набираю номер, и, прежде чем раздадутся гудки,
вырываю,
нет, почти кричу:
подожди!
я врала.
этот мир ничтожен,
ты— всего лишь образ,
и ничто, ты слышишь? ничто и никогда,
никогда и ничто не будет хорошо.
я врала.
во мне нет никаких стержней,
никаких небоскребов
только вода-
и, знаешь, кажется, ей больно,
ей больно настолько
что из капель лезет мир
и она рвется.
подожди!
я звала тебя своим солнцем,
мой приснившийся принц; оземь
я бросала капли вранья,
куски лжи. поздно
менять уже прожитую жизнь,
выливать ее из сосуда
с издевательской надписью "держись".
я врала;
и пусть где-то там в темноте,
внутри меня,
осталось совсем чуть-чуть от тебя,
помни,
милый,
я врала.
я врала даже сейчас,
набирая свой собственный номер.
я одна.
просто кто-то внутри помер.

знаешь, я никогда бы не сделал этого, если бы не одно "но". рано или поздно, речь заходит о том, что прячется под словом "я". я— то, что я ем, я — то, что я делаю, я— вкладывают художники-самоучки в свои картинки. и я так задумался— куда я вложил себя больше всего? ответ прост. и поэтому я делаю это.
знаешь, я так давно хотел сказать тебе это, но не решался.
Юи.
нет, не так.
Юша! Юша, в тебе столько меня, что я никогда— слышишь?— наверное, никогда не смогу оторвать от себя все эти двести с лишним альбомных листов, в которых ты дышишь, сражаешься, ищешь и находишь, листов, на которые я так дышал своим дыханием, что стал одним из них— и сам до сих пор не знаю, каким именно.
Юша!
я не хотел, право слово, я не хотел быть тобой— и не стал тобой, я не вкладывал свое я в тебя, не слизывал тебя с себя при помощи зеркала, я просто рисовал— нет! я дышал каждым твоим движением, каждым движением всего, что окружало тебя— и это было естественней самой жизни. я жил тобой— я ложился с мыслями о тебе, вставал с мыслями о тебе и вот, когда все кончилось...
Юша!
это была самая запутанная история из всех, что я когда-либо описывал. я рисовал много странных историй, я продолжаю рисовать эти странные истории, и всех этих странных людей, но никого, никого, кроме тебя, я не понимал лучше, чем тебя. никто из всех моих чудо-близких, хоть и рисованных людей и нелюдей, никто из них никогда не сравнится с тобой. и наверное, именно потому меня в твоей истории так много.
Юша.
я пишу весь этот бред, напиваясь молоком, только для того, чтобы где-то там, в своем измерении, дву— а может, и более— мерном, ты знал— время, проведенное с тобой, было самым лучшим в моей жизни.
я люблю тебя, Юи, так, как только может любить парус свой ветер.

хочу ли я дышать тобой?
что за глупый вопрос, мой зловредный герой?

Кончиком пальца начертать
знаки на обнаженных плечах,
натянуть шелковую рубашку:
на предплечьях зашнуровать
кожаные нарукавники.
надеть точно такой же доспех.
тщательно расчесать волосы,
выбелить и подкрасить лицо.
сколько бы не потребовалось времени,
он должен быть готов
к убийству по всем правилам-
иначе он будет не Хаймё.
иначе-прав не он.

Юи Канда никогда не носил каблуков.
этот город слишком молод,
этот город слишком мал по размерам,
он похож на чью-то игрушку
посреди леса.
забираюсь на крышу, перешагиваю
через перила
на каблуках.
Юи Канда никогда не улыбался людям,
Юи Канда никогда не носил каблуков.
Юи Канда никогда не был художником-
хотя все же, это слишком спорный вопрос.
Юи Канда никогда не носил зелененьких кофточек.
этот город полон высоких деревьев,
а на крыше слишком часто моросит дождь.
три запрета-двери отделяют меня от улицы-
слишком крепкий в мастерской засов.
Юи Канда никогда не носил сапогов.
я не Юи, — говорю, глядя в зеркало,
я не Юи, — повторяю с утра.
словно мантра— звучит оформление,
ритуал— вспомнить, где я
нахожусь на данный момент.
Юи Канда никогда не имел таких проблем.
Я не Юи— повторяю у зеркала.
Юи Канда никогда не..

я меняю цвет—
с красного на черный,
облезает душа с кусками кожи,
я моргнуть не успел-я стал черным,
и мой путь— тоже.
я меняю цвет-
с черного на синий.
облезает душа вместе с кусками кожи,
только сердце осталось на месте-
все же я не успеваю моргнуть-
я стал синим— и синим стал мой путь.
Канда Юи никогда не был таким-
насыщенно синим.
тот Канда Юи, которого я знал,
никогда не был таким-
пьяным от жизни
и от чужих истин.
Канда Юи...

я меняю цвет своего рассвета
на цвет твоего лица.
осталось угадать-
где ты.
все.

стоят друг напротив друга, два зеркальных отражения
в круге
лунного света, умноженного на двое.
жалких
хоронят за оградой. эти— не из этой оперы, с другого
конца.
поднимается небо, поднимается прах, поднимаются мечи.
слова
пусты, они не могут дать полноту картинки,
той,
на которой движутся фигуры с мечом. тоска и кресты,
кресты
и тоска танцуют вдвоем среди лунного света.
две
луны таращат глаза
на это.

если встретились, давайте никогда не расставаться..
это можно шептать в полночь, глядя остановившимися глазами
в распахнутое темное окно. полночь лезет внутрь тебя
на пару с одиночеством и тоской, грызущими изнутри.
так тонко— чувствовать боль, от тех слов, что сгнили
внутри тебя. раз встретившись, давайте никогда не расставаться.
вот только.. вся беда в том, что я не хочу быть один.
но и с кем-то быть не хочу. проблема нерешенных,
непроизнесенных слов. малютка Хайме застревает поперек горла.
тонко, слишком тонко..

