Ольга Платонова — Аляска-2 Заключительные главы 12-13

Бывает, что только по прошествии многих лет мы можем обосновать некоторые наши решения. А в тот момент, когда принимаем их, не ведаем, что творим. Как правило, в таких случаях нас подводит инерция внутренней жизни. Мы сохраняем преданность убеждениям, которыми руководствовались раньше. Поэтому, когда приходит пора перемен, продолжаем двигаться в прежнем направлении. И не чувствуем, что нужно остановиться или идти другой дорогой.

Эта инерция и подвела меня в отношениях с Архитектором.

По мере развития нашего романа я довольно быстро избавилась от иллюзий. Стало понятно: Архитектор не пылал ко мне любовью. Кажется, он вообще никого и никогда не любил. Суть его существования в этом мире составляло эгоистичное самообслуживание. Но все-таки он был интересный мужчина, интеллектуал и знал, как себя вести. Поэтому почти во всем отвечал моим предпочтениям в любовных отношениях. Роман с Архитектором меня устраивал. А значит, в моей личной жизни все складывалось более или менее гармонично.

Но вот в чем беда. Я всегда стремилась к созданию полноценной, здоровой семьи. Близость с мужчиной в стороне от дома и детей не устраивала меня. К тому же развод породил во мне сильное стремление восстановить разрушенный семейный очаг. Все это и заставило меня всерьез задуматься о браке с Архитектором.

Я знала: он никогда не сделает мне предложения. Но и не откажется от моего. Ведь я, что ни говори, невеста с богатым приданым! Поэтому мне следовало сделать неестественный для женщины ход. Я сама должна была предложить Архитектору на мне жениться!

Сомнения долго не оставляли меня. И все-таки однажды я осторожно спросила его:

― А ты хотел бы когда-нибудь снова создать семью?

Он, конечно, все понял правильно. Мой вопрос не был легкомысленным приглашением к абстрактной беседе. К нему следовало отнестись как к началу конкретного обсуждения возможности нашего брака. Но Архитектор охотно воспользовался предоставленной ему возможностью вести отвлеченный разговор.

― Ты же знаешь, Оля, у меня творческая работа, ― начал он неторопливую речь. ― Она требует уединения. Мне нужна мастерская для моих занятий. Поэтому я коплю все заработанные деньги на квартиру. Даже если и женюсь, то смогу обеспечивать только себя, но не содержать семью.

Я пришла в замешательство. Слова Архитектора следовало понимать так: «Я принимаю твое предложение. Но тебе придется согласиться на мое условие! Мы будем вместе, но моего скопидомства ничто не может отменить!»

Пока я пыталась прийти в себя, Архитектор выдвинул еще одно условие.

― И потом, ― продолжал он, ― я работаю на даче. Мытищи ― не ближний свет. Поэтому в семье я мог бы появляться не чаще, чем через день.

Теперь все стало ясно. То, что он предлагал, сейчас называют гостевым браком. Супруги встречаются, поддерживают регулярные брачные отношения, но живут отдельно и общего хозяйства не ведут.

Мои мечты о полноценной семье испарились. Но что-то во мне противилось отказу от союза с Архитектором. «Никакой будущий супруг теперь не станет отцом для Сережи и Ляли, ― сказала я себе. ― Зато неизвестно, какие беды принесет в дом. Вспомни наркоманию Султана. Вспомни, в кого за годы брака превратился Руслан… Уж лучше Архитектор ― интеллигентный, корректный, в роли неутомительного гостя. Соглашайся на его условия!»

― Жизнь «работа-дом» в режиме «сутки-сутки»? ― засмеялась я. ― Это что-то вроде сменного графика? Меня бы такой муж устроил!

Архитектор засмеялся в ответ:

― Сменный график? Ну, если хочешь, называй это так!

Мы поняли друг друга. Предложение было сделано и принято. И тогда я произнесла те слова, которые следовало говорить в таких случаях:

― Я согласна!

***

Мы подали заявление в ЗАГС. В тот же день я сказала будущему мужу:

― Мы должны венчаться.

Архитектор посмотрел на меня с сомнением. Его родители были православными и крестили сына, когда он был младенцем. Но на этом его приобщение к вере закончилось. Архитектор не отрицал существования Бога, но и никогда не думал о Нем. Для него обряд венчания не имел никакого смысла.

― Венчаться ― значит получить Божье благословение на счастливую семейную жизнь и рождение здоровых детей, ― пояснила я Архитектору. ― Нам обязательно нужно пройти этот обряд!

Он уважительно относился к моей вере. Поэтому сказал:

― Хорошо! Только ты же венчанная!

― Развенчаюсь! ― уверенно ответила я. Хотя не имела никакого представления о том, как это делается. Да и не знала, допускает ли такое Церковь.

Я пошла к своему новому духовнику. Раньше им был отец Иоанн. Но после развода с Русланом моя жизнь потекла в стороне от церкви Воскресения Христова. И тогда батюшка посоветовал мне найти духовного наставника в Москве. Я хотела, чтобы им стал молодой священник Борис Давыдов ― исполняющий обязанности настоятеля храма святых князей Бориса и Глеба на Арбатской площади. Еще год назад он служил в храме Большого Вознесения, не раз исповедовал и причащал меня, я прониклась к нему особым доверием. Но потом его судьба сделала неожиданный поворот… И вот как это случилось.

В 1997 году Борис Ельцин пожелал, чтобы к 850-летию Москвы в ней был воздвигнут новый храм.

― Во имя моего небесного покровителя, понимаешь, надо поставить… ― бурчал старый коммунист-атеист, неожиданно уверовавший в Бога на президентском посту. ― Святого мученика Бориса!

В правительстве Москвы задумались и выступили со встречным предложением.

Когда-то на Арбатской площади стоял старинный Борисоглебский храм. Его снесли в 1930 году. Московская патриархия ратовала за восстановление утраченной святыни. Чиновники отложили это дело в долгий ящик. А теперь оно оказалось очень кстати. Строительство храма отвечало и пожеланию самого президента, и чаяниям Патриархии. Но… влетало в копеечку! Тогда в правительстве Москвы нашли компромиссное решение.

― Давайте не будем строить точную копию Борисоглебской церкви. Возведем небольшой храм-часовню по ее образу, ― предложили чиновники Ельцину. ― Бюджетный вариант! Московскую патриархию это устраивает. А вас?

― Хорошо придумали, конечно, ― одобрительно загудел в ответ президент. ― Только надо повнимательнее к делу подойти, понимаешь! Чтобы настоятелем там был Борис, а не какой-то другой… Вот такая, понимаешь, загогулина получается!

В Московской епархии нашлось немного священников с именем Борис. Выбор пал на молодого клирика храма Большого Вознесения. С оглядкой на Ельцина, отца Бориса было решено назначить до поры не настоятелем, а исполняющим обязанности старшего клирика. А вдруг он президенту не понравится?..

Незадолго до празднования 850-летия столицы строительство храма-часовни завершилось. Патриарх Московский и всея Руси Алексий II освятил его. Отец Борис приступил к служению в новом приходе. Он согласился стать моим духовником и с тех пор исповедовал и причащал меня в храме святых князей Бориса и Глеба. Туда я и пришла с вопросом о развенчании.

― Венчание ― церковный брак, ― строго ответил мне отец Борис. ― Он заключается не на бумаге, а перед Богом. Христос говорил: «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает». Поэтому Церковь не приемлет расторжение церковного брака, или развенчание, как вы говорите. Она может только благословить человека на повторный брак. Разрешение на это дает архиерей и на основании веских причин.

― Так что же мне делать?

― Архиереем в Московской епархии выступает сам Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Идите в его резиденцию, Чистый переулок, дом 5, и подайте прошение!

― А что писать?

― Все как есть. Ваш бывший муж избивал вас и злоупотреблял алкоголем. Это веские причины для развода. Второй церковный брак дозволяется тому супругу, который неповинен в расторжении первого союза. Вы неповинны. Архиерей благословит вас на повторное венчание.

Отец Борис рассказал мне, какие документы нужно приложить к прошению. На следующий день я поехала в Чистый переулок…

Патриарх Алексий II дал мне благословение на повторное венчание. Таинство совершил мой духовник в храме-часовне святых князей Бориса и Глеба. Нашими свидетелями были Фотиния и конструктор Николай, с которым Архитектор создавал проект моего особняка.

Мы отметили вступление в церковный брак праздничным семейным обедом. Кроме молодоженов и свидетелей за столом сидели Ляля и Сережа, дочь Архитектора Маша, наша общая с Фотинией подруга Люда, жена Николая. И, конечно, моя новая свекровь и тезка Ольга Николаевна. К тому времени мы уже не раз встречались и прониклись друг к другу симпатией. Мне нравилась эта живая, сухонькая, доброжелательная женщина с тонким носиком и большими темными глазами. Она обычно немного заикалась. А когда стала произносить свадебный тост, от волнения не смогла сказать ни слова…

***

После венчания я предложила мужу отправиться в свадебное путешествие в Париж. Мне давно хотелось посетить «Город влюбленных» и Мировой центр высокой моды ― так называл столицу Франции Стамбули. Он с неизменным восторгом рассказывал о ней. А ему можно было верить: в Париже ливанец провел почти всю жизнь. Там же и был похоронен...

Архитектор воспринял мою идею на ура.

― Лувр! Версаль! ― восклицал он. ― Люксембургский сад! Музей Пикассо! Как я мечтал! Едем!

Поездку, включая проживание в отеле, посещение музеев и экскурсии, разумеется, оплачивала я. А вот другие расходы… Архитектор обещал обеспечивать себя в нашем браке самостоятельно. И в то же время не мог отказать себе в возможности сделать в Париже какие-нибудь покупки. Поэтому, собираясь в дорогу, долго шуршал купюрами, потом проскрипел:

― Ладно… У меня будет 400 долларов. Думаю, мне хватит…

Многоликий и неизменно яркий Париж каждый день поражал мое воображение. Он был олицетворением величия, помпезности, романтики и любви. Я хотела узнать этот удивительный город как можно лучше. Марсово поле и Эйфелева башня, Елисейские поля и Триумфальная арка, остров Сите и Нотр-Дам де Пари, площадь Согласия и Луксорский обелиск. Лувр, Центр культуры и искусства Жоржа Помпиду, картинная галерея Оранжери, музей Пикассо... Парижская опера и театр Комеди Франсез, кабаре Монмартра… Мы с Архитектором постарались побывать везде. Вечерами гуляли по бульварам, паркам и площадям Парижа, пили вино и наслаждались вкусом знаменитых французских сыров в уличных кафе, заходили в бутики всемирно известных домов моды…

В той поездке Архитектор ярко выступил дважды. В каждом случае ― в одной из двух главных своих ролей: большого знатока искусства и приличного скупердяя. В Лувре он встал как вкопанный напротив жанрового портрета кисти Яна Вермеера и некоторое время недоуменно его разглядывал. Обернулся ко мне:

― Слушай, Вермеер Дельфтский… Эта его картина хранится в музее Прадо в Мадриде! Как она здесь оказалась? Или в Лувре стали подделки выставлять? Спроси у музейного смотрителя!

Я обратилась к пожилой даме в форменной одежде, она прогуливалась неподалеку.

― Sorry, my husband is interested in… (Извините, мой муж интересуется…) ― И задала вопрос Архитектора, не особенно надеясь на ответ. На мое удивление, француженка с интересом посмотрела в сторону Архитектора и живо ответила на хорошем английском языке:

― Эта картина действительно из коллекции музея Прадо! Ее привезли из Испании и выставили в Лувре всего на две недели! Ваш муж ― очень компетентный искусствовед!

Я в который раз была поражена энциклопедической широтой знаний Архитектора. И подумала: «Он никогда не был в Мадриде. Знает о коллекциях Прадо по книгам. Феноменальной памятью не обладает. Но ведь помнит о судьбе этой, в общем-то, малоизвестной картины! У него память истинного ценителя прекрасного!»

На следующий день мы зашли в обувной магазин. Архитектор любил играть в бадминтон, регулярно выходил на игровую площадку и трепетно относился к спортивной экипировке. Ему приглянулись белые кроссовки французской фирмы Spring Court. Стоили они ровно половину той суммы, что Архитектор привез с собой в Париж. Он долго смотрел на «спринги» и кусал губы. Наконец, сказал:

― Оля, я хочу их купить! Но деньги остались в гостинице. Дай мне взаймы!

