Роман Годельшин — 'Выдумки'

— Не возражаю, — сухо ответил я.

Григ обернулся, чтобы подозвать официантку. Я выстрелил ему в голову. Секунду спустя я был уже в дверях кафе. Посетители, испуганные резким звуком, но ещё толком не осознавшие произошедшего, молча таращились на наш столик. Сидевшая за спиной Грига жирная расфуфыренная тётка, зажмурившись и широко открывши рот, набирала в грудь побольше воздуха. По её наштукатуренному лицу и вопящему безвкусицей платью гранатовыми бусинами разбросаны были ошмётки григовых мозгов. Сейчас начнётся…

***

За оконцем, расписанным морозными узорами, мерцала бесчисленными глазками ночь. Одиннадцать часов. Время, когда послушные дети уже посапывают в своих кроватках, а непослушные вовсю ещё «колбасятся». Я отложил книжку. Как ни стыдно признаваться, а люблю я детективы. Такие, чтобы драйва побольше. Наверное, это оттого, что сам я — существо беззлобное и неторопливое. А может и по другим причинам. Не знаю, не психоаналитик я. Однако хватит развлекаться. Пора уже и дело делать.

Погоды уже которую ночь стояли изумительные. В ясном небе нежно перемигивались звёзды и луна заливала млечным светом притихший в безветрии лес. Люблю такую погоду, когда снежок под ногами скрипит и морозец за нос покусывает. Больше-то ему меня укусить некуда: шерсть бережёт. Одно плохо, в город иду. А там слякоть, снежная кашица и фонари эти, мерзостные в своей оранжевости. Удумали ж такой цвет лампам придавать. А потом удивляются, чего это у них неврозы, да депрессии. Раньше и слов этих не знали. Когда таких фонарей не было.

Скользя по теням, я пробирался по городу. Хорошо ещё, что дом, в который влёк меня долг, находился не в центре, а всего в двух кварталах от окраины. Удивительно, сколько людей слоняются по улицам в полдвенадцатого. Ну какие могут быть дела в такое время зимой? Раньше в этот час дрыхли б уже без задних ног по избам. Безумные времена настали. Сам, наверное, скоро с ума сойду. И шляются, и шляются. И от каждого прячься. Всем глаза-то отводить никаких сил не хватит. Старенький я уже.

Ну, слава Ночи, добрался. Вот он, нужный дом. Что в новых временах хорошо, так это, что пороги заговаривать перестали. Правда, взяли моду железные двери устанавливать, а сквозь них просачиваться, оно, доложу я вам, потяжелее будет, чем через деревянные. Но ладно, переживу как-нибудь. Зато через заговорённый порог никак не пройти. Пришлось бы через форточку. Трубы-то в домах перестали делать. Батареи теперь у всех.

Квартира у нас двенадцатая. Этаж, стало быть, третий. Невысоко. А то, было раз, на двадцатый тащиться пришлось, всё на свете проклял.

На площадке между вторым и третьим этажом меня застала врасплох неопрятная баба в халате и с мусорным ведром. На отвод глаз времени уже не было и я юркнул за батарею. Баба, шаркая бесформенными тапками, хлюпая носом и покашливая, спустилась к мусоропроводу и опрокинула в его кисло пахнущую пасть ведро. По дому прокатился громкий жестяной стук, к счастью краткий. Разделавшись с мусором, баба поставила ведро на пол и закурила. Вот тоже мода. В старые-то времена такого баловства не было. Вот объясните мне, зачем? И так живут недолго, да ещё и травят себя всякой гадостью заморской. А эта вообще: из носа течёт, горло, небось, дерёт, а курит! Какое удовольствие? Не понимаю. А я всё это нюхай. Тьфу! Вот заболею, кто мою службу справлять будет? Ну, слава Ночи, накурилась и зашаркала восвояси, оглашая подъезд надсадным кашлем. Дура.