развернись, мгновение, свернись душа?
кто так шепчет мне тихо на ухо— спеша
на работу, спотыкаюсь о чье-то вывернутое брюхо,
откладываю ступеньки на завтра, полоскаю
себя. как нарезку из рыбы, разложил тебя на столе.
если дерну за эту мышцу, отзовется в твоей левой руке.
развернись, мой герой, улыбнись мне своей улыбкой,
так похожей на оскал. мой зыбкий, мой чужой
главный герой, разложенный на столе.
под тобою газетка, на ней Мерилин, и моя улыбка
замещает тебе солнце. если я дерну за этот нерв,
тебе будет больно? если я нарисую на твоем сердце мишень,
ты это заметишь? или мне сказать тебе об этом?
развернись, мгновенье, свернись, душа!
так горяча мысль о финале своего произведения
и ящике стола, что ждет тебя, и тебя, и меня...
ведь я...
развернись, мгновенье, свернись, душа...

может, хватит хвататься за жизнь?
хватит путаться под ногами?
крепче за поручень держись, малый!
эта сказка— вовсе не жизнь, знаешь?
эта книжка— вовсе не мир,
это просто погребальный костер!
это— миф, это— слизь, это— чей-то наскальный рисунок!
видишь дым? кончились шутки!
держись, держись, держись-
слышишь шепот? тебе— жутко?
этот напев вполне может свести с ума,
пока кто-то другой возводит стену
между разумом и мечтой, между книгой и тобой-
первым
ты не пройдешь в мир другой. ты останешься здесь, слышишь?
слышишь шепот, дружок?
держись, держись, держись...
крепче за поручень держись, придурок!
а то смоет.
ведь это море— не жизнь,
ведь эта сказка— не мир.
ведь эта книжка— всего лишь чужой
погребальный костер.
амбиция.
ложь.
мишень.
выстрел.
точка.
держись, держись, держись...

семьдесят процентов загрузки, семьдесят процентов потраченного времени
на никому не нужные улыбки. вот наш главный герой— шагает по дорожному покрытию города, застрявшего между небом и землей. вон— наш главный герой— кусает протянутые ему руки в тщетной попытке отказаться от слов. вон— наш главный герой...



семьдесят шесть процентов нереальности, семьдесят шесть процентов загрузки, семьдесят шесть шагов до края, нереального края мечты. кто тут знает дорогу до рая? кто тут хаживал тропкой до ада? кто? тишина, ветер, лимонное мороженое, холод, хватающий за руки нашего ГГ, танцующие листья, провожающие его. прочь из города, прочь! прочь из мыслей моих— прочь! и с бумаги тоже— прочь... прочь... прочь...



восемьдесят три процента загрузки, восемьдесят три процента из ста —на сон. тоскующий город, город зеркал, пластиковый мир, мир Кайма. и кто-то, кто хочет покинуть этот лабиринт. много он хочет? кто знает. может, он хочет, чтобы мир сей погиб. пластик, картон, декорация сна. все, что выше— всего лишь прелюдия к финалу. еще пара шагов— и мира не станет. потому что это— Кайма.

когда бабочки перестали шевелить крылышками,
когда ад на земле перестал дышать даже диафрагмой,
когда желтые лепестки вернулись на свое место,
когда песочные часы остановились,
ко мне пришел неожиданный гость. вальяжно расселся,
закинул ногу на ногу, положил на колени сверток,
и застыл изваянием. казалось бы, что тут странного?
сидит, не мешает мне заниматься своими делами,
вот только я не могу оторвать взгляд от него.
вот только я не могу даже нарисовать его.
все время в движении, все время— столбом.
куда бы я не пошел, он в моей голове.
куда бы я не смотрел, он смотрит из моих глаз.
слишком хорош, чтобы сидеть вот так.
слишком нервный, чтобы сидеть и молчать,
и выслушивать бред, льющийся из висящих на стенах колонок.
когда бабочки перестали трепыхаться,
когда солнце застыл на небе,
я запутался в своих мыслях, и угодил в творческий кризис
под его бдительным оком. какого, спрашивается, черта?

звучит как колокольчик, О-дори, О-дори,
о, одари меня улыбкой, девочка с косичками,
девочка с улыбкою, девочка смеющаяся,
девочка-колокольчик, замена моему прошлому!
о, одари меня ударом по рожице,чтобы я собрался в кучку,
расползшийся при виде тебя в лужицу. о, О-дори
прекрасная, О-дори смешливая, О-дори несносная,
О-дори бездомная! о, где твоя улыбка, О-дори?
где твои гэта лежат, О-дори? кто разбил твое сердце?
смеешься? нету сердца у призрака лета, нету слез
у прекрасной О-дори. только листва шумит над тем местом,
где впервые назвали ее по имени. только солнце
не может пробиться в гущи листьев, скрывающих
О-дори, прекрасную, тонкоголосую Одори от нас.
ее смех можно слышать в полночь,
ее сказки можно услышать во сне. О-дори,
О-дори, призрак луны с разбитым сердцем,
зачем ты так настойчиво являешься мне?
одари же меня своею улыбкой, О-дори, улыбнись,
улыбнись мне при свете полной луны! вдохнови
меня на распятье твоего лица при помощи
кисти и бумаги! подари мне чудное мгновение,
так похожее на отзвук прежней любви!
одари же меня, Одори! одари!

