Сергей Главацки — Рыбы Стикса

цикл стихотворений, написанный в соавторстве с Евгенией Краснояровой

1.

Ни боли, ни счастья, ни страха, ни мира,

Нет даже забвения в ропоте Леты...

Над Стиксом безгласным туманно и сыро,

И алые бродят по камням отсветы.

Зина Гиппиус

Хитрые глубоководные рыбы,

Хищные холоднокровные рыбы,

Рыбы, живущие в омутах Стикса,

Зыбко петляют меж серых полипов,

Слушают гул человеческих всхлипов…

Рыбы тебе не позволят забыться,

Будут играть тобой в кегли и в теннис,

Будут обгладывать душу их тени…

Странные глубоководные птицы…

Грея себя на серебряных волнах

И укрощая глубокую полночь,

Рыбы тебе не помогут забыться…

Солнце! Не чувствовать, не задыхаться

Так непростительно долго — двенадцать

Жизней — простительно! Это приводит

Лишь к атрофии всех нервов и лёгких.

Солнце, я знаю, зачем тебе плохо

В этой воде и её хороводе.

Дьявол распят на кресте. Эти рыбы,

Эти несчастные глупые рыбы

(Их ненавидят и боги, и люди)

Ждут понимания и милосердья

У водолазов, замеченных смертью…

Ты постарайся от них улизнуть и

Выплыть на остров в течении Леты.

Тот, кто утонет — упустит победу.

Мрачные птицы плывут к водолазам.

Глупо на них обижаться и злиться.

Будь милосердна и к ним. Эти птицы

Просто не видели Солнца — ни разу.

2.

Выпей полынной настойки,

и небо расширит свои горизонты.

Свет солнца не будет столь ярким,

глубокие раны в груди

успокоятся.

Пусть ненадолго, но это придаст тебе сил,

и дыханье Земли убаюкает страхи.

Душистые травы окутают терпким степным ароматом...

Путь твой станет так короток...

Ты не заметишь, что выпил полынной настойки.

3.

Ты неслышно сидишь, ты не двинешь рукой, —

И во мгле, и в сиянии даль.

И не знаю я, долго ли быть мне с тобой,

И когда ты мне молвишь: "Причаль".

Федя Сологуб

Чувствуй среди водолазов — как дома,

Чувствуй, как рыба в воде — в забытьи,

Где ничего кроме вечной истомы,

Где лишь летучих голландцев ладьи,

Где отдыхают глашатаи судеб,

Где старше вечности рыбьи мальки,

Где гравитации нет и не будет,

И неподвижно теченье реки.

Где не утонешь и с гирей на шее,

Где и без жабр дышать так легко,

Чувствуй, как рыба в воде. Там уже и

Я, не нашедший иных берегов,

Кроме как этого острова. Знаешь? —

Ежели мы не срослись на Земле,

Лета поможет друг в друга, родная,

Намертво нам прорасти, и во мгле

Я научусь быть сухим и бесстрастным

И не тонуть в перегибах реки,

Ты же поймёшь, что ничто не напрасно,

Чувствуя, что с наслажденьем таким

Мы прорастаем друг в друга корнями,

Стикс безболезненно выпив до дна,

Плавая между живыми огнями

Неопалимыми дербями сна.

4.

Билет в город ангелов

стерся в кармане в труху. Что осталось

от детской мечты?..

Или разве не ты

говорила, что все самолеты

над ним пролетают и нужно лишь вовремя выйти,

а если есть карта,

то можно доехать на трапе

до главных ворот его?

Разве не ты говорила,

что он существует?

Я верю... Я верю.

За пачку потертых купюр

покупаю еще один,

трепетно глажу по сгибам,

в карман опускаю,

чтоб снова забыть,

где

находится

аэропорт.

5.

Ты время игнорируешь, но вряд ли время

Тебя поймёт. Один из вас — сойдёт с ума.

В иллюминаторах уже неделю — темень.

Проверь их все и убедись: безбрежна тьма.

С Землёй покончено. Ещё одна страница.

Тебе привычно быть всегда на полпути.

И снова самолёту негде приземлиться —

Земли не видно. Странно было бы — найти.

И непонятно, кто ты и взялась откуда,

Кто эти люди, в мрак летящие с тобой.

Им хочется домой, но ты позволить чуда

Себе не можешь этого. Веди их в бой.

Вези их: дальше или глубже, в пыль, в цунами.

Посмотришь, чем закончиться. Силком? Тюрьмой?

Я намекну: мы поменяемся ролями,

Когда столкнутся самолёты — твой и мой.

Они сойдутся вновь. Аварии — почти что

Всегда по расписанию, почти всегда.

А пустота всегда, поверь мне, неподвижна,

И не враждебна самолётам пустота.

