santehlit — Жили-были два буржуя

Снова вернулся в Россию буржуй

Перефраз А. Блока

Предчувствия томили — быть неприятностям!

Вроде бы неоткуда — начало обычного рабочего дня. На улицах фонари, на небе звезды. Дорога нормальная. Сам в настроении, а вот…

Рубахин на всякий пожарный сбавил скорость. Тут же сигналы за спиной.

Спокойнее, Соломон, спокойнее — в мыслях погладил себя по груди.

Доехал без происшествий. Слава те…

Охранник козырнул у ворот — в руках не базука, а лопата для уборки снега.

И здесь пронесло. Что ж ты, сердешное, так пульсируешь? — это Рубахин о своем сердце, поднимаясь в офис. Но «сердешное» не обмануло — неприятности поджидали, нахально устроившись на его столе. На самом видном месте лежало письмо, адресованное директору энергоремонтного предприятия С. В. Рубахину от теплогенерирующего холдинга «Фортуна». Вот оно, началось!

Сделав вид, что все как обычно, никаких по поводу тревог, Соломон Венедиктович поиграл в Шерлока Холмса — не стал сразу вскрывать, а внимательно осмотрел послание со всех сторон и даже понюхал. Тщетно — никаких сведений, которые помогли бы пролить свет на его содержание, ему найти не удалось. Конверт как конверт. Без отпечатков пятен, стертых ластиком надписей и прилипших табачных крошек. Подумав о том, что на его месте обломался бы и сам великий сыщик с Бейкер-стрит, Рубахин аккуратно вскрыл пластмассовым ножичком пакет и достал из него гербовый лист бумаги с напечатанным текстом.

Соломон Венедиктович обладал довольно импозантной внешностью, но бывали минуты, когда он выглядел глуповато. Брови ползли на лоб, ершик со лба стремился к носу — короче, признак ума прикрывался растительность (от греха). Наш-то не в духе — ежились тогда подчиненные. А сам он в такой ситуации разговаривал с собой.

— Интересное кино! И что мне теперь делать? — спросил свой пустующий кабинет и за него ответил. — По уму поступить, так послать бы всех на хер.

Восприняв собственный ответ как шутку, невесело рассмеялся.

За уголок брезгливо поднял двумя пальцами только что прочитанный документ и потряс, словно надеясь, что буквы с бумаги букашками скатятся на паркет. Скривил улыбку губами:

— Контора пишет, и никто не может ей запретить!

Про тех, кто писал, такое сказал:

— С вами, ребята, чем дальше, тем интереснее.

Пока Соломон Венедиктович «привыкал» к документу, вникал в его суть, тоска с печалью гуляли где-то в стороне и к нему не лезли, но стоило только «привыкнуть» и вникнуть, как накинулись и так взяли в оборот, что хоть плачь. Жалость к себе — это такое чувство, от которого хочешь не хочешь, а заплачешь.

Жизнь не удалась, — думал Рубахин, с отвращением глядя на документ. Разве о таком завершении карьеры мечтал он когда-то, принимая на себя директорские заботы об энергоремонтном предприятии? Тогда ему виделась бесконечная перспектива служебного роста и материального благополучия.

Если что и вредило Соломону Венедиктовичу в течение всей его жизни, так это некоторая поспешность в суждениях и способность искренне заблуждаться, представляя желаемое действительным. Но как-то и это удавалось сглаживать. Потом пришло время лихих перемен, и под шумок один чудило на букву «м» разбазарил всю энергосистему России, распродал достояние народа разным бл…м…. и в том числе, финнам.

Вздохнул Рубахин, отечески покачал головой.

— И эти гады куда-то лезут, на что-то надеются в нашей России.

Задумался о перспективах иностранного капитала в любимой стране.

Но вырвалось неожиданное:

— Не за хрен ведь собачий пропадаю!

Поразмыслив немного, нашел достойное оправдание «пропаданию»:

— Ну и черт с ними! Не стоит долго работать на одном месте — жизнь обедняется.

И даже заставил себя спеть:

— Мы не ищем легких путей….

Впрочем, нет такой песни. Наверное, он исполнял «Марш энтузиастов» — популярнейший хит времен недоразвитого социализма:

— Нам нет преград ни в море, ни на суше…

Еще раз пробежал глазами документ и начал думать, что же со всем этим делать. Чтобы лучше думалось, вставил в рот сигарету и закинул ноги на стол.

Оставим на пока его в этой позе и поговорим о документе, так расстроившим хозяина кабинета. Сим предписывалось, всем руководителям подразделений нового совместного предприятия «Фортуна» пройти аттестацию на предмет соответствия занимаемой должности. В условиях допуска на тестирование первые два пункта не тревожили — и диплом, и трудовую книжку можно купить. А вот третий пункт — непременное знание английского языка — для Рубахина, как шелковый шнур для ослушников падишаха.

Но не таков Соломон Венедиктович, чтобы перед финнам пасовать!

Через две сигареты к нему пришла мысль — если не превосходная, то вполне подходящая. Закурив в третий раз с начала мыслительного процесса, он снова взвесил все «за» и «против». Для принятия окончательного решения решил «обкатать» идею на подчиненном приятеле.

Нажал кнопку селектора:

— Ксюш, Инночкина ко мне.

Это только несведущие люди думают, что между начальником и подчиненным не бывает дружбы на производстве. Иногда случается.

— У тебя как с английским? — с порога спросил Рубахин своего заместителя по снабжению — среднего роста, спортивного, молодого.

— Могу вери вел!

— Как тебе новая жизнь под финиками? Нашел общий язык?

— Да не шибко-то убиваюсь, — пожал Костя плечами, присаживаясь к столу начальника. — Как говорит моя мама: перестройку пережили и это переживем.

— Что, так все плохо? — порадовался Рубахин за приятеля.

— Даже прикольно…, — Инночкин принялся рассказывать производственные анекдоты про головотяпство туполобых финнов в бардаке российской энергетики.

— Да все нормально, — подвел итог Соломон Венедиктович. — Самоутверждаются козлы. Такова жизнь.

— А у тебя что нового? — спросил Константин.

— Есть кое-что, — многозначительно произнес Рубахин. — Начинаю подумывать об отходных путях.

— А не рано ли? — усомнился Инночкин. — Сами выгонят, и просить не надо. Или есть запасные позиции?

— Нет, но есть мысль их создать.

— Думаешь с финнов царский долг взыскать? — пошутил Костя.

И Рубахин в тон ему:

— Нет, лучше со Штатами поссорю.

— Господи, Соломон! С такими связями и на свободе! Когда ты меня с нашими американскими друзьями сведешь?

— Ну, как-нибудь… Давай в Новый Год в столицу махнем…

— Зря затягиваешь, — строго сказал Инночкин. — Мы бы с америкосами такие дела замутили! Какой-нибудь фонд засобачили — например, в поддержку колыбели человеческой цивилизации Аркаима. Филиал в Челябинске, в Москве офис….

— Ты думаешь, они так глупы? — уныло вздохнул Соломон Венедиктович.

— Совсем неглупые, но тупые, — заверил Костя. — Острить тупых — мое хобби.

— Ладно. Я с ними поговорю, и на Новый Год стрелку забьем.

— А давай за океаном — в Нью-Йорке там, или захудалом каком Чикаго.    

— И в столице-матушке нашей ништяк! Вокруг елки попрыгаем, попируем. Они когда водки нарежутся, такие покладистые.

— Мне все ясно — начинаю копить на билет в Первопрестольную.

— Думаю, скоро тебе откладывать не из чего будет, — серьезно заметил Рубахин и перебросил Инночкину через стол злосчастный документ.

Костя, прочитав:

— Что за манера сомневаться в профессионализме наших руководителей?

— Вот-вот, — Соломон был рад, что Инночкин его сразу понял. — Скоро у тебя будет новый директор. А может, ты сам в это кресло метишь?

Приговоренный руководитель подозрительно покосился на подчиненного.

— Предлагаешь уволиться? — насупился Костя. — А дальше что?

— Оставайся. Будешь делать от финнов аборты.

— Насчет абортов не знаю, Соломон Венедиктович, но вот семью кормить надо .…

Помолчали.

Костя первый не выдержал паузы — хмыкнул, кивнув на злосчастный «пергамент»:

— Не боятся изобретатели бандитских ножей оставить предприятие без администрации да еще в самый разгар отопительного сезона.

— Разумно мыслишь, — одобрил Рубахин, вновь превращаясь в самоуверенного руководителя, и принялся излагать свой конгениальный план.

Выглядел он на все сто — прям ГОЭЛРО.

— Слушаю критику, — закончил Рубахин.

— Никаких замечаний!

— Отлично! — улыбнулся Соломон Венедиктович. — Признаться, думал: сочтешь мое предложение сумасшедшим.

— Ну… было дело, только в самом начале, а в итоге — любо!

— Ну, любо, так любо, — Рубахин протянул через стол пятерню. — Значит, вместе до финиша?

— Победного! — Костя с жаром пожал ему руку.

— А финны с финнками в финских банях…..

— … пусть финками бреют финнские яйца!

Друзья расхохотались.

— Слушай, а они свинину едят?

— Да хрен их знает! Тебе зачем?

— Дак подложим.

И снова хохот.

Двое русских продвинутых мужиков задумали финку финнам в бок. И не в темной подворотне, а прямо в просторном кабинете директора энергоремонтного предприятия, ставшего структурным подразделением совместного русско-финнского холдинга «Фортуна». От тех, что караулят по подворотням, можно откупиться наличностью из кошелька, а вот от этих такой мелочью не отделаешься. Ишь, как регочут!

Нареготавшись.

— С кого начнем?

— Сверху вниз — тех, кто нам нужен.

— А если…

— «Отключим газ!» То бишь выгоним на хер с плохой записью в трудовой книжке. Кто не с нами, тот против нас!

— Что, так сразу со статьей? — удивился Инночкин.

— Почему «сразу»? — усмехнулся Рубахин. — На любого что-нибудь наскребется.

И подмигнул:

— С кадрами надо работать.

Нажал кнопку селектора:

— Ксения, заместителя по производству ко мне.

Через минуту звонок. Голос Барашкина:

— Вызывали, Соломон Венедиктович? Сейчас приду!

Что-что, а угодить начальству Мустафа Абрамович умел. Исконно русскому человеку, коим считал он своего директора, люба правда-матка в глаза с последующими искренними раскаяниями и извинениями — мол, заблуждался, шеф, прости подлеца. Что и практиковал почти ежедневно.

— Простите меня великодушно, Соломон Венедиктович, — тенорил Барашкин, прижав к груди обе ладони. — Не врубаюсь.

Рубахин строго:

— Раз не врубаешься, садись на хер за стол и пиши заявление по собственному желанию.

— На хер или за стол?

— Однохренственно! Впрочем, если остроумия некуда деть, иди в цирк коверным работать! А хочешь остаться у меня и не лизать финнам жопу, пиши заявление на увольнение. Предупреждаю: не создавай на ровном месте проблему — выгоню по статье.

— Обижаете, Соломон Венедиктович! — Барашкин широко улыбнулся. — Вы ж для меня, как теща родная…

— Садись, пиши, — Рубахин дал понять, что разговорная часть завершена.

Главный инженер Рылин был следующим. Глубоко посаженные недружелюбные глаза, сжатые в ниточку губы и тяжелый подбородок выдавали в нем человека, руководствующегося в жизни принципом: «а мы постоим — на своем настоим».

С полуслова поняв директора, он «врубил дурака» — делал вид, что ужасно озабочен состоянием дел на производстве.

— Я им говорю: как вы могли забыть вагончик в Ебурге? Вагончик! Это вам не будка собачья. Кстати, Костя, твои орлы.

— Да хер с ним! — успокаивал ретивого служаку директор. — Забудут, потом себе заберем. Ты что ли остаешься?

— А эти-то что удумали, уроды…, — продолжал нести «пургу» Рылин.

Рубахин долго и внимательно его слушал, склонив голову на бок и сохраняя спокойствие.

— Слышь, Рылин, — Соломон Венедиктович повертел перед собой ладонями, будто кубик Рубика собирал. — Ты должен быть в курсе, как ежи размножаются.

Тут главный инженер умолк ошарашенный.

— К чему вы? — спросил, промокнув платком лоб.

— Сейчас узнаешь, — и попросил секретаря вызвать главного бухгалтера.

Н. Л. Шулленберг не заставила себя ждать. Дама была аппетитногубая, полногрудая, но с тоненькими ножками, трепетавшими при каждом шаге от многопудовой нагрузки — этакий перекормленный Наф-Наф на копытцах.

— На будущий год нам нужно новое положение по надбавкам стимулирующего характера... — начала главный бухгалтер, едва войдя в кабинет.

— Да на хрен! — отмахнулся Рубахин. — Ничего нам не нужно на следующий год. Потому что следующего года для нас не будет.

Рылин и главный бухгалтер в недоумении уставились на него.

— Ну-ка, повторите, Нина Львовна, что вы мне про этого субчика говорили, — Соломон Венедиктович ткнул пальцем в главного инженера.

Женщина потупилась, будто ей сделали предложение, и заворковала вкрадчиво:

— А вот пусть объяснит, уважаемый Владимир Викторович, почему у него постоянно не сходятся отчетности по командировочным.

Рылин не стал запираться, а сразу же перешел к оправданиям.

— А я не могу подрывать дисциплину в коллективе перед сдачей объекта. Рука не поднимается выдавать деньги на пьянство. Лучше я их…

— Сам пропью! — закончил Рубахин.

— Я не пью на работе, — обиделся главный инженер.

— Ну, «домой унесу». Как это не назови — все равно воровство. Значит так, Рылин, либо ты пишешь заявление на увольнение по собственному желанию, либо по моему желанию Нина Львовна на тебя в прокуратуру строчит донос.

Быть главным инженером предприятия очень хлопотно, но приятно, хотя бы потому, что твое мнение специалиста даже начальством не оспаривается. Всем директорам, с которыми Владимиру Викторовичу приходилось работать, было далеко до идеала, до требовательного и принципиального руководителя, у которого мухи — и те летают строем. Быть главным специалистом у профана Рубахина, да еще склонного закрывать глаза на «шалости» подчиненных с подотчетными деньгами, не в тягость, а в кайф. Но по всем приметам дни Соломошки сочтены: не прорваться ему с его багажом технических знаний и административных навыков через финские рогатки. Да вот ситуация — утопающий хватает за ногу плывущего. Как тут спастись?

Увольняться Рылину не хотелось. Он набычился, каменно стиснув челюсти, в позе: а мы постоим, на своем настоим — Бог даст, сами станем директорами. Думал так, не догадываясь, что в директорах не продержался бы и месяца. Как началось массовое увольнение сотрудников, так и его бы сняли — не уважали главного инженера Рылина на энергоремонтном предприятии.

Смерив упрямого подчиненного оценивающим взглядом, Рубахин сказал главному бухгалтеру:

— Пишите, Нина Львовна, заявление в прокуратуру.

— Может, приказом проще уволить? — подал голос Костя Инночкин. — Зачем же в суд человека?

Рубахин жестко:

— За измену Родине с бл...ми финскими!

Главный бухгалтер:

— Ох, не нравится мне эта затея….

— Всем что-нибудь не нравится, Нина Львовна, — оборвал ее Соломон Венедиктович. — Кому работа, кому зарплата, а кому и директор. Только мне все нравятся, и знаете почему? Да потому что у каждого из вас голова болит только за свою задницу, а у меня за предприятие. И когда любимое детище отдают на разграбление аборигенам из бывшей российской колонии, возомнившим себя культурной нацией, а нас считающих отсталыми свиньями, достойных хлева, меня так прямо с души воротит. Я бы это все лучше взорвал, чем им отдал — как Кутузов Москву.

Лицо директора на глазах наливалось свекольным цветом.

— Пора всем наконец осознать реалии нашего настоящего и недалекого будущего, — демонстрируя начальственный гнев, Рубахин ударил ладонью о стол, — и научиться любить многострадальную нашу Родину. Впрочем, черт с вами! Можете оставаться, но не проситесь потом ко мне. Вы не дети, я вам не добрая мамочка! Всех патриотов с собой заберу, а вы целуйтесь здесь с акала-какалами.

— Вы наш добрый папочка! — вставила Шулленберг, желая разрядить обстановку.

— Спасибо, доченька!

Под свирепым взглядом директора Нина Львовна съежилась, уменьшилась в объеме чуть ли не вполовину.

Выдержав долгую паузу, Соломон Венедиктович сказал:

— Все свободны!

Присутствующих, кроме Инночкина, словно ураганом понесло к двери.

— Но учтите, — сказал им Рубахин в спину. — У меня достаточно крепкая память, чтобы не забыть обиды. Как говорил в такой ситуации крестный отец дон Вито Корлеоне: «Я верю в дружбу и готов доказать свою дружбу первым».

Надо ясность внести, чтобы и читатель смог понять смысл выше сказанного.

А дело все в том, что Рубахин никогда не гнушался пить с подчиненными, а выпимши, любил вспоминать свое лихое криминальное прошлое.

Главные специалисты энергоремонтного предприятия были люди вменяемые — понимали намеки с полуслова. Через четверть часа в кабинет попросился обратно Рылин:

— Я тут подумал: какая мне с этих финнов польза?

И положил заявление на стол.

— Разумеется, — кивнул Соломон Венедиктович и добавил. — Да я забыл сказать: оклад главного инженера на моем предприятии будет на 50 % выше, чем здесь.

Цысарочка ты моя! — засветились любовью к начальству глаза Рылина.

Соломон Венедиктович стремился к тому, чтобы его предприятие всегда было на хорошем счету. Хороший счет это не только отсутствие жалоб заказчиков и нареканий со стороны руководства, но и положительные экономические показатели. Этому нимало способствовало отсутствие конкуренции: возглавляемое Рубахиным предприятие было единственным ремонтным во всей энергосистеме Урала. Кадры себе Соломон Венедиктович подбирал расторопные и руководил ими толково, не забывая при каждом удобном случае поощрять ударников и сторонников.

Дождавшись заявления Нины Львовны, приказал Ксюше оповестить инженерно-технических работников об оперативном совещании в кабинете директора в два часа пополудни.

— Ну вот, Костян, костяк нового предприятия создан, — объявил он Инночкину. — Погоним волну сверху вниз.

До совещания предложил снабжающему заму пройтись по производственным участкам. Соломон Венедиктович имел обыкновение каждый рабочий день обходить предприятие. Заходить в кабинеты руководителей и специалистов, оценивать обстановку на местах, интересоваться состоянием дел и настроением людей. Он искренне верил в то, что подобные обходы дисциплинируют подчиненных, давая им понять, что директор где-то рядом, что его неусыпное око зорко бдит.

Если бы он узнал, что эти его обходы сотрудники меж собой называли не иначе, как «наезды пахана», то очень бы расстроился. К счастью он оставался в неведении. Почему «к счастью»? Да потому что нельзя отбирать у человека его заблуждения. Без них он подобен древу без корней — нечем цепляться за реальность. Жалким становится и достойным сочувствия.

Инночкин же имел собственное мнение в этом вопросе — даже три:

1. Специалиста учить — дело губить.

2. Судить надо по конечному результату.

3. Поощрять и наказывать только рублем, без всякой лирики.

               Это была тема их постоянных споров, но не сегодня.

После обхода вполне дружелюбные приятели вернулись в директорский кабинет перекусить, выпить чаю, выкурить сигарету. Письмо из «Фортуны» по-прежнему лежало на столе, напоминая о причине затеянной смуты. Рубахин за чашкой чая с бутербродами сделал контрольный звонок домой. Тылы были крепки и надежны — во всяком случае голос жены звучал спокойно, даже доброжелательно.

— Я готовлю на ужин биточки с цветной капустой, — сообщила она. — Но ты, конечно, можешь есть свои любимые пельмени. Если хочешь.

— Да ты что! — притворно удивился Рубахин. — Разве какие-то там пельмени могут сравниться с твоими биточками! В семь буду за столом. Как штык!

Отключив телефон, Соломон Венедиктович прокомментировал приятелю:

— Намедни с братишками засиделся в баре, домой не помню как доставлялся. Утром встаю — мама родная! — благоверная, как сломанный телевизор: изображение присутствует, а звук пропал….

Совещание началось со вступительного слова директора предприятия. Он обожал ораторствовать, и получалось это у него, признать надо, весьма толково.

Сделав суровое лицо и помахав в воздухе письмом из «Фортуны», Рубахин сказал:

— Здесь приказано, мать нашу так: всему персоналу ИТР пройти переаттестацию на предмет профпригодности. Ну и кто выживет, получит соответствующий оклад… Я думаю, ниже нынешнего. Зачем финнам думать о нас, мать иху так?

Аудитория возмущенно загудела.

— Они уже черте че натворили на теплогенерирующих предприятиях, теперь вот до нас добрались….

И снова пауза для реплик с мест.

— Я знаю, что говорю! — Рубахин рубанул воздух ладонью, будто кто-то ему возразил. — Вижу, что в этой «Фортуне» творится, а будет того хуже. И мы тут решили…

Принялся излагать идею создания собственного энергоремонтного предприятия.

— Смело! — кто-то из зала.

Рубахин грудь расправил и широко улыбнулся:

— Меня поддержали все заместители и главные специалисты предприятия. Дело за вами. Не собираюсь никого упрашивать, а просто призываю вас всегда помнить о том, что вы — энергоремонтники. Специалисты! Да вам равных в России нет! Вам надо в ножки кланяться, а эти придурки закордонные удумали переаттестацию! Как в курятнике на предмет яйценоскости. Тьфу! Кто со мной пойдет?

Рубахин все делал быстро — быстро читал, быстро писал, быстро ел и пил, напиваясь быстро, быстро решал и руководил, быстро впадал в гнев и столь же быстро отходил.

— Берите бумагу, доставайте ручки, пишите заявления на увольнение.

Народ ударился в эпистолярии, а Соломон Венедиктович сел в свое кресло, играя бровями. Начальнице отдела кадров Чирковой приказал:

— Юлия Павловна, соберите и готовьте приказы. А вы, господа, по рабочим местам — и до конца дня занесите в ОК заявления своих подчиненных. Не бывать нам под финнами!

— Хорошо, Соломон Венедиктович!

— Скажите рабочим от моего имени на новом предприятии у всех зарплата будет в полтора раза выше. Слово Рубахина!

— Прямо сейчас и займемся, Соломон Венедиктович…

— Пока оформляются учредительные документы, все в оплачиваемых отгулах.

— Ура командиру!

Прошел час.

Рубахин нажал кнопку селектора:

— Юлия Павловна, много сдано заявлений?

— Ни-од-но-го!

Приятели переглянулись.

— Совсем распоясался народ, — тяжело вздохнув, сказал Рубахин. — Эти чумазые проституты думают, что директор у них не рыба, не мясо, а с капустой пирожок. Ждут, что я им в ножки буду кланяться….

Переварив обиду непродолжительным молчанием, Соломон Венедиктович изрек:

— А мы поклонимся, не сломимся — игра стоит свеч.

Подмигнул Инночкину:

— Волна сверху разбилась о твердолобые скалы, так мы под ними почву шатнем.

— Как это?

— Как в анекдоте.

И рассказал:

— Врач пациента спас, тот: «Чем вас, доктор, отблагодарить?». Мужик со «скорой» видит — палаты у больного навороченные и, боясь продешевить, «Отблагодарите, — говорит, — по-божески». В ответ: «Хорошо, доктор. Буду за вас молиться».

— В че тут суть?

— А в то: что сухая ложка горло дерет.

И по селектору:

— Нина Львовна, всю наличку кассы ко мне.

Инночкину:

— Сади торопыг своих на колеса, чтоб через сорок минут в столовой были накрыты столы для банкета по случаю создания многопрофильного предприятия «Рубин».

И снова в селектор:

— Ксюша, объяви по участкам: в 16-00 в столовой банкет всех сотрудников нового предприятия. Приглашаются все желающие. Вход по заявлениям на работу.

— Многопрофильное предприятие? — удивился Костя. — Ты говорил об энергоремонтном.

Рубахин вознес к потолку палец:

— Думать надо на перспективу. А название не удивило?

— «Рубахин-Инночкин»? Годится.

Вошла Шулленберг с деньгами — вышла без них.

— Ну, давай, Костян, шевели батонами: закуска, выпивка, музон — чтоб все честь по чести. Людям надо угодить.

Идея сработала. Не организовано, но вереницей народ потянулся в отдел кадров, потом в столовую. И там, и там возникли очереди: Юлия Павловна принимала заявления на увольнения, а инспектор ОК Галочка Гончарова — на прием.

В начале пятого часа дня в столовую вошел С. В. Рубахин. Весь коллектив возглавляемого еще им предприятия собрался за накрытыми столами.

Соломон Венедиктович был краток:

— Дорогие коллеги! Сегодня вы приняли мужественное и верное решение. Вы надеетесь, а я уверен, что все плохое останется у нас позади, а впереди будет только хорошее. Желаю всем на новом поприще успешной работы, результатом которой станет наше общее процветание. Не знаю, как вы, друзья, а я уже просто задолбался работать на дядю чужого.

Все дружно поддержали директора.

— Хочется спокойно жить и трудиться. Хочется счастья семье и России!

По бурным аплодисментам, переходящим в овации, седовласые ветераны производства вспомнили длинные пустые речи густобрового, как Рубахин, Леонида Ильича и прослезились. Выпили, целоваться полезли. Соломон Венедиктович чуть не пал жертвой своей популярности….

Вокруг Константина сбилась малолюдная непьющая компания. Обсуждали пафосную речь директора, соревнуясь в острословии. Нина Львовна доверительно склонилась к Инночкину, предоставляя ему великолепную возможность заглянуть в вырез ее платья:

— Давайте поговорим о чем-нибудь приятном! Например, о том, кто как планирует провести отгулы.

Костя демонстративно отвел глаза в сторону:

— Ну, у меня-то отгулов не будет.

— У вас-то понятно, а у других?

— Поеду к теще в деревню. Лес рядом, речка, сугробы — сказка! А воздух какой!

— Я буду дома сидеть. Балбесами своими займусь — оболтусами растут.

— Так, оболтусы или балбесы?

— Какая разница!

— А для меня понятия отдых и планы несовместимы — доверюсь судьбе…

Полностью дошедшая до кондиции основная масса сотрудников понукала выпить:

— Кто родился в ноябре, вставай, вставай, вставай…

— Ну, мне пора, — засобирался Инночкин. — Кажется, оргия начинается.

Но не успел уйти без скандала — уже у дверей тормознул его изрядно «уставший» Рылин и погнал с места в карьер:

— Что за херню вы затеваете с Рубахиным?

Рылин-мурылин, — машинально срифмовал про себя Костя, внимательно разглядывая пьяного инженера (ну, правильнее-то главного, но не сейчас) и прикидывая, кто тот по жизни — чудак на букву «м» или просто контуженный.

— А он разве не толково объяснил?

— Получается: вы с директором умные, а остальные не очень? Но я вам не мальчишка, чтобы мною крутить! Или думаешь, что ты здесь самый крутой?! Так я таких об колено башкой…

Чудак на букву “м”, без вариантов, — определился Инночкин.

Рылин сознательно шел на конфликт. Как человек неглупый, догадывался, что неспроста Рубахин затеял возню — в буржуи собрался. Но Соломошка ему не по зубам, а вот эта его конечность правая… Больше всего ему хотелось подраться с Инночкиным прямо здесь и сейчас — при всем честном народе. С нанесением друг другу телесных повреждений легкой и средней тяжести. С привлечением милиции и судебно-медицинской экспертизы. Вот будет знатный шухер, который собьет спесь с этого выжиги из снабжения и поднимет его (Рылина) в глазах директора. А может быть, и сорвет массовый уход людей от финнов, у которых Рылину больше светило. Он так думал.

А Костя иначе. Косте стало ясно, что спокойного разговора не получится. Можно было утащить буйного молодца в туалет и макнуть головой, куда следует, но как-то не хотелось связываться. Опять же — зима на дворе, в коридорах ощутимо сквозит, он же, бедолага, простудится.

Был и другой способ — пожестче. Пара хороших ударов сбивала пьяную удаль не хуже холодного душа. Но Рылин еще не перешел той грани, после которой у Кости начинали чесаться кулаки. Не вдаваясь в детали и уточнения, Инночкин сообщил главному инженеру о своем желании попрактиковаться в хирургии:

— Еще пару слов таким тоном, и я натяну тебе глаз на жопу да заставлю моргать.

Может быть, и удалась эта уникальная операция, но ей помешали.

Атакованный грудь в грудь Н. Л. Шулленберг Рылин хрюкнул и вмялся в стену. В этой позе ослаб, улыбнулся клинически, а отпущенный на свободу, походкой подзагулявшего матроса поплелся к столам в поисках свободного стула.    

— Я так и знала, что все закончится скандалом, — сказала Нина Львовна, догнав Инночкина в коридоре. — Как с ними Соломон Венедиктович управляется? Воистину тяжела шапка Мономаха!

Негаданный наследник великого князя добросовестно отдувался.

На пиру-то, как в бане — все равны. Да ему не впервой!

— Командир! — вопил какой-то мужик, наваливаясь на стол. — Дай я тебя поцелую.

Соломон Венедиктович погрозил ему пальцем.

— А с чухонцами целоваться в лом?

— Так-то оно так, но если по правде, то совсем и не эдак, — закатал губы ремонтник.

Хорошее выражение, надо будет запомнить, — подумал Рубахин и крылато добавил к портрету рабочего. — Гвозди бы делать из этих людей — не было б в мире тупее гвоздей!

От сухощавого старичка, подсевшего с боку, так и веяло праведным гневом.

Что-то тут не так, — почувствовал Соломон Венедиктович и напрягся. — Какой-то «перенапряженный» дед.

— Если помните, меня зовут Каблуков Петр Петрович. Да разве ж всех упомнишь! Вон у вас сколько народу.

— А меня Сема Рубахин.

— Я знаю. Если позволите, начну издалеча.

— Надеюсь не со времен закладки первого камня в фундамент ЧТЗ?

— Мой отец погиб на финской войне.

— Ага! Начинаю догадываться…

— Ни в жисть не угадаете. Я этих финнов жду, не дождусь — у меня для них бомба припасена. Вспомнят, сволочи, Петра Каблукова! Обоих нас с батей вспомнят.

Петр Петрович потряс в воздухе кулаком и умолк.

— А от меня-то чего вы хотите? — спросил Рубахин.

— Ничего особенного. Просто прошу оставить в охранниках здесь и принять в новое предприятие.

— В качестве…

— Ну, скажем, подрывника-диверсанта.

— Ага! — Рубахин отстранился от говорившего и окинул его внимательным взглядом на предмет адекватности и вменяемости.

— В случае трагической гибели оклад мой прошу выдавать жене — Каблуковой Марии Тихоновне, — старик даже всхлипнул.

Если вдуматься, подумал Рубахин, то дед молодец — настоящий патриот-партизан!

Подскочил Барашкин, глаза закатил:

— Шеф! Шеф! Такое событие. Кино и цирк в одном флаконе!

Рубахин от деда улизнул:

— Пойдем в коридор, курнем — расскажешь.

Барашкин поведал:

— Мне сейчас с ЧеГРЭСа приятель звонил. Появился у них в офисе какой-то мужик, представился инспектором по кадрам из «Фортуны». Кто-то его там узнал, подтвердил — действительно, бывший кадровик из «Челябэнерго». Ну, тоси-боси, намекает — любую должность за наличку у финнов. Посыпались баксы. Он их собрал, списки составил кандидатов в руководители и укатил. Как оказалось, с концами пропал. А сегодня из «Фортуны» письмо пришло — экзаменация всего без исключения поголовья на профпригодность. Теперь эти лопухи — по три соискателя на одно место — бьются в истерике: и деньги мошеннику впарили, и переаттестации не избежали.

— Нет героя без геморроя! — улыбнулся директор. — Если б тебя искушали, Абрамыч, какую себе должность купил?

— Хватит с меня одного искушения, — помрачнел замдиректора по производству.

Рубахин понял о чем он. По административному положению Мустафа Абрамович является первым замом, но фактически право подписи документов в отсутствии директора у его заместителя по снабжению. И оклад у Инночкина гораздо больше.

Люди бывают разные — худые и толстые, вредные и не очень, скупые и щедрые, доверчивые и подозрительные, храбрые и трусливые, работящие и ленивые, раскованные и комплектующие… Желающие могут продолжить перечень до бесконечности.

Вредные, скандальные и чересчур дотошные работники не нравились Рубахину патологически. Собственно говоря, все перечисленные категории мало кому из руководителей нравятся. Скорее всего — не нравятся никому. Но у Соломона Венедиктовича была своя метода по выявлению таковых с последующим устранением. Для того он и «опускался» до пьянства в своем коллективе — когда подчиненный вдрыбаган и интересуется у начальника: «Ты меня уважаешь?».

Даже сегодня, на банкете по случаю, он приглядывался и выявлял кандидатов в «гугеноты Варфоломеевой ночи». Рубахин это называл «сталинским методом». Как-то услышал, что Вождь Всех Народов спиртным накачивал своих соратников, потом, слушая их пьяные бредни, делал выводы и подключал Берию.    

А веселье уже расплескалось по всей конторе. Кто-то где-то плясал, кто-то пел или пил из горла, стоя в кругу. Парочки целовались. Рылин поправлял здоровье в туалете: он то блевал в писсуар, то умывался холодной водой — здоровье поправлялось медленно.

Рубахин, увидев свое отражение в зеркале над раковиной, вдруг показал ему оттопыренный кверху средний палец правой руки.

Толи о финнах сейчас вспомнил, толи о биточках жены….

Это была совсем ничего не обещающая встреча. Случайно столкнулись в дверях магазина студент Инночкин и его преподаватель Вербицкая — она с авоськами, он за пельменями шел, угнетаемый голодом.

— Давайте я вам помогу.

И поднялись в квартиру одинокой женщины — она с желанием отблагодарить знакомого парня ужином, он с желанием принять ее благодарность. Поели, попили кофе, послушали классическую музыку…

— Что это было?

— Бах. Доступный и гармоничный Бах. Тебе он понятен?

Чтобы не врать:

— У вас отличный вкус.

— А что ты любишь из классики?

— Мне, пожалуй, пора.

Инночкин встал.

— Как скажешь, — Клара Оскаровна заметно погрустнела, и Косте захотелось сказать ей что-нибудь хорошее.

— Спасибо за ужин, все очень понравилось, особенно музыка.

— Тебе спасибо. Так приятно провести вечер в чьей-то компании…

— Переезжайте в общагу, — пошутил. — Там этого добра…

— Много не надо. Достаточно одного, но хорошего, — Вербицкая подошла вплотную к Инночкину и неожиданно обвила свои руки вокруг его шеи.

Костя мягко попытался освободиться, но хрупкие на вид руки Клары Оскаровны держали его крепко.

— Мне так хочется, чтобы ты остался у меня еще ненадолго, — губы у доцента и кандидата экономических наук были горячими, и слова они произносили обжигающие. — Думай обо мне что хочешь, только не уходи.

Что же мы делаем? — хотел сказать Инночкин, но не подвластные разуму руки его уже обнимали женщину, а губы тянулись к ее губам. Поцелуи с одновременным освобождением друг друга от одежды продлились не более минуты. Затем Клара Оскаровна увлекла Костю через коридор в спальню.

— Я твоя, — сказала она, извиваясь в его объятиях, и больше ничего не говорила, только постанывала от наслаждения.

В глубине души Инночкин понимал, что никакая это не любовь: им просто-напросто пользуются — ну, да и пусть!

— Это называется — нечаянная радость, — сказала Вербицкая, когда они, наконец, утолили страсть. — Ты сердишься на меня?

— Нисколечко не сержусь, — ответил Костя и не соврал.

Какой смысл сердиться на соблазнившую тебя женщину? В конце концов, им обоим было хорошо друг с другом, Ему, во всяком случае, точно было хорошо. Даже очень.

— Это хорошо, — Клара приподнялась на локте и посмотрела Инночкину в глаза. — Ты придешь еще?

— Не уверен, — ответил Костя.

— Почему? — тонкие брови хозяйки квартиры взметнулись вверх. — Я слишком торопилась, да? Извини, просто у меня больше года никого не было. В следующий раз буду вести себя как надо. Ты оценишь.

— Да не в этом дело. — В подобной ситуации было просто невозможно не обнять женщину и не привлечь к себе. — У меня ведь девушка есть.

— Странно было, если бы у тебя ее не было — такой парень! — сказала Вербицкая, прижимаясь к нему всем телом. — Но я ведь ни на что не претендую, только на встречи… Иногда.

— Я буду себя чувствовать предателем по отношению к ней.

— Да, это проблема, — вздохнула женщина. — Скажу для сведения — я люблю жить одна и не собираюсь жертвовать своим одиночеством, чтобы не пришлось считаться с чужими привычками и желаниями. Когда-то очень хотела завести ребенка, но выяснилось, что мне и это не под силу, поэтому внебрачных детей от меня можешь не опасаться. Для бесед по душам и поездок на море у меня есть подруги…

— Тогда зачем тебе я? — полушутя-полусерьезно спросил Инночкин.

— Исключительно ради секса.

Костя уже достиг того возраста, когда начинаешь понимать, что секс не может быть просто сексом и не влечь за собой ничего. На самом деле с секса все только начинается — и настоящие отношения, и взаимные обязательства, и осложнения с неприятностями.

Правильнее всего было встать, молча одеться и уйти. Навсегда. И при встречах в универе коротко, по-деловому здороваться, не более того. Но подумать легко, а сделать трудно. Хотя бы потому, что подобное поведение было бы невежливым по отношению к милой, очень симпатичной и явно расположенной к нему женщине, которая пригласила его в гости, накормила, угостила вкусным кофе, развлекла музыкой и напоследок показала ему «небо в алмазах». Оттолкнуть ее и начать одеваться было невозможно. Раньше надо было отталкивать. До того, как... Но и просто лежать тоже было тяжело — чувство недовольства собой нарастало и могло спровоцировать взрыв.

Положение спасла Вербицкая — если, конечно, это можно было назвать спасением.

— Ты все же сердишься, — тихо сказала она и замолчала, то ли ожидая ответа, то ли обдумывая следующую фразу.

Инночкин молчал.

— Ты больше не придешь...

— Наверное — да, — «наверное» Костя вставил из вежливости. — Не приду.

— Тогда я сейчас возьму от жизни все, что она способна мне дать, — женская рука скользнула вниз по животу парня, проверяя, готов ли он к новым подвигам.

Для того чтобы немедленно встать и уйти, надо быть святым-пресвятым.

Семь бед — один ответ! — рассудил Инночкин и ни о чем больше не думал...

На завтрак Клара разогрела в микроволновке пиццу, которую они пошустрому съели и выпили кофе….

Потом поехали в универ.

Прошло десять лет.

Рубахин подкинул Костю до банка, пообещал заехать по звонку, но расставаться не торопился:

— А с госпожой Вербицкой у тебя что-то было или только складываются предпосылки?

— Хорошая сегодня погода, — ответил Инночкин, покидая салон. — Солнце светит в синем небе, птички поют, травка зеленеет. Чувствуешь, какой свежий воздух? Как за городом….

— Чувствую, — ответил Рубахин. — Дышу полной грудью. И не стоит так напрягаться; просто подумал: раз ты примерный семьянин, то мог бы я погрешить за тебя — мне не впервой. Тем более по возрасту она мне более подходящая.

Печально все это, — думал Инночкин, поднимаясь по ступеням в банк. — Даже умные люди не могут без пошлости воспринимать существующее бытие.

Когда-то, еще в студентах, Костя склонен был верить в то, что окружающий мир устроен разумно и логично. По мере взросления и накопления опыта, особенно делового, он все больше и больше убеждался в том, что никакой логики в устройстве мира нет. Есть только хаос и определенные причинно-следственные связи, большей частью — неподвластные разуму.

Самое стройное и грамотное, на его взгляд, объяснение придумали индусы. Поступки, совершенные в одной жизни, влияют на все, что творится в другой. Индус бы ответил Рубахину на его закидон — будешь злоупотреблять этим, в следующей жизни станешь пенисом. А Костя не смог.

Госпоже Вербицкой, сказали в банке, занездоровилось, и она уехала домой.

Инночкин позвонил Кларе.

— Что с тобой?

— Мой грех! — повинилась она, совершенно не удивившись звонку Константина. — Что-то неважно себя почувствовала и сачканула. Все документы твои готовы — я их с собой забрала. Приедешь? У меня сейчас просто нет сил снова выходить из дома. Как вернулась с работы, пала трупом и думаю — кто бы мне ужин приготовил? Если хочешь, я завтра встану пораньше и к восьми подвезу тебе эти проклятые бумажки, а?

Последняя фраза была сказана с такой надеждой на то, что слишком рано вставать не придется, что только конченая сволочь могла сказать: «Хорошо, привози утром».

Инночкин не был сволочью, тем более конченой. Поэтому он ответил:

— Я сейчас возьму пельменей и спасу тебя от голодной смерти. Или пиццу?

— Из твоих рук даже яд. Жду.

Затем Костя отказался от услуг Рубахина — не хотелось пошлости слушать, и поймал такси: свой авто на профилактике в СТО. Подумав о Соломоне Венедиктовиче, поймал себя на мысли о том, что пьяный Рубахин нравится ему гораздо больше трезвого — никакой заносчивости, никакого апломба, никакого негатива в отношениях с окружающими. Напротив — сплошной позитив. Да он и сам на лесть подчиненных «Золотой вы человек, Соломон Венедиктович!» говорил без бахвальства: «Когда выпью — да!»

— Как ты вовремя! Молодец! — похвалила Клара, открывая дверь.

В прихожую тут же потянуло запахом свежей выпечки, к которому примешивались ваниль и корица.

Несмотря на заявленное «нездоровье», Вербицкая была не в халате, как ожидалось, а при полном домашнем параде — кремовая трикотажная блузка, светло-коричневые бриджи с завязками на поясе, легкий, естественный, без ярких красок макияж.