ты скажешь мне, что в все в порядке,
ты скажешь мне, что ты снова живой.
а я улыбнусь— я прекращаю.
я прекращаю дышать тобой.
хватит с меня твоих бешеных плясок,
хватит улыбки кривой —без лица,
хватит твоих замечаний ехидных,
и тишины, тишины— без тебя.
хватит вялых попыток убраться,
хватит вялых попыток забыть.
хватит мне— танцевать, а тебе— спасаться,
все равно ты будешь забыт.
слышишь, я прекращаю дышать— тобой.
знаешь, я прекращаю дышать— рукой,
той, что усердно рисует тебя за моею спиной.
я прекращаю дышать— тобой.
я начинаю дышать— за тебя.
ведь, как ни крути— ты ангел мой,
хоть и не я придумал тебя.

иногда мне хочется курить.
иногда так хочется забыть,
забыть все, что касалось тебя,
забыть все, что касалось меня.
забыть небо, глотнуть воздух,
и с дымом, выпущенным из легких,
разом лишится всего.
сентиментальность тянет на дно.
сентиментальность лишает меня
времени, свободы, тебя, сна.
сентиментальность— не мой удел.
я бросаю курить. зачем
я тянусь к сигарете снова?
после долгих, долгих дней,
полных исписанных листов
и дурацких идей, планов
по избавлению от тебя, мой
хвостатый герой, я тянусь
к сигарете так упорно,
так упрямо, как тянется
к свету слепой. мне не видать покоя,
пока мое перо управляется тобой.
иногда, друг мой, хочется курить.
иногда, друг мой, не получается забить.

я решил, что больше не буду писать. и теперь сижу у окна,
перебираю карты-воспоминания о каждом своем герое.
книжные жизни, прожитые не мною, ложатся в пыль передо мной,
одна за другой, одна за другой. вот кто-то с красным пером,
вот кто-то с разбитым сердцем, сломанной надеждой, оголенным мечом.
вот кто-то убитый— не мной, кем-то иным, из приоткрывшейся дверцы
в мир иной. вот кто-то —чужой, заимствованный мною герой-
а я говорю правду, ведь полуправда— еще хуже чем ложь.
поверх всех лиц ложится пепел моих сигарет, гадких на вкус-
но я все еще помню, что курит поэт— этим я и давлюсь.
дым опускается вверх, дым поднимается вниз, к лицам,
укоризненно смотрящим на меня. сверху— одно, снизу— два.
нервы пляшут бешеную пляску, не успевая за пальцами,
отстукивающими ритм. я сегодня решил— напишу еще пару стихов.
или нет, одно. хотя бы одно... но полное, как луна,
моей невысказанной боли и тоски, смешанной с тобою.
мой Юи Канда, мой творческий кризис
с кривою и темной судьбою.

эта струна никогда не порвется,
эта струна будет звучать ровно столько,
сколько нужно всем нам. всем, кто слышит
стоны струны, той, что бьется
у меня внутри, у тебя внутри! слышишь?
слышишь ли ты, сидящий в углу,
стон той струны, что трепещет внутри,
той струны, что порваться не может?
как ни старается, невозможно
порваться тому, что натянуто туго,
порваться тому, что не существует.
знаешь, дружок, эта струна— тот замок,
что держит внутри тебя.

тише,маленький, тише. тише, тише, скоро все кончится, скоро все
пройдет.скоро милосердный огонь высушит твои слезы, сотрет маску
горечи с твоего лица. скоро все твои кошмары оставят тебя. скоро, мой милый, скоро все кончится, мой маленький.
помнишь,как мы с тобою встретились? ты был надменен, но так красив. ты говорил гадости, прячась за ними, как за стеной. мой маленький лиричный, черноволосый герой... из тебя вышел хороший защитник справедливости, вот тоько ты плевать на справедливость хотел. и каждый раз, когда я видела тебя, твои глазаз агорались огнем жизни только в бою. скажи же мне, расскажи мне,каково это-быть совершенной машиной для убийства? каково это— быть одиноким от рождения? интересно, как часто ты разговаривал с мечом?
мой милый, мой маленький... твои волосы такие мягкие и красивые, твой лоб уже покинули морщины, ты как будто спишь...интересно, какие сны тебе показывает вечность? наверное, там лес, твой меч и тишина. я знаю, я абсолютно точно знаю, что в твоих снах никогда не было меня. и мне нисколечки не жаль. я знаю, что твое красивое лицо никогда не оказывалось в моих снах.
но я также знаю, что твои темные слегка раскосые глаза смотрят мне прямо в душу.интересно, когда ты проник ко мне в голову? как давно это произошло? сколько еще времени ты пробудешь эдаким незванным гостем? знаешь, иногда мне хочется тебя просто убить. только за то, что ты— в моей голове. в такие моментыя вспоминаю твои темные волосы, твои раскосые темные глаза, то, как ты грациозно уходишь от ударов, твою манеру говорить, как будто выплевывая слова, твою манеру кривить губы в презрительной усмешке. и тут же понимаю, что за такое, за то, что такое еще и живое— можно простить все. совсем все. даже то, что ты поселился в моей голове. интересно, что я буду делать, когда ты уйдешь?..
подожду следующего.
поднимая голову, я вижу, что близится закат. опуская глаза, я вижу тебя, лежащего у меня на коленях. твои черные волосы слегка трогает ветер— осторожно, как будто боясь разбудить. твои глаза закрыты,
а дыхание такое слабое, что иногда мне кажется, что ты —не дышишь. спи, мой маленький, скоро все кончится.
спи, мой милый, скоро все пройдет.
милосердный огонь высушит мои слезы. милосердный огонь проводит нас домой.
твое лицо такое спокойное. ты, наверное, даже не знаешь, что я— здесь, рядом с тобой, мой милый. твой меч— рядом, я думаю, ты успел это заметить, прежде чем твои глаза закрылись этим утром. помнишь, как это произошло?
этот противник был тебе не по зубам, кажется, это первый, кого не смог победить ты. ведь бой— это все для тебя,верно? и теперь ты— только мой. я даже не знаю, огорчаться мне по этому поводу или радоваться. вроде бы, тебе сделали больно, и я должна злиться на твоего обидчика. вроде бы, тебе сделали больно, но ты остался здесь, со мной. я должна радоваться. и то, и другое— эгоизм, верно? и то, и другое...
помнишь, как я впервые прокралась к тебе в комнату? присела рядом с кроватью, когда ты засыпал, и тихонько спросила: "можно я просто посмотрю на тебя?" вышвырнул меня из комнаты, как нашкодившего котенка. спокойный, и в тоже время такой раздражительный. такой милый, и такой— суровый одновременно. мы с тобой одного роста— это всем казалось странным. а я до сих пор называю тебя маленьким... какая же я глупая, а?
солнце заходит. у нас с тобой осталось всего несколько минут. вон, видишь, уже покраснели вершины гор, и лес, твой любимый лес, милый, окрасился в розоватые цвета... ах, прости, я забыла... ты спишь крепко-крепко, прости... я не хотела будить тебя, мой маленький черноволосый ангел... тише, тише, скоро все кончится, мой милый. скоро все твои кошмары уйдут от меня, и я опять останусь одна. тише...
и когда огонь обожжет мои руки, и спрячет твое лицо от меня, и когда черный дым, черный, как одиночество в твоих глазах, затянет закатное небо, я смогу, наконец, признаться хотя бы сама себе в том, что...
я люблю тебя, мой маленький. и именно поэтому все сейчас кончится.

