santehlit — Уроки Семисынова

Дорого дается жизнь.

/М. Цветаева/

С того пикника мои общения с шефом стали ежедневными. Увы, не могу сказать, что получал удовольствия, но — куда деваться?

Его мозг был необычайно активен. Его переполняли мысли, образы, воспоминания и намерения, и чем противоречивей они были, тем стремительнее сходились, искали пару и, дополняя друг друга, состыковывались. Все слагалось, как в застежке «молнии» — стоило лишь потянуть, и она легко закрывалась.

Кто это сказал? Впрочем, теперь это не важно. Главное — Семисынов решил сделать из меня настоящего репортера. И делал — в меру своих холерических возможностей.

А меня напротив — охватило спокойствие, которое бывает у людей, понявших, что дела плохи и, вполне может статься, будут еще хуже.

Как-то вызывает меня в кабинет по поводу последнего материала.

— Ну что ж, достаточно умно и проницательно.

— Благодарю вас. Мне можно идти?    

— Стоять! Вернее сядь. Ведь я еще не все сказал. Далеко, далеко не все. Ты продемонстрировал в статье глубину своей проницательности и ума, профессионализм — сделал анализ производственной деятельности предприятия, указал на ошибки, подсказал пути выхода из кризиса, а теперь позволь продемонстрировать мои способности.

Я снова послушно сел.

— Думаю, это произведет на тебя впечатление, — заверил меня Семисынов. — Представь себе неразрешимую проблему. Я пытаюсь ее решить, я мысленно хожу вокруг нее, круг за кругом, напрягая свою сообразительность до предела. Я не могу ни о чем больше думать, пока не найду ответ. Но в том-то и дело, что, если я не переключусь на что-то другое, я не решу мою проблему и не найду ответ. Это замкнутый круг. Как разорвать его? Задай мне этот вопрос.

— Как? — послушно, однако без энтузиазма спросил я.

— Написав о ней репортаж! — воскликнул шеф. — Вот!

Он торжествующе хлопнул ладонью по столу и с довольной улыбкой откинулся на спинку кресла.

Я уставился на него.

— Не имея твоего производственного опыта, я могу просто рассказать о людях, вовлеченных в решение данной проблемы, и для читателей это будет гораздо интересней твоих технических выкладок.

Он взял газету с моим материалом.

— На каком языке написана твоя статья? — спросил загадочно и сам ответил. — На нудном, техническом.

Я начал обижаться.

Шеф отбросил газету, удобно положил ноги на стол и откинулся в кресле, сцепив руки на затылке.

— Догадайся, что я придумал, — сказал он, глядя в потолок, словно именно к нему обращался. Тени от штор на потолке дрогнули, будто испугались, что вместе с потолком будут неожиданно вовлечены в эту дискуссию. — Я решил дифференцировать гонорарные начисления в зависимости от жанра материала, и репортажи… — тут он сделал долгую паузу, что-то обдумывая — будут в приоритете. Один добрый репортаж на горячую тему будет стоить больше трех куч заметок, двух куч статей и целой кучи интервью.

Он снял ноги со стола, сел прямо, потом серьезно посмотрел в мое лицо.

— Уверен — сработает. Когда на практике увидите, что по чем — кинетесь искать горячие темы и строчить репортажи.

Шеф заинтересованно посмотрел на меня.

— Ну и скажи, — сказал он со вздохом, — что ты об этом думаешь.

— Я думаю, что все это похоже на детскую игру.

— Но… но… но, — Семисынов а отчаянии заколотил по столу. — Как вы не понимаете, что мы должны иногда становиться детьми, чтобы понять азы журналистики. Только дети способны видеть все в истинном свете, потому что они еще не научились пропускать через фильтры, мешающие нам увидеть то, что мы не ожидаем увидеть.

— Ну, так взять и спросить у них, раз так.

— Благодарю, Анатолий, — шеф махнул рукой в сторону двери. — Ты оказал мне неоценимую услугу, за что я бесконечно благодарен.

Более не раздумывая, я устремился на выход.

Где-то к середине сентября погода стала явно портиться — или налаживаться? Жара отпустила. Ясные и чистые краски неба утратили свою интенсивность, и вскоре оно приняло привычный цвет осени, напоминающий мокрую тряпку.