— Я испекла сметанный кекс с изюмом, — придав голосу заговорщицкий оттенок, словно речь шла о чем-то запретном и оттого еще более желанном, сообщила хозяйка. — Можешь считать, что старалась к твоему приезду. Так что ты просто обязан попробовать.

— А это куда? — пакет пельменей в руках.

— В морозилку или домой увезешь.

Кекс, стоявший посреди стола, уже успел остыть до той кондиции, когда его можно есть.

— Чай? Кофе?

— Чай, и покрепче, пожалуйста, — попросил Инночкин.

Незаметно для себя Костя слопал почти весь кекс. Хозяйке досталось всего два кусочка, но она не была в претензии.

— Я так радуюсь, когда моя стряпня кому-то нравится, — сказала она. — Иногда накатит: испеку что-нибудь и везу утром на работу, народ угощать. Хлопот на копейку, а удовольствия на миллион.

— В следующий раз, когда что-нибудь съедобное в банк привезешь, не забудь и меня пригласить, — напросился Инночкин.

— Я тебя уж не раз приглашала заглядывать на чашку чая, когда захочется. Только ты такой деловой….

— Ну а как же! Семью кормить надо.

Вербицкая поджала губы:

— Разумно. Только давай об этом не здесь и не сейчас. Еще хочешь чаю?

— Полчашки.

— Мужчины такие странные..., — Клара налила гостю чаю, отставила чайник в сторону. — Почему неудобно приходить в гости, если женщина приглашает? Почему нельзя получить максимум удовольствия от общения, если хочется? Почему, если нет никаких осложнений, их надо придумывать?

— Сама запрещаешь и сама начинаешь. Да будет тебе известно: я женат…

— Знал бы ты, как приятно соблазнять серьезных мужчин с моральными принципами! — рассмеялась Вербицкая. — Даже если известно, что ничего не получится, сам процесс увлекает и развлекает. Да ладно, не хмурься, тебе не идет суровость, ты и без нее красивый. Допивай чай и пошли смотреть бумаги — Ланселот же за ними прискакал.

Последняя фраза Клары была буквально пропитана сарказмом, но Инночкин предпочел его не заметить. Допил, как ему было велено, чай, и потопал за хозяйкой в ее кабинет.

«Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними», — сказал римский поэт Овидий в год рождества Христова.

За прошедшие десять лет кандидат наук и доцент кафедры экономики Южноуральского государственного университета Вербицкая Клара Оскаровна, отчаявшись защитить докторскую диссертацию, поменяла место работы. Теперь она в «Альфа-банке» заведовала кредитным отделом. Приобрела права и машину «Альфа-Ромео», новую квартиру в новом доме нового спального района города. Только статус незамужней женщины не поменялся. Да и сердечная привязанность тоже.

Инночкин закончил университет, поработал на стройках, приобретая навыки. Женился, купил две машины — себе и жене, квартиру в центре города. Теперь он совладелец и финансовый директор процветающего предприятия «Рубин». Жизнь задалась — можно сказать расхожею фразой, или по-рубахински: мужик решил — мужик сделал; респект ему и уважуха!

Документы действительно были готовы. Инночкин полистал для проформы.

— Я молодец? — Клара подставила щеку для поцелуя. — С тебя причитается.

— Хочешь заставить меня мыть посуду?

— Да ты че? — округлила хозяйка глаза. — До таких интимностей между нами вряд ли когда дойдет. Я хочу лишь, чтоб ты был так любезен, помочь мне растрясти жирок.

Мнимые излишки жира были продемонстрированы столь соблазнительным образом, что устоять было невозможно. Впрочем, Инночкин и не собирался себя сдерживать. Назвался груздем — цепляйся на вилку!

— А потом мы обсудим еще одну тему, — пообещала Клара, исступленно целуя гостя. — Давно хотела поговорить.

— Если у тебя останутся силы, — плотоядно усмехнулся Костя.

— Останутся. Сегодня ты будешь просить пощады....

— Нет, ты, — упрямился Костя, стягивая с нее одежды.

— О, пощади меня, мой господин — ты же добрый такой…

— Это тебе так кажется, или ты хочешь в это верить! На самом деле — я холодный и расчетливый мерзавец, преследующий своекорыстные цели…

— Да ты, я вижу, проблемный парень!

— Отнюдь — кто мне не создает проблем, со мной проблем никогда не имеет.

Многолетняя привычка жить на два дома давно уже вытравила из Инночкина угрызения в стиле — мачо ты, кобелячо. Утолив первый натиск страсти, он лежал закинув руки за голову и ее проветривал — не думая ни о чем. Клара нежно теребила его ключицу.

— Слушай, мы вместе уже десять лет. Наверное, это любовь. Ты чему улыбаешься?

— Тому, как причудливо в тебе сочетаются романтизм и практицизм.

— Да — я практичный романтик, — кивнула Вербицкая. — И помечтать люблю, и деньги считать умею. Женщина двадцать первого века.

Инночкин внезапно почувствовал себя не очень молодым. Ощущение, если честно, не из приятных. Бизнесмена работа обязывает держаться солидно — это, во-первых. А во-вторых, когда называют по имени-отчеству, поневоле прибавляешь себе годков. В-третьих, любовница на семь лет старше — даже Рубахина это цепляет.

Впрочем, нашел успокаивающее — зря он кручинится, его ж сегодня в магазине дважды молодым человеком обозвали. Так что не все потеряно в жизни...

— Знаешь, никак не могу привыкнуть к тому, что ты уже папа! — глаза Клары повлажнели. — Я ж тебя еще…

— Вот таким помнишь! — Инночкин слегка развел в сторону ладони, показывая, каким именно его помнит любовница с десятилетним стажем.

— .. студентом далеко не прилежного поведения.

— Ага, теперь скажи, что я тебя силой взял, и ты меня хотела за это отправить в тюрьму.

— Дохамишь сейчас — повторить заставлю.

— А понравилось?

— Да уж…! Прибежал, перекусил, перепихнул — все наспех, по-быстрому: не успел вставить, как уже кончил. Дома так же? Смотри, привыкнешь — а эту привычку перебороть трудно.

— Ты чего? — Костя изумленно. — Какая насекомая укусила?

Несколько минут лежали молча, холодно соприкасаясь обнаженными телами.

— Ты хотела об этом поговорить?

— Ты прости меня. Я поплачу — ладно?

Клара уткнулась носом в его предплечье и зашвыркала носом, и завздрагивала телом. Спасибо, что не голосила. Инночкин погладил ее по роскошным волосам.

— Я понимаю — усталость, нервы, одиночество…

Женщина покивала головой, изображая согласие и полную покорность судьбе.

Инночкин, по привычке доверяться рассудку, а не эмоциям, просчитал ситуацию. Клара не гонит его — это плюс. Упрекает, любит значит — это с одной стороны вроде как плюс, если закрыть глаза на то, как упрекает и чем; если не закрывать — тогда большой минус. Ему — молодому и самолюбивому. Но сам-то он знает, что с ним все в порядке — и этот плюс пересилит все минусы.

А вобщем-то, какая-то идиотская театрольно-киношная ситуация. И Клара так на себя не похожа. В конце концов, Инночкин пришел к выводу, что ничего изменить он не в силах: сама затеяла инцидент, сама пусть разруливает.

Мышление странным образом раздвоилось: мысли уже потянулись к документам, подготовленным для него Кларой, а какой-то участок мозга все еще «переваривал» внезапную слабость в ее поведении.

О чем сейчас думает? Молча лежит, не требует утешения. И на том спасибо. Не потому, что он, Инночкин Костя, черствый по жизни человек. Просто он знает — все утешители врут, все утешения — ложь. И Клара знает — сама говорила. А жизнь, — считают великие — на десять процентов состоит из того, что с нами происходит, и на девяносто процентов из того, как мы на это реагируем.

— Знаешь, чем умный человек отличается от дурака? — Клара справилась со своими чувствами, и голос ее стал почти нормальный, снисходительно-поучительный, преподавательский. — Тем, что знает, что ему надо.

Не зная к чему она, Инночкин осторожно:

— Пустячок, а приятно.

Потом, подумав:

— Но человеку свойственно ошибаться.

И все-таки не угадал.

— Скажи, чего ты хорошего нашел в бизнесе? — Клара подняла голову, подперла ее рукой, согнутой в локте, и заглянула Инночкину в глаза. — Строил бы себе да строил… Это ж красиво — новые здания, нестандартные архитектурные решения. Поэзия плюс романтика! Чему улыбаешься?

— Ты, конечно, права, но…, — замялся Костя. — Знаешь, как больно сердцу, когда стройка замирает от недостатка средств. Самое поганое ощущение — строили, строили и… и ни хрена не построили!

Он хотел добавить еще пару соображений, но вместо этого оборвал себя на полуслове и закрыл глаза, словно увидел внутри нечто интересное, доселе невиданное.

— Я поняла тебя. Но менеджмент предприятия и бизнес — это наука. Тебе надо учиться, дорогой.

— Да я сейчас, — усмехнулся Костя. — Только штаны натяну.

— Я серьезно.

— Серьезно хочешь сделать из меня дипломированного финансиста?

— Сначала студента.

— Тебе напомнить дату моего рождения?

— Не надо. Какое сегодня число, я и так помню.

— Давай рассказывай, что ты задумала?

— В обиде не будешь: я-то уж знаю, как угодить таким крутым перцам, как ты.

— Какая интрига! Ну, не томи!

В Библии сказано: «Всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». А вот Инночкину без этих манипуляций от Всевышнего подвалило — не много, не мало, а направление от «Альфа-Банка» на обучение в Кембриджский университет. Вот так!

— У вас своих идиотов мало? — не поверил Костя предложению.

— Идиотов полно, — вздохнула Клара. — Еще бы — Британия! Только там учиться надо, а не по Пикадилли гулять с певичками. Без диплома приедешь, денежки банку придется вернуть.

— И мне?

— И тебе.

— Что за причуды?

— Это из национальной программы подготовки менеджерских кадров высшего звена. Перед правительством и ЦБ прогнуться хочет наше руководство.

— Вот даже как! А при чем же здесь я?

— Балда! Это же очень демократичный шаг — отправить клиента банка, а не сотрудника. Характеристику я тебе напишу подходящую — мол, сама надежность и предприимчивость. Направление от предприятия — ну, это уже твоя забота. Да и в Администрацию заскочи — ты говорил: у тебя там приятель — попроси рекомендацию, лишней не будет. Три документа — и ты в Кембридже. Господи, Костя, как я завидую!

— Так и ехала бы сама.

— Это не вежливо с твоей стороны напоминать о моем неперспективном возрасте.

— Прости. Ты считаешь, мне по силам получить диплом Кембриджского университета?

— Ни грамма сомнений. А в отпуске я прилечу к тебе в Англию, и мы прошвырнемся по Пикадилли — ну, как та, которая ускоряла шаг. Представляешь? Эх, ты! Ни на грош романтики! Действуй, любимый — мысленно я с тобой!

Выйдя от Клары, Инночкин всей душой и телом ощутил приближение праздника. Радость проявлялась во всем — в улыбках девушек, в слабом ласковом ветерке, в солнечных бликах отраженных от стекол окон и витрин. Даже милицейский патруль, проверявший документы у двух «нацменов», делал это как-то добродушно, если не гостеприимно — добро, мол, пожаловать, дорогие гости, в град стольный Южного Урала.

Приветствуя мир все увеличивающейся в размере улыбкой, Костя позвонил Рубахину.

— Ты где? Подъезжай — документы со мной.

Пока ждал, купил и с наслаждением уплел эскимо, укрывшись от солнца под раскидистым кленом и пытаясь постичь его возраст. По всем приметам выходило, что не менее ста лет. Живуч, старина!

Рубахин то ли наугад пошутил, то ли был в курсе миграций Инночкина.

— Ожидал увидеть тебя перемазанным губной помадой, а не мороженным.

— Сейчас помада не мажется, — с наигранным сожалением ответил Костя. — Я проверял.

— Ты сияешь, как только что отчеканенная монета. Тебе в банке выдали премию?

— Представь себе: да — посылают учиться за их счет.

— Куда?

— В Кембридж. В Англию. На два года.

— О, Господи! Костян, с тобой все хорошо?

— Нормалек!

— Ты решил сдернуть с «Рубина»?

— Да с чего ты взял? Ты же сам говорил: надо работать на перспективу — расширять горизонты, выходить на международные стройплощадки. А для этого надо знать правила их игры. Чего не понятного?

— Это тебе Вербицкая удружила?

— Нам, Соломон — мне, тебе и «Рубину».

— Значит, командировочка на два года?

— Не командировка, а мечта. Сказка! Песня!

— Чувствую, потеряем мы тебя: заграница всегда портила русских людей.

За разговорами приехали в офис. Рубахин заказал Ксюше кофе, а Инночкин открыл Интернет. Нашел сайт Кембриджского университета, факультет экономики и бизнеса.

Рубахину:

— Вот, что тут написано о его выпускниках — слушай, вникай: «Хозяева своего дела, обладающие сборником тех качеств, которыми должен владеть настоящий боец, твердый в своих решениях и непоколебимый в своей стратегии. У них есть способность к логическому мышлению, которую иногда называют математическим складом ума. При всей своей доброжелательности они очень хитры и своего не упустят».

Генеральный директор МП «Рубин» поперхнулся кофе:

— Ага, вот где собака-то покопалась — «…хитры и своего не упустят».

— Ну, это ж реклама. Хотя…

— А я тебе вот что скажу — и не обижайся: как другу. Мои приятели и знакомые вобщем-то лестно о тебе отзываются — молодой, умный, напористый. Но вот не вписываешься ты в их компанию. И это плохо. Бизнес делают не только в офисе, но и в сауне, и в шашлычке. А ты не пьешь, к бабью равнодушен — и как же ты с ними общий язык найдешь? Хочешь совет? Учись жить, Константин, а не этому, как его? — менеджменту. Давай в конце лета махнем на Карибы семейно в кампании. Бабам шубы купим, ребятишкам компьютеры, сами оттянемся всей душой.

— Не катит. Сгоняй один до сентября, а потом на два года забудь про отпуск. Ну, а подарки… В шубе неудобно управлять машиной, двух «нотиков» в доме хватает, а на море акулы людей пожирают — вконец распоясались зубастые сволочи — почитай газеты.

На некоторое время в кабинете генерального директора «Рубина» повисла напряженная тишина. Костя, гоняя по скулам желваки, сверлил приятеля взглядом на предмет положительного ответа. И тот сдался.

— На два дня, на два дня вы забудьте про меня, — пропел Соломон Венедиктович и хмыкнул, покрутив головой. — Ну, делай, как знаешь, а мне в лом твой отъезд.

«Где поют — ложись и спи спокойно: кто поет, тот человек достойный» — вычитанное где-то утверждение Костя считал абсолютно ложным. Ему не раз приходилось встречать совершенно недостойных людей, обладавших недурственными вокальными способностями и любивших петь. Но это был не тот случай — сейчас согласие Рубахина многое для него значило.

— Ну тогда, с твоего позволения, готовлю в «Альфа-Банк» наше представление? И будь уверен — ни «Рубину», ни державе за меня не будет стыдно.

Рубахин покачал головой, что можно было бы расценить и как знак согласия и как осуждение. Выберем среднее — осуждающее согласие или согласное осуждение. Инночкин тут же зашуршал клавиатурой, а Соломон Венедиктович потянулся в кресле:

— Знающие люди говорят: англичанки — зеленоглазые блондинки, похожие все на Милен де Монжо. А, ну да ведь ты туда с семьей, наверное? Пожалеешь…

— А сами англичане знаешь как говорят, — ответил Костя. — С утра выпил — весь день свободен.

— Разумно. Надо запомнить.

Костя нажал кнопку селектора:

— Ксюш, с принтера принеси, пожалуйста, документ.

Достал из кармана мобильный, нашел запись «Ксенжик», сделал вызов.

— Привет, старина, говорить удобно?

Владислав Ксенжик был институтским однокашником — после учебы попал в министерство строительства правительства области и сидел там, год от года повышая должность. Когда-то Костя выручал его, студента-ботаника и такого зануду, про которого говорят: и в курином яйце найдет клочок шерсти, из передряг, теперь Владислав Романович манил однокашника под свою высокую руку.

— Ты надумал и хочешь меня обрадовать?

— Нет. Но мне от тебя кое-что нужно.

— И что же?

— Не по телефону. Давай встретимся.

— Подлетай. Я уже почти свободен.

— Я без колес.

— Отвезу, — это Рубахин.

И отвез. Костя Ксенжика снова вызвонил.

Присели в скверике у Администрации.

— Мой племянник собирается в ЮРГу на наш факультет, а я его отговариваю.

— Почему? — Костя припомнил в каком году они поступали и ужаснулся быстрому течению времени. — И как ты его отговариваешь? Какие доводы приводишь?

— Да не модно сейчас, говорю, — вздохнул Ксенжик. — И потом: любой кризис пустяшный стройки сворачивает — сидишь без работы.

— Ты ж не сидишь. А губернатор намедни сказал, что наша-то отрасль самая что ни есть градообразующая в Челябинске: один строитель обеспечивает работой еще четырех человек инфраструктуры.

— За прессой следишь? Это похвально. Но ты что-то хотел.

Инночкин поведал, но по мимолетному недружелюбно-колючему взгляду приятеля понял, что тот не в восторге от просьбы и новости.

— Ты сомневаешься в моих способностях?

— Как ты вышел на них?

— Через Вербицкую. Помнишь, экономику нам читала?

— А! Ну да — у тебя ведь с ней были шашни. Сейчас ей сколько? Не стара наша Клара для дел интимных? Или, как говорится, когда делу надо, и русалка женщина. Так?

Вдох-выдох, — приказал себе Инночкин. — Дышим медленно, глубоко и плавно. Прогоняем раздражение.

Раздражение и не подумало исчезать.

— Да не напрягайся ты — я шучу. Мне уже говорили: ты ловко устроился — банкиршу попехиваешь и кредиты берешь через это дело. Мо-ло-дец! Мы тут сидим….

Зачем они там сидят в правительстве области Ксенжик не успел рассказать.

Сигарета вдруг выпала у Кости из пальцев — неловко дернувшись за ней, он заехал локтем приятелю в солнечное сплетение. Разумеется, совершенно случайно.

Ксенжик согнулся и пал на колени, выпучив глаза и, как рыба, ловя воздух ртом. Наконец, зачерпнув пригоршню в легкие, промычал что-то нечленораздельное.

— Блин, сигарета чертова! Извини, получилось так. Ты в порядке?

— Ну, ты идиот! Голова кружится. Похоже на сотрясение мозгов.

— Откуда они у тебя? Скорую вызвать? Нет? Ну, тогда я пошел. Будь здоров!

Машина Рубахина стояла на прежнем месте.

— За что ты ему?

— Ты следишь за мной?

— Ну что ты, Костян! Хотел посмотреть, с кем ты в Белом Доме дружбанишь.

— Да уж, дружба — козла с идиотом.

— Простите, вы-то кто будете? — с невинным видом осведомился Рубахин.

— Идиот, раскатавший губы.

— А мое такое убеждение — не пристало финдиректору «Рубина» обращаться с просьбами к разной шушере. Твой приятель здесь должностью что-то вроде старшего полового, а гонору — я те дам! Ты, Костян, ко мне обращайся. Али мы не буржуи? Сегодня, между прочим, приглашен в компашку, в которой, по слухам, сам «папа» будет. Разговор затеется, о чем попросить?

Инночкин уважал людей, следующих своим убеждениям — хоть и не было настроения трепаться, сел в машину к Рубахину.

— Так что же вы с друганом-то не поделили? — Соломон Венедиктович решил, что вопрос уместен.

И Костя ответил:

— Плохим пацанам свойственно бить хороших мальчиков, которых родители ставят в пример. Синдром отрицания.

— Это по-нашенски. Вот если б ты еще пить научился, цены тебе не было. Римляне говорили: «In vino veritas», — блеснул эрудицией Рубахин. — Истина в вине! А ты морду воротишь…

— Ищу смысл трезвой жизни, — ответил Костя. — Ты его случайно не видел?

— В моей жизни никогда не было такого смысла, — признался Рубахин, выруливая на дорогу. — Я его и не искал никогда. Тебя домой?

В полдень следующего дня позвонила Вербицкая:

— Поздравляю! У тебя появился соперник.

— И кто он?

— Ксенжик из министерства строительства области. Известна фамилия?

— Да. И что теперь будет? Твой «Альфа-Банк» устроит нам конкурс?

— Безальтернативно поедешь ты. Или я тут для бумаг скрепка? Вези представление от своего предприятия.

— Мне тут Рубахин обещал ходатайство губернатора в ваш банк, да не могу дозвониться — на связь не выходит.

— Было б здорово! Ищи его — время терпит.

Да где ж тебя черти-то носят! — снова и снова набирал Костя номер гендиректора.

А Ксенжик — стервец. То ли нарочно провоцировал, то ли совсем меня в грош оценил. Прав Рубахин — в Белом Доме чем ниже должность, тем больше гонору. Бюрократы — етивашувкорень! Ну, поговорили, ну не договорились, не совсем мирно разошлись. Так он что мне теперь — мстить собрался?

Откровенный выпад Ксенжика вроде бы не обречен на успех — Клара считает. Но, немного подумав, Костя решил, что это дело он так не оставит и что-нибудь предпримет в плане ответных мер. Но не сейчас. Сейчас главное знать — говорил ли Рубахин с «папой» по поводу рекомендации в «Альфа-Банк».

На очередное — абонент выключен или находится вне зоны досягаемости! — покатал на языке словосочетания «Соломон-Болобон, Рубахин-Дурахин» и решил отвезти Кларе представление «Рубина». Хоть что-то пока…

Вербицкая продемонстрировала ему письмо подписанное министром строительства Челябинской области.

— Вот, пошла на должностное преступление — держу у себя и трясусь от страха: вдруг додумаются позвонить управляющему банка.

— А ты сама позвони, — сказал Инночкин и объяснил, что и как надо сказать главному строителю области.

Вербицкая усмехнулась:

— Зачем тебе в Кембридж? Ты уже сейчас законченный интриган.

Но трубку взяла и позвонила в приемную министерства:

— Мне господина Серова. Вербицкая, завотделом кредитования юридических лиц, «Альфа-Банк». Здравствуйте, Александр Петрович. Вот я по какому вопросу: тут у меня направление ваше на Ксенжика… да-да, но дело в том, что у меня на руках ходатайство перед банком от губернатора области за другого господина. Тоже строителя…. Значит, вы не настаиваете? Значит, я правильно вам позвонила? Ну и прекрасно!    

Закончив телефонный разговор, Клара, шумно выдохнув, прищелкнула пальцами:

— Полцарства за кофе! Смотри, дорогой, как руки трясутся. Это у меня от излишней образованности. Скоро и ты будешь таким.

От недостаточной, — подумал Инночкин про образованность кандидата наук, но спорить не стал, а потопал в коридор к кулеру за кофе.

Попив и успокоившись, Клара разговорилась:

— Давай после Кембриджа в мой отдел — к чуткой и доброй начальнице. Поднатаскаешься и на мое место.

— А ты куда?

— Под тебя. В производственном, конечно, смысле.

— Милая, ты же прекрасно знаешь: я — строитель и строить люблю.

— Да знаю я, что и кого ты любишь! Я для тебя — лишь ступень карьеры, орудие, так сказать, производства.

— Ты от меня устала? — Инночкин поднялся. — Как соскучишься, позвони.

Он уже был у дверей, Клара сказала:

— Да это я так, со зла бабского. Знала же, кого полюбила: ты у меня тот еще хам, но хам справедливый — зря в бутылку не лезешь и благодарностью за добро преисполнен. Ты не обижайся — это пройдет.

— Знаю, только не надо меня успокаивать. Я с трехлетнего возраста уяснил, что люди все далеки от идеала. А ты, пока не поздно еще, обрати драгоценное внимание на второго соискателя — молодой, разведенный…

— Ты про Ксенжика?

— Про него.

— Ага, испугался! Вот иди и подумай, как ведешь себя, неблагодарный.

Вербицкая показала Косте язык.

Рубахин отзвонился через два дня.

— Ты прости меня — подзагулял.

— Да все нормально — путевка наша.

— Я про «папу» тебе обещал… «Папы» не было.

— И здесь все устроилось: мы сыграли на его имени — враг разбит и позорно бежал.

Мир наш завязан на балансе черного и белого, хорошего и плохого. Самое опасное состояние — это когда человек восклицает: остановись, мгновение, ты прекрасно! Но мгновение не замирает, а сразу за ним наступает черная полоса шириной во всю оставшуюся жизнь. И от этого не застрахован никто.

Пусть все будет хорошо, думал Костя Инночкин, просчитывая возможные вариации предстоящей учебы в Кембридже, но еще лучше, когда для полного блаженства или окончательной и громогласной победы всегда не хватает какой-то малости. Так надежней….

Прошло два года и еще немного.

— А вот и наш Диккенс воротился из Англии! — встретил Костю на пороге офиса не самой широкой из своих улыбок Рубахин.

— Что-то не так? — рука, протянутая для рукопожатия, повисла в воздухе.

— Да все не так. Проходи, садись, закуривай. Сейчас на оперативку соберутся специалисты — сам и услышишь. Давно приехал?

Костя присел, закурил, ответил:

— Четыре дня как в России. Из них два в Челябинске. Визиты к родне, туда-сюда…

— Теперь на работу? Ну, молодец ты — вовремя: у нас тут сплошной завал.

На этот «завал» горечи у Рубахина скопилось достаточно — он бы весь день ее изливал, но тут отворилась дверь, и из приемной в кабинет потянулись специалисты.

Рубахин открыл совещание.

— Ошибки строителей бывают разные — некоторые можно исправить за счет резервов предприятия, а за иные надо сразу отрывать головы. Вот по Тобольску… Что нам скажет уважаемый Мустафа Абрамович? Почему от финнов в адрес нашего предприятия летят рекламации за рекламациями? Почему мы в сроки-то не укладываемся? Если наш объект передадут в другие руки, мы ни хрена не получим от вложенного и заработанного. Вы это-то понимаете, горе-строители?

Барашкин, при упоминании его имени гендиректором, встал и молча стоял в ожидании паузы.

Рубахин кивнул ему:

— Ну, говори.

— А я с самого начала говорил, — заместитель директора по производству любил резать правду-матку в глаза начальству, чтобы потом покаяться и признать ошибки, — что Тобольск выставляет нереальные сроки. Уже потому, как оформлены документы, было ясно, что нас там накажут. Что и практикует «Фортуна» в данное время.

— Сроки, в сроки почему не укладываетесь? — скривился Рубахин будто от зубной боли.

— Есть порядок технологических операций, — пожал плечами Барашкин. — Не выполнив первую, нельзя приступать ко второй.

— Ты что, самый умный? — набычился гендиректор. — Мало людей — бери еще.

Мустафа Абрамович снова изобразил недоумение вздернутыми плечами:

— Да причем тут люди? Как бы вам образно-то объяснить? Простите, дамы, но… Вы, Соломон Венедиктович, хоть втроем, хоть вшестером пользуйте бабу, она вам раньше, чем через девять месяцев не родит.

Народ загудел, закивал соглашаясь — мол, бабы такие: им по фигу финские рекламации.

— Садись, гинеколог. Я тебя скоро сам буду пользовать, — устало махнул Рубахин рукой. — А по Зареченску что? Кто нам доложит?

Поднялся главный инженер Рылин.

— Там одна беда — заказчик дурак.

— А ты и не знаешь, как с ними надо обращаться?

— Я энергостроитель, а не психиатр.

— Да какой ты строитель? — махнул Рубахин рукой, а Рылин набычился. — Хороший!

В Соломоне Венедиктовиче взыграла его язвительная натура — не зная, как и за что поддеть Рылина, плаксиво надул губы:

— Если бы у меня в кармане лежал белый накрахмаленный платочек, я бы сейчас прослезился от счастья. Больно уж трогательно ты заявляешь — «хороший». Только почему у «хорошего» энергостроителя так хреновато идут дела?

— Про дела не знаю, а про платочки жене пеняйте, — буркнул Рылин и сел.

— Вот так всегда и во всем! — притворно ужаснулся Рубахин. — А пошли вы все к черту, горе-работнички! Давай, Костян, по рюмке чая за приезд.

Когда специалисты покинули кабинет, хозяин его достал из одного шкафа бутылку, из другого рюмки и поставил на стол. Из ящика стола извлек шоколадку.

— Ты чему улыбаешься?

— Выпьем с горя? Я из кружки!

— Этому тебя в Кембридже научили?

— Пушкин в России.

Рубахин выпил, Костя отломил дольку шоколада и отправил в рот.

— Что скажешь по поводу?

— Разбираться надо — с чувством, толком, расстановкой, без суеты и нервотрепки.

— Вот и разбирайся. А я, признаться, заи…каться скоро буду. Ну, ты меня понял.

Бывают в жизни хорошие дни. С утра просыпаешься бодрый, здоровый, готовый к подвигам трудовым. Выходишь из дома и замираешь от наслаждения, вдыхая запахи лесной свежести и луговых трав, откуда-то проникающих в загазованный воздух мегаполиса.

В такие дни машина заводится с пол оборота, не чихает двигатель, не стучит кардан. Пробок нет до самой работы. А на работе… сплошной бедлам! Директор ругается, подчиненные прячутся. Никто не знает, что надо делать и надо ли что-то делать вообще. То ли пипец подкрался к предприятию, то ли еще крадется где-то…

— Не все так страшно, — считает Рубахин.

— Разумеется, — отвечает Костя, чувствуя в глубине души, на краю сознание звук тревожного колокольчика.

Не надо иметь диплом английского университета, чтобы понять, что если рабочие сидят на своих местах, то с производством не все в порядке. Вялотекущая деятельность специалистов настораживала еще больше.

Кризисный шок предприятия во всей своей красе, — поставил диагноз Костя, как его учили кембриджские профессора. — Или по-другому: «черная метка» — билет на тот свет. Мягкий или плацкартный — это уж кому как повезет. Некоторым везет — предприятие закрывается, а его руководители и подчиненные расстаются друзьями. Другие, у которых возникли большие долги по зарплате, мучительно агонизируют в бесконечных конфликтах — когда верхи уже ничего не могут, а низы ничего не хотят. Но может и повезти, если найдется специалист умеющий разруливать подобные ситуации.

Главное — определить наиважнейшее направление: за все хвататься — ничего не вытянешь. По всему выходило, что главное — это Нягань: там зависло более 140 миллионов вложенных и освоенных средств. Инночкин стал собирать информацию о партнере.

— Мне вот с ним даже встречаться не хочется, — поморщилась Нина Львовна, главный бухгалтер.

— Проблемный субъект? — спросил Костя.

— Хам брутальный.

— Как это выражается?

— Поехали с Соломоном Венедиктовичем на сверку. Ну, по бухгалтерии они долги признали, а потом к этому… с «Ю-8», заходим. Он мне с первого взгляда не понравился — серый костюм, серый галстук, серые недобрые глаза и залысины, как у…. Ну, крыса крысой — к тому же армянская. А голос такой — сухой и резкий. Посмотрел акт сверки и говорит: «Рубину» вашему я ни рубля не подпишу». Соломон Венедиктович ему спокойно: «Хотите в арбитражном суде разбираться? Разберемся! И не надо разговаривать со мной таким тоном!» А тот орет аж прям до визга: «Я разговариваю с тобой так, как ты того заслуживаешь! Строитель хренов! Напортачил браку — сейчас мы за тобой переделываем — и думаешь, что это тебе сойдет с рук? Думаешь, буду подписывать твои сраные бумажки? Вот тебе, выкуси!» И сует Рубахину кукиш под нос. Соломон Венедиктович его за грудки. Тот охрану вызвал, милицию подключил — едва мы из этой Нягани ноги с директором унесли. И что теперь делать — ума не приложу. Соломон Венедиктович, правда, говорит, что есть у него будто где-то какой-то блат. Может, и есть, да воз-то и ныне там.

Директора нашел в кабинете в компании коньяка с шоколадом.

— Слышь, Костян, а что там, в Англии, нынче в моде — я в смысле выпивки?

— Не знаю, не интересовался. Гораздо интереснее, что у нас с Няганью?

— С Няганью? А вот сейчас услышишь.

Рубахин потыкал пальцем в табло офисного телефона — когда сигнал оборвался, поднял трубку:

— Челябинск, «Рубин», Рубахин. Как по-армянски «здоровеньки булы»?

И замолчал, багровея лицом.

— Кого ты пугаешь, козел вонючий? — рявкнул неведомому респонденту.

Ответ, должно быть, тоже не отличался учтивостью.

Рубахин рванул галстук с могучей шеи вольного борца и прохрипел, задыхаясь, в трубку:

— Слушай сюда, помойная гнида! Если ты не отдашь мои бабки, лишишься носа, ушей и пальцев, чтобы в них ковыряться. Ты понял, курносый? Так вот, если не жаждешь неприятностей, сделай, как я тебе говорю.

Рубахин бросил телефонную трубку в гнездо аппарата:

— Слышал? Вот хачик поганый!

— Душевно поговорили, — заметил Костя и подумал: умный человек в любой запутанной ситуации ищет выход, только дурак ломится напролом.

— А что с поддержкой? Нина Львовна говорила: у тебя будто какой-то блат аж прямо чуть не на небесах.

— Тс-с-с! — Соломон Венедиктович приложил короткий и толстый палец к губам.

Оглянулся с опаскою по сторонам, отыскал взглядом рюмочку, опрокинул в рот.

— Осень пройдет, а там Новый Год, — сказал, с тоскою глядя в окно. — Блин, ненавижу!

— Почему? — Инночкин любил этот праздник больше всех прочих.

— Рубеж очередного разочарования. Всякий раз надеешься, что жизнь изменится к лучшему, а вместо этого… Эх, что говорить!

Рубахин обхватил руками голову и принялся раскачиваться в кресле — видно стало, как забрал его хмель:

— О, мать моя женщина! Убиться об стену! Костян, если ситуацию не разрулишь, повешусь прямо в этом кабинете. Записку оставлю предсмертную: «Здравствуйте, ангелы, это я…».

Самоубийц не пускают в рай — подумал Костя, но промолчал.

-Ты что молчишь? Демонстрируй, чему тебя в Кембридже научили.

— Спокойно, Ватсон. В Англии я приобрел трубку а ля Шерлок Холмс, — Инночкин действительно извлек из кармана курительную трубку, набил ее табаком из коробочки и раскурил огоньком зажигалки. — Будем думать: негоже лилиям прясть.

— А мне что прикажешь делать? Уйти мороженным торговать?

— Почему мороженным? Отпуск возьми — ты же два года не отдыхал.

Рубахин, придвинув бутылку и рюмку, глазами задумался, вещал языком:

— А что? Неплохое занятие — знакомая телка хвасталась: бешенные бабки на мороженном огребает. Может, в этом мое призвание, а в начальниках я случайно? Объясни — ты же грамотный.

Объяснять было не надо. Все работники знают разницу между плохим и хорошим начальником. Тут дело не в характере даже (грубиян, истерик и матершинник может толково руководить), не в стаже и опыте (можно всю жизнь есть картошку, но так и не стать ботаником). Дело в том, каков главный принцип руководства. Если каждый участник трудового коллектива чувствует свою личную заинтересованность в результатах общего труда, то создается команда единомышленников. Успешен тот, кто такую команду создал. И наоборот…

Плохой начальник управляет по старинному принципу «разделяй и властвуй». Он намеренно сталкивает своих подчиненных лбами, во всех бедах и грехах виноваты только они. Коллективу, управляемому таким неумехой, не грозит стать командой, ему не светят в бизнесе перспективы.

Как же Костя мог сказать, что вина всех нынешних бед «Рубина» сидит напротив и пьет «Бурбон»? Инночкин не был склонен к поспешным решениям, но нужно было хотя бы на время устранить Рубахина из этого кабинета. Достаточно уж наломано дров!

Ладно, не буду забегать вперед, — решил Константин. — Посмотрю, как оно пойдет дальше.

Пошло не очень. Когда из «Альфа-Банк» позвонила Вербицкая и потребовала объяснений по поводу задержки оплаты кредита, полупьяный, отмечающий свой уход в отпуск Рубахин ей объяснил:

— Вернулся из Англии мой финдиректор: он к вам приедет и все уладит — будете полностью удовлетворены.

Это уже хамство.

На вопрос Инночкина:

— Как ты мог, Соломон?

Тезка легендарного библейского царя невнятно высказал внятную мысль: пока он не склеил ласты, он в замке король.

Кларе Оскаровне удалось удивить Инночкина по приезду из Англии и удивить сильно. Позвонила и без предисловий сказала:

— Твой Рубахин — гадкий мужик. Я относилась и отношусь хорошо к тебе и поэтому хочу предупредить — будь осторожен. Он тут пытался меня охмурить, а на тебя навесил столько дряни. Э-эх, мужики! Языком хуже баб!

— Никогда б не подумал.

— Так знай. Только прошу тебя — без выяснения отношений: не хочу, чтоб трепалось мое имя.

— Да я и не собирался, — признался опешивший Константин. — В Кембридже меня научили не только принимать решения, но и хранить тайны и ценить то, что имею. Только что теперь будет с «Рубином»?

— Соломон Венедиктович мне говорил, что не может смириться с твоим контролем за финансовыми потоками предприятия. Прогнозировал твое невозвращение в «Рубин» — мол, останешься в Англии или в Москве тормознешься. Надеюсь, вы без меня разрешите все ваши проблемы. Удачи тебе.

На следующее утро Костя Инночкин проводил первую свою оперативку в качестве исполняющего обязанности гендиректора.

— Все знают, что им делать? — обратился к собравшимся специалистам. — Ну так идите и делайте свое дело. А вы, Владимир Викторович, задержитесь.

Рылин остался.

— Будешь искать крайних и виноватых? Учти: меня грызть — дело бесперспективное: я — жесткий и вредный. Об меня только зубы тупить.

— Мне бы хотелось знать ваше личное мнение о ситуации в Нягани.

Рылин вскочил на ноги и заходил по кабинету:

— А что Нягань? Прокакал Рубахин Нягань. Сколько я ему говорил — это подстава, а он валил и валил туда наши бабки. Мало освоенного — мы там своих сколько средств закапали. Это все от волюнтаристического метода руководства.

— Вы правы. Только садитесь — в ногах правды нет.

Рылин пожал плечами и сел. Лицо у него было злое-презлое.

— Вы бы что предприняли, Владимир Викторович, на месте генерального директора?

Рылин счел за благо промолчать.

Подождав, Костя подвел итог беседы:

— Я так расцениваю вашу позицию — когда каждый баран висит за свою ногу, мясной рынок функционирует идеально. Идите.

— Спаситель ты наш! — буркнул Рылин от двери. — Корифей из Британии!

Очень сильно Инночкину захотелось надавать главному инженеру оплеух. Не зуботычин, а именно оплеух. Звонких, увесистых, хлестких пощечин. Таких, чтобы голова моталась из стороны в сторону. А напоследок смачно плюнуть в ехидную физиономию и прогнать прочь. Это не есть человек команды, хотя стоит отметить — специалист не плохой.

Но не время давать волю чувствам. Выпить кофе, позвонить жене и рассказать ей новый анекдот, а потом — работать, работать и работать. Делать свое менеджерское дело. И попутно набираться опыта — после кембриджских теорий русский бизнес казался тяжелейшей ординатурой.

— Ксюш, пригласи ко мне Мустафу Абрамовича.

Когда замдиректора вошел, Костя предложил ему кофе и стул.

— Побеседуем?

— О чем? — Барашкин облизал черный след кофе с губ.

— Я хочу знать все, что вы знаете о генподрядчике в Нягани.

— Что я могу о нем сказать? Козел стопроцентный.

— Ну, а подробности? Нос пятаком, правый рог согнут, на хвосте алый бантик…

Уловив Костин тон, Барашкин говорил минут тридцать не меньше. Инночкин согласно кивал, давая понять, что слышит и понимает, что ему говорят, но пометок не делал. Все нормально, говорил его спокойный взгляд, насколько это может быть нормальным в сложившейся ситуации. А обсуждали они вопрос — насколько все-таки сволочная штука жизнь на конкретном примере!

В окна забарабанили крупные капли дождя.

— А в Нягани уже холода, — заметил Мустафа Абрамович.

Костя вдавил кнопку селектора:

— Ксюш, закусончик.

Ксения внесла на подносе любимые Рубахинские бутерброды — шпроты, дольки лимона, черный хлеб. И две бутылки пива.

— Какая роскошь! — притворно восхитился Барашкин и получил все пиво и половину закуски.

— А у нас новость! — с заговорщицким видом сообщила Ксения. — Лена Котова замуж выходит.

— В четвертый раз или в пятый? — поинтересовался Барашкин.

— Зато Дима на ней женится в первый раз, — губки поджала секретарша.

— Какой Дима? Из отдела снабжения? Повезло парню, — тон заместителя директора по производству свидетельствовал, что на самом деле он так не считал.

— Деньги нужны, — вслух и с печалью подумал Костя.

— Да уж, — посетовала Ксюша. — Четвертый месяц сидим без зарплаты.

ИО гендиректора махнул ей рукой — иди, мол, не мешай нам работать. Потом повернулся к Барашкину и предложил:

— А теперь выкладывай начистоту — все, что знаешь и думаешь по вопросу. Не заставляй меня терзаться догадками.

— Что выкладывать? — Мустафа Абрамович сделал попытку уклониться. — Выкладывать нечего. Кинули нас в Нягани — вот и все дела.

— Не стал бы настаивать, если б не знал тебя. Скажи мне, как есть, свое мнение о произошедшем.

Барашкин, глубоко вздохнув:

— Это можно. Только не перебивай! Я проанализировал ситуацию и сделал выводы. Выводы эти не в нашу пользу.

Он стал рассказывать производственные передряги «Рубина» в Нягани — все с самого начала. Инночкин слушал хорошо — не перебивал, не комментировал, не ахал и не охал. Только время от времени кивал головой, не столько согласно, сколь поощрительно — давай, мол, продолжай.

