Halgen — Позитив

Шут установившегося в настоящий момент в России режима, В. Жириновский, в своей книге «Социология внешней политики», к примеру, сказал такое, о чем до сегодняшнего дня не говорили его хозяева. Он заявил, что позитивизм ныне — единственная идеология, оставшаяся в мире, и, соответственно — идеология современной России.

Режим, как мы все замечаем, прячет свою идеологию, будто срамное место. Согласитесь, странно — прятать то, что по самой своей природе обязано всегда находиться на виду. В худшем случае — на плакатах и телеэкранах, в лучшем — в головах и сердцах людей всего народа. Между этими крайностями, конечно, есть великое множество промежуточных состояний.

Понятно, у любой власти всегда находится то, что она старательно прячет от любопытных глаз. Что-то — из действительных тактических соображений, что-то — от стыда. Идеология в принципе не может быть предметом, который скрывают из тактических соображений, не для того она предназначена. Значит, власть скрывает собственную систему идей, ценностей и целей просто от стыда?! Это уже интересно!

Но дело сделано, шут уже проговорился. Итак, позитивизм — это философское учение начала 19 века, созданное французским мыслителем Огюстом Контом, которого также называют создателем социологии. Истоком же позитивизма является европейский гуманизм, произошедший из эпохи Ренессанса.

Если верить официальным историкам, то Ренессанс произошел от античной культуры, притом весьма странным образом. В 14 веке на несчастную, только отошедшую от великого мора Европу вдруг ни с того ни с сего посыпались античные артефакты, сами собой сложившиеся в новую идеологию. Пришедшую, по большому счету, на смену католичеству. Это выглядит несколько странным. Где же античные артефакты находились прежде, в какой коробке и кем хранились груды мраморных статуй да известковых колонн, и кто их хранил? Ясно, что коробки таких размеров быть не может, и все пребывало на своем месте. Античные портики да колонны красовались возле самого Ватикана, края испанских полей были завалены кусками мраморных статуй, ломавших плуги и мешавших пахоте…

Но это еще что! Было на Земле место, где античность осталась на своем месте, где никто ее никогда не уничтожал. В ту землю пришло христианство, но его дух лег на живое античное тело. Я говорю о Византии. Вместо руин в Константинополе в изобилии встречались целые и невредимые здания разных назначений именно античной постройки. А труды античных философов изучались христианскими богословами, врастали в плоть православной теологии. Платон, Аристотель… Их сочинения легко можно было найти в Константинополе, где их никто и не запрещал, наоборот — переписывали и толковали. Потому их распространение ограничивалось лишь возможностями писцов.

От православных мыслителей философию древнего мира принимали и католические ученые, самым крупным из которых был Фома Аквинский. Ему никто этого не запрещал и в Инквизицию за чтение Аристотеля не волок.

Только… При чем тут Ренессанс?! Если он — производное только лишь античных артефактов, то с наибольшей вероятностью он должен был родиться в Византии. Однако, он там не возник, более того, позже Возрождение действовало на Византию, как чужое, по большому счету — разлагающее учение.

Нет, Ренессанс родился в Европе, как учение, абсолютно принадлежащее ей. Что до его связи с античностью, то она была, скорее всего, несколько иного рода. Ренессанс сам создал свою «античность», перенеся свои идеи в тысячелетнее прошлое, дабы они выглядели древними, почти вечными. Такое в ту эпоху практиковалось.

14 век стал для Европы веком тотального разочарования. Католическая цивилизация так и не достигла Царствия Господнего, обозначенного на лице Земли городом Иерусалимом. Крестовые походы завершились провалом, и более стали не нужны ни исполинские готические соборы, ни рыцарство с его традициями да ритуалами.

Точку в духовной истории Средних Веков поставила черная смерть. Забота о захворавшем ближнем в ее разгар стала гарантией смерти для того, кто ее проявлял, а больного она все одно — не спасала. Потому смерть, не щадя практически никого, в первую очередь выкашивала все-таки тех, кто более любил ближнего, кто был лучшим христианином. Молитва же Папы Римского оказалась в разгар мора столь же беспомощной, как и языческие жертвоприношения, которые сами собой вспомнились при разгуле смерти.

Потому авторитет Папы Римского упал настолько, что его могли безнаказанно избить слуги какого-нибудь из европейских королей, или вывезти против его воли из Рима в другой город. Все это имело место при французском короле Филиппе Красивом. А шатающийся авторитет пинают все, кому не лень.

