнок с белым на лапе и груди, сам весь серый, знал, что бояться нельзя, что вдохновение это улица. А то как Тяпа Тряпкина, бабушкина кошка, слетела с пятого этажа, неделю была в неизвестности, потом с расширенными зрачками в одну точку смотрела, шок, советская армия, там такое было, а какое? Никто никого не любит, не жалеет. Но ведь это неправда. Это как у Толстого, а не как у Чехова, никто не виноват, что ты не можешь любить, только ты, вздыхает Патрик Зюскинд, котёнок, подросток. Ну, что сказать. Это как у мамы хозяина и у папы хозяина предубеждение, что улица это не вдохновение, а нечистота. Понимаете, один в электричке со скамьи согнал бомжа, потому что знал, что они никогда не огрызаются. Места много было. Зато рядом которые думали так, позасирали тут, стали думать сразу так, а кто здесь не приживает? Действие рождает противодействие, вздыхает Патрик Зюскинд и задёргивает плёнками глаза, и ему чудится. На одном складе гастрарбайтеры с Каховки говорили, Хой, Хой. Как один из них полюбил старше себя у которой снимал жильё. Потом она его кинула, он хотел покончить с собой, а потом сделал духовную карьеру. В одной школе учительница с лицом птицы говорит, приезжаю с работы, выключаю телевизор, телефон, мне кажется что мир раскачивается. 10 лет назад одна знакомая семья уехала в брошенную деревню под Костромой, теперь их там уже 5 семей. Другая, Мария, говорит, всё это уже было 17 лет назад, потом было что ты это искушение корыстью и нищетой притащишь за собой в обстоятельства. Вдохновение, улица, джипы, бомжи, гастрарбайтеры, восьмиклассницы, мажоры, гопники, собачьи свадьбы, зелёное, жёлтое, проносилось в мозгу у Патрика Зюскинда. Он сладко плямкал во рту, как грудничок перед сиськой, как Акакий Акакиевич Башмачкин перед сном, что-то Бог пошлёт завтра переписывать. Одна Фонарик сказала, почему они из нас сделали таких баб? Потом сказала, так страшно, меня никто за всю жизнь не любил. Потом сказала, жизнь не удалась. Так прошло 17 лет, внутренняя работа любви шла. Один Никита думал, как выкрутиться? Как только просыпался все эти 17 лет. И единственным ответом был этот сон Патрика Зюскинда.

Я есть чистит.

Веня Ерофеев и Саша Соколов это наши пророки. Рид Грачёв и Мартышка это наши ангелы. Б. Г. и Бродский это наши святые, которые поломались, но продолжают светиться. А я кто? Я житель. Я знаю свой следующий шаг, смотреть всё время, а больше я ничего не знаю. Если бы все сделали шаг навстречу друг другу, авторы не говорили пошлость, редактора не халтурили, население не было слепоглухонемым для счастья, то было бы прожить легче. Жёлтое золото между глазами было бы слово Бог, все бы его ели и ходили с животами, полными младенцев. Камни бы верещали. Люди не болели бы кокетством и корыстью. Сон был бы явью. А так нас всех удавят. Останется одно дерево на болоте и родит солнце. Чёрные, несчастные трупы зашевелятся под лучами и скажут, круто получилось.

Луи, открывайте.

Бог продал в ломбарде немного цветных металлов со звезды Альфа Центавров, и купил себе камеру, и всё время снимает. Он решил поступать во ВГИК, как Лёлек и Болек, которого родители послали учиться в Ирландию на брокера за 150 тыс. евро. Бог сумасшедший, смеётся, когда не надо, разговаривает с самим собой, какое вы имеете право. Когда ему присылают по Интернет-почте рекламу с сайтов порнухи, он их не открывает, но внутри у него открывается бездна, потому что он думает.

«Все работники в фирме сидят на сайте, одноклассники.ру, и не делают работу, это их искусство про то, что не получилось мечтать, что оно получилось. Руководители фирмы ставят заслоны на компьютерах фирмы от сайта, одноклассники.ру. Не то же ли с порнухой, вот почему внутри у меня открывается бездна, и я хочу поступать во ВГИК, а Лёлек и Болек не хочет быть брокером в фирме. Потому что это уже было, а этого ещё не было.