Я видела своими глазами: перед нашим уходом из номера Архитектор сунул свои доллары в карман! И это означало, что он не собирался отдавать мне долг! Так оно и случилось. Он больше никогда не вспоминал о покупке кроссовок. В таких вопросах память отказывала истинному ценителю прекрасного!

***

По возвращении из Парижа я занялась обустройством своей комнаты. Ведь мне теперь предстояло жить в ней с Архитектором! Я заменила спальный гарнитур, переставила мебель и сделала мужу подарок: купила большой письменный стол из мореного дуба и солидное кожаное кресло. На массивную столешницу, обитую зеленой кожей, поставила лампу «а ля винтаж» с зеленым абажуром из стекла, купленную в Париже. «Будет сидеть и рассматривать свои каталоги живописи или искусствоведческие журналы, он любит!» ― думала я.

Архитектор был рад подарку. Стол и кресло всегда составляли для него зону комфорта.

Наша «гостевая» семейная жизнь потекла размеренно и спокойно. Раз в два дня Архитектор приезжал с дачи в квартиру на Малую Никитскую, обычно под вечер. Мы ужинали вместе с детьми. Муж относился к Ляле и Сереже ровно, с добродушным и рассеянным вниманием. Меня это вполне устраивало. Детей тоже: Архитектор с его книжной речью и разговорами об искусстве их не интересовал. После ужина мы с мужем шли на прогулку, а на следующий день отправлялись в один из бесчисленных музеев Москвы. Или в загородную поездку в какой-нибудь музей-усадьбу. Или в театр, или в консерваторию…

То, к чему всегда тянулась моя душа, в тот период я стала получать в полной мере. Этому способствовали и неуемный интерес Архитектора к искусству, и то, что теперь у меня появилось больше свободного времени, чем раньше. Дела в «Элите» не требовали много внимания, и я с легким сердцем отдавалась приобщению к прекрасному. Именно тогда мне удалось осуществить свое давнее намерение. В Пушкинском музее читался трехгодичный цикл лекций «История искусств» ― я стала постоянной слушательницей курса. Пыталась заинтересовать этим и детей. Но Ляля наотрез отказалась посещать лекторий. Ей исполнилось тринадцать лет, и девочку больше всего на свете интересовала рок-группа «Мумий Тролль» и ее лидер Илья Лагутенко. Зато Сережа с удовольствием ходил со мной на воскресные лекции для детей, которые проводились в различных залах музея.

А мне все было мало! Как-то муж сказал, что при Архитектурном институте открылись курсы дизайна интерьеров. Я стала ездить в МАрхИ. И «заболела» художественным оформлением помещений! С тех пор жадно поглощала любые знания, которые прямо или косвенно к нему относились. Окончила курс «Европейский сухой букет» при Тимирязевском биологическом музее. Потом обучалась изготовлению керамических букетов, украшений из войлока. Заодно вспомнила о своей вечной тяге к дизайну одежды. Прошла обучение на курсах дизайна головных уборов, этнической одежды…

В этом увлеченном движении в мире создания гармонии я незаметно менялась. Мое эстетическое существо постепенно обретало зрелость. И однажды уверенно заявило о своих предпочтениях.

Как-то я решила устроить зимний сад в эркере гостиной. Купила маленький бассейн из искусственного камня, разместила его под тремя окнами эркерной ниши, а вокруг поставила горшки и кадки с комнатными растениями. Получилось здорово! Я увидела, что этот сад стал самой важной частью в дизайне интерьера. Он преобразил комнату. Его нежная красота озаряла каждый предмет, вдыхала в него жизнь…

«Ничто не может сравниться с творениями Создателя!» ― восхищенно вздохнула я. И вдруг поняла, почему все подоконники в моем доме заставлены цветами. Мне было намного интереснее иметь дело с живой, естественной гармонией Природы, нежели с искусственной красотой!

Моя слепая любовь к растениям стала зрячей.

Это имело далеко идущие последствия. Я приложила все усилия к обретению профессиональных знаний флориста и садовода. Недалеко от нашего дома располагалось посольство Японии. Там открылись бесплатные благотворительные курсы искусства икебаны и бонсай. Занятия вела жена японского посла. Я стала самой усердной ее ученицей. В то же время пошла на курсы создания зимних садов и ландшафтного дизайна. А еще ― взахлеб читала книги по садоводству. Составляла конспекты и систематизировала информацию. Много полезных практических советов я черпала из иностранных журналов, здесь знание английского оказалось очень кстати. Собирать советы мне понравилось, и мои папки с вырезками из журнальных статей постепенно распухали…

По мере того, как рос багаж моих знаний, я все более ясно понимала, что со мной происходит. Моя тяга к прекрасному вела к вполне определенной цели. Она подарила мне мечту! Однажды я осознала: больше всего на свете мне хочется создать уголок живой красоты на своей земле. «Разбить фруктовый сад с декоративным огородом, сделать искусственный пруд с водными растениями, ― мечтала я. ― А еще пусть там будет газон с клумбами, альпийская горка, композиции из хвойных, живая изгородь...»

Приближалось лето. Я с тоской думала о том, что к этому времени Архитектор мог бы завершить строительство особняка. Тогда моя мечта стала бы осуществимой. Но после «черного августа» мои доходы от бизнеса заметно сократились. Я была вынуждена прервать работы в Ромашково. К тому времени строители возвели стены и готовились делать крышу. Но на этом все и закончилось. Как быть с недостроем, я пока не знала…

Мои мысли устремлялись к даче покойных родителей. Давным-давно они построили дом на участке площадью 6 соток в подмосковном Храпуново. Мы с братом получили это хозяйство в наследство вместе с квартирой на Октябрьском поле. Встал вопрос о разделе имущества. Саша взял дачу, я ― квартиру. Так что создать уголок живой красоты в Храпуново, как и в Ромашково, не получалось.

Я стала думать о том, что мои финансы позволяют купить небольшой участок с домом в Подмосковье. Это можно было бы сделать ближайшим летом, тогда дети провели бы каникулы за городом, на свежем воздухе…

Моим планам не суждено было сбыться. В конце мая с Сережей случилась беда.

***

В тот день сын, как обычно, пришел домой из школы, бросил портфель и умчался гулять.

― Через полчаса приходи! ― крикнула я ему из кухни и продолжила готовить обед. Сережа всегда играл с друзьями во дворе. В нем было безопасно и тихо. При желании я могла увидеть сына из окон нашей квартиры. Так что его прогулки не вызывали у меня беспокойства.

Я приготовила обед, накрыла на стол. Сережа не появлялся. Я прошла в комнату и выглянула в окно. Детей во дворе не было. Меня охватило волнение. Однажды Сережа дал мне слово, что не будет уходить со двора. И до сих пор не нарушал своего обещания. Я бросилась в прихожую и стала натягивать босоножки. «Пойду искать!» Зачем-то взяла в руки сумку с кошельком и ключами от машины…

На лестничной площадке раздались взволнованные голоса. Прозвучал резкий, тревожный звонок в дверь. Я распахнула ее и увидела двух незнакомых женщин, а рядом с ними ― Сережиного друга Колю, такого же маленького восьмилетнего проказника, как и мой сын. Мальчик был бледен, испуганно смотрел на меня снизу вверх.

― Вы мама Сережи? ― громко спросила одна из женщин. ― Идемте! Ваш сын с дерева упал! Мы «скорую» вызвали!

У меня потемнело в глазах.

― Как упал? Коля! С какого дерева?!

― С березы, тетя Оль, ― виновато пропищал Сережин друг. ― Ну, с той, на углу, возле тротуара! Он высоко залез. Под ним сук сломался…

В глухом торце нашего дома росла старая ветвистая береза. Ее верхушка качалась на уровне шестого этажа. «Высоко залез»!..

― Жив?! ― закричала я на весь белый свет.

― Жив, не волнуйтесь вы так! ― сказала вторая женщина. ― Пойдемте, «скорая» уже здесь, без вас могут уехать!

Мы все вместе побежали вниз по лестнице. У меня подкашивались ноги, сердце бухало, как тяжелый молот.

― На что он упал, Коля?!

― На бордюрный камень! ― пыхтя, ответила вместо мальчика вторая женщина. ― Прямо поясницей. Кажется, он еще ногу сломал…

От ужаса у меня перехватило дыхание. Там, где стояла береза, пешеходную дорожку Малой Никитской отделял от дворового газона высокий бордюр. Если Сережа упал на него поясницей…

― Мы мимо проходили, все видели, ― сказала первая женщина. ― Он кричал, встать не мог…

Я издала жалкий, больной вопль, изо всех сил рванулась вперед, перепрыгнула через три последние ступеньки лестничного марша и вылетела из подъезда. На углу дома возле той треклятой березы, с которой упал Сережа, кучкой стояли наши дворовые мальчишки. Завидев меня, побежали навстречу, закричали:

― Тетя Оль! Смотрите! Сережу повезли!

Мимо меня проехала машина «скорой помощи».

― Стойте! ― бросилась я вслед за ней, замахала руками. ― Стойте! У вас мой сын! Я мать! Подождите!

«Скорая» не остановилась, свернула на Бульварное кольцо и скрылась из виду. Я возблагодарила Бога за то, что у меня в руках сумочка с ключами от машины. Вскочила в свой «Мерседес» и ударила по газам. С диким визгом автомобиль сорвался с места.

«Скорую» я догнала быстро и пристроилась к ней в хвост. Дрожа от напряжения, вцепилась в руль, старалась не отстать. К счастью, ехали мы недолго. Сережу привезли в Шмитовский проезд, в детскую клиническую больницу имени Сперанского. «Скорая» остановилась у огромного лечебного корпуса с крупной надписью над входом «Клиника детской хирургии». Из него вышли санитары с каталкой. Сережу вынесли из машины. Я бросилась к сыну.

Мой мальчик лежал на носилках неподвижно, его губы кривились от боли, в глазах стояли слезы. Увидев меня, он только еле слышно прошептал:

― Ма!..

― Ничего, ничего! Не бойся! Все будет хорошо! ― Я склонилась над ним, гладила по голове, по плечам. ― Сейчас!

Сережу переложили на каталку и повезли в больничный корпус. Я шла рядом, держала сына за руку. Приемное отделение, рентгеновский кабинет, коридоры, коридоры, перевязочная… Страдальческий взгляд сына, его дрожащие пальцы…

― Так, мама, ждите здесь! ― оттеснил меня врач от каталки у дверей перевязочной. Он был молодой, с высоким лбом и крупными залысинами.

― Доктор, ― слабо выдохнула я, ― скажите, что с ним?

― Компрессионный перелом поясничного отдела позвоночника, косой перелом голени со смещением, ― деловито бросил врач. ― Серьезные травмы. Ждите.

― Долго?

Он не ответил, шагнул в перевязочную.

Я застыла у стены в горестном забытьи. Через час-полтора Сережу повезли в палату. Я с ужасом смотрела на него. Сына запаковали в гипсовый корсет ― от бедер до ключиц и лопаток. Правая нога до колена была туго забинтована. В палате санитарка и медсестра уложили Сережу на спину на жесткую кровать. В ее изножье была укреплена металлическая рама с блоками и гирями. Сломанную ногу пристроили на высокую подставку под рамой.

― Это зачем? ― растерянно кивнула я на гири.

― Нога будет на вытяжении, ― ответила медсестра. ― К вечеру отек спадет, тогда прицепим к ноге тросики, а к ним ― гири.

― Так он же на бок поворачиваться не сможет!

― Ему и без того нельзя поворачиваться. Позвоночник в гипсе.

― И долго так лежать?

― Ну, это вы у врача спросите.

Сын заплакал, с отчаянием посмотрел на меня.

― Сейчас, Сереженька…

Я выбежала из палаты и бросилась к врачу.

― Скажите, что будет с моим ребенком? Он сможет ходить?

Молодой доктор опустил глаза.

― Пока ничего сказать не могу. Нога у меня тревог не вызывает. Я назначил вытяжение. Недели через три-четыре наложим гипс. Срастется! А вот позвоночник… Время покажет.

