georg — часть 15 ОПЯТЬ РЕСТОРАН

Утром, когда Коля подметал мусор, к нему подошёл Константин Михайлович, довольно бесцеремонно захватил из его рук метлу и зашвырнул её в кусты.

— Хватит махать метлой. Ты молодец, ты навёл порядок на неделю вперёд. Но у меня нет времени ждать, когда тебе надоест махать своей любимой метлой. Мне абсолютно некогда. Поехали на тот берег озера. Я покажу тебе, что я успел там сделать. Я хочу, чтобы стал моим активным сторонником в беседе с твоими друзьями. Надо обязательно к началу сезона запустить на том берегу новый корпус, чтобы уже весной принять первых женщин на лечение. Ты согласен мне помогать?

— С преогромнейшим удовольствием, — засмеялся Коля, вытаскивая обратно свою метлу из кустов. — И мои друзья будут очень рады вашему решению. А как же тогда быть с арендой? Ведь аренда та тот берег не распространяется. Надо согласовать условия договора.

— Да потом всё согласуем. — легко махнул рукой Константин Михайлович. — Мне некогда ждать. Меня сроки подпирают. Я думаю, что твои друзья согласятся пользоваться Бабьим источником на равноправных условиях. Пятьдесят на пятьдесят. Половина клиентов ваших и половина моих. А?

— Ну, мне кажется, что это вполне справедливо, — согласился Коля, — ибо даже я чётко усматриваю вполне здоровое рациональное зерно.

Они спустились на берег озера. Дул приличной силы норд-ост. Столкнув с берега на воду спасательную моторку, они с мостика сели в лодку. Константин Михайлович сел за мотор, дёрнул стартёр: мотор заурчал с первого же раза. И они пошли против волны. Константин Михайлович, видно, ходил этим маршрутом не в первый раз, потому что он выбирал свой курс и скорость так, чтобы брызги не сильно попадали внутрь лодки. Коля укрылся плащом, который дал ему Константин Михайлович. Где-то через четверть часа они вошли в то место бухты, где правая рука женщины почти примыкала к боку. Пройдя узкий и короткий проливчик, они оказались на тихой воде. Справа берег был очень обрывистый, а слева песчаной косой лежала правая рука женщины. Небольшая бухточка была так прекрасна, что Коля с восторгом оглядывался по сторонам. Константин Михайлович сбросил газ, и лодка, миролюбиво урча мотором, почти по инерции пошла к причалу, сооружённому из огромных камней, толстенных брёвен и досок, бетонных блоков. Недалеко от причала возвышалась громадина грузовой баржи, которую по каткам вытащили на берег. И всё это пахло смолой и водорослями. Здесь был совсем другой мир. Теперь рёв мотора не давил на уши. В борт не били хлёстко холодные волны. Вода из свинцово сизой стала кристально прозрачной, как чистой воды сапфир. Высокий правый берег круто уходил в глубину сиреневой воды, а левый берег, то возвышаясь, то снижаясь, сбегал к бухте песчаным пляжем. Красота, мир и покой царили в сказочно притягательной бухте. Здесь уже не чувствовалось дыхание высокогорных ледников, которое приносил к ним северный ветер. Уже хорошо грело солнышко. Здесь, в этой протяжённой бухточке весна уже пыталась крепко обосноваться. Прогретые солнышком скалы, обильно поросшие кустами ежевики, обещали покой. Роскошные кроны деревьев, спускающие к воде длинные плети ветвей, изумрудная зелень травки, спокойная и чистая вода так и звали махнуть на всё рукой, усесться на солнышке, поваляться на травке, прислушиваясь к тишине и даже попробовать искупаться.

Оставив лодку у причала, они пошли к тому месту, у которого кисть правой руки каменной женщины ближе всего подходила к крутой скале её бока. Там Коля увидел остатки полуразрушенного подвесного моста, перекинутого через узкий пролив. Испытав целую кучу острых ощущений, рискуя в любой момент сорваться с большой высоты в холодные воды озера, они переправились на основной берег бухты. Вот они благополучно оказались на бедре женщины. Прошли к центральному озеру у «пупка». Коля тщательно осмотрел каменную кладка фундамента будущего дома отдыха для больных женщин.

— А что, я смотрю, фундамент хороший, трещин даже нет, — похвалил работу Константин Михайловича Коля. — Вы даже толью укрыли тело фундамента. Это от разморозки?

— Да, — подтвердил Константин Михайлович, — оно, конечно, в наших краях сильных морозов почти и не бывает, но всё равно, это не помешает. И потом, я заметил, что камень больше страдает от морозов не в тех местах, где постоянно холодно, а там, где часто пригревает солнце, а потом промерзает даже от небольших заморозков.

— Всё очень хорошо, — ещё раз похвалил директора Коля. — Фундамент крепкий, дом должен получиться весьма добротным. Ну что ж, мне кажется, что можно ехать к Боре.

Осмотрев внимательно подъездные пути, они опять вернулись к моторке. Обратный путь они проделали ещё быстрее. Поднявшись наверх, они сели в машину и отправились в город. Боря был уже осведомлён, что договор на аренду подписан, поэтому никак уточняющих вопросов не задал, а попросил сразу ввести его в курс тех работ, за которые надо было браться в первую очередь.

— Нет, так дело не пойдёт, — решительно произнёс он, ознакомившись с чертежами. Но, увидев опечаленное лицо Константин Михайловича, тут же поспешил успокоить его. — Нет, нет, вы меня, наверное, не совсем правильно поняли. Идея ваша просто изумительнейшая. Просто, я не ожидал, что сразу возникнет такая сложная работа. Это очень замечательная идея — построить отдельный дом отдыха для женщин на живых водах Бабьего источника. Меня жена уже не просила: как бы отвезти её маму к Бабьему источнику? Это же наша главная мечта! Его надо обязательно запустить к началу курортного сезона. Есть ещё одна идея: организовать сбор добровольных пожертвований на это строительство. Нет, это не моя идея. Эта идея бродит среди женщин. Ещё они хотят, чтобы там было построено что-то вроде небольшой часовенки. Уверяю вас, если сообщить женщинам города о том, что мы собираемся там построить для них домик, то мы получим очень мощную поддержку со стороны наших женщин. Знаете, я не завидую тем руководителям баз и предприятий, которые отказывались помогать базе отдыха «Родник». Мы пустим по рукам тот список, который составил Коля. О, уверяю вас, скоро они сами приедут к вам и будут просить, чтобы вы приняли от них посильную помощь. И будут убедительно просить вас исключить их из числа недругов Бабьего источника. А когда я сказал, что так дело не пойдёт, то я имел в виду, что для меня мало ознакомиться со всеми делами по чертежам. Я хочу сейчас же ехать на место, чтобы составить план работ на месте. Судя по тому, что вы мне только что сообщили, а также исходя из того, что я знал до сих пор о самом озере и Бабьем источнике, нам не обойтись без сварочной установки, компрессора, хорошего подъёмника. Слушайте, я всё правильно понял: там у вас баржонка есть, которая автомобиль туда может перевезти или бульдозер? Да?

— Есть такая, — подтвердил Константин Михайлович. — Только вот, денег мне не хватило, чтобы не только купить такое оборудование, но даже арендовать его.

— Ничего не надо покупать и арендовать, — махнул рукой Боря. — У нас всё есть. Ну так что, вы повезёте меня сейчас на вашу базу отдыха или мне туда добираться на своих двоих? Мне надо всё на месте посмотреть и прикинуть, что и как надо будет делать. С чего надо начинать, чтобы нормально всё закончить.

— А жена не будет ругаться? — попробовал поосторожничать Константин Михайлович.

— Нет, когда она узнает, куда я собираюсь ехать и для чего, сама погонит меня к вам, — засмеялся Боря.

И они опять отправились в Русановку. Переправившись на тот берег, Боря всё осмотрел своими собственными глазами. Выражение удовлетворённой озабоченности не сходило с его лица. Усталые и довольные они уже поздним вечером вернулись на базу отдыха.

— Мне надо ознакомиться с документацией, которая была составлена вами на начальном этапе строительства, — сказал Боря Константин Михайловичу. — Какие люди закладывали фундамент и анкерные болты для моста. Мне понравилась их работа. Если нам удастся привлечь их к монтажу, то это должно хорошо ускорить завершение строительства. До открытия сезона осталось очень мало времени. Я благодарен вам, Константин Михайлович, вы очень качественно провели подготовительный этап работы. Вы поможете мне отыскать тех, кто тогда работал у вас?

— С огромным удовольствием, — устало вздохнул Константин Михайлович, — но сейчас уже немного поздновато. Может, перенесём на завтра?

— Ой, простите меня, — быстро согласился Боря. — Давайте завтра с самого утра начнём. Согласны?

— Я — счастлив, — устало улыбнулся Константин Михайлович. — Простите меня за то, что я испортил вам выходной день.

— Ну, вот ещё чего придумали, — махнул Боря рукой. — Как вы могли мне его испортить? Наоборот, вы помогли мне наполнить его полезным делом. А что бы я хорошего сделал сегодня без вас? Телевизор смотрел? Олимпиада? Как два с лишним десятка здоровенных мужиков гоняются за одним мячом? Иногда, конечно, можно и посмотреть. Но быстро надоедает. Или бокс смотреть? Тоже иногда бывает так, что можно и посмотреть. Но тоже быстро надоедает. Скучно. Мало интересного. Или слушать как молоденький пацан на полном серьёзе призывает меня извести в его, родненьком, президентском аппарате коррупцию? Надоело. Они сначала раздели нас догола, потом поставили нас перед собой буквой «Г» и, отымев нас во все наши отверстия, теперь с удивлённым и возмущённым видом вопрошают: «А почему вы всё время чем-то недовольны? Всё вам почему-то не нравится. И вообще, почему вокруг нас так много зла, преступлений и прочего всякого терроризма? Нет, сограждане, давайте жить дружно, давайте придём к полному нашему консенсусу». Нет, с меня хватит. Очень сильно благодарю вас за то, что сегодня хоть что-то сделал полезное. Так, ладно, вы отвезёте меня домой или мне самому на перекладных домой добираться?

— Чего это я вам такого плохого сделал, что вы меня в таком нехорошем деле начинаете подозревать? — опять вздохнул Константин Михайлович. — Неужели я похож на неблагодарного человека? Коля, ты здесь остаёшься или в город поедешь?

— Нет, я в город, пока, ехать не могу, — ответил Коля. — Мне надо Оксане помочь, а потом уже своими делами заниматься.

Константин Михайлович с Борей уехали, а Коля отправился к Строгановым.

РЕСТОРАН 2

Но предварительно он зашёл к себе, чтобы ехать к Оксане на своём ротоцикле, так как планировал, если быстро управится, то всё-таки попробовать съездить в город. И вот, он сделал всё, что надо было сделать, и даже больше того. Поставив, по просьбе Оксаны, на плиту кастрюлю с водой для стирки, сел за стол покушать. Хлебая вкусненький борщ, Коля задумчиво смотрел на стопку самогона, которую Оксана уже молча, просто, по обычаю поставила перед ним. Пить или не пить? Если выпить, то в город не ехать. А что ему, собственно, в городе делать? Да кто его там ждёт? Кому он там нужен? Фроловы без него жили прекрасно, и дальше проживут с тем же успехом. Ирина? Да на кой хрен он ей сдался? Она же ему почти так и сказала. Концерт? Так концерт уже давно закончился. Узнать, кто же стал победителем? Это и по телефону можно сделать. Ну, ладно, предположим, поедет он в город, узнает, что победила Ирина. А дальше что? Ворваться в дом к Русановым и громко доказывать Ирине, что он очень хороший парень, очень правильный, что он помог её папочке вытянуть свою шею из петли этой хреновой ипотеки, в которую она сама лично помогла влезть своему любимому родителю. Да, конечно, он очень много может её наговорить, а ещё больше — хочет. И что это ему даст? Очередной скандал с ней? Можно подумать, что их мало у него с ней было! Да и чем особенным он хочет похвастаться? Да и без него это всё произошло бы, потому что Константин Михайловичу уже деваться некуда было. Так что никакой заслуги у него в этом деле почти и нет. Да и потом, ну с чего это он взял, что Ирина сейчас дома? Да скорее всего, что она именно сейчас со своим любимым женихом отмечает в ресторане свою победу на предварительном конкурсе. И именно в данный момент танцует. И Генрих сейчас прижимает её к себе, гладит, щупает, трогает, целует в шейку. Да сколько же можно делить свою любовь с прощелыгой из «Хитачи-центра»? Сколько же раз можно собственным фейсом в их навоз? Не хватит ли?

