Поход удался на славу. Мы загорели дочерна под горным мартовским солнцем, надышались таёжным весенним воздухом, налюбовались красотами пробуждающегося от зимней спячки Алтая и, бесспорно, были счастливы. Приключений тоже было — хоть отбавляй!
Я впервые руководил лыжным путешествием второй категории сложности и был преисполнен чувством собственной ответственности. На дворе стоял 1980 год. Мы, четверо парней и две девушки, вышли на маршрут из села Элекмонар 8 марта. Ну, конечно, в этот день дежурными были парни, ведь женский праздник!
Не успели мы пройти крайние избушки, как дорогу нам преградили... коровы. Кругом вообще-то снег, и зачем их выпустили — непонятно. Огромный бык повернулся к нам и, что-то нечленораздельно промычав, стал свирепо выбрыкиваться задом, демонстрируя свою агрессивность. Остановившись, мы невольно попятились.
— Да вы что, мужики! — удивился веснушчатый крестьянский сын Андрей Сорокин. Грозно нахмурив брови и перехватив лыжные палки в одну руку, он, как тореадор, решительно двинулся навстречу опасности. Когда скотина позорно бежала, все увидели, что это не бык, а корова.
Настоящие сюрпризы начались на третий день. У покрытого глубоким снегом Аккаинского перевала вдруг выяснилось, что местные медведи уже проснулись и покинули свои берлоги. Как минимум на две недели раньше положенного срока!
Всюду виднелись следы косолапых друзей, причём самого разного калибра. Но ведь эти звери всю зиму не ели и должны быть очень голодными! Неужели придётся возвращаться? Перспектива — стать завтраком из туристов для братьев наших меньших выглядела не очень-то привлекательно.
Сомневались недолго. Посовещавшись, двинулись дальше по намеченному маршруту, обдумывая на ходу всяческие меры безопасности. Весь дальнейший наш путь сопровождался высокой вероятностью встречи с генералом Топтыгиным: и на Буюкских озёрах, и в урочище Сарысаз, и у подножья горы Кара, и на реке Ложа. Это обстоятельство вызывало у участников группы бурный поток юмора.
В верховьях Енгожока маленькая веснушчатая Таня Дворкина сломала лыжу. Пока богатырь-реммастер Серёжа Буряков, которого девушки в шутку прозвали Малышом, занимался починкой, Андрей Сорокин и неугомонный спорщик Юра Князев невдалеке обнаружили… что бы вы думали? Задранного мишкой лося! Мы нарубили с него килограммов сорок сохатины, а косолапому любезно оставили серый, уже несколько раз размороженный, говяжий фарш.
— Но ведь… мертвечина! — засомневались девушки.
Мертвечиной, однако, назвать это было нельзя. Судя по всему, лось просто не смог уйти от преследования, изранив ноги по тонкому насту, а природный морозильник сохранил сохатину в первозданной свежести.
— Когда мясо варишь, то сто градусов, а когда жаришь, то все четыреста! — авторитетно заявил перед ужином Сергей, тщательно разделывая сохатину. Сделав большие глаза, он наклонился и голосом заговорщика тихо добавил: — Только женщинам этот процесс доверять нельзя.
Крышки котелков нам послужили сковородками, и уже через час горячее, аппетитно пахнущее лакомство было готово. Последней сдалась усталая Таня Логвинова:
— А, всё равно пропадать! — отрешённо махнула рукой она и потребовала от дежурного свою порцию.
Вчера, во второй половине дня, не удержавшись на крутом склоне, Логвинова одним махом укатилась на дно распадка и угодила вниз головой в трещину во льду так, что на поверхности были видны только лыжи. Пошевелив ими и пискнув: “Боря!…”, — она затихла.
— Кошмар… — обмерев от ужаса, прошептала Таня Дворкина.
Но тут только что спустившийся вниз Буряков вопреки своей могучей комплекции сделал дикий прыжок и, мгновенно оказавшись у трещины, за ноги вытащил миниатюрную Татьяну Логвинову из ледового плена. Потом все долго смеялись, зрелище было впечатляющее, но, к счастью, никто не получил даже царапины.
Замечательно выспавшись в маленькой таёжной избушке — собольей правилке, которую жарко протопили с вечера, мы накинули потяжелевшие рюкзаки и двинулись дальше.