― Когда, доктор?!

― Не спешите. Счет идет на месяцы.

― И все это время Сережа должен лежать в гипсе?

― У него травмировано шесть позвонков! Чего вы хотите?

У меня потекли слезы.

Вечером в палату принесли ужин. Я приподняла Сереже голову, покормила с ложки. Сбегала в магазин, купила его любимое печенье, яблоки, бананы… Все это он мог есть самостоятельно. Когда вернулась в палату, сын уже спал. За спиной раздался голос медсестры:

― Езжайте домой. Он снотворное получил, до утра теперь проспит. Измучился мальчик… Завтра приходите.

***

Я остановила машину возле своего подъезда и закрыла лицо руками. Голова горела, мысли путались.

― Что делать? Боже мой! Что теперь делать?! ― в отчаянии шептала я. Посмотрела на окна своей квартиры. Как там Ляля? Медленно выбралась из «Мерседеса»…

Дома меня встретила домработница Наташа, из комнаты вышла дочь. Я рассказала им о случившейся беде. Попросила Наташу:

― Останься сегодня с нами на ночь. Рано утром я в больницу поеду, а Лялю покормить надо, в школу проводить…

― Мам, я с тобой! ― сказала Ляля.

― Не спеши. Завтра будет видно...

Я прошла в свою комнату и стала ходить из угла в угол, ломая руки. Меня переполняли тревога и отчаяние. Если бы можно было вернуться в ту минуту, когда Сережа побежал гулять! Я никак не могла собраться с мыслями. Мне казалось, что если сосредоточиться, то можно что-то придумать, найти выход. Но выхода из этого кошмара не было. Я ощущала себя так, будто меня заперли в темном каменном подземелье. Воздух в нем был пропитан скорбью и безысходностью.

«А вдруг он умрет? ― пронзила жуткая мысль. ― Шесть позвонков! Страшная травма! А Сережа такой маленький, слабый!..»

Меня как будто ударило током. Я вздрогнула и заметалась по комнате. Задыхаясь, распахнула окно. Из синеющих сумерек с другой стороны улицы на меня надвинулась громада храма Большого Вознесения. Он был открыт. Из широких дверей на паперть проливался теплый свет…

Я не раздумывала ни секунды. Выхватила из шкафа головной платок, накинула его на голову и стремглав выбежала из квартиры.

В храме было пусто. Вечерняя служба закончилась, прихожане разошлись по домам. Только две тихие старушки, мирские прислужницы, неслышно хлопотали возле икон: тушили лампады и свечи, протирали киоты и подсвечники.

Я прошла к амвону, упала на колени. Из моей груди вырвались глухие рыдания.

― Господи! Господи! ― горячо зашептала я. ― Бог мой, на которого я уповаю!.. Свет мой и спасение мое! Смилуйся над Сереженькой! Помоги ему, вызволи из беды! Спаси моего мальчика!..

Жаркие слова шли из глубины материнского сердца. Оно разрывалось от горя. Оно устремлялось к Господу в страстной мольбе за сына. Оно стонало, и стоны его превращались в молитву.

― «Услышь, Господи, голос мой, которым я взываю; помилуй меня и внемли мне»… Только бы он был жив! ― шептала я. ― Врач сомневается, что Сережа сможет ходить... На все воля Твоя! Я буду ухаживать за сыночком, буду лечить, сделаю невозможное, Господи… Только бы он был жив! Не отринь во гневе раба Твоего! Смилуйся над нами!

Я стояла на коленях, била земные поклоны, говорила и говорила с Господом, и снова падала ниц, и снова поднимала заплаканное лицо к образам иконостаса, к ликам Спасителя, Божией Матери, святых. Моим мольбам не было конца...

Я забыла о времени. Забыла, где нахожусь, потеряла ощущение тела. Мир вокруг перестал существовать. Я сама перестала существовать. Остался только горячий поток моих молитв и невидимое Великое Присутствие.

― Дочка, ― раздался над головой голос старушки-прислужницы, ― храм закрывается! Ступай домой!

Я очнулась, затихла. Подняла голову, еле слышно сказала:

― Мне нужно остаться…

― Как же так? ― растерялась старушка. ― Нельзя! Не положено!.. ― Она неуверенно оглянулась. ― А, вот и сторож! Федя, иди сюда!

К нам подошел высокий худой старик с длинной седой бородой. Прислужница что-то зашептала ему на ухо. Сторож склонился надо мной:

― Что ж за беда у тебя такая, что из храма уходить не хочешь?

― Сын сильно заболел… Разрешите остаться…

Сторож крякнул, переглянулся со старушкой.

― Хорошо, будь по-твоему. Храм я закрыть должен, поэтому запру тебя до утра.

Я молилась всю ночь. А когда в высоких окнах под куполом храма забрезжил рассвет, силы покинули меня. Я прилегла на скамью у входа, и уснула, как мертвая. Проснулась от скрипа тяжелых храмовых дверей. Вышла сторожу навстречу, поблагодарила доброго старика и поспешила домой.

Голова была ясной, на душе посветлело.

Ляля с Наташей еще спали. Я быстро умылась и поехала в больницу.

***

Сережа пролежал в гипсе три месяца. Я не отходила от него. Вся моя жизнь была подчинена уходу за сыном. Он страдал. И не столько от боли, она через некоторое время прошла, сколько от невозможности двигаться, от беспомощности. Сережа должен был лежать неподвижно на спине, а это для восьмилетнего непоседы ― мука! Он ел лежа и, конечно, не мог обойтись без маминой помощи. Я кормила сына с ложки, а это ему очень не нравилось!

― Будто я маленький! ― капризно надувал он губы.

Сережа тяжело переносил неизбежные процедуры с уткой. Без моей помощи ему было никак не обойтись, и всякий раз он страшно смущался, краснел, после этого подолгу молчал, отвернув голову к стене. Но куда было деваться! Однажды я спросила:

― Может, тебе с санитаркой будет удобнее?

― Нет! ― испугался Сережа. ― Нет уж! Лучше ты!

С тех пор нам обоим стало легче.

Первую неделю пребывания в больнице Сережа спал неспокойно, часто просыпался. Я ночевала рядом. Лежала под его кроватью, на расстеленных одеялах… Потом наша больничная жизнь стала более упорядоченной и спокойной. Вечером я уезжала домой, а рано утром появлялась у Сережиной постели и ждала, когда он проснется. Мы совершали туалетные процедуры и готовились к завтраку. Я доставала из сумки вкусные домашние блюда. Выкладывала на тумбочку все то, чего не хватало в больничном рационе. Свежие фрукты и овощи, творог, йогурты, мед…

Я накупила детских книжек и часами читала их Сереже вслух. Ему нравилось меня слушать. Мы играли в «города», загадывали друг другу загадки, вместе рассматривали книжные иллюстрации. По выходным Сережей занимался Руслан. Я позвонила ему почти сразу же, как с сыном стряслась беда. Не потому, что рассчитывала на помощь бывшего мужа. А потому, что считала: отец имеет право знать, если с сыном что-то случилось. Руслан тогда заорал:

― Это ты во всем виновата!

Я молчала. Потому что сама не уставала упрекать себя за то, что произошло. Непонятно почему, но… «Ты мать!» ― звучал во мне возмущенный голос. И это был неоспоримый довод в пользу обвинительного вердикта.

Руслан приехал в больницу в тот же день. Долго сидел с Сережей, вел «мужской» разговор: «Держись!», рассказывал ему что-то смешное. Сын оживился, щеки у него порозовели. Я поняла, что бывший муж в такой ситуации как нельзя кстати. Спросила Руслана, часто ли он сможет навещать Сережу.

― Я палатку в Воскресенске открыл, ― ответил он. ― Продавца найму и на субботу-воскресенье буду сюда приезжать.

На том и договорились. Я порадовалась тому, что Руслан не опустился, завел маленькое дело.

Мне хотелось бы получать хоть немного помощи и от Архитектора. Опять же, не потому, что я нуждалась в ней. А потому, что он теперь стал самым близким мне человеком после детей. Его участие было для меня важно. Но Архитектор оказался намного более равнодушным эгоистом, чем я думала. Съездил со мной в больницу всего один раз. Отметился, так сказать. А когда я попросила у него для Сережи альбом с репродукциями картин русских художников, испуганно возмутился:

― Да ты что! В больничную палату! Сережа ест в постели! Испачкает, испортит! Не-ет!

Это было для меня важным уроком в отношениях с Архитектором…

Однажды после рентгенографического обследования Сережиных травм врач сказал:

― Переломы в позвоночнике срастаются без осложнений. Спинной мозг, нервные корешки не повреждены. Чувствительность и подвижность конечностей ― отличные. Мальчик будет ходить!

У меня как гора с плеч свалилась…

Осенью Сережу освободили от гипса, заменив его плотным кожаным корсетом. Разрешили вставать с постели. Оказалось, что сын с трудом сохраняет равновесие, не может сделать и шагу. Нам дали легкие металлические ходунки. С их помощью мы заново учились ходить.

Из больницы Сережу направили в детский подмосковный санаторий «Полушкино». Там ему предстояло пройти трехмесячный курс реабилитации.

― Это очень нужно! Необходимо! ― объяснял мне врач. ― Сережа должен в полной мере восстановить двигательную активность, окрепнуть физически, создать мышечный корсет позвоночника. В санатории он получит для этого прекрасные возможности. Лечебная гимнастика, физиотерапия, ванны, массаж!..

Я проводила Сережу в «Полушкино» и расстроилась. Снова палата, казенная столовая, жизнь вдали от дома… Больше всего меня беспокоило то, что сын отстанет в учебе: в санатории школы не было. Пока Сережа учился в первом классе, с ним занималась репетитор ― пожилая учительница Наталья Дмитриевна. Я попросила ее навещать Сережу в «Полушкино» два раза в неделю и давать ему уроки по программе второго класса. Почти всегда ездила вместе с ней: привозила сыну продукты, лакомства, чистую одежду.

В октябре я поняла, что у меня будет ребенок. И не знала, радоваться мне или печалиться. В принципе, моя беременность была запланированной. Архитектор хотел, чтобы я родила ему сына. Говорил: «Он продолжит мужскую линию нашего дворянского рода, будет носить мою фамилию!» А я считала, что появление в семье еще одного ребенка сделает ее крепче. Я всегда так считала, в любом своем браке. Да… Сережина травма спутала все карты. Беременность в такое тревожное время была нежелательной. «Если лечение сына затянется, мне придется туго!» ― думала я. Но не допускала и мысли об аборте. Решила: «И Сережу вылечу, и ребенка рожу! На войне как на войне!»

Из «Полушкино» сын вернулся окрепшим и бодрым. Он был почти здоров. Но все-таки некоторые движения давались ему с трудом, доставляли боль. Реабилитацию следовало продолжить. Я поехала в Центр В.И. Дикуля и пробилась на прием к самому его основателю. Легендарный силач, цирковой артист и целитель Валентин Иванович Дикуль посмотрел Сережины рентгенограммы и сказал:

― Не вижу оснований для беспокойства. Везите сына в больницу Святого Владимира, в Сокольники. Там наш филиал. Мальчик позанимается несколько месяцев по моей методике и будет в порядке!

До самой весны мы ездили с Сережей чуть ли не каждый день на занятия к тренеру-врачу в детскую больницу имени Святого равноапостольного князя Владимира. Там сын делал специальную гимнастику, занимался на силовых тренажерах, висел на шведской стенке: разрабатывал подвижность суставов, вытягивал позвоночник, укреплял мышечный корсет. После занятий мы шли в бассейн.

― Плавание, ― сказал мне Сережин тренер, ― эффективнейший способ реабилитации!

Почти через год после травмы сын полностью восстановил здоровье. Я, наконец, вздохнула свободно. Оглядываясь назад, удивлялась: как удалось выдержать этот многомесячный марафон? И вспоминала ночь, проведенную в храме, ощущение Великого Присутствия. С этого все началось. Это решило судьбу моего мальчика…

Каждый день я возносила Господу благодарственную молитву.