Обижать Папу Римского было сподручнее из Италии, где до него ближе, потому не удивительно, что новое искусство родилось именно в ней. Так и зародилось то, что ныне именуется «высоким искусством», а в те времена было обыкновенным эстетическим хулиганством. Со всех сторон Папе Римскому и его епископам показывали мраморные зады Аполлонов и холодные груди каменных Венер. Понятно, что придание произведениям некоего древнего облика освобождало хулиганов от ответственности, и потому было очень распространенным. Воистину, такая вакханалия немыслима даже и в наши безбожные дни. Хоть теперь можно увидеть и не такое, все же бросать прямой вызов понтифику едва ли кто посмеет…

Дать новой моде теоретическое обоснование пытались с самого ее начала, в частности — поэт Петрарка. Но идеология стала складываться лишь под влиянием духовного вакуума, заполнившего Европу после отступления католичества. Пустота могла засосать в себя что угодно.

Человеческое тело, отношение к которому католической церкви было двойственным, из инструмента протеста постепенно превратилось в предмет поклонения. Подвести идейную базу оказалось не сложно. Ведь в Святом Писании сказано о создании человека по образу и подобию Бога, и не указано, о какой составляющей человека, телесной или духовной, идет речь. Католическая церковь придерживалась одного мнения, новорожденные гуманисты — другого, но, ссылаясь на Святое Писание каждый мог объявить свое мнение истинным.

Следом за принятием на место Бога — человеческого тела, гуманисты принялись оправдывать все его стремления, которые прежде именовались грехами. Грехи и прочие страсти, как и мысли создателей нового учения, относились в прошлое, к искусственной античности Ренессанса, после чего казались вечными, а потому — неизбежными. А раз они неизбежны, то, как будто, сразу и прощены.

Правда у тела человека присутствует еще один недостаток — оно стареет и сморщивается от времени. Но и тут есть выход — про старость забыть, вычеркнуть ее из жизни, предложив старикам молодиться, покуда это возможно, а после — бесследно исчезать.

Манизм отнюдь не порвал с католической церковью, он повел ее у себя на поводу, ведь адептом нового учения была большая часть паствы. Претензии Пап из вселенских быстро сделались узко политическими, как у папы Александра Четвертого (Родриго Борджиа) и его сына Чезаре.

«Замыкая» душу и разум на тело, гуманизм был не способен создавать какие-либо цели. Победа над католической церковью через ее разложение — вот идейный максимум, который гуманизм мог достигнуть. Говорят, будто через гуманизм у людей появилась «вера в свои силы», что привело к торжеству науки. Но я с этим категорически не согласен. Наука — это самопожертвование, а оно не может совершиться без высших целей. Потому и развивалась она из закрытых, герметических сообществ, восновном — алхимических. Эти общества имели множество закрытых знаний, указывающих и на цель и на путь к ней. Гуманизм же мог достичь успехов, разве что, в анатомии человека, то есть — в познании предмета своего обожания. И то центры анатомической науки довольно быстро покинули центры Ренессанса, переместившись на север Европы.

В следующем веке в центре Европы родилось много более жесткое и жестокое учение, именуемое кальвинизмом. Согласно нему, посмертный путь души в Рай и ад предопределен от самого рождения и проявляется в земной жизни через удачливость или невезучесть в земных делах. Отсюда — деление людей на избранных и проклятых, цифровой, количественный подход к оценке всех ценностей. По большому счету, это учение сделалось особым вариантом иудаизма, предназначенного для неевреев, и понятие избранного народа заменилось в нем на избранных личностей.