когда он приходит ко мне, я готовлюсь заплакать.
когда он уходит от меня, я готов прыгать.
от счастья.
но все, все, все, все что я могу— не сломаться.
но все, все, все, все что я хочу— не сдаваться.
когда его улыбка рассекает лицо попалам,
когда его слова бьют меня поддых—
я не могу записать, все, что он говорит.
я не могу нарисовать все, что он говорит.
ведь все, все, все, все, что я могу— не сломаться.
ведь все, все, все, все, что я хочу— не сдаваться.
эгоизм, кругом сплошной эгоизм!
я хочу убежать-я не прав, я слабак!
я хочу подышать— я не прав, я так слаб!
эгоизм, кругом эгоизм-
это то, что он мне показал.
но все, все, все, все, что я могу— не сломаться.
но все, все, все, все, что я хочу— не сдаваться.
танцевать— предлагал он мне танцевать!
я смог только лишь отказаться.
враждовать— предлагал он мне враждовать!
рисовать— предлагал он мне рисовать!
не дышать и не предавать,
прекратить —и не дышать!
это все— предлагал— абсолютно даром.
но все, все, все, все, что я могу— не сломаться.
но все, все, все, все, что я хочу— не сдаваться.
и когда, наконец, он занемог,
я пришел, я сел на его порог,
я смотрел ему прямо в глаза,
и все время, все время шептал-
никогда, никогда, никогда не сдавайся.
никогда, никогда, никогда —не ломайся!
не ломайся, потому что ты— это все,
что есть у меня моего!
не сдавайся! потому что ты— это все, что осталось со мной!
танцевать я могу, только ты— пой!
враждовать я могу— если ты— враг мой!
не дышать я могу— только если ты— дышишь вместе со мной.
рисовать я могу лишь тебя, враг мой.
ты— мой творческий кризис— и ты —мой гений миров!
это все, что я мог бы сказать тебе, только я— не готов.
пока не готов.
и когда окажусь я в лучшем из всех миров,
все, кто помнил меня— оставят меня одного.
и тогда все, все, все, что останется мне— мой творческий кризис!
и тогда все, все, все, что полюбит меня— мой творческий кризис!
и плевать, что я не хотел танцевать
с ним.

лыбится, лыбится, лыбится, лыбится,
заставляет платить по счетам.
окольцован теперь чужой памятью,
обязан носить чужое лицо
и повязку— через всю душу.
Кайдэ Цумори никому не нужен.
городская легенда— тонет в тени.
окольцован чужою судьбою,
замурован в чужие оковы,
окольцованный, окольцованный...

помоги мне подняться из этой грязи, друг мой.
помоги не дышать этой землей, друг мой,
не проходи мимо, враг мой!
помоги мне подняться на ноги,
выслушай мои жалобы!
я не могу больше быть амостоятельным,
я больше не могу барахтаться в грязевой ванне!
помоги мне подняться, друг мой,
дай поваляться, враг мой.

это песня о красном бархате,
который она так любила,
который он так ненавидел.
ненависть была неоправданной,
а жизнь— как пустая склянка,
к тому же —разбитая.
улыбка чужая бесила его,
ее же— смешила,
его же— дразнилаю
и в один из черных дней,
тех, что чернее черных ночей,
безлунных ночей и острых ножей,
красному бархату пришел конец-
она так и не ушла под венец,
зато он удалился под землю.
это был акт первый.

красный бархат— чума, чума на весь свет!
красный бархат...

во втором акте нашей драмы
вы узнаете много такого,
о чем раньше и не подозревали,
а может, просто не знали— толком.