— Теперь ты понял, что появились новые жулики с новыми приемами разводки? Они поощряют — давай, мол, давай — но не дают закончить объект: другой суют. И по приказу Соломона мы давали — силы, средства, время рабочее. А процентовки — пыль. Они подписали их, а потом выставили претензий по качеству столько, что мы же остались должниками. Теперь наши незавершенные объекты заканчивает кто-то им свой — и деньги в карман за весь объем. Вот так! Никаких шансов в арбитражке. Это и шеф понимает — потому-то злится и пьет.

Инночкин ничего не сказал — достал трубку, набил, закурил, встал и заходил по кабинету неспешным шагом, смахивая на всенародного героя в исторических фильмах.

— Если тебе нечем возразить, то лучше молчи, — одобрил его поведение Барашкин. — Это правильно. А еще лучше — послушай совета дружеского: не влазь в это дело. Найди себе что-нибудь на стороне, а «Рубин» — помяни мое слово — скоро захлебнется кровью: терпение-то у людей на исходе.

— Мустафа Абрамович, давай представим, что мы с тобой — совершенно посторонние друг другу люди, — сказал Константин нечто совершенно неожиданное.

— Зачем? — от удивления Барашкин попытался встать, но Инночкин положил ему руку на плечо.

— Сиди, сиди и представляй.

— Ну, положим, представил, — замдиректора все не мог понять, к чему клонит ио директора. — А дальше что? Мы станем знакомиться заново?

— Нет, мы поговорим как два специалиста.

— Ах вот…

— Вот именно. Теперь ты слушай, а я буду говорить, — Инночкин остановился у окна, за которым сгустился дождь, и сунул руку за борт пиджака.

— Тебе бы, Костя, усы: вылитый Коба — Вождь Всех Народов, — пошутил Барашкин, но кембриджский выпускник настроился на серьезный лад и шутить не собирался.

— Разберем этот… случай. Что мы имеем? Хитрость одних и глупость других. В результате предбанкротное состояние предприятия. Теперь разыграем ситуацию в лицах, распределив роли. Ты, Мустафа Абрамович — радеющий за судьбу предприятия замдиректор его, я — менеджер, приглашенный в помощь. Напутствуя на борьбу за интересы «Рубина», что вы мне посоветуете предпринять в Нягани?

— Я бы посоветовал туда не ездить.

— Это как другу, а как специалисту, который нанят, которого не жалко?

— Ага! Понял. Первое! — Барашкин показал указательный палец. — Я бы ему сказал: со щитом или на щите…

— Принимается!

Мустафа Абрамович воодушевился, входя в роль.

— С первым пунктом закончили. Перейдем ко второму, — к указательному пальцу добавился средний. — С жуликами надо поступать по-свойски.

— В рамках закона.

— Безусловно. Нанял бы частного детектива, выведал всю подноготную жизнь этого подлеца из «Ю-8» Кастаняна и на чем-нибудь зацепил.

— Сколько может стоить педофилия или гомосексуализм начальника большой стройки? Сто тысяч? Миллион? Оставим поэзию. Мы говорим как два профессионала. Жду ваш третий палец.

— Третье! — Барашкин отогнул безымянный палец и задумался. Ничего не придумав, почесал этим пальцем переносицу и подвел итог. — Не вижу зацепок.

— Не хочется думать?

— Отнюдь, — Барашкин покачал головой. — Нанятому менеджеру я бы сказал: действуй по обстоятельствам.

Несколько минут они молчали. Мустафа Абрамович сидел в прежней позе и смотрел на Инночкина, а тот отвернулся к окну, не желая встречаться с ним взглядом.

Первым заговорил Барашкин:

— Знаешь, Костя, если бы я знал тебя не так хорошо, я бы решил, что ты сходишь с ума от банальной гордыни.

— Это как? — Инночкин повернул к нему голову.

— Ну, переживаешь за свою репутацию: я, мол, великий и ужасный кембриджский выпускник — любого в бараний рог…

Костя сел в кресло директора, выбил трубку в массивную пепельницу.

— Закончим разговор на профессиональную тему. Чаю хочешь: черного, как наша совесть, и горького, как наша жизнь?

— После пива-то? Нет, — вздохнул, поднимаясь, Барашкин. — Хороший бы из тебя получился директор — думающий и вежливый.

Проблема Нягани навалилась тоской — что делать? что делать? что?

Чтобы отвлечься, Костя попытался вспомнить что-нибудь хорошее из жизни в Англии, но ничего не приходило на ум. Появилась тревога — Инночкину показалось, что он упустил какую-то важную деталь из лекций кембриджских научно-экономических светил. Упустил нечто фундаментальное, без чего вся сумма знаний становилась карточным домиком на песке.

К удивлению и ужасу своему он вдруг почувствовал, что обогащенному знаниями и отягощенному ответственностью дипломированного специалиста работать ему стало тяжелее. До Кембриджа были просветы, были периоды депрессии, но главное оставалось неизменным — он всегда верил в себя, в удачу и свой профессионализм. Сейчас он начал сомневаться. Сомневаться и бояться какой-то ошибки, неверного решения, которое окончательно погубит тонущее предприятие.

В конце рабочего дня пригласил к себе главного сварщика предприятия, которого безмерно уважал за спокойный и веселый нрав.

Анатолий Григорьевич Городцов без суеты и фамильярности рассказал о своей работе и впечатлениях в Нягани. Со вздохом закончил:

— Финансы не моя стихия. А в производстве конфликтов не было. По качеству тоже шарад не забивали. Работать можно было. Жаль, что так кисло кончилось.

— Приходилось встречаться с подрядчиком? Как он вам?

— Не мой уровень, конечно, но сталкиваться приходилось. Сразу бросился в глаза такой факт: он не умеет и не любит строить.

— То есть ты хочешь сказать, Анатолий Григорьевич, что Георг Кастанян — весьма никудышный энергостроитель?

— Все строители, на мой взгляд, бывают трех видов: от Бога, нормальные и «ни рыба ни мясо». Вроде бегает по стройке, орет, а коснись конкретных даже простых вопросов — плавает, как экскремент. Обычно такие и лезут в администраторы — умные и сильные, изо всех сил карабкающиеся наверх, делающие карьеру на любом поприще. В тонкости строительства вникать считают нецарским делом.

— Ага! Это уже информация к размышлению, — вдохновился Инночкин. — Что еще?

Когда прозвучал выстрел, Костя заваривал кофе себе и Городцову: Ксюша уже отбыла домой.

— Рванул баллон? — спросил он главного сварщика предприятия. — У вас еще работают в цеху?

— Нет. Кажется на дворе.

Они посмотрели в окно. Двор был пуст — всюду царило спокойствие. Сыро блестел асфальт, но дождь прекратился. Выглянули в коридор — тоже ничего необычного.

— Что это было? — спросил Костя у технички, моющей пол.

— Что-то где-то упало, — ответила та. — Сама хотела спросить.

Вернулись в кабинет, сели за кофе. В коридоре послышался громкий голос Рубахина. Стало ясно — случилось нечто экстраординарное.

Действительно, отбывший в отпуск Соломон Венедиктович вошел неожиданно в свой кабинет — бледный, с вытаращенными глазами и гримасой боли на лице. Левый рукав его кожаного пиджака был темным от крови.

— А вы какого хрена тут делаете? Вашего шефа чуть не убили прямо в воротах предприятия.

Тронув простреленную руку, матерно выругался сквозь стиснутые зубы.

— Шеф, «скорую» надо, — предложил главный сварщик.

— Ага, сейчас! Скорая — огнестрел — милиция…

— А вдруг заражение?

— Думаешь? Бабки есть?

Костя с Городцовым переглянулись и выложили наличку на стол. Рубахин добавил здоровой рукой из своего кармана.

— Думаю, хватит — пасть заткнем. Вызывай «скорую».

— Надо жгут наложить — пока дождемся врачей, истечешь кровью.

Нашли аптечку, сняли пиджак, затянули предплечье.

— Кто это в тебя, шеф?

— Не видел. Из кустов на въезде. Похоже из охотничьего ружья или обреза.

— А охрана-то где?

— Это я вас должен спросить.

Городцов беспокойно:

— Все-таки надо ментов вызывать. Перезарядят ружье, поднимутся сюда и всех положат.

Повисла напряженная тишина.

Инночкин, раскурив трубку:

— Сначала техничку убьют — у нас будет время прыгнуть в окно.

Городцов подошел и глянул в него:

— Ох, что творится на белом свете!

— Выпить конечно нет? — Рубахин сел в свое кресло и прикрыл глаза.

— Приехала «скорая», — сообщил Городцов.

— Пешком или на машине? — поинтересовался Рубахин.

— Идут пешком.

— Вот и мне шлагбаум не открыли. Где ваши дребанные охранники?

Инночкин:

— Пойду встречу.

Женщина врач и ординатор парень разрезали Рубахину рукав рубахи, осмотрели и обработали рану:

— Так, пулька навылет. Кость цела, артерия вроде тоже.

Раненый поблагодарил:

— Деньги возьмите и никаких вопросов.

— Вам все одно надо показаться хирургу — заражение возможно или необнаруженные повреждения. Кистью поработайте. Теперь согните, поднимите…

Когда гости в белых халатах покинули офис, подстреленный гендиректор «Рубина» начал совещание.

— Какие будут соображения?

— Хотелось бы услышать подробности, — попросил Костя.

— Я подъехал — будка пуста, ворота открыты, шлагбаум опущен. Посигналил — никто не идет. Только вошел на территорию, из кустов выстрел…

— Зачем приехал? Кто знал о том, что ты приедешь? — Костя вошел в роль Шерлока Холмса.

— Может, выйдем и осмотрим окрестности? — предложил Городцов.

На первом этаже техничка домывала пол. Складские помещения были закрыты. В цехе никого не было. В будке охранника, на территории — тоже; боксы закрыты.

— Отсюда стреляли, — Рубахин подошел к густым зарослям акации у стены ограждения и подобрал пластиковую ружейную гильзу 12-го калибра. — В сердце метил, гад, да попал в руку.

Куда пропали два дежуривших на территории охранника осталось загадкой.

— Может, собаку с ментами вызовем? — предложил Инночкин.

— Это же прямо Чикага какая-то, — оценил ситуацию Анатолий Григорьевич.

— Ты на машине? — отпустил его Рубахин. — Езжай, мы с Костей еще побалакаем.

Косте:

— Начальника охраны вызывай.

Пока ждали Волошина, обсуждали три вопроса — кто? за что? и куда подевалась охрана?

— Да стопроцентно из Нягани хачики, и припутан денежный интерес, — заявил Рубахин. — Зря у нас и мухи не летают, а тут жакан.

— С денежным интересом согласен, а вот у фигурантов может быть выбор.

— И кто же еще?

— А свои. Терпение лопнуло ждать зарплату и… Недавно услышал: «Не платишь зарплаты — схватишь Кондратий!»?    

Костя не преувеличивал: разговоры «снизу» на «верх» пробивались тяжелые — даже с угрозами. Кто-кто, а Рубахин-то должен об этом знать.

— Ты хочешь сказать, — усмехнулся Соломон Венедиктович, — что в нашем драгоценном «Рубине» сложилась известная историческая ситуация, когда монтажник Иван Иваныч говорит сварщику Петру Петровичу: «Пойдем, мол, в контору, революцию сделаем — директора-батюшку кокнем, главбуха-матушку чпокнем».

— С сарказмом, но верно. Ты мне скажи — какими судьбами здесь?

— Ехал к тебе.

— В напряг позвонить?

— А вот! — Рубахин с подозрительностью окинул взглядом кабинет. — Был у Него, консультировался по поводу наших дел. Меняем тактику, Костян — ложимся под «Ю-8».

— А без загадок?

— Прими на веру.

— Ни-за-что! Или я знаю все, или я делаю по своему разумению и умению.

— Ну, хорошо! — Рубахин покосился на дверь, на окна, тронул, поморщившись, забинтованную руку и поведал. — Да будет тебе известно — разлюбезная моя половина имеет двоюродную сестру, которая замужем за Борисычем. Сегодня прилетели с ее дня рождения. Вот там-то, на именинах, мы и перетерли тему с хозяином. Короче, это политика — о-го-го! Не нашего с тобой масштаба. «Фортуну» решили под нож, «Ю-8» — орудие, и нам с ним никак нельзя теперь ссорится. Ну, что еще? Объяснить, кто есть Борисыч?

Инночкин молчал, переваривая информацию.

В затянувшейся паузе Рубахин сканировал приятеля изучающим взглядом и горько вздыхал от боли в руке. Потом ощутил сильную потребность отвести душу в узкой мужской компании. Сам набрал номер начальника охраны:

— Едешь? Прихвати чего по дороге.

Бывший полковник внутренних войск Евгений Волошин ввалился в кабинет директора с двумя полными пакетами. С двух-трех фраз вникнув в обстановку, сунул к уху мобилу и рванул во двор:

— Щас я этим гнойным пидорам выверну потроха!

Рубахин повеселел, выставляя на стол содержимое пакетов.

— Ну что загрустил, Костян? Езжай в Нягань, мирись с армяшками — тебе это проще: ты ж не ругался. Вернешься героем! Вот и решение всех проблем!

Решение пришло неожиданно — во время застолья. Директор с заместителем по режиму пили, чокаясь, Инночкин ел. Волошин докладывал с полным ртом:

— Ка-ак сквозь землю провалились. Новую смену вызвал — сейчас подтянутся.

И никогда еще во время еды Константина не посещали озарения — обычно после, редко натощак. Достал трубку, набил, но раскуривать не стал, отложил — вдруг сейчас пригодится.

Сначала Инночкин пытался убедить себя в том, что новоявленная идея никуда не годится — разве что для художественного детектива. Но негаданное покушение на Рубахина (а на него ли готовилось?) подсказывало, что неожиданные повороты сюжета возможны и в жизни. Потом стал представлять себя в новом качестве — получилось не с первой попытки. Прикидывал и так, и сяк…. После обдумывания и примерки на себе роли, идея начала казаться не такой уж бредовой.

Оставив трубку с ароматным английским табаком на столе, Костя отправился в приемную к кулеру — набирающий обороты мыслительный процесс потребовал горячий кофе. Вслед за соображениями общего порядка пошли меркантильные. Все как положено в классике жанра — что будем делать, и во что это выльется.

Выкурив после кофе трубку, посмотрел на часы. Половина десятого. Семья, отужинав, готовится ко сну. Он уже не застанет их сегодня бодрыми. Зато появилась возможность, не торопясь и в рабочей обстановке обдумать и взвесить все до последней мелочи. Эти, что пьют, горланят и машут руками, ему не мешают.

Прикончив выпивку и наговорившись, Рубахин с Волошиным, наконец, обратили внимание на Константина, который занимался странным занятием — сосредоточенно разглядывал кофейные разводья на стенках и днище чашки.

— Ты решил податься в гадатели? — пошутил Соломон Венедиктович и в ответ на недоумевающий взгляд Константина добавил. — Изучаешь рисунок кофейной гущи?

— Он ищет в чашке эротический смысл, — подкинул версию эксполковник Волошин.

— Нет, просто задумался. Охрана прибыла? Вы закончили? Давайте развезу по домам.

Домой прибыл уже за полночь.

Жена не спала:

— На тебя наорать?

— Котята не умеют орать, — Инночкин обнял ее, притянул к себе. — У них голосочек, как колокольчик.

— Костик! — она обвила руками его шею и прижалась щекой к крутому английскому свитеру с надписью «I that still swine», приобретенному ими на Пикадилли. — Ты приехал лучше, чем уезжал. Утряслись неприятности на работе?

— Все хорошо, — поцеловал ей макушку.

— Тебя покормить?

— Лучше подскажи, который сейчас в Лондоне час.

Набив табаком трубку, Инночкин вышел на балкон с мобильным телефоном.

— Hi, Phil. Do you remember — you said me that you help me in a critical situation? The time has come. Come along with Jane.

В городе Нягань, что зябнет девять месяцев в году на 62-ой параллели северного полушария, хороший парень Костя Инночкин пытался встретиться и поговорить со справным таким из себя армянином Жориком Кастаняном и объяснить тупоголовому, что воровать не есть хорошо.

— А как жить? — кривил в усмешке пухлые губы блудный сын Арарата, отказывая в аудиенции по телефону.

— С оглядкой на Бога, — отвечал божьей милостью Константин Александрович.

— Не создавай себе личных проблем, — с интонацией нехорошего парня предупредил субподрядчика руководитель «Ю-8».

— Может, зачтутся на Страшном Суде? — Инночкин по имени Костя был оптимистом.

— Чего, чего? Будешь путаться под ногами, я тебя в вечную мерзлоту закопаю, — пообещал справный армян худосочному русскому парню.

Костя с удовольствием не ответил и подумал невесело — грустно становится.

Фил позвонил:

— Что ж так сидеть? Двинем куда-нибудь ознаменовать нашу встречу… Где здесь таверна пошикарнее, Кос?

— Не знаю про них. Да и не стоит пока рекламировать наше знакомство. Завтра на стройке — как по сценарию.

— Why? Ты не хочешь нас угостить? Unless I am guilty, what the such?

— What?

— With a pork nape...

— Нет, брось затею — а ля герр ком а ля герр! Ты не забыл, зачем вы сюда прилетели?

— Зачем прилетели? Друг мой, тебя спасать. We still will do some fighting!

Фил есть Фил — он и в зиндане талибовском будет пороть анекдоты. Но тот главнокомандующий, который сидит в каждом привыкшем думать человеке, решил, что причин для беспокойства нет — войска на позиции и готовы. Yes will burst fight!

С невозмутимо-серьезным видом Инночкин принял душ в гостиничном номере и лег спать. Во сне улыбался, как мальчишка, которому подарили новую клюшку.

Армян Кастанян поменял ориентацию. Придорожные шашлычки послал к черту и занялся строительным бизнесом. Карьеру сделал головокружительную потому, что ничем не гнушался — парил веником нужных людей, а потом стрелял в них из «макарова». Самодовольно теребя волосатую бородавку на щеке, стоял в черном костюме в процессии траурной и любовался своей работой. Дело есть дело — любил повторять, зная о строительном деле на уровне Ленина в печных делах.

От прежних занятий не отвернулся — парил в сауне и угощал шашлыками почетных гостей. Во-первых, привычка, во-вторых — карьере нужно. Давно уж богатым стал, но был по-прежнему непристойно скуп, как истинный армянин. Гостей угощал из казны предприятия. Из «Фортуны» к себе никого не приглашал, но сам к ним ходил охотно и по любому поводу. Приходил, пил-ел и ничуть не обижался, когда шутники заказчика ему говорили:

— Похрюкай, Жорик!

— Чего это я должен хрюкать?

— Да ты чавкаешь как кабанчик!

В начале того дня ему позвонил свой человек с проходной.

— Георг, сейчас оформляют пропуска на вход два иностранца, корреспонденты…

— Какие к черту…?!

— Англичане.

Какие англичане? Почему англичане? Он подумал, вспомнил о кое-каких своих сумасбродных надеждах и побледнел. Неужели?!

Позвонил кому-то:

— Готовь сауну к приему — все по программе вместе с Маринкой.

Дальше что? Дальше дело известное — надо перехватить корреспондентов прежде финнов. Посмотрелся в зеркало, поправил узел галстука, подмигнул своему отражению и мышиной побежкой на толстых кривых коротких ногах помчался к заказчику.

В приемной кивнул секретарю на дверь руководителя:

— У себя? Один? Никто не приходил?

Внутренний голос ему подсказал — не торопись.

Кто сказал, что из него строитель, как из кактуса зубочистка? А, это шутники из «Фортуны». Посмотрим, посмотрим, господа финны! Человек он не обидчивый — некогда таким пустякам предаваться — но деловой. И по логике рассуждая: коль золотые яйца бьются — может, курицу под нож? Сидите вы тут, подшучиваете, а тех дел не знаете, что тучи над вами давно собрались. Столб стоит на пути, а на столбе указатели: пойдете прямо — последний капитал потеряете, направо пойдете — из России шурнут, налево — компаньон зарежет. Неразменным рублем тоже не обзавелись, а время-то поджимает. Вот и вызвали корреспондентиков заграничных: Европой прикрыться. Яснее ясного ваша политика — а мы-то здесь для чего сидим? Не в вежливости же с вами упражняться!

Подумал о корреспондентах, и вспомнилась Маринка: глаза голубые, веселые; разденется, так вся в арбузиках — что сзади, что спереди. Дело свое бабье знает — никто не жаловался. Почесал руно на голове и вздохнул — от сердца, мол, отрываю: все для гостей. На плечи густо сыпануло опилками.

Блаженны люди, не имеющие надежд, ибо они не разочаруются. Эту скромную и, по-видимому, довольно банальную истину любил повторять Фил Смит — выпускник Кембриджа, а ныне менеджер Лондонской товарной биржы. Об этом же подумал в тот самый день, когда по просьбе университетского друга оказался на строительной площадке Няганьской ТЭЦ — самой северной из величайших, и увидел плакат «Мы работаем без ЧП».

Вместе с подругой Джейн О'Нил, корреспондентом «Daily Telegraph» они прошли КПП и сразу же окунулись в маету хаоса и бездорожья.

— I congratulate! We there where you wanted to get, — сказала Джейн и поцеловала его в губы, не печалясь о том, что ужасные североуральские микробы любят путешествовать по губам автостопом.

Впрочем, они давно уж были помолвлены и не скупились делиться микробами.

Обозрев доступную взгляду суету великой стройки, Фил изрек:

— Crowd, as in paradise!

— You were there? I yet didn't meet any person who happened in paradise and was turned back to tell about the impressions.

— You as the journalist, and to yourself everything you can present.

— In this greatest country slightly was not won communism where, according to official statistics, 75 percent of the people live in poverty, enjoying all delights of slums, bright cases of grandiose buildings look like gate to paradise.

— Darling in the last war this country saw a hell on the earth.

— These people easily to themselves find a hell and paradise in vodka.

— And I heard, the Russian sly fellows by means of vodka and a bath learned to deceive an old age.

Джейн запрыгала как девчонка и захлопала в ладоши:

— I want in a bath! I want in a bath! Bring together me, darling!

— More quietly, Jane, we here on a task.

На стройплощадке нет метро, поэтому всякий пешеход, пробираясь к цели, подвергает свою жизнь серьезной опасности. Если он не торопится на тот свет, ему следует нанять автомобиль или брести целиной, утопая по пояс в снегу, уступая проезжую часть тому, кто едет, а не идет. Спасти в этом заснеженном поле чудес, может только звонок к другу. Правда Джейн предлагала несколько иной вариант — выйти на проезжую часть, преградив путь машинам, свистнуть в два пальца и поднять одну руку вверх: мол, внимание, мать вашу, замерли все! Но Фил отсоветовал — черт знает какие в России штрафы, а судьи в любой стране, как правило, лишены чувства юмора.

Прежде, чем он успел набрать номер Кости Инночкина, Джейн остановила какого-то джентльмена в белой строительной каске:

— Do you speak English?

— Йес, мэм, хоть по-каковски дую, только выкладывайте ваше дело шилом — дуборно, знаете ли, — сказал тот в ответ.

Джейн ткнула кулачком Фила в бок:

— Talk to it in Russian.

— Где здесь офис? — обратился менеджер Смит к незнакомцу.

— Если имеете в виду «Фортуну», то это вам надо туда прямо, на перекрестке направо, а там увидите здание с синим флагом. Chiaramente?

— Surprising people! — восхитилась Джейн и на вопросительный взгляд приятеля пояснила. — He you in Italian asked it.

— Yes, yes, Italy! — улыбнулся Фил и благодарно пожал руку незнакомцу.

Не собираюсь рассказывать, как Джейн и Фил попали в «Фортуну» и что они там делали в качестве собственных корреспондентов «Daily Telegraph», и про то, как несказанно им там были удивлены (пропуск на территорию был заказан через МП «Рубин») по той простой причине, что этой исторической встречи не было. Едва лондонские гости ступили на парадное крыльцо офиса энергетического холдинга, как попали в дружеские объятия мистера Инночкина. С присущей истинным финнам горячностью они обнялись и расцеловались, а потом, положив руки на спины, кружком сплясали зажигательную финскую джигу на радость и удивление русско-финского окружения.    

Тут на крыльце появился некий субъект на щеке с бородавкой. Инночкин признал в нем армянина, стянувшего бабки у «Рубина», и изо всех сил старался направить свой взгляд в менее нечистое место. В самый разгар дружеской встречи, Георг Кастанян попытался вклиниться.

— Друзья! — начал он. — Сердце мое разрывается от противоречивых чувств, которые эта сцена….

И прочее, прочее, прочее… в конце пригласил отметить радость встречи старых товарищей в его замечательной сауне. Южному темпераменту всегда нужен только повод, а уж возможностей — через край. И для этой цели он — их покорный слуга. Короче говоря, не закатиться ли господам в гости к Жорику Кастаняну?

— Zhorik? It from "Hamlet"? — удивилась Джейн. — Well remained.

И Фил ответил:

— That you want, expensive — permafrost. Here and mammoths meet the live.

— Yes! Yes! I want on a visit to mammoths!

Дети туманного Альбиона приветствовали его слова аплодисментами, ощутив резкий прилив сердечности к незнакомцу на щеке с бородавкой. А Костя Инночкин улыбнулся, но не армяну с его предложением, а в ответ на улыбку судьбы.

В обеденном зале сауны «Земной рай» стол был накрыт набором закусочных блюд, включающих сыр, рыбу и колбасу и литровой бутылкой коньяка «Мартель», а также пивом в стеклянных кружках. В начале банкета руководитель генподрядной организации «Ю-8» произнес тост за дружбу и кредит доверия.

О чем потом говорили?

Глубоко ошибается тот, кто думает, что богатые люди день и ночь говорят и думают только о бабках. Начали, кажется, с лошадей. Потому что Англия — родина прекрасных лошадей. Потом, как водится среди мужчин, поговорили о машинах — кто на чем ездит и почему такой выбор сделал. Есть ли в них компьютеры, телерадиокомбайны и автоматические двери. Присутствие журналистки Джейн обязывало поговорить о прессе и литературе. Но если о лошадях хозяин сауны еще сумел нечто буркнуть, то с литературой просто беда — не укладывается в армянский ум такая абстрактная категория. О беллетристике спорили Кос и Фил.

— Я тебя, конечно, уважаю (я, когда выпью, всех уважаю) — хлопал Смит по плечу Инночкина. — Но ваш Пушкин против нашего Шекспира — riff-raff!

— Э, нет, приятель — тут ты, как говорится, дал маху!

Обратились к посредникам.

— Дружба! Дружба! — сказал Кастанян.

— Прима! — воскликнула Джейн и лучезарно улыбнулась.

Закурили. Некурящий Кастанян:

— Рак — лучшее средство против курильщиков.

Это его любимое изречение.

— Справедливо, — согласился Костя, — только давно известно: благоразумие неблагоразумно. Сегодня ты боишься простуды, а завтра погиб от упавшего на голову кирпича, которому абсолютно по фигу — был ты простужен или нет.

— It is perfectly told! — зааплодировала Джейн, которой на ушко суфлировал Фил. — Let's drink for prevention by a brick!

Выпили. Еще и еще… Захмелевший Кастанян подсел к Инночкину.

— Ты считаешь меня дерьмом? У меня была причина, брат, но об этом, тс-с-с…, — он приложил толстый палец к толстым губам и огляделся по сторонам. — Ничего личного, только бизнес. В душе-то я добрый человек. К Рубахину твоему питаю самые теплые чувства. И еще мне нравится, как ты дела ведешь — грех такой талант в вечную мерзлоту.

Тут же стал убеждать Костю (и как казалось, вполне искренне) бросить «Рубин» и срочно перебраться в «Ю-8».

— А что мне там делать? — спросил Константин.

— Как что? Строить! Страна огромная под нами, богатств немереных полно, народу бестолкового…

Костя скрипнул зубами: хоть и не пил, голову понесло — должно быть, от злости.

— Чудные вы, армяне, люди, — сказал, тем не менее улыбаясь. — Мы вас из дерьма, а вы нас туда.

— А что? Что тебя удивляет? Страна идиотов, и я в ней работаю, но сам я не обязан быть идиотом. И ты не будешь — у тебя в голове шарики вертятся.

— А ты мне скажи так, попроще — ты любишь Россию?

— Вот дурик-то! — хлопнул себя Жорик по волосатой ляжке. — Стал бы я с тобой разговаривать, коль не любил.

И при этом глянул на Инночкина быстро и настороженно, как это обычно делают бывшие зэки. У современных самолетов есть специальная система распознавания встречаемых в воздухе объектов: свой — чужой. У зэков это не система, а выработанное годами чутье. У Кости были основания думать, что хозяин сауны не принял его за чужого, но какие-то сомнения имели место.

Прелестное существо женского пола в короткой золотистой тунике, под которой, похоже, ничего не было, впорхнуло в трапезную с подносом, уставленным бутылками — хозяин подтянул подкрепление. Дружелюбно пошлепав ее по мягкому месту, Кастанян представил:

— А вот и наша Маринка!

Вслед за барышней, цокая когтями по кафелю, вошла порядочных размеров немецкая овчарка и улеглась неподалеку от двери.

Маринка, овчарка и сам Кастанян — трое на трое: все по-честному; пора начинать боевые действия.

Пока Костя Инночкин с чашкой кофе примирял в душе русофилию с армянофобией, гости из Англии затеяли брать интервью у хозяина, очаровательной Маринки и даже овчарки по кличке Арман.

— Кушаем, кушаем, разговариваем и улыбаемся, улыбаемся, — суетился Фил с кинокамерой, оттопырив свой тощий обтянутый плавками зад.

— Стройка — это борьба! — вещал Кастанян в диктофон улыбающейся Джейн. — Чтобы успеха добиться, нужно жертвовать собой.

— Ваш личный успех — это карьера в «Ю-8»? Какое место вы ей отводите на строительном рынке огромной страны? — деловито спросил Фил.

— Видите ли, — сказал, подумав, Георг Кастанян. — Если я скажу, что моя кампания самая успешная в России, это будет нескромно. А если скажу, что не самая, это будет неправда.

— Что скажите о вашем коллеге из «Рубина»?

— Чепуха! — хозяин стукнул по столу пивной кружкой и ткнул в сторону Кости жирным пальцем. — Он только считает себя строителем, а вместо того, чтобы качественно работать, бегает по судам и требует от партнеров незаработанного. А мне по фигу эти суды — я знаю, кому и чего дам, а кому ничего не дам.

— Очень интересно! — закивал головой Фил. — Даже очень! И что же будет со строительным бизнесом в России?

Кастанян помрачнел, отодвинул кружку и стал стряхивать с плюша груди застрявшие в нем крошки.

— Если мы не выстоим, весь мир захватят китайцы.

— А если выстоите?

— О, тогда, — заулыбался руководитель «Ю-8». — Тогда все будет хорошо. И в России, и во всем мире.

— Какой видите Россию будущего? Надеетесь ли на ее лидерство в мировом пространстве?

— Ни в коем случае! — горячо запротестовал Кастанян. — Мы — мирные люди… Впрочем, это вопрос политики, а я — строитель.

— Но сейчас никто не захватывает территории танками — стремятся овладеть финансовыми и товарными рынками. Я это имел ввиду.

И руководитель подрядной организации «Ю-8» с важным видом начал делиться своими планами по захвату финансовых и товарных рынков в России, Европе и мире.

Все-таки Костя Инночкин был не прав, пеняя Рубахину, что постоянное употребление алкоголя разрушительно влияет на умственные способности человека. В игре «вопрос-ответ» глава «Ю-8» до того договорился, так перекроил Россию и расставил в ней силы, что в пору было подняться и сказать вентиляционной решетке: «Не обращайте внимания, товарищ капитан, мы тут так шутим».

Рассказывая о своих панибратских отношениях с первыми лицами государства, глава «Ю-8» выглядел одновременно утомленным (обычное дело в сауне) и растроганным до умиления. Он будто чувствовал такое — ну, наконец-то, к нему, выродку (тьфу, блин, заплетаются мысли!) к уроженцу (конечно) захудалой и нищей Армении пришла мировая известность в лице и будущих материалах этих корреспондентов из «Daily Telegraph».

Не выдержав прихлынувших чувств и мыслей о будущем, он разревелся. Вероятно, сказались еще и волнения встречи, обилие выпивки и закуски, пафосные разговоры о переустройстве мира.

Дальше больше — случилась истерика. Георг Кастанян одновременно плакал, смеялся и плясал, встряхивая оплывшим брюхом перед прелестной Маринкой, змеей извивающейся в эротическом танце и таки сумевшей убедить присутствующих, что под туникой у нее ничего нет… Про то же и пела:

— Молода я, молода, да плохо одета

Никто замуж не берет девушку за это….

Руководитель «Ю-8» очнулся от резкого запаха — кто-то совал ему в ноздри клок ваты, пропитанной нашатырным спиртом. Открыл глаза и увидел склоненное над ним лицо человека охраны:

— Вы в порядке, шеф?

Что за тупой вопрос? Лежать в своей сауне на полу, до бесчувствия налакавшись коньяку — разве это норма жизни Георга Кастаняна? К черту такую норму!

Хозяин повел глазами из стороны в сторону, помогая им головой:

— Гости где?

— Уехали на такси.

— Как они?

— Плясали и пели.

Пиво после виски — опасность близко, виски после пива — хорошо на диво.

Отыскав среди остатков пиршества неосушенную бутылку, Георг похмелился и стал одеваться, досадуя — никому еще не удавалось его перепить. Не добавил настроения и «Мартель» — скорее окончательно добил: Кастанян не почувствовал его вкуса. И это тоже тревожный звонок. Когда-то лакал такую гадость, от которой лошади хлопались в обморок, а он оставался на ногах. Чертовы англичане! Вместе пили — он упал, они уехали. Пот прошиб до самых бровей — скандал европейского масштаба! Директор «Ю-8» произнес пару нехороших слов, которые в письменном виде воспроизводить неприлично.

В другой раз в таком настроении он мог охраннику в рожу заехать — ишь ухмыляется, паскуда! Но тот проявил максимальную понятливость и отошел к двери, пригнув голову и одновременно отворачивая ее в сторону. Да ты смеешься никак, гад ползучий?! Короче, Жорик после дружеской попойки был не в духе.

Признаваться в слабости своей всегда неудобно, но будучи человеком искренним перед собой, Кастанян признавал, что дружеский междусобойчик прошел не вери гуд. Что теперь про него подумают и напишут корреспонденты одному Богу известно. Мысли витали в голове самого мрачного свойства. Он мало что помнил из своего интервью — собственно говоря, ничего не помнил, кроме того, что оно было.

Застрелиться до смерти!

Что он тут говорил про Россию? Что изучил ее? Покорил? Но эта страна не так проста, как может показаться на первый взгляд, и имеет весьма скверный нрав. Она живет своим умом без оглядки на прочий мир и всегда ждет удобного момента, чтобы ему нагадить. Вот что он знает про Россию! А говорил ли?

Ну, блин, дела!

Неделю спустя после интернациональной попойки генеральный директор «Ю-8» сидел в своем офисе и увлеченно рассматривал порнографический журнал. Тут позвонили приколисты заказчика и сообщили, что он, Жорж Кастанян, стал весьма популярен в Ютьюбе.

— Кадушка целая посетителей! — радостно возвестили. — Назвать тебе адрес ссылки? Ты в Интернет-то ходишь?

— А то сами не знаете! — сказал Кастанян.

— Ну, тогда дуй сюда. Да прихвати чего выпить, а то на сушняк можно кони от смеха бросить.

Ребята «Фортуны» ушлые — умеют любой факт подать в жареном виде. А тут еще неделю предчувствия томили — что-то будет. Он так и сделал — сунул в пакет все имеющееся в холодильнике пиво и потащился в офис заказчика.

— Давай бутылки, — сказали ему. — А то хватит удар — упадешь и расколешь.

Это оказался ролик из сауны, выложенный проклятыми англичанами в «You Tube».

Минуту целую голый Жорик, стоя на четвереньках и лаял на пса Армана.

Кастанян смотрел на себя, и его тупая башка кивала и кивала, как будто у нее была своя жизнь, как будто ей было плевать, торчит ли она на хозяйской шее или гуляет вокруг Арарата. А хозяева кабинета от души веселились, прихлебывая его пиво. Один даже спел, подражая Высоцкому:

— Мешок на голову одет

Я задохнусь! — кричит субъект

Палач с петлей не смог сдержать улыбки….

Палач с петлей… Вот она расплата за беспечность! Ясно дело — его чем-то опоили и поиздевались, сукины дети. Это заговор!

— Ты влип, Георг! — прошептал Кастанян.

А в кабинете шум и хохот:

— Все гениальное просто: облаял пса и ты — звезда!

— Ну, мать твою, Жорик, с тебя причитается!

Гость едва сдержался, чтобы не наброситься на хозяев. Ему срочно захотелось выйти вон, сесть на «хонду» и уехать куда-нибудь подальше, где никто не знает, как его зовут. Куда-нибудь, где виноград цветет…

Но жизнь — борьба, и надо отвечать на выпад.

Вернувшись в офис, Кастанян собрал своих помощников.

— Идиоты! Все вы — законченные идиоты! Грош вам цена!

— Но, шеф…

— Заткнись! Если я говорю, что грош вам цена, то так и буду платить.

— Но я…

Жорик наставил на говоруна палец, и тот сообразил, что лучше заткнуться. В жесте шефа просматривалась уже не угроза, а реальная опасность.

— Всех вас на хер перестреляю, если не выпутаемся из этой истории.

— Вот черт!

— Именно так!

— Но мы же предупреждали вас, шеф, быть осторожнее с иностранцами.

— К черту британцев! Притащите мне этого малого из «Рубина» — я с него кожу живьем сдеру. Два дня вам сроку. Ясно?

— Спасибо, шеф?

— За что?

— За то, что дали еще один шанс.

— Кто сказал, что я его вам дал? — он выскочил из-за стола, и челядь шатнулась к дверям: уж больно угрожающе выглядел руководитель «Ю-8» — кулаки сжаты, голос сипит, глаза сощурены в узкие злые щели. Но он только постучал себя по лбу согнутым пальцем и сказал. — Вы полные идиоты, если думаете, я вам прощу это кино в интернете.

Инночкин был в это время в Нягани — да он никуда и не уезжал: готовил бумаги для вывоза со стройки оборудования и ждал вестей от Фила.

Друзья — редкая штука, думал он, в смысле — настоящие друзья, которые остаются с тобой в горе и радости, из беды выручают. Но как возникает дружба? Как она устроена? Как узнать, что на этого человека можно положиться в критической ситуации, позвать на помощь, доверить свои тайные замыслы? Может, дружеские чувства зарождается на подсознательном уровне?

Нельзя сказать, что душа его в эти дни почивала в покое. Во сне и предчувствиях преследовали одни и те же неясные страхи и кошмары — Кастанян с пистолетом в руке, входящий в двери, влезающий в окна, проникающий через стены. Инночкин не был трусом да, к тому же, знал на что идет, но как это объяснить душе? И главный напряг — ожидание.

Наконец звонок:

— Господин Инночкин?

— Да.

— Надо бы встретиться. Сможете приехать в Нягань?

— Я в Нягани.

— Скажите, куда подъехать.

— Я сам на машине. А кто говорит?

— Не берите в голову, — потом последовало молчание. — Ваши друзья….

Костя постоял чуток, послушал пиканье гудков в мобильнике, а затем перешел дорогу и направился к машине.

К городскому офису Кастаняна прибыл в точно назначенное время. Его уже ждали — с деланно-равнодушным видом подошел незнакомец.

— Это я звонил. Георг Кастанян хочет с вами поговорить. Пройдемте в офис.

Костя так и сделал.

Кастанян встретил его в своем кабинете, благодушно улыбаясь:

— Ну, брат Инночкин, ты счастливчик, скажу я тебе!

— Правда?

— Точно!

— Почему-то не чувствую себя счастливчиком. А фирма моя загибается из-за недобросовестного партнера, и я даже не знаю, выживет ли она.

Кастанян положил Косте руку на плечо и сказал проникновенно:

— Поверь мне, брат, я избавлю тебя от печальной участи похорон вашего предприятия: тебя закопают гораздо раньше.

— Да ну?

— Точно. Прямо сегодня. Только фильмец один покажу.

Отдав необходимые распоряжения челяди, снова Инночкину:

— А ты не дурак, брат!

Тот был скромен:

— Чего не знаю, того не знаю. Об этом лучше спросите моих друзей.

Два «качка», застывшие у дверей, наводили тоску до зубной боли.

Посмотрели ролики на Ютьюбе — их уже стало два. Отлаяв собаку, Жорик катал Маринку на своей волосатой спине и хрюкал.

— Как ты думаешь, брат, зачем они это делают?

— А вы сами об этом спросите, — Костя достал мобилу и набрал номер Фила.

Тот потребовал общения по скайпу. Установили с Лондоном видеосвязь.

Георг уставился в лицо Фила Смита. Тот уставился на него.

Молчание нарушил Костя Инночкин:

— Мне так повезло, Фил. Господин Кастанян хочет замочить меня лично.

— Еще бы! Его-то узколобую армянскую голову забивать в широкую армянскую задницу будут сотрудники ФСБ.

— Кажется, они меня тоже собираются немного помучить.

— Не беда. Мученики сразу попадают в рай.

— Вот спасибо — утешил.

— Подожди благодарить, рано еще. Не желаешь посмотреть интервью пьяного армянина?

Трезвый армянин молча смерил Инночкина таким странным взглядом, как будто ему невтерпеж стало повыть над его гробом.

Все протранслированное, Фил прокомментировал через скайп вопросом:

— Неслабая куча дерьма о ваших правителях?

— А то, — сказал Инночкин, выглядевший уверенным, несмотря на весьма щекотливую обстановку. — Компроматец, что надо — будет над чем поскрипеть им зубами.

И Кастаняну:

— А вы перспективный человек! С такими грандиозными планами прямая дорога в Государственную Думу.

