Нельзя остановить жизнь, нельзя замедлить ее ход, нельзя переделать что — то по — другому. Переиграть жизнь, судьбу тоже нельзя. Как много слов «нельзя». Пожалуй, слишком много в нашей жизни слов «нельзя». Они так часто останавливают нас, так часто становятся незримой преградой перед нами… Слишком часто. Правила, законы, мораль — все это останавливает нас. Я ни перед чем и никогда не останавливался. И от этого противостояния жизнь не сделала меня счастливее. Ошибки, ошибки моей жизни тянутся за мной. Как невидимый шельф, как вечное напоминание.
Воспоминания… И опять — невидимые, их нельзя потрогать, нельзя стереть, нельзя изменить… И они всегда рядом с тобой, идут рука об руку на протяжении всей жизни. Как проклятье…
Отец… Все наши споры, наши обиды, наши разногласия. Тогда это можно было исправить, изменить, попросить прощения, измениться к лучшему, увидеть одобрение в его добрых глазах. А теперь… Смерть отобрала эту последнюю возможность, которую так давно не использовал. Так глупо не использовал… Но она потеряна, потеряна для меня навсегда. Отца больше нет, нет рядом его ласкового голоса, доброго взгляда… Нет самого отца.
Все так стремительно, так неожиданно свалилось на меня. Свалилось, увлекая своей тяжестью в бездну. В мою собственную бездну…
Дуэль с цесаревичем. Опять моя ошибка. Но я не мог выдержать такое оскорбление, оскорбление для моей гордости, для меня. Ольга Калиновская всегда обращала на себя восторженные взгляды, мой был в их числе. Я не знал ее имя, не знал, кто она. Зачем? Прекрасная незнакомка, мелькнувший ангел… Так я думал тогда. Она была очень красива тогда, на балу. Вежливая улыбка, нежный голос и холодность в каждом движении. Но это было неважно, не имело значения. Ведь рядом была она… Прекрасная незнакомка, которая вдруг оказалась той самой Ольгой Калиновской, любовницей цесаревича. И узнал я это не от нее, не от разгневанного цесаревича. От друга Миши. И это было еще удивительнее. Наверное, один я не знал ее в лицо. О ней так много разговоров было по всему Петербургу. Польская княжна, очаровавшая самого наследника Российского престола. Говорили о ней не с презрением, а с завистью…
Как жесток мир, как жестоки люди. Увидев то, как она просила меня отказаться от сказанного в гневе слова, я понял, как сильно она его любит… И от дуэли не отказался. Стать трусом, слышать насмешки от любого?! Нет, на это я не мог пойти. Это не для меня… И никогда я не смогу сделать именно так. Стать посмешищем?! Никогда. Лучше погибнуть от пули из пистолета наследника. И я не отказался. О, каким взглядом она одарила меня… Не смогу я забыть его! Боль, обида, непонимание… и извинение… Да, Ольга Калиновская извинялась предо мной в том, что из — за нее я могу умереть. Я не мог ее понять. Пусть все это и произошло в минуту, я был удивлен…
Дуэль. Ранение. Счастливый исход. Тюрьма. Перспектива — Сибирь, или, в худшем случае — расстрел. Но себя я не жалел. Было жалко романтика Михаила, которому еще жить и жить. Было жаль Наташу — его сестру, которая сама меня при желании расстреляла бы. За дело. За то, что я вовлек в неприятности ее брата. Было жаль отца, когда тот узнает, что натворил его сын. Было жаль всех, кроме себя. Я сам заварил эту кашу, поэтому я сам должен за все отвечать.
Судьба распорядилась иначе. Расстрел. Спасение Цесаревичем прямо из под пуль. Опять я не смог проститься с жизнью. Опять судьба пошутила на до мной. Опять насмешливо улыбнулась. А я уже был готов умереть… Опять не дала мне умереть… Зачем? Что бы сделать еще больнее, чтобы еще раз унизить, посмеяться. Разжалование. Лучше бы меня расстреляли, лучше бы пистолет выстрелил…
Возвращение домой тоже не радовало. Что я мог сказать отцу? Что я мог сказать Елизавете Долгорукой? Ничего. Оправдываться? Зачем?! Это все бессмысленно…
Желание отца переписать завещание, потом его смерть. Как я смог это пережить?! Я не знаю. Добило то, что расписку так и не нашли, что поместье теперь почти принадлежало княгине Долгорукой. Что оно отходило как приданное Лизе. Той, которая никогда не станет моей женой. Той, которая любила меня когда — то. А может, и сейчас любит…
Я не знаю почему, но все эти беды отразились больше на Анне, чем на других людях. На ней я срывал зло. Ей я приказал танцевать танец крепостной… Мне нет прощения, нет, и никогда не было. Она не простит меня никогда. И будет права. Как хорошо, что она ничего не знает о моих чувствах к ней…
Я всю жизнь думал, что ненавижу ее. Ненавижу за то, что отец уделяет ей больше внимания, чем мне. Ненавижу за ее кроткий нрав, за то, что она крепостная, за то, что я так часто вспоминаю о ней. За то, что она — это она… Опять ошибся… Люблю, а не ненавижу. Как поздно я это понял. Любить крепостную… Любить дворовую девку. Позор. Лучше, если она возненавидит меня после всего, что я сделал ей. Так мне легче будет ее забыть… Пусть она никогда не узнает о моем чувстве. Так будет намного лучше. И для меня и для нее. Лучше…
Я стал ее проклятьем. И я сам избавлю ее от этого проклятья.