это песня о красном бархате,
бархате на оконных шторах,
бархате алом, кровавом.
шторы из ткани, шпоры— с бумаги,
юный скиталец,
юный мечтатель.
кто-то, задумавшись, смотрит на окна,
а скиталец видит окна знакомых,
тех знакомых, которых нет.
красный бархат рождает идеи,
он обрамляет окна, горящие,
и порождает мысли— тлеющие.
как угли на сковородке— рождается мир
в пыльноц голове юнца
со строчки: "тут мог бы жить.."
как витый шнурок на красных бархатных шторах:
имя, судьба, жизнь, могила,
виток, киток, виток, кисточка.
я могла бы спеть: "тут мог бы жить Кайдэ",
но все это правда,
красный бархат и голая правда.
это был акт второй,
и вовсе не драма.

красный бархат— чума, чума на весь свет!
красный бархат...

это песня окрасном бархате,
бархате, сводящем с ума,
бархате на нгеправильных нотах.
что заставило Кайдэ стать проклятием
целой нации, страны, своей родины?
всецело-опасным скитальцем?
вы встречаете его каждый день
на улице, в подворотне, в школе,
магазине, дороге, кладбище,
но кто из вас хотя бы раз задумывался
зачем красавец высокий носит
повязку на левом глазу?
когда мы что-то теряем, мы ищем это,
пока не найдем хоть что-то,
похожее на оригинал.
когда красный бархат встретился с Кайдэ,
когнда красный бархат встал на его путь,
когда красный бархат лег на стол ЦеРви,
когда красный бархат стал больше чем тканью...
тогда настало время эликсира богов.

был со снами проститься готов,
тот, кто выпил эликсир богов.
мир иной застрял в его левом глазу,
часть от той, кого не вернуть.
новый мир— без богов, без людей,
без паршивых идей
и дождливых ночей.
новый мир— обрамленный красной каймой-
это бархат оставил след свой,
это бюархат, красный, как кровь.
только счастье, только любовь-
лозунг мира таков.
только мир не учел одного-
он подобен нарыву в глазу его.
одноглазому Кайдэ нет покоя и сна-
глаз подобен брилльянту-из-за глаза война.
нет Охры, нет Одори— нету дома.
вместо дома— дорога. дорога без сна.
знакомо?
переход— переправа, переправа— переход.
он, как вечный скиталец— только вперед!
мир Кайма— бесподобен, развивается странно—
словно младенец брюхатый в черве у мамы.
и никто не решается на операцию-
что же будет с матерью,
когда у ребенка начнутся роды?
социально опасный Кайдэ
с нежелательным миром Кайма-
плод любви красного бархата.
плод страха для красного бархата.

красный бархат— чума, чума на весь свет!
красный бархат...

левая рук для победы,
правая— для поражения.
раз против меня целый мир,
двух рук мне хватит вполне.
двух тонких белых рук-
моих, не твоих-
мне хватит вполне для свершения
всех моих дел.
конечно, без оправдания
мне не спасения-
правая рука для созидания,
левая— для разрушения.

он встает в 6 утра,
он рисует стихи.
посещает работу,
готовит ужин.
у него скучная жизь,
ведь каждый день
каждый чертов день-
с утра и до вечера,
словно ангел-хранитель
с распахнутой душой,
он смотрит в меня так,
что я ощущаю себя зеркалом
или порталом в иные миры.
у него простое лицо,
у него светлый взгляд,
мы живем в разных домах-
а может, и в разных мирах.
но каждый день,
каждый чертов день-
с утра и до вечера,
словно ангел-хранитель,
с распахнутой душой,
он смотрит в мои глаза
кк в зеркало-
я— портал в иные миры?
говорят, одинок,
говорят, он жесток,
потому что ни слова
еще не сказал.
но я знаю точно,
кто из нас прав.
ведь каждый день,
каждый чертов день,
с утра и до вечера,
он, как будто ангел-хранитель,
с распахнутой настежь душой,
он смотрит так, будто я— зеркало,
будто я иная вселенная.

ну пусть— тоскующее имя,
слово, песня, удар в грудь-
знай,
что оно городское, биение сердца,
а значит— дышать,
если я позабуду дышать,
напомни мне, как работать легкими,
если я забуду уснуть,
подари мне сладкие сны.
об иных мирах
и квартирах,
где можно поспать.
к черту,
возможно, я знаю,
каково умирать.

я оскверняю твой храм чистоты,
я пачкаю пол гряью с улицы,
я вхожу, не вытирая ног,
и трясу своими грязными полами плаща.
слышишь, ты, забившийся в угол червяк,
я— твое одиночество,
я— правлю балом в твоем храме
омерзительной чистоты!
смотри! мои следы отмечают мой путь
от дверей к твоей перепуганной
рожице.
смотри! мой грязный плащ
совсем рядом с твоим лицом!
безобразнее нет плаща,
я так долго его искал по помойкам...
смотри! я о тебе позаботился!
правда, я хорошо оскверняю
твой чертов храм чистоты?

бегущей строкой по дну моря-
я люблю тебя, мое горе,
я кормлю тебя, мое горе,
я рисую твои глаза
карими
карандашом по волнам
полным зелени.
я люблю тебя, мое горюшко,
я отдам за тебя волюшку,
только б ты оставалось
со мной
и дыхание твое
за спиной
согревало б меня долго-долго,
так же долго, как далеко
от меня мое солнышко,
мое горе-горюшко...

в моей голове Юи и Город сплелись воедино,
в моей голове Юи и Город— едины,
едимы,
они располагают к себе,
склоняют меня— к себе,
и я, улыбаюсь, кладу свою голову
на их колени-
как на плаху— голову…
будем смелы! родимые,
в высотках— оголимые
провода
между домом и разлукой, разлукой и домом,
городом незнакомо-знакомым
и хвостатым ангелом смерти,
созданным —когда-то— не мною,
сравнимым— с чужою судьбою…
почему мне так нравится лето,
прожитое
с тобой— и тобою,
проникшее в мои легкие-
с морем,
нежданно наполнившим
мое время, мои листы, даже Юи-
а все ты виноват, стук колес
под обшивкой вагона,
так любезно и споро
доставившего меня к этому южно-холодному
морю…
мой город, одаривший меня снами,
так крепко
сцепился с Юи руками,
ни за что не смогу расцепить
этих крепких рукопожатий.
я люблю их обоих-
в море.