К соседям в Мытищах приходят и стучат в окна, луи, открывайте. Мама, когда умирала, положила на книжку 6 тыс. рупий, мне и дочке, наверное, хотела, чтобы мы приехали на могилу. В БТИ сидят жопы на ножках и говорят, что не отдадут нам наши метры, потому что они потеряли на них бумажку, наверное, хотят 6000 рупий. Ну и что, мы когда въехали в эту квартиру, то все провода были подключены напрямую, и теперь я боюсь, что меня посадят в психушку за то, что я обманул государство», думает Бог.

Бог раньше жил на острове, а потом перебрался в мёртвые зрачки одного, потому что ему его стало жалко, он был одинокий, но мечтает Бог про другое. Поступить во ВГИК, как я говорил, и снимать фильмы, которым дадут всех Оскаров и все медали за заслуги. В которых одна женщина, жертва пыток югославской войны, которую все изнасиловали и заставили убить дочь изуверским способом. Она оглохла и не умерла, она всё время работает на работе. А по ночам к ней приходит убитая дочь со дна океана и они про всё разговаривают. Вот почему все работники фирмы закрывают порнуху и регистрируются на одноклассниках.ру, и не делают работу. В нас, конечно, есть зверство, оно оттого, что мы отчаялись, что мы одиноки, и не хотели выныривать.

Дальше у Лёлека и Болека в фильме, что югославскую женщину заставили поехать в отпуск, потому что у них профсоюзы, но она не могла не работать, это была форма забвенья. Она почему-то не умерла. Тогда она поехала на буровую вышку в море случайно, ухаживать за обгорелым и ослепшим, раньше она была медсестрой. Ну, короче, ослепший прозрел. Они поженились. И дочка всё реже приходит со дна моря, где живут слова.

И Лёлек и Болек задумал картину, что это её последний приход, убитой дочки, этот фильм, а потом, ну не то что все порносайты взорвутся, а все работники фирмы женятся на первой любви в раннем детстве, а просто, всегда было ясно. Я например, был весьма шокирован, когда в каталоге нашёл свои рассказы про божественную благодать в сносках на порносайтах. Луи, открывайте, застучало у меня в мозгах, и я подумал в отчаянье, вот бы нырнуть и не вынырнуть.

Все работники фирмы в 10 часов утра, преодолев защиту, входят на сайт, одноклассники.ру, а в 6 часов вечера закрывают. Я ведь 10 лет назад говорил, или вы специально скручиваете страну, или отпускаете жизнь на места, потому что она всё равно уйдёт, но меня никто не послушал, всем надоело терпеть.

Собака Глаша, ей 10 лет, у неё течка, она гадит соседям под ракушку, и всё время чего-то хочет, чего здесь можно хотеть. Я например, тоже хотел издать одну свою книгу с фотографией на обложке, с папой в парке, а другую свою книжку с фотографиями текстильных кукол Родиновой Марии, Архистратиг Фёдор Михалыч и Смерть Марины Михайловны Цирлиной, на передней и задней обложке. Но мне все редактора сказали, что я сумасшедший, потому что это бизнес.

А какой это бизнес, просто всегда было ясно, что это уже было, а этого ещё не было. Я например, не хочу правил, я хочу снов. Но мало ли чего я хочу и чего я не хочу. Жена, например, ведёт каждый день 6 уроков и 3 частных учеников за деньги, не считая всего остального, что все мы умрём. И этого никогда не будет, Бог когда это слышит, то сразу становится сумасшедшим, а Лёлек и Болек решает поступать во ВГИК на режиссуру, ведь его за 150 тыс. евро выучили на брокера в фирме.

В деревне.