Пора счищать с их крыльев дюны, горы, плоти…

Пусть топливо уже шесть суток по нулям —

Лети! Твой самолёт немного с птицей сходен.

Он знает, где меня искать и чем стрелять.

6.

Давай закочуем степями. Высокие травы

нас скроют от мира машин,

их железные жалобы сгинут в глубоком тумане.

Из цепких объятий

Просмоленных ладаном канцерогенов

слепых городов

мы вырвемся в мир тишины,

нарушаемой лишь серебристыми трелями птиц.

В этом мире

благосклонность богов, что прочнее кивлара,

будет вечно сопутствовать нам,

если мы сохраним талисманы

и древний язык, на котором написаны книги оракулов,

знающих все о закатах и лунных приливах.

Ты слышишь их зов?

На рассвете мы двинемся в путь.

7.

А самолёты врезаются вновь

В здания Ада, дома и отели…

Нам поглазеть бы на всё это, но

Лета дорогу размыла, разъела…

Да, мы умеем ходить по воде —

Помнишь, как долго учили когда-то

Нас, сколько сгинуло нас в высоте

Неба, пока научились? — и надо

Нам бы дойти до иных берегов,

Только сперва переждать наводненье…

А до гостиниц идти далеко.

Кто же научит нас, кто? Привиденья?

Просто бродить по обычной воде.

Жаль, но по волнам изнеженной Леты

Мы не умеем ещё, мы не те,

Кто дружит с кем-то из лиц с того света.

Отсветы взрывов маячат вдали,

Грохот сдувает пылинки с соцветий…

Пусть остаётся фантазией лишь

Наш променад по трепещущей Лете.

8.

Бей меня медленно, до отупения,

По незакрывшимся точкам забвения,

Чтобы столбы болевые ветвями

Переплетались с забытыми снами,

Снами, в которых мы — две инфузории,

Самые странные в новой истории

Всех зоофизик и геоботаник.

Дай мне свой кнут — я верну тебе пряник.

Я не кричу. Я болею безмолвием.

Я отпущу тебя только с условием

Полной свободы движенья во времени,

Но ты не веришь. Ты больше не веришь мне.

9.

Глоток из Леты — лучшая награда

для тех, кто заперт в собственном аду

кто сам с собой играет в чехарду

во времена всеобщего парада

Юля Петрусевичуте

От начала начал поджидают Харона

С часовым механизмом подводные камни.

Вертолёты летают над Стиксом синхронно,

Перевозчика ищут и смотрят в глаза мне.

И последнее ясное, что ты забудешь —

То ночное кафе на проспекте центральном,

Где мы молча сидели, счастливые люди,

Пили кофе и думали лишь о фатальном.

Для тебя это Ад — просидеть в этом тихом,

Опустевшем кафе в одиночестве — вечно,

Где зачем-то теперь — опечатанный выход…

Это будет твой Ад, с вкусом кофе аптечным.

За стеной, в совершенно такой же кофейне,

С приглушённым мерцаньем бутонов китайских

Ламп, я буду пить кофе среди привидений…

Это будет мой Ад, с вкусом нежности райской.

И, конечно же, ты не узнаешь об этом,

А узнала б, вдвойне стал бы Ад — ненавистным.

Но я буду хорошим и тихим соседом,

Чтобы ты не тревожилась так, как при жизни.

Ждут Харона пожизненно в водной засаде

С часовым механизмом подводные камни,

Дирижабли лавируют между исчадий

И голодные рыбы не смотрят в глаза мне.

10.

Давай скорей закончим эту муку.

Мы от нее устали обоюдно

Разбей замки и — умывая руки —

Во всех грехах покаемся прилюдно.

Разбитые сердца не склеить скотчем.

Их не берет капроновая нить.

И только ночью, только поздно ночью

Они пытаются себя восстановить

Но тщетно.

11.

Мы созерцаем хоровод подводных лодок

В игривых водах Стикса. Мы не арестанты,

Но в Стиксе только рыбам хватит кислорода.

Нам — нет. Поэтому погибли и Атланты.

От прежних нас теперь осталось так немного…

Я становлюсь тобой, но — скифы, печенеги,

Сарматы — кто? — тебя воспитывает строго?

Я здесь, любимая, я здесь уже навеки.

Но странно: даже если бы, спустя столетья,

От прежних нас в нас не осталось ничего бы —

То я любил тебя, как прежде, перед смертью,

Сильнее жизни, крепче мира, сверхзазноба!

И странно: ты была источником волшебным,

Горевшим, чтоб сгореть, светящим мне веками,

Но и сейчас ты остаёшься им, целебным,

Сейчас, когда почти размыта наша память.

А в день, когда случится Стикса половодье,

Накроет океан один стеклянный купол,

И сбросим мы все царские свои лохмотья,

И за день поцелуем все вулканы в губы.

