Anastasia — "Бедная Настя"

«Она нисколько не изменилась. Все та княжна Долгорукая, пусть она уже замужем за господином Забалуевым. Нет, для меня она останется княжной Долгорукой, моей подругой детства, бойкой соседской девочкой, что шалила наравне со мной и с моим другом Андреем. Вам бы родиться мужчиной, Елизавета, с таким несносным характером!»

— Это старый друг моего отца, он поможет мне в тяжбе с поместьем. — Вздох. Сможет ли помочь? Да, он дал согласие, да, он действительно верит в честность отца, но сможет ли он переступить черту, пересилить себя и помочь мне, тому, кто даже не является хорошим его другом. Время покажет?

— Ты сам не веришь в то, что говоришь? — не укрылось от глаз Лизы беспокойство. Хм, я уже и маску свою не так хорошо одеваю, подводить она меня стала! — мелькнула одна–единственная мысль. Он, Владимир Корф сейчас честен и безоружен перед барышней, которая сама нуждается в помощи, поддержке! И как это все надо понимать?!

— Не знаю. Не могу понять, во что мне верить, а во что не верить. Запутался. — Как нелегко признавать свои ошибки, тем более, вслух; тем более, в присутствии той, что верит в тебя, что смотрит на тебя, как на героя, которым ты никогда не был. Да и не станешь, теперь. Ведь именно ты сломал ее судьбу, разлюбил далекую княжну Долгорукую, окунулся в жизнь Петербурга и… Сердцу не прикажешь? Тогда зачем лгать было и дальше, надеясь, что ее чувства так же остынут, перестанут светиться ее глаза любовью… Что она перестанет вздыхать, вспоминая его — красавца, который забрал ее сердце с собой.

— Я знаю, где маман хранит ценные бумаги. — Голос еще не потерявший свое любопытство. Лиза смотрит на улицу, пряча разгадку сказанного во взгляде. Он не знает, что она может ему предложить, но может согласиться. А, была не была!

— Да?! И что нам это дает? — Владимир усмехнулся. Марья Алексеевна вряд ли сохранила порочащие ее бумаги, пусть и спрятала в сейф. Нет, уничтожила. Так бы поступил сам Владимир. Но он бы никогда не стал красть бумаги из сейфа, что бы просто забрать то, что ему никогда не принадлежало. И почему это было так? Из–за воспитания? Жизни?

— Сейчас Карл Модестович работает на мою мать, имеет доступ к сейфу. Он ведь плут, да Володя? Плут, готовый за хорошие деньги продать душу? Володя, я могу тебе помочь. — Как легко говорит эти слова, над которыми думала всю ночь, не смея заснуть. Она верила и Владимиру, и барону Корфу в то, что долг точно был отдан. Просто мать так сильно утонула в своей мести, что не пренебрегла и этой возможность отомстить. Так почему же не помочь восстановить справедливость? Тем более, что мать отдала ее за бедного Забалуева, не подумав о чувствах. Только выгода, которая так и не была оправдана.

— Лиза, ты ведь ничего не понимаешь… твоя мать не глупа, она уничтожила все бумаги, расписку, все. Меня это не спасет, тебя тоже. — Он опять подошел к столику, наполнил бокал. Выпил, конечно, если бы не следующая реплика Лизы. Хорошо, что не выпил. Прекрасно! Ведь мог и подавиться после сказанного. Неужели, это все та же Лиза Долгорукая!? Да, не повезло вам, Марья Алексеевна, такую дочь воспитали!

Лиза усмехнулась с оттенком удовлетворения: не каждый день можно увидеть в этих серых глазах такое изумление! А ты что думал, барон Корф? Что Елизавета Петровна так просто сдается?! Ха! Никогда! Моя мать еще узнает — что такое справедливость! И узнает это от своей родной дочери, которую так подло обрекла на такую жизнь.

— Куда князь уехал? — Седой подошел так тихо, что цыганка сначала испугалась. Его голос будто проникал в ее мысли, отчего делалось неуютно. А взгляд… впору было испугаться его. Но она была не из пугливых, скрыв страх за мимолетной улыбкой. Мимолетной, но зловещей?

— Уехал? Говорит, что к другу… Не ведаю я, куда. — Она равнодушно пожала плечами, жестом этим пытаясь спрятаться. От кого? От себя или от родного брата, который взглядом так и норовит проникнуть в душу и разгадать самые постыдные тайны?

— Не договариваешь ты чего–то, Рада. — Он недовольно покачал головой, так же глядя вдаль. Каждый сам выбирает свою судьбу, но судьба все равно руководит нами.

— Что могу недоговаривать я? Пред тобой чиста.

— Передо мной ты чиста, но есть человек, который обязан тебе неприятностям. Неужто порчу навела? — ирония?.. ничуть. Смысл слов ей совершенно понятен.

— Порчу? Зачем мне порча, я и без нее смогу отомстить всем неугодным. — Не врала, а Седой это прекрасно знал. В цыганских глазах не отражалось ни единой мысли и только плотно сжатые губы могли выдать ее истинные чувства. Да, надо опасаться ту Раду, которая стоит перед ним сейчас. Это уже не Рада, это дьявол, который вселился в хрупкую девушку. Она, как и все цыганки, отомстит своему врагу. Вот только способ вряд ли будет мягким. Ее глаза застилает толстая черная ткань ненависти и желания спасти свою любовь. Вот только есть ли она — эта любовь? Не это ли мираж, наваждение? Да, он очень сильно напоминает правду, в него можно поверить, но можно обмануться, разочароваться, когда зыбкая пелена вдруг спадет с карих глаз. Но сейчас ее невозможно переубедить — она любит. И готова бороться за свое счастье, пусть его кроме нее никто не в силах увидеть. Обманывает сама себя или же верит собственному обману — какая разница. Но ведь из-за обмана могут пострадать другие, ни в чем не повинные люди. Будут страдать из-за пустоты. Из-за того, чего никогда не было, нет и не будет. Но Седой молчал, понимая, что никакие доводы не в силах переубедить ее. Остается зыбкая надежда, что в мести своей или же в борьбе за несуществующее счастье, она не зайдет так далеко. Остается надежда. Ведь она умирает последней, не так ли?

«Они все равно не будут вместе, все равно».