На ледопадах пришлось воспользоваться верёвками, а затем неоднократно пересекать спущенные со склона лавины. Ещё один сюрприз нас ожидал, когда мы, переночевав в какой-то низкой, но очень широкой землянке и пройдя затем нижние каньоны Енгожока, вышли к реке Чемал. Было 15 марта, и река вскрылась: лёд местами ещё присутствовал, но везде виднелись промоины…
Насколько всё-таки ранняя выдалась весна на Алтае в 1980 году! Приходилось карабкаться по неудобным склонам, а кое-где использовать в качестве переправы снежно-ледовые мостики.
Поход завершился на десятый день. Мы вышли на лесовозную дорогу и, едва не свернув себе шеи, с бешеной скоростью скатились на лыжах по твёрдому, как асфальт, спуску. Потом, пройдя ещё некоторое расстояние от посёлка Уожан, в котором разжились изрядно зачерствевшим домашним хлебом, увидели бодро движущийся трактор с прицепом. До села Чемал мы ехали в прицепе, который, как выяснилось, совсем недавно использовался для перевозки… свежего навоза.
— Ну, вот, посадил нас в какой-то парашевоз… — проворчал чистюля Буряков.
— Зато обворованный мишка теперь нас не догонит, — пошутил юморист Князев.
Однако никакие нюансы не могли повлиять на прекрасное настроение группы. Поход прошёл успешно, к тому же все десять дней стояла отличная погода.
Заночевали мы с любезного разрешения хозяина в хорошо протопленной столярке — в спальниках прямо на полу. Вечером позволили себе под сохатинку, запас которой спрятали на ночь в сугробе, выпить купленную в сельпо бутылку водки на шестерых. Ночью всех разбудил отчаянно копошившийся в своём спальнике Сергей.
— Чего ты там? — недовольно буркнул спросонья Юра.
— Да вот, пружинки от креплений потерял в снегу, не могу найти!
— Спи, давай!
— А, ладно, чёрт с ними, завтра найду! — огорчённо ответил Буряков и моментально уснул.
На другой день пассажирский поезд “Бийск-Томск” лениво тянулся на северо-запад. В полуразбитом общем вагоне безмятежно спали шестеро довольных туристов — студентов новосибирского электротехнического института.
— Ребята, вы мой портфель не видели? — услышали мы утром жалобный вопрос.
— Что? Какой портфель? — удивился я, не продрав ещё глаза. Всю ночь во сне я радостно карабкался по каким-то заснеженным скалам.
— В портфеле, кроме банного веника, ничего не было, — грустно настаивал очень культурно одетый молодой алтаец.
Все проснулись и дружно взялись за поиски.
— Жаль! Портфель мне был очень дорог, — печально произнёс наш спутник, когда все усилия не увенчались успехом.
А потом мы набрали в походный котелок горячей воды, засыпали заварки, выложив на столик купленные в Бийске хлеб, варёную колбасу, сыр, печенье, и приготовились завтракать.
— Давайте с нами! — пригласил я к столу нашего нового знакомого, который уже смирился с невосполнимой утратой.
— Нет, спасибо, я пока не хочу, — отказался тот и тут же вежливо попросил: — Можно на гитаре поиграть?
— Конечно!
Взяв в руки гитару, парень спел песню, которую я слушал, разинув рот. Ведь песня эта была про возвращение с Центрального Алтая. В ней упоминались места, по которым я ходил два года назад.
На Алтае дожди взахлёб, (Hm, F#)
На Алтае не тает лёд, (Hm, F#)
По Алтаю гуляет поспешная осень.(Em, A, D)
Подожжён на осинах лист, (Hm, F#)
Мы сегодня спускаемся вниз. (Hm, F#)
Вдоль Аккема косая линеечка сосен.(Em, F#, Hm)
Помнишь холод гитарных струн,
Помнишь, как нам хотелось к костру,
Как хотелось в долину спуститься скорее.
Только белая кромка льда,
Змейкою голубая вода,
И палатки стоят, затерявшись в морене.
Позади — перевалов соль,
Впереди — расставанья боль,
Глубина леденящая Чёрной Берели.
И замшелых камней дворцы,
И плакучие лиственницы
Дождь нанёс на размытые им акварели.
И снова первый куплет, но на полтона выше
— Кто автор? — воскликнул я, когда исполнитель положил гитару.
— Ну, можете считать, что это практически народная песня, — ответил молодой алтаец, смущённо отводя глаза.
Мы ехали домой. Радость пережитого неожиданно приобрела лёгкий оттенок грусти расставания… Мы ещё вернёмся к тебе, Алтай!
: Ого! Меня косплеят! Таки ходят и лелеют! Тады может лучше сразу водки?
: Все здесь были
Все сообщения мини-чата
Регистрация
Забыли свой пароль?
(0)