***

Моя беременность протекала без осложнений. Живот, как ему и полагалось, постепенно округлялся. Роды должны были состояться в конце июня или начале июля. УЗИ показало, что у меня будет девочка. Немного не то, чего хотел Архитектор! Муж расстроился, но старался не показывать виду. Я же тихо радовалась и снова, как год назад, стала думать о покупке дачи. Теперь она была мне нужна не только для осуществления садоводческой мечты. Я хотела, чтобы моя новорожденная дочка дышала ароматами цветов.

В это благодатное время в семье возникли противоречия, которые потребовали принятия самых решительных мер.

Заботы о сыне полностью заслонили от меня Лялины проблемы. А они у дочери были. Девочке исполнилось 14 лет, и она переживала трудности переходного возраста. Я знала по себе: это кризисный период в жизни. Бурная перестройка организма вызывает тревогу и подсознательный страх. Гормональная революция провоцирует на необдуманные, шальные поступки. Подросток самоутверждается и живет в конфликте с миром взрослых. Здесь не до учебы…

В это время мне следовало уделять Ляле особое внимание. Но Сережина болезнь надолго отвлекла меня от дочери. И я, как говорят, ее «упустила». Из ребенка с упрямым характером Ляля превратилась во взбалмошного бунтаря. Она стала агрессивной и грубой. В ответ на мои замечания дерзила. Я перестала быть для нее авторитетом. Любые мои просьбы или указания она игнорировала. Раньше мы легко и весело общались, она рассказывала мне о своих подругах и успехах в школе. Теперь на все мои попытки установить прежние отношения отвечала одним: «Ой, отстань, а!». Уходила к себе, заваливалась на диван и включала на полную катушку записи любимого «Мумий Тролля». Ляля просто помешалась на этой группе и, похоже, влюбилась в Илью Лагутенко. Его фотографиями были оклеены все стены ее комнаты.

Из школы дочь приносила только тройки и двойки. Вечерами же уходила из дома и пропадала до ночи. На мои вопросы «С кем ты гуляла? Чем занималась?» презрительно морщилась и не отвечала. Однажды я увидела ее издалека на Тверской. Ляля с подружкой-одноклассницей входила в бар. Девочек сопровождали трое развязных юнцов.

Дома я встретила дочь у дверей, приблизилась вплотную. От нее пахло спиртным и табачным дымом. «Плохо дело!» ― подумала я. Вспомнила свои подростковые похождения на Лисе. «Но ведь ничего плохого со мной тогда не случилось! ― думала я. ― Все само собой прошло…» И понимала, что просто успокаиваю себя. С Лисы я ушла благодаря своему сильному характеру и благоприятному стечению обстоятельств. Но как будет с Лялей?

Стыдить дочь и читать нотации не имело смысла. Она меня не слышала.

― Денег-то на бары хватает? ― устало спросила я. Вопрос был риторическим. Каждый день Ляля получала от меня строго определенную сумму на школьный обед. Так что карманных денег, по существу, у нее не было. Ее друзья, скорее всего, находились в том же положении. Какие бары? И, тем не менее, Ляля там бывала…

― Не жалуюсь! ― дернула плечом дочь и закрылась в своей комнате.

Через некоторое время я, выходя из кухни, увидела: Ляля стоит в прихожей и роется в моей сумке. Она меня не заметила. Я отступила назад, а позже пересчитала деньги в кошельке. Там недоставало тысячи рублей. Стало ясно, кто финансирует походы Лялиной компании в бар. Моя дочь! Ворованными у матери деньгами!

До поры я решила не выдавать свою осведомленность. Мне нужно было понять, насколько далеко все зашло. Я стала вести строгий ежедневный учет своих расходов и взяла за правило иногда тайком выглядывать в прихожую. Там, на полке в стенной нише, всегда стояла моя сумка с кошельком.

То, что я обнаружила, ввергло меня в шок! Оказалось, что деньги ворует не только Ляля, но и Сережа! И оба делают это регулярно, раз в несколько дней! Действовали они заодно, но по очереди. Сначала в прихожую прокрадывалась Ляля, потом я слышала из глубины коридора ее шепот: «Иди!». Через минуту к сумке на цыпочках подходил сын. Я наблюдала за ним со смешанным чувством возмущения и обиды. За то время, что я выхаживала Сережу, мы очень сблизились с ним, стали настоящими друзьями. И вот!..

«Ляля его научила! ― соображала я. ― Зачем? Взяла наставничество над младшим братом? Делится опытом? Бог знает, что теперь творится у нее в голове!» Я сильно встревожилась: Ляля «портила» Сережу! Мне достаточно было и того, что длительное пребывание в санатории «Полушкино» оказало на него неблагоприятное влияние. Там никто не занимался воспитанием и обучением ребят. В результате Сережа научился ругаться матом, стал неряшливым, успехами в школе не радовал. Я надеялась, что со временем под моим влиянием, в общении со старыми друзьями он вернется к прежним привычкам и подтянется в учебе. А тут Ляля со своим «девиантным поведением»!..

Я пребывала в абсолютной растерянности. Нужно было принимать какие-то меры, спасать положение! Но ничего путного в голову не приходило. Я решила еще подождать.

И не напрасно. Мне предстояло увидеть полную картину творившихся в доме безобразий.

Оказалось, что деньги у меня таскали не только Ляля и Сережа.

Однажды утром я вышла в магазин и вспомнила, что накануне выложила кошелек из сумки на полку в прихожей. Пришлось возвращаться. Входя в квартиру, я чуть не столкнулась с Архитектором. Он стоял у двери, напротив стенной ниши. Увидев меня, растерялся, в глазах мелькнул испуг. Муж явно не хотел, чтобы я застала его здесь!

― Ты почему вернулась? ― Он неестественно выпрямил спину и опустил руки вдоль тела. ― Забыла что-то?

― Ага, деньги!

Архитектор торопливо удалился в кухню.

Я посмотрела на полку. Кошелька не было. Я стала оглядываться, опустила глаза и увидела его на полу. Он лежал рядом с обувным ящиком.

Мне все стало ясно. Как только я ушла, Архитектор схватился за кошелек. А при моем появлении поспешил избавиться от него: бросил под ноги. Вот почему он стоял с опущенными руками!

Я быстро пересчитала деньги. Недоставало тысячи рублей.

«И ты, Брут!..» Меня разобрал смех. Мой кошелек стал объектом семейного паломничества! «В следующий раз, ― думала я, ― когда обнаружится недостача, мне останется только гадать, кто вор: Сережа, Ляля или Архитектор!» Более нелепой ситуации нельзя было и придумать! Ну, ладно, дети, размышляла я. У Ляли трудный возраст, Сережа еще мальчишка. Но Архитектор! Зрелый, состоявшийся человек! Насколько я знала, в последнее время он очень неплохо зарабатывал на проектах. И ему мало?

Похоже, его жадность переросла в клептоманию! А это уже психическое заболевание!

Я испугалась и решила больше не думать о краже. Крикнула Архитектору:

― Нашла!

― Вот и хорошо! ― ответил он. В его голосе слышалось облегчение.

Я решила провести назидательную беседу с детьми об их воровстве. Правда, совершенно не представляла себе, что из этого выйдет. Посоветовалась с Фотинией: подруга, как обычно, была в курсе моих семейных трудностей.

― Это абсолютно провальное мероприятие! ― категорически заявила она. ― Ляля тебя и слушать не станет! Фыркнет и уйдет в свою комнату! Ну, а Сережа находится под ее влиянием. Он хороший мальчик, но если сестра продолжит воровать, то… Сама понимаешь!

Она была права.

― Но ведь нужно же принимать какие-то воспитательные меры! ― в отчаянии воскликнула я. ― Чтобы прекратить это безобразие!

― К твоей Ляле не воспитательные, а карательные меры нужно принимать! ― резко выступила Фотиния. Встретила мой осуждающий взгляд и отвела глаза. Пробормотала задумчиво: ― А с Архитектором что делать?.. ― И вдруг хлопнула себя по лбу: ― Знаю! ― Она схватила меня за руку: ― Устрой им всем один, но суровый урок! С выявлением похитителя! Сделай так, чтобы никому неповадно было к тебе в кошелек лазить!

― Ты это о чем?

Лицо Фотинии разрумянилось от волнения.

― У меня есть знакомый следователь! Он рассказывал, что оперативники используют для выявления воров-карманников разные химические ловушки! Вот такую штуку ты и примени!

― Какую штуку?

Фотиния зажмурилась, прижала пальцы к виску.

― Дай Бог вспомнить, что он там говорил… А, вот! Пиротехническая капсула! Это патрон с жидкой краской. Теперь смотри: он вкладывается в кошелек. От него отходят проводки. Они закрепляются на стенках кошелька. Как только его кто-то открывает, проводки срываются, и патрон выстреливает струей краски!

― Зачем?

― Это специальная краска! Ее дней пять с кожи ничем не смоешь! А одежду уже никогда не отстираешь! Она хуже зеленки! Мой знакомый говорил, что чаще всего ярко-красный состав используют. А струя из патрона на полтора метра бьет! Прямо в лицо тому, кто открыл кошелек! Лицо, шея, грудь ― все будет красным! Понимаешь, в чем фокус?

Конечно, я поняла, в чем фокус! И представила себе Архитектора, открывшего в прихожей мой кошелек с ловушкой. Вот он стоит с открытым ртом, выпученными глазами и растопыренными руками. Муж выглядит так, будто ему в лицо выплеснули чернильницу с красными чернилами. Ими окрашена физиономия, заляпаны ворот рубашки, галстук, лацканы пиджака. Архитектор смотрится в зеркало. Судорожно пытается стереть краску с лица. Безрезультатно. Он издает глухой горловой звук и грохается в обморок…

― Хочешь, мой знакомый тебе такой достанет? Он мне предлагал! ― услышала я голос Фотинии. И вздрогнула:

― Нет-нет!.. То есть… Спасибо, не надо!

Проблема воспитательного воздействия на моих домашних так и не была решена.

Тем же вечером мне позвонила классная руководительница Ляли.

― Ваша девочка целую неделю не была в школе! Ни справки от врача, ни записки от родителей. Ляля болела?

Этого мне еще не хватало! Дочь в школу перестала ходить!

― Нет… ― растерялась я. И тут же сообразила: надо спасать положение! Еще не все потеряно! Прогуляла Ляля несколько дней ― не страшно! До конца учебного года осталось две недели. Пусть доучится, а за лето я что-то смогу изменить! ― Простите нас! Мы всей семьей ездили на майские праздники за границу и не сумели вовремя вернуться!

― Ну, хорошо, зайдите ко мне завтра! ― с раздражением сказала учительница. ― Нам нужно серьезно поговорить об отвратительном поведении и успеваемости вашей дочери!

Я ощутила сильный болезненный толчок в животе. Поспешно присела на стул возле телефона. Шел восьмой месяц моей беременности. Мне казалось: дочка внутри меня растет не по дням, а по часам и очень торопится выбраться наружу. Живот распирало, в последнее время часто беспокоили короткие схваткообразные боли. Я боялась преждевременных родов.

― Медицинских оснований для этого я у вас не нахожу, ― успокаивала меня гинеколог. ― Вы очень хорошо вынашиваете ребенка. Главное сейчас ― избегать стрессов. Если будете нервничать, повысится тонус матки. Вот тогда роды могут начаться преждевременно!

Как здесь было не нервничать, когда Ляля творила Бог знает что!

Я тяжело встала и вошла к дочери в комнату. Она лежала на диване в наушниках. При моем появлении сняла их и с деланным безразличием уставилась на меня.

― Ты почему не ходила в школу целую неделю? ― еле сдерживаясь, чтобы не закричать, с напором спросила я. ― Где ты болталась?!

Ляля небрежно бросила:

― Кто тебе это сказал?

― Твоя классная руководительница!

Дочь села на диване и выдернула штекеры наушников из магнитофона. Мощные динамики огласили квартиру развязным мяуканьем Ильи Лагутенко:

― В слезах парнишка:

Ему соврала я немножко…

Я рассвирепела:

― Это ты сейчас у меня в слезах будешь! Выключи магнитофон!

Не тут-то было. Ляля вскочила и стала пританцовывать передо мной.

― Наша классная ― дура! Нашла, кому верить!

Лагутенко противным голосом радостно подпевал:

― Сдала подружка,

Должно быть, ей сейчас так стыдно!

