Anastasia — "Бедная Настя"

— Твоя мать дала мне один день, что бы уехать из поместья. Но я попросил еще один и она почему — то согласилась. Может, настроение было хорошее, а, может, еще больше унизить захотела. — Обида в голосе всадника была тщательно замаскирована насмешкой.

«Она не виновата в том, что сделала ее мать. Она совсем не похожа на княгиню. Она — ангел… которого я так мерзко предал… Я не заслуживаю прощения. Ее прощения. А она уже простила. Простила мне все те слезы, что капали из ее прекрасных глаз. И я виновен в них. Даже в истерике она сказала правду — в Петербурге я так и не вспомнил Лизу, наслаждаясь прелестями города… Я помогу ей хотя бы потому, что она простила меня. Простила в том, чего нельзя было прощать…»

Он пытается меня успокоить, хотя я знаю, как плохо ему сейчас. Мама поступила не правильно, отняв его поместье… Но почему она так поступила? Не из— за меня точно. Ведь тяжба с поместьем назревала еще до того, как Владимир предал меня… Предательство. Какое непонятное слово. Он меня предал?! А чего я, интересно, хотела? Того, что ветреник Корф станет ангелом? Но ведь невозможно переделать человека. Да и с ангельским Корфом мне просто не интересно… Да, в моих мечтах он идеален, но смогла бы я любить его таким… скучным. Нет, сейчас, находясь с ним рядом, я понимаю, как глуп был мир, придуманный мной по книгам. Идеальный мир без искры. Каждый день похож на предыдущий. Признаться самой себе, в том, что я любила его выдуманного — это уже что — то… Может, оставив идеалы, я смогу избавиться от влечения к этому — настоящему Корфу? Увидеть его недостатки и понять, кто же он на самом деле, разочароваться в нем хоть на мгновенье и сбросить проклятье моей любви… Опять я вру… самой себе. Я чувствую, как то, что совсем недавно начинало засыпать от его предательства опять оживает в моей душе, становясь все крепче и крепче, подчиняя меня себе. Я любила не его… А ведь его недостатки придают ему живой, не книжный вид… Я не знала, что он может грустить, что может прятать тоску за насмешкой… Я вообще не знала его — настоящего Владимира Корфа…»

— Прости меня, Володя. — Лиза посмотрела в даль. Она не знала, за что просит прощения. То ли за собой выдуманный персонаж, совсем не похожий на его, то ли за мать, отнявшую ЕГО поместье… Просто просила прощения…

— Тебя? За что? — изумился Владимир.

«Господи, да это я должен стоять на коленях, только надеясь на прощение! А она сама… За что?! Глупая, я ни в чем тебя не виню… Ты так и осталась наивной девчонкой, которая в детстве изредка попадалась на розыгрыши брата и меня… Лиза, Лиза…»

— За все. Я не хотела…

«Действительно, за все. Я не хочу, что бы он узнал все то, что творится у меня на душе. Пусть думает, что хочет, пусть думает, как хочет сам. Я не скажу ему ни о чем. Мне так будет легче. Во много раз…»

— Лиза, Лиза, ты все еще остаешься мечтательной девчонкой, какой была в детстве. Но это и есть твоя отличительная черта. Лиза… А куда же ты решила убежать? — незаметно он перевел тему.

«Не сегодня. Только не сегодня вспоминать все, что было. Лучше пока оставить эту бесполезную тему. Для нас обоих. Оставить до лучших времен. Если для меня они вообще теперь наступят… Те самые лучшие времена…»

— Я не знаю, — она покраснела, но во время отвернулась, будто заинтересовалась чем — то вдалеке. — Я в тот момент мало об этом думала… Просто ударило что — то в голову и все…

«Как глупо оправдываться перед ним. И о чем я только думала?! Сейчас и не вспомнить… А что бы было, если бы на дороге не оказался он? Подумать страшно. Все к лучшему. Пусть я и наговорила ему лишнего, он поймет, он простит меня… Глупая, я опять покраснела… Ох, если бы он не заметил этот предательский румянец, если бы не заметил…»

— Сильно, наверное, ударило, если ты понеслась одна, без денег и еды. — Опять насмешка. Впору обидеться, но он говорит правду. Схватила лишь шляпку и лошадь из конюшни. Глупо поступила. Но назад хода нет. Все дома знают о бегстве. Мать того гляди, выпорет по возвращению.

— И что теперь делать? — спросить совета больше не у кого. Но ведь он всегда найдет выход. Ведь он — герой… Опять эта краска на щеках…

— Мое поместье — уже не мое, поэтому поедем в Петербург. Там и найдем пристанище, пока. А там, что то придумаем.

Он говорил бодрым, веселым голосом, сам пытался поверить, но…

«Особняк в Петербурге может стать лишь пристанищем. Деньги на его содержание поступали из поместья, а ведь я лишился и этого источника дохода. Еще и Лиза. О ней надо заботится. Вот так всегда в жизни: сначала живешь в богатстве, не думаешь о следующем дне. А потом проблемы и неприятности сваливаются, сразу, целым батальоном на голову. Но я должен быть сильным. Хотя бы для этого хрупкого, на вид, создания. Ведь она верит в меня. Елизавета… Сбежала из дома, не взяв ничего, глупая. Страшно представить, что бы случилось, не окажись я рядом, на этой дороге. Я вы сыграли самой себе на руку, Марья Алексеевна, дав мне еще один день. Хоть в чем — то облегчили жизнь своей дочери…»

Он всю дорогу ухмылялся, пряча ухмылку в высоком вороте, а она, краснея от каждого взгляда на спасителя, путалась в лентах своей шляпки, отворачивалась от него. Обычно, хватало их не надолго, разговоры будто собирали все их переживания. Потом опять затянувшаяся пауза и по новой…

Довольно интересная картина — всадник, косо щурится на спутницу, а спутница, заметив его взгляд краснеет, отворачиваясь и пытаясь спрятаться неизвестно куда…