И что получается? Получается, что надо выпить эту стопку? Пошли они все подальше от него! Сколько же можно? Открываешь дверь в ожидании приятности или, хотя бы, приветливости, а тебе — по яйцам кувалдой. Ты — в крик. А тебе говорят: «Фу, как некультурно! Ну чего кричишь? Надо потише, культурней надо, интеллигентней». Ты рот рукой зажал — и в будку. Отошёл, отлежался, подзабыл кое-что, и опять — открыл дверь в ожидании приятности, а тебе опять — кувалдой по яйцам. И опять: «Не кици, культурней будь». Нет, лучше, пойти к Маринке. Там уж всё честно и открыто. И никто не норовит по яйцам кувалдой попасть. Вот где он желанен в любой момент. Да и Маринка ему нравится всё больше и больше. Так, может, и правда, махнуть ему рукой на Ирину? И жениться на Марине? И кинуть псу под хвост результаты многомесячных мытарств? Да, дурное дело не хитрое. Отступить, когда успешно завершено такое замечательное дело? Без боя отдать победу Генриху, этой глисте банковской? Так Генрих же уже проиграл по всем статьям. Хотя, нет, он проиграл только по чисто денежным делам. А вот сумел ли он затащить Ирину в постель, пока неизвестно. А вдруг она ему свои ножки так и не раздвинула? Да нет же, ведь дело-то не только в том, кому она отдалась? Куда важнее, кто в её сердце обосновался. И если это даже Генрих, то ладно, пусть, значит у него судьба такая — быть на этом пиршестве не первым. Пусть. Он не гордый. Но! Имеет же он право знать это точно? Это его право. Никто не может у него отнять право знать это точно. И никаких полутонов или недомолвок. Только да или нет.

От этих горестных раздумий его отвлёк странный звук, который пришёл со двора. Будто чем-то твёрдым сильно ударили по дереву. Коля посмотрел с удивлением на Оксану, и тут же, по её испуганному лицу понял, что она сама ничего не понимает. А со двора уже донёсся звон разлетающейся вдребезги стеклянной бутылки. И в это же мгновение в окне заметались отсветы пламени. Пожар!

Коля вскочил, схватил ковшик со стола, на котором с чем-то возилась Оксана, выхватил из её рук полотенце, снял с печи кастрюлю с водой и, крикнув: «Дверь!», поспешил к выходу. Оксана быстро поняла, чего он ждёт от неё, и распахнула перед ним дверь во двор. Коля выскочил на крыльцо и увидел, что горит задняя стена кирпичного гаража. Он даже не успел подумать: как это может быть, чтобы горела кирпичная стена? Его поразило совсем другое. От гаража к нему спокойно шёл человек. Мужчинка кавказской наружности. В одной руке он держал довольно большую и увесистую сумку, а в другой руке — бутылку. Ещё сильнее пришлось удивиться Коле, когда он в этом поджигателе узнал Жорика. Того самого Жорика, который участвовал в попытке ограбить Ирину.

Увидев здоровенного мужика в дверном проёме, Жорик элементарно испугался. Так он не договаривался. Ему сказали, что в доме кроме беременной женщины никого не будет. Никого он мочить не собирался. Ему так и сказали: «Припугни. Но припугни не слабо. Пусть сгорит всё, что может гореть: и дом, и гараж, и сарай. И вообще, поджигай всё, что попадётся и под руку, и под ногу. И желательно сделать это не слишком поздно ночью, чтобы женщина ещё не спала, чтобы, пока, без человеческих жертв. Да смотри, бабу тоже, пока не трогай. А то знаем вас, смелых горных ичкеров, вы по бабам только мастера. Особенно, когда мужика хорошего, который вам может дать отпор, нет поблизости. А вот, когда вас много, а он один, и у вас навалом гранаты, стволы с подствольниками, которыми вас так старательно снабжают американцы через сакишвили, вот тогда вы смело и решительно сдираете с него кожу, а женщин беззащитных насилуете. Но только не сейчас. Потерпи немножко, всё у тебя будет: и кровь на руках, и женщины изнасилованные». Нет, на встречу с мужиком Жорик никак не рассчитывал. На это он не подписывался. Если бы он знал, что это простое дело повернётся таким образом, он бы с собой прихватил корешей. Они, чеки, меньше чем втроём на одного не ходят. А если не втроём, то тогда пуля или нож в спину. А теперь что ему делать? Волка ноги кормят. Выпустив из рук и сумку, и бутылку, Жорик смело рванул в обратную сторону. Но не к воротам этого невезучего для них дома, а в огороды.

Коля поспешно поставил кастрюлю с водой на ступеньки крыльца и кинулся за поджигателем. Жорик любил шашлыки и трепещущихся под ним от страха женщин. Бегать по огородам он не любил, поэтому и не умел. Коля, вообще-то, тоже не любил бегать по огородам, но, вот, как-то так получалось в последнее время, что ему приходилось это делать. Поэтому догнал Жорика быстро, почти сразу же за скирдой соломы. Рывок и сильная подсечка. Ноги у Жорика переплелись, и он с размаху расстелился вдоль огородной грядки, прямо мужественным лицом горного джигита в грязь. Удар был крепким и подлым — прямо по щиколотке. Больно же очень! Жорик взвыл от возмущения, от подлости нападавшего, его жестокой несправедливости. Тут же налицо неприязнь к его хэчикерской национальности. Абсолютное нарушение общеевропейских прав человека. Полная дискриминация прав национальных меньшинств. Да за такое только одно — горло резать, кожу снимать живьём и тесаком головы отрезать, как Родионову, за то, что не захотел свою веру предавать. Жорик обеими руками схватил больную ногу и катался по грядке, лихорадочно перебирая в крошечной и красивой головке варианты выхода из неприятности, в которую его завёл этот завоеватель его земли. Первая мысль — выхватить нож и перерезать горло кровному врагу, который так подло и жестоко обращается с ним, гордым представителем его гордого и неисправимого народа. Да, но где гарантии, что он не пострадает ещё сильнее? Он же разумный человек. Вот если бы сейчас с ним были его корешки, тогда совсем другое дело. Они бы все вместе проучили этого громилу. Жорик уже узнал его. Это тот самый мерзавец, который сделал инвалидом Чернявого, который сорвал их дело со скрипкой, который тогда изуродовал его любимую машину. Его обязательно надо проучить, чтобы он больше никогда не мешал джигитам грабить девушек. Но для этого надо, чтобы рядом были его кореша. А их нет. И что он без них может сделать? А ведь ему говорили, что всё будет так легко: перед входом в дом одеть маску и поджечь. В прошлый раз, когда он ошибся домом, всё получилось так легко и просто, что он был убеждён, что и на этот раз всё получится просто и быстро. Ему сказали, что только он был уже на этих огородах, только он сможет теперь не ошибиться и сделать всё быстро и надёжно. И действительно, с огорода все дома смотрятся совсем не так как с улицы. Человек посёлка, но совсем не житель дома, через двор которого они выходили на огороды, показал ему двор Строганова, человека, которого надо было проучить, и тут же трусливо сбежал. Ну, ладно, он, Геворг, кажется теперь поджёг тот дом, который нужно было поджечь. Но откуда взялся этот громила? Почему его, Геворга, не предупредили об этом? И теперь у него так сильно болит ножка. Вот если бы сейчас рядом была его новая машина, он бы схватил автомат из багажника и сделал бы из этого громилы решето. Но сейчас он один, поэтому ничего не может сделать. Надо будет обязательно собрать отряд боевиков, наказать обидчика смелого представителя гордого народа горных джигитов, а потом подать на всех их иск в международный гагский трибунал, за ущемление прав национальных меньшинств. Они, там в Гаге своей, терпеть не могут родионовцев, поэтому обязательно вынесут обвинительный вердикт и прикажут России предоставить свободу и независимость всем гордым и храбрым хэчикерам. Да, но всё это в прекрасном кровавом прошлом или будущем. А сейчас что делать храброму и гордому представителю хэчикеров? Вот этого гордый и храбрый трахатель русских девушек не знал.

Коля тоже не знал, что ему делать с Жориком? Надо срочно бежать во двор, чтобы потушить разгорающийся пожар, но и Жорика отпускать никак не хотелось. Связать? Но чем? У него даже брючного ремня на себе не было. Полотенце! Где-то сзади должно было валяться полотенце, которое он собирался намочить, чтобы легче было справиться с огнём. Коля схватил Жорика за шиворот и, не обращая никакого внимания на его стоны и верещания, обильно приправленные смертельными угрозами типа: «Я тебя зарежу!», потащил по грядкам поближе к горящему гаражу. Полотенце он нашёл около стога соломы. Коля связал полотенцем Жорику руки, предварительно вывернув их за спину. Потом обнаружил у него брючной ремень. Связал им ноги. Потом для надежности рывком оборвал пуговицы и застёжки на брюках и совсем снял штаны вместе с трусами. Всё. Пусть полежит.

Закончив возиться с Жориком, Коля быстро кинулся к уже вовсю пылающей стене гаража. Затем вспомнил, что оставил кастрюлю с водой на крыльце. Побежал и принёс к задней стене гаража. Странный был какой-то пожар. Пламя по кирпичной стене стекало вниз. По кирпичам то и дело пробегали голубоватые змейки. Но Коле некогда было любоваться странностью зрелища. Сбивая пламя, он принялся ковшиком поливать деревянный фронтон. Доски фронтона Алёша изнутри смазал глиной, что затрудняло воспламенение. Температура кирпичей и крыши не успела подняться высоко, поэтому доски загорались медленно, как бы нехотя. А когда Коля поливал доски водой, то они быстро начали гаснуть. Вскоре огонь стал тлеющим. Вот доски потемнели и зачадили струйками дыма. Это ещё более усилило непонятность происходящего, так как теперь продолжали гореть, кирпичи стены, фундамент и даже земля. Языки огня то и дело рвались по кирпичам стены вверх, словно знали, что именно там есть пища для него. Коля принёс ещё воды и поставил Оксану поливать ковшиком огонь. Он сказал ей, чтобы она не тратила воду на тушение огня внизу, так как огонь на фундаменте сам скоро выдохнется, но внимательно следить, чтобы пламя опять не уцепилось за доски фронтона. И побежал туда, где оставил Жорика. Но того уже и след простыл. Между рядками истерзанных помидор остались лежать развязанное полотенце и разрезанный брючной ремень. И только остервенело заливистый собачий лай указывали, что Жорик всеми силами своей гордой души горного джигита рвётся на противоположную улицу. Выпускать поджигателя без задушевной беседы о том, какая сволочь своими огородами пропустила этого хренова хэчикерика к хозяйству Алёши, Коле не хотелось, поэтому он кинулся к своему ротоциклу. Это уже потом, днём, по следам на огороде можно будет узнать, кто пропустил Жорика на огороды и указал ему дом Алёши. Пробегая мимо крыльца, Коля споткнулся о бутылку, которую Жорик с перепугу выронил из рук. Сунув бутылку в карман, Коля сел на ротоцикл и рванул на поиск поджигателя. Повернул на первом перекрёстке. Подъезжая к другому перекрёстку сбавил ход и осторожно осмотрел улицу. Прибыл вовремя. Не очень далеко от перекрёстка стоит иномарка, а вот и Жорик, придерживая одной рукой гордые штаны гордого горного джигита, спешит к своей родненькой. Коля быстро понял, что перехватить Жорика до машины он уже не успеет. Момент упущен. Вот Жорик, продолжая придерживать свою главную гордость, своё жеребячье хозяйство, сел в машину, завёл двигатель, включил фары. Вот наглючий — двигатель прогревает. Сейчас Жорик помчится к хозяину своры хэчикериков, который послал его поджигать дом вместе с беременной женщиной. Вытащить Жорика из машины стало практически невозможно. Надо попробовать узнать хотя бы номер машины. Это ещё хорошо, что Жорик где-то порядочно задержался, а то бы сейчас и задних габаритных огней не увидел бы. Это потом, опять же, днём выяснится по следам на огороде, что Жорик так сильно испугался, что потерял ориентир и обратным ходом вышел не на тот огород, откуда был выведен на усадьбу Алёши Строганова, и где хозяева, предварительно предупреждённые, уехали из дома, захватив с собой и собаку. А чужие собаки не пожелали за просто так пропускать через свой двор гордого кавказского джигита.