Только схима всё исправит. Дедушка Фарафонов Афанасий Иванович из деревни Фарафоново на Зуше взял за себя бабушку Толмачёву Пелагею Григорьевну из соседней деревни Толмачёво и выселился в деревню Бельково. Достоверно известен только один факт из биографии, был чистоплотен, пришивал красную нитку у одеяла где ноги, бабушка перешивала. Пропал без вести на фронте. Во Мценске в сорок третьем 2 месяца шли тайные переговоры между Жуковым и Гудерианом о перемирии. Все понимали, что одной нации не станет, Скифская война. Когда около млн. попадает в котёл, начинается паника, кто кого отрезал, наши или наших. В Аргентине есть монах в маленьком католическом монастыре в Андах, 103 года. Закрывает глаза и всё видит. Но ничего не отсекает, потому что понимает, что мы ничего не решаем, что человек как камера, только снимает, как красиво, то, что было рационально до цинизма. У одеяла в ногах красная нитка пришита.

Роман про приключения героев.

Литература это смыслы, смыслы всегда работают. Ну, конечно, есть какие-то более популярные направления для жизни. Вот, посмотрим, у Веры Верной и Соловьёва четверо. Они очень талантливы, она безумна, он умница. Она мужественна, 40 лет верить в людей, это чересчур, даже для жизни, только для Бога это как раз. Ум любит банальность, потому что на что же и положиться в жизни, порядочность подведёт, уж больно страшна трагедия, звезда, летящая сквозь пустоту, банальность вывезет, что президент верующий, пусть он только себя любит, но мы верили.

Ренессансная мадонна художница, Постсуицидальная реанимация психолог, Ирокез архитектор, Саам писатель. Вообще-то они все до 30 при матери, потому что мать мэр острова Большой Советский в Северном Ледовитом океане. Но, наверное, это 4 самых популярных направления в нынешней ментальности, потому что что-то же происходит, раз жизнь ещё есть. Правда, иногда кажется, что ничего нет, но это, наверное, потому что ты в это время то, что есть и поэтому его не видишь. Правда, футболисты популярнее или актёры, но они потом станут журналистами и художниками, когда пройдёт слава и настанет работа.

Ренессансная мадонна родила двоих, потому что не хотела отпускать мужа в армию, а ещё потому что старшая и ей передался главный в семье дар — любви. А потом у неё настал кризис, она не поняла, зачем это всё, если в нём нет какого-то надмирного смысла, и хотела вернуться к рисованию, но Вера Верная сказала, я не потяну девятерых. Марья Родина тоже так, сначала 20 лет в школе отработала, а потом, когда врачи поставили диагноз, аневризма сонной артерии, неаневризма сонной артерии, диагноз, ошибка в диагнозе, стала шить текстильных кукол, скульптура такая, у которых они мёртвые, а воздух живой, метафорой мысли, что всё только начинается.

В жизни есть художественное, в художественном есть настоящее, в настоящем есть 4 ступени посвящения, люди, ангелы, Бог, любовь, ∞ — 40 = ∞, 1+1=1, яяяяяяя, Бог Бога Богом о Бога чистит. Но всё это для вас пустые междометия, если вы не прошли через всё ради них. Тогда с той стороны смерти надвигается жизнь, а с этой стороны жизни смерть, и всё превращается в художественное. Так у Ренессансной мадонны и Марьи Родиной получается.

Постсуицидальная реанимация поступала на социальную психологию, но её зарезали на экзамене, а потом сказали, что же вы не сказали, что мама мэр. А она просто обошла вокруг острова с палаткой и поступила на другой факультет, а потом перевелась. Просто, у социальной психологии как у Постсуцидальной реанимации и у острова Большой Советский в Северном Ледовитом океане, всём уставленном неолитическими дольменами. То ли посвятительные инициации подростков, достигших половой зрелости, в круги смерти и воскресения, то ли каменные жертвенники, то ли макеты вселенной, то ли ловушки для рыб.

И чем дальше ты продвигаешься по лабиринту одиночества смерти я в жизни, тем больше ты видишь в смерти тот ключ, который не понять психологии с её призом благополучия, но лишь мистике с её посвящением, что счастье единично как сон, хоть под расстрельным дулом, хоть в постели в счастливом браке. То же самое, что у Ренессансной мадонны, понимаете?

