Aniluta — Теперь ей это нужно

Молчание.

— Алёна, нам нужно поговорить!!!

Опять молчание.

— Алёна, ты чего, опять спишь???

Сквозь сон ощущаю, как холодные руки матери стаскивают с меня одеяло. Это неприятно, тем более, в комнате холодно, и только в кровати я могла спастись от постоянного ощущения, что тебя вывели зимой на улицу в летнем платье

— Алёна, это невозможно. Ты все выходные спишь. Так нельзя.

У меня звонит телефон. Звонок очень резкий и неприятный, мама заметно морщится. Но это единственный способ разбудить меня, а ведь сплю я почти всё свободное время, которого у меня не так уж и много. Сажусь, быстро протираю глаза и беру телефон, лежащий на краю кровати.

— Алло? Да… Да… В четверг должны подвезти, где-то ближе к полудню, точно время не говорили… Партия в тысячу комплектов…Да… Да не за что. До свидания.

Когда я кладу телефон обратно, мама смотрит на меня так, что в голову сразу же приходит сравнение «как Ленин на буржуазию».

— Мама, а что не так? — спрашиваю я. — Я работаю!

— В воскресенье? В выходные все нормальные люди занимаются собой, гуляют с друзьями…

Я протяжно застонала и попыталась залезть под одеяло.

— Мама, ну ты опять о своём!

— Не опять, а снова! — она стягивает с меня одеяло. Я пытаюсь хотя бы прикрыть лицо руками, но она неумолимо убирает и их, мне приходится подчиниться. — Алёна, это ведь ненормально. Тебе уже двадцать шесть. Все подруги уже давно замужем.

Я молчу. Возражать бесполезно. Это уже далеко не первый наш разговор, причём всегда мне приходится выслушивать почти одно и то же…

— Нет, я не говорю, конечно, что ты «синий чулок» — продолжает мама. — Но тем не менее. Это же ненормально, когда у девушки нет кавалера. Вот только не говори мне, что тебе просто не с кем встречаться. Как же Максим? Я уже несколько раз приглашала его к нам на ужин, ты понравилась ему, и тем не менее ведёшь себя так, как будто я рядом с тобой какого-то бомжа посадила…

— Мама! — не выдерживаю я и подаю голос. — Ему же сорок два!

— А что здесь такого? — удивляется она. — Намного лучше, когда ты имеешь надёжную опору для себя. Он хорошо устроен в жизни, прилично зарабатывает…

— Да я сама хорошо зарабатываю!

— …кроме того, сама подумай, с его опытом он вполне сможет сделать тебя счастливой, а какой-нибудь юнец только отобьёт всякое желание…

— МАМА!!!! Блин, я спать хочу, я же только три часа как с работы пришла, был срочный вызов…

— Совсем ты заработалась, — мама укоризненно покачала головой. Я посмотрела на неё презрительным взглядом, так и говорящим: «А ведь когда-то ты требовала от меня этого…» — Ладно, спи, что уж… Потом поговорим.

Она выходит. Я в бессилии валюсь на подушку. Но как только я закрываю глаза, снова трещит телефон…

Все женщины предпочитают за что-нибудь цепляться, вместо того, чтобы с легким сердцем висеть между небом и землей, как им и положено. Ну, или как-то так. Вот и моя мама всерьез вознамерилась меня прицепить, для чего был найден подходящий (по ее мнению) кандидат в мои ухажеры. Поговорить мне ни с ней, ни с сестрой больше не о чем. Обе напрочь утратили объективность и наперебой мне его расхваливают. А почему они не спрашивают, что я думаю и чувствую?

А что я чувствую? Да что я собственно могу чувствовать к человеку, которому нет никакого дела до меня? Который без конца разговаривает о своей работе, двухэтажном доме и увлечениях — цветах и выпечке пирогов? Причём разговаривает самозабвенно и очень быстро — уже через пять минут я ловлю себя на том, что не слушаю его, всего лишь вяло поддакиваю и киваю. И впридачу которого мне впихивает родная мама, впихивает навязчивее, чем всплывающий баннер на сайте с рефератами?