Коля, не зажигая света, бесшумно поехал к иномарке. Жорик тронулся на секунду раньше него. Едет спокойно. Похоже на то, что о слежке ещё не подозревает. Ну и чудненько. Обстановка покажет, что можно будет сделать. Жорик вырвался из посёлка и быстро помчался в город. Коля ещё в посёлке прижался к нему и посмотрел номер. Жорик засёк, что у него на хвосте висит какой-то мотоциклист. Приезжать к хозяину с хвостом за бампером нельзя, горло перережут. Надо сбить мотоциклиста. Но чтобы сбить мотоциклиста, надо пропустить его вперёд. Жорик сначала быстро разогнался, а потом резко затормозил, чтобы заставить мотоциклиста врезаться ему в задок, а если не получится, то попробовать сбить дверцей. Но Коля успел проскочить мимо него ещё до того, как он открыл дверь. Жорик так и замер с открытой дверцей машины, а также и с собственным ртом. Мотоцикл был бесшумный. Точно такой, о котором говорил Крепкий в тот раз, около консерватории. Жорику стало совсем плохо от дурного предчувствия. И он рванул за опасным хвостом. Сбить насмерть.

Началась смертельная гонка. Машина у Жорика была, конечно, очень скоростная. И если бы всё происходило на хорошей, прямой трассе, то ещё неизвестно, удалось бы Коле уйти живым от Жорика. Но это был не европейский автобан, на этой горной дороге встречались очень опасные повороты, и это играло на руку Коле, так как его ротоцикл был весьма динамичным и юрким. Но и Жорик был не кнопочным водителем, а кроме того, он быстро учился. И Коля понял, что преимущество его врага растает с каждым километром, и когда они оторвутся от реки и выйдут на тот участок трассы, который прямо идёт к Новопольску, то ему придётся очень худо. Там есть такие места, на которых боковые ограждения с двух сторон зажмут его так, что конец будет только один — под колёсами к Жорика. Впереди оставался один, последний опасный поворот, за который у него не будет шансов уйти живым от Жорика. Надо было срочно возвращаться в Русановку. Коля, рванув вперёд на максимальной скорости, скрылся на какое-то мгновение из глаз Жорика за очень крутым поворотом. И это дало ему шанс выжить. Сразу же за поворотом он круто развернулся в обратную сторону и остановился. Жорик разгадал его хитрость и тоже захотел, ну, если не развернуться, то, хотя бы, остановиться. Да, на ровной дороге ему бы это, разумеется, удалось. Но только не на этом повороте. Ну, бывают же моменты, когда у человека не получается то, что ему очень хочется. В общем, понесло его. Нет, сначала занесло, а потом уже понесло. И Коля увидел, что Жорику уже не удастся остановиться перед ним, что он поневоле проскочит дальше, уже за поворот. Это было как раз то, чего Коля и добивался. Оказавшись за спиной Коли, Жорик уже при всём желании не сможет помешать ему рвануть обратно в Русановку. А это значит, что не будет прямых участков дороги, на которых иномарка легко сможет догнать маломощный ротоцикл. И потом, пока Жорик будет разворачиваться на узкой дороге, пока будет набирать скорость, глядишь, можно и подальше оторваться от этого монстра скорости. Есть шанс ещё немного пожить. И решил Коля ко всему этому ещё и припугнуть Жорика его же бутылочкой. Если её несильно подбросить вверх перед машиной, то Жорику не удастся избежать удара собственной бутылки о собственное лобовое стекло. Конечно, удар будет не сильный, лобовое стекло не разобьётся, но паутинка на стекле должна появиться, что помешает Жорику хорошо просматривать летящую с большой скоростью под колёса дорогу. Ещё один шанс убежать от Жорика. И это всё только так долго описывается. А на самом-то деле Коля действовал как-то в автоматическом режиме, думать-то уже было совсем некогда. Просто, он решил отдать Жорику Жорикову бутылку. Коле не составило большого труда подкинуть бутылку так, чтобы она ударилась о лобовое стекло. Стекло, конечно, не разбилось. Прочное было стёклышко. Поэтому разбилась бутылочка. Что было дальше, Коля уже не мог видеть, так как рванул побыстрее опять в Русановку.

Лобовое стекло перед глазами Жорика вспыхнуло ярким пламенем, и он с перепугу ударил по тормозам. Ох, зря он это сделал. Уж слишком крутой был узкий поворот. Не смог в него вписаться торопливый Жорик. Может быть, если бы ему удалось ещё поездить на такой мощной и скоростной машине, гоняясь за всякими придурками на двухколёсных драндулетах, то он бы овладел навыками, необходимыми для того, чтобы стать настоящим терминатором. Но нет, в этой жизни ему уже не удастся научиться давить всяких, там, шмакодявок, на скоростной трассе, предназначенных исключительно для полёта только супер каров для вип-персон.

Убедившись, что Жорик за ним уже больше не гонится, Коля вернулся в Русановку. Во дворе у Оксаны ещё толпился народ, который помогал ей справиться с пожаром. Участковый запретил почти праздно любопытствующим лезть в огород, чтобы по следам на грядках определить, откуда поджигатель подошёл к дому Строгановых. Сказал, что с утра сам этим делом серьёзно займётся, а пока не надо топтаться там, чтобы не испортить чёткость картины. Коля зашёл в дом и наконец-то выпил ту самую рюмку водки, которую, кажется совсем недавно, поставила перед ним Оксана. Ехать в город уже не было никаких сил.

Утром Константин Михайлович сообщил ему, что Ирочка успешно сыграла на отборочном конкурсе, и теперь ей уже точно предстоит играть на международном конкурсе. Надо готовиться самым серьёзным образом. Она очень удивилась, что на базе отдыха «Родник» главный энергетик отлично играет на скрипке, пожелала познакомиться с симпатичным, холостым скрипачом. Поэтому на той неделе обязательно приедет в Русановку отдохнуть, отвлечься от напряжённого ритма жизни последних дней, подышать свежим воздухом, набраться новых сил для ещё одного, последнего рывка.

На этот раз Константин Михайлович привёз с собой не только Борю, но и того самого бригадира, который начинал работы у Бабьего источника. Он внимательно осмотрел баржу с аппарелью, похвалил Константин Михайловича за то, что тот сумел вытащить её из воды и покрасить днище, не позволил ржавчине испортить корпус судна. Похвалил за смазанные солидолом и укрытые от дождей анкерные болты будущего моста, за укрытые толью и шифером керамзитовые плиты, из которых предстояло собрать стены будущего корпуса для женщин, похвалил за отлично штабелированный строительный лес. Всё мастер осмотрел, всем остался доволен.

— Ну что ж, работы осталось всего ничего: начать и кончить, — удовлетворённо сказал мастер, после тщательного осмотра фундамента. — Мы с Борей давно уже знакомы, хорошо знаем друг дружку, сработаемся. Я знаю, что у него нет проблем с техникой, средствами и оборудованием, а он знает, что я не умею работать плохо и не люблю тянуть кота за хвост. Поэтому завтра же и начну работать. Так что, можно готовить мебель и самогон на входины.

Вернувшись на базу, Константин Михайлович повёз мастера и Борю в город, а Коля отправился к Оксане. Та обрадовала его сообщением, что Алёша с ребятами уже отправились в обратный путь. Скоро будут.

— Я не стала ему говорить, что у нас опять пожар был, — призналась Оксана Коле. — Зачем его тревожить? Не такой уж и большой ущерб. Правильно я сделала?

— Да конечно, — согласился Коля, — ещё переживать станет, могут и в аварию вляпаться. Пустяки. Переживём.

Поблагодарив Оксану, Коля пошёл к Скляровым. Как только он увидел заплаканные глаза Маринки, сразу догадался, что со здоровьем Елизаветы Сергеевны дела обстоят не самым лучшим образом.

— Что, маме плохо? — спросил он.

— Опять стало хуже, — всхлипнула Марина, вытирая платочком заплаканные глаза. — Не знаю, что и делать? Лекарства закончились. В нашей аптеке ничего нужного нет. Надо ехать в город, а я даже не представляю, как это сделать? Маму оставлять без присмотра боюсь.

— Пусть Оксана присмотрит за ней, — предложил Коля. — Ведь это же не надолго. В город и обратно.

— Ой, как-то неудобно, — поёжилась Марина, втягивая Николая за руку в прихожую. — Оксана беременная. За ней самой надо присматривать. А тут ещё мы со своими проблемами.

— Вот не надо оскорблять людей, — даже чуть рассердился Коля. — Алёша уже возвращается. Скоро дома будет. В город съездить и обратно приехать много времени не надо. Я уверен, что Оксана с удовольствием тебе поможет присмотреть за мамой. Мне кажется, что проблема совсем в другом. Аптеки в городе уже закрыты. Открыты только дежурные, а в них может не оказаться нужных лекарств.

— Да лекарства уже есть, — вяло махнула рукой Марина. — Я заказала лекарства уже давно. В городе живёт сестра мамы. Она только что сообщила по телефону, что лекарства уже пришли, она выкупила их. Просто надо поехать и привезти их от тёти Нади. Но ехать-то не на чем. Автобусы уже не ходят.

— Так давай я тебя туда и обратно отвезу, — предложил Коля. — У меня мой конь на прекрасном ходу.

— Правда? — обрадовалась Марина. Но тень сомнения тут опустилась на её лицо.

— Ты всё ещё боишься побеспокоить Оксану? — спросил Коля.

— Да, как-то боязно мне к ней идти, — тяжело вздохнула Марина.

— Так, ладно, я всё возьму на себя, — засмеялся Коля. — Давай сделаем так. Я сейчас возвращаюсь к Оксане и договариваюсь с ней. Если она согласится, то мы с ней вместе приходим к тебе. Так что, жди меня.

Он пошёл опять к Строгановым. Оксана с радостью согласилась некоторое время присматривать за Елизаветой Сергеевной. Коля вернулся к Марине.

— Всё в порядке, — обрадовал он Марину. — Сейчас Оксана соберёт ребёнка и придёт к тебе. Ты ей всё тут растолкуешь, что и как делать. А я поеду к себе на базу отдыха, надо немножко потеплей одеться. Ты тоже одень что-нибудь тёпленькое. Сейчас уже прохладно, чтобы сама не простудилась. Ты когда-нибудь на мотоцикле сзади ездила?

— Ездила, ездила, — засмеялась Маринка. — Давай, отправляйся. Да возвращайся побыстрее. Я жду тебя.

Коля вернулся в свой домик, одел тёплую куртку и шлем. Приехал к Марине. Она ждала его уже у калитки. Села на заднее сиденье, обхватила его корпус двумя руками, плотно прижалась к нему всем телом, положив голову ему спину между лопатками. И они полетели. Вот они уже на кольцевой развязке. Влево дорога пошла на Фёдоровку, а вправо — в Новопольск. Поехали к центру по Фёдоровскому шоссе. Коля спросил, где живёт тётя? Оказалось, что надо ехать через центр города в противоположный район.

— Не замёрзла? — спросил он.

— Нормально, — ответила Марина. — Терпеть можно.

— Теперь будем ехать помедленнее, можно расслабиться, — Коля сбавил скорость. Проезжая мимо переулка, в котором стоял дом Русановых, он сбавил скорость до самой маленькой. Сердце его неприятно заныло. Около ворот дома Ирины стояла машина Генриха. И этого было ещё мало: Генрих сам, лично помогал своей будущей жене садиться в машину на заднее сидение. Вон оно, наверное, то самое платье, которое он так мечтал снять с неё. Она одела его для своего будущего мужа. Даже отсюда видно, что открыто для мужских глаз всё, что только можно открыть. Ха, а Генрих не пошёл садиться на водительское место. Нет, он сел рядом со своей невестой. Нет, на это невозможно не посмотреть. Коля свернул на тротуар и остановился. Уличного освещения хватало на то, чтобы до крови растравить себе сердце ревностью.

— Что-то случилось? — с тревогой спросила Марина, почувствовав его страшное напряжение.

— Ага, случилось, — глухо пробормотал Коля, напрядено смотря в зеркало заднего вида.

Вот машина Генриха плавно выплыла на перекрёсток и, быстро набирая скорость, помчалась к центру. Марина, по его голосу почувствовав, что происходит что-то страшное, сидела тихо как мышка. Вот уже и центр. Выйдя из машины, Генрих помог появиться на свет рекламных сияний своей невесте. Отпустив машину, Генрих повёл первую красавицу города в самый шикарный ресторан этого же города. Коля придавлено смотрел, как шикарно величественный Генрих ведёт его любимую в роскошный зал, в котором мужчины делают первые «па» постельного «рок энд рола».