— Пьяный бред это все! — передернул плечами хозяин «Ю-8».

— Из любопытства — хотите пари? — предложил Фил. — Отправим материальчик в ФСБ и посмотрим, как они отреагируют.

— Ну, хорошо! Вы меня подловили! — глаза Кастаняна были широко раскрыты и затуманены слезами, а губы тряслись в каком-то жутком ритме. — А вот ты, хитромудрый, действительно думаешь, что я тебе просто так дам отсюда уйти?

— Зачем же мне уходить просто так? Я не уйду, пока вы не уплатите долг «Рубину».

— Неужели ты думаешь, что английский спецназ прибежит сюда тебя спасать? Ой я сейчас обделаюсь от страха!

— Я думаю, спасет меня ваше благоразумие.

— Меня? Шантажировать?! Да ты, брат, вообще герой! — глаза Кастаняна моргали как заведенные, рот дергался совершенно бесконтрольно. Казалось, у него в башке насмерть бьются два упыря, один кровожаднее другого.

Косте подумал, что он спятил.

— Это дело моей чести, — шипел он Филу, брызгая слюной, а пальцем указывал на Инночкина, — удавить гаденыша. Понял?

— Кстати, — невозмутимо сообщил Фил Смит. — Наш сеанс связи тоже фиксируется.

— Ах так… — кивнул Кастанян, видимо совершенно потеряв голову. — Ладно, фиксируй — щас я тебе кое-что покажу. Никто безнаказанно не смеет мне пакостить! Сейчас твоему приятелю засуну в зад ствол пистолета и нажму курок. А ты фиксируй-фиксируй, как из его пасти вылетят мозги вместе с дерьмом.

Он вытащил из кармана пистолет, передернул и продемонстрировал его Филу. Тот, кажется, растерялся.

— Да вы, сэр, спятили совсем.

Вмешался Инночкин:

— Ну что ты, Фил! Блефует наш бедный Йорик. Мне даже неловко за него.

— Блефую? — Кастанян повернулся и направил ствол Косте прямо в лицо, безумно улыбаясь во весь рот.

Находясь на мушке, Инночкин, тем не менее, не выказывал страха. Он лишь с любопытством смотрел в аккуратную круглую дырочку, представляя себе ее гладкие полированные стенки и крошечные насечки наверху, где отводится назад предохранитель. Костя смотрел, как палец руководителя «Ю-8» ложится на спусковой крючок, как капля пота катится по его щеке и исчезает под подбородком. Время растягивалось — секунда превратилась в минуту.

— Я дам вам хороший урок! — язык у армяна стал заплетаться. — Вы не скоро его забудете.

Однако, не нажав курка, опустил пистолет, стер слюну с губ и пот со щеки.

— Взять его!

«Качки» от дверей подскочили к Инночкину и заломили ему руки за спину.

Могли бы и не напрягаться: все равно пришлось слушать монолог Кастаняна — он болтал, не закрывая рта. Слова громыхали, как острые камни, которые трясут в жестянке над ухом. Жорик брызгал слюной о том, что погибать надо с музыкой — мир еще не знает его, но узнает и содрогнется. И о нем, Георге Кастаняне, напишут книги, снимут фильмы, а потом перепишут, и переснимут. А дальше им ничего не останется, как поставить долбанный памятник в его долбанную честь на его долбанной родине на самой вершине славного Арарата. И все из-за того, как он жестоко сейчас расправится с русским парнем Костей Инночкиным.

Чем дольше говорил, тем яснее становилось, что он совершенно не в себе. Брызги слюны далеко разлетались по его кабинету и попадали на лица «качков», которые утирались торопливо одной рукой, другой придерживая Константина. Змея, которая убивает плевком в глаз, по сравнению с разъяренным руководителем «Ю-8» показалась бы червяком в банке рыбацкой.

Спустив пары, Кастанян прекратил свой ор.

— Отпустите его!

«Качки» вернулись к двери.

— Знаете, ребята, — задумчиво сказал руководитель «Ю-8», — а вы мне нравитесь. Кажется, у меня начинает подниматься настроение от предстоящей игры.

— Вы о чем? — спросил Костя.

— Э, брат, не претворяйся — ты прекрасно знаешь, о чем. Наслаждение болью. Наслаждение чужой болью. У меня даже мурашки бегут по коже, когда я думаю о том, что сейчас сделаю с тобой. Прямо как в ночь перед Рождеством.

— Не понимаю, о чем вы.

— Сейчас поймешь. А ты, англичанин, — он повернулся к ноутбуку, — фиксируй все. И чтоб на весь мир.

— Сначала я сломаю тебе все пальцы, один за другим, — смаковал Кастанян предстоящие болевые игры, в которых Инночкину отводилась незавидная роль главного героя. Косте не хотелось конечно такой популярности, но он и сам не знал насколько сильно.

— Надеюсь, это шутки, господин Кастанян, — сказал он. — Поверьте, все не так страшно: дела еще можно уладить. Я вот что-то никак не могу врубиться из-за чего все эти угрозы? Пистолет, дуболомы ваши, сломанные пальцы… Из-за 140 миллионов? Не такое уж это богатство для владельца «Ю-8», да к тому же еще — оно и не ваше: так, прихваченное с кондачка у растяпы Рубахина. Можете мне дать разумное объяснение из-за чего раздуваете сыр-бор? Вам жизненно необходимо меня прикончить?

Кастанян расхохотался:

— Вот именно!

— Это плохая идея.

— Да ну? У тебя есть получше?

Кастанян был ужасно зол — зол, как рыба с крючком в глазу. Как горящий куст. Как электрик, которого шибануло током.

— Сейчас вы вместе со мной приговариваете и себя к расстрелу. Вы понимаете, что я имею ввиду?

В глазах вороватого армяна дымилась и кипела злая кровь.

— Я все правильно понимаю: ты меня подцепил на крюк и теперь намереваешься освежевать! — изо рта его вновь полетела слюна. — Не будет этого!

Он с таким хрипом втянул в себя воздух, что Инночкин испугался — вот сейчас толстяка-армяшку хватит удар. Но гордый сын Арарата был слишком могуч для каких-то там апоплексических ударов.

— Вон отсюда! Даю тебе десять минут!

Но Инночкин не обрадовался свалившимся вдруг на него жизни и свободе. Выбрал из ряда стул, придвинул к столу, оседлал так, чтоб виден был Фил на экране бука и подмигнул ему. Удаль молодцу не укор!

— Садитесь, господин Кастанян, поговорим спокойно.

Хозяин кабинета сунул пистолет в карман, цокнул языком и сказал:

— Похоже, ты не из пугливых.

— Спасибо. И я думаю, что вы не полный идиот.

— Правда? После того, что вы мне тут показали, думаешь, твое мнение что-то значит?

— Думаю, да.

Кастанян покачал головой:

— Лучше бы я всадил тебе пулю в зад: денег все равно нет.

Инночкин не казался обескураженным от упущенной перспективы:

— Господи! Нашли проблему. Вы позволите позвонить?

Переговорив с филиалом «Альфа-Банк» в Нягани, Инночкин сказал Кастаняну:

— Видите, как все просто — переуступка долга и никаких вопросов. Едем? Нас ждут.

Кастанян признался, испустив тяжелый, усталый выдох:

— Мне еще в сауне хотелось выколоть тебе вилкой глаз.

— Не напрягайтесь так, — сказал Костя. — Ведь жизнь сегодня не закончилась, не смотря на все ваши усилия. Думаю, у вас еще будет возможность шахануть мне не раз. Партия продолжается!

Они сидели и курили. Разговор шел о няганьских делах.

— Кастанян звонил — ругал тебя последними словами, советовал расстаться: говорит, ты неприлично молод для своей должности. А меня зовет на новые объемы.

Инночкин усмехнулся:

— А ты?

Рубахин, нервно рассмеявшись:

— А что я? Жорик, говорю, во лбу пошарь: ты — животворящий орган из трех букв. Я тебе раньше верил, а теперь прости — не сори, бамбино, чаем: нам на тебя посрато.

— Да, каналья еще та, — согласился Костя: в подробности визита в Нягань компаньона он не посвящал.

— Как ты его обул!

— Как сказано в Писании: берут за горло — бей по гениталиям.

— Я бы в жизнь не догадался вернуть долги переуступкой.

— Ну, «Альфа-Банк» величина! Против него Жорик — прыщ на мягком месте.

— А на вид такой интеллигент.

— Армянского пошиба: в кармане носовой платок, а в нем соплей за полный квартал. Да и ваще: в нем интеллекту, на мой взгляд, меньше, чем в турнепсе. А с совестью завал — в аду у черта спички стырит. Твои дела сыскные как — узнал покусителя?

— Ты не поверишь: охранник — прапорщик в наркозе — Рубахин поежился, будто незримый кто-то продолжает целиться в него.

— Поймали? Как поймаешь, на кол. Должно быть, за долг по зарплате? Теперь полегчает.

— Да уж поймаю — хайло начищу. Ты будешь отдыхать? Работа есть.

— Давай, рассказывай.

Судьба любого дела зачастую зависит от мелочей — таких ничтожных, что сразу не заметишь. Уж на что Рубахин дока в договорах, а вот пропустил в тексте закорюку, дающую право Тобольской ГРЭС заморозить на год выплату 20 % заработанных по договору средств в качестве страхфонда на случай обнаружения брака выполненных работ. Если учесть, что выполнено их на 100 миллионов, то сумма получается… М-да, уж.

— И «Фортуна» повернулась к нам не лучшим своим местом. Возьмешься разрулить? — спросил Рубахин. — После Кастаняна начинаю верить, что тебе по силам из любого полена сделать Буратино.

От судьбы так просто не уйдешь — подумал Костя, а вслух:

— Мудрый Фрейд сказал: «Для счастья мужику нужны две вещи — работа и любовь».

— Не стану спорить с ним, если слово «любовь» заменить на «секс». Ты так и не поведал, какие в Англии девчата есть. Специалисты говорят: англичанки — это некондиционные француженки: тут блондинки, там блондинки — ну, везде они блондинки. Типа Хакамады — не хочется, а надо.

— Не знаю: я был там со своими.

— Как поют в бундесвере: «Зольдат всегда зольдат», — усмехнулся Рубахин.

Инночкин курил и думал, что его приятель в строительном бизнесе — это большая глупость. Ему бы в импресарио податься, раскручивать лукавых инженю. Вот был бы успех.

Костя находился в том счастливом возрасте, когда думы светлы, как в январе березы, все вещи принимаются всерьез, но нет уныния ни от чего.

В тот же день он выехал в Тобольск, а утром позвонил на ТЭЦ.

— Не уделите ли одну минуту для разговора делового? — представившись, спросил.

— Одну минуту? — ответили. — Извольте. Впрочем, минута ваша на исходе.

— Звучит зловеще — как перед расстрелом.

Абонент задумался.

Костя напомнил о себе:

— Я не наскучил вам?

— Вы думаете, я настолько туп?

— По телефону этого не скажешь. Как насчет встречи визави?

— Больше того, что я сказал Рубахину, мне нечего сказать.

На нет и судна нет, не считая небольшой досады.

— Весьма признателен за содержательность беседы.

В тот же день Инночкин выслушал две лекции — в финансовом отделе ГРЭС и юридическом. Сидел, кивал и поощрял:

— Да-да…. Продолжайте…. Понимаю….

И понимал, что ни одной зацепки.

Все, что мог сказать:

— По логике вещей: как можно было подписать сей договор? Я думаю, что нет людей, питающих к финансам отвращение.

Его разубедили:

— Есть! Рубахин из «Рубина»!

Кто бы сомневался!

И тут же позвонил Соломон Венедиктович — помяни черта!

— Ну, как дела?

— Все идет отлично! — сказал, а сам подумал: не Бог нам нашептал совместно затевать «Рубин».

Тобольск — старинный город со старинными устоями. Здесь даже солнышко встает чуть свет. И вдохновляет народонаселение на труд ударный лозунг прошлых лет: «Коммунизм — это есть советская власть….

— … плюс дебилизация всей страны, — поправил Костя и добавил от себя. — Это норма, господа, а не патология.

Настроение, как видно, у финдиректора «Рубина» в Тобольске было не ахти — даже с расстройств осунулся, лицом сбледнул. Спать лег с выражением покорности судьбе во взоре мрачном. Но встал бодрячком.

Отмойдодырев с утра морду лица, потаращившись на нее в зеркало, отправился на ГРЭС, к ее генеральному директору. Как говорится, лыко да мочало — начинаем все сначала, иль по-другому: не мытьем, так катаньем решил достать.

А сколь по молодости лет был прост на язычок, то и сказал ему:

— Вот вы поймали нас сейчас на дурака, а ведь Земля кругла — шар, пущенный вперед, влетит вам в зад. Законы физики.    

А тот не понял юмора иль не туда подумал:

— Закройте дверь с той стороны!

— Валяйте, выгоняйте — проще всего отправить вон партнера, коль стал не нужен.

Местный бонза малость обалдел. Но оказалось зря: финдиректор из «Рубина» не склонен был к скандалам. Вид его, несильно угнетенный, развеселил.

— Ну и какого (слово непечатное) вы (слово очень непечатное) рожна хотите? Договор не прошибаем. Спорим на ящик коньяка!

И Костя руку протянул.

— Никакой логики не вижу, — заявил директор ГРЭС, скрепляя уговор пожатием.

— А вот, — Костя отвечает. — По вздорности характера!

— Хотите, верьте, не хотите — все равно не стану врать, но вы мне нравитесь. Вежливый, воспитанный — таких теперь не делают. А лет так сколько не скажу тому назад….

Это гендиректор ГРЭС как бы шутку пошутил и призадумался.

Он-то пошутил, а Константин за эту мысль сразу ухватился.

— I offer duel.

— Э..э, дуэль? — самостоятельно перевел с английского тобольский лидер киловатопроизводства. — Вы вызываете меня?

— Как офицер запаса офицера, и поскольку я, выбор формы состязания за вами. Условие одно — платит проигравший. Если это вы — «Рубин» получает с вас долги.

— Даже в этом случае вам ничего не светит — договор курирует «Фортуна» и выплаты по нему тоже…

— Но попытаться… Попытка, говорят, не пытка.

— Вы упрямы. Что я могу?

— За нас замолвить слово. Придумаете что-нибудь. Короче, на вопрос махнем ролями. По рукам?

— А не боитесь проиграть?

— Проиграю — свалю, поставив ящик коньяка, и никаких обид.

— Господь смешлив, а Сатана насмешлив, — с улыбкой молвил хозяин кабинета. — А человек, как водится, смешон…. На что ж тебя сподобить? Может водку по стаканам расплескаем — кто больше?

— Исключено. И еще одно не катит — тринадцатый подвиг Геракла.

— С виду русский парень удалой, а говоришь с акцентом замшелого парторга времен исторического оптимизма советского народа. У тебя нет проблем со смыслом жизни? Мне кажется, любой мужик готов напиться только для того, чтобы проснуться вдруг в одной постели с молодой Барбарой Брыльской. Не понимает тот прекрасного, кто никогда не плакал пьяными слезами. Что, совсем не потребляешь — даже вина? М-м-м… зря! Многое теряешь. Как замечательно сказал поэт:

— Южный берег Крыма, синяя волна.

Сигареты «Прима» да стакан вина

Проплывают мимо чудо корабли

Жизнь неповторима, что ни говори!

— А о другом подумать не судьба? — спросил Костя.

— Ну хорошо, я выбираю бокс. Больше скажу — надоело: хоть один вечер не побыть директором. Нельзя ж все время. Я ведь по натуре жизнелюб, насмешник, а тут, — он широким жестом руки окинул кабинет. — Рутина. Как говорится, жизнь несется мимо, обдавая грязью.

— Набью вам морду, — и запел. — Тореадор смелее в бой…

Инночкин от души рассмеялся. Он освоился и чувствовал себя прекрасно в обществе этого раскованного и остроумного человека, который за словом в карман, как говорят, ни в какой ситуации, ни разу не опаздывал. А по части реакции на окружающие возмущения мог соперничать… да с кем угодно.

— Время обеда! — хозяин кабинета возвестил и секретарше по селектору. — Нам на двоих.

Обсуждая тему предстоящего поединка, два директора и не заметили, как без следа исчезло взаимное смущение. Они перешли на «ты». Оба чувствовали себя легко, раскованно, свободно.

— Немножечко схитрил, — признался директор ГРЭС. — Я бывший КМС и на полцентнера весомей, но не кисни: бить буду аккуратно и не больно.

И расхохотался, чрезвычайно довольный собой — дескать, ну не крутой ли я мужик?

— Что я могу сказать в свою защиту, — Костя раскурил трубку. — На Хохрякова еще в лицее стал мастером. Не слыхал? Это открытое первенство Урала. Мой дед был вице-чемпионом докапиталистической России.

— Скажи фамилию. Крюков, Крюков… На слуху. Кажется, был такой. А я, стало быть влип?

— Не переживай: бить буду аккуратно и не больно, — сказал серьезно Константин.

Даже не знаю, как рассказывать об этом поединке. Бокс — это ведь не просто вид спорта, это силовое состязание двух мужчин, это, если хотите, однополый танец двух партнеров, это бесконечная поэма чувств — от бешенства до боли. Если ты по рингу суетишься, как в «живёте» ужаленный, без всякой красоты движений, а потом еще в нокдауне взбрыкнешь ногами, то не хрен было выходить.

Каким же следует на ринге быть?

Ответ — на ринге нужно быть красивым, мужественным, олицетворением добра. Да-да! Вы не ослышались. На ринг выходят лишь из-за неизбывной любви к партнеру.

Отдубасив друг друга до красноты морды лица, теперь уже друзья не разлей вода отправились в парилку тут же, при спортивном комплексе.

Мороз под тридцать, ночь. На свежий воздух из потогонки выход есть — как раз в сугроб на тыльной стороне спорткомплекса. Это так здорово, когда из ядерного лета где-то на Венере в земной сибирский холод голышом. Просто мост космический со сверхсветовой скоростью телепортации.

Хозяин с ревом тигра нырял в сугроб, откуда восторгался:

— Вот так и наша жизнь — прекрасна лишь метаморфозами! О, снег, возьми мня себе! Что скис, Урал? Смотреть без страха в глаза зимы сибирской!

Костя соответствовал: в глазах — дуринка-смешинка-чертовщинка, потому, что в любой обстановке: на ринге ль, в бане, он всегда сохранял присутствие духа и остроту ума.

Спиртного нет. Усталые, распаренные пили чай из чабреца.

— Знаешь какое это лекарство? Первейшее в Сибири. Силу дает. Никаких таблеток после него не надо. Пей и всегда будешь здоров…

От бани, от снега и чая они раскраснелись, говорили и не могли наговориться. Деловым людям редко удается потрепаться просто так, по-человечески — о чем попало, которое становится вдруг важным, интересным. А ночь за разговорами короткой.    

Директор ГРЭС любезно подвез Инночкина к гостинице.

— Коньяк я тебе поставлю завтра, а вот что с «Фортуной» делать ума не приложу.

— Алё, гараж, в чем дело? Хочешь чтобы я уехал просто так? — улыбнулся Костя.

— Без дураков — хочу.

— А я останусь из духа противоречия.

— Вот засада! Чем с человеком лучше обращаешься, тем он быстрее к тебе задом свою избушку поворачивает.

— А это опыт, сын ошибок трудных, делает нас такими. И не надо ля-ля про времена и нравы — раз по чесноку не получается, приходится решать проблемы иными способами и средствами. В бизнесе, мой друг, нужно быть немного сумасшедшим: это чудовищная работа обыкновенным людям не под силу.

— Кому ты говоришь!

Перед сном Инночкин вышел на балкон, вдохнуть ночной морозный воздух. Большой старинный город пред ним лежал, одной ломаной линией раскромсанный на две половины: яркую — в рекламных всполохах, и темную — без света даже в окнах. Какой-то странный, подумал Костя и того не знал, что бывшую столицу ханства накрыла ночь при Ватерлоо.

Наутро странность объяснилась просто — на ГРЭС произошла авария.

Еще на стоянке, выйдя из машины, Инночкин почувствовал, как его начало знобить. Вроде одет тепло, а пробирает дрожь. Впрочем, тут дело, кажется, не в окружающей среде: какого-то иного характера озноб — нервный, что ли? Но Костя знал: никогда не бывает так плохо, чтоб не могло стать еще хуже.

Секретарши не было в приемной. Дверь в кабинет директора открыта, и там полно народу. Инночкин тормознулся на пороге и, улыбаясь, наблюдал. Он чувствовал, что происходит что-то не то, но не спешил узнать, что именно.

Тревожно шелестели голоса:

— На улице сильно за двадцать… трубы перемерзнут… надо сливать воду…

Увидев его, хозяин кабинета тряхнул головой:

— Это твой шар влетел нам взад. Накликал…!

Слово «гад» подразумевалось, но не прозвучало.

— Я не нарочно, — Инночкин пожал плечами.

От встряски в голове тобольского директора мелькнула мысль:

— Костя, слушай сюда — нужна нам твоя помощь… Ты ж ремонтник….

Через несколько минут Инночкин абсолютно точно знал, что он наконец-то там, где должен быть, и занят тем, что должен делать.

Позвонил Барашкину в «Рубин».

— Рылина за хобот и в Тобольск во все лопатки.

— Что делать будем? — тоскливо тот спросил.

— Окопы рыть в мерзлой земле, — сказал суровый командарм.

С окопами пока повременили. Вместо этого излазили весь корпус с остывающим реактором. Потом пили чай и совещались.

Слушая доклад главного инженера (сочный и красочный от неприличных выражений), Инночкин молча кивал.

— Ну, вобщем-то проблема ясна — починить можно, но времени в обрез: воду надо было слить, а теперь трасам кранты. Чтобы приступить к ремонту, нужны запчасти — я тут написал — и ремонтники… сварщики, слесаря… человек двадцать, а лучше сорок, чтобы сразу трубы поменять. Где их взять?

Пришел директор ГРЭС, осунувшийся и небритый:

— Ну, что тут у вас?

Услышав краткий Костин пересказ рылиского доклада еще пуще помрачнел. Только что в шкаф не полез прятаться от своего катастрофического настоящего.

— Как все хреново, братцы. Москва звонит: к понедельнику не дадим в город тепло, «Фортуна» захлебнется штрафами. Из холдинга к нам едет генерал — грозит на люстру всех за гениталии.

— Люстру этим не украсить, — явил свой вкус эстета Константин. — И вообще, смерть через повешение, удушение, утопление, отравление либо каким другим изящным способом не дает выхода из ситуации. Есть другой — с концом счастливым, без покойников. Не давай отчаянию себя свалить: пока есть жизнь, есть и надежда.

Слова, тон и вид его были жизнеутверждающие.

Директор ГРЭС ожил, спросил:

— Ударим характером уральским по неприятностям сибирским?

— И смекалкой! — добавил Константин.

А вот Рылин, у которого чувство юмора давно и надежно было заблокировано, остудил: без всякого стеснения присутствующих аборигенов заявил:

— Мажорите, ребята! Откуда в этом убогом Задрюченске столько высококлассных специалистов-ремонтников? Из ЖКХ? Ну-ну…. Нам их в Челябинске искать неделю, а времени тю-тю.

Инночкин оборвал его довольно жестко:

— Хватить ныть! Иди к реактору, бери руководство аварийно-восстановительными работами в свои мозолистые руки!

— Ха! «Хватить ныть!» Сказать легко, а дальше что? — влез Барашкин.

— А дальше… Мы людей возьмем у Кастаняна. Сейчас помчишься в Нягань, на стройке и в общаге проведешь вербовку волонтеров, найдешь автобус и к утру здесь с четырьмя десятками ремонтников.

— А что? Интересно, — хмыкнул директор ГРЭС, напомнив о себе.

— Тебе тоже работа есть, — повернулся к нему Костя. — Звони в свой холдинг, скажи, что к понедельнику тепло дадим, если «Рубину» вернут 20 миллионов по прежнему договору. Ну и объем расходов обсуди на нынешний ремонт. Да не скупись, а то висеть тебе на люстре вниз лицом.

Тот тут же к уху телефон:

— День добрый….

А уж второй недобрый день в Тобольске. Город замерзал…

Костя Инночкин сутки на ногах, забыв про сон, забывая про еду — от этого кружилась голова и бешено стучало сердце. А тут еще коллеги…

— Что? В Нягань, к Кастаняну? — скуксился Барашкин. — Там в общагах круглые сутки кому-нибудь бьют морду. Здесь убивай — туда я не поеду.

— Бунт на корабле? — Костя не верил своим ушам. — Тоже мне потомок гладиаторов! Умрешь, где партия прикажет.

Потом смягчился, махнул рукой — ладно, мол, живи пока, а вслух сказал:

— Поедем вместе.

Барашкин вздохнул философски — ну, вместе, так вместе: вместе он не против.

Через час они уже были за городом на трассе.

— Какого черта этот снег летит? Небо что ли прорвало?

— Но ведь красиво! — Костя очнулся от дремоты и посмотрел в окно. — Чем тебе снег-то помешал?

— А накат? Занесет на такой скорости, и « Здесь покоится прах рабов божьих…».

Костя вскинулся и снова поглядел в окно:

— Ты считаешь это возможным?

К его удивлению Барашкин отрицать ничего не стал и даже кивнул. Вот зануда!

— Мы, Абрамыч, не можем сейчас смертью храбрых пасть — нас целый город, замерзая, ждет. Жми на педаль и верь в судьбу.

— Ага? — тот кажется, взбодрился: обгоняя попутную машину, буркнул. — Еду-еду не свищу, а наеду не спущу! Всегда удивляюсь, Константин, твоему оптимизму — никакой паники, никаких нервов: даже в патовых ситуациях ищешь выход.

— Да потому что совсем безвыходных ситуаций не бывает: выход всегда найдется, даже если тебя съели.

— А знаешь, как про Рубахина бабы в конторе говорят? — поменял вдруг тему Мустафа Абрамович. — У него умишко и херишко с гулькин нос. Ты у них теперь в фаворе.

— Выдохся наш трижды сексуального труда герой?    

Это реплика почему-то вызвала у Барашкина буйный хохот. А Инночкин впал в задумчивость. Вот ведь какая хитрая штука жизнь — сломалась в недрах генератора ГРЭС какая-то фиговина, и все вокруг вдруг закрутилось с такой бешеной скоростью, что просто страшно. А его знобит, и сильная усталость… Не дай Бог расхвораться.

Костя потер виски.

— Устал, шеф?

— Голова гудит.

— Проглоти таблетку — вон аптечка.

Костя так и сделал.

— Слушай, я посплю, как устанешь крутить баранку, разбуди. Храни нас Бог!

В свете фонарей въехали в Нягань. Город отходил ко сну.

Подбросив Инночкина к общежитию, Барашкин уехал нанимать автобус.

Труженики отдыхали после морозного и трудового дня на строящейся ТЭЦ.

Костя выключил телевизор:

— Алло, братва, деньги нужны?

— Деньги не нужны только покойникам.

— Плачу за час работы штуку.

— Не может быть! — охнул кто-то. — Я всегда был последним в очереди, когда госпожа Удача подарки раздавала. Это где ж такие расценки есть?

— В Тобольске, там авария на ГРЭС. Нужны ремонтники.

— Ни хрен собачий! Стока верст!

— В понедельник я вас сюда верну, и у каждого в кармане полста штук. Годится?

— Обещать все вы депутаты. Ты чей, хлопчик, будешь?

— Я из «Рубина».

Народ плотным кольцом обступил Константина.

— Кажи капитал.

— Наличка будет. Как только приступите к работе, каждый час буду выдавать по тысяче рублей на брата.

— Ага! Слыхали мы таких!

Костя обвел присутствующих взглядом:

— Кто-нибудь из вас может заявить, что я трепло и слово не держу? Ну! Я жду!

Прошла минута гробового молчания.

— Я возьму не всех. Мне нужны двадцать сварщиков с переносными аппаратами и столько же подручных слесарей со своими инструментами. Кто едет?

Нашелся грамотный однако:

— Как говорил Ларошфуко: порыв ветра гасит свечи, но раздувает пламя. Смотри, приятель, за неправильный базар ответишь. Хлопнуть можем, если что.

— По плечу пойдет, по заднице я не стерплю.

В общежитии строителей пошло движение.

Час-полтора спустя, возле парадного крыльца началась посадка в мягкий автобус. За места в нем даже поспорили, немножко подрались, потом, замирившись, погрузились и поехали в Тобольск чуть больше сорока специалистов компании «Ю-8».

Машина мчит по ночной трассе. Костя курит, и встречный ветер в чуть приоткрытое окно выбивает искры из его сигареты. Вторые сутки аварии на Тобольской ГРЭС.

Выбросив окурок и прикрыв окно, Инночкин достал телефон и набрал номер Клары Вербицкой, уже второй десяток лет являвшей миру пример женской верности в любви.

— Привет. Не спишь? Поговорим?

Где-то рядом с ней пела молодая Пугачева: «этот мир придуман не нами…».

— Хорошо у тебя.

— Приезжай! Я испекла пирог — он почти целый.

— Целый пирог! Где ты отыщешь стока аппетита?

— Девчонкам на работу завтра отвезу.

— Нет в тебе чуткости: разве можно человеку про еду, когда он ночью на дороге.

— А ты где?

— На ниве производства — сугроб налево, сугроб направо, а сверху снег.

— Бедненький, голодненький…. На улице пурга, а ты за рулем. Что за нужда?

— Как всегда — меркантильные проблемы, — ответил Костя с едва заметной иронией воспитанного человека, услышавшего бабью чушь, но, по тактичности своей, удержавшегося от комментариев.

Снежинки мельтешили в свете фар. Глаза слипались, рот раздирала зевота.

— Тебе не страшно, милый?

— Самое страшное в жизни — это когда на тебя орет женщина в бигуди.

— Да что случилось? Ты меня пугаешь! Рассказывай немедленно.

— Это я процитировал директора Тобольской ГРЭС. Засыпаю, милая, почитай стихи.

И Клара не заставила себя упрашивать:

— Как полумесяц молодой

Сверкнула чайка предо мной.

В груди заныло у меня:

Зачем же в самый вихрь огня?

Что гонит? Что несет ее?

Не спрячет серебро свое….

….

— Думаешь, мы еще можем быть счастливы? — Клара спросила.

Интересный вопрос! Хотя уместен: уже давно он не был у нее — дела, семья и прочие заботы. Порой у Кости возникало ощущение, что он уже не настолько без ума от нее, как раньше. Размышляя о том, что никто никого по-настоящему не знает и что жизнь любого человека — загадка, попросил:

— Еще, пожалуйста, еще.

И Клара:

— Природы бессловесный крик

Поймай и всей душой почувствуй

В ней нет ни мысли, ни искусства

Но в ней источник сил твоих…

….

В 7-30 Костя позвонил Рубахину:

— Собрал наличку, Соломон? Я на подъезде. Где пересечемся?

— Так в офис не судьба что ль? Иль за тобою гонятся талибы?

— А ты чем озабочен так, что за город в напряг?

— Не знаю, как жену счастливой сделать. Избы и кони, ее завидя, прекращают скакать и полыхать — такая бл…. Всю ночь искал тебе наличку, вернулся — она плачет, стуча по коленям чуть оттопыренной губой. Первым желанием было — дать ей радостно по морде своим нехилым кулаком. Но выдержку проявил, хотя врубился — дома мне не рады.

— Не верит, значит? В женской любовной мотивации ужасно все запутано.

— То-то и оно. Потом она сотворила то, что и Содома со своей Гоморрой не позволял — стала скандалить, не стесняясь в выражениях, жестоких и ничуть несправедливых. Будто не жена совсем, а гадюка большой гнусности. Своим противным голосом разнесла в пух и прах свойства моего характера, мою наружность, манеру одеваться, моих родителей, то, как я ем, пью, сплю, хожу, смеюсь, храплю, щелкаю костяшками пальцев, рыгаю, пукаю и вообще: муж у нее оказывается сволочь еще та. Нет, ну ты скажи, Костян: сама умудряется грызть яблоко во время секса, а на меня орет.

— Грызть яблоко во время секса не эротично. А ты сошлись на классиков, которые считают: измену чаще всего подозревает тот, кто сам не верен.

— Ух, ты! — вскричал Рубахин. — Так я рогат?

Встретились на кольцевой, в шашлычке. Соломон Венедиктович был в больших солнцезащитных очках, и часть щеки замазана тон-кремом. Впрочем и Костя выглядел, как сталелитейщик ЧМЗ после двух суток непрерывной вахты у мартена.

— Что там на ГРЭС?

— Полный… — сказал Костя еще одно слово, выражающее крушение надежд, из шести букв (вторая и), но это не «фиаско». — Леденящий ужас! Караоке по-сибирски — тень Кучума над Тоболом.

— Боже Всемогущий! Впрочем, он сына своего не пожалел — причем тут люди? Жертвы есть? Вот так живешь-живешь — и бац! — коньки отбросил. Пот прошибает от мысли, что мне всего сорок лет, а умереть могу в любой момент.

— На счет смерти не скажу, а вот первый признак кризиса финансов налицо — ты сигарету докурил до фильтра, — Инночкин улыбнулся своей шутке. — Сколько собрал?

Рубахин в мельчайших и утомительных подробностях поведал сколько у кого занял. Потом вручил Инночкину кейс весом почти в полмиллиона.

В 8-45, памятуя народную мудрость, что утро добрым не бывает, Костя сел в машину и покатил в Тобольск.

Позвонил Барашкину:

— Кипит работа?

— Финансы на исходе.

— Часть я уже везу, остальные вечером Рубахин притаранит.

— Как он там?

— Жалуется: жена либидо погасила. У него на лице следы ее туфлей.

— Ага?! — заржал Барашкин. — Проживет: лицо — не ум. Членик с кукиш — это не самая большая беда на свете, особенно если у мужика большая куча денег. А задницей его жены вполне можно колоть орехи ….    

Тут Инночкина остановил патруль ДПС и попытался оштрафовать за разговор по мобильнику во время движения. Костя посмотрел на часы, подумал, что 15 минут неплохо бы отдохнуть от руля, и встал на опасный путь:

— Как докажите, что я разговаривал во время движения по мобильнику? У вас видеозапись есть? Нет? Тогда, ребята, засуньте свой протокол….

«Ребята» покосились на челябинские номера и предупредили:

— Говоришь хреново. Деловой, должно быть, супермен?

— Не угадали — лишь только солнце сядет и сгустится тьма, трясусь от страха и себя жалею.

— От того и глаза красные. В трубочку дунем?

— Ну, ничего нового, — ворчал Костя, продувая ментовский анализатор. — Если полярник, то с отмороженным носом, если гаишник, то с полосатой палкой или вот этой трубкой. Не скучно вам, ребята?

Телефон встревожил вызов незнакомого абонента.

— Алё. Я весь — внимание.

Выслушав набор малосвязанных нецензурных выражений и угроз от непредставившегося, но вполне узнаваемого Кастаняна, Костя интеллигентно с бархатным оттенком в голосе проворковал в мобильник:

— Не представился, орешь… Ты что, родной? Я понимаю, если не орать, добру нипочем зла не победить. Но мне же в сотик не видать — мудак ты или, скажем, господин Пидорасян. А то ведь знаешь — от стрессов у немолодых людей болячки запускаются. Ты молодой? Ага? Наверное, ты еще был анализом в женской консультации, когда я начал строить. А что ж тогда орешь? Да и к тому же сексуальная ориентация у меня не та, что предлагаешь: ты не поверишь — по старинке обожаю женщин.    

Меж тем менты:

— Оружие, наркотики везем?

— Не к столу будь сказано, и пукнули же вы! Впрочем, ищите — я покурю.

Костя забыл о кейсе с полумиллионом росдензнаков и не представлял, какое сейчас будет «нифигасебе». И того не знал, какие в тюменском учреждении с веселым названием ГИБДД клоуны произрастают.

— Что это? — морды гаишников вытянулись в лошадиные. Словом, как у людей.

— Типа взятка. Вы берите, сколь позволяет совесть, на жизнь бедную свою.

— А если все возьмем?

— Берите все, только улыбнитесь вон той машине, — Костя махнул рукой. — Вас снимает скрытая камера.

Когда-нибудь видели инспекторов ДПС в предынфарктном состоянии? А Косте Инночкину посчастливилось. Лица ментов вспыхнули кумачом, глаза синхронно выкатились из орбит и остекленели. У одного шапка спрыгнула с головы и покатилась в заснеженный кювет.

— Да? — прошелестел он помертвевшими губами. — Не вижу.

— А что же вы хотите? Камера скрытая…

— И что теперь? — подал голос второй.

— Вас выгонят с работы по статье «взяточник и сволочь» или даже сошлют на Колыму с проездом за свой счет. Сделайте вот так ручками в камеру и топайте к себе в машину. Кейс на место.

Так они и поступили, сразу поскупев в желаниях на много лет вперед.

Инночкин позвонил директору ГРЭС.

— Алё, привет! Меня тормознули гаишники (назвал номер служебной машины) на трассе. Срочно позвони кому-нибудь из власть имущих — пусть выручают: иначе не успею к вам с деньгами, и мы к понедельнику не ликвидируем аварию.

Какое-то время спустя, в направлении Тобольска в сопровождении машины ДПС мчался серебристый «Субару». За рулем с выражением на лице преданной и радостной придурковатости был сержант дорожно-патрульной службы, а владелец авто спал, откинувшись в пассажирском кресле. Только рука его время от времени поглаживала кейс на коленях, словно проверяя, все ли там на месте.

На ГРЭС Барашкин бросился навстречу как к родному:

— Ну наконец-то! Еще немного и меня бы здесь продинамили няганьские волонтеры. Народ-то ушлый.

Костя тут же опубликовал привезенный капитал — бери, мол, и спасайся.

Очевидцы-волонтеры цокали языками:

— Ай, Костя-джан! Ай, молодца какая!

Инночкин с достоинством неспешным принимал эти знаки народной любви.

Рылин, командующий восстановительными работами, выглядел еще тише и спокойнее, и это напоминало спокойствие отмороженной ноги, когда ничего не болит, не беспокоит, да и ноги уже как таковой, собственно, нет. Он был прекрасен и непобедим в своей задумчивости деловой. Какая-то лохматая собачка привязалась к нему у демонтируемой трассы — и наскакивает, и лает, а он:

— Ты что орешь, как будто мы с тобой женаты?!

Работа кипела, не прерываясь ни на минуту. Веселыми приветствиями перекликались волонтеры:

— Как ты держишь, обломок идиота?!

— Выбрось свою маску, коль ни хера не видишь!

— Стык в стык ровняй, обезьяна вислоухая!

— Етицка сила!

И другие чисто производственные фразы воспевали вечное стремление души к святым угодникам Илье и Николаю да еще Андрею — заступникам трудовой Руси.

Сунув руки в карманы пальто, время от времени от теплотрасс к остановившемуся генератору и обратно пробегал директор ГРЭС, притворяясь невозмутимым человеком. Однако на лице его смурдятина сплошная.

— Ну, что успеваем? — то и дело тормошил он Инночкина с привязчивостью свидетеля Иеговы — такой же мрачный и торжественный.    

— А сам не врубаешься? Сдается мне: диплом энергетика похитил ты на дипломной фабрике, перебив охрану. Других объяснений откуда он у тебя не нахожу.

— Мы в консерваториях не кончали, а за тобою нахожу несвоевременное плоскоумие в запущенной форме, к тому же неподдающееся ремонту, — по-одесски отругнулся директор ГРЭС.

— А уважать меня себя ты принуждаешь… Грустно чота. Друзей моих прекрасные черты вот так вот растворяются в тумане. Оркестр заказал? Да и не мешало бы в чай бутербродов. Или ты противник продразверстки? Негостеприимный ты — вот что я тебе скажу, и суетливый. Мой совет: как дадим в город тепло, езжай сразу в санаторий отращивать истрепанные нервы.

От усталости свело судорогой те мышцы, которые поддерживают веки над глазами. Треба вздремнуть, а лучше б выспаться, приняв горячий душ и отобедав.

Костя глубоко вздохнул.

В пол-одиннадцатого вечера прибыл Рубахин с двумя миллионами наличных средств, снятых со счетов «Рубина» — полоскал воздух комментариями и жестикулировал, давился минералкой. Инночкин, жуя сосиски в тесте, слушал и кивал.

Руководитель ГРЭС поклонился Соломону:

— Вы спасли город и «Фортуну»!

Рубахин не сконфузился. Взял командование АВР в свои директорские руки и гневным рыком возгласил:

— Разбиться всем в лепешку!

Воскресным утром в Тобольск прибыл президент энергохолдинга «Фортуна». Он, мэр города и сопровождающие их лица посетили ГРЭС. Оттеснив перепуганного директора, их встречал Соломон Рубахин, в объективы телекамер успокоивший правительство и всю страну.

Костя Инночкин в это время спал одетым в гостиничном номере на нерасправленной кровати.

Вставив сигарету в нижнюю часть лица, Рубахин полюбопытствовал:

— И что у нас с Зареченском? Владимир Викторович, растопырься.

На Рылина с утра раннего навалилась икота — ему и говорить в напряг, а уж хвастать чем… Он только рукой махнул. Но не тут-то было.

— Прекрати икать! — приказал директор и налил главному инженеру воды.

Утопив недуг на дне стакана, Рылин буркнул не без ехидства:

— Избранный народ в Зареченске теперь в фаворе: прикажите делать обрезание?

— Обрезание головы тебе пойдет, — лицо у Соломона Венедиктовича при этих словах сделалось настоль плотоядным, что можно было не сомневаться: дай ему скальпель в руки, вместе с крайней плотью выпотрошит и мошонку главного инженера одним махом.

— Зареченцы живут под лозунгом: «Светлое будущее России — это Мойша у власти плюс евреизация всей страны», — туманно сформулировал свои националистические подозрения замдиректора Барашкин.

— Христопродавцы! Троцкого им мало! Кобзона мало! Энергетику им подавай! — обрадовался поддержке Рылин. — Всю жизнь изворачиваются: хотят рыбку съесть и попку чтоб не оцарапать. Работать надо, а они продают, что ни украдут.