Шеф выделил Акуличу редакционную «Ниву» и отправил в «Увельский» совхоз:

— Мне нужен фоторепортаж о подготовке базовок к зиме.

— Эм-м, какой репортаж? — испуганно спросил Федор, сообразив, что не совсем понял (или совсем не понял?) задание шефа.

— А какой получится — позитивный, негативный….

— Можно и репортаж, — неопределенно согласился наш фотокор и поспешил скрыться из редакции.

Я успел лишь заметить, как мгновенно осунулось и побледнело его лицо.

Именно в этот миг с безукоризненной точностью луч солнца, пробившись сквозь тяжелые дождевые тучи, отбросил блики на золотистую листву клена за окном. Перехватило дыхание от этой великолепной картины. Пренеприятнейший круговорот событий последних дней на мгновение замер, великодушно дав мне передохнуть. Сев поудобнее, я стал любоваться. Даже снял трубку с телефона, чтобы никто не помешал.

Тома из промышленного отдела вошла в кабинет:

— Чем занят?

Пожал плечами, рассеянно глядя на нее, но ничего не ответил.

Гостья присела на свободный стул.

— Первый пошел. Если не справится Федор Николаевич с репортажем, шеф грозил сделать оргвыводы. Ты не боишься?

— Не знаю. Да и не столь важно все это.

— Наверное, — согласилась Тамара. — Ты обедать домой пойдешь?

— Хочешь, схожу за беляшами?

Гостья кивнула.

— Ладно, — сказала она, — только….

— Что?

— В данный момент я хотела поговорить о репортажах. Меня это, честно признаться, застало врасплох. Легче думается без этих требований шефа. И я теперь в таком состоянии, что не понимаю, как надо работать. Будто я никогда их не писала — гребанные репортажи.

Она встала, прошлась по кабинету — подойдя ко мне, на мгновение прижалась, а потом успокоилась и печально вздохнула.

— В холодильнике стоит чей-то компот — дуй за беляшами; перекусим.

Но прежде чем удалиться с печальной улыбкой, обняла меня и поцеловала.

Зазвонил телефон, как только положил на рычаги трубку.

— Алло?

В трубке молчали — слышен был лишь шум, похожий на вой ветра в телеграфных проводах.

— Алло? — снова произнес, подождал немного, пожал плечами и положил трубку.

Замечательные беляши, почти еще теплые, купил в райкомовском буфете. Компота из вишни почти полная трехлитровка. К нам на трапезу присоединилась Зина Попова. Была она спокойной и собранной — сообщила, что обдумывает тему репортажа с одного из южноуральских заводов. Спросила о моих замыслах. С набитым ртом отнекивался, тряс головой — ничего, мол, пока нет.

— Что-то наш Федор Николаевич привезет, — сказала, нахмурившись.

— Э-э-э… так понимаю, — промямлил я, — фоторепортаж — это не текст под фотографиями, а репортаж иллюстрированный.

— В некотором роде, — сказала Зина, единственный из нас дипломированный журналист.

— Да, понимаешь…. Федя не силен в текстах; его кредо — фотоснимки.

Собирался доказать эту свою мысль, но по коридору кто-то протопал.

Отодвинув стул, встал, подошел к двери и выглянул в коридор — друг детства и по совместительству начальник вневедомственной охраны Увельского РОВД майор Мамаев собственной персоной.

— Ты ко мне?

— Точнее за тобой. Начальству нужен репортаж в газете о нашей работе на полях уборочной страды. Поедешь с нами в рейд?

На ловца и зверь бежит!

Денек выдался на славу, и еще один мой приятель детства Вовка Летягин пустил служебный «уазик» галопом. То есть от радостного возбуждения пришпорил его сильней обычного — чему старая машина, не разделяя его чувств, вынуждена была подчиниться.

Этот мир, по мнению Вовки, был определенно недурен. Не найдя себя на «гражданке», он полюбил милицейскую службу. И пусть был сотрудником без лычек, а образованная жена его Юлия старшим офицером, своей работой приятель мой гордился.