И что же ему теперь делать? Смиренно проглотить горькую пилюлю? Уехать по делам? Сказать: некогда! Сделать вид, будто ничего страшного не случилось? Трусливо сбежать с места уже свершившегося собственного позора? Коля медленно, очень задумчиво снял шлём и повесил его на фару.

— Марина, прости меня, мне надо взглянуть туда, — каким-то не своим голосом произнёс он. — Встань, пожалуйста.

Марина послушно, молча встала с ротоцикла. Коля тоже встал и поставил железного коня на стальные ножки. Потом снял куртку и бросил её тоже на фару, между рог руля.

— Подожди меня, я сейчас, — тем же чужим голосом произнёс он.

— Коля, только не долго, — жалобно произнесла Марина.

— Мариночка, я сейчас вернусь, — бросил он назад, не оглядываясь. На ходу приводя себя в более или менее приличный вид, чтобы не выгнали хотя бы из фойе, вошёл в ресторан. Стоя в фойе, через стеклянную дверь с предчувствием страшной катастрофы он видел, как Генрих, этот крысиный бульон для собачьей похлёбки, обхаживает, трогает, наглея с каждой минутой, поглаживает, его, Николая, любимую. Сердце его обливалось кровью. Хотелось взорвать весь этот вонючий гадюшник. И не было предела его страданию и мучению, ибо Ирина вела себя так, будто заигрывания мерзкого Генриха вполне приличны, и она ничего не имеет против них. И только для того, чтобы решить всё окончательно раз и навсегда, чтобы испить чашу своего позора всю, до донышка, до последней капельки, чтобы полностью убедиться, что все пути в счастливое прошлое отрезаны окончательно и бесповоротно, чтобы отрезать себе малейшую возможность для какого бы то ни было компромисса в будущем, он уговорил Марину пойти вместе с ним в ресторан.

Он видел всё: и как Генрих во время танца поглаживает Ирине задницу, и как Старик с завистью смотрел на «игру в любовь» своего функционера, и всю ту хитро закрученную цепочку действий по плетению паутинки, в которой в конце концов должна была оказаться самая прекрасная «мушка» города. Всё он видел, сгорая от возмущения. И только справедливые слова Марины, которые она довольно резко бросила ему в лицо перед своим уходом, удержали Николая от последнего и, как ему тогда казалось, вполне логичного действия: подойти к Ирине и по возможности в самой вежливой форме сказать ей последнее: «Прощай! Благодарю за науку».

Две вещи предотвратили катастрофу в его сердце. Во-первых, это убеждённость Марины, что Ирина не только не любит Генриха, но и с трудом переносит его ухаживания за ней. В общем, Генрих ей неприятен. И если она пошла с ним в ресторан, и если даже теперь терпит его лапания, то это только оттого, что у неё больше никого нет, а человеку хочется счастья, радости, праздника души. И если рядом нет любимого, то приходится идти на компромисс, на безрыбье, как говорится, и рак — рыба. В общем, он, Николай, сам себя в дураках оставил. Во-вторых, Марина считает, что Ира любит только его, Николая. Это вселяло надежду и позволяло дальше жить. Его поразил вывод Марины, что потерпевшей стороной во всей этой сложной истории является не он, а именно Ирина. Именно она оказалась жертвой тех нехороших игрушек мужчин, которые больше походили на кобелиные развлечения, чем на высокие, благородные переживания. Именно она страдает от их неспособности достойно оценить красоту настоящей любви. И в-третьих, Колю несколько даже озадачило то, что Марина не воспользовалась удобной ситуацией, чтобы подобрать и обогреть на своей груди его, Николая, потерпевшего очередное кораблекрушение. Всё это вместе взятое произвело очень сильное действие. И Коля понял, что, как минимум, сейчас нельзя предпринимать никаких поспешных действий. Надо хотя бы просто посидеть и немножечко помыслить, посмотреть, как Ирина будет вести себя дальше.

И он остался сидеть за своим столиком после ухода Марины. Он успел только сказать ей уже вдогонку, что обязательно приедет за ней к её тёте. Чтобы она обязательно ждала его. Наблюдая за тем, как вокруг его любимой разыгрывается какой-то странный, непонятный спектакль, он вдруг с удивлением начал понимать, что Генрих подталкивает свою невесту в постель к Старику. Это было так невероятно чудовищно, что он почувствовал: если он уйдёт и оставит Иру одну с этой странной гоп-компанией, то дальше ему, просто, — не жить. Ему стало так страшно за Иру, что он даже как-то и позабыл о той угрозе, которая исходила в отношении к нему со стороны Крепыша и Мушкетёра.

Итак, круг начинает смыкаться: Генрих заставляет свою невесту взять ключи от номера в гостинице, а сам собирается удалиться, чтобы не мешать своему шефу сделать со своей невестой всё, что он захочет. Интересно, а догадывается ли сама Ира о том, что её ждёт в том номере гостиницы, куда пытается отправить её женишок? Пока она сопротивляется, пытаясь сохранить характер отношений со своим женихом на интеллигентном уровне. Почему она медлит с выражением резкого отпора? Может, хочет раскрыть для себя настоящую сущность Генриха? Испуг и мольба о помощи, которые мелькнули в её глазах, когда она посмотрела на него, Николая, то отвращение, с которым она резко отшатнулась от ключа, который подвигал к ней Генрих, говорили об очень многом. И Коля внутри себя наконец-то окончательно решил: уже не важно, как сложатся у них с Ирой дальнейшие отношения, но сейчас он не имел никакого права оставлять её одну, без своей мужской помощи. Надо только окончательно убедиться, действительно ли она просит его оказать ей помощь? Пора сближаться с этой странной парочкой, чтобы разобраться в той роли, которая она отвела ему в своём сердце. Коля встал и несуетливо, без спешки, осторожно приблизился к их столику и стал за спиной Генриха.

— Да? — услышал Коля тихий, странный голос Иры. — И ты считаешь, что это тебе поможет?

— Конечно, — не очень внятно пробормотал Генрих. Он встал, решительно взял Иру за руку и потянул, заставляя её тоже встать из-за стола. — Я очень сильно устал. У меня сегодня был очень сильно напряжённый день. Мне надо хоть немножко отдохнуть. Пойдём в номер. Там удобно и очень уютно. Есть телевизор. Можно посмотреть всякие, там, разные фильмы. У них очень много всяких разных фильмов. Есть прекрасная, просто, роскошная ванна. Поверь мне, очень хорошие номера. Там мы с тобой сможем прекрасно расслабиться.

— Я очень радо, что так хорошо ознакомлен со всеми номерами этой гостиницы, — уже напряжённо произнесла Ира, решительно выдёргивая свою руку из его цепких лапочек. Она ещё не видела, что за спиной Генриха уже стоит Николай. — Но если ты действительно так плохо себя чувствуешь, то надо срочно ехать домой. А ты тянешь меня куда-то, затеваешь что-то совершенно непонятное. И всё против моей воли. Даже не пытаешься понять: хочу я этого или нет? Да ты хоть немножечко задумайся. Кто же такое творит? Как можно со мной так обращаться?

— Не надо капризничать и упрямиться, — Генрих уже заметно нервничал. Он понимал, что сейчас вся его жизнь зависит только от одного: удастся ему или не удастся затянуть Ирку в номер гостиницы. — К чему так сильно ругаться и скандалить? Вокруг нас умные, культурные, интеллигентные люди. Посмотри, они уже начинают обращать на нас своё внимание. И если мы с тобой тут ещё немножко побуровим нашу бодягу, то скоро сюда явится вышибала. Ты этого добиваешься? Ты хочешь, чтобы о нас завтра говорил весь город? Скажи, тебе нужен скандал? — Генрих опять схватил Иру за руку и сильно потянул вверх, побуждая её встать и последовать за ним. Её упрямство уже начало по-настоящему раздражать его. Он уже хотел проучить эту зазнавшуюся красотку, напомнить ей об элементарном чувстве признательности, которое она непременно должна испытывать ко всем тем, кто спасает от позора и её папашу, и её саму. Должна же она, в конце всяких концов, уразуметь простую вещь: если тебе не хватает денег, то ты должна быть всегда готовой не только исполнить любое пожелание того, кто тебе эти деньги даёт, но и сделать это с максимально чётким выражением удовольствия на своём личике. Это же так элементарно, очевидно, понятно и логично. Это же непременное условие жизни в современном цивильном обществе интеллигентов и культурных людей. Генрих уже окончательно решил отдать Ирину своему шефу только из необходимости воспитания в ней уважения к тем, кто сильнее, кто выше, кто позволяет нам жить так, как нам хочется, кто удобряет поле наших желаний бессмертными зелёненькими бумажками. Должны же соблюдаться в мире самые элементарные нормы уважительного и почтительного отношения к порядку. Иначе нельзя. Каждые человек обязан укреплять устои современного общества. — Неужели тебе не понятно, что ты пользуешься слишком широкими привилегиями? Нельзя же всё время только брать, брать и брать. Надо же когда-то и давать. Я не понимаю, чего ты так испугалась? Тебя же не убудет. С тобой ничего страшного не случится. Все женщины так делают. Женщина должна … Да что там должна? Она просто обязана не только получать от мужа удовольствие и баксы, но и помогать всеми силами в его картерном росте. Хотя бы для того, чтобы этих самых баксов у неё самой было всё больше и больше. Тогда и удовольствия можно будет больше получать. Будут баксы, и ты сможешь получить всё, что захочешь. Это закон жизни. Не надо нарушать законы. За нарушение законов неотвратимо должно последовать наказание. Это тоже закон жизни. Надо чтить законы.

— Давать?! — Ира от страха чуть не закричала. — О чём ты мне тут сейчас говоришь? Да ты совсем спятил! — она зло, изо всех сил старалась вырвать их его лягушачьей лапки свою руку. — Пустиии, — жалобно застонала она, готовая вот-вот заплакать.

— Не глупи, — шипел Генрих. — Ты ничем не лучше других. Все девушки так делают. Ты такая же как и все. Тебе же будет лучше. И твоему папочке тоже. Не забывай, что будет с твоим папочкой, если ты сейчас не пойдёшь со мной. Сколько мне ещё терпеть твои капризы? Мне это уже совсем надоело. Не забывай, что ты моя невеста. Пошли со мной.

— Не пойдууу!!! — чуть не завыла Ира. — Пусти меня. Я хочу домой. Без тебя. Я видеть тебя не могу, — до сих пор она ещё, наверное, надеялась, что всё это, всего-навсего, какая-то глупая, дурацкая шутка. Поиграет, попенится, но, в конце концов, всё обойдётся. Но теперь она почувствовала ужас в своём сердце. Она вдруг стала осознавать, что здесь, в этом ужасном и мерзком ресторане, она хоть чем-то, хотя бы присутствием других людей защищена от того ужаса, который стал перед ней и тянет её в какую-то страшную яму. Но стоит только ей оказаться на улице или даже в фойе, как с ней могут сделать всё, что угодно. И слёзы ей навернулись на глаза. — Генрих, ты что? Что ты делаешь? Как ты можешь? Пожалей меня, — жалобно застонала она, чувствуя, что сейчас упадёт.

— Не глупи, — уже спокойно цедил сквозь зубы Генрих. Он уже торжествовал победу над ней. Он чувствовал сильное возбуждение от одной мысли о том, что, вот, он сейчас затащит её в номер и, не тратя времени на всякие, там, прелюдии и прочую дребедень, завалит её на кровать, быстро разденет, навалится, подомнёт под себя и воткнёт в неё член по полной. А она будет визжать, выть и крутиться под ним. А ему это в полный кайф! Он уже испытал его. Он уже знает, что только крик и трепетание от страха приносят ему настоящий кайф. — Подумай о своём папочке. Подумай о том, что у него больное сердце. Подумай, что с ним будет, если надо расплачиваться, а денег нет? Ты же не хочешь убить его своими пустяковыми капризами?

— Негодяй, — бессильно прошептала Ира. — И ты всё это время носил этот камень в своём сердце. И теперь решил раздавить им меня. Опомнись, ты же интеллигентный человек.