выставляя себя напоказ,
я не вспомню, как надо дышать.
я не вспомню, как надо мечтать.
извини, тебя я тоже не вспомню.
разрывая чужие мечты,
забывая приятелей-снов,
в чьем числе оказался и ты,
я опять говорю про любовь.
я опять— нарисован собой,
функционально сломан— собой,
я опять очарован— тобой,
милый город,
дарящий мне сладкие сны.
мне остался месяц—
биения жизни,
ровно месяц-
на закрытие крана,
из которого валят
мои дрянные стихи.
я вырываю из пасти льва
свое чертово сердце-
бьется мечта-
я держу его на ладони
и тихонько шепчу-
я еду, мой милый, я –еду.
я тебя рисовать хочу.

лирический герой заворачивает за угол,
отмеривая время ботинками на высокой платформе,
встряхивая воздух полами плаща.
высокий хвост покачивается в такт шагам,
тьма разбегается под его шагами.
слышите? он говорит, но он говорит не с вами.
он говорит с катаной, стеной, с чем угодно,
возможно, даже с самим собой,
но вот только... наш главный герой-
всего лишь зеркало. не правда ли, он точен?
не правда ли, нет лишних движений?
и жалобна была та маска, которую он скинул,
уходя от погони,
и скорбна та сказка, которую он скинул,
уходя от погони.
и тот плащ, который надет на нем-
из его кожи,
одет наизнанку— так проще
не попасть в чей-то прицел.
лирический герой вызывает зависть,
лирический герой говорит:
-у тебя мало времени осталось,
мой белокожий пророк.
лирический герой улыбается,
лирический герой слышит ответ:
-почему, когда я говорю про джаз,
ты всегда говоришь про рок?
кирпичная стена, угол, удар, вскрик,
тишина стоит за тобой,
прицел на футболке твоей,
тоска стоит за плечом.
лирический герой утирает пот,
лирический герой снимает с себя плащ
и заставляет его одеть.
теперь ты сам— лирический герой,
теперь ты сам ходишь мясом наружу.

у тебя есть повод ненавидеть меня
за излишнюю любовь к одинаковым ракурсам,
за пристрастие к дешевым напиткам,
отдающим запахом кофе,
за излишнюю любовь к Чарльзу Буковски,
за привычку улыбаться всегда и везде,
за то, что кривлю губы,когда не хочу улыбаться
тебе,
за то, что ворочаюсь во сне,
за то, что хожу, слегка косолапя,
за то,что не стираю остатки лака с ногтей,
за идиотские, похожие друг на друга, сюжеты,
за героев-близнецов, за то, и за это,
за ругань с утра, и брань на соседа
по комнате,
за то, что я никогда не поливаю цветы
и всегда— ну почти— ухожу от ответа-
за все это ты вправе ненавидеть меня...
а я буду продолжать любить тебя за это.

я буду твоей жертвой,
ты будешь моим палачом,
поверь, эта игра никогда
не повторится впредь.
увлекательна и совсем не скучна,
она будет длится ровно столько,
сколько требуется нам-
для достижения боли.
а может— и для достижения вечного сна.
поиграем с тобой?
начнем с раннего утра,
я буду кричать при виде тебя-
от радости, извращенной любви
к одиночеству
и голоду по твоим ласковым,
причиняющим боль объятиям.
поиграем с утра, мой маленький?

пляшущий огонь наших сердец
заменил нам плоть, заменил нам сталь,
развязал войну,завязал язык
наш с тобой раз и навсегда.
пляшущий пожар двух наших душ
не сравнить с душой дождя,
что кромсает наши тела,
пришивая нас к крыше,
крыше нашего поединка,
времени нашего поединка,
поедающей нас тоски,
трески.
пляшущий танец наших клинков-
а я не сказал тебе имя,
я не признался тебе в победе,
не засчитал тебе поражения.
пляшущий огонь наших сердец
был вышит тобой на скатерти,
той, что лежит сейчас на столе
и там, где я оставляю влажный след
от своей кружки,
будет плясать огонь
наших грешных сердец.
будем...

у меня нет иного выбора,
кроме как стать прокаженным,
встать к прокаженным,
у меня нет иного выбора,
кроме как-все послать к черту,
самой удрать к черту.
тебе от меня— конец, Мирра,
а мне от тебя— всего лишь начало.
начало пути, на котором у меня нет выбора,
у меня нет выбора,
стать прокаженным,
подобным влюбленным,
подобным отчаянным сводням
да заклеванным воронам,
ведь тебе конец, Мирра! а мне— лишь начало,
начало начал, начало проблем,
начало подбитых зеркал,
начало для тех, кто нем.
а знаешь, все же немного забавно,
быть тем, кто не у дел.
быть тем, кто не одел
на свое бесцветное тело
все краски дня.
тебе конец, Мирра, потому что так пожелала судьба.

опять вне— вне законов, лирики, нормы,
вне мышления, целомудрия, пошлости.
вне приемлимых норм выживания,
нарисованный по кромке края стакана
пенкою от кофе со сливками.
главный герой чужого романа,
кем-то задуманного по пьяни,
но ненаписанного на трезвую голову.
внимательнее ко мне, внимательнее!
я прописываю себя вне рамок,
я беру твое имя, миленький,
налагаю на себя твои обязательства,
пошаговый квест выполняя.
я люблю каждую ошибку на этом пути-
каждую ошибку, что ты совершил,
мой маленький,
прорисованный на краю стакана
пенкой кофейной
вне всяких рамок.