― Выключи немедленно! ― во весь голос закричала я. Мяукающий «Мумий Тролль» в динамиках заткнулся и спрятался за воем синтезатора.

Ляля изменилась в лице и ответила истеричным взрывом:

― Выйди из моей комнаты! Ты не имеешь права сюда входить! Что хочу, то и делаю, ясно?!

Этот глупый агрессивный отпор окончательно вывел меня из равновесия. Я совсем забыла о том, что мне нельзя нервничать! Какое там!..

― Что хочешь, то и делаешь?! Ах ты, дрянь! ― заорала я. ― Деньги у меня воруешь! В школу не ходишь!

Ляля подскочила ко мне и вытянула руку в сторону двери:

― Проваливай!!

Ее милое девичье личико изуродовала гримаса ярости. Никогда я такой не видела свою дочь! Надо было срочно прекратить эту истерику, поговорить спокойно!

― Да выключи ты, наконец… ― начала я, но не успела закончить фразы. Ляля сильно толкнула меня ладонями в живот. Я испуганно попятилась, прикрылась руками. Ляля, по— бычьи наклонив голову, безжалостно толкнула меня еще раз. Дочка внутри заворочалась. Я охнула от боли, согнулась, схватилась за живот. Ляля растерянно отшагнула назад.

Я поспешно вышла из комнаты. Боль внизу живота не отпускала, накатывала волнами. Все, что занимало меня до этого, отступило на второй план. Я остановилась в коридоре, уперлась головой в стену. С замиранием сердца прислушивалась к себе. «Похоже на схватки! ― с ужасом думала я. ― Неужели преждевременные роды? Нет, этого нельзя допустить!»

― «Скорую» вызовите! ― закричала я неизвестно кому. Архитектор работал в своих Мытищах. Сережа ушел гулять. Ляля захлопнула за мной дверь и теперь за грохотом музыки слышать меня не могла. Я добралась до спальни, потянулась к телефону…

***

В тот роковой день моя дочка чуть было не появилась на свет восьмимесячной. Но все закончилось хорошо. Врачи не допустили преждевременных родов. Я пролежала в больнице на сохранении беременности неделю. И все это время не уставала думать о Ляле. Девочку нужно было спасать. В ее характере, поведении произошли опасные перемены. Я вспоминала, с какой тупой жестокостью она пихала меня в живот, и думала: «Еще немного, и она превратится в чудовище! Но как достучаться до нее? Что делать?»

Я не знала.

Одной из моих соседок по палате была молодая женщина Настя. Приветливая и неглупая, она любила поболтать, а наши кровати стояли рядом. В разговорах с ней я коротала время. И как-то раз поделилась своей заботой.

― А ведь я точно такая же была, как ваша Ляля! ― оживилась Настя. ― Это сейчас мне 20, и я понимаю, что у меня тогда шарики за ролики заехали! А в 15 лет ничего не соображала! И знаете, что родители сделали? Отправили меня во Францию! В Марсель!

― Зачем? ― не поняла я. ― И как это «отправили»? Одну, что ли?

― Сейчас объясню! ― Настя села на кровати, обхватив руками большой живот. ― Это жутко интересно! Мой отец работает в Министерстве образования. А оно курирует работу представительства AFS в России! American Field Service! Слышали?

Я отрицательно покачала головой.

― Это международная благотворительная организация по обмену школьниками от 14 до 18 лет, ― объяснила Настя. ― Она работает в 56 странах под эгидой ООН. Все очень серьезно, будьте спокойны! Так вот. Есть у нее программа «Академический год за рубежом». Если вы в ней участвуете, то делаете в AFS благотворительный взнос. А за это вашу дочь отправляют на целый учебный год в какую-нибудь достойную страну жить в принимающей семье.

Мне стало интересно.

― А что такое принимающая семья?

― Ну, есть некоторые родители, обычно многодетные… В общем, они готовы принять в свою семью иностранного школьника. Заметьте, бесплатно! Они считают, что это очень полезно ― и для них, и для их детей, и для подростка-иностранца. Уникальный опыт общения, знакомство с культурой другой страны, изучение языка… Ваша дочь будет жить в нормальной семье, учиться в местной школе. Новых друзей найдет, иностранный язык освоит! Другая жизнь, представляете? Новые интересы, развлечения! Все новое! У нее мозги сразу на место встанут!

― А у тебя встали? ― улыбаясь, спросила я. Мне очень понравилось то, о чем рассказывала Настя. Участие Ляли в программе AFS действительно могло вывести дочь из состояния войны чуть ли не со всем миром. Похоже, я нашла решение проблемы!

― А вы не видите? ― засмеялась Настя. ― Я после Франции школу с серебряной медалью окончила, в институт поступила, замуж вышла. Французский теперь знаю, гидом-переводчиком подрабатываю! Я Марсель до сих пор вспоминаю! У меня друзей там очень много, переписываемся! Вот рожу сыночка, ― погладила она свой живот, ― и на следующий год поедем с мужем туда отдыхать, нас приглашают!

― Ты вот говоришь: «нормальная семья». А вдруг Ляля в ненормальную попадет?

― Такого не бывает! Все принимающие семьи ― волонтеры AFS, официальные участники программы. А в нее берут не всех! Условия жизни, уровень доходов, отношения в семье ― все тестируется! Ведь AFS несет юридическую ответственность за детей!

Я подумала, что не лишним будет лично убедиться в безопасности пребывания дочери в чужом доме. Ради такого дела можно и во Францию слетать, познакомиться с ее будущими опекунами! Хотела спросить об этом, но Настя упредила мой вопрос.

― Познакомиться вам ни с кем из французских волонтеров не дадут! Даже по телефону поговорить нельзя! Запрет психологов AFS. Они считают, так лучше. Вам только фотографии семьи покажут.

― А благотворительный взнос большой?

Настя назвала сумму в долларах. Она оказалась внушительной, но я была готова пойти на любые траты, лишь бы помочь дочери.

― Давай адрес офиса AFS! ― шутливо скомандовала я. Настя вздохнула:

― Ах, как бы я хотела быть на месте вашей Ляли! Проситесь во Францию!

И рассказала, как добраться до представительства.

Больше я вопросов не задавала. Решила, что все подробности и нюансы нужно выяснять в самой организации. А в том, что я воспользуюсь ее услугами, сомнений не было.

***

После возвращения из больницы я первым делом отправилась в офис AFS. Все оказалось в точности так, как рассказывала моя соседка по палате. Российское представительство American Field Service оказалось авторитетной благотворительной организацией с отлаженными международными связями. Для моей дочери сразу же подобрали волонтерскую семью во Франции, в маленьком старинном городке Лаваль. Он находился на северо-западе страны, на стыке исторических областей Бретань и Нормандия. Работники представительства снабдили меня кучей брошюр, вручили анкету с вопросами на нескольких листах:

― Заполните вместе с дочерью, а завтра приходите на собеседование!

Дома я протянула брошюры с анкетой Ляле и просто спросила:

― Поедешь во Францию?

О том, что случилось между нами неделю назад, речи не заводила. И, кажется, Ляля была за это благодарна. Она весь вечер изучала материалы AFS. Потом вошла ко мне в комнату и сказала:

― Мам, давай анкету заполнять, что ли?..

Она улетела во Францию в середине июня. В Лавале ее ждала интеллигентная дружная семья инженера-энергетика. Он вместе с женой воспитывал ни много ни мало семерых детей! Двое из них были приемными: мальчик и девочка 12-ти лет. Мальчик страдал детским церебральным параличом и не вставал из инвалидного кресла…

Я сильно волновалась за дочь. Как ее встретят? Сумеет ли она адаптироваться в незнакомом окружении? Как будет общаться, не зная французского? Мне хотелось позвонить ей в Лаваль. Но специалисты AFS заранее предупредили:

― Никаких контактов с дочерью! Она должна полностью погрузиться в атмосферу новой семьи, в культуру другой страны! Не мешайте ей!

― Но я же должна знать, что с Лялей все в порядке!

― Наши волонтеры во Франции опекают всех участников программы и передают нам сведения о них. Приходите сюда раз в неделю, и мы будем вам рассказывать о дочери.

После Лялиного отъезда я пришла в представительство через три дня, а не через неделю. Не выдержала. Мне сказали:

― Ваша девочка добралась хорошо, ее встретила принимающая семья. Это пока, к сожалению, все, что мы знаем!

На душе стало спокойнее. Теперь следовало заняться Сережей. Я осторожно поговорила с сыном о том, что красть нехорошо. И о том, что не во всем следует брать пример со старшей сестры.

― Она немного запуталась, ― объясняла я сыну. ― А вот вернется из Франции и будет со смехом вспоминать о ваших… гм… приключениях!

Сережа дал слово не красть. С тех пор мелкие бумажные купюры, которыми он любил разживаться в моем кошельке, перестали пропадать. А вот тысячные ― пропадали! Архитектор продолжал удовлетворять свою тайную страсть к мелким хищениям. С ним я воспитательную беседу проводить не стала. Ситуация, в которой жена выговаривает мужу за кражу семейных денег, казалась мне дикой. И я была готова закрыть глаза на его воровство ― лишь бы не позорить нас обоих!

Наконец, я снова могла вернуться к своим планам покупки дачи. До родов оставался месяц, может быть, меньше. А мне очень хотелось ухаживать за новорожденной дочерью в загородном доме, гулять с ней в лесу. Да и Сережу в летние каникулы нужно было вывезти из Москвы. Отправлять его в детский лагерь или санаторий я больше не собиралась. Хватит с него, как говорил Аркадий Райкин, «влияния улицы»!

Я сделала запросы на покупку участка и дома недалеко от МКАД в риэлтерские компании. Приготовилась колесить на своем «Мерседесе» по Подмосковью, осматривая предложенные владения. Беременность на последнем месяце меня не смущала. Большой живот ― не помеха опытному водителю!

Мне повезло: поиски оказались недолгими. Уже через неделю я стала владельцем дома и 28 соток земли в старом дачном поселке Мамонтовка, недалеко от Пушкино. Когда-то, еще в конце XIX века, первые дачи состоятельных москвичей строились здесь прямо посреди соснового леса. Частенько у горожан не поднималась рука рубить вековые деревья. Они оставляли их на участках, позволяли лесу подступать вплотную к заборам. С тех пор так и повелось: жители Мамонтовки жили с Природой душа в душу. Поэтому и мой участок располагался, можно сказать, в лесу. Вокруг дома возвышались сосны, их густые кроны в жаркие дни дарили благодатную тень, воздух был пронизан запахами хвои и смолы. Мне здесь нравилось.

«Плодовые деревья, конечно, в таком месте не вырастишь, слишком мало солнца, ― думала я. ― Об устройстве огорода тоже надо забыть. Придется ограничиться выращиванием декоративных растений. Но зато как хорошо здесь будет ребенку! Как тут тихо, как легко дышится!»

Большой двухэтажный деревянный дом с просторной верандой и балконом тоже пришелся мне по душе. Он был старый, важный и добрый. Напоминал о традиционных дачных семейных чаепитиях, неспешных вечерних разговорах за столом…

В конце июня мы с Архитектором и Сережей перебрались в Мамонтовку.

А в начале июля я родила Дашу. Так мы с мужем решили назвать нашу дочь. Отец Борис крестил Дашу в храме святых князей Бориса и Глеба. Он же стал ее крестным отцом. А крестной матерью ― моя свекровь Ольга Николаевна.

Меня захлестнули знакомые хлопоты по уходу за ребенком. Кормление, купание, прогулки, бессонные ночи… Но теперь у меня была возможность нанять помощницу. И я стала искать няню для Даши. Соседи, люди состоятельные, окруженные многочисленной прислугой, рассказали:

― У нас работала няней очень хорошая женщина Валя из Ставропольского края. Правда, сейчас она домой вернулась. Но мы можем с ней связаться, если хочешь. Она согласится приехать. Пенсия у нее маленькая, а в Ставрополье с работой плохо.

― Так она на пенсии? ― засомневалась я. ― А сколько ей лет?

― За шестьдесят, кажется.

― А она справится?