— Ирка, перестань городить чепуху. Это же совершенно разные вещи, — Генрих наклонился и схватил её за вторую руку. Он хорошо знал, что она панически боится скандалов. Он уверен был, что она скорее согласится выйти с ним сейчас из ресторана, чем стать темой светских разговоров и обсуждений. — Ну, чего ты добиваешься? Чтобы весь ресторан уставился на нас? Чтобы весь город завтра говорил о том, как мы здесь, прямо в ресторане выясняли свои семейные отношения? Ну, давай, вставай, пойдём. Ты только посмотришь. И всё. Ничего с тобой не случится.

Да, Генрих был прав. Страх парализовал Иру. Она не знала, что её делать? С одной стороны, она догадывалась, что ей сейчас ни в коем случае нельзя выходить из зала ресторана. Но с другой стороны, она страшно боялась, что сейчас все посетители ресторана уставятся на них, осуждающе покачивая головами: «Фу, как нехорошо. Неужели нельзя выйти и выяснять свои отношения где-нибудь в другом месте? Зачем надо обязательно портить настроение окружающим? А вроде бы, посмотришь, культурная девушка. Перебрала только, наверное, немножко. Совсем никакой этики в молодёжи не осталось».

И оглянулась Ирочка на Колин стол, и увидела, что его уже там нет, и сжалось её сердечко от страха: «Ушёл!» Теперь она осталась в этом гамнюшном ресторане совсем одна! И зло её взяло. И почувствовала она, что сейчас сделает что-нибудь ужасное: плюнет Генриху в лицо, в его поганые лягушачьи глазки, влепит со всего размаха ему пощёчину, закричит, закатит ему здесь такой скандал, которого он никогда в жизни не видел. Нет, зря Генрих думает, что она пойдёт за ним куда угодно и будет послушно делать всё, что он захочет. И она начала поворачиваться от стола, за которым раньше видела Колю, опять к Генриху, чтобы отдать этому негодяю всё, что он уже давно заслужил. И тут увидела своего Коленьку. И всё в ней обмякло. Она мгновенно поняла, что спасена, что все её страхи и невзгоды где-то далеко позади. Ой, сейчас что-то будет. Ой, теперь Генриху надо что-то делать, чтобы сохранить своё здоровье и не потерять свой имидж и репутацию.

А Генрих об этом ещё и не подозревал, и не предчувствовал даже.

Коля выяснил, что пришло время вмешаться в разговор жениха с невестой. Генрих своим телом полностью перекрыл проход, поэтому Коля обошёл соседний столик и двинулся прямо на Генриха, который упорно старался заставить Иру встать со своего стула и последовать за ним. Коля, изображая из себя сильно подвыпившего, почти вплотную приблизился к Генриху, покачнулся, будто его повело в сторону, и, будто совсем неловко опираясь на край стола, за которым сидела Ирочка, слегка стукнул костяшкой мизинца по краешку тарелочки с майонезным салатом. Тарелочка стремительно взмыла вверх и шлёпнулась своим содержимым на дорогой пиджак Генриха. Тот, донельзя раздражённый упрямством Ирины, а тут ещё какой-то нахал лезет внаглую, отпустил Иру и с возмущением повернулся к нахалу, намереваясь высказать ему все свои соображения по поводу умения пить.

— Извините, — пьяно промычал Коля, продолжая изображать из себя человека, который уже совсем слабо разбирается в окружающем пространстве, — а можно я приглашу Иру потанцевать? Мы с ней так давно не виделись. Мы только один разочек станцуем, немного поговорим о том, о сём, и всё. А? Можно?

— А …, э …, — промычал не очень разборчиво Генрих, ещё не догадываясь, что происходит с его пиджаком. Но вот тарелочка отлипла от пиджака и неторопливо полетела вниз. Она не разбилась только потому, что ребром ударила Генриха по большому пальцу левой ноги. Генрих с возмущением и удивлением опустил голову и увидел текущие с пиджака на брюки длинные, соплевидные тонкие струи салата. Дорогому костюмчику совершенно неожиданно пришёл конец. Генрих потерял дар речи.

— Ну что, танцевать будем? — спросил Коля совершенно нормальным голосом Ирину. — Или сразу домой поедем?

— Домоой, — с протяжным стоном произнесла Ирочка, радостно сияя глазками.

Коля в обратную сторону двинулся вокруг стола, чтобы помочь Ирочке встать со стула. А Генрих никак не мог прийти в себя. Он никак не мог определиться, что обиднее для него: испорченный костюм или непонятно вольное обращение с Ириной какого-то незнакомого парня? Генрих решил, что это какой-нибудь однокурсник Ирины по консерватории. Генриха буквально взбесила та лёгкость, с которой Ирина приняла приглашения парня проводить её домой. Однако, самое раздражающее для Генриха заключалось в том лучисто счастливом выражении лица Ирины, с которым она смотрела на этого нищего. Так радостно она никогда не смотрела на него, Генриха, своего жениха, который помог её родителю приобрести в собственность базу отдыха «Родник», который помог вернуть её семье фамильное имение. Изумлённый и донельзя возмущённый происходящим, Генрих схватил за плечо уже повернувшегося к нему спиной Николая, чтобы заставить стать к нему лицом.

— Э! Постойте! Что здесь происходит? В чём дело? — запротестовал Генрих.

— А ну попрошу без рук, — сердито прошептал Коля, которому очень не понравилось прикосновение вражеской руки сзади. И дальнейшее его действие было исполнено на автоматическом уровне: винтообразный взмах руки, сбрасывающий руку Генриха со своего плеча и последующий толчок в локоть этой же руки. В результате этого движения Генрих сам себе кистью своей руки наносит не очень сильный, но всё-таки весьма ощутимый удар по кончику носа. Генриху стало не только обидно, но и больно. Он прижал левую руку к лицу, а на его глазах заблистали крохотные слезинки. Испуг и недоумение излучали его широко распахнутые очи.

— У меня же нос слабый, — с жалобный стоном чуть ли не прошептал он. И оказалось, что на этот редкий случай он не врал: из под ладони показалась алая струйка крови, которая часто закапала на пиджак и рубашку. Генрих свободной правой рукой принялся шарить по карманам в поисках носового платка.

Коля помог Ирочке встать из-за стола, взял её под руку, подозвал официанта, который уже довольно давно наблюдал за бурным развитием не очень спокойных событий на подведомственной ему территории, расплатился с ним и повёл любимую к выходу. Выйдя и— ресторана, он призывно поднял руку. Вскоре к ним подкатило такси. Коля помог Ирочке занять место на заднем сидении, а потом и сам сел рядом с ней. Ирочка сидела очень прямо и даже напряжённо.

— Куда? — спросил таксист. — Соколова восемнадцать?

— Да, — коротко и не очень общительно буркнул Коля, ещё не врубаясь в очевидный факт, что таксист и без его слов знает, куда им надо ехать. Уж слишком в голове и на сердце накопилось много всякой всячины.

— А почему на Соколова восемнадцать? — Ирочка удивлённо посмотрела на Колю.

Но Коле некогда было разбираться во всех этих тонкостях. Потом, потом всё само как-нибудь утрясётся, а пока побыстрее и подальше от этого шикарного гадюшника.

— Ну, это же рядом, за углом, — начал мямлить он. — Это для того, чтобы не вызвать подозрения. Для маскировки. Остановим такси за углом и высадимся. Мне немного страшно. Мне кажется, что за нами могут устроить погоню.

— Да: — удивлённо протянула ничего не понимающая Ирочка. — Странно.

Но она ещё не обрела способность активно вмешиваться в происходящие события, чтобы направить их в нужное, по её глубокому и искреннему убеждению, русло. Кошмар и ужас тех событий, которые только что закручивалось вокруг неё в ресторане, потихонечку сменялись радостью благополучного для неё бегства, но теперь вместо радости в сердце потихонечку заселялось тревожное ожидание: что же скажет Коля по поводу всей той истории, в которую она сама себя вляпала? Ирочка продолжала сидеть прямо и насторожённо, не в силах расслабиться. Угроза осталась позади, но липкие щупальца этой угрозы оставили в её сердце слишком сильный след, чтобы легко можно было освободиться от грозных ощущений и окончательно успокоиться. Подобные ощущения остаются на сердце после просмотра американских боевиков и прочих ужастиков: уже всё закончилось, уже ничего вроде бы и нет, но глаза тревожно мечутся на каждый звук, и невольно вздрагиваешь от обычного шевеления занавески в чуть притемнённом углу, и губы кривятся от тревоги и тоски. Так что же скажет Коля? Но Коля сидел рядом, сильно отодвинувшись к своей дверце, и смотрел в боковое стекло. Он ничего не спрашивал. Не объяснял, как он оказался в ресторане вместе с Мариной? И вообще, как они познакомились с Мариной? Какие у них отношения? Уж не любовники ли они? Не потому ли он сейчас такой равнодушный? И это его открыто подчёркнутое равнодушие к тому, что с ней только что произошло, уже начало раздражать Ирочку.

— Ты сердишься? — решилась наконец-то она на прямой вопрос.

— Ах, нет, что ты? Как ты могла так подумать? — почти воскликнул Коля и даже один раз взмахнул руками. — Я так рад, что тебе удалось так приятно провести вечер в такой интересной компании. Я так сильно развеселился, когда он лапал тебя, что даже до сих пор никак не могу прийти в себя. Мне так весело!

— Но я же не хотела этого, — начала она тихо оправдываться.

— Ну, мне кажется, если бы ты действительно этого не хотела, то не позволила бы ему этого.

— Но что я могла сделать? Как я могла протестовать? Что, устроить скандал прямо в ресторане? — Ирочка потихонечку смелела и даже начала посматривать на Колю. Но он умолк и больше ничего не говорил, и даже не смотрел на неё. — Ну, не молчи, пожалуйста, — чуть не застонала она. — Тебя так долго не было. Ты даже не пришёл на мой концерт. Я начала думать, что больше не нужна тебе, что ты меня совсем бросил. Знаешь, я вчера победила на конкурсе. Ну, Генрих предложил отметить это дело походом в ресторан. А ты даже не поздравил меня. Ты что думаешь — не обидно? Почему тебя не было?

— Да понимаешь, навалилось всё как-то на меня в этот день. Другу моему пришлось уехать по делам, а у него жена молоденькая с маленьким ребёночком и уже опять беременная. Ну, друг попросил меня, чтобы я помог ей воды наносить для стирки, да из коровника навоз убрать пока он в отъезде. А тут ещё одно случилось происшествие: друг уже домой едет, а какай-то мерзавец решил поджечь его дом. Ну, пришлось немного побегать сначала за этой сволочью, а потом уже и от него. Ты знаешь, я, кажется, наверное, почти убил его. Я совсем не хотел. Он пришёл с бутылками, в которых была горючая смесь. Ну, я ему и вернул одну бутылку, бросил на капот. Так он загорелся. Я даже не знаю, что там с ним там произошло? И потом, ты что думаешь, что к тебе так легко прийти? Я сегодня вечером хотел к тебе прийти.

— Куда? — затаила дыхание Ирочка.

— Домой. К тебе домой.

— Правда? — она сжала свои руки, лежащие на коленках, в кулачки, чтобы не кинуться ему на шею. — А зачем?

— Зачем, зачем? Я теперь даже и не очень уверен, что знаю — зачем. Знаешь, мне кажется, если ты таким образом решила отметить свою победу всего лишь на зональном конкурсе, то что же будет, если ты победишь на международном конкурсе?

— А ты пригласи меня, и тогда со мной ничего плохого не случится, — Ирочка тихо засмеялась и накрыла своей ладошкой его пальцы. — Нет, ну, правда, а зачем ты хотел к нам прийти?

— Мне надо очень серьёзно поговорить с Константин Михайловичем, — тихо произнёс Коля, поднося её ручку ко рту и целуя её пальчики.

— О чём? — Ирочка затаила дыхание.

