морозко — рожать — как два пальца обсосать!

                                                                                                Рожать хочется, со страшной силой.

— Где такую шапочку взяла?

— Купила. А это сама вышивала.

— А-а. Сейчас-сейчас придет Софочка, она тебя оформит.

И оформила Софочка. Теперь я здравствуйте — Елизавета-лопата в домике на улице Энтузиазистов (почти как в паспорте).

Первый роддом был крематорий. Все смотрели на покрытую копотью старую кирпичную трубу. Еще там подкармливали собак, сливая вкуснятину прямо в асфальтированную ямку.

Скопище кроликов с пузами и фермеры в белом. Последние размножают первых.

Поиски врача — «Закрой дверь [девочка]!!»

Лежала я на первом этаже и рожать не собиралась. Всякая дрянь (мужья, родственники и беременные) упорно лезла через окно. Там же, в районе подоконника, кормились птицы и собаки.

Рыжая мелочь размножалась прямо на подушках и умудрялась залезть в кошелек.

Утром я ждала доктора на обходе, но влетел Орфей и зашептал какие-то слова, делая вид, что колдует над животом. Это было доктор. И всё.

От назначенного лечения я начала умирать, но лежа под капельницей, я исцарапала руки по стене в поисках красной кнопки, но никто не хотел меня спасать. После этого я, придерживая отпадающий живот, поползла на УЗИ.

— О, знакомая пеленочка. Где-то у нас стащила? — оскалился УЗИст.

— Нет, это моя, — обиделась я.

И забыл про меня. Зато я запомнила — длинный и лысый, на глиста похож.

— Ой, ручкой шевелит! — верещали какие-то девицы, тыкая пальцем в моего ребенка на экране.

— Ой, опять!

— Это ножка, — поучал УЗИст. Верю, со зрением у него нормально и видения его по ночам не мучают.

…Некоторым везло в общении с глистом меньше. Одной несчастной глист на полном серьезе сообщил: «Да тут сохранять нечего! Только сгусток крови». И все разрыдались.

Така собi красуня:

— Слышь, я таку смiшну историю знаю, менi муж розказав. Щас смiятися будэш. Коли вiн у армии був. Там, знаешь, кода приходять, ну, это роздягаються, ну знаешь… Так это (гы-гы), там одын пiсюн газырованый був… Ну вiн роздягнувся, йому кажуть нагнися, (гы-гы), а там — (гы-гы) ой не можу! Повна дупа ведмедикiв! Чуешь, ведмедикiв. Ты поняла? Га-га-га! Коли менi муж розказав, я чуть не впала!

Вообще сiльська красуня стеснялась и харкалась, а однажды не выдержала скуки и принесла кулек фотографий, начиная с детсада.

— Угадай, где я.

Вопрос к ней же:

— А на кого ты учишься?

— Я на вчительку по музыке. Ну там песенки разные поем. Хотела на физкультурницу…

А днем раньше 17-летняя «девушка», заполнившая в кроссворде единственное слово «варишка», вместо перчатки, родила здоровую доношенную девочку и отказалась от нее, корова безмозглая, как сказала санитарка.

Вообще, рожать, — удел бедных, глупых и некрасивых. Киев наводнили доярки и колхозницы, жующие булки в подворотнях и по триста раз на день раскладывающие свои вилки в симметричном порядке на тумбочке возле кровати.

Она только вошла в фиолетовом халате, села и сказала:

— Ой, я так волнуюсь. Муж собирается разводиться. Мы поссорились. А знаете почему? Я вообще не люблю гадать. И мне сказали, что во время беременности нельзя. А подружка уговорила. У нее знакомая гадалка. Ну я и пошла. Теперь жалею. Короче, разложила она на мужа, а там — гроб. Это она мне потом сказала. И детей не видела, а я же беременная. Пришла я домой, расплакалась. Не выдержала, мужу рассказала. Он накричал и ушел. Напился… Меня Вика зовут.

Некоторым акушеркам, которые давно сбежали из роддома и сейчас работают в безобидных поликлиниках, по сей день в страшных снах снятся роды. Кровь на полу, стеклянные глаза при схватках, расшатанный унитаз загажен после клизмы, душераздирающие вопли из открытых окон… И просыпаются они в ужасных муках (или совести).

Акушерки — особая статья. Тома, бывшая доярка, обращалась ко всем «жэнщина». За шоколадку готова была даже капельницу поставить на пять минут раньше.

Была девушка-практикантка лет пятидесяти — Божий одуванчик, которая всегда повторяла: «Слово беременной — закон» и улыбалась.

Кричали, что президент приедет, так Тома расстаралась, пытаясь заставить меня вытереть на стене чужые засохшие зеленые сопли. Я отказалась, позвали одуванчика. «Вот здесь трите. — Кричала Тома. — Вы не так трёте! Да не трите! Краска слазит»! Пол я тоже должна была подтереть — «Вы же не тяжело больная!» А когда я пришла на обязательный укол, она попросила подождать, потому что занята была. А когда я пришла попозже, то услышала в ответ: «Ты достала со своим папаверином!»