И Вовка скромностью обывателям нравился. Люди частенько обращаются к человеку в форме — Летягин их выслушивал: и жалобы, и просьбы, и прочее, а потом, заикаясь, выталкивал из глотки три магических слова: «Я… верю… вам».

Эффект был потрясающим. Чтобы мент сказал такое первому встречному? Да в жизни не бывало! А вот водитель ментовской машины терпеливо слушал каждого и верил всему, что они говорили. Далее этого, правда, дело никогда не шло. Но и проблем не вызывало. Возможно, Летягину следовало работать психологом. Но для этого надо учиться.

Рейд обещался быть удачным.

Первая же машина, остановленная сотрудниками, шла с нарушением — полный зерна кузов не прикрыт пологом.

Потом встретился комбайн, по лесной дороге куда-то пыливший с непустым бункером. На вполне вменяемые жесты сотрудников механизатор повел себя как-то странно, и пришлось выстрелить в воздух из табельного пистолета.

И снова скакали галопом дорогами и бездорожьем.

В голове моей складывался динамичный репортаж — Семисынов будет довольный.

Особенно хотелось отметить священный страх в глазах нарушителей, наделявший нас сверхъестественной силой божества. Похоже, они и почести нам воздать непротив. А божества порой грубо хватали нарушителей, прижимали к чему-нибудь и обыскивали с ног до головы со стремительностью небольшого торнадо. У одного кепку в сердцах сорвали и бросили наземь. Добившись каких-то признаний, тут же писали протокол.

А мне хотелось извиниться. Будьте уверены — и эти решительные действия стражей порядка найдут отражение в моем репортаже.

Майор Мамаев:

— Почему ничего не записываешь?

А я так невежливо посмотрел на него — ваше ли это дело? И ничего не ответил.

— Придешь потом протоколы просить?

— Не нужны мне твои протоколы.

— Но это же невозможно — писать репортаж без фактического материала!

— Шерлок Холмс говорил — если отбросить невозможное, то останется невероятное, а это и есть тема моего репортажа. Но я не собираюсь отбрасывать даже невозможное. Придет срок — увидишь в газете.

Но правее оказался мой приятель, который по совместительству начальник охраны.

В понедельник на оперативке Семисынов, кивнув на стопку наших материалов, заявил голосом холодным и режущим как сталь:

— Писать репортажи вы не умеете.

Коллектив нахмурился.

— Вот Акулич…. Фоторепортаж из совхоза «Увельский»… пишет: «а молочко у коровки-то на язычке». Это что за фраза? Считаете себя журналистом?

Федор потупил глаза.

— Замечательный наш очеркист… Репортаж с места событий — замечательная тема! И ни одной фамилии — опять пространные рассуждения о добре и зле, о нравственных чуйствах. Читателей же интересует — кого поймали? с чем? и что грозит нарушителям?

— Милицейский отчет? — рассердился я.

— Пусть будет отчет, но написанный живым языком настоящего журналиста. А устанавливать истинную причину поступка нарушителя — ерунда, не имеющая никакого значения. Недостаток профессионализма сказывается…. Учиться надо….

Я буквально кипел от негодования, но Семисынову не до моих «чуйств»:

— Все свободны — учитесь писать репортажи. А ты, Агарков, останься — тема интересная, но материал никуда не годится: будем править. Я всегда подозревал в тебе человека умного, рассудительного и очень уравновешенного — надеюсь, ты правильно поймешь меня.

При этом шеф пристально смотрел на меня.

— Ты спокоен и собран — сейчас пойдешь во Вневедомственную охрану и перепишешь протоколы этого рейда.

— Как скажите.

Наверное, он ожидал от меня неповиновения.

— Я знал, что ты правильный журналист. Когда принесешь копии, я научу тебя писать репортажи — эксклюзивный мастер-урок. Дело в том, что… Вобщем, увидишь.

Мое молчание затянулось.

— Ну, так иди — чего ты? — напомнил о себе шеф.

Выйдя в приемную, доложил Галкиной:

— Я во Вневедомственную охрану.

Лицо майора Мамаева было суровым и мрачным:

— Говорил тебе, пиши…. ходишь теперь, людей отвлекаешь.