— Я выполнил первую часть своего обещания, поэтому хочу просить у него твоей руки, — произнеся эти очень непростые для него слова, он вопросительно посмотрел на неё. Но Ирочка не могла так быстро понять смысл его очередной загадочной фразы. Уж чего-чего, а всяких загадочных фраз она от него много наслушалась. Попробуй, разберись тут в том, что он произнёс? Что конкретно он имел в виду? Но она услышала самое главное для себя: «хочу просить твоей руки». И от этих его слов у неё счастливо замерло сердечко. А со всем остальным она потом уж как-нибудь разберётся. Итак, главное для себя она уже услышала. Но над этой бочкой мёда пока висела ложка дёгтя. И надо было постараться всё сделать так, чтобы ни одна капелька этого дёгтя не попала в её бочку мёда. Наверное, дёготь для чего-то кому-то нужен, вот пусть этот дёготь и отправляется к тому, кому он нужен. А ей нужен только мёд с чистеца: ароматненький, душистый, сладенький и чтобы много, много. Поэтому она и молчала, соображая как сохранить супер высокую чистоту своего супер технологичного мёда. Это вам не какие-то там всякие нанотехнологии. Нет, нут продукт выше, тоньше прекраснее и полезнее. И она не собиралась портить свой мёд неразумной торопливой поспешностью. — Почему ты молчишь? — Коля явно начал нервничать. — Ты не хочешь выходить за меня? Твоё молчание — знак согласия? Ты меня не любишь? Ты меня уже совсем разлюбила? Ах так, да? Извини. Я не буду больше тебя тревожить, — Коля быстро вернул её руку к ней на колено, отвернулся и опять уставился в боковое стекло.

— Я не хочу, чтобы у моих детей папа был грузчиком, — тихо и напряжённо произнесла Ирочка. — Я боюсь этого.

— Я уже не грузчик, — глухо проговорил Коля, не поворачиваясь к ней. — Но это, наверное, уже не имеет значения. Если тебе не нравится человек, то не стоит себя тревожить такими пустяками как его профессия. Не надо. Я не вижу никакой принципиальной разницы между грузчиком и скрипачом.

— А кем ты теперь работаешь? — широко распахнув глаза от неожиданной и приятной новости с радостным изумлением прошептала Ирочка. — Ты теперь кто?

— Зачем тебе это?

— Я хочу, чтобы мои дети гордились своим отцом.

— Представь себе, я тоже только об этом и мечтаю, чтобы наши дети гордились твоим мужем, — Коля продолжал говорить ещё довольно глухо, но уже игра начинающей улыбки послышалась в его голосе.

— Коленька, миленький, ну пожалуйста, ну не сердись ты на меня, — Ирочка взяла его руку и потянула к себе, заставляя его развернуться к себе. И он, как послушный котёнок, повиновался. — Ну, так кем ты теперь будешь? Коля, ну я не понимаю, почему ты так сердишься на меня? Только из-за того, что у нас разные взгляды на профессию? Ну, это же не логично. Я же не сержусь на тебя за то, что ты так спокойно относишься к тому, что папа наших детей будет грузчиком. А для меня это совершенно непонятно. Я даже не хочу этого понимать. Почему же ты переживаешь из-за того, что мне не нравится, если папа наших детей будет грузчиком? Ну говорят же, что на вкус и цвет товарищей нет. Одним нравится колбаса докторская, а другие её и на нюх не переносят. Почему я должна есть твою колбасу, если она мне не нравится? Ну, так кем ты будешь? Неужели я не имею права даже выбрать себе колбасу по своему вкусу? Почему ты всё время навязываешь только то, что тебе нравится? А если я не хочу это кушать?

— Я отвечу тебе на этот вопрос только после того, как ты ответишь мне на мой вопрос, — тяжело вздохнув, произнёс Коля.

— А я тебе отвечу на твой вопрос только после того, как ты ответишь мне на мой вопрос, — с улыбкой заглядывая в его глаза, прошептала Ирочка. Она уже предчувствовала свою победу. Он уже не грузчик. Ей только хотелось убедиться в том, что он не собирается продолжать работать ассенизатором.

— Да разве нет алкашей среди скрипачей? — продолжал он гнуть свою линию.

— Почему же нет? — с улыбкой пожала своими прекрасными плечиками Ирочка. — Скрипачи тоже люди. У них тоже бывают проблемы с этим делом. — Только ты почему-то никак не можешь понять, что меня нисколько не интересуют ни скрипачи, которые пьют, ни точно такие же грузчики. Понятно тебе это или не понятно? В чём дело? С чего это тебе показалось странным моё желание узнать, за кого я собираюсь выйти замуж? Вот ты сердишься, что я пошла в ресторан с Генрихом. Но ты же прекрасно знаешь, что мне Генрих нисколько не нравится, что с Генрихом я пошла в ресторан для того, чтобы поберечь сердечко моего папы. Я же тебе говорила об этом. Почему ты на меня сердишься?

— Но я же тоже только что сказал тебе, что я выполнил своё обещание, — самодовольно улыбнулся Коля.

— Да я слышала это, — нахмурила свой прекрасный лобик Ирочка. — Ну и что? Какое из своих обещаний ты имеешь в виду? Ты что, хочешь мне сказать, что я совершенно напрасно пошла в ресторан с Генрихом, потому что папочке уже не грозит ипотека? Ты хочешь мне сказать, что уже всё сделано, что у нас не смогут отнять базу отдыха?

— Наконец-то! — тихо и горячо зашептал Коля. — А то я уже начал подумывать, что ты ничего не услышала.

— Да всё я услышала, — напряжённо смотрела на него Ирочка. — Только я и сейчас не уверена, что правильно понимаю тебя. Ты это всерьёз? Это не трёп? Коленька, пожалуйста, не шути со мной так, — жалобно прошептала Ирочка. — Это слишком серьёзно. Умоляю тебя, скажи мне что-нибудь поконкретней.

— Константин Михайлович подписал договор, закрыл долг, получил деньги и теперь разворачивает новое строительство, — горячо зашептал Коля Ирочке на самое ушко. — Только прошу тебя: никому не говори об этом, даже дома. Даже самой Сашеньке.

— Коля, — отрицательно покачала головой Ирочка, — я не могу в это поверить просто так. Я должна убедиться в этом. Я должна поговорить с папой. Только если папочка подтвердит твои слова, я поверю тебе. Мало того, я буду целовать тебе ноги. Но сейчас пойми меня. Ты мне всё время говорил, что ты грузчик. Пусть я — дура. Но даже и в этом случае я понимаю, что грузчику это не по силам. Я боюсь, что ты мне, просто напросто, голову морочишь

— Я ничем не хуже тебя, — не стал оскорбляться Коля. — Если хочешь знать, я даже выше тебя.

Он хотел ей сказать ещё многое, но остановился, потому что этот разговор был не для салона такси. Да даже, если бы он и захотел продолжить, Ирочка бы не дала ему ничего сказать. Это было для неё уже слишком. Слишком много ей пришлось пережить в этот вечер. Она не готова была ещё к такому перевороту в своём бедненьком сердечке.

— Мне уже опротивели все эти твои загадочные фразы! — взорвалась она. — И ты хочешь, чтобы я поверила тебе? Да внимательно присмотрись к тому, как ты со мной обращаешься! Если ты и в самом деле собираешься жениться на мне, то к чему эта дурацкая таинственность? Похоже на то, что это не я, а ты слишком много насмотрелся этих дурацких американских боевиков. Если ты и в самом деле любишь меня, то, пожалуйста, хотя бы просто пожалей меня, не надо из меня делать дуру, которой можно вешать всякую таинственную лапшу на уши. Я не желаю разговаривать с ещё одним Джеймсом Бондом. Меня воротит от всей твоей таинственности!

— Ирочка, ну пожалуйста, ну пойми меня, я же действую только в твоих интересах, — жалобно забормотал Коля.

— Да ты попробуй хоть немножечко вдуматься в то, что ты мне тут говоришь! Вот ты говоришь, что ипотека уже нам не грозит. Ладно, предположим, что это так. Только послушай, что получается из этого. Ты говоришь, что любишь меня. И если бы я знала, что моему папочке Генрих уже «до лампочки», то зачем мне было бы идти в этот дурацкий ресторан и терпеть его липкие, холодные пальцы, которыми он гладил мою спину? И ты мне говоришь, что любишь меня? Почему ты меня не предупредил об этом? Почему ты не раскрыл мне глаза на то, кто такой Генрих?

— Я уже один раз пробовал предупредить тебя об этом Генрихе, — опять забормотал Коля. — Помнишь, ещё в поезде, когда мы с тобой ехали в Новопольск, когда ты возвращалась с гастролей. Помнишь, какую головомойку ты устроила мне в тот раз? А я отлично помню. Ирочка, ну посмотри, всё повторяется.

Ирочка хотела что-то сказать в своё оправдание. Сказать, что она тогда ещё не знала ничего. Но она не успела ничего сказать, потому что в их разговор внезапно вмешался водитель такси.

— Точно! Всё повторяется! — со смехом воскликнул водитель, явно рассчитывая привлечь к своим словам внимание пассажиров. — Адрес: Соколова 18ть — повторяется. Голос парня — тот же. И преследование — повторяется. Только теперь не мы преследуем, а нас преследуют. Машина, конечно, другая, но пассажиры-то почти те же. Численность состава только сильно поубавилась, — водитель сбавил скорость, съехал к обочине, остановился, включил свет в салоне и повернулся к заднему сидению. — Ну, конечно, я же не мог ошибиться— это опять ты. Всё в жизни повторяется.

— Ты обо мне? — спросил Коля.

— А о ком же ещё? — засмеялся, пожав плечами, таксист. — А ты меня не узнал?

— Нет, — Коля всё ещё никак не мог понять о чём идёт речь.

— Так это же я подвозил тебя осенью от вокзала до Соколова 18ть. Ты тогда, как я потом узнал, изуродовал одну очень интересную машину. То была особенная машина. Мы её очень боялись. Никто не хотел связываться с ними. А ты взял, да и связался. Наши ребята готовы были для тебя пойти на некоторые расходы. Так, из чувства признательности за то, что Жорику доставил некоторые неудобства. А мне тогда так и хотелось похвастаться, что именно мой клиент порвал себе штаны на этом деле. Но! Хвастаться этим было очень рискованно. Они тебя искали по всему городу. И если бы они узнали, что это именно я подвозил тебя на ту остановку автобуса, то они бы с меня шкуру содрали, чтобы хоть что-то узнать о тебе. А мне моя шкурка очень нравится, и я не собирался расставаться с ней. Так что для меня моё молчание — не золото даже, а — жизнь. И вдруг, смотрю, опять ты, и опять Соколова 18ть. И вот, похоже на то, что они теперь тебя надыбали, напали на твой след. До сих пор ты очень хорошо прятался от них. Но сейчас они едут за нами.

— За нами? — удивился Коля и обернулся. Сзади, не очень далеко светились фары. Они не приближались. Машина не обгоняла их. Просто, их освещали, чтобы не упустить. Преследователи понимали, что если они выйдут из своей машины, чтобы вытащить Ирину и Николая из машины, то такси может оторваться от них. А они хотели плотненько сблизиться с Николаем, они знали, что теперь ему не удастся улизнуть от них. — А ты уверен, что это именно они? И что они едут именно следом за нами?

— То, что это именно они, я нисколько не сомневаюсь, — задумчиво произнёс таксист, глядя в зеркало заднего вида. — Уж их-то машину я знаю. Конечно, машина уже не та. И Жорика уже нет. Но я их хорошо знаю, и ошибиться никак не могу. И то, что они едут именно за нами, тоже не вызывает у меня никакого сомнения. Ведь они едут следом за нами от самого ресторана. Не обгоняют. Они ждут, когда ты выйдешь из машины. Только прошу помнить, что я с ними не только не желаю конфликтовать или даже спорить или пререкаться. Нет, я с ними вообще не желаю встречаться. Пока ты для меня просто клиент. И они ко мне никаких особых претензий предъявить не смогут. Поэтому давай так договоримся: я вас высаживаю и даю дёру, как будто к новому клиенту. Помни, у меня жена и дети. Мне без этой гоп-компании жить спокойней. В прошлый раз ты всё провернул очень удачно, надеюсь, что и на этот раз всё будет тип-топ. А?

— Буду стараться изо всех сил, — пробормотал Коля. — Сейчас мне это надо ещё больше, чем в прошлый раз, потому что теперь речь идёт не обо мне одном.

— А это та самая? — спросил таксист, трогаясь с места.

— Ты о чём? — не понял Коля.

— Ну, девочка, та самая, за которой ты в прошлый раз охотился?

— Она, — вздохнул Коля. — Слушай, так это точно, что я Жорика убил?