— Убеди нас, что ты работаешь, — усмехнулся Рубахин.

— Может рассказать, как они меня там заставляют «Хава-нагилу» танцевать?

— Представляю картину! — снова усмешка коснулась директорских губ.

Картина была сюрреалистическая: человек — хоть и звучит гордо, но зачастую выглядит весьма отвратно.

— Тебе хорошо: ты дурак, — расхохотался Рубахин с отвязным цинизмом, разобидевшись на антисемитские выпады подчиненных. — А дураку дай хер стеклянный, он его разобьет и порежет руки.

Дошла, видимо, до директора шутка, гулявшая по «Рубину» — меняю две судимости на одну национальность, автором которой по слухам был главный инженер.    

Оскорбленный в лучших патриотических чувствах за Россию, энергострой и себя лично, совсем забыв про икоту, Рылин поведал, как руководство строительством Зареченской ГРЭС пустило на сторону в оборот средства и теперь зависло.

— Велика Россия, а воровать становиться нечего!

— Хреново и нормально, как синонимы бытия, — поддакнул Барашкин, думая о чем-то своем. — Нет в мире совершенства.

— И в чем прикол? — поинтересовался Инночкин.

— А в том, что честных людей нынче в бизнесе днем с огнем…, — посетовал Рылин и добавил. — Хороший объект теряем: там еще строить и строить. Заказчик денежный, а генподрядчик жулик.

— Так давайте не будем терять, — очаровательно и мило втянулся Костя в новую тему.

Александр Македонский прошел практически всю Азию из конца в конец и не с сачком в поисках бабочек, а с мечом, без устали продвигаясь вперед незнакомыми краями, постоянно окруженный неприятелем, который не оставлял никогда попыток воткнуть нож в спину незваным пришельцам — сиречь завоевателям. Викинги Скандинавии без компаса на утлых суденышках, ориентируясь лишь по звездам, огибали Европу, открыли Исландию и Гренландию, побывали в Северной Америке. Или вот испанские конкистадоры….

У кого голова на плечах, считал Константин Инночкин, тот всегда разберется в любой ситуации и сотворит чудо из невозможного. С таким настроением покидал Челябинск, направляясь в свою конкисту на Зареченскую ГРЭС.

В России очень любят евреев — просто души в них не чают. Только настоящих, а не тех, которые прикидываются чукчами. В России все уверены, что евреи очень умные и хитрые — с ними не пропадешь. И чем только они не занимаются!

Костя Инночкин не любил евреев. Не всех подряд, а тех, кто по его мнению, занимался не своим делом. Общеизвестно: потомки Моисея — отличные ученые, великолепные музыканты, писатели, артисты и все подобное в том же духи. Но еврей начальник большой стройки — это нонсенс. Им вообще, по мнению Константина, не стоило так широко распространятся по России: Одесса — достаточно красивый город и их удел.    

Фамилия руководителя генподряда на Зареченской ГРЭС была Кац. На сей ответственный пост вскарабкался он скорей не способностями, присущими избранному народу, а в силу обстоятельств: инженером он быть не мог, стать учителем казалось стыдно, а служить в каком-нибудь банке совсем не хотелось.    

Был он интеллигентом чуть ли не в десятом поколении. Матом не ругался. Ко всем подчиненным обращался на «вы». Всегда задумчив был и обстоятелен. На оперативках и совещаниях не кричал, ничем не возмущался, все спокойно записывал в блокнотик и брал на контроль. Был лишь один недостаток у Абрама Моисеевича — он хотел стать богатым изо всех сил, чтобы влиться в широкий круг простых миллиардеров. В страстном желании разбогатеть он готов был даже строить ГРЭС.

Однако встретил финансового директора «Рубина» не весьма учтиво:

— В прежние времена в заведениях, где практиковались азартные игры на деньги — карты, кости и т.п. — были очень хорошие надписи на стенах, специально насчет советчиков: «Не лезь с советом к игрокам, не то получишь по зубам».

От неизбежно надвигающегося разоблачения финансовой аферы у него постоянно болела голова и замученное выражение на лице застыло гипсовой маской. На предложение Инночкина своих услуг по разруливанию проблемы у Каца задергался глаз, и лицо вдруг стало нездоровым. Он ничего не смог придумать умнее, как только высказать свое отношение насчет советчиков (см. выше). И добавил:

— Что мне вашими советами очко конопатить?

— Господин директор, — Инночкин взял официальный тон. — Великий и могучий народный язык аргументирует весьма убедительно, но интеллигентный человек даже в состоянии раздражения или в споре не должен прибегать к подобным выражениям. Что же касается вашей заботы о профилактике ануса, то, вероятно, в этом сказываются несколько факторов — предвидение неизбежного, духовная зрелость и необыкновенная деликатность в интимных вопросах.

— Довольно с меня! — вскочил Кац. — Вы явились сюда, чтобы оскорблять?

— С чего вы так решили? — невинно спросил Константин, оставаясь в кресле.

— Это уж мое дело с чего….

— Ваше дело? — переспросил с улыбкой гость. — Если вы хотите жить, утешаясь пословицей «Бедность не порок», то это, конечно, ваше дело. Но то, что вы делаете здесь, также и наше. Если стройка встанет, кому это на руку? Поэтому предлагаю: без кипятка собрать всех заинтересованных лиц и провести мозговую атаку на проблему. Так поступает весь цивилизованный мир.

— Проблема моя и только моя! — задохнулся яростью Кац, будто речь шла о деньгах, которыми ему в напряг делиться.

— Вот что я вам скажу, Абрам Моисеевич, — сказал Инночкин с купеческой улыбкой. — Я менеджер по образованию и призванию. Всякое бывало в моей работе, но не помню случая, чтобы ругань приводила к чему-нибудь хорошему. Так дела не делают. Встречались мне руководители, которых нянька или мамка в детстве роняла на пол….

— Все-таки нарываетесь! — не без удовлетворения вставил фразу Кац, остывая.

— Не будьте таким грозным, — продолжил Костя. — Поразмыслите-ка лучше о своем бесперспективном будущем, если пустите дело на самотек. Ну что вас ждет? Отстранение? Фиаско строителя и руководителя? Уголовное дело? Зона? Тогда не мешало бы вам приготовиться к серьезной перемене судьбы и взвесить всю бренность существования подозреваемого, обвиняемого и осужденного. Что собственно вы представляете собою по сравнению с Вселенной, если принять во внимание, что самая близкая неподвижная звезда находится от этого кабинета на расстоянии в двести семьдесят пять тысяч раз большем, чем солнце. Если представить вас в космическом пространстве в виде космического тела, вы безусловно будете слишком ничтожны, чтобы вас можно было увидеть даже в самый мощный телескоп НАСА. А вы тут ругаетесь и грозитесь, нанося вред здоровью, вместо того, чтобы оставаться спокойным и рассудительным, как само мироздание. Если даже вас посадят, господин директор, вы не должны терять бодрости духа, а обязаны доказать своим оппонентам, что все окружающее вам параллельно, что вы останетесь личностью и в дохлой лагерной обстановке.

— Ну, знаете! Всему границы есть, — устало сказал Кац, возвращая креслу свое колобковое тело. — Вашей же наглости не видать пределов.

— Что правда, то правда, — согласился Инночкин. — За интересы дела всегда готов биться до конца, как хоккеист НХЛ. Я думаю, что и вы из двух перспектив по какой дороге идти — вымощенной желтым кирпичом или той, что ведет в дом из серого шлакоблока, к окнам которого по странному капризу архитектора привинчены стальные решетки, выберете путь в Изумрудный город. Тогда говорите: над кем надругаться.

Кац плюнул с досады в урну. Кац тяжело вздохнул. Наконец, Кац спросил:

— Объясните мне неразумному, интеллигентнейший вы человек, что можно предпринять в сложившейся ситуации? Через две недели нагрянет комиссия от заказчика — и какими объемами прикажите отчитываться за предыдущий транш? Спасти в такой ситуации может только чудо.

Взор Инночкина запылал: он зело любил дискуссии. Но еще более — вот такие ситуации, требующие напряжения ума и нестандартных решений.

— С удовольствием, — охотно согласился финансовый директор «Рубина». — Чудо, говорили мне в Кембридже профессора — это стечение благоприятных обстоятельств и факторов в одной точке временного континуума. Это чудо мы организуем сами. Собирайте специалистов, заинтересованных в деле, на мозговую атаку.

Кац строго взглянул на гостя, но Костя не стушевался:

— Скрывать факты угрозы благополучию предприятия от ближайшего окружения — это моветон. Действовать командно — почерк успешного руководителя. За время своего руководства на стройке, надеюсь, вы успели создать команду? Давайте проверим ее боеспособность.

— Так-так, — вздохнул Кац. — И вас приглашать? Большое спасибо за науку.

— Не за что, — ответил Инночкин. — В интересах дела я воробья на коленях загоняю в чистом поле. И это не подвиг — разумный поступок члена команды, которому престиж предприятия превыше всего. Так диктуют законы рынка. Иначе не выжить, господин Кац.

Господин Кац только улыбался, как человек, которому уже ничего в этой жизни не мило. Потом в припадке нахлынувшего вдруг позитива — будто соломинку схватил утопающий — достал из стола коробку с сигарами и угостил Константина.

— Курите! Если выкрутимся, возьму вас к себе, и будете жить, как у Христа за пазухой. Слово мужчины!

Вместе с ароматом заокеанского табака на директора-жулика нашел новый припадок великодушия, и он насулил Инночкину всяческих благ — кабинет, секретаршу по его выбору, персональный авто и новехонький коттедж в жилье.

— Вытащу деньги из оборота, и в этом плане вас не забуду. Простите за неучтивую встречу — бывает, разнервничаешься на работе… Теперь производите на меня самое благоприятное впечатление человека порядочного и образованного.

— Честное слово, — поклялся Кац, чувствуя неожиданную зависимость от незнакомого молодого человека.

— Что Бог ни делает, все к лучшему, — согласился Костя.

Через час в кабинете директора собралось десятка полтора специалистов и руководителей разных уровней организации генподрядчика думу думать. Однако, на лицах всех участников мозговой атаки была прописана усталость. И безнадега — великая стройка день ото дня сбавляла обороты с перспективой совсем заглохнуть.

Пристально глядя на длинный стол уставленный пепельницами Кац открыл внеплановое производственное совещание:

— Уважаемые коллеги! Жизнь диктует свои законы — увы, жестокие. Да будет известно вам, что через две недели к нам приезжает комиссия заказчика, которая решит судьбу нового транша, если мы сумеем отчитаться за предыдущий. Отчитываться нам, к сожалению, нечем. Какие будут соображения по этому поводу? Ведь мы единая команда — не правда ли?

Ответ читался на лицах присутствующих — хитрая бестия! Как навар с оборота отчужденных средств себе в карман. Как отвечать за содеянное — мы одной крови!

— Мы должны найти выход из создавшегося положения. Давайте делиться соображениями. Вы меня понимаете? Кто что имеет сказать по вопросу? — Кац напирал. — Главный инженер?

Главный инженер по фамилии Мулерман смущенно кашлянул и заявил, что из ничего невозможно ничего сделать — законы, мол, физики: тут он бессилен.

— Самое лучшее, — резюмировал Кац, — выдать себя за идиота.

То ли он имел в виду себя, то ли заявителя, то ли остальным советовал — получилось недосказанным. Те (остальные) так и сделали — переглянувшись, натянули на лица маски беспросветного кретинизма. Только Инночкин, как древнегреческий бог воровства, хитро улыбался своим мыслям и неудачной игре незадачливых артистов, бросая ласковые взгляды на директора. Наверное, с таким обожанием и нежностью смотрят на вертел с бараном. И баран с вертела отвечал ему кротко: «Скажи ты что-нибудь, золотой мой, вымолви хоть словечко!» Это было чертовски трогательно.

Остальные, между тем, пришли к заключению, что Кац окончательно спятил, и, должно быть, теперь его заберут в министерство. Какую-то атаку мозговую удумал! Сам воровал — сам отвечай.

— Господа, — требовал Абрам Моисеевич, — пошевелите мозгами. Ну же, ну…

Но собравшиеся господа молчали и дельных мыслей не обнаруживали.

Тогда поднялся Сологуб, начальник участка жилищного строительства, любивший звук собственного голоса больше здравого смысла.

— Надо устроить какой-нибудь форс-мажор.

Все взглянули на этого глупца, усердие которого на стройке граничило с идиотизмом. Он всегда заводил разговоры на темы, в которых совершенно ничего не смыслил, пока его не обрывали и ставили на свое место. Что и сделал немедленно Кац:

— А вот вы, покуда я не разрешу вам говорить, извольте молчать.

Помимо всего прочего, у Сологуба была скверная привычка оправдываться: он старался всех убедить, что у него только благие намерения.

— Простите, Абрам Моисеевич, — вступился он за свою идею. — Умнее нам ничего не придумать.

Все посмотрели на него с презрением. А Кац махнул рукой — заткнись, мол.

Неугомонный Сологуб несогласно кашлянул, и директор с тяжким вздохом сказал:

— Какой к черту форс-мажор? Посмей только впутать нас в какую-нибудь историю! Смотри у меня…

Хотя казалось бы, куда скверней истории растраченной казны?

Момент, когда он умолк, чтобы перевести дыхание, Сологуб использовал для своей вставки:

— Прошу великодушно меня простить, но вряд ли присутствующие здесь придумают что-нибудь умнее разыгравшейся стихии, нанесшей значительный ущерб…

Кац не дал ему договорить:

— Что за бредовая идея! Как вы сможете убедить комиссию, что буран-ураган, обваливший стены и крышу, пронесся лишь по стройке, не затронув город, и не зафиксирован синоптиками? Это на старуху бывает разруха, а у нас стройка века! И умнейшие над нами головы.

Директора так и подмывало сказать начальнику участка жилстроя что-нибудь неприятно-поучительное, но его опередил Инночкин:

— Как вы собираетесь обозначить следы разрушений разбушевавшейся стихии?

Сологуб пожал плечами:

— Ломать не строить.

Кац обвел всех грустным взглядом.

— Я вот запру вас сейчас здесь, как конклав кардиналов, и будете сидеть, пока не найдете козла отпущения или не придумаете способа, как нам замазать глаза комиссии. Мне стыдно за вас — ин-же-не-ра!

Кто-то не сдержался и тягостно охнул:

— Ой, мне нельзя опаздывать с работы!

— Так думайте, думайте, думайте! — Кац утвердился в своем решении нынче же любыми путями свалить проблему. — За что получаете деньги? Что можете? Чему учили вас? Что вы знаете вообще?

— Вас знаем, — буркнул кто-то.

— Нет, вы меня не знаете, — зашипел Кац. — Может быть, вы знали меня с хорошей стороны, но теперь узнаете и с плохой. Я не такой добрый, как вам кажется. Я любого из вас доведу до слез. Сидите и думайте! Чтоб через стену слышен был скрип ваших мозгов.

И Косте:

— Идемте — пусть люди работают.

По глазам оставшихся в запертом кабинете директор догадывался, что все они думают о нем весьма скверно, что ущемляло его самолюбие. Чтобы утешиться, Кац пригласил Костю поужинать:

— Давайте подвигаем челюстями — может заработают мозги.    

Свет в зале голубой струился, звучала приятная расслабляющая музыка. Посетители ресторана шумели за столиками, в танцевальном кругу суетились пары.

Удрученный Абрам Моисеевич Кац был много элегантен и немного пьян. Нового знакомого он обожал и боялся. Поэтому звал его не по имени-отчеству, которого так и не узнал, а по фамилии — господин Инночкин. Глядя на него, Кац испытывал непреодолимое желание вытянуть руки по швам. Ему даже хотелось откашляться прежде, чем начать говорить — как бывает с людьми средней ответственности при общении с кем-либо из вышестоящих.

Костя не пил, но провозглашал замысловатые тосты и между делом поделил обязанности:

— На время операции вы остаетесь директором, я буду техническим руководителем проекта вашего спасения. Как говаривал известный герой: финансовая пропасть — самая глубокая из пропастей, в нее можно падать всю жизнь. А у нас времени две недели, чтоб из нее выбраться.

Кац причитал о загубленной карьере.

— Какой же я был идиот! — оценил свое преступное желание легко и быстро заработать деньги, и далее. — Не поверите — утром всерьез подумывал о самоубийстве.    

Инночкин сочувственно заметил:    

— Спасение всегда приходит в последнюю минуту. Знаете, Абрам Моисеевич, чем больше я вас узнаю, тем большей симпатией к вам заражаюсь. И очень мне хочется помочь лично вам, вне зависимости от других обстоятельств. Будьте уверены — я сумею устроить ваше алиби. И вы поможете мне в этом. Нам предстоят великие сражения!    

Дружески улыбаясь собеседнику, Костя поведал, как он собственно собирается это делать.

— Нам нужен план — хитрый, дерзкий, нестандартный. Courage and pressure!

Профессионально занимающиеся десижи-мейкингом или риск-менеджментом поняли бы, что это лишь концепции без конкретики. До Каца доходило трудно. На лице его застыли смирение и тихий ужас от новых непонятных слов. У него ненароком пиджак на спине взмок. Пот выступил на лбу.

В душе он был не из тех героев, которые улыбаются нацеленным в них стволам. Может быть, кому-то извержение вулкана, сель с горы или стая белых акул добавляют адреналину в кровь, а сыну избранного народа Абраму Моисеевичу Кацу все эти страсти — повод в штаны наложить или причина безвременно отдать Богу душу. А конкистадор челябинский, по национальной великорусской традиции издеваться над бедными евреями, все подливал и подливал масла в огонь — излагал «хитрый, дерзкий и нестандартный план» полунамеками и приглушенным шепотом, будто к ним уже прислушиваются агенты ФСБ.

Вечер перестал быть томным.    

Но Кац не был бы директором, не был бы евреем, если бы вот так запросто, без последнего слова «ушел по этапу». Он налил в рюмку водки, «чокнулся» с Костиным кулаком, опрокинул в рот, закусил балычком и завел бодрячком:

— Эх, пропадать так с музыкой! Хава-нагила-хава…

Голос у него был такой силы и густоты, что Кобзон мог бы наконец уйти на давным-давно заслуженный отдых — приемник нашелся. И не беда, что на Урале — тут до Москвы рукой подать.

От выпитого и Костиных заверений, что проблема непременно будет решена, от зажигательной песни к Кацу вернулась природная жизнерадостность. Он просто заразился темпераментом молодого человека и даже подумывал уже о большем — вырваться из-под ига могучего интеллекта челябинского конкистадора.

Но пора было ехать — ужин завершился.

Костя первым поднялся, сунув в рот зубочистку:

— Время узнать результат мозговой атаки.

То, что увидел Кац в зеркале, зайдя перед отъездом в туалет, неожиданно понравилось ему — на него смотрело искаженное, но не сломленное страданиями лицо библейской внешности. Переход от спокойной жизни директора к хлопотливому быту авантюриста даром не дался — осунулся, похудел, но в глазах засветился блеск надежды. Для Каца уже не осталось сомнений — наступил перелом.

Подмигнув отражению, бодрым жеребчиком Абрам Моисеевич направился к выходу.    

Зареченск завалило снегом, меж домов гуляли сквозняки. На вечерних, освещенных фонарями улицах, жизнь кипела и переливалась через край в морозном дыхании января.

Мерседес директора катил на стройку, где решалась судьба Каца и его предприятия. Если спецам удастся что-нибудь придумать, дальше, по словам Инночкина, «дело техники».

— Только бы что-нибудь они придумали, — молил Кац. — Только бы придумали!

— Не устраивайте преждевременной истерики, — посоветовал Костя. — Если вы уже не можете не переживать, то переживайте молча.

Не найдя поддержки у заезжего гостя, Абрам Моисеевич стал переживать молча. Он еще неясно представлял себе, что можно удумать в сложившейся ситуации и что предпринять по удуманному, но был уверен, что все будет хорошо.

В это время в среде запертых в кабинете директора специалистов никаких конструктивных идей не прозвучало, а вот страсти накалились до предела. Волны праведного гнева шумели прибоем.

— Это противозаконно!

— Удумал дьявол! Етижегомать!

Парламентские выражения перемежались нецензурной бранью, лишенной изысканности и литературной направленности, которой отдавалось предпочтение. Немногочисленное женское сословие заключенных негодовало на непечатные слова, но деваться было некуда — в приоритете законы камеры, то бишь кабинета, в котором разыгрались безобразные сцены. Присутствующие переругались и уже не обращались друг к другу иначе как с добавлением бранных эпитетов.

— Нашли дураков и закрыли!

— Надо действовать, идиоты!

— Не действовать, а думать, черт бы вас всех побрал.

— Что тут придумаешь? Каца посадят, генподрядчика сменят….

— Ну, в этом-то никто не сомневается. Что с нами будет?

— На улицу выкинут, и все дела.

— Что же нам делать?

Невыносимой горечью охваченный главный инженер Мулерман подскочил и начал пинать директорский стол. Подпрыгивал компьютер и стакан чокался с графином.

— Вот тебе! Вот тебе, сука такая!

За этим шумом никто не расслышал скрипа ключа в замке двери. Она неожиданно распахнулась. Кац прошел на свое место и усмехнулся действиям главного инженера:

— Кинематографично!

Потом строго спросил остальных:

— Что надумали, уважаемые коллеги? Давайте, лечите мои уши.

Никто не ответил, только Мулерман втянул голову в плечи и с ненавистью засопел.

— Вы хотите сказать, что зря получаете зарплату? — Кац дернул плечом.

— Просидели, — Абрам Моисеевич взглянул на часы, — три с половиной часа и никакого результата. Конклав продлить решили до утра? Ну, как хотите! Впрочем, любой из вас волен уйти, но насовсем — учтите.

Лица присутствующих сделались мраморными, поскучнели — «уйти насовсем» произвело должное впечатление. И только Сологуб, любивший звук собственного голоса больше здравого смысла, подал его:

— А я говорю: форс-мажор. Не хотите на основной площадке — накидаем битого кирпича и черепицы в поле, скажем: торнадо разрушил весь поселок.

Кац не успел рта открыть, чтобы по привычке приструнить надоеду, как в голове технического руководителя проекта его спасения, созрел план, единственно возможный в такой ситуации:

— Никакого торнадо! Мы построим поселок из фанеры. За пару недель успеем.

И тут же решительно взвалил руководство операцией на свои плечи.

Уже на следующее утро началась страдная пора по возведению фанерных коттеджей в чистом поле. Строительство развивалось с неимоверной быстротой.

Недоумевающему Кацу Инночкин поручил найти убедительную причину коррекции графика исполнения проекта — почему средства вбухали в жилье, притормозив строительство энергоблоков.

— Сочиняйте документы смело и с цинизмом — в этом залог успеха дела.    

Абрам Моисеевич постепенно становился подхалимом. Когда он смотрел на своего спасителя, вразумляющего его по поводу и без, глаза туманились масляной поволокой. Его покорили неисчерпаемые задор и энергия молодого человека. И надежда на успех, ни на минуту не покидавшая господина Инночкина. По его задумке и велению в чистом поле головокружительными темпами возводились фанерные муляжи домов, выкрашенные в основные цвета солнечного спектра. От вида их в глазах рябило, и голова Абрама Моисеевича кружилась, но большая и тяжелая гора таки покатилась с его плеч долой. Как говаривал господин Инночкин — все смятенно могучим ураганом.

— Пан или пропал, — ободрял он Каца.

В интересах дела еврей предпочел поляком стать:

— Я выбираю пана.    

И настал день, когда господин Инночкин объявил:

— Едем смотреть наш поселок! Блестящая комбинации блестяще проведена до конца! Сейчас я вам докажу, что не только сух порох у нас в пороховницах, но и ягоды вкусно пахнут в ягодицах.    

Показав директору целую улицу фанерных муляжей, которые с дороги имели самый обычный коттеджный вид, добавил:

— Реализм полный. Если еще снежок подвалит — никаких следов. Дуйте в уши проверяющим господам все, что придумаете. Ну как, принимаете работу?

— Феноменально! Зрелище, скажу я вам, реалистическое! Пусть приходит день «х», наступает время «ч» и чтобы не было полной «ж»! — торжественно провозгласил Абрам Моисеевич, которому жизнь вновь вернула радости краски.

В ожидаемое время прибыла комиссия.

— Гм, — сказал председатель комиссии, ковыряясь палкой в трещинах фундамента. — Где же стены?

И он посмотрел на членов комиссии, которые в свою очередь сказали:

— Гм.

Стен не было.

Зашли в офис, принялись выяснять причину, почему Кац совершил такую глупость — дома взялся строить вместо второй очереди производственного блока. Вины особой вроде как не обнаружили. Сам Абрам Моисеевич в великой скорби и печали заявил:

— Кабы не обстоятельства…

Съездили в чисто поле, полюбовались стройными рядами ярких как картинки коттеджей. Даже позавидовали будущим зареченским энергетикам — вон как о них заботятся. Потом сели, выпили (банкет по пышности с добрую свадьбу) и одобрили инициативу Каца, хотя….

Глава комиссии, напившись, так в лоб и спросил его:

— А ты часом не сволочь? Что-то, чувствую, тут не так.

Тот сквозь радужную пелену экстатических слез:

— В меру. Как все евреи.

После отъезда комиссии неподражаемый Кац накрыл стол для «конклава».

— Уважаемые коллеги! Больше всего на свете я не терплю болтунов и стукачей. Если где-то услышу хоть намек — выгоню! А сам буду все отрицать.

Уважаемые коллеги дали клятву, что «нигде, никому, никогда», а потом, накатив и закусив, разом загомонили, с жаром обсуждая интригу, в которую им строго-настрого запретили посвящать даже своих самых близких. Что они еще потом говорили, думаю, можно опустить.

Через неделю Абрам Моисеевич выдал Инночкину спортивную сумку (на кейс поскупился) с миллионом наличных рублей:

— Твоя премия. Получай, дорогой! Кац дружбу ценит.

Почему-то Косте стало не совсем хорошо от этих денег.

Он так и заявился с этой сумкой в офис «Рубина», где Рубахин в своем кабинете распевал во весь голос, собираясь в отпуск:

— Поцелуй меня в живот

Ниже-ниже, вот-вот-вот…

— Ты откуда? — увидев Костю.

— Догадайся с трех раз, — бросил Инночкин сумку на подоконник, сел, закинув ногу на ногу, и закурил. — Есть тема.

— Из Зареченска?

— Присутствует такая буква в этом слове.

— Как там Абрам Моисеич? По-прежнему, скользкий, как сперматозоид и не любит большого скопления честных людей? Что морщишься? «Сделать другому западло» — всегда было его жизненным кредо. Впрочем, я его понимаю — как подставишь партнера, на душе сразу радостно и светло.

— А мне он понравился — мужик неглупый и не жадный.

— Наслышан, наслышан о твоих доблестных деяниях. Рылин докладал — собрал, мол, наш Константин Александрович извращенцев от стройки, всю зареченскую округу перепугал.

— Было дело. Я сделал все не в интересах истины, а в интересах фирмы.

— И мое дело правое, — признался Рубахин. — Я еду в отпуск.

— Отдохнуть от предыдущего?

— Не ерничай — ты мне два года должен.

Костя и не собирался ерничать: он хотел посоветоваться со старшим товарищем, как поступить с нечаянной премией.

— Ну, тогда не лови пера, не вини пуха! Куда мылишь?

— Ой, да тебе не пох? Ну, скажем, к тайцам…

— И тайкам? Вместе с Олимпиадой Аристарховной? Это нонсенс.

На лице Рубахина появилась скверная улыбка.

— Она останется тут за меня. Вернее за тебя — финансовым директором, а ты пока переезжай сюда — будешь гениальным.

От новости такой Костин фейс покривило уксусное выражение.

— За последний год, — продолжил Рубахин, — у меня с благоверной возникли серьезнейшие разногласия. Она хочет работать в «Рубине», а я не хочу ее здесь терпеть. Пусть подергается без меня, а ты преподай ей урок скверного тона. Надеюсь, к моему возвращению духа ее здесь не будет. Я, знаешь ли, не херувим.    

Лицо финансового директора и совладельца «Рубина» приняло твердость минерала:

— И я, знаешь ли, не бюрократ. Никогда меня не влекло к административной деятельности.

— А ты лучше, чем я думал, — с каким-то ехидным сожалением заметил Рубахин. — Не просишь прибавки к жалованию — все в дело и в дело.

Вспомнив о деньгах, Константин опечалился. Почему он не как другие все — почему ищет упоение в работе, а не в конечном результате? Когда цель достигнута, делать больше нечего, одна печаль — о днях ушедших напряжения, титанических усилий ума и нервов. Такая карма?

Минутная слабость прошла. Он ныне не счастливый обладатель пустых карманов — надо решать, что делать с миллионом. Не ссужать же Рубахину на пропой и разврат. Не отдавать же Рубахиной на финансовое невежество. А что делать? Как распорядиться негаданным кушем? Размышляя о том, как поступить с миллионом, он отвлекся от разговора с генеральным директором. Впрочем, тот языком был уже в Таиланде.

Вот у кого нет проблем с тратой денег!

Друг и партнер его по бизнесу был среднего роста и заметно крепче. Спортшкола и правильные пацаны во дворе — вот те факторы, которые изначально сформировали Соломоше мнение и взгляд на вещи. Характерной его чертой изначально была непримиримость — он из тех, кто старательно ищет повода для ссор. Нельзя сказать, чтобы это всегда шло ему на пользу — к пятнадцати годам у него на теле было как раз полтора десятка шрамов. А уже ближе к тридцати к ним еще добавился один, чуть было не ставший смертельным — промах молотком по голове. Но даже те, кому повезло выйти из схватки с ним победителями, не могли похвастать, что эта победа досталась легко.

Двадцатидвухлетним шалопаем, закончив ремеслуху и не поступив в вузуху, Рубахин задумался — каким заняться делом? как добывать хлеб насущный? Жил он как будто начерно, все больше присматривался к жизни других. Многое из чего он видел было ему противно.

Когда в России начался дележ собственности, Соломон понял, что пришло время, в которое вдруг можно стать счастливым обладателем чего-то ценного и халявного — надо только не упустить момента и побыстрей схватить богатство. Но тогда он еще был молод и глуп — раздобыл пистолет и пошел в бандиты. Он пил и стрелял, стрелял и пил, пока не угодил к ментам в застенки. Чудом избежал реального срока и принялся думать, как дальше жить.    

От мысли своей сделаться богачом он не отказался, но понял, что в роли бандита сможет добиться лишь пышных похорон — а это одноразово. Нужно было заниматься реальным делом в реальном бизнесе. В то беспокойное и сумбурное время он оказался пионером. Но пионером не глупым: используя криминальные связи, стремительно делал свою карьеру. Инночкин познакомился с Рубахиным, когда тот уже занимал пост директора энергоремонтного предприятия.

У Соломона Венедиктовича к тому времени кроме полезных связей появились ухватки волчьи: он стал зол и скрытен. Он научился многому. Он уже не гнался за великим богатством, но заимел привычку со вкусом жить….

Рубахин тут же подтвердил эту мысль:

— Жизнь прекрасна! Но надо и уметь жить — верно, Костян?

Собрав из стола свои побрякушки мелкие, сел, закурил и спохватился:

— В чем тема-то?

— Ну, — задумался Костя, — так и не скажешь. Задумка есть по реорганизации «Рубина».

— Охренеть! — удивился Рубахин. — Че его преобразовывать? Люди работают — мы гребем бабки. От добра разве ищут добра? Не переумничай, смотри!    

— Ты не поймешь так, налету, — терпеливо пояснил Костя. — Я тебе на расчетах готов доказать, что в теперешнем виде у нашего многопрофильного предприятия никаких перспектив.

— Ты трахнулся, дружище! — остановил его компаньон. — И не нужны в дорогу мне твои заморочки. Приеду — все расскажешь.

— Когда вернешься? А между делом в напряг подумать?

— С мулаткой на пляже о чем-то серьезном? Ну, брат, ты трудоголик!

— Не боишься, что потом будет поздно: упустим многое, если не само предприятие.

— Ладно, — согласился Рубахин. — Валяй свою тему.

— Тут вот в чем дело…— Костя достал и набил свою трубку.

Выходило по его словам такое — что усвоил директор генеральный скорее тезисно, нежели целиком.

Во-первых, база и вся техника продается за ненадобностью.

Во-вторых, весь персонал МП «Рубин» распускается за непригодностью.

В-третьих, снимается офис в приличном месте — например, в Бизнес Доме Спиридонова, в котором работают учредители и секретарша.

Далее Инночкин сообщил, чем они будут заниматься. Рубахин — выигрывать тендеры на строительство: это у него здорово получается. А Костина задача — брать кредиты и нанимать субподрядчиков.

Делать это надо быстро, даже очень быстро, так как по всем приметам грядет финансовый кризис, и «Рубину» в теперешнем виде в нем не устоять.

— Может, задержишься на пару недель? Сделаем дело, и гуляй себе смело. После реорганизации ты можешь вообще приезжать только на тендеры. Купи себе домик за кордоном…

Костя умолк, не закончив фразы. Впрочем, Рубахин его перебил:

— Лажа какая-то!

— Ты что ли против?

Костя уставился на компаньона, а тот на него.

— Никогда — слышишь?! — никогда я не дам на такое согласие. Все, мне пора. Будь здоров! — он поднялся.

— Но подожди, — пытался увещевать его Костя, — мы же…

— Нет уж, — от двери, не оборачиваясь, процедил Рубахин. — Это не для меня. Обойдусь.

— Как знаешь, — прилетело ему в спину.

Закинув сумку с деньгами на антресоли, Костя спросил жену:

— Котенок, у тебя есть мечта?

Вопрос далеко не праздный — долбанный миллион грузил душу. Непременно надо потратить его на благотворительность, решил Константин, и:

— Котенок, у тебя есть мечта?

— Хочу стать владычицей морской!

Емко сказано, и возразить нечем.

— Поехали — окуну тебя в прорубь. Глядишь — охолынешь.

На этом переговоры закончились, и чета Инночкиных, оседлав «Субару», отправилась кататься за город. Через час непринужденной езды прибыли в Чебаркуль на берег знаменитого озера. А потом прямо по льду на ту сторону.

Заглушили мотор — тишина, ни одной суетной мысли: только озеро (снег и лед), сосны на берегу и небо с далекой грядой перистых облаков. Морозный воздух не родня городскому — прозрачный и вкусный; он не давил, не утомлял, он обволакивал и утешал. С каждым вздохом наполнял легкие газированными пузырьками счастья — хотелось взлететь и бесконечно парить над землей. На душе становилось легко и свободно.

— Ззздррррась-те! — сказала сорока, качая хвостом на сосновой ветке; была она такая нарядная, что на нее приятно смотреть.

— Приехали! Ну, привет, Чебаркуль-озеро. Здравствуй, сплетница белобокая!

Жена по-девчоночьи прыснула:

— На бесптичье и коза шансонетка? Где твоя прорубь?

— Котенок, тебе никогда не хотелось удрать из города в пампасы, влезть на пальму и пришить себе хвост?

— Не-а… Мне бы шашку и коня да на линию огня!

— Ты чего такая задиристая? — Костя огляделся, будто высматривая следы жертв и разрушений.

Жена рассмеялась. Потом сказала, что с милым на природе обычно весело, но сейчас ей почему-то скучно — пикник на берегу имеет смысл только летом и плох в январе.    

— Тогда внимание — сюрприз! Хочу построить здесь терем. Ты посмотри — лес, озеро — красотища! Это местечко приметил лет пятнадцать назад, когда отмечали сдачу экзамена по сопромату. Два дня погуляли, а в город вернулись совершенно другими — с внутренним смыслом и любовью к природе.

— И что тут делать? — изумилась жена.

Костя мечтательно улыбнулся:

— Каникулы, отпуск проводить, на выходные приезжать — грибы собирать, камин топить, книжки читать. В городе квартира, а здесь мы построим виллу. Будешь владычицей озерной!

— Да что вы говорите? — удивилась супруга, не допустившая в своем голосе ни единой нотки сомнений.

— Значит, решили! Тогда поехали искать владельца этой благодатной земли.

Но тот куда-то запропастился, и вопрос о приобретении земельного участка в Чебаркуле чуток отодвинулся.

На обратном пути жена окончательно разгрустилась.

— Да что с тобой? — беспокоился Инночкин.

— Последствия прогулки по озеру — появились внутренний смысл и к природе любовь. Все-таки, как мы не правильно живем…, — и, подумав, закончила мысль. — А правильно почему-то не хочется.

Позвонила секретарша Ксюша:

— Константин Александрович, у нас война.

— С кем?

— Да с Рубахиной. Олимпиада Аристарховна требует ключ от вашего кабинета.

— Обыск?

— Нет. Она вышла на работу — ей нужно место.

Костя взглянул на часы:

— Если спать до вечера, то и день не долог. Пусть вселяется в кабинет генерального.

Дальше события в «Рубине» покатились словно снежный ком с горы.

Известно давно — если бросить в воду камень, то появляются круги. С событиями похожая ситуация. И вот какая деталь интересная: камни кидают люди, а круги (читай — события) создают обстоятельства.

Оккупировав кабинет мужа, Рубахина узурпировала и власть генерального директора предприятия. Ориентироваться в производстве ума не хватало, но «стружку снимать» умело лихо, накидываясь на подчиненных лайкой высокой злобности. Оперативки, которые аппарат тут же окрестил «назидаловками», стала проводить каждое утро.

Рылин заявился прямиком из командировки — небритый, немытый, с запахом перегара. Сел, и на вопросы начальства вздумалось ему отвечать не вставая.

— Ты живое? — удивилась Олимпиада Аристарховна и передернулась, как лимон укусила, от презрения не к увиденному даже (замечать кого было ниже ее достоинства), а к ситуации, в которой вынуждена была присутствовать. — А откуда такое взялось?

— Я такое взялось из Зареченска, — сказал Рылин голосом мартовского кота, умирающего от полового истощения.

— Это понятно. Мне интересно — чего ты такое волосатое?

— Я такое волосатое потому, что ровно час назад приехал в контору из двухнедельной командировки.

У Рылина с похмела болела голова, и читался укор на лице — ну, чего пристала? Тоже мне, генерал! Я тваво муженька в позу ставил и топтал, как петух цыпленка. Скажи спасибо, что сюда приехал, а не домой отсыпаться.

— Ну и рожа у тебя! Ты смотрелся в зеркало? Зайди в туалет, глянь…

— Спасибо. Тоже очень рад нашей встрече.

— Хорошо покушамши? — угодливо и с ехидцей подсунулась главбух Шулленберг.

— Не в жратве счастье, — вздохнул Рылин.

— Ну и что ты там видел, в Зареченске? — снова Рубахина.

Главный инженер закрыл глаза и сделал такое выражение лица, словно у него вдруг разболелся зуб. Господи! — взвыл про себя. — Не за то прости, что не верую, а за то прости, что терплю эту суку! А вслух сказал:

— Ничего хорошего: главное — что я вырастил!

Он подергал себя за кургузую бороденку.

И опять Шулленберг:

— Весь на службе, бедняжечка, уработался: побриться-то ему некогда.

Ну, не сука ли?

Рубахина:

— Ну, какова служба, таков и Джеймс Бонд. А где у нас Инночкин?

Костя был в офисе Вербицкой.

Заваривая в чашечке чай, Клара сказала не без кокетства.

— Я себя сегодня во сне видела в обручальном кольце.

— Наверное, это к переменам в жизни, — нашел он возможным отнестись серьезно к ее словам.

— Время идет, и наша жизнь вслед за ним не стоит на месте. Коль существует на свете счастье, каждый человек так или иначе желает его для себя.

— Счастья желать — великая и благая задача, — согласился Костя, недоумевая: к чему это клонится разговор?

— Надо спешить, пока счастье в мире не перевелось.

— Очень вряд ли, — не согласился Костя. — С чего это оно вдруг переведется?

— Ну, не в общем масштабе, а для отдельного индивидуума вполне реально. Ибо сказано: «Все — ты, и ничего без тебя».

— Не понимаю, — пожал плечами Костя.

— Ну, что не понятного? Ты хочешь счастья, а это счастье принадлежит другому.

— Счастье это не вещь, а состояние души, и оно не может принадлежать другому. То, что ты имеешь ввиду, это пошлая зависть к счастливому человеку. Надо идти своим путем.

— Браво! — похвалила Вербицкая. — А еще?

А еще Костя поведал, зачем приехал. Тошно ему от Зареченской аферы — жулику помог, деньги ворованные получил. Стыдно ему — не чувствует спокойной радости от содеянного.

Вербицкая понимающе усмехнулась:

— Стыдно отвечать за собственные проступки. Не отвечать за собственные проступки не стыдно. Не парадокс, а норма жизни — кто умнее и энергичнее, тот ловчее и бессовестней. Совесть, Константин Александрович, как и девственность надо терять вовремя.    

Костя задумался — какой тут может быть подтекст?

— Кто людям помогает, тот тратит время зря! — улыбнулась Клара Оскаровна. — Хорошими делами прославиться нельзя. Впрочем, ты можешь во всем сознаться и сесть в тюрьму, как правильный пацан.

— Сознаться? — машинально переспросил Костя. — Сесть в тюрьму?

Опять он не понял — то ли шутит она, то ли прикалывается. Но на всякий случай:

— Вот что о славе сказано в древнеславянских свитках: «Воин-русич не должен вертеться в бою, ровно девка, подпрыгивать и юлить. Перед лицом врага нельзя отступать ни на шаг, а еще меньше витязю пристало заботиться о себе, защищаться и отбивать чужие удары. В сече нужно больше думать о том, как сразить противника, а не о том, как самому уцелеть. Тогда и удача будет, и слава придет».

— Зачем ты мне об этом рассказываешь?

— Как зачем? — встрепенулся Костя. — Чтобы ты знала.

— Оригинально! — признала она. — Только для чего мне про это знать?

— Чтобы стать сопричастной.

— К великому витязю осененному славой?