Я не вижу в нём ничего особенного. Он не нравится мне ни внешне, ни внутренне. А мама зациклилась. Все вопросы только о том, звонил ли он, писал ли он… Ни слова обо мне. Не могу избавиться от ощущения, что она попросту пытается меня продать.

А ведь когда-то были другие времена… Когда за увлечение она таскала меня за волосы по комнате и кричала, что я последняя шалава. Но до чего же давно это было…

Мне было семнадцать, когда ко мне пришла первая любовь. Выпускной класс, ранняя осень, самое прекрасное время, когда всё окружающее одевается в золото, дождей ещё нет, небо не хмурится, а леса полны ягод и грибов… Он — новенький в нашем классе, тихий замкнутый в себе парень, я — «совершенно средняя девочка», как говорили про меня и родители и учителя. Он мне нравится почти сразу же, нет в нём ни напускной взрослости, ни стремления показаться большим, чем он есть, говорит редко, но его замечания всегда точные, выслушает, если надо, подбодрит… Общаемся во время перемен. Иногда он просто рассказывает всякие интересные вещи — он очень много знает, хотя и учится средне, иногда слушает меня, могу и пожаловаться, если что. Но о себе практически никогда не рассказывает, а расспрашивать я почему-то стесняюсь, хоть и порой так хочется… Потом узнаю, что он сирота и живёт с дядей. Кажется, теперь мне всё ясно — когда на твою долю выпадает столько страданий в достаточно юном возрасте, невольно взрослеешь раньше положенного времени…

Всё нарастает постепенно, настолько медленно, что я даже не ощущаю этого. Но к началу второй четверти мысли о нём уже почти полностью захватывают меня. Я искренне радуюсь, когда ему что-то перепадает или если вижу улыбку на его лице, огорчаюсь, если его обижают или говорят о нём плохое, всячески пытаюсь хотя бы немного облегчить ему жизнь… Но всё же стараюсь не быть навязчивой — не расспрашиваю ни о чём, а сам он раскрыть мне душу не стремится. И почти ничего нового я нём не узнаю.

Я знаю, что он очень любит Японию. Не только дешёвое анимэ, мангу с идиотским сюжетом и суши из пшеницы и селёдки производства ресторана за углом, но и всё, что составляет высокую культуру этой страны. Хотя сам хоть что-то из этого он копировать не пытается. Даже представить себе не могу его с палочками.

Ещё он прекрасно играет на гитаре и поёт. Поёт в основном русскую бардовскую классику прошлого века: Высоцкого, Окуджаву, подобных им музыкантов. Голос у него не крепкий, но очень красивый. Никогда не использует микрофон: говорит, что это всего лишь порча голоса.

Но тем не менее, он слишком замкнут. Он почти всё время проводит один у себя в комнате или в лесу, проводить с ним время помимо школы я не могу, хотя так хочется… Ведь эти десять-двадцать минут на виду у всех — что они могут значить?

У меня так ни разу не мелькает мысли о каких-то отношениях с ним. Да, я бы хотела проводить с ним побольше времени, возможно даже понимать, что я нужна ему, что я приношу в его жизнь хоть что-то хорошее, светлое…но чтобы больше? Объятия, поцелуи, нежность? Нет, такого я себе не представляю…

Наверно, все уже знают о моём состоянии, судя хотя бы по моему постоянно счастливому лицу. Я не могу скрывать это, да и не хочу — зачем, что плохого в счастье? Но проблема в том, что это замечает и моя мама… Она всегда была подозрительной, что уж тут сказать. Наверно, это и так должно было случиться.

В один из последних дней второй четверти мы с ним после уроков задержались в холле минут на десять. Всего лишь болтали — чем же ещё можно было заниматься на виду у всех? Он с лёгкой улыбкой на лице рассказывал о выращивании жемчуга в Японии, я внимательно слушала его. Вроде бы всё было в порядке. Потом мы распрощались, он ушёл на факультатив, а я пошла к двери. Там меня ждала мама. Странно, она никогда не встречала меня, неужели что-то случилось?