Для человека словоохотливого, он стал скуп на слова.

— Для моего интеллекта стало оскорблением, что столь высмеиваемая мною людская глупость оказывается присуща и мне.

Но друг детства был настолько расстроенным и подавленным, что совсем не обратил внимания на мое уничижение. Но протоколы приказал принести. Я корпел над ними в его кабинете за столом для заседаний. Переписал до мельчайших подробностей все, что было записано в официальных бумагах. Попутно напрягал мозг, пытаясь представить — как можно оживить эту официальную муть.

Между тем, Михал Филиппыч, сделав пару звонков, как-то преобразился — подобрался, ожил. Закончив работу, я не спешил уходить.

— Что это у тебе в тарелке на сейфе?

— Маринованная селедка. Хочешь?

— Нет, спасибо, — я поднялся, пожал руку хозяину кабинета и от дверей, обернувшись, сказал. — Все-таки хорошо, что я не пошел к тебе работать.

Глухо пророкотал гром — довольно редкое в сентябре явление.

Мы сидели в кабинете редактора, Семисынов листал мой блокнот с копиями милицейских протоколов.

— Так, так, так…. Ясно! Вот тебе ручка — пиши.

В одной руке у него мой блокнот, в другой газета, свернутая до размеров статьи — кажется, «Правда».

— Пиши: «Борьба за урожай» — это заголовок. Подчеркни. Далее текст.

Он диктовал мне репортаж, на ходу переделывая чужой материал под наши реалии.

— Все понял? Подпиши и на машинку. Вопросы есть?

— Что делать с совестью?

— Учись писать репортажи. Когда научишься, совесть успокоится. А вообще — не юродствуй.

— Я просто так спросил, из любопытства. Надеюсь, вас она не беспокоит.

— Меня ничто не может беспокоить, кроме тупости и бездарности — терпеть их не могу. Если тебя будет беспокоить, сообщи мне, и я с ней поговорю по душам.

Посчитав, что превращение меня в классного репортера произошло, и произошло при прямом его участии, шеф решил, что долг платежом красен. Однажды смотрю на гранках, что висели и копились на гвозде в стене у ответственного секретаря, все мои материалы помечены авторучкой редактора — «гон. И. Ф. Чудакову».

— Что это? — спросил Галину.

— «Гонорар за материал Чудакову» — что непонятного?

— Кто такой Чудаков И. Ф.?

— Шишка в райкоме.

— Хитроумный ход — простой и гениальный.

— Имеет право: он — редактор.

— И что делает И. Ф. Чудаков с моими гонорарами?

— Дачу строит! — фыркнула Галина.

— Так только со мной поступает шеф или с другими тоже?

— С другими тоже, но не в таком объеме как с тобой.

— Настоящее изобретение, воплощение творческого начала. Финансист наш шеф — Драйзер отдыхает.

Галина не согласилась:

— Мне кажется, любому такое может прийти в голову.

— О! — я возразил. — Всякий ум может придумать, да не всякая совесть может позволить. И что мне делать?

Не дожидавшись ответа, вышел.

Как-то засиделся — наверное, пятница была, и техничка не пришла, перенеся уборку на субботу — стук в дверь.

— Входите! — говорю.

Мужик очкастый входит — в руке стакан, на нем бутерброд с колбасою. Я удивился.

— Садитесь, — тем не менее, приглашаю, — располагайтесь, кто бы вы ни были.

— Любезно с вашей стороны, — говорит вошедший и садится.

— С чем пришли? — спрашиваю посетителя.

— С колбасой и водкой — выпьешь за знакомство?

И двигает ко мне стакан.

— Анатолий, — протягиваю ему руку для пожатия, другой стакан обратно двигаю на бывший Ленин стол.

— Игорь, — жмет пришелец мне ладонь.

Снова слышен звук шагов — входит шеф.

— Анатолий, познакомься — Игорь Филиппович Чудаков, заведующий общим отделом райкома партии.

Гость снова движет в мою сторону стакан с водкой:

— За знакомство.

— Пей, — приказывает шеф.

— Да, пожалуйста.

Выпил, слопал бутерброд. Что дальше?

— Над чем корпишь? — это шеф.