катастрофична в своей суете,
фантасмагорична по своей сути.
играющая в маскараде не последнюю роль.
на вкус похожа на жженый сахар,
на запах— ужаснее помоек.
сладкая и такая мерзкая,
гадкая и такая красивая,
ужасная и такая желанная.
ненавидимая всеми— Кайма.

-вернись ко мне,— подумала она. и, мгновение спустя, добавила.— вернись ко мне, и я одарю тебя всем, что имею. вернись ко мне.-подумала она.
-интересно, подумал она,— если я сейчас еду в телеге, еду ли я во всех телегах, которые проедут после меня по этой дороге? великое множество меня в каждой из когда-либо ехавших телег.— вот о чем подумал он, когда она умоляла:
-вернись ко мне. просто вернись ко мне.
и на этом все кончится.

-приходи жить ко мне.— сказала она.— приходи жить ко мне. я обогрею тебя стаканом вина, успокою кусочком лимона. ведь жизнь создана для крова. я жду тебя, мой знакомый. приходи ко мне жить— сказала она.
-заметь, как забавно, — ответил он. — смотреть на мир из тысячи глаз— таких как твои, зеленые и раскосые. заметь, как смешно— осознавать, что косы твои— нарисованы. не плачь, старушка, не трава в том повинна, и не колеса прессованные. заметь, как забавно— дышать этим воздухом— ответил он.
и на этом почти все кончилось.

-разбей свои устаревшие взгляды, сладенький! ты— полон яда, отныне я— не противоядие! свобода наполнила мои паруса, и я— отчаливаю, отчаянно жажду на острова, мой опечаленный, твоя судьба— сидеть на якоре! чао, засевший на мели кораблик старенький!— тирадой выдала она и скрылась за горизонтом. но, спкстя многие-многие годы, он, засевший на мели, все шептал, как заезженная пластинка:
-вернись ко мне, или забудь, что говорила. вернись ко мне, ну пожалуйста, будь со мной милой! и тогда оплету я тебя паутинкой из непонятных слов, тех, которые не попадают в раздел "любовь" и пылятся на полке "чушь". я умру, если вновь в тебя не влюблюсь! о, мои драгоценные белые паруса были всего лишь из пены!— так, рыдая и хохоча, опечаленный картонный старик растворился в морской пене. а лихая морская сова растворилась в воздушном прибое. только эхом звучали слова над грохочущим смеющимся морем:
-я говорила, все кончится. разве я была не права?
просто вернись ко мне. точка. мое одиночество...

держи дистанцию, дружок, держи дистанцию.
и, может быть, когда-нибудь,
я выйду из всех своих крайностей.
найду свой собственный путь.
ну, может быть, однажды вечером,
я прорасту чужой травой,
никем незамеченной.
так что, друг мой, держи дистанцию.
и, может быть, все кончится.

опьяннный устлостью дня,
с криком мира,застывшим в груди,
я шагал не туда,
я чсвернул не туда,
только с запахом мне по пути
этот запах мне снился всю ночь,
запах кожи,проженной насквозь,
заах той, что когда-то любил.
этот запах— всю ночь, этот запах— везде,
не понять мне-когда нагрешил?
обручившись с весной, утопая в грязи,
я шагал от него изо всех сил,
он упрямо за мной посевал.
он до всех подворотен со мной дошагал!
так и жили в пути-
я и запах— вдвоем,
до тех пор, пока сон
этот не разогнал
чей-то сильный порыв,
чей-то сильный удар.
в тот момент меня запах предал.

как игрушки по миру разбросаны-
снова и снова глазами раскосыми
в пыль вглядеться за горизонтом,
стать— на время хотя бы— бесплотными-
для удобного перемещения.
словно куклы— безмолвно одетые в плоть,
едва ли полезные,
безнадежно уставились в ночь-
наплевали на время мы.
словно пара бетонных опор-
мы застывшие, солнцем взятые,
неподвижные, всеми брошенные,
но надежные,
лишь глазами— без времени,
без обид, без жизни в них,
мы пытаемся говорить,
понимаем мы мира глупости,
те, что спрятаны за тяжестью
всех бесчисленных бетонных плит.

если я заведу себе стальные глаза,
мир станет легче?
или эта больная земля
меня не удержит?
или жить мне отныне в уральских горах,
как тот давний рыцарь?
стальные глаза— как предел
всех мечтаний,
стальные глаза лучше
жалобных,
стальные глаза— раз, два, три-
обратный отсчет начался.
приветствую вас— у меня есть
стальные глаза.

У левых ворот твоего замка,
Твоего мира,
Начинается война, начинается весна.
Пунктирной линией через тебя
Проходит дорога моя
Стрелой свистящей, как у Модэ
Пробивает ветер и массу твоих волос,
Заменивших мне небо.
Мой главный герой так жесток,
А мир так похож на заразу
Пира
во время чумы.
О, Мирра, Мирра, где же все вы,
Вы,
Овладевшие миром,
Захватившим меня во сне?
Да, я сплю на работе…
Как все.

Проносились мимо нас города,
Словно наотмашь ударом руки,
Словно между мной и тобой
Растет пропасть— нам перейти
Чрез нее не достанет сил.
Ведь сражение— это все, что ты попросил.
Это все, что могу я отдать,
Это тот язык, на котором
сказать я могу тебе все,
что пожелает душа.
Не спеша обнажая оружие,
Не спеша— полукружием,
А за нами— спешат города,
Вот и вся красота
Нашего разговора.