Казалось бы, кальвинизм прямо противоположен гуманизму, и может быть лишь его врагом. Но поиск финансового успеха привел в конце концов кальвинистов и на гуманистическое поле, которое оказалось весьма плодотворным. Ведь все человеческие страсти можно обратить в деньги, которые в конце концов будут означать для тех, кто их получит — «пропуск» к загробному блаженству. Так и возник этот удивительный симбиоз гуманистов с кальвинистами — кутил со скрягами, искателей изощренных удовольствий с почитателями лишь одного удовольствия, чувства успеха. Взаимовыгодное существование привело в конце концов к компромиссу обе ветви Запада. Понятие «избранных» распространилось на всех европейцев, а изгоями при этом сделались внеевропейские народы. При этом гуманисты внесли коррективы в определение человека — им стал признаваться лишь европеец. Следом пошла на тот же компромисс и католическая церковь (куда она денется!) Например, один из ее епископов Ла Кончито, позабыв про заповедь Христа «Нет ни эллина, ни иудея», наукообразно доказал отсутствие у негров бессмертной души, что оправдывало и рабовладение. Потому «черным деревом» (то есть неграми-рабами) торговала не только кальвинистская Голландия, но и вполне католическая Португалия. Последняя, кстати, ввела особый товар, «поставляемый» в Африку в обмен на невольников — громкие европейские титулы для туземных князьков-работорговцев. Надо думать, стоили они там не дешево. А вывезенные из Африки невольники гнули свои спины не только на хлопковых плантациях пуританских Штатов, но и на табачных плантациях католической Бразилии или на серебряных рудниках тоже католической Аргентины…

Так в мире и закрепилось то положение, которое мы видим в мире сегодня. Впереди «шагают» кальвинисты и иудеи, финансовый капитал. За собой они ведут европейских гуманистов, вместе с которыми составляют единый Запад. А Запад уже диктует свою волю остальному миру.

В России гуманизм принял причудливый вид, ибо завозился в нее он — фрагментарно. Почему-то воспроизведенная Гордеевым статуя голого мужика под названием Аполлон считалась гуманизмом. И, вместе с тем, отмена публичной порки тоже была, конечно — знаком гуманизма. Постепенно выражение «гуманизм», как слово-амеба, подменил в языке такие исконно русские слова, как «великодушие» и «сострадание».

При СССР понятие гуманизма приняло какой-то странный вид, который ныне некоторые ученые называют особой формой гуманизма — максимальным гуманизмом. Особенно этот термин поминался при организации помощи отсталым африканским странам. Никто не задумывался, что основатели самого начального, значит — самого гуманного гуманизма, без малейших отходов от своих идеалов, отправляли жителей тех стран на невольничьи рынки… Вот — шутки истории!

Как нетрудно предположить, развитие русской науки и культуры с идеями гуманизма связан не был. Например, мощнейший всплеск русской культуры и науки во времена Александра Третьего был обязан, скорее, возврату к русским традициям, рождавшим целостную картину мира. Вот тебе и связь гуманизма с наукой!

Последующие подъемы научной мысли в Европе с торжеством гуманизма тоже, кстати, никак не были связаны. Ими двигал либо коммунизм в СССР, либо национал-социализм в Гитлеровской Германии.

Теперь настало время вернуться к самому Огюсту Конту. Его можно назвать первым и последним успешным утопистом Европы, ибо лишь его утопия обрела в конце концов жизнь.

Итак, в становлении общества Конт выделял три последовательные стадии — теологическую, метафизическую и позитивистскую. Последняя, по уверениям автора — самая совершенная, ибо в ней общество смотрит на свое бытие не мутным взглядом теолога или метафизика, но острым оком ученого-рационалиста.

Но вот с позиций осознания обществом своих целей почему-то все выглядит с точностью до обратного. На «теологической» стадии цели как раз ясны каждому члену общества, они прописаны в священных книгах и откровениях, все время повторяются священниками. А вот на последней, «позитивистской» стадии общественные цели, предлагаемые людям, откровенно невразумительны. Вместо четкого их определения — мутные рассуждения насчет «естественного стремления человечества к совершенству».

Если господин Конт считает себя ученым, то отчего он не предоставил ни одного доказательства этого «естественного стремления»?! И почему он не определился с самим понятием «человечество», не обозначил, какие народы он к нему относит, а какие — нет. Ведь очевидно, что само по себе понятие «стремление» можно отнести лишь к тем народам, представление о времени у которых — не циклично, а линейно. Значит, из своего «человечества» Конт сразу исключил большую часть жителей Земли.

Истинный смысл учения Конта понять не трудно, если посмотреть на разработанную им схему «идеального общества». Сложена она по образцу сословности Средневековья или кастовой системы Индии. Только смысл сословий — принципиально иной. Вот они:

1. Банкиры (по мысли Конта они — носители самой квинтэссенции рациональности, их он называл носителями «сосредоточенной силы»).