Я выскользнул из-за батареи и преодолел последний пролёт. Перед дверью двенадцатой квартиры немного задержался, приводя себя в надлежащий вид: встопорщил шерсть, повращал глазами, состроил грозную рожу, расправил мешок. Пойдёт. К встрече с мальчиком Колей готов.

Вы не подумайте чего дурного. Я вовсе не злобный и детей не ем. Иногда одного моего появления бывает достаточно, чтобы ребёнок перестал быть непослушным. В сложных случаях приходится сажать в мешок и уносить к себе. Посидит в погребе денёк — шёлковым станет. Я его обратно и верну. Правда, бывают случаи, когда и погреб не помогает. Но это уже не моя компетенция. Это для Дяди Милиционера работа, а не для Бабая. Не завидую я Милиционеру. У его контингента и возраста побольше и манеры похуже. Ни за что с ним местами не поменялся бы.

Дверь в двенадцатую квартиру была какая-то особенно железная. Протискиваться сквозь неё было труднее и неприятнее обычного. По всей квартире ярко горел свет. Отец семейства ещё отсутствовал. Мать, полулёжа в кресле перед телевизором, спала с открытым ртом. В комнате Коли было тихо. Я вошёл в комнату. Состояние, царящее там, идеально описывается словом «бардак». В переносном, разумеется, смысле. Впрочем, мне не привыкать. Непослушные дети имеют обыкновение разбрасывать игрушки и одежду где попало, рвать книжки и рисовать на обоях фломастерами. Даже послушные этим порою грешат, что уж о неслухах говорить…

Вопреки ожиданиям самого Коли в комнате не оказалось. С досады я крякнул. Заглянул под кровать, в шкаф, обошёл квартиру. Но мальчика не обнаружил нигде. Это было более чем странно. Ни разу со мной такого промаха не случалось. Я вернулся в комнату и тщательно её обследовал. Поднатужившись, углядел на полу потаённые следы широких лап и несколько ворсинок от мешка. Очень похоже, что это я тут был и работу свою сделал. Но ни склерозом, ни лунатизмом я пока не страдал. Что тут скажешь… Загадка природы.

Возвращался я в рассеянно-подавленном настроении. Даже забыл отвести глаза попавшемуся навстречу пьянчужке. Теперь подумает, что «белочка» к нему пришла. А может и хорошо. Может пить перестанет. Хотя вряд ли. Отойдёт от испуга за пару дней и за старое примется. Люди, люди…

Я покинул город и вступил в тихий лес. Но настроение от этого не улучшилось. Зачем-то пнул в сердцах ни в чём неповинную ёлку. Домой не хотелось. А, была — не была, пойду в харчевню. Сто лет там не был. Вообще-то, по натуре я одиночка и шумных сборищ не люблю. Но в моём теперешнем настроении, возможно, харчевня — самое то.

В харчевне, как всегда, дым стоял коромыслом. В дальнем углу Яга цапалась с Жыжалем. Жыжаль распалялся и уже дымил вовсю. С минуты на минуту должен был полыхнуть. Внимания на них особо не обращали. От пожара харчевня была надёжно заговорена. Сам Горыныч не смог подпалить.

— Да не было меня там! — скрипела Яга.

— Як не было, калi я сам вось гэтымi вачамi бачыл?! — горячился Жыжаль.

— Залил, небось, глазёнки-то, вот и видел эти… глюки всякие!

— От ты ж!.. Дура!! — оскорбился Жыжаль и таки полыхнул.

Яга вжалась в угол и заверещала. Не люблю я её. За сварливость и пижонство. Тыщу лет жила в избушке на свайках. Нормально жила. Так нет, увидала в книжке картинку, где изба на куриных ногах и выпендрилась. Заменила курьи ноги на куриные. А уж про ступу я и вовсе молчу. Прав Жыжаль, дура и есть.

Не успел я пива елового заказать, как за стол ко мне подсел леший Петрович. Как всегда хорошо навеселе.

— О! — воскликнул он, выпучив мутные буркала, — Привет, земеля! Давненько ты не заходил.

