«Почему же она не пришла? Что помешало ей? Неужели она до такой степени ненавидит меня, что не захотела услышать мои извинения, не захотела меня обвинять ни в чем… Господи, что же я наделал. Бедная Анна, не легко ей было после того вечера. Вечер, который изменил нашу жизнь. Ну, Владимир, ну, Корф. Так издеваться над ангелом, над воспитанницей своего отца. Разве это достойно дворянина — заставить невинную девушку, воспитанную по всем правилам, танцевать танец крепостной… Зачем, зачем надо было скрывать ее происхождение, тем самым усугубляя ее и без того ужасное положение? Анна, что же вам пришлось пережить с того вечера. Вместе с Владимиром… Это он во всем виноват, он ответит за все, что сделал! Мой друг, ставший в одночасье моим врагом. Мой лучший друг — Владимир Корф. Мой заклятый враг. Что послужило причиной этой перемены? Крепостная премилая девица. Вот тебе и великая сила дружбы, вот тебе и лучшие друзья. До чего мы все дошли? До чего опустились. Человек меняется. Вот только трудно разобрать, в какую сторону и когда. Трудно понять, что послужит этой переменой. Трудно, а, может, и вовсе нельзя».
Владимир был совсем другим человеком, совсем не походил на Мишу. И все равно они стали друзьями. Холодный, расчетливый насмешливый Корф и милый, застенчивый, добродушный Репнин. Прекрасные лучшие друзья. Порой Мише казалось, что все это — блеф. Что нет никакой дружбы, нет даже привязанности. Слишком скрытен был порой Владимир, холоден. Не рассказывал о семье, ограничивался редкими фразами. Будто держал в себе тайну, скрытую семью печатями. Скрытую, но не забытую. Зато всегда с интересом слушал о семье друга. О Наташе, которая не слишком–то жаловала друга, о матери и отце. Слушал с восторгом, порой смеялся, если случай был смешным. И только серые глаза оставались холодными с грустью. Хотелось обидеться. Но не мог, что–то подсказывало, что так надо.
И вот теперь друг по детским забавам стал врагом. Только почему? Потому что заставил танцевать крепостную? Потому что не сказал правду о происхождении Анны? Потому что скрыл ее? Он ведь намекал, что все только кажется таким, каким не является в самом деле. Намекал, часто, пожалуй, слишком часто. Почему он это делал? Намекал, но все равно не говорил всей правды? Опять тайна. Следующая загадка Владимира Корфа. Очередная… Хотя пора уже привыкнуть, что Владимир Корф еще удивит его, и не раз удивит…
И все же ему придется ответить за то, как он обошел с Анной.
— А что вы тут делаете? — Голос княгини Долгорукой произвел эффект грома, Анна замерла на пороге, бледнея. За спиной княгини ухмылялся Карл Модестович, разглаживая рыжие усы.
— А куда она денется, Марья Алексеевна. Крепостная, она ведь стала вашей собственностью. — Медленно, растягивая гласные, лениво оглядывая фигуру крепостной с вздохом ответил вместо Анны управляющий.
— Крепостная? — удивилась Марья Алексеевна, так же придирчиво осматривая девушку. Придиралась к платью, явно дорогому. Заметила, что девушка вышла из спальни, как из своей собственной. Крепостная. Прекрасная крепостная, которую так часто они приглашали к себе вместе с Иваном Ивановичем и Владимиром. Принимали и восторгались талантом… крепостной? И крепостной Андрей, краснея, говорил неуклюжие комплименты? С ней Соня и Лиза закрывались в спальне и шушукались о своем? Дружили с крепостной? Она знала французский, одевалась в дорогие платья, воспитанно держалась за столом, пела… И это все делала простая крепостная? — Так, значит, барон выдавал свою крепостную девку за свою воспитанницу? — И они вели себя как на равных с крепостной?! Они, дворяне! С безродной девкой! С прекрасной рабыней барона Корфа?! Какой позор!
От этих изумленных слов Анна сжалась, как от оскорбления. Нет, в словах не было презрения, но было удивление, настолько сильное, что слезы выступали на глазах. И чего же она хотела? Что бы княгиня выразила ей сочувствие. Ей, самозванке, что врала всем о происхождении. Ей, игрушке в руках общества. Жестокого общества, которое не принимает к себе крепостных, пусть они тоже люди. Княгиня всегда относилась к девушке равнодушно, восхищаясь талантом наравне со всеми. Но, что если Лиза или же Соня так же посмотрят на подругу детства? С изумлением, которое позже перерастет в презрение к низшему слою. И не вспомнится то, что сама Анна никогда не убеждала в своем благородном происхождении, не говорила о своей голубой крови. Будет только одно — обман. Она обманывала все всю свою жизнь. Это обязательно вспомнят, ведь это лежит на поверхности, не скрыто ничем. Какое им всем дело до ее чувств. Чувств обычной крепостной! Взгляд голубых как весеннее небо глаз менялся. Вот-вот должны были блеснуть жемчужины-слезы, но нет! Да, они дворяне, да, они ее хозяева. Но они никогда не заметят настоящий чувства крепостной, никогда!
Эту перемену заметил и Карл Модестович, не сводя с крепостной хищного взгляда. Сожаление кольнуло холодное сердце управляющего. Но это ощущение он прогнал. Зачем жалеть девушку, которая так умело прятала свою тайну? И все равно ничего не изменилось. Правда имеет такое интересное свойство — открываться. Пусть через год, неделю, жизнь, она все равно неприглядным пятном всплывет наружу, испортив мнение о том или ином человеке. И как только старый барон не подумал о такой возможности? Упустил такую вероятность. Она-то, Анька, ни в чем не виновата! Взбрело в голову самодуру-барину выдавать крепостную за дворянку. Ослушаться девка-то не могла, не могла взбрыкнуть и отказаться играть эту роль в жизни. Да, не легкую судьбу он предпочел своей воспитаннице, не легкую…и уж княгиня это докажет. Вон как смотрит…
: Ох, меня упрекают за то, что я до чайника придрался...а сам? А ты то чего до Виталика пристал?
Все сообщения мини-чата
Регистрация
Забыли свой пароль?