ты выглядишь так, как будто не спал всю ночь.
ты выглядишь так, как будто кто-то неправильно
залил твое лицо синей тушью.
ты дорог мне, мой герой,
но утренний душ— это то, что тебе нужно.

Я рисовал тебя в автобусе,
я рисовал тебя на обрывках афиш,
Обертках от конфет, салфетках в кафе дешевых и не очень,
Я рисовал тебя на смятых газетах,
Обводил твое лицо черной тушью
Прямо посреди улицы,
Я звал тебя по имени, сминая бумаги так,
Чтобы они были похожи на твое лицо-
Хотя бы издали!
Я усеял тобой целый квартал-
А ты,
Все по-прежнему,
Внутри меня —мой бешеный
Мой украденный
Тот, кого я звал — украдкою
Посреди ночи
Сшибая светлячков палкою,
Послужившей прототипом
Для твоего лучшего друга.
О боги, какая скука— жить нормально!
Без возможности звать тебя по имени,
Заваливая свой почтовый ящик
Смятыми бумажками с твоим лицом.
Помнишь, когда-то, я усыпал тобой целый квартал?
Смешно?

тот, кто прошел модификацию
в столь раннем возрасте,
никогда не поймет страданий
того, кого никогда не касалась рука
Лики ЦеРви.
тот, кто вырос в достатке,
окруженный родным кланом,
тот, кто прятался
за массой всех своих родственников,
тот никогда не поймет человека,
боровшегося всю свою жизнь-
за свет в милых глазках-
хотя бы.
и неважно кем она была-
да хоть трижды модификанткой!
вот она, нынешняя трагедия-
мутант против человека,
нормальный против урода.
тот, кто никогда…

Альфа, Альфа, сейчас я расскажу тебе сказку.Альфа, Альфа, сейчас ты узнаешь всю правду обо мне! только ты, Альфа, только ты будешь знать это. только ты... и только я. о, Альфа, Альфа!

все началось с того, что я поставил точку. казалось бы, я часто ставлю точки. но эта точка, эта маленькая точка, поставленная черной гелевой ручкой, была особенной. она была такой— только потому, что я подумал— ну все, хватит с меня. довольно я был носим штормовым ветром по волнам чужих миров! довольно меня таскала полоумная команда матросов, причудливо одетых в маскарадные костюмы, от острова одной судьбы к архипелагу дрругих судеб. Хватит!— подумал я и поставил точку.
правда, потом я начал закрывать глаза— закрывать глаза на то, что после этой знаменательной точки я поставил еще две, маленьких, и одну, пожирнее, а потом нанес несколько завершающих карандашных штрихов. это было начало лжи— начало лжи самому себе. о, Альфа, ты не представляешь, как это было сложно! о, Альфа, ты не представляешь, как чувствует себя корабль, когда по его палубе больше не ходят эти сумасшедшие матросы. это опустошение, эта пустота, это бессилие, эта полная невозможность заткнуть самому все течи и все пробоины в своем корпусе. невозможность и бессилие— потому что у тебя нет рук. я был осиротевшим кораблем. и,что самое ужасное— трезвым.
после этой маленькой лжи, после этого отказа от точек, черточек и карандашных линий, я отказался от зеркал. я отказался смотреть в зеркало, потому что я видел там Канду. я видел там каждого из своих матросов. но Канда, Канда, который никогда не был на моей палубе, он виделся мне чаще всего. я отказался от зеркал.
я хотел пожить нормальной жизнью, той, которой живут все в этом мире! но...
меня взяли на абордаж. я понял это, когда, открыв сегодня иллюминаторы в рубке, я увидел там Канду. эта скотина сидела на моей палубе, нечищенной уже несколько недель, и не обращала на меня никакого внимания. напрасно я хлопал парусами. напрасно я раскачивался и скрипел. все было напрасно.
я не думаю, что Канда был в состоянии управится со мной, с кораблем. но потом... потом была ты, альфа, твое изогнутое лезвие отражало меня и я был счастлив. счастлив ровно настолько, чтобы понять— о боги, как же я был глуп! я пытался бежать от себя, но у меня ничего не вышло.
это глупо— отказываться дышать, когда это— и есть твоя жизнь. моя жизнь, как корабля— это топот по палубе. пусть даже это будет чертов Канда. мне этого будет вполне достаточно.

плевать на условности— я твой герой!
(иди вслед за мной, иди вслед за мной)
смори— я воитель великий!
смотри— я солнцу подобен!
я— твой вымпел! я— символ жизни!
плевать на условности— я твой герой!
ну же, давай, иди вслед за мной!
иди за мной, иди вслед за мной!
держись за моею спиной!
я— друг твой, я— твой герой!
смотри— я настойчив в своих желаниях,
смотри— я красивее всех, кого рисовала ты,
смотри— мой характер тебе понравится,
ведь я— твой герой, твой герой, твой!

мы жили в небольшой деревне,
мы кланялись чужим мыслям,
набрасывались на бумагу,
как голоднее псы.
мне теперь едва хватает
денег на свободу слова,
на вольную жизнь,
на едва заметно пульсирующую
жилку на чужой шее.
мы копошились во рвах-
словно черви в могилах,
словно в поисках лучшего трупа,
чем тот, что был у нас.
мы воспринимали дождь
как наказание с небес.
нашим богом была чужая грязь.
а теперь мне едва хватит лет,
чтобы делать все так, как я хочу.
а теперь пара слов, пара честных слов,
станет мне той ценой, что я заплачу
за то, чтобы ровно минуту побыть собой-
а не тем могильным червем,
которым меня сделала ночь-
ночь и вы, мои аристократские светлячки,
проклятие этого мира.
ведь мир— это я, но все— мимо меня, мимо.