Я неопределённо пожал плечами. Леший — мужик душевный, но очень уж любит за воротник заложить. И желательно водки, которую только у людей купить можно. Вот и подрабатывает «чёрным следопытом». У нас с недавней войны железок всяких в земле валяется без счёту. Он их ищет, выкапывает, реставрирует и людям продаёт. За водку. Люди-то его Петровичем и прозвали. По идее лешему с железом возиться не с руки. Да и срамно, пожалуй. А вот, не брезгует.

— А пинаешься-то чего? — с пьяной проникновенностью спросил Петрович, припомнив, видать, давешнюю ёлку.

— Прости, — неохотно ответил я, — Настроение, понимаешь, паршивое. На работе неприятности.

— Понимаю… — протянул леший, — У меня вот тоже… Неприятности… — и замолк.

Я тоже молчал. Видел, что распирает его кому-нибудь пожалиться. Сам скажет.

— Ты это… — Петрович перешёл на шёпот, — Давай, что ли, по граммулечке, а?

— Ну давай, — чего уж там, по такому поводу, как у меня, и водки принять уместно.

Леший, озираясь, не видит ли кто, добыл откуда-то бутылку и набуровил в пивные кружки. Выпили, не чокаясь. Это у людей такой обычай дурацкий чокаться. От страху он и от подлости ихней. А нечисть друг друга травить не станет.

— А я ж, — леший пустил одинокую слезу, — третьего дни почитай половину леса чуять перестал.

— Это как? — искренне удивился я.

— Ну как… Это как руку отлежал. Вроде видишь её, что она есть, а не чуешь.

— А от чего?

— Я знаю? — Петрович безнадёжно махнул рукой и горько вздохнул, — Ещё будешь?

Я утвердительно кивнул.

***

На следующую ночь ситуация с пропажей ребёнка повторилась в точности. Сказать, что я разозлился — ничего не сказать. Вообще-то, конечно, стоило позвать Дядю Милиционера. Розыск — его компетенция. Но это значило бы потерять время. И я решил заняться расследованием сам. Идти по следу — с непривычки дело очень утомительное. Даже вспотел. К тому же и путь оказался довольно далёким, на другой конец города. Причём не напрямик, через центр, а окраинами. Видимо, злоумышленник тоже не любил города. Хотя и жил в нём, как оказалось.

Следы привели меня на южный край города, к развалюхе, при виде которой моё отношение к злоумышленнику только ухудшилось. Даже из людей немногие согласились бы тут жить. Это ж себя надо не уважать, чтобы обитать в таком месте. Я подошёл к двери и требовательно постучал. Никто не открывал. Я постучал ещё, гораздо громче прежнего, решив, что, если опять не откроют, буду ломать дверь. Пройти сквозь неё, конечно, можно. Но не в том я был настроении. Хотелось буйствовать. Но тут дверь распахнулась, явив крупное косматое существо с налитыми кровью глазами. То есть как бы меня. Я оторопел.

— Ну, чё надо? — неприветливо бросил хозяин развалюхи.

— Ты кто? — согласен, дурацкий вопрос, но другого в растерянности я не придумал.

— Не видишь, чё ли? Бабай я, — нагло процедил мой близнец.

— Так это ж я — Бабай, — всё ещё не придя в себя, сказал я.

— А вот теперь и я, — двойник зареготал.

— Да откуда ж ты взялся?

— Откуда все. Выдумали меня.

— Кто выдумал?

— Иди на …! — зло отрезал двойник и захлопнул дверь.

Вот так да! Сроду не водилось среди нечисти обычая матом ругаться. Я вновь забарабанил в дверь.

— Ну чё ещё? — раздался голос с той стороны.

— Ты куда детей дел, зараза?! — заорал я.

— Куда, куда, Хозяину отдал.

— Зачем?

— А …й его знает. Может он их на органы продаёт. Мне по …й

— А ну открой!

— Иди на …й

— Ну сейчас!..