Выпитое поубавило желание трудиться, но распахнуло душу.

— Как хорошо, что вы пришли!

— Что-то не идет?

Чистосердечно признался:

— Как всегда проблема с заголовком.

— О чем материал? — шеф склонился над столом.

Чудаков хотел что-то сказать, но передумал и вышел вон. Потом вернулся — в руках стаканы, початая бутылка водки, бутерброды на тарелке. И понеслась у нас пирушка!

Кстати, шеф обещал меня де юро сделать завсельхозотделом — обманул. Но от радио таки освободил. На должность организатора принял из культуры Славика Зубкова. Он поселился в нашем кабинете за Лениным столом — мы сразу же понравились друг другу, и нашли взаимопонимание. Слава освоился с микрофоном быстро, мне не докучал. И пером вполне владел.

Возник раз инцидент, но я пресек, а Слава быстро понял. Стал он мне рассказывать, удобно в кресле развалясь, какая пьянь в культуре завелась.

— Про нас, что будешь говорить, — прервал его я в тот же миг, — когда отсюда свалишь?

И Славик прикусил язык.

А мы с Акуличем тесней сошлись — делать наловчились фоторепортажи в четыре руки: Федор снимки ляпал, а я либретто к ним писал. Как некогда Песков и Стрельников в Америке. На покос меня с собою брал — в процесс стогометания. А потом и на охоту. На озеро Вялково, куда не каждому дорога есть. Взял ружье я у отца, патронташ с патронами — билета нет.

— Да кто к нам сунется, в зону покоя? — успокоил Федор.

Забыл сказать — купил себе Акулич машину, «Ниву» цветом «вишня». Не то чтоб новую, но на ходу. На ней и покатили промышлять. Сначала на водохранилище — на понтоны с садками, где Южноуральский рыбозавод карпов выращивал. Пустил охранник при одном условии — лещей ему. А у меня как назло, что не поклевка, то лещ один другого больше.

— Куда вы их? — ворчу охраннику.

— Кота кормить.

— Мы что, приехали сюда, его кота кормить? — ворчу Акуличу.

Но Федя — молодец: карпов таскает! Может, я неправильную глубину на поплавке установил? Другой здесь тайны быть не может.

Приехали на Вялково. Сушняк собрали для костра. Федя лодку накачал — я в болотных сапогах. У него вертикалка двенадцатого калибра — у меня «ижевка» отцовская. Заря началась. Он поплыл через камыши на плес — я по берегу на восточную окраину озера. Перелет начался. Птица не пугана в этих краях — стрижет метелки камышей. Четырех я подбил, одну не нашел. Смотрю — огонек заплескался на месте нашего табора. Должно быть, Федя отзоревал. Закончил охоту и я.

Увидев мои трофеи, Акулич дипломатично заявил:

— Рыбу пополам!

И я бросил трех своих серых уток к двум убитым Феденькой лысухам.

Прослышав о нашем промысловом уик-энде, шеф наехал после оперативки:

— А вот к вам у меня есть отдельные вопросы. До каких пор будете скрытничать и уединяться? Разве мы не одна команда? С нетерпением жду ответа.

— Да, да, — лепетал Федя. — В следующий раз обязательно вместе….

— Никаких следующих разов, — шеф заходил по кабинету, уставившись в пол. — Едем прямо сейчас.

— Э-э-э… — начал Акулич. — Где мы сейчас возьмем разрешение в зону покоя? Аржевитина надо искать…. И даст ли.

Ответ удивил, но не смутил редактора.

— Едем за рыбой.

Он так и сказал — не на рыбалку.

И здесь Федя был захвачен врасплох:

— Дело в том, что и на понтоны не всякий раз пускают.

— Поедем на Дуванкуль. Там кого-нибудь ты знаешь?

Федя плечами пожал и промолчал.

— Что ж, едем знакомиться. Надо чтоб прессу в глаза узнавали.

Двигаясь к поставленной цели, шеф стащил из бытовки ведро для мытья полов. Виктору Ивановичу сказал: «На сегодня свободен!», и сам сел за руль редакционной «Нивы». Федя, пропуская меня на заднее сиденье, бросил свирепый взгляд в сторону Семисынова.