Было сказано еще немало слов этим днем в кабинете Вербицкой, но время крадет воспоминания, и теперь трудно вспомнить, кто кому что говорил. Лишь над оставшимися впечатлениями время не властно. Именно тогда у Константина зародилось подозрение, что Клара собралась ему дать отставку.

Позвонила Ксюша:

— Константин Александрович, где вы? Вас хочет видеть Рубахина.

— Скрипит? Тормозам положено скрипеть. Скажи, что еду, скоро буду.

Но порой опрометчивым бывает любое обещание вплоть до военной присяги.

Позвонил Вася Шнейдер — лицеист-однокашник и менеджер с Труболитейного.

— Костян! Срочно приезжай: нужна твоя голова!

— А что случилось? Тебе повестка пришла из Израиля?

— Гораздо хуже — полный пипец! Судьба заказала марш Жопена.

— Я всегда говорил: придурок в любой ситуации найдет способ застрелиться, утопиться или попасть под машину. У тебя какой вариант?

— Ты будешь прикалываться или приедешь и таки покажешь, где мраки зимуют?

Вопрос прозвучал, так что оставалось только определиться с ответом.

— Значится так: позвони к нам в офис, скажи Рубахиной, что меня забираешь.

— Не понял, — скрипнул мозгами Шнейдер.

— Видел у медиков эмблему — бокал со змеей? Это семейный герб Рубахиных — он пьет, она шипит. Соломон теперь в отпуске, в его кресле супруга являет бренному миру коварство и ядовитость своей особы.

— Я смотрю, ваш «Рубин» — куда не целуй, всюду жопа. Просто заповедник для идиотов: ходи и оглядывайся — чуть расслабился и ты уже не мужик. Как там умудряешься выжить? Впрочем, ты и сам раздолбай на все сто.

— На себя посмотри, — буркнул Инночкин, разворачивая авто к Труболитейному.

У Васи Шнейдера в позитиве была медаль от лицея и красный диплом Южноуральского госуниверситета. За эти заслуги без конкурса был зачислен в команду менеджеров Челябинского Труболитейного завода. По природе еврейской был высокомерным и мало кого пускал в свою душу. Костя Инночкин — исключение.

Ситуация на Труболитейке подобно зареченской, только другого характера грех — словоблудие. Кто-то где-то кому-то похвастал, что первого февраля новый цех производства труб охренительного диаметра будет уже готов к пуску. Дошло до Премьера Всея России, и тот вызвался самолично присутствовать с ножницами у красной ленточки. Журналюг естественно набежит — пруд пруди. То-то будет конфуз мировой — в цехе работ еще на полных четыре месяца!

— Вот такая случилась жопа! — закончил монолог в жанре плача Вася Шнейдер и тяжко вздохнул с хрипотцой, будто к нему уже подкатывал приступ сердечный.

Костя не стал кочевряжиться:

— Возьми себя в руки и вытри нос. Если сорвался кровельщик, пусть будет асфальт ему пухом. Но друг мой, не будем о грустном: сделаю все, что смогу. Покажи свою «жопу», то бишь поляну.

«Поляной» был недостроенный цех в нескончаемое число пролетов. Казалось, дальняя торцевая стена терялась где-то за горизонтом, а оказалось — ее еще и не поставили вовсе. Со стороны парадного входа и стены с кровлей готовы, и оборудование смонтировано-подключено. Эта контрастность натолкнула на мысль.

— Жизнь подсказывает офигенное решение! — Инночкин полной грудью выдохнул.

— Рожай, — сказал Вася Шнейдер. — Я тебе в помощь.

— Все, что требуется для очкавтирательства — решительность, организованность и крепкие нервы.

— С нами Бог!

Инночкин промолчал, но мысленно обратился: Господи, можешь не помогать, только, пожалуйста, не мешай!    

Последующие дни и ночи спрессовались в безумную гонку без передышек — кроили, крепили арматуру Перегородки. Работяги сновали по ее скелету — сверкали сваркой бенгальских огней, жужжали болгарками, будя воспоминания о стоматологическом кабинете, и доводили дело до окончательного ума с помощью кувалды и многострадальной матери. Вкалывали они с сосредоточенной невозмутимостью пролетариев на договорной оплате. Втянулись в круглосуточную работу: аврал мобилизует русского человека. Твердо заверили — если взять правильный темп, можно и к сроку успеть.

— Не успеем — всех перевешаю, сучьи дети, — грозился капитан Инночкин суровым пиратским жаргоном.

И «сучьим детям» и «отцу-атаману» эта игра была приятна.

Костя, переполненный счастьем труда, которое не поддается описанию, ваял и творил, как Антонио Гауди на стройке собора Святого Семейства, что в Барселоне Испании солнечной — без чертежей и эскизов. Все, чему научили его на архитектурно-строительном факультете Южноуральского государственного университета, было мобилизовано и задействовано.

А возведение цеха параллельно продолжалось, как и прежде. Только за два дня до высочайшего визита со стройки удалили всех посторонних.

Заделав последний проход в Перегородке, начали монтаж зеркал.

— История строительства такого еще не знала, — восхитился Вася Шнейдер. — Поздравляю тебя — ты хитрей еврея!

— И даже мутанта армянохохла.

Заводское начальство близко не подходило к Перегородке, чтоб не замазаться в сопричастности — не дай Бог афера откроется. Их и уговаривать-то не пришлось.

— Делайте, что хотите! Вляпаетесь — получите по заслугам, выгорит — наградим.

И пошло хлебать валерьянку.

В ночь с 30-го на 31-е января Перегородка была готова.

Шнейдер ходил, кивал, кудахтал:

— Да, неплохо, неплохо… Впечатление перспективы создается.

Физиономия у него была довольная. Он крепко гордился: раскопал Инночкина, надоумил…. Таки не посрамил избранный свой народ!

— Ну, что ж… ну, что ж… хорошая работа…. Просто шикиблеск. Думаю пора идти гладить галстук к высокой встрече. Музыки нет — кто хочет танцевать от радости, пляшите так.

И запел вдохновленный:

— Мы охотники за удачей — птицей цвета ультрамарин…

— Рано плясать, — остудил его Костя. — Нам еще надо найти черту, где эта перспектива теряется.

Отмерив от роковой черты еще пятьдесят шагов, Инночкин Шнейдеру:

— Вот здесь Премьера должна остановить «мисс Челябинска» любыми дурацкими вопросами, которые ты до утра придумаешь. И стоять насмерть — ни шагу в ту сторону! В обед давай встретимся и прогоняем сцену. Роль Премьера беру на себя, ты будешь сопровождением.

Остаток ночи Инночкина мучил кошмар.

Руководство области и завода в телогрейках не первой свежести, в шапках-ушанках и подшитых валенках стояли колонной. Сам он поодаль — в распахнутой куртке, пьяный и злой, беспрестанно матерясь без особой цели, просто выплевывал ругательства сквозь зубы.

Премьер скомандовал сурово:

— Изменники Родины, на Колыму ша-ГОМ МАРШ!

И качнулась колонна, и потопала. А с тротуара, прощаясь, кричали люди, плакали женщины и дети. Костя Инночкин матерился.

Самосовершенствование процесс необратимый. А в условиях, приближенных к описываемым, еще и неизбежный. Поэтому, когда интеллект напрягается в решении задач материального плана, душа находится в постоянном поиске оправдательного момента, облегчающего ее горькое существование. Бесконечно эволюционирует — если так можно выразиться — пусть даже через кошмары.

Проснулся Константин в панике — что же он делает? что вытворяет? То жуликам помогает, то Правительству очки втирает. Разве этому учат в Кембридже?

И Шнейдер не добавил оптимизма — признался, собрав губы в куриную жопку:

— Во сне Премьер кричал на меня: «Замуровали, демоны, цех! А где деньги?» Честно признаться: хочется очень представить себе, что ничего этого на самом деле нет — ни зеркал, ни визита высокого — лишь одна игра воображения. Страшно подумать, Костян, о последствиях в случай чего.

— Синдром активного страуса называется. Или по-русски — можешь в штаны наложить со страху, но действовать надо.    

Согласиться с этим не сложно.    

«Мисс Челябинска» девушкой была симпатичной — у нее светлые, чуть раскосые глаза, рыжие волосы и длинные-предлинные шея с ногами. В полном объеме обладала способностью внушать чувство, что вся ее предыдущая жизнь была лишь ожиданием встречи с тобой и только с тобой. А еще была очень умной и милой — будто выпускница с отличием школы гейш. Схватывала все налету да еще творчески развивала. Философски сказала, что жизнь звезды состоит из слез и улыбок, причем первое в приоритете.

— Когда что-нибудь не получается, я долго и горько несчастная плачу.

Как это по-русски — не вскач, так в слезы!

Шнейдер, возбудившись бестактно, с неудовольствием ощупал молодой свой животик и вслух пожалел, что рано женился. Даже слезу пустил изо рта.

Костя безжалостно посоветовал:

— Локтем закуси.

Что может быть полезнее совета доброго старого друга?

— Спасибо, — растрогался Вася, но, сколько не бился, не смог дотянуться и с грустью подумал: как же он таки постарел.    

Не прошло и сорока минут репетиции, как друзья-махинаторы напрочь уверились в «мисс Челябинска» — Премьер дальше критической черты не пройдет.

И судьба протрубила в рог Гьяллахорна, и нагрянул магический день Рагнарек.

С утра завод лихорадили тревожные слухи — прилетел, едет, приехал. Мандраж присутствовал и в пусковом цехе. Без повода замечали друг другу, что все нормально, все обойдется. С десяток наладчиков звенели подковами по стальным балясинам крутых лестниц, опускаясь под землю к громадному прессу, создавая иллюзию производственного процесса. Махинаторы и красавица затаились у роковой черты.

— Руки дрожат, — смущенно признался Шнейдер, сжав Инночкину ладонь.

— И пульс покойника, — заметил тот.

— Ты книксен умеешь? — вдруг Вася спросил «мисс Челябинска».

— Я и без него не страшнее армяна, — вставила та свои пять копеек.

Наконец от парадного торца показалась толпа. В цехе затрепетала торжественная благоговейная тишина исторического момента. В ней крадучись нарастали шелест голосов и шарканье шагов.

Толпа приближается, и наконец…

Грациозная и ловкая как пантера, смертельно опасная как гюрза, «мисс Челябинска» выходит из цехового лабиринта навстречу Премьеру, как на охоту. Какие там телохранители государственного мужа! Весь Почетный Караул Кремля рухнул бы тут же к ее ногам. А Премьер молчит и улыбается, теребя в ладонях лоскуток красной ленты. Он спокоен, ни на кого не смотрит, ни к кому не обращается — ни одного лишнего жеста: все вертелось вокруг него. В его обособленности чувствовалась своя этика и ничем не поколебленное самоуважение.

Это чудо, как выдерживает «мисс Челябинска» его сияние — она с жизнерадостным задором задает ему вопрос за вопросом. Девушка улыбается государственному человеку с тем счастьем, которое подразумевается от встречи с ней. Премьер и красавица — кто кого?

Толпа окружила и поглотила их. Автоматными очередями строчат фотовспышки.

— Получилось! — вспотел от волнения Шнейдер. — Встретились две звезды!

Однако и закон парных случаев работал безукоризненно: в момент наивысшей кульминации позвонила Ксюша:

— Константин Александрович, я печатаю приказ вашего увольнения по статье о систематических прогулах.

— С отработкой или без? Ну, хорошо. Передайте Олимпиаде Аристарховне, что я заеду за трудовой через две недели.

Душа просит праздника всегда. Выпроводив высоких гостей с завода, управление его село обедать. Потом, не вставая, стало ужинать. И наконец, так подкрепилось, что пело песни и плясало под музыку. Домой категорически никому не хотелось. Все уверились, что новый цех уже пущен.

Пьяный Шнейдер лез обниматься:

— Получилось! Все очень здорово получилось! Мы выполнили поставленную задачу, добились успеха, остались живы-здоровы и на свободе. Где прыжки от восторга? Нет прыжков от восторга. Ты не рад, Костян? Наверное, давит стресс от пережитого напряжения? Удивительно умеет природа портить нам радость жизни. Расслабься, братан! Али не имеем мы право теперь сказать: «Моя жизнь состоялась»?

Костя окинул взглядом стол:

— Мне бы что-нибудь посущественней.

— Будет и посущественней. Жди теперь сплошные выгоды для своего «Рубина».

— При таком раскладе не плохо бы получить подряд на строительство в цехе.

— Все получишь, что попросишь. А лучше знаешь что, старик, баллотируйся-ка ты в президенты, губернаторы, мэры, черт возьми! Все партии и лидеры на сегодняшний день скомпрометированы — нужен свежий кандидат, у которого достойная биография, за которым пойдет избиратель. За тобой пойдут, тебе поверят — ты фигура, способная объединить интересы масс.

— Хватит трепаться!

Но Васю Шнейдера понесло:

— Скромность, деловитость, сдержанность — то, что надо. И сегодня продемонстрировал способность к решительным поступкам — самого Премьера вокруг пальца как пацана! Да брось ты стесняться: журналюги наедут, так и скажи — оценили, пригласили, попросили, назначили, уговорили, убедили, заставили — а ты ни причем.    

Инночкин нервно рассмеялся:

— У меня фамилия латинских корней.

— Так может, сменим?

— Только на безалкогольное пиво.

— Ага, фамилия, значит, латинская и чисто русское чистоплюйство? Белая кость. Ума и решимости не занимать, но политику делают пусть другие. Жиды, например.

— Слушай, отстань, а?

Вася отстал, но не перестал бормотать себе под нос:

— Политически надо мыслить, экономически…. Где уж вам!

Потом он еще выпил, таращил глаза и все ворочал-ворочал языком. Моргая, забывал поднять веки, и тогда по лицу брела двусмысленная самодовольная улыбка.    

Инночкин какое-то время осуществлял присутствие на банкете, но когда воздух пресытился алкогольным выхлопом, забил на празднующий коллектив, который с трудом теперь пил стоя за дам — причем, трудно было не столько пить, сколько стоять — и позвонил жене:

— Котенок, не закатиться ли нам в кино?

В «Киномаксе» встретили Вербицкую — принаряженную да еще с кавалером.

— Какие люди! Константин Александрович, вы ли это?

Он растерялся и промолчал.

— Это мой муж, — представилась Инночкина.

Костя от нее отмахнулся:

— Отстань, прекрасная незнакомка: я тебя знать не знаю.

Получилось смешно.

— Вован, — протянул ему руку кавалер Вербицкой — мордастый, лысый и плечистый, похожий на какого-то киноартиста, играющего исключительно благородных злодеев. — Ветеран Чечни и неудавшейся личной жизни.

Женщины быстро превратились в кумушек — говорили в унисон на совершенно разные темы, но при этом прекрасно понимали друг друга. А меж мужиками наладился ленивый и необязательный разговор.

Вован, бывший профессиональный военный, без вдохновения рассказал старый-престарый анекдот: «Вы не скажите, как попасть в Кремль? Очень просто — наводи и стреляй!» Костя без энтузиазма улыбнулся. Еще кавалер Вербицкой поведал какие-то упущенные прессой подробности бесславной грузинской кампании в Южной Осетии.

— Военный человек, — излагал Вован взгляды на семейную жизнь, — жениться не должен. Это отрицательно сказывается на боевой подготовке. А уж после выхода в запас наступает сезон прекрасных дам.

И кивнул на Вербицкую.

Уловив момент, Костя Кларе шепнул — мол, случайные связи бывают опасны. На что она от души рассмеялась.

Вместе посмотрели кино и в заключение вечера здорово откушали в ресторане. А дело все в том, что премьерный ужин новых друзей был омрачен (а может, украшен?) массовой дракой.

Драка — зрелище, которое испокон веков пользуется огромным спросом у зрителей. Поглазеть на нее сбегаются пожилые и молодежь, трезвые и пьяные, смелые и не очень. Вокруг дерущихся мгновенно возникает тесный круг, взгляды ловят каждое движение — в зубы, по уху, об колено! Пальцы сжимаются в кулаки, а на лицах собравшихся моментально проступают самые горячие чувства — хочется поучаствовать. И не вопрос!

Драка обладает колоссальным культурным значением. На спектаклях люди сидят, кривясь да поплевывая, а вот дракой можно любую публику расшевелить. Как сказал один умник: «В драке с ножом всегда есть шанс тронуть сердце даже самого черствого человека». Драка начинает знакомство и завершает переговоры, крепит дружеский круг и является предметом подвига.

Если бы не было драк, то о многих исторических русских событиях ну просто нечего было рассказать. Представьте — вот встренулись Илья Муромец с Соловьем Разбойным, и вместо того чтобы подраться, лихой грозит славному: «Послал на тебя, Илюха, челобитную князю в Киев. Как приедешь, схватют тебя и засудят. Насидишься». Поворачивает коня витязь и кричит: «Вернусь-ко — грамоте обучусь, а потом сам на тебя навет накатаю». Разве ж это по-русски?

Началось-то обыденно. Молодой человек студенческой внешности не очень тактично пригласил танцевать Клару Оскаровну. Та отказалась, сославшись, что есть помоложе и прекрасней.

— Нет уж, — заартачилась Инночкина. — Только с мужем.

Незадачливый кавалер сию ситуацию расценил очень громко и не очень цензурно. Благородный Вован, защемив ему нос двумя пальцами, уговорил принести извинения дамам.

— Кто в армии был, женщинам не хамит.

Женщинам пояснил:

— Родине нужны герои, а рождаются идиоты, для которых лучшая деталь туалета — пеньковый галстук на худой шее.

Потом прислушался к собственной мудрости, остался доволен и подобрел:

— Впрочем, рождаются они дураками, а сволочами их делают обстоятельства.

Тут же, откуда не возьмись, появилось человек десять крайне недовольных молодых сволочей, которые в свою очередь предложили извиниться герою Цхинвала. Ответ был лаконичен, циничен и, несмотря на присутствие дам, не очень публичен. Беседовать по душам после него стало трудно.

Вспыхнула драка, рождая всесокрушающий дух праздника — «все вымпелы вьются и цепи гремят!» — непередаваемое ощущение веселого буйства с явной нехваткой гуманизма. Мелькали руки и лица, события сменяли друг друга с пугающей быстротой. Ничтожный конфликт, как цепная реакция деления урановых ядер, мгновенно втянул всю аудиторию ресторана, которая к тому часу не совсем, мягко говоря, была трезва.

Клара с Котенком, забившись в угол, следили за телодвижениями своих мужчин. Им очень хотелось понять логику событий — кто за кого и почему. И предугадать — чья возьмет? Они здорово испугались, когда в воздухе мелькнули Вовины ноги и под напором его спины смежил ласты их столик с недопоглащенной ресторанной вкуснятиной — ананасовым салатом и филе из рябчиков. Но через секунду ветеран Чечни был уже вновь вертикален и угощал всех желающих ударами крепких кулаков по лицу. От победного их сияния и всполохов искр из глаз в полутемном зале определенно становилось светлей. И радостнее — уверяю.

Впрочем, это случилось в завершении вечера, сначала был ужин с обширной тематикой актуальных вопросов в кругах военнозапасной, строительнофинансовой и домашнехозяйственной интеллигенции.

Например — нужна ли в России смертная казнь?

— Среди военных, — без тени сомнений заявил Вован, — не следует искать противников смертной казни. Ведь убийство по приказу есть основной способ решения поставленных задач.

— Я считаю, — горячилась Инночкина, — никто не имеет право отнимать чью-то жизнь, данную Богом.

— Смертная казнь ничего не дает, — поддакнул жене Константин.

— Ну, почему же? Удовлетворяет гнев справедливости — останавливает самосуд, — рассудительно заметила Клара Оскаровна.

Поговорили о власти и власть имущих.

Вован вздохнул:

— За кого ни голосуй, все равно к ней приходят те, кто ловчей других вешает лапшу на уши.

Инночкина выдохнула с ностальгией:

— Мне кажется, Советская власть была справедливой.

Костя процитировал большевиков:

— Царь испугался, издал манифест: мертвым свободу, живых под арест.

Клара заметила:

— «Царя» замени на «генсека» — что получится?

О делах семейных.

— Мои — непоседы, — сказала Котенок. — У вас дети есть?

— От первого брака, — признался Вован.

— А у вас? — нетактично спросила Клару Оскаровну.

Та, выдержав паузу, сухо сказала:

— У меня еще нет.

— Обязательно будут.

И тут подошел нелепый танцор….

Палундра!

Негаданный двухнедельный отпуск Костя наслаждался жизнью — или, что то же самое, бездельничал. Разнообразя формы безделья, читал, смотрел телевизор, играл с детворой во дворе в футбол. Наотдыхавшись досыта, поехал в Чебаркуль и разыскал таки владельца желанной земли, которого звали Пал Егорыч.

Представился, сунул визитку.

Лысый костлявый человек с нездоровым цветом лица, какой бывает у изменников Родины в классическом отображении кинематографа, не подал руки, не предложил ему стул — все смотрел и смотрел недоверчивым взглядом.

— Живописное у вас озеро. Давно здесь живете?

— Всю жизнь, — ответил мужик.

— Вот и я хочу загородный дом здесь построить, — Инночкин выстелил голос бархатом.

— Ну и прекрасно, — без интереса откликнулся хозяин земли.

— Решил к вам обратиться.

— Участок нужен? А я участками не продаю. Хлопотно и понта нету.

— Будет — я построюсь, другой захочет. С каждой продажей стоимость возрастает. Ну, не мне вас учить — законы бизнеса.

— Берите весь полуостров и торгуйте почем хотите.

— Какой полуостров?

— Крутик.

— Я думал, что это мыс.

Хозяин показал карту Чебаркульского озера — точно, полуостров Крутик.

— Синица размером с курицу! И сколько вы за нее хотите?

— Чем больше, тем лучше.

— Тогда такое есть предложение — я вам даю миллион денег черным налом, а вы пишите дарственную моей жене, и никаких налогов государству. По рукам?

Голос хозяина был ровен и тих:

— Ты случаем не бандит?

Святая провинция! В Челябинске братва перестала восприниматься естественной составляющей деловой жизни. Давно романтики ствола и кинжала легализировались бизнесменами. Взять хоть Рубахина…

Рассеять тьму его или воспользоваться в своекорыстных целях?

Возможно, ощущение безнаказанности во всех поступках последних месяцев раздвинуло Инночкину границы нормы в реальности. Возможно, идея-фикс терема для любимой укрепила его желание до предела ранее недопустимого. Многое возможно, хотя определенно ничего утверждать нельзя. Но реальные события были следующие.

Сделав нужное лицо лихого и опасного бандита, которое было лишь внешним выражением того, что творилось в его душе и намекало на требования этой души, Костя подмигнул Егорычу:

— Живем по понятиям: имеем всех, кто ниже нас ростом.

— А дальше что? — насторожился хозяин.

А дальше было так.

В авторитарном настроении Костя наморщил лоб, пожевал губами и переспросил:

— Ну что, по рукам?

Собеседник посмотрел крепко и сумрачно.

— Кто ты такой и почему я тебя должен здесь терпеть?

— Какие проблемы? — улыбнулся Костя, чуя и не веря в плохое.

Глядя в предательское лицо изменника Родины, он испытывал странное ощущение легкого отъезда крыши в сторону — не в свою сунулся роль.

— Знаешь что…, — прошипел Пал Егорыч, вздрагивая одной половиной лица. — Вали отсюда, пока цел. Браток, ядрена вошь!

Отступать было некуда и поздно — проклятую роль бандита играть надо до конца.

— Тебя ведь достанут, — сказал Костя спокойно. — Ты меня понял?

— Понимать будешь ты, — ответил хозяин, закусивший удила. — Даю тебе ровно одну минуту — потом пеняй на себя.

— Да ты храбрец! — констатировал Инночкин с таким видом — не в том дело, что я один, а в том, что за мной безусловная сила, которая жесточайше подавит любое сопротивление, так что о нем не моги и думать.

— А вы думали — будете драть нас всю жизнь безнаказанно. Убирайся отсюда, я сказал, а не то…, — он уже дергался весь, как страдающий пляской Святого Витта, которому в качестве лечебной меры загнали клизму скипидара.

Люди склонны сильно переоценивать свои способности и возможности, подумал Костя, но рисковать не стал. Не без нервозности покинул дом, сел в машину, покрутил головой. И сплюнул.

— Ну, твою же мать!

Не знаю, знакомо ли вам чувство, которое охватывает человека где-то в середине февраля, когда ватные облака, будто лебединые крылья весны, бегут по ослепительно синему небу, подгоняемые ласковым западным ветерком. Испытываешь душевный подъем от вида и запахов пробуждающейся природы.

Словом, утро то памятное выдалось яркое и прекрасное. По крайней мере, так показалось, потому что совершенство не досягаемо — неприятности поджидали на работе. В этой жизни ведь никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.

Узнав от Ксюши, что Рубахиной в конторе нет, Костя направился в отдел кадров.

— Здравствуйте, Юлия Павловна! Как дела, как дети, как здоровье ваше?

Чиркова умирала со скуки так жестоко и надсадно, что Инночкин не утерпел:

— Самое большое удовольствие в работе — ее отсутствие. Верно?

Постное лицо начальницы отдела кадров преобразилось:

— Константин Александрович! Какими судьбами? Олимпиаду Аристарховну видели?

— Наличие кабинета не гарантирует присутствие в нем начальника.

— Вы подождите, она обязательно скоро подъедет. Вчера только о вас говорили…

— Так что там с моей трудовой?

— Не волнуйтесь — статьи не будет.

Инночкин посмотрел на впалые щеки Юлии Павловны, и ему захотелось сказать что-нибудь ободряющее — прорвемся, мол.

— Что у нас нового? — поинтересовался финансовый директор «Рубина».

И пока начальница отдела кадров рассказывала последние новости, он и звука не издал: просто молчал и слушал, пытаясь понять — зачем? Чиркова еще излагала сногсшибательную информацию, а Костю уже закрутил сумасшедший вихрь дежавю, поднявшийся из недавнего прошлого с новой силой и обрушившийся на него. Сдавленная когда-то и старательно забытая пружина вдруг взорвалась, ломая логику, привычки и принципы. Что теперь будет?

Костя уже не владел собой, чего с ним давно не случалось — негаданная информация, будто сбила с ног, потащила, вращая, как пулю в канале ствола. И он ничего не мог противопоставить. Он даже не хотел ничего делать и не понимал, нужно ли ему что-то делать. И не понимал, нужно ли понимать.

То, что случилось, было не просто подлостью — это был сильнейший эмоциональный удар в психику, в самую ее центральную точку. Лучше бы они его убили! Лучше для них.

Костя судорожно вздохнул и отошел к окну, пряча лицо от Чирковой.

Первая трезвая мысль — с прошлым надо кончать сразу и навсегда, иначе оно покончит с тобой…. Кончать надо было по приезду из Англии.

— Теперь мы называемся «Стройцентр», — закончила рассказ Юлия Павловна.

Ей из чисто женского любопытства хотелось заглянуть Инночкину в глаза. А он стоял к ней спиной и молчал. Даже спина его молчала, ни намеком не выдавая — что там творится на душе.

Юлия Павловна считала Костю Хорошим Человеком с большой буквы — умным и деятельным, добрым и справедливым, чутким и щедрым. Лучшего мужчины на свете не было — жаль, что молод, а то бы она…. Но в буче с Рубахиными он проигравший, а у нее семья и дети, которым всегда что-то надо — где уж тут личное счастье. Когда «Рубин» затевали, все считали, что будут в шоколаде. Себя командой называли. Ну, может и не все, но уж она-то точно, потому что всегда верила в лучшее.

Кажется, на стекле отражение его лица. Кажется, он улыбается — красиво, легко и весело, как всегда. Или это ей только кажется?

— Константин Александрович, мне искренне жаль, что так получилось.

— А разве могло быть по-другому? В таком-то мире! Самки людей называются женщины — если Рубахин поступил как нелюдь, кто ж тогда его супруга?

— Гарпия, наверное, — осторожно подсказала Юлия Павловна.

Это был мужественный поступок. Костя оценил.

— Я с вами согласен. Осталось только определить, кто из них тянет на аргумент, кому достается роль функции, или по-другому — кто ведомый, а кто ведущий в этом спарринге?

— Да конечно она.    

Инночкин размышлял. Инночкин замечал — стоит ему разрулить одно дело, как судьба тотчас подсовывает другое. Но все это было его работой, испытанием на профессионализм выпускника двух университетов. А вот сейчас злодейка подкралась с негаданной стороны, огрела исподтишка такой подлостью, что и…. Будто хочет полюбопытствовать — а как у тебя, парень, насчет нервов и психики, все ли в порядке? Не подать, ли веревочку с мылом — положеньице-то безысходное.

Не укладывалось в голове никак осознание того, как трусливо и подло развела его чета Рубахиных, перетащив из «Рубина» все активы, оставив незадачливому компаньону одни долги. Просто какой-то сон кошмарный — так ведь только в кино бывает. Бизнес бизнесом, но существует же мораль. Как можно плюнуть обществу в лицо? Бог мой, куда мир катится?

Невозмутимость облапошенного финдиректора, граничащая чуть ли не с равнодушием, Чиркову крайне удивила. Она ожидала, что от ее слов в жилах Инночкина вскипит кровь, а каждый волос на голове его встанет дыбом, как иглы взбешенного дикобраза, но Константин Александрович и бровью не повел. Только барабанил пальцами по подоконнику и смотрел в окно. Видать, все выкипело или не вскипело.

— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, — сказала Юлия Павловна.

Ей хотелось, чтобы он повернулся к ней. И он повернулся.

— О чем?

Тут все и началось.

Гром среди ясного неба грянул ровно в девять двадцать пять по местному времени.

По свидетельствам очевидцев, он возник над Челябинском из глубин космоса именно в это время. Пронесся яркой звездой, взорвался, выбив взрывной волной множество стекол, но, слава Богу, не стал убийцей.

Костя повернулся к Юлии Павловне:

— Так о чем, вы считаете, я сейчас думаю?

Вот тут-то и развернулись главные события со всей ужасающей быстротой.

Вспыхнул яркий свет за окном. Произошло это совершенно неожиданно. Да и как можно было ожидать, что вдруг средь ясного солнечного утра вдруг вспыхнет что-то ярче, чем светило? Длилось это всего несколько мгновений. Костя не увидел ничего, кроме своей стремительно куда-то рванувшейся тени. Чиркова будто черта высмотрела за его спиной — глаза ее стремительно покатились к челке.

А потом громыхнуло. И мир перевернулся окончательно.

Град оконного стекла осыпал Константина с ног до головы.

— Что это? — взвизгнула Юлия Павловна.

Костя стряхнул с плеч и шевелюры битое стекло.

— Должно быть, начало конца Света.

— Ой, ради Бога, не пугайте! — Чиркова с кресла поползала под стол. — Меня и так прямо дрожь берет.

Иногда можно понять самоубийц, хотя нет ничего ужаснее смерти. Казалось бы, сил не осталось бороться — все, жизни тупик. И тут Природа возьмет, да так шандарахнет, что сразу все личное отлетает прочь, и наиважнейшей становится мысль — как там родные?

Господи! Девочки!

Инночкин бросился к выходу.

Из конторы вся публика высыпала во двор, на небо смотрит и судачит.

— Что это было?

— Наверное, столкнулись самолеты.

— Вон видите след? Весьма похож….

— На гриб атомного взрыва, — подсказал Костя, пробегая к машине.

Народ со двора, будто ветром сдуло. Уж очень нервные — оно, конечно, после ядерной бомбежки всегда такое.

И в городе — Константин, пока мчался к школе, на паникеров насмотрелся.

Да и там все не слава Богу. Педагоги, забыв про детей и амбиции, ревмя ревут и про войну судачат. Родители подъезжают, детей забирают. Где же доблестная полиция? Как робкие пингвины, глупо прячут задницы жирные под своими нарами?

Какой-то оболтус из старших классов бегает по коридорам и вопит:

— Запасайтесь гробами! Без гробов на кладбище не пустят.

Дочери, слава Богу, не сильно перепуганы.

Привез их домой, включил телевизор, интернет.

Что же все-таки произошло?

Пошла информация.

Огромный, как скала, метеорит рвануло над Челябинском. Жертв, слава Богу, нет. Побиты стекла, сорваны кое-где крыши. И рухнул старый корпус на заводе.

Кому-то теперь досужьи разговоры, кто-то заработает на реставрации.

Менеджерский ум Инночкина заработал в этом направлении.

Позвонил новому знакомцу Вове.

— Нашли работу? Мне Клара Оскаровна говорила… Хорошо, давай на «ты». Сколько ты хочешь получать?

— А что за работа?

— Все, что понадобится. Главное — в любое время суток, в любой день недели…. пусть даже Новый Год…. должен быть готов по заданию партии и правительства…

— Специалистом особых поручений? Тогда сто тысяч. Я ведь вижу, что ты не жулик и не сукин сын.

— Ну, приезжай.

Вован без Клары — другой человек. Пока Инночкин заваривал чай, он сидел у кухонного стола и напевал что-то из замечательного армейского фольклора.

— Нет приятней и полезней

Венерических болезней

Я хочу, чтоб стар и мал

На себе их испытал…

В другой раз представился: назвал отчество — Иваныч, и фамилию — Кириленко.

— Официального оформления не будет, — предупредил работодатель.

— А и не требуется: я военный пенсионер, — и добавил вроде как к месту. — Мы, онанисты — ребята плечистые. Нас не заманишь сиськой мясистою.

Рассказал ему Константин о своей задумке и про осколок метеорита, упавший в Чебаркульское озеро. Задачу поставил.

— Справишься?

— Обижаешь, начальник. Мой папаша был матрос — толкал хреном паровоз, да и дядя не калека — убил хреном человека.

Вот такой появился у Кости помощник. И первое ему задание — Чебаркуль.

Странные бывают люди — совершенно непохожие на других. Будто не от обезьяны произошли, а от…. Конечно, о чем говорить — всяк по-своему сходит с ума. Ну, да ладно, Бог с ними — пусть будут, какие есть, пусть сходят, если им нравится. Нам-то что?

Взять хоть Куницына Пал Егорыча. Имеет землицу на берегу озера, а толку от нее никакого — сплошные налоги. А какой был подъем, когда делили и распределяли! Какие мечты! Планы какие! Сколько фантазии и нервов истрачено — все в убыток.

Приезжал покупатель, денег совал — да то ли лицом оказался невыпуклый, то ли не в настроении был сам Пал Егорыч. Теперь вот мучается — не спит. Надо же — целый миллион! Соседям рассказывал, засмеяли — врешь, говорят, старый пень, миллионер хренов. А ну, как потомки узнают — со света сживут! Да и самому б не мешало где-нибудь чуток подлечиться — хватит пахать: изработался организм.

Пойти, что ль глянуть на полуостров — чем он покупателя так прельстил? Работы нет — с утра и намылился через озеро по льду напрямик. Да жена задержала — что-то ей там срочно приспичило. Ну, подержал или подал и пошел — всего-то на пятнадцать минут замешкался, и такой поворот жизненной линии.

Шел он по льду к полуострову Крутик, тут вдруг вспышка, за ней грохот. И одна, понимаешь ты, звездочка яркая как шандарахнет в озеро с неба — лед под ногами звоном пошел. Прям поперек его пути в месте падения прорубь чернеет. Кабы не задержался дома чуток, точно бы в темечко и каюк. И главное, интересно отметить, очень уж он не хотел задерживаться — хоть и спешить-то было некуда, а жене попенял. Оказалось — судьбе!

Прибежал Пал Егорыч домой, лег на диван, укрылся с головой и задумался — что это было? Знамение свыше? Не ходи ты, мол, Куницын, к чертову полуострову — нечего тебе там делать, а лучше вообще продай его, пока есть кому.

Всегда он считал себя человеком, понимающим явления природы. А тут как объяснить? То ли природа, а то ли от Бога. Вот не задержись он…. Етижтвоюмать! Как странна и удивительна жизнь, которая буквально вчера казалась и скучной, и бестолковой. Завтра от газетчиков не будет отбоя.

Встал среди ночи по малой нужде, вышел во двор, глянул вокруг — берег, за берегом лед да снег, над головой небо со звездами (того и гляди сорвутся вновь!), а где-то, может быть, идет жизнь, полная радости и веселья.

Утром Пал Егорыч говорит жене:

— Надо сматывать отсюда удочки.

Она отвечает:

— Народ так и валит к полынье. Откормлю тебя и сама сбегаю, гляну — что за чепуха в решете.

А Пал Егорыча на лед уж вдругорядь не заманишь — не дурак!

Сидит в окошко поглядывает. Джип подъезжает. Из него мужик в камуфляже, машет — выйди, мол. Вышел. Тот:

— По проводам вижу у вас телефон. Мне бы позвонить по срочному делу.

Пал Егорыч впустил незнакомца.

Тот позвонил, кому-то докладывал, что-то там про кюри и рентгены.

Услышав о них, хозяин буквально затрясся в возбужденном состоянии: он их со времен срочной службы на Семипалатинском полигоне боялся. А чтобы выведать поподробней, стол накрыл — сальцо с черным хлебом, овощи домашней засолки, чай. Откушай, служивый, и отвечай!

Еле дыша от страха, спросил:

— Ты скажи, мил человек, что тут вокруг нас происходит?

Тот поел, попил, вздохнул и голосом приглушенным:

— Откровенно скажу вам — дело труба. Видели «Сталкер» Андрея Тарковского? Вот и здесь будет у вас Зона: кругом колючка — не войдешь и не выйдешь. Вышки поставят, солдат с пулеметами. Как говорится, ударит страна кулаком онанизма по проституции и педерастизму….

Едва только джип отвалил от ворот, Пал Егорыч набрал номер Константина:

— Господин Инночкин? Я подумал и решил, принять ваше предложение на счет миллиона и полуострова. Когда сможете подъехать?

Господин Инночкин в это время вызванивал Соломона Рубахина — очень уж ему не хотелось вести дела с его половиной. Но бесполезно: абонент всякий раз оказывался недоступен. Пришлось настраиваться на рандеву с Олимпиадой Аристарховной.

Соломон ему как-то говорил:

— Олимпиада моя на редкость задириста, скандальна, груба и думает, что умна. Во всем и всегда живет по принципу: лучше погонять, чем возить. Тут уж ничего не поделаешь: кому, что по силам, кому что дано.

С этих слов представлялся очаровательный образ гарпии.

Лучше в крапиву садиться, чем с такою биться, — думал Инночкин, — но куда деваться: бизнес есть бизнес. Прежде всего, надо Рубахину понять — что ей движет? куда она клонит? что от нее можно ожидать еще? Но прежде всего надо убедить себя в том, что игра не проиграна: она только-только начинается.

Вместе с коммерческой операцией в Чебаркуле на это ушло несколько дней.

Едва вернулись домой с новой владелицей полуострова Крутик, позвонила Рубахина, интересуясь, как долго «Рубин» собирается арендовать ему кабинет в конторе «Стройцентра». Не желая оставлять о себе дурных воспоминаний, она готова и впредь терпеть присутствие посторонних, но арендную плату намерена увеличить. Она, дескать, просит всепокорнейшее ее простить за все то, что она с ним сотворила, ибо знает, какой смертельный нанесла удар.

Костя слушал ее улыбаясь. Веселила ее непоколебимая уверенность в том, что он обязательно и безвозвратно сгинет. Пообещал ей немедленно приехать и освободить свой кабинет.

Вызвал помощника.

Отставной майор Кириленко папки с документацией «Рубина» загрузил в свой джип. Каждый раз, заходя в бухгалтерию, отпускал армейские колкости — навроде такой:

— Женщины, не бойтесь секса — хрен во рту вкуснее кекса!

Костя забрал личные вещи из своего стола в кабинете, потом покурил, собираясь с мыслями. Собрал и их — взгляд стал ясным, спокойным. Пошел к Рубахиной.

Встретила улыбкой триумфатора:

— Ну что, Константин Александрович, головой на рельсы или как?

Инночкин покивал — всегда, мол, успею.

— Мне тридцать три — время задуматься о смысле жизни. Деньги? Власть? Слава? Ну, может быть. Только нет в них ни душевного комфорта, ни мировой идеи, ради которой жизни не жалко. Что бы ни случилось, если вдуматься, все в нашей жизни преходяще. Если позволите — случай известный…. Умер на зоне зек от старости. Личные вещи его с молотка разошлись меж осужденных. А до администрации слух дошел — за большие деньги продана самая популярная икона преступного мира. Шмон провели и нашли. Представляете — грязный шнурок, на шнурке засаленная картонка, на картонке одно только слово: «Насрать!» Вот и выходит, что нет в нашей жизни ни в чем утешения — ни в деньгах, ни славе, ни в почестях. И вдобавок, жизнь сама по себе какая-то смешная получается. Рубахин придумал «Рубин», Рубахина его погубила…. Театр абсурда! Ну, не смешно ли? А если смешно, то нет уверенности, что завтра от всего этого не станет грустно. Тогда о чем горевать? Все преходяще кроме смерти.

— И куда вы теперь? — спросила Рубахина, не найдя смысла в его словах. — Раз не под поезд, то с камнем в воду? Скатертью дорожка — не задерживаем.

Костя и после этих слов духом не пал, а насмешливо посоветовал не тревожиться по пустякам — в жизни все происходит к лучшему. Но согласно закону совокупности теорий относительности и вероятности each failure is accompanied by success.

Олимпиада Аристарховна поморщилась на его английский:

— Это вы по-каковски? В школе я учила немецкий, но после начисто все забыла и с тех пор чувствую себя гораздо лучше.

Костя не поленился с переводом:

— Другими словами, вас теперь ждет разорение, я обречен на успех. Вы мне не верите? Да вы уже мужа практически потеряли. Где сейчас Соломон? С какой красавицей денежки ваши прожигает? Поведение, конечно, препротивное, но показательно, потому что сукин сын он и в тропиках таковой — кинет любого за милую душу.

Поняв, что Инночкин издевается, Олимпиада Аристарховна ожгла его грозоточивым взглядом.