Что мы имеем дальше? Ирокез отслужил, потому что проще всех глядел на жизнь. Выпиваешь с друганами бутылку красного, залезаешь на смотровую вышку на Тамарином и кричишь, все — пидоры. А там красота, чайка Петрова и чайка Петров планируют над островом и друг к другу прижимаются, как друг друга бессмертие. А к острову подходит океанский лайнер «Атлантида» с каботажем 100 тысяч тонн с американскими, европейскими, азиатскими, африканскими туристами. Американские туристы снимают абсурд, европейские туристы снимают глаза, азиатские туристы снимают себя, африканские туристы нанимаются гастрарбайтерами. А по острову идут Глядящий со стороны, Рысий глаз, Агар Агарыч, Работник Балда Полбич, Оранжевые усы, Василий Иванович Чапаев, живые и мёртвые, улучив минутку между запоями, и стараются ноги ставить параллельно, но у них плохо получается, и говорят.

Смысл отдельно от всего, но с ним нельзя слиться, и поэтому, катай-валяй. Американцы в шоке, европейцы в восторге, они сами так чувствуют, азиатам по барабану, африканцы чувствуют родину. Чайка Петрова и чайка Петров могут 6 дней планировать, пока не умрут от истощения. Ирокез вернулся из армии и хотел поступать в архитектурный, но мать сказала, ты нужен здесь. Потому что он как отец, боится страшного и не боится не страшного. Потом поступит на вечерний и будет строить дома, в которых один может отключиться, но не может не чувствовать одиночества даже в отключке. Правда, есть мать и есть отец, мать, которая всё время работает, отец, который всю жизнь любил. Вот и попробуй перейти эту бездну вброд, задыхаясь в тоске по несбывшемуся, тем более, что все профессии одно и то же, как выясняется, возвращение к себе, который Бог.

Теперь Саам, самый балованный, последний. В школу отпущенный чуть не в 10 лет. Своенравный, всё детство вечно что-то случалось. То мотоцикл подожжёт, то в Белом море утонет. Единственный, кто не пошёл за матерью и решил строить судьбу отдельно. Уехал в Питер с любимой женщиной, нашёл работу сезонником, писал. Забрили в армию. После армии всё изменится, лето станет зима, осень весна, люди станут рациональные, климат влажный. Кризис человеческого одиночества перейдёт в области военные и экономические. Что ни в чём смысла нет, и ни художники, ни психологи, ни тем более архитекторы не смогут ответить на анекдотический вопрос без времени, Чернышевского и Солженицына, что делать?

И только профессия писателя окажется затребованной, хотя это смешно, что может писатель произвести, кроме иллюзии. Саам как Ванга увидит мир пустым во сне на будущие 2000 лет, и догадается, что мы, в сущности, бездомные, наша единственная родина — писательство. Поэтому в эпохи неблагополучные, когда уже нельзя спрятаться за забвение и лепить горбатого, хотя, лепить горбатого можно всегда, в этом он отдаёт себе отчёт. Но это поприще для сестры, Постсуицидальной реанимации, аффекты и преступления.

Он же занимается положительными проблемами, самый последовательный из детей. Если люди это трагедия, а ангелы это их прообразы, а Бог это их лицо, а любовь это то, чем всё закончится, то тогда понятны Рысий глаз, Агар Агарыч, Оранжевые усы, Василий Иванович Чапаев, Работник Балда Полбич, Глядящий со стороны. То тогда лепи горбатого и вызывай сострадание.