Ничто не предвещало доброго пути.

Сначала камень прилетел от встречной машины — трещинка на лобовом стекле. Потом на повороте у карьера, где ЧРУ (Челябинское рудоуправление — предприятие по добыче огнеупорных глин) моет грузовые вагоны, «Ниву» занесло — да так, что мы чуть не улетели в этот самый карьер. Грязно было после ночного дождя, да и мойщики подлили. Позитива не добавилось. И редактор, поматерившись, замолчал надолго. Ситуация стара, как мир — молодой шеф, желающий выглядеть демократом, и два неверящих ему сотрудника. Широко улыбался только Бельмондо с открытки на крышке бардачка.

Я что-то слышал о промышленном разведении и отлове рыбы на Дуванкуле, но подробностей не знал. Бросил взгляд на Федю, но тот, кажется, не собирался со мной обсуждать эту тему. Тогда решил на собственный страх и риск расспросить шибко расстроенного шефа.

— И что там, на Дуванкуле?

— Приедем, увидишь, — был ответ.

Приехали.

На берегу озера огороженная территория. У открытых ворот, в которые мы въехали, на нас набросилась огромная лохматая собака и с громким лаем преследовала до самых построек — двухэтажного здания и двух-трех сараев. Никто на лай кавказца не откликнулся, и нам не было никакой возможности выйти из машины. Семисынов стал давить клаксон. Из ближайшего сарая вышел мужик и заорал:

— Черт возьми, прекратите сигналить!

— А вы уберите собаку.

— Ну-ка, хватит! — мужик притопнул на пса, и тот сразу умолк.

Мы осторожно вылезли наружу, и Семисынов торжественно представился.

— Приехали поработать у вас, — он кивнул на фотоаппарат Акулича. — Где ваше начальство?

Подошли еще несколько человек.

Федор защелкал камерой. Шеф принялся задавать вопросы и что-то строчить в маленькой записной книжке, которую извлек из кармана.

Один из подошедших окинул меня долгим оценивающим взглядом.

— Анатолий, ты? Только не делай вид, что меня не узнаешь. Я — Виктор Лавин, а ты — Агарков. Верно? Вот, парни, представляю — мой одноклассник, человек редкого ума. Да не смущайся ты. Я же помню, как ты был лучшим математиком района. Журналистом значит, стал, а я думал инженером будешь.

— По диплому инженер, а работаю в редакции.

Пожал мозолистую лавинскую пятерню.

— А еще я слышал, ты во флоте служил, мотористом на малых катерах.

— Было дело.

— Значит, тебя Бог сюда послал. Корочки сохранились? Пойдешь к нам спасателем? Видишь, вон «костромич» стоит — знакома система?

— Знакома. Там дизель 3Д6.

— Точно. Зимой воду не слили — разморозили. А без спасателя на нас рыбнадзор наезжает. Бросай газету свою. Двигатель перебрать мы поможем. А потом, не работа — кайф! Мы рыбачить будем, а ты поодаль — наблюдать, обеспечивать, безопасить. И работа хорошая, и зарплата, и на воздухе, и с рыбой будешь…. Ну?!

Не от слов его, от плеска волн о причал меня охватило знакомое, не раз щемящее и тревожащее чувство.

— Я подумаю.

— Да что тут думать? — Лавин удивился, а потом сорвался с места. — Я сейчас…

Семисынов, меж тем, подвел интервьюируемых к теме поездки.

— И каковы уловы? Можно посмотреть? А угоститься? А за деньги?

Бородатый рыбак отреагировал быстро и решительно:

— Рыба в садках. Много будешь брать? Из-за трех килограмм не поеду.

— Тонну что ль? — подначил редактор.

— Ну, хотя бы центнер.

— Куда столько? Продавать что ли?

— Ваше дело.

Так и убрались бы не солоно хлебавши — Лавин прибежал с огромным, килограммов на пять, вяленым карпом, разваленным через спину в чудовищную бабочку.

— Вот подарок, Толян, но помни — мы ждем тебя.

— Спасибо, Витек, я подумаю.

Вырулив на трассу, шеф повернул налево.