— Эй! Поосторожней в своих прогнозах! Этак я вас сейчас выставлю вон.

Костя пожал плечами:

— Мне хуже не будет. Мужа вы своего знаете — у него питие определяет сознание. А стены этого сортира, который вы сделали из «Рубина», украсят лишь юмор и только сатира — как говорит эксмайор Кириленко.

— Оставьте себе тупые остроты, а нам наше бренное. В ближайшее время вам гарантированы свежий воздух, ободряющий физический труд, душевный покой и крепкий сон, о котором позаботятся кредиторы. Покиньте-ка мой кабинет, уважаемый.

— Будьте здоровы!

Инночкин был уже у дверей, Рубахина посоветовала:

— Скоро лето — продайте квартиру, живите на лавочке. Ночевки на свежем воздухе так первобытно-патриархальны, что даже завидую.

Со слов Олимпиады Аристарховны фантазия Константина тут же вообразила идиллическую картину. Летний вечер на Крутике. Палатка, у костра ужин. Он набивает трубку, Котенок берет гитару, и с девочками квартетом на мотив «Подмосковных» поют:

— Чебарку-ульские ве-че-ра….

Тихо плещет о берег вода и нашептывает спящим в палатке свои старые-старые сказки, и выбалтывает сокровенные тайны о сокровищах на дне озера, и тихонько мурлычет детскую песенку о прекрасных принцах, волшебниках и Изумрудном Городе. Луна с нежным вниманием смотрит в прореху облаков, шлет всем сны, в которых взрослые становятся детьми, а дети прекрасными и всесильными. И вся эта ночь кажется исполненной божьей умиротворенностью. Перед ее величием тускнеют и стыдливо прячутся горести. День был полон суеты и волнений, души — горечи и зла, а мир казался жестоким и несправедливым. Но вот ночь, великая любящая мать, ласково прикасается ладонью к пылающим лбам, и горе проходит. Вот для чего был нужен Константину полуостров Крутик.

Тем же днем в квартире Инночкиных триумвират — Костя, Котенок и Вован — сел разбирать бумаги «Рубина». Финансовый его директор сказал:

— Прежде всего, определим актив и пассив — что имеем и сколько должны.

И на правах единственного теперь хозяина Многопрофильного Предприятия охотно и безропотно взвалил на помощников самое тяжелое бремя в работе, сам стал консультироваться по телефону. Впрочем, помощники не унывали и разгоняли скуку беседой.

Инночкину весьма интересовала динамика отношений Клары и Вовы, которые начались, по его словам, с драк еще в детском саду. После школы они расстались — она в институт, он в военное. Потом женился, потом развелся, повоевав и оконтузившись, демобилизовался. Новая встреча….

— Я покорил ее стихами:

Я жил в довольстве и беспечности

Нормально ел и крепко спал

Но ваши нижние конечности

Увидел мельком и пропал

Я ваш слуга, ваш верный раб

Отдайтесь мне разок, хотя б….

Котенок прыснула и попеняла мужу:

— Ты так не можешь…

Да, он и не мог ничего поделать: «Рубин» обречен был в день своего рождения, так как задумывался двойной аферой — надуть и его, и финнов. Нужен он был как заемщик кредитов, которые Рубахин стал перекачивать сразу же по отъезду Кости в Англию, используя его доверенность. Теперь в «разбитом корыте» долги по кредитам, долги по зарплате, долги по налогам…. Господи! Кому только не должно МП (многострадальное предприятие) «Рубин». И «Челябэнерго за электричество», и Труболитейке за аванс по неисполненному договору.    

— Боги бессмертные! — возопил Инночкин. — Есть ли предел Рубахинской гнусности?! Вот же…

Впрочем, пожалуй, стоит воздержаться от дословного воспроизведения слов Константина в адрес бывшего компаньона. Быть может, он действительно заслуживал порицания, но ничем нельзя оправдать подобную невоздержанность языка из уст главного положительного героя. Вот как, к примеру, высказался эксмайор:

— Возвращаясь к вопросу о резьбе по дереву, должен заметить, что этот Рубахин даже в детстве не давал родителям ни малейшего повода собой гордиться. Гавнюк, одним словом, — каким уродился, таким и живет.

И тут же присовокупил, что дорого бы дал за то, чтобы подловить этого гнусака одного, пьяного и связанного. А потом — сжечь его дом, предварительно перерезав в нем всех членов семьи, родственников и соседей, и даже кошку, если поймает. Словом, кого застукает в нем, того и под нож. Чтоб не прослыть инквизитором, сжигающим заживо свои жертвы.

Котенку показалось, что Владимир Иванович переборщил. Она намекнула ему об этом, а он ответил:

— Ничуть! А когда они все сгорят, с удовольствием выпью на пепелище.

Инночкину огорчила кровожадность мужественного эксмайора. Она заметила:

— Мы не должны допускать, чтобы чувство справедливости вырождалось в примитивную мстительность.

И потратила немало времени, внушая приятелю Клары Оскаровны более гуманный взгляд на вещи — мол, могут погибнуть люди, ничего плохого никому не сделавшие. Или даже дети….

А он был уверен, что все плохое от них впереди, так что….

В конце концов, она преуспела, и он пообещал пощадить кошку.

— Не хочу прослыть клеветником, но вряд ли у ничтожных людей могут водиться благородные звери. Конечно, встречаются счастливые исключения, и я не утверждаю, что их не бывает. Могут быть и в плохих домах добросовестные, порядочные животные, которые не сродни хозяевам….

Можно не сомневаться, если бы ни облагораживающее присутствие молодой женщины, отставной военный дал бы волю не только кровожадной фантазии, но и похабству своего языка.    

Впрочем, вся эта словесная байда — вы, надеюсь, смогли уже догадаться — была адресована Константину, который буквально задохнулся от возмущения. И еще втихаря позвонили Вербицкой — та обещала не медлить с приездом.

Взглянув на сальдо, Клара Оскаровна усмехнулась:

— Как, всего-то? Только каких-то тридцать четыре миллиона? Недешево обошлась тебе дружба с Рубахиным.

— Ну-ну, не будем преувеличивать, — укоризненно пробормотал Костя, набивая трубку дрожащими пальцами. — От силы тридцать три с копейками. Зато приобретен хороший опыт, а за него сколь ни плати, не переплатишь.

К этому времени нервы у Кости были так взвинчены, что ему уже мерещились и судебное заседание, и безуспешные попытки растолковать присяжным обстоятельства дела, и всеобщее недоверие, и приговор, осуждающий его лет на двадцать тюрьмы.

— Самое идиотское в твоей ситуации — удар надо и придется держать: банкротство не выход. Иначе пострадают карьера и имидж не только твои, но и….

Инночкин кивнул — что пустое говорить: понимаю, мол.

— Эту папочку покажу юристам на предмет судебной перспективы. Помогу составить финансовый план-календарь платежей кредиторам — кому-когда-сколько, чтоб без пени и раздоров. Ты-то что собираешься делать?

Голос Вербицкой вернул его из минорного будущего в не менее унылое настоящее. Костя вздохнул, придал лицу выражение томной грусти с легким цинизмом, которое, как он слышал от бывшей любовницы, ему очень идет.

— Врожденная порядочность не позволяет мне утверждать, что not problem — буду биться в поте лица и до победного конца.

На том и расстались.

В конце дня Инночкин позвонил Филу Смиту.

— Hello, Phyl. Heard about the Chelyabinsk meteorite? Take Jane and come to look. I promise a stunning material for "Daily Telegraph".

Из Англии донеслось:

— Нет, Кос, такую поездку я не могу себе позволить. У меня здесь полно работы, и ответственность, а деловых причин для визита в Россию я не вижу. В отпуск я бы мог к вам поехать, но на Байкале уже был, а к метеоритам не питаю симпатии.

— Listen to me. I wouldn't began to disturb you if your help isn't necessary to me. More true than Jane.

— Ты опять во что-то вляпался, мой приятель? И зачем тебе Джейн?

— I bought a zemlitsa on the bank of that Chebarkulsky lake where the meteorite fell. I want to lift its cost multiply at the expense of information in "Daily Telegraph".

— Я поговорю с Джейн. Если уговорю, приедем. Расходы твои.

— Our governor founded competition of ideas concerning a meteorite. Participate, Phyl, and you will earn 100 000 rubles.

Фил удивился:

— Ты серьезно?

Инночкин засмеялся.

— Don't forget with whom you deal. It is Russia, and it on lifting.

— Ну-ну, Кос, продолжай. Это становится интересным.

— Be wiped! Be at me idea, I would tire out it.

Вечером (это в Англии, в Челябинске далеко за полночь) Фил позвонил:

— Мы приедем с Джейн. А идейку я подсмотрю на месте.

— Here it is good fellows! Come as soon as you will be able. I assume expenses.

Завершив разговор с Лондоном, Костя набил трубку табаком и вышел в лоджию.

Во взрыве метеорита над Челябинском он теперь видел указующий перст судьбы. В конце концов, в жизни есть своя логика — недаром он учился в Кембридже, что многим тогда казалось бессмыслицей. Все получилось одно к одному — кроме диплома и знаний современного менеджмента приобрел в Англии прекрасных друзей. Теперь с их помощью надеется провернуть блестящую финансовую операцию с приобретенной недвижимостью. Купить за миллион и продать как минимум за десять…. А лучше за сорок — вот и решение всех проблем!

Пока ждал гостей из Лондона, не теряя времени, напрягал голову — где и как заработать денег. Вариантов, собственно, не так уж много. Первое, что пришло на ум: обзвонить деловых друзей и знакомых на предмет — кому что надо разрулить в бизнесе или строительстве.

— Привет, Толян, Вован, Борян, Серуня и т. д. (ненужное зачеркнуть) ты еще не забыл, что у тебя есть друг?

— Как, еще один? — прикалывается респондент. — Хорошая новость! Но почему я о ней узнаю последним?

— Я имею в виду себя.

— А-а-а-а-а…. Тогда ситуация проясняется. И этому другу нужны деньги? Извини, старик, но сейчас….

— С деньгами у меня все в порядке, — решительно заявляет Константин. — Мне нужна работа. Я открываю частное предприятие по разруливанию кризисных ситуаций. Если есть таковые, милости просим — обращайся.

— С проблемами дефицит? Ну, ты даешь! Впрочем, ну тебя к черту — тьфу! тьфу! накаркаешь!

Разумеется, не с первого звонка, но одна проблема таки нашлась.

Подсунул Кирюха — хилый, худой и пакостный малый по кличке Кошмарик — институтский знакомый, успешно подвязывающийся в капитальном строительстве.

В оправдании Кирилла Гончарова следует сказать, что пакостил он не всегда и всем, а лишь тогда и тем, от кого имел невозмещенную обиду. В предложенном Константину деле имела место борьба конкурентов и никакого паскудства. Проиграв изворотливому сопернику тендер строительства Торгового Центра «Европа-Азия» на границе этих двух частей света и в точке пересечения главных торговых магистралей с юга на север и с запада на восток под славным городом Челябинском, задумал Кошмарик сделать ему что-нибудь неприятное.

Инночкин принял его предложение, но по этическим соображением оговорил за собой, если что, право своевременно отказаться. Это к тому, что Костя против Кирюхиного конкурента зла не имел, сам по себе был человек сердобольный, но дело есть дело, и деньги нужны, так что….

Последнюю неделю февраля дули сильные ветры, гоняя по Южному Уралу вьюги — снег слой за слоем укладывался, утрамбовывался, утаптывался в сугробы. Сугробы росли-росли, поднялись выше крыши жилых вагончиков, но строительство Торгового Центра не останавливалось, ни днем, ни ночью.

К выходным вьюга утихла, на небе рассеялись облака, и выглянуло яркое солнце марта. Так засверкал искристый снег — если не жмуриться, можно ослепнуть. Запахло весной.

Инночкин с помощником заявились на стройку в черном джипе. Прошли под огромную стеклянную сферу ТЦ в поисках возможностей для неприятностей тому, кто на баннере красовался «Стройку ведет…».

Стройка, как стройка — хоть и работают джамшуты, но бардак русский: мусор, материалы разбросаны там и сям, гостями никто не интересуется.

Владимир Иванович, весьма изобретательно облегчив душу, сказал после этого:

— Нынче все стройки России на одно узкоглазое лицо.

Инночкин позвонил Кириллу:

— Тут сплошная Джумшутия. Может ОМОН натравить?

— Не стоит, — сказал заказчик. — Подрядчик мне нужен живой и не выпотрошенный. Штрафы за нелегалов его разорят. Думай еще….

Кошмарик хотел, очень хотел, наизнанку выворачивался, как хотел, войти в долю с этим подрядчиком. Как любит злословить в таких ситуациях инженер Рылин — и рыбку съесть, и не оцарапаться.

И тут родилась идея.

В жизни всегда и всему приходит решение — все порой делается и получается само собой, только не надо суетиться, а просто вовремя напрячь извилины.

Где-то в самом центре ТЦ, увидев ошметок на модном ботинке, Кириленко выругался и притопнул — сферический свод, и бетонный пол долго играли эхом в лапту. Заговорщики переглянулись.    

— Если над куполом сверхзвуковой истребитель врубит форсаж, здесь от грохота можно рехнуться. Раскудрись оно провались! — высказал предложение эксмайор Вооруженных Сил.

Все-таки есть хорошие люди.

— Сможешь устроить?

— Да без вопросов! Были бы деньги.

Инночкин позвонил Иннокентию:

— Если уговорю джумшутов свалить в Джумшутию, тебя устроит?

— Вот! То, что надо! — воскликнул Кошмарик. — Если рабсила покинет стройку, утоплю в шоколаде.

Действительность оправдала надежды. Хотя спешу вас успокоить: никто из гастарбайтеров не пострадал — так незначительные нервные потрясения, пробудившие неодолимую тоску по родине. А в остальном — все обошлось. И это, несомненно, благодаря акту высочайшего гуманизма, проявленного Константином Александровичем, не давшего помощнику денег на два истребителя Миг-29, которые в совокупности сотворили бы катаклизм воистину галактического масштаба.

Но давайте по порядку.

Через пару дней два ушлых студента, представившись волонтерами Гринписа, с листовками и фотографиями последствий взрыва метеорита подготовили три сотни таджикских строителей к концу света, который ожидался визитом из космоса в ближайшие дни или часы. И так у них получалось все гладко и складно, что может быть, первый раз им внимали с открытыми ртами и страхом в глазах, что у ребят перехватило дыхание; они махнули на свою жизнь и остались погибать за компанию, изрядно угостившись за счет хозяев. Вскоре их вытащили на воздух, надели шапки и усадили на лавочку. Студенты сидели, обнявшись, и плакали. Они грозили кому-то во тьму. А хозяева разошлись — кто отдыхать, кто на работу, которая не прекращалась ни на минуту.

В полночь страшным грохотом раскололось небо. И хоть здание устояло, самых примитивных из приматов далеко расшвыряло по полям заснеженным. Потом мало кто мог вспомнить, как это таки получилось. Только два полупьяных студента не шухернулись, а мирно спали в гостеприимном вагончике. А стройка встала.

Заработанных таким нелицеприятным способом средств Инночкину хватило на первый взнос кредиторам по долгам «Рубина» и встречу друзей.    

Чем отличается Фил Смит от прочих двуногих? Наверное, умением петь и шутить в любом месте и любой ситуации. Песенки любит петь на английском жаргоне и чаще всего скабрезные — так что не стоит труда перевод. Правда, глянешь на него, высокого, красивого и улыбчивого, без транскрипции понимаешь — хороший человек о хорошем мурлычет. Ну и ладно. Пусть мурлычет да льдинки пинает, пока Джейн О'Нил для «Би Би Си» фильм снимает про след метеорита на льду озера, про местных жителей и экологию.

Да, кино. Кино это хорошо. Люди любят сниматься в кино — и позируют охотно, и говорят. Только вот что?

На предварительном просмотре режиссер Костя очень шибко был не доволен:

— Это убрать… переозвучить… переиначить… Нам надо другое.

Джейн промолчала, Фил согласился:

— Надо другое — делай другое. Какая у нас-то программа культурная? Горнолыжная база Абзаково? Это где Путин любит кататься? Едем в Абзаково. Yes, expensive?

И пока Костя редактирует текст и озвучивает фильм в общежитии Академии Искусств, гости из Англии катаются на лыжах — дышат чистым уральским воздухом, весело шутят и смеются, делают всякие прочие глупости, свойственные молодым людям.

Свежее слово в документальном кино Инночкин провозглашал весьма агрессивно — кого глаголом заживо сжег, кого существительным прихлопнул, а кого и междометием пырнул. Главное — суть, а суть такова: от упавшего метеорита вода в южноуральском озере Чебаркуль стала страшно полезной человеческому организму. Ну, просто в жилу! Теперь обречены ее потребители на долголетие и здоровье. Надевайте, миряне, купальные шапочки, болотные сапоги с начесом и дуйте к берегам достославного озера — приобретете сразу Сибирь и Кавказ.

Вобщем, реклама как реклама, в духе современного менеджмента.

Только Фил не одобрил:

— Я бы не стал продавать полуостров. Сейчас в доброй старой Англии весьма популярны коттеджные поселки клубного типа. Подробную информацию посмотри в Инете. А Крутик твой Богом создан для этой цели, и даже помечен метеоритом.

— Так что у тебя с премией губернатора?

— Придумаю — отзвонюсь.

С тем и уехали гости в Англию.

Позвонил Кошмарик:

— Слушай, Костян, ты нас впутал, ты и выпутывай.

Что оказалось?

Перепуганные ночной атакой сверхзвукового истребителя, гастарбайтеры не только работу бросили и засобирались в страну родную, они еще потребовали с работодателя погасить долги по зарплате. Долг был немалый.

— Они и сами не уезжают, и никого на стройку не пускают, — кошмарил Кошмарик. — Даже готовы сдаться властям, чтобы хозяину всыпали за нелегалов. Что делать, Костян?

— Выдать зарплату.

— Такой суммы нет. Пробовали частями — они пропивают и опять за свое.

— Новое нашествие таджико-монголов?

— А, прикалываешься! Не стыдно тебе? Я после праздника немножко больной.

Понимая, что ситуация изменилась — прежде сам искал работу, а теперь она его — меркантильно спросил:

— Сколько?

— Столько же.

— Прежде ты был один, а теперь вас двое, так что с каждого по «столько же».

— Я сейчас буду невежливым. Совесть у тебя есть?

Совесть у Инночкина была и даже в достаточном количестве, но он никогда не отказывал себе в приятном негодяйстве.

— М-да, — задумчиво промычал Кошмарик. — Как мало тебе от жизни надо.

— Поверь мне, деньги не самый решающий фактор, есть вещи на порядок выше. Квалификация, например.

— Квалификация за семь дней? Ну, ты наглец!

— Есть немного.

Кошмарик сказал плохое слово и согласился:

— Только таджики должны уехать.

Короче, сговорились.

С чувством глубокого удовлетворения Гончаров оборвал разговор и разом допил целительный кофе. Инночкин Костя не подведет. Наглый, конечно, сверх всякой меры, но с этим уже ничего не поделаешь.

А Константин раскурил трубку и принялся думать, как отправить джумшутов в Джумшутию. Ничего не придумав, поехал в офис работодателя за информацией — каков долг по зарплате, и думают ли его выплачивать?

На первый взгляд выхода из ловушки, в которую хитрованы (он же с Кошмариком) загнали нынешнего партнера, не было. Но было желание (и это главное!) рассчитаться и миром расстаться с гастарбайтерами. Была и перспектива с выплатами. Не было только времени — стройка стоит со всеми последствиями. Да и у забастовщиков вместе с голодом крепло желание сдаться властям, попустившись зарплатой, но и угробив работодателя штрафами за нелегалов. Срочно нужно отыскать умное и неожиданное решение, за которое отвалят две кучи денег.

После недолгих раздумий решил:

— Надо ехать к джумшутам на переговоры.

— Ты с ума спятил, — поставил диагноз бравый помощник.

— Так, без паники. Я тут главный. Я, Константин ибн Александрович урожденный Инночкиным, мне и решать. И притом, мы же с тобой авантюристы, а тут нахаляву целая канистра адреналина! Ты никак выдохся уже, друг мой?

Эксмайор посмотрел на босса с осуждением, но промолчал.

Костя смягчился, чувствуя гордость за принятое решение:

— Мы как сыщики с тобой подключаемся только в особых случаях. Идем по следу сквозь непогоду и тьму, сквозь день и ночь. Враги трусливо прячутся, а мы с тобой отважно преследуем их…. Романтика! Короче, наше с тобой первое правило — никогда не сдаваться, если хотим чего-то добиться. И второе — пусть все выглядит безнадежно, но мы не пасуем: выход обязательно найдется, если тщательнее поискать.

Вован работает на Костю вот уже почти целый месяц, но до сих пор так и не понял, как устроены его мозги. Иногда по этой причине он бывал на грани нервного срыва, потомучто не знал, что от него следует ждать в следующую минуту.

Смотрит помощник на шефа, и у него сжимается закаленное в боях сердце. Тяготы последних событий изрядно таки наследили. Между бровями залегли две морщинки, которые не исчезают, даже когда он смеется. Константин Александрович не выглядит теперь счастливым на все сто, каким показался в момент знакомства.

— Шеф, ты скажи, что надо сказать. Я сгоняю — мне не впервой рисковать.

— Если б я знал, так и сделал.

Майор запаса тогда изрек собственное умозаключение:

— Знаешь, почему у тебя все получается? Потому что ты ничего не умеешь. Ты не вписываешься в законы жанра и потому непредсказуем для оппонентов.

— Не перехвали — заносчивых любит осаживать жизнь. И потом, у меня по поводу иное мнение. Чтобы оставаться успешным, нужно постоянно находить какие-то новые идеи и решения. Разве не так?

— Тогда…. Может, бандитов подтянем? Подъедем, положим мордами в снег, покидаем в автобус — и айда до дома!

— Давай еще пару штук пристрелим для полноты клинической картины.

— Ладно-ладно, я пошутил. Может, с мусорами договоримся?

Костя прервал разговор, жестом застегнув молнию на губах — помолчи, мол, не мешай думать. Никаких ментов, никаких бандитов — не тот случай. Тут нужно действовать иначе. Но как?

Вобщем, мозговой штурм не состоялся.

Костя решил — ввяжемся в бой, и обстановка подскажет.

Ясным и чистым было небо, благоуханный воздух пах весной, и все вокруг являло свою красу, когда Инночкин с помощником подкатили на черном джипе к лагерю взбунтовавшихся строителей. Их должны были предупредить, что приедут переговорщики.

И переговорщиков ждали. Едва только припарковали джип, тут же дорогу ему к отступлению перегородил автокран марки «ЗИЛ».

— Хреново встречают, — заметил Иваныч. — Что делать будем?

— А черт его знает! Посмотрим пока, — Инночкин, выйдя из машины, с наслаждением и до хруста потянулся, жмурясь от удовольствия или солнца.

Джамшуты враждебно, как команчи Дикого Запада, стояли на всех свободных от снега возвышенностях.

— Боюсь, нам отсюда не выбраться, — оценил обстановку бывший военный. — И помощи ждать не приходится.

— Убежим! Спасение погибающих дело ног самих погибающих, — эгоистично заметил легкотелый Инночкин.

Кириленко подумал — в чем-то шеф прав: приехали они спасать, а не спасаться. И волна нежности охватила душу — ах, ты Костя-Костян, дорогой мой товарищ! Хоть и буржуй, но сердце у тебя к людям отзывчивое. Человек, ощущающий вину за содеянное, благородства исполнен. Оценят ли это узкоглазые братья?

Двое посланцев страны полуденной подошли совсем близко. Запашок от них — слов не найти. Или попробовать? Ароматы перегара, немытых тел и давно нестиранного белья одним букетом. Представляете? Но сейчас не до этого.

— Деньги привез? — первый вопрос, вместо «здрасьте» или «добро пожаловать».

Как поставишь себя, так и примут — момент был критический.

— Не привез — джип заберем.

Ну, полный наглеж! Не вы ли, ребята, неделю назад бегали зайцами по сугробам? А теперь хвост трубой — толпой на двоих! Но давно миру известно — русские запросто не сдаются!

Сердце выдало барабанную дробь. «Так за царя, за Родину, за веру….»

Силы для героических поступков черпают люди в высоких чувствах — либо в ненависти, либо в любви.

— Мы приехали для переговоров.

— Ну, пойдем, поговорим.

Под крышей ТЦ — огромного, необозримого помещения с бетонным полом и уходящим в черт знает какую высь стеклянным куполом — длинный стол окружен табуретками. Для гостя стул в торце, и финка в доске, как символ серьезности намерений. Судя по аранжировке — к встрече готовились вдумчиво.

Инночкин сел, положил руки на стол — нож как раз между ними — с таким видом, будто он больше с места не сдвинется, покуда не договорится. Непроизвольно и нервно чуть подрагивали пальцы — но с этим он уже ничего не мог поделать.

Кириленко встал за его спиной. Табуреты заняли бригадиры. Прочий народ, фейсами на один колер, сплошной стеной окружил место событий.

Переговоры начались.

Инночкин полюбопытствовал для начала:

— Чего бузите, мужики? Мало проблем — еще создадим: все в наших руках.

Толпа загудела, качнулась.

— Ёпт! — Владимир Иванович вздрогнул, но совладал с собой.

Лоб заблестел от холодной испарины. Пот струйкой потек по виску, по щеке и шлепнулся каплей с подбородка на шапочку Константину. Кириленко вдруг напрочь запутался: кто тут плохой, а кто хороший, кого нужно жалеть, кому оказывать помощь. Должен он бояться сейчас или нет?

Шеф, слава Богу, не пальцем деланный: сам знает, где, как говорится, лизнуть, где тявкнуть — может быть, с ними только так. Лично он, майор запаса привык вопросы добра и зла решать очень просто: ангелы направо, демоны налево и…. кругом! шагом марш по своим местам!

Покосился на плотоядную толпу. «А вдруг людоеды?» — подумал, но спросить было некого, и потому успокоился. Сердце вернулось в грудную клетку, перестали дрожать колени — спустя некоторое время Владимир Иванович окончательно пришёл в себя. Ум начал соображать. Он уже почти не боялся — за сегодняшний день устал это делать.

Константин спокоен и даже расслаблен; ни за что не догадаешься, какие мысли скачут в его голове. Это внешне: мысли в голове еще как скакали — может, пересолил? Но ведь он заявился сюда не для того, чтобы пожимать чьи-то руки и панибратски по плечам хлопать — ну, вы, мол, в натуре, крутые перцы.

— Ваши претензии мне понятны, свои упущения мы исправим.

Избитый метод кнута и пряника, но прозвучало искренне.

В ответ гул голосов — лепет, ропот, угрозы, жалобы.

Сделаем вид — моя твою не понимает. Затягивать этот бред Костя не собирался — вот только этого ему не хватало! Хватит болтать: что скажу, то и будет — это не обсуждаемо.

— Значится, так, — строго сказал. — Бизнес есть бизнес — не хухры-мухры, и вы прекрасно об этом знаете. Деньги не растут на деревьях и не падают в грозу с неба. Все, что задолжали, отдадим, но не всем сразу. И не здесь, а на вокзале вместе с билетами до Душанбе. Отправлять будем партиями по пять-десять человек — сколько в день наскребем налички. Все ясно? Вопросы?

Глаза бунтарей забегали. Понятное дело — чудовищно сложный выбор. Впрочем, выбора нет — Инночкин-бей сказал, так и будет.

— За полгода управитесь рассчитаться?

Разумный вопрос требовал не менее разумного ответа.

— Отправлять будем каждый день. Завтра уезжает первая партия. По количеству сообщим дополнительно. Остающиеся питаются за счет фирмы и не препятствуют возобновлению работ. В вагончиках надо потесниться. Все ясно?

В его глазах полыхнул огонь, а на губах заиграла победная улыбка. Это он импровизировал уже — таких полномочий ему не давали. Но неподсудным вернется, все простится. Да сбудутся кошмары наших врагов!

— А ты не трусливый, — сказал глава бунта и остальным. — Я ему верю.

Взгляды скрестились, секунда тишины — и по лицам расплылись улыбки. Никаких обид — только правда жизни.

Обратно ехали — весна ярилась, меняя холод на тепло, тусклое на яркое, тихое на звучное. На обочинах появились лужи, воздух стал бархатным и ароматным, а солнце — пухлым, как цветок одуванчика.

Весна и в душе. Сердце пело, сердце подпрыгивало и предвкушало. С каким удовольствием прогулялся бы сейчас по Крутику, но там еще, наверное, снег.    

Эксмайор, напротив, стыдясь за свой страх, дулся ребенком, и потребовал в качестве компенсации за безвозвратно утраченные нервные клетки полноценный ужин с жареным поросенком. Роняя слюни на пол «Чероки», правил в Челябинск и косился на шефа.

Ну, поросенка так поросенка — какие проблемы!

Инночкин позвонил жене:

— Приглашаю на ужин, Котенок.

Помощник тут же уговорил подружку. Вот и сложился квартет на вечер.

В ресторане Инночкина была мила и игрива. Задавала Вовану такие вопросы, от которых он пару раз чуть было не подавился.

— А когда у вас свадьба? Не желаете ли рядом с нами построить дачу на озере Чебаркуль?

Клара хмурилась, хмурилась, а потом спросила:

— Костя, можно тебя пригласить?

Охотно согласившись, он встал со стула, положил руку на ее талию и направился вместе с ней к танцующим.

— Мы, пожалуй, тоже пойдем, — поднимаясь, эксмайор осторожно предложил Котенку полусогнутую в локте руку.

Почему сделал акцент на танце? Подумаешь! Разве женатые мужчины должны танцевать только с женами? Вовсе нет. А вот послушайте….

На танцплощадке царил полумрак, и звучала приятная музыка.

Инночкин сразу прижал Клару к себе, и в ответ она прижалась к нему. Его пальцы коснулись ее талии, спины… Ее пальцы коснулись его плеч, шеи… Секунда — и все окружающее испарилось. Глаза — в глаза, и губы сначала робко, а затем торопливо коснулись губ. Это был короткий поцелуй и такой отчаянный…. Как вопль женщин всех времен: «Мой милый, что же я наделала…!»

И никто не увидел.

Вернувшись за столик, Котенок потребовала себе еще коктейль.

— Я сегодня напьюсь, а ты понесешь меня домой.

Она хихикнула.

— Как скажешь, — покорно ответил Инночкин, сдерживая улыбку.

— И пусть сбудутся все наши мечты! — вдохновенно выпалил Вован и торжественно поднял рюмку. — За любовь!

— Мечтать не вредно, хотеть полезно, — буркнула Клара Оскаровна, поджав губы и смерив кавалера уничтожающим взглядом, но тост поддержала с гордо поднятой головой.

Это было вчера.

Сегодня МП «Рубин» весь в долгах, как крейсер «Варяг» в пробоинах, оказался победителем тендера, объявленного городской администрацией, по благоустройству пляжа на озере Смолино. Давно был объявлен, давно заявились, и вот результат.

— Ни людей, ни базы… Оно тебе надо? — усомнился помощник.

— Жизнь продолжается! — объявил Константин. — Первым делом куплю «Кадиллак»!

Эксмайор огладил прогрессирующую лысину и пробормотал:

— У каждого в голове свои тараканы.

Но Инночкин не спешил за «Кадиллаком». Стоял возле «Субару» и курил, никуда не торопясь. Может, у него в голове счетчик есть, который четко отмечает события, факты, минуты, который подсказывает, когда и где нужно оказаться чтобы всюду успеть? Что тут скажешь — профессионал! И все у него правильно и по полочкам, четко, продуманно, никакой суеты, лени или праздности. Два высших образования, безупречный английский, опыт нестандартного менеджмента. И вообще, — считают многие — отличный парень, утрясет любые проблемы, вот только наглости ему не занимать, да и в работу его лучше с советами не соваться: свои у него методы и привычки. Это правда: Инночкин мастерски ставит точки, где у других сплошь запятые, избавляет от любой головной боли, но в нагрузку к этому везде чувствует себя как дома и острит по поводу и без оного. Проникнуть в его внутренний мир невозможно, а уж понять его принципы — как выглядят границы дозволенного — подавно!

Он разговаривал по телефону с Вербицкой.

— Решил реанимировать «Рубин»?

Едкая улыбка скользнула по лицу Константина и исчезла. По приезду из Англии он только и делал, что разгребал неприятности совместного с Рубахиным предприятия. А в последнее время и всех прочих остальных. И как-то так получалось, что дела вне «Рубина» становились для него все более интересными и важными (и, кстати, более доходными). И все чаще возникало желание заниматься исключительно ими. Он всегда рад телефонным воплям: «Костян, ты мне нужен!» и готов немедленно лететь на помощь.

— А? Что? А! Ну да!

— И никаких сомнений? — зримо почти усмехнулась Вербицкая.

— Абсолютно! Есть мысли по поводу.

На осуществление мыслей ему сопутствовала удача: ни одна пробка не задержала ни на минуту, даже светофоры, словно сговорившись, выдавали только зеленый свет. И вот он уже в администрации города юридически закрепляет договором права и обязанности «Рубина» на благоустройство пляжа озера Смолино.

Теперь он не позволял себе неторопливой походки, не брал лишних минут на раздумья. Мысли выстраивались в четкие схемы, а интерес распространялся только на то, что хоть как-то могло быть связано с «Рубином» — он не собирался его вытягивать, но выигранный тендер доведет до ума. Для него это дело денег и чести.

Так, в администрации дела закончил, теперь к Вербицкой….

В собственном кабинете Кларе Оскаровне всегда было комфортно — ничего лишнего, каждый предмет на своем месте. Одинаковые широкие черные папки на полках шкафа, серые жалюзи, четыре стула, диванчик, удобный угловой стол. Взгляд не цеплялся ни за что яркое, отвлекающее — спокойная рабочая обстановка. И на душе спокойно.

И тут звонок Константина, как предвестник тревог:

— Есть тема. Можно подъехать?

Все неприятности бывшего любовника Клара по-прежнему принимала близко. Раньше (до встречи с бывшим одноклассником Кириленко) они жили душа в душу, а потом стали находить сто поводов для размолвки: Костя не пропускал ни одного момента попикироваться. Вербицкая многократно обвиняла его в авантюризме — обещала забыть гражданина Инночкина лет на двести. Стоило им остаться вместе, как воздух накалялся до предела — слова летели точно в цель, как ядра пушечные, дым пороха клубился в форточку. Клара и Константин, как два полководца, были равны в своих убеждениях, взглядах, силе, но только каждый был прав по-своему, и никто не хотел уступать. Где ж золотые денечки согласия, где вы, ау?

Клара и Костя.

Сейчас от нее шла головокружительная сила — казалось, завотделом кредитов К. О. Вербицкая решит любую проблему, не сходя с места. Если понадобится, переставит людей, как шахматные фигуры, и хладнокровно объявит мат королю. Серые офисные брюки и короткий приталенный пиджак смотрелись на ней как кимоно дзюдоиста.

Инночкин выглядел уставшим, но глаза горят деловым настроем. Если он примет решение, то пройдет сквозь стены и запреты, возьмет то, что посчитает нужным, и легко уйдет, не о чем не жалея. Он — мужчина, добытчик…. Таким она его прежде не знала, таким она его еще не любила. Вот он, возмужавший Константин Александрович, теперь, к сожалению, не ее…. И вместе с ним в кабинет врываются дымы и грохот великих баталий. Их ждет война за «Рубин» — долгая и сокрушительная. Или наоборот, стремительная и созидательная?

— Так что ты придумал?

Выслушав, удивилась:

— Как тебе в голову пришла столь грандиозная идея?

— Нет предела беспределу! Я больше никому не верю, только могучему «Альфа-банку»: он мой крестный и добрый гений.

— Да ты сам с этакими-то закидонами скоро станешь мегапрофессионалом банкирского дела, — щедро пообещала Клара Вербицкая.

Как ни странно, схема, предложенная Инночкиным и так понравившаяся начальнику кредитного отдела, была старее римского Колизея — под залог договора открыть в «Альфа-банке» аккредитив городской администрации для МП «Рубин» на благоустройство пляжа. Всего ничего. У банка с деньгами проблем не бывает, у администрации они (не проблемы, а деньги) только в начале каждого квартала. Так что….

— Сделаю все, работай спокойно, — пообещала Клара Оскаровна.

Последующие дни были наполнены интернетсуетой. Разбив весь комплекс пляжных работ на отдельные последовательные фрагменты, Инночкин выставил их на торги субподрядчикам. Вперед, ребята — сбивайте цены! Идея тоже имела успех: полулегальные комплексные бригады за работу просили почти вдвое меньше официальных строительных фирм. Ну, то, что надо! Свалив дополнительно на них снабжение и аренду необходимых технических средств, Константин почувствовал вкус шоколада в новой работе. Ни люди, ни техника, а голова на плечах — это все, что для успеха надо.

После открытия аккредитива, фактическим заказчиком для «Рубина» стал «Альфа-банк». И было бы все шито-крыто, если б не….

В День Космонавтики Клара Оскаровна позвонила:

— Администрация города отказывается обеспечивать аккредитив.

— Какие причины?

— Посылают к черту. И знаешь кто? Ксенжик, приятель твой — он сейчас ИО заместителя Главы города по строительству.

— Он что, рехнулся? Вот так взял и отказался платить? И арбитража не боится?

— С властями судиться — себе дороже. Да и Ксенжик не тупица — он говорит: никогда не приму то, что построено «Рубином». И ведь найдет тысячу причин, если захочет. Зря, мол, связались с такими прохвостами — это он про тебя, мой милый.

Мысли запрыгали как кузнечики — запрыгали высоко и часто. Надо было спасать положение, и делать это очень быстро и грамотно. Что придумать?

— Попробуй с ним встретиться, договориться, снять напряжение в отношениях: вы же теперь не мальчишки, чтобы бузить, а официальные лица, — посоветовала Вербицкая.

Костя записался на прием к бывшему институтскому однокашнику.

В назначенное время он состоялся без душевного пафоса и показушных лобзаний.

— Владислав Борисович, я к вам по поводу пляжа на Смолино. Есть договор, есть процент выполнения, а вы не перечисляете банку деньги.

— Вы меня изумляете, господин Инночкин. Какой пляж? Какой договор? Через неделю в город приезжает сам Президент Российской Федерации, все средства на благоустройства улиц его маршрута, — ИО главного строителя города не сердился, не смеялся, он недоумевал.

Костя поморщился:

— Ну, приехал-уехал, и что? Люди-то, где будут купаться? Лето у нас уже на носу.

— Вы что не знаете, как эти встречи устраиваются и во что они выливаются? Впрочем, откуда вам это знать — проблемы мои. На ваши я вам говорю «нет». — Ксенжик встал и жестко сказал: — Никаких средств никуда не будет отпущено до известных событий. На этом считаю разговор законченным. У меня куча дел. Всего хорошего.

Официальное лицо официально указало ему на дверь!

— Знаешь ты кто?

— Конечно, знаю. И тебе с таким козлом разговаривать не о чем? Вот и прекрасно, прошу освободить мой кабинет. Впрочем, постой. Чтобы ты знал и надежд не питал — в тендере я протолкнул «Рубин» исключительно ради сегодняшней ситуации. Ты думал, прикроешься «Альфа-банком»? Вот… пососи!

ИО заместителя Главы города по строительству изобразил неприличный жест средним пальцем правой руки. А глаза-то, глаза округлил как — ну, вылитый филиппинский долгопят.

Костя напряг желваки на скулах. Он готов уже был вскочить и врезать Ксенжику от души правой снизу в узкую челюсть да вовремя понял, что от него именно такой реакции ждут. Подлый жиденок все тонко продумал.

К черту эмоции! Надо встать и уйти. Подумать и попытаться найти выход из положения.

Встать и уйти!

У двери Костя обернулся и выдал премиленькую улыбку:

— Вообще-то ты молодец — прагматичный и рациональный, как бизнес-план колхоза-банкрота! Когда, говоришь, Президент приезжает? Уверен: тема пляжа будет ему небезынтересна. До встречи у губернатора на ковре.

— Эй, ты чего? — встревожился Ксенжик, собрав губы в куриную гузку. — Только попробуй!

Но возглас повис в пустом кабинете.

Выйдя на улицу, глубоким вдох-выдохом Инночкин избавился от напряжения и улыбнулся новым идеям. Только откуда-то в груди взялись острое беспокойство и тягучее болезненное волнение. Две морщины на лбу перечеркнула третья. Это был след сомнений — а правильно ли он поступает, ибо уже знал, как поступит.

Позвонил Вербицкой и соврал, выдав желаемое за действительное:

— С Ксенжиком договорился. У администрации временные трудности с финансированием — готовятся к приезду Президента. Сразу после визита проблема закроется. Потерпишь пять дней?

— Как себя чувствуешь после визита?

— Бодрячком! А Владик набегается в туалет — я ему слабительного в кофе подсыпал. Так, шутки ради, как престарелому приятелю.

— Ты коварный как женщина! — одобрила Клара.

— Ага, созналась! А я тебе о чем всегда говорю?

И расхохотался громко, раскатисто…. Через секунду смех оборвался так же резко, как и начался, в голове закружились мысли, причиняя своими оттенками уже знакомое беспокойство…. Как достучаться до Президента?

Иногда судьба подкидывает такие сюрпризы, от которых планы меняются кардинально. Зато она не дает соскучиться.

Вечер в квартире Инночкиных.

— Что будем делать? — проникся заботами шефа Вован Кириленко. — Брезжит свет в конце тоннеля?

Это он об умственных потугах Константина.

— Свет в конце туннеля видят те, кто помирает, — ухмыльнувшись, поправил Инночкин. — Допивай свой чай и езжай отдыхать, не пугай меня: не пробил час.

Поворчав о тленности бытия и глухой стене непонимания власть имущих нужд трудящихся, эксмайор, наконец, укатил. Костя, забаррикадировавшись в лоджии от домашних, закурил и угрюмо уставился в окно.