— Да нет, ты сильно не переживай. Я когда услышал про эту историю, почему-то сразу подумал про тебя. А тут ты девочке своей говоришь про пожар, про бутылки с горючей смесью, что бросил бутылку на капот, и я сразу понял, что это опять твоя работа. Всё сходится. И Жорик действительно сыграл в ящик. Только ты не бери в голову, что это ты его отправил на тот свет. Нет. Жорик тогда, на дороге в Русановку, успел выскочить из своей горящей машины ещё до того, как машина разбилась на дне пропасти. Обгорел, конечно, порядком, но ничего, живучий, сволочь, оказался. Но — не надолго. Приехали туда гаишники, скорая помощь и Жорика в больницу, под капельницу. Врачи сказали, что ожоги и травмы не смертельные, никакой, мол, особой опасности. Но утром Жорика нашли уже холодным. Кто-то пробрался в палату к Жорику, пока он спал, и подменил раствор в капельнице. Вот, Жорик и дал дуба. Но ты тут совершенно не при чём. Просто, кому-то, наверное, сильно не хотелось, чтобы Жорик беседовал со следователем. А может и наоборот, чтобы следователь не смог пообщаться с Жориком. В общем, без тебя Жорика отправили на тот свет. Я, вот, хочу о другом сказать. Смотри, вот тогда их было четверо. Первым был Чёрный. Ты отправил его на пенсию по инвалидности. Интересно так получилось. У меня друг есть. Тоже вышел на пенсию. Когда работал, считался очень классным специалистом. Честно отпахал сорок лет. Но его пенсия, по сравнению с пенсией, которую получил Чёрный, — смех и слёзы. А, ведь, Чёрный-то, почти нигде и не работал. Из зоны почти не вылазил. А пенсия такая — мне завидно! Вот и получается, кто не работает — тот ест. Теперь Жорика нет. Вот я и думаю: а кто следующий? Ой, вот мы и приехали. Я могу надеяться на тебя, чтобы мне не пострадать? Что делать?

— Сверни за угол и остановись у первых же ворот. Вот тебе деньги. Мы выйдем, а ты сразу же уезжай. Тебе нечего бояться, потому что наши преследователи, наверное, должны остаться со мной.

Коля с Ирочкой вышли из машины и такси тут же умчалось.

— Ира, я завтра приду к тебе часов в семь вечера. Приду совершенно официально, через вот эту калитку. Жди меня. Первую половину своего обещания я выполнил. Завтра исполню и вторую часть.

— Какую первую? — чуть не заплакала уставшая Ирочка. — Какую это ещё вторую? Да что это за сплошные загадки? Да когда же это закончится?

— Ирочка, ну прошу тебя, давай завтра обо всём поговорим, — тихо и озабоченно произнёс Коля. — Ну, не могу я сейчас. Мне надо срочно ехать.

— Куда ехать? На чём ехать? — растерянно, ничего не понимая, спросила Ирочка. Этот вечер оказался для неё каким-то совсем уж супер сумасшедшим. Она не успевала понимать о чём говорят таксист и Коля? Это не интересовало её. Это она потом сможет хоть немножечко связать одно с другим. Но и это её достижение вызовет в ней столько вопросов, что она совсем перестанет понимать что-то. Да и события предстоящего дня будут для неё такими страшными, что ей и думать будет невозможно ни о чём. Нет, она не могла сейчас думать о завтра. И если бы сейчас Коля сказал ей, что ему надо доставить Марину домой, в Русановку, то его слова не только бы не успокоили её, но наоборот, вызвали бы в ней ещё большее раздражение. Ведь она сейчас планировала в своей голове, как она потихонечку проведёт его к балкону, чтобы он поднялся наверх и попал в её спальню. Как она потом пойдёт в дом, в свою спальню. И они проведут всю ночь вместе. Он ей был нужен сегодня, сейчас. Она соскучилась по его поцелуям. Она хотела его. Теперь она не боялась забеременеть, потому что к международному конкурсу ещё ничего не будет видно, никто и не узнает об её очень интересном положении. Эта ночь должна была стать для неё огромным праздником. Ночью любви! Но он опять хочет скрыться! Он хочет исчезнуть! И неизвестно, когда им теперь придётся встретиться? Она уже не верила, что увидит его завтра. Она хотела его сейчас. Хотя бы прямо здесь, под воротами.

— Завтра, обещаю тебе, завтра ты всё обо мне узнаешь, — прошептал Коля, привлекая Ирочку к себе. Нет, он привлёк её к себе не потому, что хотел приласкать, поцеловать, запустить руку туда, куда раньше она его не пускала. Он привлёк её к себе для того, чтобы из-за её головы посмотреть на машину преследователей. А машина Мущкетёра уже стояла на том перекрёстке, где была остановка автобуса, и две мужские фигуры околачивались около неё.

Ирочка почувствовала, что Коля обманывает её, что он прижал её к себе вовсе не для того, чтобы приласкать её.

— Да что же это такое? — вспыхнула Ирочка гневом. Она сильно оттолкнула его от себя и горячо зашептала. — Да о какой свадьбе может идти речь? Да ты же абсолютно не любишь меня. Ты посмотри, как ты обращаешься со мной? Этого я не должна знать. А то — не моё дело. А о том я даже не должна спрашивать! Ты посмотри: ты обо мне знаешь всё, а я о тебе — ничегошеньки. Ты такой умный, а я — дура набитая! Да разве так обращаются с девушкой? Ты приходишь ко мне только тогда, когда тебе это удобно, когда ты этого захочешь! А я? Ты обращаешься со мной, как будто я уже твоя собственность. Тебя нисколько не трогают мои желания, мои интересы. Ты — герой! А я кто для тебя? Маленькая, серенькая мышка? Да пойми же ты: не могу я больше так! Мне всё это надоело!

— Неправда! — тоже вспыхнул Коля, отпуская вырывающуюся Ирочку и отступая от неё на шаг. — Я всё время думаю только о тебе, я всё время действую только в твоих интересах! Не надо говорить на меня то, чего у меня и в мыслях не было! Зачем ты пытаешься меня обидеть?

— Это всё только слова, — горячо и сердито, распаляясь всё сильнее и сильнее, зашептала Ирочка. — Но если присмотреться к сути, то всё получается совсем наоборот. Ты не только не любишь меня, ты даже нисколько не уважаешь меня. В тебе даже нет никакого, хотя бы просто элементарного сочувствия ко мне, не говоря о какой-то там любви. Ты, просто, жестокая машина. Железо бетонный агрегат. Столб чугунный!

— Остановись! — воскликнул Коля.

— Не смей меня останавливать! — Ирочка даже зажмурилась, с ужасом чувствуя, как в её сердце вползает чёрное бешенство. Нервное напряжение, копившееся в ней весь этот ужасный вечер, вдруг обнаружило, наконец-то, выход, и не полилось, а ударило в Николая фонтаном. — Ты всегда приходишь ко мне как победитель! Как укротитель дикой и глупой тигрицы! Это ещё очень мягко сказано. Ах, мой властелин и хозяин! Но ты посмотри, лучше, на себя. Кто ты такой? Нет, я спрашиваю тебя: кто ты есть такой? Ты же просто грузчик! Всего-навсего, ничтожный грузчик! И не надо строить из себя сказочного принца! Ты считаешь, что я не смогу прожить без тебя? А не слишком ли много ты на себя берёшь? Кроме тебя есть и другие парни. И они далеко не грузчики. И не надо мечтать, что я не смогу жить без тебя! Тут ты сильно ошибаешься! Нет, ты не пуп вселенной! Найдутся и другие, чтобы утешить меня, — Ирочка закрыла лицо руками, чтобы скрыть от него поток горьких слёз, которые вот-вот хлынут из её глаз. Она уже не могла видеть, как широко и удивлённо распахнулись глаза Коли. Она уже ненавидела себя, но и уже ничего не могла с собой поделать.

— Иди домой, — выдавил из себя Коля, ещё дальше отступая от неё.

— И пойду, — чуть не завыла Ирочка. Она прошла через калитку во двор, закрыла калитку и оперлась спиной о кирпичный столбик забора. Ноги уже не держали её, и она опустилась на холодные плитки дорожки. Слёзы потекли потоком. Она не вытирала их. Ей становилось легче. «— Ой, какая я дура, — закачалась она, схватив голову руками. — Боже мой! Какая я дура! Боже Милостивый, прости меня. Защити меня от самой себя. Ой, дубина стоеросовая. Я сама не понимаю, что мелю. Господи, Боженька мой, не дай мне потерять Коленьку! Я люблю его! Прошу Тебя, Господи, сделай так, чтобы Коленька не принял всерьёз мои глупые слова! Умоляю Тебя, Господи, не забирай у меня Коленьку!»

И вдруг её внимание привлёк топот бегущих мужиков. Двое. Они подбежали к её воротам и остановились. Ирочка потихоньку переместилась так, чтобы если кто-то из них захочет заглянуть через калитку, не увидел её.

— А ну, сбегай к углу, посмотри, куда он пойдёт. Где-то тут, наверное, должна быть его машина. Не пешком же он пойдёт по городу. Раз он отпустил такси, то, значит, рассчитывал у Ирки на ночь остаться. Но она ему дала полный отлуп. Она ушла одна в свой дом. И он куда-то пошёл. Ему, вроде бы, если по разумному, надо бы ловить машину. Он должен был пойти в нашу сторону, чтобы выйти на дорогу, где машину можно легко поймать. Но он не пошёл на главную дорогу, значит, такси ловить не собирается. Значит, у него здесь где-то машина. Давай, проследи за ним. А я здесь побуду. Надо немножко присмотреться к её двору. Всё равно, раз шеф захотел Ирку завалить к себе в постель, значит, нам придётся доставлять её к нему. Давай, дуй побыстрей, чтобы не упустить его опять.

Один побежал дальше к дому Фроловых, а другой навалился на калитку, разглядывая двор. Вскоре вернулся тот, который бегал к перекрёстку.

— Его нигде нет, — сообщил он своему напарнику.

— А машина?

— Нет там никакой машины.

— А ты не упустил его?

— Да когда же я мог упустить? Ни в коем разе. Я и на дорогу вышел. Никого и ничего. Да слышно бы было, как мотор работает. Пока в машину сядет, пока заведёт, пока двигатель прогреет. Не птица же он. Он где-то здесь живёт.

— Ну, совсем не обязательно, чтобы он здесь жил. Может приезжает к Ирке на свидание.

«Точно! — мелькнуло в голове у Ирочки. — Соколова 18ть — это же адрес Фроловых. Так значит, он друг Игоря. Ну, миленький мой, теперь ты от меня никуда не убежишь. Я всё про тебя узнаю. Никуда не денешься. И никуда я тебя от себя не отпущу. И всё свою глупость буду исправлять. Теперь я узнаю, почему ты работаешь грузчиком. Ой, а вдруг Колька к Светке приезжает? Она, ведь, очень красивая девчонка. Да нет, не может быть этого. Не дури опять. У Светки уже есть хороший парень.

— Ну, что будем делать? — спросил первый.

— Уходить отсюда нельзя, — сказал второй, — надо точно определиться, будет он отсюда уезжать или останется ночевать здесь? Его никак нельзя отпускать отсюда. Уж слишком он долго нас за нос водил. Давай, подгоняй машину сюда. Поставишь её вон там, на перекрёстке, чтобы всё просматривалось. Надо вызвать сюда ещё одну машину для надёжности.

— Ладно. А с Иркой что будем делать?

— А что с ней делать? — засмеялся второй. — Что скажет шеф, то и будем делать. Наше дело маленькое. Скажет, чтобы доставили, доставим. Куда ей теперь деться? Раз шеф на неё глаз положил, то это уже всё. Я не помню ни одного случая, чтобы он от своего отступал. Завтра мы пришлём к ней Генриха, пусть подробнее порасспросит её о том парне, который увёл её у него.

Ирочка от ужаса вжалась в кирпичную кладку, за которой она пряталась. Генрих — на побегушках у этих бандитов? Слёзы уже высохли. Но страх зажал сердечко холодными и жёсткими тисками. Хотелось тонко, по-бабьи завыть: «Коленька! Миленький! Спаси!»

И вдруг она услышала звук. Кто-то ехал по дороге. Но это была не машина.

— Смотри, смотри, — зашипел второй, — да это же тот самый, который был у филармонии, когда мы брали в ней скрипку. Ну-ка, быстрей в машину!