— Проскочим до Чистого — там рыббригада совхоза «Рождественский» сырка разводит.

Когда-то у озера стояло село с таким же названием. Осталось только воспоминание и дом с дворовыми постройками, причал да лодка. Единственный обитатель, которого разыскали, печально заверил:

— Сети проверили час назад — что запуталось, Колька в машину погрузил и увез на усадьбу. Сейчас смысла нет, снова в воду лезть.

— Много рыбы подняли?

Старый рыбак сипло дышал.

— Да с полцентнера будет.

— Куда Колька рыбу повез?

— Ну, сначала директору — а тот скажет куда: в столовую, в школу, в магазин, али ишо куда…

Словоохотливый старик еще бы поговорил — я сигаретой его угостил — но шеф дал команду:

— Поехали к директору.

Александра Федоровича Кочнева нашли в конторе на центральной усадьбе. На наши приветствия и вопросы слегка нахмурился, словно решал в уме сложнейшую задачу; наконец посмотрел на Семисынова и прямо в лоб спросил:

— Вы, не за рыбкой ли?

— Понятия не имею, — весело и беспечно ответил редактор. — Но коль угостите, мы не откажемся.

— Опоздали. Беда в том, что сырка уже взвесили и оприходовали в столовую. В следующий раз, когда будем выделять под зарплату рабочим, оставим и вам. Вы телефончик свой запишите. А пока чайку?

Семисынов от чая отказался и не очень деликатно директору заметил:

— Телефоны редакции надо знать наизусть.

Кочнев не обиделся, а улыбнулся:

— Это когда хлеб за брюхом ходит?

На что Семисынов попросил заправить нашу «Ниву».

— Такой машины нет в нашем автопарке, — был ответ.

И я понял, кто будет героем следующего очерка.

Вышли из конторы.

— Ну, куда теперь?

— Кажется, на Кичкибасе есть бригада рыбаков.

— Едем на Кичкибас.

Легендарное озеро Кичкибас. Я был однажды там с отцом на мотоцикле. Одинокая усадьба с высоким забором. Собаки огромные на цепи. Хозяйка вынесла нам воды. За домом бескрайняя ширь воды. Песчаный берег и тяжелые волны, выносящие пену.

Много позднее прапора с «Пушкаря» (позывной авиационного полка) рассказывали, как проводились учения по спасению космонавтов на озере Кичкибас. Спускаемый аппарат над гладью вод занес вертолет и бросил без парашюта. С берега стартовали амфибии — выловили космическую сферу, принайтовили и отбуксировали. Условные космонавты были спасены. А разговоров….

Нашли мы базу рыбаков на Кичкибасе уже в сумерках. На шум мотора «Нивы» в свет фар вышел из вагончика мужик с ружьем.

— Чего надо?

Сказал он гаже — не повторять же дурака. И общаться не хотелось.

— Если мы не выйдем из машины, он, пожалуй, перетрусит: решит, что мы бандиты, — предположил Семисынов.

— И прострелит нам колеса, — подсказал Федор.

Мужик и вправду вскинул приклад к плечу — но целил в лобовое стекло.

— Какой соблазн пальнуть! — это я попытался оценить его психическое состояние.

— Тебе за нашими-то спинами комфортно, — поежился Акулич.

— Будем отступать, — сказал Семисынов и дал машине задний ход.

Обратною дорогою домой ломал я голову, что делать с вяленою рыбиной. Шефу подарить? Ну, уж хер на морду! По-братски разделить? Мороки с ней!

— Александр Геннадьевич, давайте стол накроем пивом, угостим весь коллектив — и рыба кстати.

— Только не в пресс-клубе. На природу рванем.

— Холодно сейчас, — посетовал Акулич. — И сыро.

— Давайте в «Лесниках».

— Так уже были. Может быть, в «Березке»?

— Или в «Теремке» за Веселой Горкой шумною толпой — всем коллективом с домочадцами.

Идея понравилась в редакции. Всю неделю обсуждали — там есть, где спать! там речка! там рыбалка! баня там что надо! Пятнадцать записалось человек, а машин лишь три — у шефа, у Акулича и редакционная. Кому-то надо ехать на такси. Ну, я и вызвался — самый неженатый.