Это ведь поприще не лишь для писателей, но для психологов, художников, архитекторов, но для армии, милиции, скорой помощи, начальников, народа. Как они хотели спрятаться в забвение и как у них ничего не вышло. Как у северного племени Саамов на острове, которые наедались мухоморов и становились берсерками. И на плоту покоряли всю обитаемую ойкумену, выходили на побережье возле нынешнего Лос-Анжелеса и их начинало сырой рыбой выворачивать. На них смотрели местные со взглядом пустым от слишком долгого созерцания холмов. Их взгляды встречались и они друг про друга думали, что они Бог. Не так уж они неправы, просто, чтобы не затусовать эту интуицию приходится всё время уходить в профессию, как Ренессансная мадонна, Постсуицидальная реанимация, Саам, Ирокез. Чтобы Веру Верную и Соловьёва сделать своими детьми с пожилыми лицами, как на иконе «Камень нерукосечной горы» у Христа лицо Саваофыча.

Драма.

Дядечка уехал в Израиль, потом вернулся, был ангажированным специалистом, его юморески читали Аркадий Райкин, Евгений Петросян, Ефим Шифрин, Андрей Миронов, Евгений Леонов. Трудно после этого мыть машины и быть метродотелем. Но дело в том, что здесь тоже всё изменилось. Писатели 30 лет стучатся головой о стенку, в которую всё улетает и ничего не прилетает. Он помыкался по Интернету, толстым журналам, издательствам, тусовкам.

И стал тамадой на корпоративных вечеринках, и там была такая минута, которая у писателя на 30 лет растянулась, только у него с той стороны смерти, а у него с этой стороны жизни, что они — он. Обнажённые дамочки с разведёнными ногами, которые сами себя жалят, дядечки-начальники с брюшками. Что они его дети. Мистика. И он пошёл поставил свечку в синагогу, что Бог его надоумил вернуться.

Кали-юга.

Кали-юга, которая длилась 5 тыс. лет и ознаменовалась эпохой государства, фараона, жреца и жертвы закончится через 2 года. Начнётся эпоха Шестого солнца по календарю ацтеков. Это значит, что земля станет звездой. Это ещё не будет катастрофой, но предчувствием катастрофы во всех сердцах. Ведь и до этого она ею была, просто никто не хотел этого знать, потому что это страшные одиночество, аннигиляция и анестезия, как на кресте.

Зато потом твоё физическое тело — астральное тело, и это не гипноз, а звезда, которая утыкивается взглядом и хохочет фальцетом, всегда, что вы знаете про всегда, придурки.

У инков это эпоха встречи с самим собой, потому что я и не я это одно и то же. Понять это по-настоящему можно только после смерти, зная смысл слова, всегда, будучи сверхъяркой звездой, для которой чёрная дыра не Бог, а хаос.

А жизнь — Бог, поэтому важно заработать денежек и истратить их на ремонты и могилы. Поэтому важно написать романы про Кали-югу, и вылечить жену, дочку и тёщу от гемикрании, эпилепсии и аннигиляции, болезней начальников, пророков и населенья.

Ещё это эпоха когда земля и небо перевернутся у индейцев зулу, потому что китайцы когда прогонят гастарбайтеров с острова, то у меня на скале спросят, а чем отличается: с денежками и без денежков.

И я им отвечу. Формула людей: ∞ — 40 = ∞. Формула ангелов: 1+1=1. Формула Бога: яяяяяяя. Формула любви: Бог Бога Богом о Бога чистит. Формула сатаны: 1=1=1. Любовь главнее Бога, это абсурдно.

Ну, я написал рассказ, и мне сказали, ну, попроси. И я попросил. Сталкеру нельзя на зону с корыстной целью. Просто у него родится Мартышка, которая будет зоной, счастьем, потому что Сталкер всю жизнь был несчастьем.

Про это знали наши дедушки на войне и на зоне, наши отцы в психушке и совке, мы на ток-шоу и в Интернете, про это знают наши дети.

Я сказал так, хочу охранять остров от белофиннов за денежки. Хочу быть точкой искривления пространства в месте рождения сверхновой звезды из чёрной дыры. Хочу быть менеджером себя. Хочу быть никем в 11, 22, 33, 44. Хочу быть грузчиком земли русской. Хочу быть писателем на топчану на веранды.

Хочу идти с Геной Яневым-2 за руку на рыбалку и разговаривать про бессмертье. Дедушка, а ты умеешь двигать стаканы взглядом? Как два пальца, но дело не в этом.