Я отошёл на пару шагов для разбегу и в этот момент дверь открылась. Однако, против ожидания, на пороге оказался не мой двойник, а кошмарная пародия на Дядю Милиционера: здоровенный амбал в серо-голубых штанах, с голым, перекрещенным ремнями торсом и в милицейской фуражке. В одной руке амбал держал резиновую дубинку, в другой — полуобглоданную куриную ногу. В голове моментально возникла фраза «Мент Поганый».

— Ну ты чё, крутой, да? — Мент, подавшись вперёд и выпятив подбородок, шагнул ко мне, — Давно по е…щу не получал, да? Ну щас схлопочешь, у…бок.

Я бросился на него, но Мент оказался проворнее. Его дубинка со смачным стуком врезалась в мою голову.

***

Очнулся я на городской свалке. Всё тело ломило. На душе было погано: смесь злости, стыда и жалости к самому себе. Постанывая от боли и покряхтывая от омерзения я отправился восвояси.

На опушке леса я вдруг услыхал тихое поскуливание, доносящееся от огромной коряги. При ближайшем рассмотрении оказалось, что скулит Петрович. Сжавшись в комок, леший плакал, размазывая кровавые сопли по изрядно расквашенной физиономии. Я присел рядом. Помолчал. Петрович постепенно успокаивался.

— Воняет от тебя, — сказал леший, швыркнув разбитым носом.

— Знаю, — глухо ответил я, — Кто это тебя?

— Леший.

— Какой леший?

— Другой леший, — Петрович зачерпнул снегу и приложил его к лицу, — В той половине, которую я чуять перестал, новый леший завёлся. Хотел я его прогнать, да вот…

— Откуда ж он взялся? — безо всякого интереса спросил я.

— Человек какой-то его выдумал. Сволочь.

— А меня тоже отметелили, — вяло сказал я.

— Кто?

Я рассказал свою историю.

— Да… Плохо наше дело, — резюмировал Петрович.

— А может нам собраться и их того?..

— Неее, — протянул леший, — Не одолеем мы их. Они наглые и без башни. Отморозки. Выдумки.

Мы посидели ещё. Молча. Глядя на звёзды.

— Слушай, Петрович, — спросил я, — У тебя из твоей археологии что-нибудь ещё осталось?

***

В дверь я постучал скромно, можно сказать, деликатно. На сей раз открыли почти сразу. Двойник, увидав меня, издевательски оскалился:

— Чё, уррод, мало тебе вчера насовали? За добавкой пришёл?

— Не за добавкой, — кротко потупив взгляд, ответил я, — Коррумпироваться пришёл.

— Коррум… чё? Ты русским языком говори-то.

— Хозяину вашему служить хочу.

— Хэ! Да на …й ты ему такой нужен?

— Ты не хэкай, — вскинулся я, — Ты ему доложи. Ему решать, а не шестёркам всяким.

— Ну ты, каззёл!.. — начал было двойник, но голос Мента из глубины дома перебил его.

— Ты, Бабайка, не кипятись, — сказал Мент, выходя на крыльцо, — А и вправду доложи. Вдруг сгодится? А не сгодится, от…чим его, дорогу сюда забудет.

— Жди тут, — буркнул двойник, скрываясь в доме.

Не было его долго. Я ковырял носком снег, Мент смотрел на меня, поигрывая дубинкой. Наконец близнец снова показался на пороге.

— Значит так, чувак, кафе "Ромашка" знаешь?

Я кивнул.

— Приходи туда через час. Дальний правый столик. Хозяина Сан-Санычем звать. Понял?

***

— Значит Вы, милейший, решили работать на меня, — сказал Сан-Саныч, блестя золотым зубом, — Что ж, похвальное решение. Мудрое, я бы сказал. Полагаю, Вы мне можете быть полезным. А знаете, меня это радует. Думаю, наше сотрудничество будет взаимовыгодным. А за это и выпить не грех, — он удовлетворённо осклабился, — Как считаете?

— Не возражаю, — скромно ответил я.

Сан-Саныч обернулся, чтобы подозвать официантку.