― Слушай, Арина Родионовна с Пушкиным справлялась? А ей сколько лет было? ― услышала я неожиданный ответ. По-моему, за шестьдесят няне Пушкина перевалило, когда она жила у него в Михайловском во время ссылки поэта. Тогда же он и написал: «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя…» Ему в тот год 25 лет исполнилось. Значит, Арина Родионовна нянчила маленького Пушкина, когда ей было не больше 50! Но я все равно сдалась.

― Ладно… Давайте попробуем!

Валя, ничем не примечательная, пожилая и склонная к полноте женщина, оказалась доброй няней и практичной хозяйкой. Она в первый же день своего пребывания в нашем доме оттеснила меня от Даши и взяла на себя все заботы о малышке. Я поняла: дочь в надежных руках.

Наконец, я смогла вырваться в Москву и справиться о Ляле в представительстве AFS.

― Все в порядке. Принимающая семья в новом составе живет дружно! ― сказали мне. ― Родители довольны вашей дочерью. У нее, кстати, отличные лингвистические способности! Она делает успехи в изучении французского! Весьма одаренная девочка!

«Надо же! ― удивилась я. ― А здесь по английскому одни тройки получала!»

― Посмотрим, что будет осенью! ― улыбались сотрудники AFS. ― Ведь ей предстоит учиться в местной школе!

Успокоенная, я вернулась в Мамонтовку. И поняла, что теперь очень хочу заняться тем, о чем мечтала, ― создать на своей земле уголок живой красоты.

***

Прежние хозяева моей дачи садоводством не занимались. Пионы на круглой запущенной клумбе напротив крыльца да несколько беспорядочно разбросанных кустов чубушника ― вот и все культурные насаждения, что были на участке.

Первым делом я привела в порядок клумбу. Прополола сорную траву, обрезала увядшие бутоны, вялые стебли и листья, полила цветы. Клумба ожила. Потом привезла из питомника растений садовый бонсай ― миниатюрную копию сосны. Она была в десять раз ниже, чем обычные сосны, что росли на участке: высотой всего 3 метра. Зато крона, сформированная мастерами бонсай, была удивительно красива! Это произведение садово-паркового искусства нашло свое место рядом с клумбой.

Руки потянулись к устройству палисадников возле дома…

И тут я опомнилась. Если мне хотелось преобразить весь участок, то нельзя было хвататься за все, что на ум взбредет! Я собиралась посадить множество видов культурных растений. Но какие-то можно сажать летом, а другие ― только весной или осенью… Когда покупать посадочный материал? И сколько? И где, в конце концов, высаживать каждое растение? Все нужно было спланировать!

Я нарисовала план участка, составила перечень работ и закупок.

― Смотри! ― показывала я план Архитектору. ― Вот дом. Как мы его украсим? Под окнами хорошо бы разбить палисадники с многолетними цветами. Пионы, астильбы, баданы. Можно куст вейгелы посадить… На крыльце подвесим парочку кашпо с ампельной петуньей. Знаешь, как красиво! А на балконе я высажу в ящиках красную пеларгонию с плющом! Теперь забор. Его кусты спиреи закроют. А на том заборе, что с соседями нас разделяет, натяну капроновую сетку и девичий виноград по ней пущу. Будет стена из пышной зелени! Для разнообразия кусты жимолости каприфоль добавлю. У нее цветочки очень необычные: на длинных трубочках и собраны в букетики! И такие душистые! Вдоль забора можно смородину посадить, малину…

Архитектор слушал рассеянно. Его совершенно не интересовал мой будущий сад. Но я не сдавалась. Мне очень хотелось, чтобы муж принимал участие в воплощении моей мечты!

― Проложу дорожки из природного камня. Вдоль них сделаю живой бордюр из хосты. Ковровым способом! Это когда из саженцев формируется густой ряд. Посреди участка будет пруд с фонтанчиком…

Услышав о пруде, Архитектор очнулся.

― Как ты собираешься это делать?

А, зацепило!

― Куплю три овальных пластиковых емкости. Такие продаются специально для дачных прудов! ― живо стала объяснять я. ― Их нужно в землю вкопать так, чтобы они сходились в одной точке. Ну, как лепестки цветка! Заполняешь их водой, в центре делаешь остров из камней. На дно устанавливаешь водяной насос. Вот тебе и симпатичный прудик с островком и фонтаном!

Архитектор, видимо, пожалел, что задал мне вопрос, тяжело вздохнул. Ему было скучно слушать мои объяснения. Но я уже не могла остановиться.

― Только представь себе: в пруду цветут водяные ирисы, калужница болотная! А за ним ― ажурная восьмиугольная беседка! Вокруг нее посадим кусты ирги, черноплодной рябины, чубушника! Ты сможешь там читать, чай будем пить…

Я вспомнила, что Архитектор любит играть в бадминтон.

― Хочешь, справа от дома площадку для бадминтона устроим? Места хватит! Сережу играть научишь! А я вокруг нее живую изгородь из кизильника сделаю!

Архитектор тускло взглянул на меня:

― Ты представляешь, сколько ты наговорила? Какая эта огромная работа? Кто тебе ямы для пруда копать будет, теннисную площадку цементом заливать? Камни в землю укладывать?

― А ты разве мне не поможешь?

― Нет! ― вдруг с силой, раздраженно выдал Архитектор. ― Ты меня в свои дела не путай! На мне проекты, клиенты, я каждый день занят! Деньги зарабатывать надо! А ты мне лопату в руки суешь!

Я опешила. Это был откровенный, циничный отказ участвовать в делах семьи! Его ничто не интересовало, кроме своих заработков. Мои увлечения, планы, мечты… Все это для Архитектора не имело значения. Я вспомнила, как равнодушно он отнесся к Сережиной беде, моим хлопотам о здоровье сына. Совсем мне не помогал ― ни словом, ни делом… «А как он к Даше относится? ― с горечью подумала я. ― Не подойдет к ребенку, не улыбнется, не поговорит. Рядом с дочерью только мама и няня Валя. Мальчика он ждал, видите ли... Никого он не ждал, никто ему не нужен!»

Я вдруг впервые за два года нашего брака ужаснулась тому, насколько мало в Архитекторе человечности. Мои прежние диагнозы «эгоист», «скупердяй», «клептоман» не отражали всей глубины его душевной ущербности. Может быть, поэтому я старалась не замечать его равнодушия, прощала кражи?..

У меня как будто открылись глаза. Открылись, и я не увидела рядом с собой мужа, друга, помощника, соратника. Пустое место, а не человек!

«Но какой тогда смысл в наших отношениях? ― неожиданно пришла ясная, простая мысль. ― Вся жизнь людей держится на большой и малой самоотдаче ради ближнего! Это же от Бога! «Господь притянул нас нитями своей Любви…» Не будет этого, и все рухнет!»

Тот разговор с мужем стал для меня переломным в наших отношениях. С того дня я превратилась в столь же равнодушного свидетеля его присутствия в моей жизни, как и он ― моего. Архитектор этого не заметил…

Мне ничего не оставалось, как самой взяться за воплощение своих планов. Я купила грузовую «Газель» для перевозки камней, саженцев, удобрений. Наняла водителем молодого мужчину, мастера на все руки. Звали его Саша. Он согласился помогать мне по саду там, где требовался тяжелый физический труд. Оценив объем работ, Саша посоветовал:

― Наймите еще помощницу для ухода за садом. Одна вы не справитесь. А когда камни завезете, их у вас воровать начнут. Охрана нужна.

― Так где ж ее взять?

― Я могу охранять. Хоть весь год. И знакомая у меня есть, Таня, согласится вам помогать. Только мы живем далеко. Вы для нас домик на участке постройте. Маленький, на двоих! Все равно гараж строить будете, рабочих нанимать…

Я по достоинству оценила Сашину практичную хватку. И работу получал, и личную жизнь устраивал! Но то, что он предлагал, было очень разумно.

Через месяц на моем участке стоял кирпичный гараж и аккуратный деревянный домик для прислуги. Таня, скромная улыбчивая девушка, оказалась толковой и работящей помощницей. Мы с ней высаживали растения, а Саша мостил дорожки и обустраивал пруд.

Я работала на даче с удовольствием. У меня было отличное настроение. Сад обретал лицо, Сережа и Даша находились рядом, росли и крепли на свежем воздухе. Известия из AFS о Ляле радовали. С дочерью все было в порядке.

Но вот настала пора возвращаться в город. Саша согласился жить на участке и охранять его до нашего приезда будущей весной. Таня устроилась на работу в Пушкино, но обещала помогать мне и впредь. А Валя поехала с нами. За лето она очень привязалась к Даше. И когда я пригласила ее в Москву, она с радостью согласилась. Впоследствии эта женщина стала для моей дочери второй мамой, членом нашей семьи.

По возвращении в Москву мы с Архитектором еще больше отдалились друг от друга. Я выгодно продала землю и недостроенный особняк в Ромашково одному из топ-менеджеров Газпрома. Само собой, без Архитектора он обойтись не мог: дальнейшее строительство требовало авторского сопровождения. Муж заломил немыслимую цену за свои услуги. Но человека, который получал в день столько, сколько Архитектор просил за месяц работы, она не смутила. Ударили по рукам. Через некоторое время мужу стали поступать заказы от других высокопоставленных служащих Газпрома. Он прилип к чертежам и расчетам, все реже приезжал домой из Мытищ.

Я вспоминала известный мультфильм советских времен. В нем волшебная антилопа, у которой из-под копыт летели драгоценные монеты, спрашивала у жадного раджи:

― Сколько тебе нужно золота?

― Много!

― А если его будет слишком много?

― Глупое животное! Золота не может быть слишком много! − отвечал раджа и в конце концов погибал под грудой бесполезных монет.

Я напоминала об этой сказке Архитектору. Он меня не слышал. Он вообще перестал кого-либо замечать…

Все чаще и чаще ко мне приходили мысли о разводе. Но твердое решение о расторжении брака с Архитектором я приняла позже. После того, как в мае, в самом начале дачного сезона, в Мамонтовке у меня украли «Мерседес».

Эту драматичную и чудесную историю стоит рассказать подробнее.

***

Наша семья владела двумя импортными легковыми автомобилями. Один был у меня ― мощный и комфортабельный серебристый «Мерседес-Бенц» представительского класса. Другой совсем недавно приобрел для себя Архитектор. Его ржавые «Жигули» развалились буквально на ходу, и он с муками и скрежетом зубовным решил уменьшить свои накопления на стоимость малолитражной белой «Шкоды».

Гараж на участке строился по проекту Архитектора. И был этот проект необычным. Строение имело такую ширину, что в него могла въехать только одна машина. Зато длина гаража позволяла уместиться в нем двум автомобилям, стоящим друг за другом «паровозиком».

― Да так никто не делает! ― возмутился Саша, взглянув на строительную разметку под закладку фундамента. Она тянулась чуть ли не на половину длины участка вдоль соседского забора. ― Машины должны иметь возможность выезжать из гаража независимо друг от друга! Хотя бы из соображений пожарной безопасности!

Я передала его мнение Архитектору. И добавила свое:

― Один автомобиль в гараже преграждает выезд другому. И представь, что кого-то из нас не будет дома. А в это время срочно потребуется выехать как раз тому, чья машина взаперти!

― Оля, не говори ерунды! ― строго посмотрел на меня Архитектор. ― Такой гараж идеально соответствует объему и расположению наших построек на участке, размещению всех твоих садовых нововведений! Архитектоника, ясно? Я исходил из этого. Это главное! А все, что ты мне сказала, ― надуманные проблемы! Пожара в гараже не будет, мы уж за этим проследим. А захочешь выехать, когда меня нет, найдешь ключи от «Шкоды» на столе! Я их буду оставлять!

В том, что касается «архитектоники», мужу должно было верить! Да и остальные его доводы были разумными, с ними следовало согласиться…

Одним словом, гараж был построен таким, каким хотел его видеть Архитектор.

Краже способствовала моя небрежность в обращении с ключами. Состояла она в следующем. Для того чтобы войти в наш дом, сначала нужно было миновать застекленную террасу. Она запиралась. Поэтому я подсознательно чувствовала себя в ней, как в защищенной зоне, куда нет доступа чужакам. И привыкла оставлять здесь на столе связку ключей ― от машины, от гаража, от террасы, от дома… Саша никогда не забывал о том, что он не только шофер и помощник по хозяйству, но и охранник. Поэтому не раз говорил:

― Терраса ― не дом! Не оставляйте здесь ничего, Ольга Николаевна! Особенно на ночь! В Мамонтовке промышляют воры. Разобьют стекло, возьмут со стола ключи и угонят ваши машины!