Я поприветствовала её. Она ничего не ответила, только одарила меня ледяным взглядом и жестом приказала следовать за собой. Я повиновалась, при этом сильно недоумевая — да в чём же таком я провинилась, что она пришла за мной, да ещё и так смотрит, как будто бы меня сейчас должна будет забрать милиция. Вроде бы я ничего не натворила.

Мой дом стоит через дорогу со школой, так что добрались мы всего лишь за несколько минут. Я заходила в квартиру первая, было достаточно темно, и казалось, что есть в этой темноте что-то угрожающее, зловещее… Сняла куртку, сапоги, мама сделала то же самое. Потом пристально посмотрела на меня:

— Ну и кто же этот парень?

— Кто? — удивилась я, хотя так-то прекрасно поняла, о ком же речь.

— Тот, с кем ты сейчас так мило разговаривала в холле, — холодно сказала она. — Ну так кто он?

— Мой одноклассник…

— И только лишь?

— И только…

В следующую секунду макушку пронзила острая боль — это мама схватила меня за волосы.

— Даа??? Всего лишь одноклассник, значит? А что ж болтаем тогда, глазки ему тут строим, чуть ли на шею не вешаемся на глазах у народа? Что, зажимаешься с ним по углам? Трахаешься???

— Мама! — на глазах выступают слёзы то ли от боли, то ли от обиды — сколько несправедливых обвинений сразу!

— Что мама? Я уже семнадцать лет мама, между прочим! А кое-кто уже соплячка, а уже с мужиками в постели кувыркается…

Так продолжалось около десяти минут, если верить часам, но мне эти десять минут показались целой вечностью — столько грязи в этот момент было вылито на мою голову. Да и ему от неё досталось, если верить всем её словам, то остаётся, что его можно только подвергнуть колесованию… Больше всего я недоумевала: что же это с ней? Она ведь никогда не поднимала на меня руку, никогда не истерила, никогда не делала из мухи слона. А теперь — вот так…

— Запомни: пока ты не выучишься, никаких парней! Ишь чего выдумала! Учёбой нужно заниматься, будущим, а не какими-то юнцами, которые тебя трахнут и бросят!

Разумеется, она погнала меня к гинекологу. И даже когда тот подтвердил, что у меня никого не было, она осталась невозмутимой. Почти три месяца я просидела под домашним арестом, ходить стала в другую школу, всё тщательно контролировалось… С ним она тоже поговорила, и теперь он даже если случайно сталкивался со мной на улице, переходил на другую сторону или просто отводил глаза. Могу только догадываться, что же она ему наговорила…

Я рыдала ночами в подушку, но тем не менее полностью подчинялась ей. Почему? Не знаю. Наверно, я слаба, безнадёжно слаба. Я честно выполняла все её приказания, не искала встреч ни с ним, ни с кем больше, упорно училась — это помогало хотя бы ненамного забыться. Неплохо закончила школу, поступила в экономический институт, как и потребовала мама, выучилась и там… Устроилась на работу менеджером по продажам. Работа ужасная — взять хотя бы постоянно трезвонящий телефон, недосып и то, что чуть что — вся ярость летит на тебя. Но платят вроде бы неплохо. Работаю вот так уже три года, мне двадцать пять. Никаких изменений пока что не предвидится, да и вряд ли будет… После него я так ни на кого и не смотрела. Да, бывало, флиртовали со мной, делали комплименты…но в такие моменты я всегда ощущала отрезвляющую боль в макушке и давала отпор.

И маму теперь пробило… Хотелось бы знать, понимает ли она то, что натворила со мной своими действиями? Но не пойму: чужая душа — потёмки. Да и не склонна винить здесь только себя. Семнадцать лет — не такой уж и бессознательный возраст, я могла бы сопротивляться, отбивать для себя право на выбор, но я этого так и не сделала, за что теперь и расплачиваюсь…

Хотя мне кажется, я понимаю, почему она так поступила. Ведь она — мать-одиночка и родила меня как раз в семнадцать… Так что она всего лишь пыталась уберечь меня от собственной ошибки, сильно перегнув при этом палку.

Однако, боюсь, осознание этого уже не поможет мне. Как и не поможет вообще ничего…