Нас кто-то душит наводненьями, но в жабры

Все нервы превращаются, учуяв воду.

Нас кто-то назовёт, наверно: динозавры.

Нам скоро перекроют доступ кислорода.

12.

Я буду завидовать морю за то,

Что оно мыслит глубже

Чем я

Я буду завидовать небу за то,

что его

образ новее, чем все,

изобретенные мной.

Я буду завидовать ветру за то,

Что бег его

Не остановить течением времени

Я буду завидовать пламени за то, что оно

Неуничтожимо

А море, небо, ветер, пламя

Будут завидовать мне за то,

Что я умею чувствовать

Боль.

13.

Допьем же портвейн, промочим тоскою горло

По Коктебелю,

И по библиотекам нездешних книг,

Мы все тут канатоходцы Леты,

А муза моя — египтянка, заблудившаяся в порту,

Танцующая на горящих углях Нового Света...

Алёна Щербакова

Мумия Атлантиды

Одета в ледяную воду

Будто манекенщица на подиуме

Её глаза закатились от климата подводной тундры

Холод становится наркотиком

Первое что забываешь

Утолив жажду памяти

Где поверхность а где дно

Где поверхность — вверху или внизу

Атлантида первобытна и целомудренна

Фиолетовые рыбы Стикса живут среди её колоннад

И не знают, что кто-то ищет Атлантиду

А если бы знали, то сказали бы

Но кому

У этих рыб до сих пор живо преданье

О русалках с рыбьими головами

И двумя странными конечностями вместо хвоста

Атланты построили несколько вулканов

Я тебя выдумал

А ты сменила характер и вкусы

Чтобы я не узнал тебя

В косы колоннад вплетены кораллы

Жаль что я такой неиндифферентный

Жаль что ты такая совершенная и единственная

14.

Так, как я умирал, умирали народы.

Обожённая твердь трепетала во мгле.

Расскажу только рыбам в резвящихся водах

Я о том, как остался один на Земле.

Этой мёртвой водой отравили колодцы,

Приучили к ней бесов, людей и кресты.

По тому, скольких я позабыл и отрёкся,

Можно вычислить качество этой воды.

В Стикс лилась рукотворная спелая лава.

Атлантида дремала, уснув на боку.

Я от огненной этой, гремучей облавы

В водах Стикса инертных тебя сберегу.

Атрофирован воздух. Мутируют числа.

Крест прибит к человеку, пустырь — наверху.

Обречённые расфокусировать мысли,

Всё же ловим мы стиксовых рыб на уху.

В этих водах грехи, словно пёстрый осадок,

Оседают на дно, кормят рыб косяки.

И пока доплывём мы до сонного ада,

Растворятся в воде этой наши грехи.

15.

Крепчает ветер, и мачта гнется,

И бьется парус, как в тенетах.

Я знаю точно, что шторм вернется.

Он нас разгромит и в пух, и в прах.

Молитесь черту, или сиренам,

Или Харибде — кому-нибудь.

Достаньте рома! Ром греет вены

И сокращает далекий путь.

В аду есть реки. — В шеренгу стройся! —

А там где реки — там корабли.

Мы их захватим и доберемся

Туда, куда

сегодня

не смогли.

Сегодня

не смогли…

16.

И всей-то тяжести — монетки в кулаке,

И никакого веса в теле кроме.

Сейчас отдам их деду на пароме —

И дальше буду ехать налегке.

Юля Петрусевичуте

Однажды — впервые — эпический слиток

Звезды разлился в безымянной дали.

Летучие рыбы нашли Атлантиду.

Хотя не искали, но всё же — нашли.

Руины теплы от громадных ладоней,

Как будто совсем не руины они,

Как будто бы только сейчас, без агоний,

Покинуты были они и — одни.

Стеклянные лица языческих статуй

Вдыхают дыханье рассветных лучей.

И вновь Атлантида не верит, а надо,

Что стала забытой, ненужной, ничьей.

И Солнце порхает, как вспыльчивый идол,

А волны пытаются снова, как встарь,

Поднять исполинов со дна Атлантиды,

И колокол тешат, как старый звонарь.

Ты здесь? Ты же здесь! Но, язычница, где ты?

Раз есть паутина, то есть и паук.

На стенах начертана бездна ответов.

На лицах скульптур напечатан испуг.

Как будто утопленник — Солнце — впервые —

Над волнами всплыло, ведь — легче воды.

Днесь зоны дождя из лучей огневые

Для рыб озарят Атлантиду, где — ты.

Ты знаешь? — повсюду расставлены сети,

И если ты здесь, я уже — победил.

И это последнее место на свете,

Где я опасаюсь тебя не найти.

*

ноябрь 05.