Я не верила в возможность такой кражи. Думала: «Какие там воры! Мамонтовка ― прекрасное тихое место, райский уголок! Здесь не могут происходить никакие злодеяния!» И продолжала беспечно оставлять ключи на террасе.

Кража «Мерседеса» произошла именно по тому сценарию, который описал Саша.

Однажды ранним утром меня разбудил его громкий голос из-за двери спальни и стук в дверь:

― Ольга Николаевна, вставайте! Вашу машину угнали!

Рядом на постели заворочался Архитектор. Я быстро встала, накинула халат и открыла дверь. В спальню вошел всклокоченный Саша, на пороге остались стоять Таня и Валя. Вид у всех троих был испуганный.

― Гараж открыт, «Шкода» с разбитым стеклом стоит на улице, а «Мерседеса» нет! ― выпалил Саша.

― Что?.. ― раздался сзади плачущий голос Архитектора. ― У моей машины стекло разбили? О-о!

Я растерянно оглянулась. Муж полулежал на постели, опираясь на локоть, и держался за сердце.

― Оля, мне плохо! ― простонал он и упал головой на подушку.

― Валя, дай ему корвалол! ― бросила я и жестко спросила у Саши: ― А ты где ночью был, охранник?

― Ну так ведь я вчера весь день с камнями на дорожках возился, Ольга Николаевна! ― виновато воскликнул Саша. ― Спал, как убитый!

Я уже спускалась по лестнице:

― Идем! Таня, звони в милицию!

«Шкода» Архитектора сиротливо стояла посреди улицы. От бокового стекла со стороны водителя остались только осколки, торчащие из дверцы. Фары автомобиля растерянно смотрели в сторону зияющего воротного проема гаража. «Мерседес» обычно стоял в дальнем его конце. Теперь машины не было.

При виде этой картины мне стало нехорошо. Я ощутила недавнее присутствие здесь чужой и злой воли. Она действовала молча, равнодушно и безжалостно.

― Видите, как они работали, ― кивнул на гараж Саша. ― Ключи взяли на веранде. Стекло разбили и взяли! Я же вам говорил их там не оставлять! Потом открыли гараж, разбили, опять же, стекло у «Шкоды», сняли ее с ручника и вытолкали на улицу. Им ваш «Мерс» нужен был!

«Еще бы! ― подумала я. ― Он в несколько раз дороже «Шкоды»! Тем более, не простой, а «лупоглазый»…

«Лупоглазыми» знатоки называли автомобили новой в те времена серии «Мерседесов», в которых использовались двойные овальные фары. Такие модели только-только входили в моду.

Глядя в пустое нутро гаража, я вдруг осознала, как велика моя потеря. И дело было не в значительной стоимости машины, хотя и это, конечно, здорово обескураживало. Дело было в другом. «Мерседес» уже давно значил для меня нечто большее, чем просто средство передвижения. Комфортабельный, мощный, маневренный, устойчивый на дороге, он служил мне верой и правдой. Он не капризничал, быстро доставлял, куда надо, спасал от мороза и непогоды, забавлял меня в дороге музыкой и аудиокнигами. Он давно стал мне другом ― сильным, верным, надежным…

― Ну, а от «Мерседеса» у них уже были ключи, ― старательно продолжал разъяснять положение дел Саша. ― Здесь все просто: сели и поехали!

― Где же милиция?.. ― с тоской вздохнула я.

― А вот и они!

В конце улицы показался старенький милицейский «уазик». Когда он подъехал к гаражу, из него неторопливо вылез лысеющий офицер с мятым лицом, надел фуражку, вяло козырнул и представился:

― Капитан милиции Петров, Клязьминский ОВД. Какую машину у вас угнали?

Я все рассказала ему. Капитан со скучающим видом осмотрел место происшествия, потоптался возле «Шкоды», спросил:

― Автомобиль на сигнализации?

― Нет, еще не установили.

― Понятно! ― крякнул Петров. ― Плохо дело, скажу я вам! «Мерседес», скорее всего, далеко не погнали, а спрятали поблизости в каком-нибудь гараже. На дорогах его ловить нет смысла. К тому же такие автомобили, как ваш, без хозяина долго не живут. Их на запчасти разбирают и продают. Все делается быстро. День-два, и нет машины! Так что вряд ли поиск даст какой-нибудь результат.

― Вы отказываетесь от расследования?! ― сразу истолковала я слова капитана наихудшим образом. Нервы были на пределе. ― Так работать нельзя! Прошу вас провести все необходимые следственные мероприятия! Снимите отпечатки пальцев с ручника в машине моего мужа! И вот еще, смотрите: пятерня на капоте! Того, кто толкал! Невооруженным глазом видно!

Капитан поморщился:

― Да не волнуйтесь вы так! Никто от расследования не отказывается! Мы сделаем все возможное. Я сейчас вызову эксперта.

― Вызывайте!

Я была сама не своя. Архитектор же оправился от стресса и встал с постели. А когда удостоверился, что его «Шкоде» не нанесены серьезные увечья, воспрянул духом. К моему великому удивлению, его нисколько не взволновала моя потеря. Как писал Ларошфуко: «У нас всегда достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего»… Но мало этого! Кажется, Архитектор даже радовался тому, что я оказалась в беде! С удовлетворением поглядывал на меня, и в глазах у него при этом загорался лукавый огонек.

«Вот ты диво-дивное!» ― с изумлением думала я. И сомневалась: «Может, кажется?» Не хотелось верить, что муж ― настолько чужой человек. Но очень скоро мне пришлось утвердиться в правоте своих наблюдений.

Капитан Петров увез с собой мое заявление о краже, эксперт сделал свою работу и уехал вместе с ним. Милиция должна была начать поиск «Мерседеса». Я ждала звонка из ОВД. Надеялась на чудо: а вдруг машину быстро найдут? Уже сегодня!

Но время шло, а чудо не свершалось…

Из Москвы позвонили друзья, милая семейная пара, хотели заехать к нам в гости. Узнав о краже, тут же предложили мне на время свои «Жигули».

― Вряд ли милиция найдет твою машину, ― сказали они. ― А пока будешь покупать новую, попользуешься нашей. Прямо сегодня ее и забирай!

Делать нечего, я согласилась. И решила не медлить. Сказала Архитектору:

― Поехали в Бибирево! Я «Жигуленок» у друзей возьму, а ты по пути в автосервисе «Шкода» стекло вставишь!

Архитектор охотно согласился.

В дороге он был необычайно оживлен, много говорил и смеялся. Я не узнавала мужа. Старалась не смотреть на него, помалкивала. Мне было худо.

Мы свернули на Ярославское шоссе и через некоторое время оказались возле места аварии. Архитектор снизил скорость, с любопытством глядя за окно. У обочины стояли две легковые машины с помятыми боками: красная «Лада» и серебристый «Мерседес», почти такой же, какой был у меня.

― Не поделили что-то водители на полосе, толкаться начали! ― прокомментировал увиденное Архитектор. ― А не твой ли это «Мерседес»?

― Нет, ― тихо сказала я. ― У этого салон другого цвета.

― Да-а, крыло у него здорово помято! ― продолжал болтать Архитектор. ― Ремонт дороговато обойдется! ― Взглянул на меня с уже знакомым лукавым огоньком в глазах и вдруг выдал: ― А тебе хорошо: ремонтировать нечего! Правда?

Меня как будто ударили по лицу. Я задохнулась от обиды, на глаза навернулись слезы. Глупое, безжалостное ёрничество мужа поразило до глубины души. «Я вчера не ошиблась! Он рад моей утрате!» ― пришла горькая мысль. Вспомнился Руслан с его комплексом неполноценности и вечной ревностью к моим успехам.

― Какие же вы… ― обреченно прошептала я. ― Недоделанные!

― Что? ― не расслышал Архитектор. Мне захотелось высказать все, что я о нем думаю. Закричать ему в ухо: «Ты мелкий жадюга, завистник, чужой мне человек! Ты радуешься, когда мне плохо! Я не хочу иметь с тобой никаких дел!»

Взгляд упал на маленькую иконку Николая Угодника, закрепленную на «торпеде». Из глубины души излилась краткая молитва: «Святитель отче Николай, моли Бога о нас!». И тогда я смогла положить к ногам Чудотворца и свою обиду на Архитектора, и боль от потери любимого «Мерседеса», и страх от столкновения со злой волей похитителей…

― Что ты сказала? ― снова спросил Архитектор.

― Говорю: голова у меня разболелась, давай помолчим!

― Я тебя понимаю! ― живо откликнулся муж и с веселым блеском в глазах уставился на дорогу…

Архитектор доставил меня в Бибирево и уехал в автосервис. Друзья написали мне доверенность на управление их автомобилем, потом я долго каталась на нем по пустырю. На моем «Мерседесе» стояла автоматическая коробка передач, а на «Жигулях» она механическая. Требовалась выработка иных навыков, нежели те, которыми я обладала. Наконец я почувствовала себя за рулем уверенно и отправилась домой, в пустующую квартиру на Малой Никитской. Там я собиралась переночевать.

Настроение у меня было отвратительным. Я сильно устала. Радужные надежды на то, что милиция найдет украденный «Мерседес», рассеивались: мой сотовый молчал. В ушах звучал глупый смех Архитектора…

Дома я легла в горячую ванну. Тело расслабилось; рваные, сумрачные мысли оставили меня, я закрыла глаза. Перед внутренним взором возник лик Николая Чудотворца. Святитель что-то говорил мне. Я сосредоточилась и услышала слова из Евангелия от Матфея:

― Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкопывают и крадут…

Мной овладел удивительный покой. «При чем тут «Мерседес»? ― подумала я. ― Какая ерунда!» И неожиданно для себя зашептала:

― Спасибо тебе, отче Николай, за преподанный мне урок! Я потеряла машину, и это слишком малая плата за то знание, которое мне открылось! Я увидела истинное лицо моего мужа. Моя жизнь связана с человеком, который не хочет мне добра! Теперь я буду это знать… Благодарю тебя, отче!

Сквозь дверь ванной до меня донесся колокольный звон от храма Большого Вознесения. Я вспомнила: «Так сегодня же 22 мая, большой праздник, Никола Летний!»

Недаром же я сегодня два раза обращалась к Николаю Угоднику, недаром увидела его образ! Моя душа праздновала вместе со всей Церковью!

Я вышла из ванной, и тут же раздался звонок сотового. Я схватила телефон, в трубке зазвучал голос капитана Петрова:

― Срочно приезжайте в Клязьминский ОВД, ваша машина нашлась! Целая и невредимая, между прочим!

Я чуть не подскочила на месте от радости и удивления. Ведь пять минут назад уже простилась с «Мерседесом», перестала о нем думать! Вот чудеса!

И вспомнила, как в машине Архитектора пожаловалась Николаю Угоднику на свою утрату. «Это он! ― пронзила ясная мысль. ― Чудотворец сотворил чудо, которого я ждала! В голове зазвучали слова молитвы: «О, всесвятый Николае, угодниче преизрядный Господень, теплый наш заступниче и везде в скорбех скорый помощниче!..»

― У вас есть запасные ключи от машины?

― Есть!

― Ну так приезжайте, не тяните! Я вас жду!

Я мгновенно оделась, выбежала из дома, вскочила в «Жигули». И пока ехала в Клязьминский ОВД, не уставала благодарить Николая Чудотворца за столь неожиданный подарок в день праздника!

Через час мы с капитаном Петровым катили на «уазике» в поселок Клязьма. Нас сопровождал здоровущий, мрачного вида сержант, вооруженный автоматом. За рулем сидел молоденький милиционер. Петров рассказывал:

― Нам позвонил депутат Пушкинского горсовета. Говорит: «Прямо у ворот моего гаража припаркован пустой «Мерседес»! Я выехать не могу!» Человек он известный, состоятельный. В Клязьме у него коттедж… Ну, мы быстренько слетали туда. Смотрю ― по всем признакам, ваша машина! Возле гаража ее оставили не просто так. Угонщики хотели, чтобы ваш «Мерс» побыстрее обнаружили…

― Зачем им это? ― с удивлением спросила я.