Они побежали к своей машине. Ирочка поднялась и выглянула через калитку на улицу. Машина бандитов, взревев мотором, умчалась за странным мотоциклистом. Она осталась одна. Мелкая дрожь то и дело сотрясала её тело. Она не поняла, о каком парне говорили грабители, но она поняла, что именно они украли из консерватории скрипку великого Гварнери. И ещё одно она прекрасно поняла, Генрих будет помогать им затащить её в постель к Старику. От всех этих ужасов и кошмаров у неё начала раскалываться голова. Дрожа и шатаясь от слабости, Ирочка поплелась в дом. Увидев Ирочку в таком состоянии, тётя Катя испугалась и принялась отпаивать племянницу горячим чаем. Папы дома не было. Он теперь всё время пропадал на базе отдыха. Пообещав тёте рассказать о том, что случилось с ней в ресторане, утром, Ирочка приняла успокоительное и пошла спать. На кровать она упала не раздеваясь, и сразу же отключилась. Пришлось тёте Кате самой раздевать племянницу и засовывать её под одеяло.

На следующий день Ирочка проснулась очень поздно. А если сказать точнее, то она не сама проснулась, а её подняли, чтобы она хоть немножко пообедала. Голова продолжала болеть. Ни с кем не хотелось общаться. И судя по тем жалостливым, сочувствующим взглядам, которые иногда бросали на неё Сашенька и тётя Катя, Ирочка могла догадаться, что у неё не только ужасное самочувствие, но и вид.

После обеда она извинилась, ушла в свою комнату, легла и вскоре опять заснула. Проснулась она в половине шестого. Вскочила и начала лихорадочно приводить себя в порядок. Иногда Ирочка вдруг вспоминала какой-нибудь эпизод вчерашнего вечера и застывала в полной неподвижности на некоторое время. Особенно в длительное оцепенение она впадала, когда пыталась представить себе, что бы с ней случилось, если бы не было в ресторане Коли, а Генриху удалось бы затащить её в номер на втором этаже ресторана и оставить наедине с этим страшилищем, который Старик. И тут же она вспоминала слова бандитов уже у ворот их дома, что Старик не оставит её в покое, но обязательно затащит в постель. Естественно, что у неё ничего не получалось с наведением элементарного порядка на лице и на голове. Всё у неё валилось из рук. И слёзинки одна за другой катились из глаз. В дверь постучалась обеспокоенная Сашенька. Но Ирочка её не пустила к себе. Сказала, что сейчас не может говорить. Упала на кровать, разрыдалась и опять заснула. Нет, даже не заснула, а провалилась в забытье.

Очнулась. Глянула на часы. Уже семь. Продолжать принаряживаться было уже некогда. Да и не хотелось. Её охватило полнейшее равнодушие ко всему. От гулкой, напряжённой пустоты звенело в голове. Так в халатике и спустилась вниз. Села за стол.

— Да что с тобой вчера случилось, — простонала тётя Катя.

— А в чём дело? — спросила Ирочка.

— Так, ведь, в гроб, и то краше кладут.

— А мне только там и место, — глядя прямо перед собой в только ей видимую точку, произнесла Ирочка.

— Не надо так, — испуганно переглянувшись с Сашенькой, прошептала тётя Катя. — Ты вчера с Генрихом приехала из ресторана?

— Вот как увидите его, так всё у него и спросите. Пусть он вам сам всё подробненько расскажет, — Ира посмотрела на часы. Коля запаздывает.

И вдруг она подумала, что его не будет. Не только сегодня, но и совсем, никогда. Уж слишком сильно она опять его обидела. Он сам должен испугаться своей смелости. Должен испугаться того, что хочет жениться на шлюхе ресторанной, которая валяется в постели одновременно с двумя мужиками, которая никак не может решить: за кого из них выходить замуж. Ну конечно же, Коля решил уступить её Генриху. Кому позволяла лапать себя в ресторане, тому и должна доверить разорвать свои ворота.

Ой, да если бы это был хотя бы Генрих! Да она же теперь и Генриху должна радоваться. И в её воображении опять возник Генрих, стоящий в почтительном полупоклоне перед старым паучком. А она-то думала о себе невесть что. А её уже приготовили для утехи этому жуткому Старику. Да ведь она же всего-навсего мушка, обычная мушка в тенетах. Ой, какая дурёха! Что же ей теперь делать? Колечки-то нет!

Ирочка ела абсолютно не ощущая вкуса еды. Она уже даже на часы не смотрела.

И вдруг раздался на входе звонок. Ирочка бросилась к зеркалу. Увидев кое-как подкрашенный и почти совсем не причёсанный ходячий труп, в отчаянии сжала лицо ладонями. Она собралась уже было попросить Сашеньку развлечь Колю разговорами, пока она хоть немножко приведёт себя нормальный вид, но … остолбенела.

В комнату вошёл Генрих! Ирочку словно громом оглушило. Всё дальнейшее она воспринимала так, будто весь окружающий мир был отделён от неё толстым ватным одеялом. Она слышала слова, но не могла понять их смысла. Она не ощущала прикосновений.

А Генрих вёл себя самым невозмутимым, спокойным образом. Он поздоровался с тётей Катей и Сашенькой, поцеловал им руки, а потом подошёл к Ирине.

— Нам с тобой надо поговорить, — спокойно произнёс он.

— А, — как-то неопределённо произнесла она.

— Я хотел бы поговорить наедине, — так же спокойно продолжил он.

— Да, конечно, вы пройдите с Ирочкой в её спальню, — засуетилась тётя Катя, — там вам никто не помешает.

— Пошли, — почти приказал Генрих и твёрдо взял её под руку. Он повёл её в её спальню как послушного маленького ребёнка. Он сначала думал, что она просто немного дуется на него. А чего, собственно, обижаться? Что он такого сделал? Ну подумаешь, попросил её пройти с ним в отдельный номер, чтобы немножко отдохнуть. Она, ведь, тоже сильно переутомилась со всеми этими концертами и конкурсами. Можно же позволить себе немножечко отдохнуть. Ну, ладно, не получилось. Какой-то придурок помешал. Так у него не всегда такое и с другими получалось. Дело-то житейское, раз на раз не приходится. Так что теперь, всё ломать и крушить? Хватит, уже достаточно наломали и накрушили. Надо научиться строить. Надо научиться терпеть. Надо научиться прощать. Нет, это ему надо обижаться: и за испорченный костюм, и за разбитый нос.

Ирина послушно позволяла вести себя в свою спальню. Генрих открыл дверь и пропустил её вперёд. Она вошла и остановилась сразу же около стены. Генрих тщательно закрыл дверь, положил руку ей на талию и повёл к постели. Он знал, что он сейчас будет делать с ней. Она об этом и не думала. Она вообще ни о чём не думала. Ей уже нечем было думать. Она знала, что перед ней пропасть, в которую он влечёт её. Ей осталось только упасть в неё. Генрих посадил её на измятую постель и сел рядом. Она сидела прямо, молча, неподвижно.

Генриху этим визитом надо было решить две задачи. Во-первых, от него категорически потребовали узнать всё о том парне, который увёл Ирину из ресторана. Это было главное для шефа, потому что исчезли два его работника, которые должны были проследить за этим непонятно откуда взявшемся дикаре. Но это была главная задача для шефа. Но для самого Генриха главная задача его визита к Ирине заключалась в том, чтобы завалить невесту в постель и побывать в её сокровищнице поперед шефа. Это была его невеста, и он хотел не упустить своё. Пусть шеф попользуется Иркой, если ему так уж сильно приспичило. Ладно. Это — непреодолимая сила, от этого уже никуда не денешься. Это нужно для его собственного бизнеса. Пусть попользуется, но только после него. Уж слишком сладкая ягодка, чтобы уступить её шефу за просто так. Ирка девочка интеллигентная, не любит шума и скандалов. Но ему уже не в первый раз ломать таких. Она даже кричать не будет, потому что потом надо будет объяснять Екатерине Михайловне причину крика и возмущения. Подумаешь, беда какая: жених не выдержал того, что невеста очень красивая и не смог устоять против соблазна. Екатерина Михайловна женщина не из глупых, она быстро сообразит, что это дело надо будет спустить на тормозах, не выносить сор из избы. Да она и всегда была на его стороне. Она легко убедит Ирку, что все девушки должны, рано или поздно, пройти через эту процедуру. Нет, тут всё должно пройти тип-топ.

— Ты вчера слишком уж перенервничала, и меня заставила сказать совсем не то, что я думал, — начал Генрих потихоньку осуществлять своё давнее мечтание. — Не надо придавать моим словам такое сильное значение. Ну мало ли что я мог сказать в раздражении. Ну, прости меня, если я тебя обидел. Я же не хотел этого. Не надо принимать так близко к сердцу. Нервные клетки не восстанавливаются. Надо успокоиться, подойти к этому разумно, логично, интеллигентно. Мы же с тобой культурные люди. Мы же с тобой всегда можем найти взаимно приемлемый выход. Ну к чему эти всякие эксцессы и нервотрёпки? Всё будет хорошо, — Генрих для пробы ласково провёл руками Ирине по плечам. Она чуть дрогнула? Но не отодвинулась. И это обнадёжило его. И он начал гладить ей спину. Она сидела не шелохнувшись. Так, можно развивать наступление. Продолжая одной рукой оглаживать ей спину, он другой рукой расстегнул верхнюю пуговицу на халатике. Всё нормально. Сидит как истукан. Никаких протестов. Вот и чудненько. Уже и халатик эдак хорошо расстёгнут. Он положил руку ей на грудь. Ирочка не произнесла ни слова. Только лёгкая гримаска исказила её лицо. Но Генрих этого не видел, так как наклонился, чтобы прихватить губами её пока ещё совсем вялый сосочек. Надо её посильней возбудить. И её вздрагивание он принял за начинающее половое влечение к нему, реакцию на его прикосновение к её очень чувствительной точке, за пробуждение сексуального инстинкта. Сейчас он завалит её на спину, стянет трусы и вонзит по самое «не хочу».

А Ирочка не знала, что ей делать? Выходит так, что Коля отвернулся от неё. И если она сейчас выгонит Генриха, то это может убить папу. Ей было страшно. Что бы она сейчас ни сделала, всё закончится очень плохо. Впереди её ждёт встреча с этим страшным Стариком. Может быть ей удастся уговорить Генриха не отдавать её Старику? Горе, опять невыносимое горе охватило её сердечко.

А Генрих смелел уже с каждой секундой. Вот он, ломая её слабенькое сопротивление, совсем расстегнул халатик и повалил её на спину. Всё, ей уже никуда не деться от него. Она даже не собирается кричать. Он одной рукой придавил её к постели, а другой принялся расстёгивать свои штаны и доставать главную часть своей сущности. Он, как всегда в таких случаях, начал сильно возбуждаться. Уже звериное бешенство заливало его глаза. И он принялся ногами раздвигать в стороны её бёдра.

И вдруг Ирочка начала пробуждаться.

— Уйди, — пока ещё тихо зарычала она, пытаясь вывернуться из под него. Она вдруг поняла, что он даже не будет пытаться снять с неё трусы. Он просто порвёт их. И тогда уж она точно ничего не сможет сделать. Он уже начал нацеливаться своим членом в её лоно. И она толкнула его в сторону. Генрих свалился на постель рядом с ней, но тут де поднялся, встал на ноги и опять навалился на неё. Но Ирочка за это время успела сгруппироваться в комок. И ему надо было опять разворачивать её на простыни.

И в этот миг внизу пронзительно и резко ударил по натянутым нервам телефонный звонок.

— Да пошёл ты в задницу, — зло прошептала Ирочка. — Не слышишь что ли? Телефон звонит.

— Ничего, — зашипел Генрих, хватая её плотно прижатые к телу ноги, чтобы опять развести их в стороны, — там есть кому подойти к телефону. А мы тут с тобой немного покувыркаемся. Надо же тебе привыкнуть к супружеским обязанностям.

— Да я же видеть тебя не хочу, — зарычала Ирочка, и ещё раз сжавшись в тугой комок, руками и ногами ударила Генриха снизу вверх. От неожиданности он взлетел вверх, потом назад и спиной ударился в трельяж. Раздался звон разбитого стекла. И тут же, словно этот звон разбитого зеркала стал спусковым крючком, снизу пронзительно, леденяще завыл голос Сашеньки.

— Нееет!

Ирочку буквально подкинуло с кровати. И она, не обращая никакого внимания на своего жениха, безуспешно пытаясь застегнуть свой халатик, бросилась к двери. Выскочив на площадку второго этажа, подскочила к перилам, Ирочка увидела Сашеньку, рыдающую сидя на полу с телефонной трубкой в руках.

— Что случилось?

— Папа … умер! — опять в голос завыла Сашенька.

— Неет! — зашлась Ирочка в крике, и, хватаясь за столбики перил, сползла на пол.

ШТОРМ