…Опять приперлась. Кто рожать — талончик и в очередь. Перли по «скорой» на перегонки — ой, у меня тут покалывает, ой, я рожаю. А мне сказали, что я заразная и направили в другой роддом, для заразных, на другом конце города. Во дворе стояла «скорая», а фельдшер ковырялась в телефоне и огрызалась с докторшей (я тогда поняла, что это скандал) она не хотела меня везти, потому что она из другого района и не обязана меня везти. Но я молча влезла в эту машину, и муж сел, а водитель повернулся и сказал: «Мы шо, такси? Давайте ешо всю родню посадим!» И всю дорогу они с фельдшером называли себя проститутками, которые на шару другой район обслуживают. Привезли меня туда, а ихний заведующий сказал, что я не заразная и могу рожать в любом роддоме, а тех врачей обозвал придурками. Там были решетки на окнах, прогулки — на подоконнике.

Одна крупная беременная зычно позвала:

— Девчата! Идем сюда! — и еще шесть беременных поменьше поковыляли гуськом в халатах и тапочках в сторону бутиков в центре города. Они хорошо смотрелись со стариками в пижамах из другой больницы, гуляя в парке мимо турецкого ресторана.

Плюньте в лицо тому, кто сказал, что беременные женщины красивы. Шароподобное создание на кривых отекших ножках, распухшая морда, растрепанные волосы — даже самая модная накрашенная будущая мама выглядит как размалеванная гусыня.

Говорят, на последних месяцах не только разжижается мозжечок, но и утрачивается способность лихо соображать. Не то слово! Любимыми журналами становятся «Истории из жизни» и «Мир кроссвордов» (это для тех, кто еще не разучился читать).

Одна была — стихи писала, грустные-грустные. Два месяца лежала на сохранении: живота нет, плод без вод, муж — торговец арбузами. Ну не хотела она второго ребенка. А на нее кричали доктора и заставляли колоться (наверно повышают рождаемость). А она писала стихи и пела азейбарджанские песни. А еще очень стеснялась позвать врача, когда вдруг начались схватки, так полдня раком на полу и простояла, пока я не позвала подмогу. Но родила на шестом месяце живого! И, кажется, даже утащила домой.

Кстати, лазила с мужем по свалкам, стадионам и подвалам роддома (там не видно чем занимаешься).

В этом же роддоме работала заведующая овощебазы, колпак оттуда же прихватила, которая прикидывалась врачихой. Сначала она мне понравилась, и я с ней договорилась о сотрудничестве на предстоящие роды. Она сразу стала еще больше внимательной, я даже начала прятаться. Грозила мне кесаревым и настаивала, чтобы я купила нитки на сто гривен (это кроме тех двухсот, что я дала ей «на благоустройство больницы», — теперь это называется благотворительностью.) При первых признаках надвигающихся родов я должна была позвонить ей домой, но в день ее дежурства за неделю до родов, дабы в лишний раз не ехать в роддом потом, она решила ускорить процесс, засунув руку почти на голову младенца и поковырявшись там. Если бы я пикнула об этом заведующему — вернулась бы она на свою овощебазу. Но, прославившись в отделении за целый месяц («Да она всех достала!»), я мудро решила промолчать.

В любимом дворике, напротив роддома, валялись презервативы, кушали из баночек беременные, нюхали клей девочки и стрелялись из пистолета мальчики.

В вестибюль зашел парень и сразу в туалет. Умывшись, он вышел и завтыкал краснючими глазами, копаясь в кошельке и повторяя: «У меня же было сто баксов…» Не найдя сто баксов и сглотнув потекшую слюну, он положил кошелек на стойку и потянулся к чужой бутылке с водой. «Ой, извините», — он засмущался и ушел, так и не поняв, куда его занесло. Что поделаешь — центр города, мажоры… А кошелек ему вернули, догнав.

Кроме нас, там еще рожали негры, корейцы, цыгане, киргизы и китацы — они, оказывается, здесь неплохо размножаются.

Наконец, настал этот момент. Как полагается, отошли воды. Потом меня повели в родзал, где и бросили в обществе храпящей санитарки. Врач приходил каждые два часа, давил на голову младенца, который уперся в лобок, и снова уходил. Я честно дышала каждые пять минут и сдерживалась, чтобы не орать. Было очень больно, как будто на живот слон наступает, но не настолько, чтобы говорить, что больше никогда детей иметь не буду. Через месяц после родов я уже не могла представить себя с животом.

В семь утра за мной пришли врачи и анестезиологи, раздели догола и повели в операционную. На стол я залезть не могла (мала), зато потом мне мазали живот желтым и обещали дуть, так как очень пекло, и я уснула. Так что имея сына, я так и не узнала как дети появляются на свет — в этот момент я видела сны.

О том, что я родила, и главное кого, я с облегчением узнала, найдя на руке бирку. Я лежала с ледяной грелкой на пузе, а два раза в день меня из чайника подмывала санитарка. На следующий день я увидела свое чадо.

И смотрю на него до сих пор.