Когда в голове пустота в плане решения обступивших проблем, остро поднимается вопрос — в чем смысл жизни? В том, чтобы суетливо бегать по заранее заданной траектории в табуне себе подобных? Стараться подпрыгнуть выше другого и плюнуть ближнему на макушку (Ксенжик, падла!), не переставая вежливо и доброжелательно улыбаться? Десять, двадцать, пятьдесят лет проходят, а потом выясняется, что все самое хорошее и светлое в жизни с тобой происходило в голубом детстве. А дальше пошла какая-то ерунда — тягучее и безвкусное существование. Жизнь не складывается и ведет себя как старый продавленный диван, норовя ткнуть под ребра бодрящей пружиной. И как в ней ни крутись, будет все не то и не так. Продавленные диваны следует выбрасывать. А вот что делать с жизнью?

И ответ ситуации — а не ну ль ее на хрен: само пройдет.

Такова жизнь, если воспринимать ее вяло, через пелену грустной задумчивости и тягостных размышлений. Но есть ведь подсказки и подсказчики!

Когда-нибудь пробовали найти ответ на вопрос в Интернете? Если да, то вы, безусловно, в курсе, сколько глупостей висит во Всемирной паутине под видом полезных советов. Однако любой человек, столкнувшись с какой-либо проблемой, будь то шишка на лбу, странное покалывание в левой пятке, необъяснимые звуки в квартире, соседи, круглосуточно истязающие перфоратор, или необходимость срочно найти дрессированного пингвина, немедленно лезет в Интернет. И ведь находит! Виртуальные пользователи, представляющиеся врачами, юристами и даже дрессировщиками тех самых пингвинов, легко и с юморком заваливают страждущего советами и комментариями. Главное — уметь отделять зерна от плевел, а шутников и праздношатающихся — от реальных специалистов.

Где и как Инночкин, наконец, нашел ответ на мучающий его вопрос — как подобраться к Президенту Всея Россия? — в голове? интернете? история умалчивает. Одно лишь осталось известным — когда. Была половина третьего ночи.

В квартире Кириленко зазвонил телефон.

Эксмайор, простонав, нахлобучил на голову подушку и попытался ногой сбросить мобильник с тумбочки в надежде, что он разобьется.

Телефон бился в конвульсиях.

— Какой гад звонит среди ночи? — прохрипел Владимир Иванович в пространство и обреченно открыл глаза. Дотянулся, прижал трубку к уху. — У аппарата.

Узнав голос, вспомнил условия найма на работу — все, что понадобится…. в любое время суток, в любой день недели…. пусть даже Новый Год…. должен быть готов по заданию партии и правительства…

— Ку-ку, Гриня, не спишь? — поинтересовались партия и правительство. — Слушай сюда — дело есть.

Шеф говорил, а отставной майор напряженно вслушивался в интонации. Вроде нормальные — как обычно. Не ложился, должно быть, еще….

— Ты там живой? — усомнился Инночкин. — Хоть помычи в ответ.

— Му, — послушался Кириленко.

Наконец дошло — замечательный план придумал Костя. Просто мечта!

— Вот что значит мудрость и опыт! Шикарная комбинация, шеф, — сказал окончательно проснувшийся помощник, забыв, что шеф моложе его.

— В общем, завтра с утра и займись. Осилишь или денежки нужны?

— Мани никому никогда не мешали, — повеселел Кириленко. — Но напока есть пока.

— Тогда дерзай.

Уф! Решение найдено, народ озадачен — можно бай-бай….

Все, что Косте удалось придумать, оставим за кадром для эффекта. Вернее на совести и плечах Кириленко. Инночкин занимался пляжем, делами «Рубина» — времени не оставалось посмотреть, как там справляется Владимир Иванович, готовясь к рандеву на высоком уровне. А может быть, это к лучшему — анализируя впоследствии ситуацию, Костя пришел к выводу, что за ним следили в эти дни и могли помешать. А так….

Заслушав доклад по телефону, ободрял:

— Держись, старина! Родина на тебя надеется!

В день визита, убрав с пляжа рабочих, как лишних свидетелей, Костя позвонил помощнику:

— Все готово?

— Кажется, всё.

— Сейчас я подъеду.

Но не успел. Звонок незнакомого абонента:

— Господин Инночкин? Вы где? Стойте на месте — сейчас к вам подъедут.

Минут через десять рядом тормознул микроавтобус «Форд» с тонированными стеклами. Омоновцы, ребята бравые, в камуфляже, масках, с автоматами окружили его.

— Руки на капот! Ноги шире!

— Вау! — успел удивиться Костя, когда на завернутые за спину руки ему нацепили стальные наручники. В следующую минуту его затолкнули в микроавтобус, и «Форд» стартовал.

Интересная ситуэйшен, подумал Инночкин и огляделся.

Омоновцы, закончив шоу, стянули маски. Один даже почти человечески почесал макушку.

— Рога режутся? — доброжелательно поинтересовался Костя и тут же прикусил язык от удара в челюсть.

Но было поздно: тон разговору он задал. Ему тут же доходчиво объяснили, что он «пидор гнойный, тля поганая, тварь безмозглая и буржуй задроченный….» и так далее в том же стиле.

— Вот ситуация, — посетовал Костя. — Мне даже обижаться на вас нельзя. Можно, конечно, вычислить всех, переловить в индивидуальном порядке и оторвать яйца, но…

Продолжение реплики осталось за кадром. В кадре — удары по почкам дулами автоматов.

Мстить тупорылым носителям железяк от Калашникова Инночкин не собирался. Месть — одноразовое, спонтанное действие. Даже хорошо и качественно продуманная месть — все равно глупость. Судьба развивается поступательно, а месть — это жизнь с оглядкой на прошлое, шаг назад. Возмездие разрушает. Чем тратить силы на то, чтобы кому-нибудь что-то испортить, лучше построить нечто новое в своей судьбе. На все-то сил никогда не хватит. Хотя иногда возникают ситуации, когда, пока не отомстишь, жить дальше невозможно. Как говорится, я не мстительный — отомщу и забуду. Только маски-шоу здесь не причем. Понял Костя, откуда ветер дует и причину его.

Мысли заметались в голове, как мухи в банке, которую трясет дознаватель природы. Президент уедет, и другого шанса зацепить Ксенжика по делу пляжа, да и вообще… у него не будет. Теперь все в руках Кириленко — готов ли? сумеет? У Кости возникло ощущение, что судьба подарила ему чек на миллион долларов, а он из этого чека сложил самолетик и запустил в синее небо. Должен был он предусмотреть такой ход оппонента, должен был….

Непруха — подумал с тоской, когда с него сняли наручники и заперли в «обезьянник» какого-то райотдела милиции. — Впрочем, человек — животное, которое ко всему привыкает. И к хорошему, и к плохому. Пинки и тычки судьбы тоже нужно воспринимать как должное, главное, чтоб душа не сломалась, а ум трезво оценивал обстановку и искал пути-выходы из нее….

А в это время….

Картеж с высокопоставленными лицами катил к центру города по Свердловскому проспекту. Президент был не в духе.

— Я-то, конечно, местами добрый, — говорил он сидевшему рядом Губернатору, поглядывая через окно авто и размышляя, к чему бы придраться, — но не настолько….

А тот, беззаботно внимал, не подозревая об умственных изысках высокого гостя, и думал, что люди удивительным образом умудряются создавать себе проблемы, чтобы потом, чертыхаясь и кляня судьбу, пытаться решить их. Он-то как раз не такой: все предусмотрено — прилизано и подстрижено. Глаз радуется, куда не посмотришь.

И вдруг….

Ну, наконец-то! По приказу Президента картеж остановился. Высокие и сопровождающие их лица высыпали из авто к парапету моста через Миасс.

— Что это? — Президент дружелюбно похлопал Губернатора по плечу.

С необитаемого острова на реке, по самый берег заросшего красноталом, поднимался огромный оранжевый воздушный шар с черной надписью на пузатом боку:

«Ксенжик! Верни городу пляж на Смолино!»

На удивленное молчание хозяина области и города:

— Давай по пунктам. Кто такой Ксенжик? И что у тебя с пляжем на Смолино?

Губернатор пожал плечами и покивал головой. Или наоборот? Летописцы спорят.

Президент потер ладошки:

— Вот и дивно. Где у тебя пляж на Смолино? Поедем, посмотрим….

Менее часа спустя, берег озера Смолино в черте города.

Подъехал картеж, вышли люди прилично одетые. На освободившемся от снега пляже пусто, всюду следы незавершенных строительных работ. На ступенях прорабского вагончика одиноко сидел человек в камуфляже.

— Всего труднее было усидеть на месте, — вспоминал впоследствии эксмайор Кириленко, — когда к тебе обращается Верховный Главнокомандующий всех войск России. Но так хотелось — ведь это история…!

— Вы сторож?

— Сторож.

— А где рабочие?

— А вон, — Кириленко кивнул Президенту Всея страны на стенд, на котором вместо «Строительство объекта ведет…» написано «Благоустройство пляжа заморожено ИО замглавы города по строительству Ксенжиком В. Б. Деньги израсходованы на встречу Президента». И ниже телефоны….

— О-паньки! — обрадовался московский гость. — А подать сюда Тяпкина-Ляпкина!

Разыскали Ксенжика, привезли.

— Несимпатичный бюрократик! — поморщился на его неспортивную, по-бабьи пригорюнившуюся фигуру мастер дзюдо и Губернатору. — В казне дыры? Помочь? Нужды трудящихся — это святое. Понятно?

Что не суждено, того никогда не будет. И чудес в жизни не бывает. Если попал в немилость к самому Президенту, то лучше сразу податься в диссиденты без всякой надежды на реабилитацию. Одна только мысль в голове Владислава Борисовича — его приказом уволят или заставят писать заявление?

…. По жестяному карнизу за окном барабанит капель. Если закрыть глаза, вспомнить, что на улице апрель, то можно и порадоваться. А если открыть и посмотреть на решетку «обезьянника» то радость улетучивается со скоростью таракана, убегающего от нависшей над ним подошвы кроссовки.

В дежурке дежурный с помощником смотрели хоккей — челябинский «Трактор» сражался в «плей-оффе».

— Мужики, дайте домой позвонить.

— Швыдче болей — если выиграем, позвонишь.

После окончания мачта.

— Але, Котенок, не теряй меня — я в ментовке сегодня ночую. Завтра увидимся.

Коротенький ролик «Би-Би-Си» из серии «Живая природа» о метеорите упавшем в Чебаркульское озеро — реклама для Крутика: то, что надо!

— Ты знаешь, Котенок, сколько сейчас стоит твой полуостров на электронных торгах? Уже предлагают триста штук баксов. Навар — восемьсот процентов! Неплохая сделочка, а?

— Ага! Ты хочешь продать его?

— Погодим пока. Есть задумка — может, прокатит.

— Классика жанра: нам хочется больше, чем предлагает судьба; и там, где нас нет, всегда лучше. Не переумничаешь?

— Мечты могут стать реальностью, главное — очень сильно хотеть! Хотя скажу, нелегко быть сапером без права на ошибку, но цель благородна: хочу обеспечить тебя и детей на всю оставшуюся жизнь.

— Как это?

— Увидишь.

Костя затих, переваривая сказанное. Приступ откровенности следовало срочно купировать — от сглаза и для сюрприза. Подвернувшуюся под руку жену облапил, оторвал от пола:

— Ага! Попалась!

— Отпусти немедленно, а то получишь!

— Стукни меня, дурака влюбленного!

— Мне не размахнуться, — жена для порядка потрепыхалась.

— Ну, радость моя, твои проблемы. Было б предложено. Тогда давай целоваться без драки.

Этому делу ни что не мешало. Поцеловались.

Фу! Кажется, отвлек внимание от вопроса — болтун стоеросовый!

Это было его тайной, мечтой, фантазией.

И тут зазвонил телефон.…

Отпустив жену из объятий, Костя приспособил мобильник к уху.

— Я слушаю, Клара Оскаровна.

— Константин Александрович, Сергей Дмитриевич встретится с вами завтра утром в девять часов. У вас будет пятнадцать минут, чтобы изложить свое предложение.

— Мы, подкаблучники, неупрямые люди. Как скажете, так и будет.

Пятнадцать минут.

Ему выделили пятнадцать минут на изложение его предложения. Понятно, что руководитель Челябинского офиса «Альфа-банка» — человек занятой. Но что можно успеть за пятнадцать минут? За пятнадцать минут даже кофе не выпить, если будет очень горячим. Или же он торопится? Очень возможно — его выслушают, пообещают подумать и восвояси отправят. Тогда пятнадцать минут для начала неплохо.

Вопрос на засыпку: как расположить к себе собеседника за пятнадцать минут?

В приподнятом настроении ни свет, ни заря, практически с первым лучом солнца (да вот, пришлось чистить зубы в такую рань), Инночкин спешно собрался и рванул в сторону офиса, в котором работала Клара Вербицкая. День предстоял суетный, а в голове колосился кудрявый хаос вместо четко продуманного плана действий.

До без нескольких минут девять пили чай в кабинете Вербицкой, а потом вместе потопали к руководителю офиса. Секретарша вскинула взгляд — стой, кто идет?

— Мы к шефу. На девять назначено, — назвала пароль Клара Оскаровна.

Хозяин кабинета поздоровался и предложил сесть. Его взгляд красноречиво говорил — я вам выделил пятнадцать минут, и будьте добры уложиться в этот временной промежуток.

— Здравствуйте, — сказал Инночкин и очень располагающе улыбнулся. Взгляд его не менее красноречиво выдавал — если в столь краткий срок не уловите соль идеи, ох и покусаете же потом локти.

— Вы хотели со мной встретиться, я слушаю вас, — словно подзатыльник дал ему Сергей Дмитрич — мощный, спортивный, с пронзительным взглядом, будто рисующим на груди собеседника круги мишени.

Инночкин зачастил:

— …. экологически чистый уголок Урала…. живописное место на берегу озера…. и уже сейчас повышенный интерес со стороны покупателей… на ТВ реклама «Би-Би-Си» …

Выслушав Костю, хозяин офиса посмотрел на часы:

— Я вас понял. Да, действительно коттеджные поселки клубного типа на Западе сейчас в моде. Если найдете у нас желающих, кредитный отдел к вашим услугам. Для вас никаких проволочек.

— Конечно, — покладисто кивнула Клара Оскаровна.

Вошла секретарша с тремя чашками кофе. Стало быть, разговор еще не окончен?

— Пожалуйста, кофе, Константин Александрович.

Удивленный взгляд гостя — он меня знает?

Кивок Вербицкой — знает, конечно; слушай дальше.

— Вы давно работаете финансовым директором предприятия? — поинтересовался Сергей Дмитриевич.

Финансовым? А, ну да, в «Рубине» — так записано в трудовой.

— Четыре года.

— Достаточный срок…. Плюс образование. Думаю, вы хорошо справляетесь и с менеджментом.

— Неплохо.

Скромность украшает человека. Он мог бы сказать — отлично.

Сергей Дмитриевич покосился на Вербицкую, и та вновь кивнула, теперь уже ободряя шефа.

Наблюдать за этими переглядками любопытно — что затевают господа банкиры?

— У меня к вам встречное предложение, — руководитель офиса закончил рисовать круги на груди гостя и поставил жирную точку в области лба. — Я предлагаю вам работу в нашем коллективе. Во-первых, это логическое продолжение нашего альянса по Кембриджу. Во-вторых, это экспериментальный род деятельности банка, основанный на выдающихся ваших способностях. В-третьих, нет никакого задела и опыта — все придется начинать с нуля, в том числе, поиск клиентов.

Чашечка кофе зависла в воздухе, солидарно разделив удивление ее держателя.

Взгляд на Вербицкую — что за работа? твой сюрприз?

Через три секунды самого осенило:

— Вам нужен менеджер критических финансовых ситуаций?

— Уместнее звучит «нестандартных».

— Мне надо подумать.

— Думайте, — Сергей Дмитриевич вновь взглянул на часы.

Аудиенция завершена.

— И что? — осведомилась Вербицкая, вернувшись с Инночкиным в свой кабинет.

— Ничего кроме любопытства: я в банкирах также логичен, как в футболе квадратный мяч.    

— Не стоит с выводами спешить. Может так получиться, что на твой отказ шеф оскорбится и, как человек влюбленный исключительно в самого себя, выплеснет обиду, брызги которой ни мне не понравятся, ни тебе.

— Это шантаж или угроза?

— Оценка реальности. Сложность жизни состоит в том, что у каждого есть свои мнение и позиция. Если вдуматься и проследить логическую цепочку, то можно понять две полярные точки зрения. Но вот как привести их к консенсусу?

— Слишком заумно. Проще скажи.

— Проще: ты нам нужен, а мы тебе…. ну, хотя бы для того, чтобы рассчитаться с «Рубинном», который теперь не уместнее гроба на свадьбе.

— Лиса колобка тоже хвалила, и для купившегося на комплимент хлебца это закончилось очень плачевно. Чтобы такое не повторилось, во всем хороши какие-то минусы. Всегда должна быть ложка дегтя, потому что без нее и мед не мед.

— Ой, не надо! Твой «Рубин» давно уже стал просто засадой. Впрочем, на любителя — всегда проще падать, чем подниматься.

— Сказала гадость — сердцу радость. Наверное, считаешь, что из всех судьбоносных событий у меня впереди только похороны? Цветы, природа, тишина….

— Ты плохеешь, день ото дня, а все потому, что работу любишь больше, чем женщин — мозги скисают. Учиться жить надо было у Рубахина, пока дружили. Я всегда знала: самое слабое место у мужиков это голова. Знаешь, ты кто?

— Знаю — свинья! Могу даже хрюкнуть, если от этого тебе станет легче.

Костя ушел разобиженный.

Думы Вербицкой были печальны — о нем, о неразрешенных сердечных проблемах; ругала себя, свободную женщину, ищущую приключений на свою самооценку — нет, ты не женщина, а половое недоразумение. Эк же тебя разморило-то на военного — красивого да здоровенного…. Все как положено, но…. сердцу-то не прикажешь.

Иногда так бывает, что хочется впасть в спячку и проснуться уже похороненной — когда все проблемы и треволнения позади. Но, увы, в который раз ей придется одной искать выход из сложившейся ситуации. Ведь если сидеть и дуться, выход сам вряд ли отыщется. А Константин? Что Константин? Все мужики — потребители…. Даже любимые.

А Инночкину недосуг томиться — позвонил директор Тобольской ГРЭС.

— Привет! Не забыл меня? Дело есть.

— Излагай.

— У нас тут в Тюмени на день варенья любимого шефа западносибирского региона намечается скромная вечеринка: коктейли из сока, морепродукты, музыка Баха — ну все, как ты любишь. Приглашаю.

— Я обожаю скромные вечеринки с морепродуктами, но в Тюмени, в «Фортуне»…. Или шесть сотен верст не крюк для такого события? Только с какого там бока рукав мой пришит?

— Ты не понял — хотят тебя видеть и поговорить.

— По поводу?

— И без повода. Ну, вобщем, скажу, что приедешь.

Может, работу какую подкинут? И потом, «Фортуна» — это же монстр: вот кому пригодится поселок на озере.

Скромная вечеринка быть место имела в двухэтажном особняке за городской чертой — высокие потолки, небольшие залы, коридоры, лестницы и тайные закуточки с диванами не могли не понравиться посетителям. А если к этому прибавить специальное освещение, картины на стенах, уютную дорогую мебель, белый рояль, то атмосфере непрезентабельной пирушки можно смело поставить пять с плюсом.

Упс…. дамы. Но не в бикини, а вечерних платьях. Знал бы засаду, Котеночка прихватил.

— Ну, как? — улыбнулся тобольский приятель, присматриваясь к барышням с деликатностью голодного удава.

— Супер! — честно оценил Константин и с улыбкой огляделся по сторонам. — Скромней не придумать.

— Не думаю, что тебя нужно с кем-нибудь тут знакомить, — бывший спарринг партнер беспечно схватил Инночкина за локоть и потащил к закусону. — Ты все равно никого не запомнишь. А карта ляжет, сам всех узнаешь.

Костя вздохнул с облегчением — короткая увертюра это то, что надо.

Впрочем, давайте опустим и оперу всю, а только послушаем арию в исполнении исполнительно директора западносибирского региона «Фортуны», ради которой Инночкина пригласили. Она имела место быть в уютном кабинетике, тет-а-тет.

Гостя спросили:

— Константин Александрович, вам хотелось бы жизнь прожить так, чтоб мучительно не было больно за бесцельно потраченные годы?

— Это как это?

— Для наглядности возьмем пылесос и метлу — функции одни, но какая разница в дизайне!

— Согласен — пылесосом работать куда приятней. Если с метлой управляется дворник, то…. Вы хотите мне предложить роль домработницы?

«Фортунист» от души расхохотался.

— Нет, я хочу вам предложить то, в чем сегодня вам равных нет — роль менеджера по чрезвычайным ситуациям.

Ущипните меня, ущипните, — подавил Инночкин неуместный смешок.

— Уместнее назвать ситуации «нестандартными». У вас имеется штатная должность?

— Появится сразу же, после вашего «да».

Что это их всех так разморило на чрезвычайные ситуации? А коли таких не случится, их надо придумывать? Завести собственный штат террористов? Или же так — Вован будет взрывать, а я восстанавливать. Это судьба!

Отвлекшись (развлекшись?) мыслями немного, Костя сосредоточился на беседе.

— Что будет входить в круг моих профессиональных обязанностей?

— Ситуации подобные той, что случилась в Тобольске прошедшей зимой.

— Для этого существуют аварийно-спасательные службы.

— Это тактики. Нужен стратег.

Разумно, но…. Кто первый встал, того и тапки. Такое предложение уже есть.

— Скажите, в холдинге есть конкуренция между исполнительными директорами в регионах?

— К чему это?

— Я живу в Челябинске, привык к нему. Если что случится, всегда к вашим услугам, но сидеть на окладе лучше дома. Вы не порекомендуете меня вашему коллеге уральского региона?

Собеседник нахмурился — морщины на лбу стали заметнее, серые глаза потемнели, только греческий нос не изменился, оставшись греческим на славянском лице.

— Если это ответ ваш, то он принимается.

— Вы отрекомендуете меня?

— Не хотелось бы, но, увы — совесть волочиться за нами, как гиря кандальника.

А неплохие таки управленцы в «Фортуне»!

На третий день после поездки в Тюмень Инночкину позвонили из челябинского офиса энергохолдинга и пригласили на рандеву к исполнительному директору уральского региона.

Намеченная деловая встреча прошла на редкость уныло.

Удостоивший его внимания был важным дядей, внешне похожий на гремучий коктейль, где миксером смешаны юрист и бандит, который сегодня взял отгул. Костя обозвал его в мыслях Берта Мария Бендер Челябинский. На самом деле звался он Виктором Николаевичем.

Прихлебывал кофе, попыхивал сигарой и с любопытством поглядывал на Константина, ожидая, когда же он начнет предлагать себя в менеджеры неприятных ситуаций. А Инночкин толкнул идею про поселок клубного типа на берегу замечательного озера Чебаркуль, на дне которого никак не могут найти бухнувшийся туда метеорит.

Выслушав гостя, исполнительный директор покивал небрежно и лениво покосился в сторону окна, за которым ярилась гроза.

— Да, начинается лето….

Потом обратил непроницаемый взгляд на Константина, откашлялся и объявил равнодушно:

— Любопытно.

— И только? — Инночкин вежливо улыбнулся.

— Весьма любопытно, — натужно пробормотал Виктор Николаевич, едва не зевая. — Я подумаю, что можно сделать.

Чуть помедлив, прибавил рассеянно, как бы, между прочим:

— В поле нашей благотворительности хоккейный клуб «Трактор».

— Разве я о спонсорстве прошу? — удивился Костя.

— А о чем?

Вот тебе и Остап Сулейман Берта Мария Бендер Бей!

— Извините. Всего хорошего.

— Постойте, — подвел итог встречи важный дядя похожий на героя Ильфа и Петрова. — Договоримся таким образом: я подумаю, потом позвоню.

И второй блин комом!

Настроение — утопиться. Инночкин был расстроен…. Да нет же, он был раздавлен! Он ничего не понимал. Неужели проблема не разрешима? Впрочем, какая проблема — сам все надумал. Продать к черту этот полуостров и рассчитаться с долгами. Не хватит, однако. Да и мысль зацепила.

О чем же она?

С подачи английского друга Фила решил Константин построить на полуострове Крутик коттеджный поселок клубного типа со всей необходимой инфраструктурой — таун-хаузы, благоустройство, охрана, спортивно-торгово-развлекательный центр, пляж, дайвинг-станция, причал и эллинг для катеров и чудная природа в первозданном виде. Спросите, что такое «клубный тип»? Это когда соседи, как члены клуба, становятся ими с согласия остальных. Таким «макаром» Костя хотел построить самое престижное поселение в области. И чтобы — это соль! — Котенок оставалась владелицей полуострова, получая арендную плату за землю. Идея стала пиком мечтаний.

Конечно, ему всего тридцать три — карьера еще в самом начале. Но жизнь, как известно, стелется под ноги полосатым ковром. И если ты сегодня на белой полосе, не задирай носа, ибо следующий шаг может прийтись на черную. Поэтому надо подумать о будущем детей. Пора, очень даже пора им это будущее обеспечить.

И снова звонок, и опять приглашение….

Становитесь популярным, господин Инночкин.

На прием к руководителю аппарата Губернатора господин Инночкин собирался как на парад — строгий костюм, галстук, рубашка. Подобную сковывающую одежду он не любил, но сейчас не тот случай, когда о привязанностях стоит помнить — тут, как ни крути, соответствовать надо. В душе громыхал марш Победы, поддерживаемый залпами салюта.

После визита Президента и известных событий на городском пляже, Костя ждал негативной реакции власть предержащих — как-то: нагоняя, экономических санкций или даже ареста с фабрикованным обвинением в торговле наркотиками или сутенерстве. Но была пауза, в течение которой лишился должности Владик Ксенжик. Гадали знакомые: смылся на родину историческую — то ли в Польшу, а то ли в Израиль. Да Бог с ним….

Сейчас Костя чувствовал себя уверенно и не опасался неприятностей.

Ожидаемый результат от визита:

а) ему предложат место Ксенжика;

б) ему предложат работу менеджера нестандартных ситуаций (Бог любит троицу)

в) ему что-нибудь таки предложат.

Ответные действия в связи с этим:

а) согласиться

б) согласиться

в) подумать и согласиться.

То есть, как ни крути, а результат визита будет прекрасный. Главное — не сидеть, сложа руки и четко обозначить свою позицию. Мол, я к вам иду не с пустыми руками — и идею, идею Крутика бац! на стол. Разве ж плохо, если весь аппарат Губернатора станет соседями — так формируется команда. Приехал, поужинал, приласкал семью и в клуб на работу до поздней ночи.

Гром победы раздавайся! Веселися храбрый рос! — пела душа.

Наряд руководителя аппарата больше соответствовал погоде — рубашка без рукавов и галстука. Для начала пояснил, что власть его простирается на администрации города и области. Потом предложил место Ксенжика и не ИО, а со всеми правами и полной ответственностью.

— Вы напортачили, вам разгребать.

— У меня по поводу есть предложение, — ответил Костя.

— Внимательно слушаю, — мягко произнес руководитель аппарата и, отодвинув кресло, не торопясь встал. Одернул рубашку и, сунув руки в карманы брюк, замер, в упор разглядывая собеседника.

«Прямо уличный авторитет», — подумал Инночкин.

— Я тебя внимательно слушаю.

Ого! Уже на «ты». Считает вопрос моего согласия решенным. Ну, что ж….

Костя изложил свою идею с клубным поселком на полуострове Крутик.

Выслушав, чуть подумав, руководитель администрации сказал:

— Возможно, предложение интересно, но уровень не мой, а Губернатора. Могу вам добрый совет дать. Не клубный поселок для бюрократов и толстосумов, а спортивная база для хоккейного клуба «Трактор» — это то, что сейчас надо. Это будет любо народу. Под эту тему можно создать благотворительный фонд. Поезжайте к руководству команды, соблазняйте своей идеей, объединяйте устремления и на прием к Губернатору — добивайтесь возможного и невозможного.

— Хорошо, — сказал Константин. — В смысле, замечательная поправка. А на ваше предложение прошу время подумать.

— Конечно, думайте, но не затягивайте. Удачи вам, у Губернатора.

Только выйдя из офиса, Костя подумал: «Вы снова на «вы», к чему бы это?»

Метаний в душе и разуме было достаточно, нервов потрачено еще больше, прежде, чем Инночкин встретился с директором «Трактора». Отношение к проекту за эти дни переменилось — если он раньше был в роли просящего: «Ну, что вам стоит?», то теперь требовал: «Это нам надо!». И никаких гвоздей!

С некоторых пор накатил азарт. Он затопил сомнения и терзания, настойчиво стал подталкивать — вперед, на Губернатора! Азарт требовал совершить нечто невероятное, рискованное, и, вспыхивая огнем, пробегаясь по телу острыми иголочками, требовал очередной победы и заодно наполнял душу необходимой уверенностью в ней.

Все будет хорошо! — уверяла классика жанра.

Телефон директора ХК «Трактор» он нашел в интернете.

Позвонил, с трудом подбирая слова:

— Я к вам вот по какому вопросу….

По дороге придумывал разные варианты подхода к незнакомому человеку, но сейчас, сидя напротив, решительно отказался от всех заготовок. Ему вдруг расхотелось что-то приукрашивать, накручивать, льстить чиновнику от спорта, а просто решил сказать: мы с тобой одной крови — ты и я.

Лицо собеседника оживилось, он сверкнул глазами, разгладил усы и посмотрел на гостя с интересом. Впрочем, ему не нужны были уговоры. Через минуту он был на стороне Константина и даже одобрил его экстремистские угрозы:

— Пусть только попробует отказать, я выведу Крутик из состава области и подниму на верхушку сосны «Веселого Роджера».

— Почему не примет? Почему откажет? Предложение не катит? Или на его вкус у нас физиономии тупые?

За себя Костя ручался — одухотворенная личность. Вгляделся в директора — в целом и тот выглядел нормально. Даже дельную мысль подсказал:

— Давай просчитаем, что Губернатор нам может ответить.

— Зачем? — удивился Костя.

— Задним умом все ямы полны. Думать надо сразу, а не потом.

Вот какой директор в ХК «Трактор»!

Короче, ударили по рукам и поехали. Не с кондачка, а записавшись на прием.

Все оказалось просто и одновременно сложно.

Возвращаясь потом от Губернатора, Инночкин думал: какие причудливые сюрпризы преподносит порой судьба. Иногда кажется — все, нет выхода: завязла тема в холодной и бездушной трясине, но словно по щучьему велению в какой-то момент вдруг упираешься в туго натянутый батут, который подбрасывает отчаявшегося к звездам с яркими лучами надежды, казавшейся до сего момента несбыточной.

А произошло, между прочим, вот что.

Выслушав ходоков за базу для лучшего хоккейного клуба восточной конференции КХЛ, Губернатор сказал:

— Идея мне нравится. Но если вы хотите свалить ее осуществление на меня, то глубоко заблуждаетесь, господа. Вы придумали, вам и карт-бланш. Слышали поговорку — лучший лесник получается из браконьера? Это про ваш случай. Создавайте фонд, выбивайте деньги из всех их имущих и стройте, стройте…. Я только «за», и все детали на ваше усмотрение.

— Кстати, — он смерил Инночкина взглядом, — президента фонда, ежели такой случится, введем в Попечительский Совет.    

Семейный союз братьев по крови трещину дал — козыри сменили масть. Директор клуба после визита к Губернатору сделал два вывода. Первый заключался в том, что мечта о спортивной базе для «Трактора» очень скоро станет реальностью. Как скоро, зависит от Инночкина — это был вывод второй. Брат в одночасье превратился в кумира.

Визит к Губернатору вызвал у Инночкина прилив прагматических расчетов. То-то, то-то и то-то сделать надо в первую очередь. А потом…. Были по жизни у Константина далеко идущие планы вовсе не связанные с Крутиком. Как быть?

Ответ пришел прежде, чем ожидал — руководитель администрации Губернатора подсказал, вновь пригласив на рандеву.

— Спешу вас обрадовать — идея базы для «Трактора» в Чебаркуле настолько понравилась Губернатору, что он вас назвал победителем конкурса «Стань знаменитым с метеоритом». Вам вручат диплом и сто тысяч премии. Поздравляю!

— Был бы счастлив, — ответил Костя, — но, увы, справедливости ради надо сказать: идея принадлежит не мне, а Филу Смиту, менеджеру из Великобритании.

— То есть?

— Почему бы вам не вручить брендовую премию Южного Урала подданному ее Величества королевы Великобритании? Кстати, Фил Смит обязательно приедет на церемонию со своей подругой Джейн О'Нил, сотрудницей «Daily Telegraph» и «Би-Би-Си». Отличная получится реклама всей затее.

— Да вы, батенька, политик! — изумился руководитель администрации.

Но Костя признался:

— Политика меня никогда не интересовала. Вот бизнес строительный — другое дело.

Собеседник заметил:

— Тогда подскажите, что же нам делать с порухой строительной в городе.

— Давайте посмотрим, в чем там засада.

— Гляньте-ка, гляньте свежим взглядом. Будут толковые предложения, в долгу не останусь.

Так, на время Константин обосновался в кабинете заместителя главы города по строительству. Однако ум его занимали не столько сложности бюрократических заморочек, с которыми он столкнулся в первую очередь, а желание построить работу подведомственного аппарата так, будто он собирался обосноваться надолго здесь и работать с комфортом. Может, иные рассуждения ушлому чиновнику показались бы несколько примитивными, но шли они, как говорится, с чистого листа от чистого сердца и не менее стерильной совести. И еще — талантливой головы….

Момент драматической кульминации истории двух буржуев приходится именно на это время. Был самый конец рабочего дня, когда селектор голосом секретарши сообщил:

— Константин Александрович, к вам посетитель.

Это был Соломон Рубахин.

— Привет, — был он мрачен и уныл. — Я уже слышал, что ты уже здесь, и ей Богу бы не пришел, но бизнес есть бизнес — к черту все личное!

Как бы желая продемонстрировать важность дела, приведшего его сюда, бывший генеральный директор «Рубина» обратил на ИО хозяина кабинета налитые злобой глаза. На любопытство Константина об успехах его новой конторы, заявил — что бы там не происходило, он не собирается опускаться на дно общества, в класс неимущих.

Однако заметил:

— Не верю я в Бога, но надо признать, после инвентаризации грехов умеет заставить старец небесный всех платить по своим счетам.

Инночкин отметил для себя эту мысль.

Селектор голосом секретарши попросился домой.

— Сделай два кофе, и свободна.

Пока кофе пили, Соломон посетовал, что идея «Стройцентра» не прокатила — работы нет, сплошные засады. Чтобы выжить, лоббирует чужие интересы, используя свои прежние связи.

— Я даже приехал сюда на такси.

— А где твоя легендарная «бэха»?

Рубахин обреченно махнул рукой — мол, и не спрашивай: прежним понтам полный пипец.

— Приехал зачем?

— Попытка не пытка — я хоть и угадываю твое отношение ко мне, но…. Друзья попросили протолкнуть в тендере их интерес.

— Друзья — это не Олимпиада Аристарховна?

— Да храни Господь от подобной участи! Фингал под глаз и отправил на кухню готовить биточки с цветной капустой.

— Разумно, но….

Но мысли Инночкина заработали в более практическом направлении. Бедственное положение бывшего компаньона дало ему богатую пищу для размышлений. Когда тот закончил совращать его черным налом хороших ребят, Костя уже принял решение.

— К черту друзей твоих: работа есть для тебя.

— Для «Стройцентра»? — встрепенулся Рубахин.

— Нет, лично для Соломона Рубахина. Мне Губернатор поручил создать Общественный Фонд хоккейного клуба «Трактор» — предлагаю тебе в нем место исполнительного директора. Задача — поиск средств на укрепление материальной базы любимца всей публики. Работа приятная и благородная!

— Это засада?

— Это работа для твоих талантов.

— Почему я тебе должен верить? Такой негатив между нами накоплен. Ты мне его, что ли простил?

— Я на дело смотрю с практически-финансовой точки зрения, а философия…. Мир вокруг нас сплошь состоит из полутонов. А если считать его черно-белым, то значит, чего-то мы в нем не разглядели.

— Ну, будь, по-твоему, — уступил Соломон. — Я снова буду работать с тобой, но предупреждаю: работать, а не каяться о былом.

— Тебе виднее, как снова строить наши отношения. И кстати, давай закатаем прежнюю тему. Долги «Рубина» я частью закрыл, частью реструктуризировал и закрою со временем — остались налоги, которые в такой ситуации никто и не платит. Возьмешь на себя хлопоты по ликвидации предприятия?

Рубахин молча кивнул, пряча взгляд. Костя продолжил:

— Что же меня касается, то я в Фонде «Трактор» скорее почетный председатель, чем активный участник — попредставительствовать, слово замолвить, стратегию с тактикой определить, кофейку с Губернатором испить в Попечительском Совете. Ты сам подберешь себе команду. Впрочем, центрального защитника я тебе таки отрекомендую. Он организует охрану природы и спортивной базы, которую мы построим на озере Чебаркуль. Для начала, наверное, хватит. Так что с твоим тендером?

— А ну его на хрен!

Июнь за окном торнадил пух тополей.

Лето обрушилось на город, придушив население немыслимым зноем. Когда вокруг все расцветает, деревья взрываются свежей зеленью, а голубое небо пронизано бесшабашным восторгом солнечных стрел, сложно в мегаполисе оставаться счастливым — хочется на природу, на берег озера, в лесную глушь.

Озеро Чебаркуль большое и древнее — вне всякого сомнения, в доисторические времена служило прибежищем древним рептилиям. Если на заре внимательно всмотреться в прибрежные воды, то можно увидеть отражения чудовищ, из вечности с любопытством озирающих современный мир. В глубоком прозрачном безмолвии беспокойным, тревожным бывает их завораживающий взор — как доказательство эволюции и связи времен.

Живописен полуостров Крутик. Безмятежны прибрежные ивы, кусты и деревья, не подозревающие о том, какая беда надвигается на эту благословенную землю радоновых родников, какие разрушительные следы оставит строительная поступь алчного человека. Знает ли об этом серая кряква, притаившаяся с выводком под зелеными ветвями склонившейся к самой воде ольхи?

— Вот о чем думал я, отдавая тебя Рубахину. — сказал Константин, снимая на кинокамеру резвившихся у палаток дочек — Поселишься здесь, станешь радетелем и хранителем всего живого — разве не благородно? Благородно и денежно — будешь получать зарплату в Фонде, а до условленной сотни я доплачу.

Вован Кириленко разжигал костер.

В ряду человеческих слабостей есть одна совершенно особенная, которая со времен первобытного предка запечатлелась в генетической памяти, как неизбывный источник тихого счастья, истинно душевной радости. Нет сердца, которое бы не трепетало в восторге от запаха дыма, от вида яркого языка занимающегося пламени.

Будущий комендант полуострова Крутик сложил шалашиком мелкие сучья, сверху добавил сухого хвороста и с первой же спички запалил.

— А чем будешь заниматься ты?

Костя достал визитку из кармашка ковбойки, протянул Вербицкой:

— Передай своему шефу ответом на его предложение.

Клара Оскаровна вслух прочитала:

— ЧП Инночкин К. А. Менеджмент нестандартных ситуаций. г. Челябинск. Проспект Ленина 21 в. Бизнес-дом Спиридонова. Офис 416.

— Я там была! — восхитилась Котенок. — На входе охранники так эротично раздевают глазами. О-бал-деть!

Со спиннингами и рыбой в сетке подошли Фил и Джейн.

— А вот и мы, и с нами добыча — встречайте нас буйными криками. Зря во всем мире говорят, что англичане радуются грустно — лично мне сейчас хочется петь и плясать у костра песни и пляски древних славян. Скажу вам, как закоренелый брит и представитель западной цивилизации: Россия — это окно во Вселенную. Где еще, в какой стране мира встретишь такой девственный уголок, в котором не покидает ощущение присутствия неземной жизни? А метеорит? А сам россиянин? Это же uniform alien! I am right, expensive?

Джейн О'Нил улыбнулась мило:

— My Russian in a condition of an embryo. I not everything understood that you told, but you, certainly, are always right.

С грустной поволокой в романтическом взгляде Кириленко щипал гитару и тихо пел небезупречным голосом песенку армейского фольклора:

— Дымилась, падая, ракета,

И от нее бежал расчет.

Кто хоть однажды видел это,

Тот хрен к ракете подойдет….

— Конкурс художественной самодеятельности! — объявила владелица полуострова. — Самодеятелю наливаем стаканчик.

И налила эксмайору. Тот выпил, утер кулаком губы и вновь объявил себя:

— Ремейк на бессмертные стихи Пушкина.

Отложил гитару, прокашлялся и прочел не без пафоса:

— Я Вас любил. Любви уж быть не может.

Она в душе угасла навсегда.

Но пусть хандра Вас гложет и тревожит.

Хочу ли Вас я опечалить? Да.

Я Вас любил, вопил, как Маяковский,

Бухал, блевал, не подавал пальто.

Я Вас любил фальшиво и по-скотски!

Как дай Вам Бог, чтоб не любил никто.

— Браво! — и новый стаканчик из рук землевладелицы.

Клара Вербицкая подтянула ноги, опустила голову на колени и в позе васнецовской Аленушки прочитала:

— Сегодня в ладонях свет,

А завтра — тягучая тьма.

И выхода больше нет,

Как просто сойти с ума.

Как просто достать до дна,

Как просто предать любя.

Да будет нам мудрость дана

И вера не только в себя…

За озером, над кромкой далекого леса, в том месте, где опустилось за горизонт солнце, разлилась рубиновая заря — яркая, отраженная от водной поверхности. Природа стремительно перекрашивалась в ночные краски, и только эта полоска неба, медленно истончаясь, будто спуская флаг корабля, торжественно исполняла гимн ушедшему дню.

П. Увельский

   апрель 2013 г.