― Не знаю! ― пригладил остатки волос на голове Петров. ― Удивительное дело! Угнали и в этот же день оставили в другом поселке! Ну, бывает, сорвут подростки чужую машину с места, покатаются и бросят. Но здесь-то ночная, явно заранее спланированная кража! Воры действовали уверенно, профессионально. И вдруг такое!.. В общем, ― внимательно посмотрел он на меня, ― будьте осторожны, когда станете открывать автомобиль.

― Это еще почему? ― встревожилась я. И увидела свой родной «Мерседес»! Он стоял возле металлических ворот солидного кирпичного гаража и полностью перекрывал выезд из него. Видеокамера, укрепленная под крышей строения, возмущенно пялилась на моего серебристого красавца ― нарушителя порядка в хозяйстве депутата. Я невольно залюбовалась «Мерседесом». И услышала ответ Петрова на свой вопрос:

― В нем может быть бомба.

«Уазик» остановился поодаль от гаража, сержант вышел из машины. Настороженно глядя на «Мерседес», поправил на плече автомат.

― Что-о?! ― ужаснулась я.

― Я говорю, бомбу похитители могли подложить, ― бесстрастным голосом ответил капитан Петров. ― «Теракт» ― знакомо вам такое слово? Иначе зачем им дорогущий импортный автомобиль возвращать? Глупость какая-то получается! Пойдемте. ― Он вылез из «уазика», помог выйти мне. ― Откройте машину, осмотрите. Проверьте ее на ходу. Потом поедем в отделение.

― Как же я буду ее открывать, если в ней бомба?

Капитан Петров тускло посмотрел на меня:

― А что вы предлагаете? Хотите «Мерседес» обратно получить ― открывайте! Может, и нет в нем бомбы. Визуальный осмотр вашего автомобиля установленных взрывных устройств не выявил. А в остальном уж сами разбирайтесь!

«Вот это да! ― подумала я, доставая из кармана электронный ключ от «Мерседеса». ― «Моя милиция меня бережет!» Ну, ладно… Спасибо, что хоть машину нашли!»

― Эй-эй! Подождите! ― вскрикнул капитан, увидев в моих руках ключ. ― Не открывайте пока!

Он махнул водителю, и «уазик» с достойной поспешностью отъехал метров на 100 от «Мерседеса». Петров и сержант двинулись следом и внезапно пропали за кустами на обочине дороги. Я могла бы пойти за ними и манипулировать автомобилем из укрытия. Дальность дистанционного управления «Мерседесом» это позволяла. Но я не двинулась с места. И не потому, что находилась, как мне казалось, на достаточно большом расстоянии от своей машины. Мне не хотелось походить на этих мужчин в форме и с оружием, которые поджали хвосты и забыли от страха о моей безопасности.

― Открывайте! ― донесся до меня голос капитана Петрова.

Я тихо чертыхнулась и навела ключ на «Мерседес». Сердце колотилось от страха, дыхание перехватило. Большой палец лег на клавишу управления центральным замком и сигнализацией. Я нервно сглотнула и заставила себя нажать на нее. Автомобиль отозвался коротким пиканьем, приветливо мигнул фарами, и щелкнул блокираторами дверей. Я непроизвольно сделала шаг назад. И все не отводила глаз от «Мерседеса». Полыхнет? Взлетит на воздух?.. Господи, спаси и сохрани!

Тишина. Ничего не происходило. «Мерседес» оставался стоять на месте целехоньким…

Я облегченно вздохнула. Так, при срабатывании центрального замка не рвануло. Если не рванет при открытии дверцы водителя и пуске двигателя, значит, бомбы в машине нет. Я оглянулась. Милиционеры в кустах не подавали признаков жизни. «Оно и понятно! ― зло подумала я. ― Выжидают!» Не позволяя себе малодушно медлить, быстро подошла к «Мерседесу». Зажмурилась и открыла дверцу водителя…

Не рвануло.

Я вытерла со лба холодный пот. Ноги дрожали. В салоне было пусто и, в общем, чисто. Если не считать недопитой бутылки пива на «торпеде». Создавалось впечатление, будто похитители покидали угнанный «Мерседес» столь поспешно, что забыли про нее.

― Ну что? ― раздался из кустов голос капитана Петрова.

Я не ответила ему. Только сейчас обратила внимание на то, что автомагнитола работает. Еще два дня назад я вставила в нее диск с записью аудиокниги «Мастер и Маргарита». Теперь эта запись и воспроизводилась. А конкретно ― фрагмент хорошо известного мне эпизода, в котором шла речь о нападении шайки Воланда на фининспектора Римского. Из динамиков тихо звучал голос чтеца:

― Финдиректор отчаянно оглянулся, отступая к окну, ведущему в сад, и в этом окне, заливаемом луною, увидел прильнувшее к стеклу лицо голой девицы и ее голую руку, просунувшуюся в форточку и старающуюся открыть нижнюю задвижку. Верхняя уже была открыта…

Возможно, на моем состоянии отразилась усталость после напряженного, насыщенного событиями дня. Может быть, дал о себе знать сильный страх, испытанный в ожидании взрыва. Только я, как завороженная, опустилась на сиденье водителя и стала слушать голос из динамика.

― …Та заспешила, всунула рыжую голову в форточку, вытянула сколько могла руку, ногтями начала царапать нижний шпингалет и потрясать раму. Рука ее стала удлиняться, как резиновая, и покрылась трупной зеленью. Наконец зеленые пальцы мертвой хваткой обхватили головку шпингалета, повернули ее, и рама стала открываться…

В моем сознании нарисованная Булгаковым жуткая картина стала причудливо сплетаться с действительностью. Эта фантастическая игра захватывала. «Клязьма-то, оказывается, поселочек непростой!» ― расслабленно думала я.

Чтец зловеще продолжал:

― Рама широко распахнулась, но вместо ночной свежести и аромата лип в комнату ворвался запах погреба. Покойница вступила на подоконник. Римский отчетливо видел пятна тления на ее груди…

Мне приятно было представлять, как похитители моей машины подверглись ужасному нападению. В голову продолжали приходить своеобразные мысли: «А что? Вполне могло такое быть. Чем черт не шутит! Злая воля похитителей привлекла нечистую силу, и та набросилась на лиходеев! В праздничную ночь Николы Летнего с темными людьми могут происходить всякие негаданные неприятности!»

― И в это время радостный неожиданный крик петуха долетел из сада... Девица щелкнула зубами, и рыжие ее волосы поднялись дыбом. С третьим криком петуха она повернулась и вылетела вон… Седой как снег, без единого черного волоса старик, который недавно еще был Римским, подбежал к двери, отстегнул пуговку, открыл дверь и кинулся бежать по темному коридору…

«Вот так и разрешилась ситуация! ― с удовлетворением достроила я свою фантазию. ― Похитители в панике бежали. Даже пиво не успели допить! И машину, получается, возле гаража они оставили без всякого умысла. Бросили там, где их накрыло!.. А значит, ― пришла совершенно неожиданная мысль, ― и бомбы никакой здесь нет!»

― Все в порядке? ― прозвучал над головой голос капитана Петрова. Он стоял возле открытой дверцы и с тревогой смотрел на меня.

― Не надейтесь! ― буркнула я и удобнее уселась в кресле водителя. ― Сейчас двигатель заводить буду. Бегите в кусты. Рванет так, что мало не покажется!

Петров поспешно ретировался. Я бесстрашно завела мотор. Взрыва не последовало.

― Ну, все правильно! ― пробормотала я и уверенно тронула автомобиль с места. Немного проехалась по улице, развернулась и подкатила к милицейскому «уазику». Возле него уже стояли улыбающиеся капитан Петров и сержант с автоматом.

― Поздравляю! ― крепко пожал мне руку капитан. ― Едем в отделение, подпишете кое-какие бумаги и забирайте свою машину!

Вот так закончилась эта история.

Я вынесла из нее много полезного. Она в очередной раз подтвердила истинность моей веры в Божественное присутствие в этом мире. А мистические фантазии в «заминированном» «Мерседесе» породили во мне великолепное убеждение: силы Зла не имеют никаких шансов на победу в битве с Добром. Ведь они, как я теперь знала, пожирают друг друга!

Впрочем, последними соображениями я ни с кем не делилась…

И еще один вывод я сделала после кражи «Мерседеса», чисто практический. С Архитектором нужно расставаться. Может быть, не столь решительно, как диктовала моя энергичная натура. Но рано или поздно это следовало сделать. Я не хотела больше связывать свою жизнь с этим человеком.

***

Прошло три года с тех пор, как я отправила Лялю в Лаваль, родила Дашу и купила дачу в Мамонтовке. Стояло жаркое лето. Однажды утром я проснулась в спальне на втором этаже нашего старого и уютного дачного дома. За окном светило солнце, шумели сосны. Архитектора со мной не было. Я совсем недавно предложила ему «сделать паузу», пожить врозь и подумать, насколько мы нужны друг другу. Он спокойно согласился и стал собирать вещи. Не прощаясь, вышел из дома. Я смотрела на него с балкона и знала, что это расставание ― навсегда… По дороге к гаражу Архитектор воровато оглянулся и захватил с собой из обрамления клумбы пару декоративных камней. Видимо, для своей дачи. Я засмеялась: горбатого могила исправит! После его ухода не было ни горечи, ни сожалений.

Я встала с постели и вышла на балкон. Всей грудью вдохнула ароматы хвои и цветов, оглядела сад. Он стал таким, как я мечтала, каким описывала его Архитектору три года назад. Пруд, водные растения, живые изгороди, ажурная беседка в обрамлении пышных кустарников, куртины с цветами, мощеные дорожки с живописными бордюрами из хосты… По дорожкам гуляли Валя с Дашей. Дочка, смешно переступая пухлыми ножками, подкрадывалась с сачком к бабочке, облюбовавшей малиновый цветок флокса. Справа от дома Сережа играл с мячом на площадке для бадминтона.

Я озабоченно подумала о том, что проснулась поздновато, но Валя, конечно, накормила детей. А мне сегодня обязательно нужно приготовить к обеду что-нибудь вкусное. Приедет Ляля! Она поступила в Институт иностранных языков имени Мориса Тореза. После этого изъявила желание жить в квартире моих покойных родителей на Октябрьском поле. Я не возражала. Дочь вернулась из Франции повзрослевшая и вполне уравновешенная. Уверенно окончила школу, получила хороший аттестат и вот ― поступила в институт! Пусть начинает самостоятельную жизнь! Слава Богу, что мои надежды на программу AFS оправдались…

Я радостно вздохнула. И вдруг подумала: пройден еще один важный этап жизненного пути! Восемнадцать лет назад я избавилась от морока несбывшейся первой любви и решительно стала строить свою женскую судьбу. И что?

«Она удалась! ― сказала я себе. ― Она удалась. Несмотря на все ошибки, разочарования и беды! Я умела воплощать свои мечты в жизнь! Я стала матерью. Вот мои дети. Вот наш дом. Я смогла его купить потому, что построила свой бизнес. Вот сад, который я взрастила, ― воплощение еще одной мечты… И я хочу еще! Еще сад, еще детей, еще семью, на этот раз счастливую! И так будет! А те мужчины, которых я выбирала в мужья…»

В ушах зазвучал проникновенный голос Архитектора: «Вот и получается, что Россия не бросила Аляску, а потеряла! Так же и с твоим мужем. Он не видел тебя! Твоего таланта, которому он обязан всем! Твоей красоты, женственности! Этих сокровищ он нигде не найдет!»

«И ты потерял свою Аляску! ― подумала я. ― Несмотря на то, что все понимал и так красиво говорил!»

Я тут же забыла об Архитекторе и, напевая песенку «Кружит голову мимоза», пошла в сад, к своим детям.

Да, говорила я себе, пройден важный жизненный этап. А следующий будет полон еще более ярких и значительных событий, чем те, что были в предыдущем!

Так оно и случилось.

Но это совсем другая история.

И я обязательно ее расскажу.