Тара Черная — Миф

Илья просидел на своей печи ровно тридцать лет и три года. Весь этот приличный срок он ровным счетом ничего не делал — только наблюдал за беготней мифических тараканов и мифической же мышиной возней за печкой.

Никто не знает, что творилось в его голове все это время, но видимо, какие-то мыслительные процессы в ней происходили. Такой поспешный вывод я делаю потому, что, сравнявшись годами с известным еврейским философом, Илья вдруг встал с печи. Чем несказанно удивил свою Матушку.

Миф не доносит до нас, как он пришел к такому решению — то ли ему надоело бездельничать, то ли просидни его замучили — а должно быть так.

Словом, слез он с печки, поклонился Матушке и дому родному, оседлал ретивого (мифического и единственного в хозяйстве) коня своего, и отправился в путь-дорогу. Захотелось ему жизнь посмотреть, и приключений поискать на свою каменную задницу, и себя, молодца удалого, людям показать. Самоубийство, в конце концов, личное дело каждого. На то оно и «само».

И вот, значит, едучи по мифическому полю русскому, полю широкому и вольному, выезжает наш Молодец на развилку трех дорог. Все честь по чести, обставлено с должным пафосом и суровостью, ежели не сказать — мрачностью: грозная надпись, предвещающая (на выбор) богатство, женитьбу или смерть (нужное подчеркнуть); сидящая на камне чернильная ворона лукаво поглядывает антрацитовыми глазками; для пущего впечатления — несколько черепушек и косточек валяются под ногами.

В общем, дизайнеры местного туристического агентства постарались, благодарствуйте!

(Миф не говорит, были ли те косточки человеческими — а я не уверена, что наш Главный Герой, просидевши столько лет в четырех стенах, разбирался в человеческой анатомии — времена тогда были дикие и непросвещенные…)

Итак, Молодец прочувствовался торжественностью и реалистичностью (можно даже сказать — ЖИЗНЕННОСТЬЮ) момента, столкнувшись с неведомой ему ранее стороной жизни. Той стороной, к которой он и стремился, собственно.

Прочтя стихотворную надпись, и еще раз обозрев мрачный пейзаж вокруг, он крепко задумался…

И вот здесь дороги моего повествования и мифа расходятся в разные стороны. Миф говорит, что молодец смело поехал вперед, избрав дорогу смерти, и возможно даже треснулся о камень (о самоубийстве было сказано ранее, см. выше)… Но миф на то и миф, и именно поэтому он мифом остается.

У моей же истории — обычной, реалистичной, ЖИЗНЕННОЙ — ежели вам так угодно — истории совсем другой конец и другая мораль.

Глядя на камень, и тщетно пытаясь выбрать свою судьбу, Илья приуныл. Неожиданно он вспомнил теплые стены своей избы, вспомнил уютную лежанку на печке, которую так опрометчиво оставил. Представил, как мама, улыбаясь, ставит на стол кувшин молока и горку горячих, румяных ватрушек… «Откушай, что бог послал, сынок». Он вспомнил, как хорошо бывает сидеть на печи в тихом полумраке вечера, когда ненастные сумерки лижут затянутые пузырем окна и холодный ветер горестно вздыхает за стеной…

Дом… Милый дом…

А сейчас у него свистело в брюхе от голода, и гуляющий над полем ветер подпевал этому свисту. Ни ватрушек, ни другой какой жратвы здесь не было и в обозримом будущем не предвиделось — его ожидала смерть, так ясно было написано на Камне. Сердитое небо, затянутое облачной кисеей, неласково взирало на одинокого путника, необъятное поле мрачно шелестело… Каким беспомощным и одиноким Илья казался самому себе!

Герой глубоко вздохнул и избрал четвертый путь — путь, не обозначенный ни сказкой, ни камнем. Он повернул коня обратно, и поехал домой, стараясь не слушать насмешливого карканья, несущегося вслед...

Он ехал медленно, придавленный тягостными мыслями, но потом, по мере приближения к родной избе (или по мере усиления чувства голода) пустил его вскачь.

А на камень его бегство никак не повлияло.

Март 2005 г.