Однако в час отъезда решилась и эта проблема. Виктор Иванович, наш шофер, зауросил — мол, выходной, и собрались они с женой тещу навестить в деревне.

Шеф принял соломоново решение:

— Анатолий, бери права — садись за руль.

Почему-то мне понравилось, когда он так сказал. Только всю дорогу отравляли жизнь две сотрудницы из промотдела — Зина и Тамара.

— Вам, Анатолий, пить мы не позволим — потому что за рулем нельзя.

Как так? У рыбы вкус не тот без пива. А рыба-то моя. И чем больше говорили пассажирки о сухом законе, тем сильней желанье выпить крепло, набегая волнами.

— Значит, испугались? — подзуживал я их.

— Да, да, — стрекотали барышни, — ужасно боимся дорожной аварии.

— Мы же едем с ночевкой, а к утру все выветрится. Лучше скажите, кто в этом году видел звездопад?

— Он же в августе бывает.

— И в сентябре. Прекраснейшее зрелище — согласны?

Но девчонки были все еще встревожены.

— Ну, хорошо, клянусь — не стану пить.

Но жизнь переиначила. В «Теремке» нам выдали ключи от комнат. Устроившись — отправились в столовую. К местному меню добавили водку, пиво, вяленую рыбу.

— Всем пить! — шеф приказал и тост поднял. — За прекрасных дам!

Я так отчаянно готовился не пить, что клятву дал — и угодил в ловушку.

Встал с рюмкою в руке — ведь, за прекрасных дам! — смотрю на них:

— И что теперь?

— Да пейте уж! — Зина разрешила.

Быть по сему!

— Нет, пожалуйста, — вскричала Тома, — только не это! Я еще не успела прийти в себя от разговоров в машине, как вдруг вы пьете.

А Семисынов снова разливает.

— Между первой и второй промежуток небольшой!

И на сотрудницу Тамару:

— Кто не с нами, тот против нас.

Та за рюмку. Я, поймав ее лукавый взгляд, подумал — начинается. В предчувствии новой интрижки с замужней подружкой вздохнул и решил не противиться судьбе. Но как-то водка, пиво, разговоры все тревоги отодвинули. Пили, ели, говорили — застолье кончилось, разбрелись по интересам. Втроем мы оказались у реки — Зина, Тома, я.

А хмель играет!

— Девчонки, могу я задать вам личный вопрос? Я вас пойму, если не захотите ответить на него, однако не отстану, пока не получу ответа. Таков мой метод, понимаете. У нас на троих три высших образования…

— У меня незаконченное, — поправила Тома.

— А у меня их полтора. Так вот, неужели мы не сможем ничего противопоставить выпускнику ВПШ? Но прежде вы должны понять насколько это важно. Я имею ввиду: кто-то когда-то придумал все в газете — статьи, заметки, интервью, очерки и эти гребанные репортажи. Но ведь придумал! А почему не можем мы придумать новый, свой собственный жанр, никому еще неведомый?

Где-то что-то носилось в голове и вдруг родилось — озвучил мысль, и в ту же минуту, будто перестал быть самим собой, а с этим ушли сомнения, отчаяние и смятение последних дней. Будто чужой разум поселился во мне. А может, это хмель гнал наружу мысли светлые?

— Давайте проведем мозговую атаку — вдруг озарение вспыхнет….

Зина пожала плечами.

— Если принять во внимание, что все новое это хорошо забытое старое, стоит покопаться в старых, может быть, дореволюционных газетах; в публичку областную съездить….

Почувствовав, что коллеги поняли меня и поддержали, ощутил, что из затеи этой может выйти толк. Мы продолжили путь по-над берегом реки нашей славной Увельки, рождая на ходу и тут же делясь идеями, мыслями, предложениями.

И вот неделю спустя, может две, опубликовало наше «Ленинское знамя» материал Тамары — то ли очерк, то ли зарисовку, то ли репортаж, а, по-моему, так рассказ о сварщике-монтажнике Сергее Лубошникове. Кстати, однокласснике. И мы решили — это новый жанр.

А. Агарков

                                                                                                                                                               март 2016 г

http://anagarkov.ru