2. Предприниматели, торговцы, ученые

3. Пролетарии (их он назвал «рассеянной силой»)

4. Женщины (отчего Конт выделил сословие по половому признаку — совершенно неясно, как говорится, это — «половые трудности», точнее — личные проблемы автора, потому в дальнейшем упоминать это «сословие» мы не будем).

Примечательно, что ученые занимают в этой структуре отнюдь не господствующее положение. И такое место уделяет им, вроде бы, главный сторонник рационалистического знания! Зато банкиры, далекие от идеалов гуманизма и, следовательно — позитивизма, воспринимающие все вещи исключительно через их денежное, то есть — цифровое содержание, поставлены им во главе.

Само собой, в обществе с подобной структурой все, включая ученых, будут подвержены денежно — цифровой системе ценностей, навязываемой главенствующим сословием. Ученые, озабоченные лишь ценой своего труда, едва ли смогут совершать прорывные научные открытия, а предприниматели — создавать производства, полезные для всего общества в целом. О духовности, даже в ее гуманистическом понимании, тут говорить и вовсе не приходится. Все это не мои домыслы, ведь вещи, которые я излагаю, в современном мире — очевидны.

Конечно, в трудах самого Огюста Конта все его размышления были разбавлены высказываниями о надеждах на понимание банкирами «своих обязанностей перед человечеством» и «восприятиями ими своего положения не как права, но как обязанности». Только с чего бы это?! Гипотетическое, полностью абстрактное «человечество» никогда не проконтролирует свою элиту, что Конт, конечно, прекрасно понимал. Выходит, при создании своего главного проекта он еще и прилагал усилия для сокрытия истинных его целей. Чем он тоже дал урок своим последователям. Конечно, «отцом лжи» звать его слишком пафосно, но учителем этого предмета он был неплохим.

Вопрос: Как тотально антинациональная, общечеловеческая система О. Конта, ориентированная, по его утверждению, на «все человечество», уживается в сознании главарей современной власти РФ с идеалами патриотизма, которыми они зело гордятся?

Ответ: Точно так же, как уважение к научным знаниям и забота о «благе человечества» у самого Конта сочеталось с разработанной им схемой общества, в которой на главенствующем месте стоят — банкиры.

И «благо человечества», и «патриотизм» являются в данном случае равнозначно ничего не значащими определениями, словесным «туманом», скрывающим основную идею. По выражению основателя традиционализма Рене Генона, все это — «содержащее без содержимого». Зато хорошо выверенная структура общества, которую можно распространить на весь мир (что в конечном счете и сделано) — бесспорная реальность.

Сейчас в мире имеются мировые банкиры — США и ряд стран финансовой «обслуги», вроде оффшоров и стран-витрин. Мировые ученые, торговцы, предприниматели — Европа. Мировые пролетарии — Китай и Юго-Восточная Азия. Россия и русский народ вне этого списка, из-за чего поддержка идеологии Конта в нашей стране с самого начала — путь провальный.

Ныне в мировой системе, созданной по шаблону Конта, мы — более слабое место, чем Россия в системе мирового капитализма 1917 года (хотя в таком качестве ее характеризовал В.И. Ленин). Тогда Россия была все-таки мировым хлеборобом и мировой ткачихой. Ныне Россия — мировой лишний человек, мировой гопник и мировой бомж, если угодно.

Ведь основная масса русских людей ныне — как раз лишние люди. То, что большинству их удается разными путями отыскивать средства к существованию, еще ни о чем не говорит. Ведь все мы лишены главного — возможности самореализации, что и составляет в человеке истинное проявление его Богоподобия!

В отличие от пролетария, лишний человек не может потерять и своих цепей — привязывать его в современном мире не к чему и незачем. «Человечество», построенное по схеме Конта желает его (то есть — нашего) исчезновения. Оно «повелевает удалиться», как сказал протестантский священник Мальтус, в отличие от Конта не увлекавшийся туманными гуманистическими речами, говоривший, в соответствии со своей верой — коротко и цинично.

Лишние люди, которым терять уже тотально нечего, но вместе с тем имеющие и знания, и таланты, и желание жизни. Вот к кому обращаемся мы, кого призываем к борьбе, кто составляет ныне единственный революционный класс. Лишние люди — это русские люди, и потому революция, к которой мы призываем — это Национальная Революция, направленная на спасение жизни и достоинства русского народа.

Андрей Емельянов-Хальген

2013 год