Елена Вахненко — Создание Вселенной

1.

Он неторопливо, даже чуть вальяжно, шел по узким городским улочкам, поглядывая на прохожих сверху-вниз: во-первых, потому что был очень высок, а во-вторых, просто из чувства вполне заслуженного превосходства над окружающими.

Здания были приземистые, выкрашенные в не слишком приглядные грязновато-желтые, болотные и буро-красные оттенки. Пахло душной пылью, а солнце, находясь в своем зените, палило со всей мыслимой старательностью. И даже легкая светлая туника, в которую он по обыкновению облачился, казалась лишней.

Он остановился, вытирая пот со лба. Хорошо обладать столь могучим телосложением, как у него, однако до чего же трудно переносить подобную духоту!

Почувствовав на себе чей-то заинтересованный взгляд, он быстро обернулся, успев заметить скользнувшую за угол тень, и позволил себе мимолетную снисходительную улыбку. Быть героем, одно имя которого вызывает благоговейный трепет, весьма приятно.

Да и что скрывать, ему есть, чем гордиться, ведь он — Геркулес…

2.

Он остановился, окончательно выбившись из сил. Голова кружилась от голода, ноги гудели от непрерывной многочасовой ходьбы, а во рту пересохло от жажды.

Он уселся под низкорослым деревом и достал из-за пазухи скромный сверток с остатками еды, которой его угощали в последней деревушке. Хорошие люди… Суетливые, правда, но, в общем-то, неплохие. О Круговороте Жизни они не задумываются, вопросы Вечности их нисколько не волнуют, а аскетизмом и моральными табу они себя не истязают… Живут себе, как получается… Но не всем же быть странствующими монахами! Таких, как он — единицы. Пожалуй, именно эта мысль поддерживала его и укрепляла дух в особенно голодные и опасные для духовного самосовершенствования моменты. Он — особенный, он — избранный…

Он был стар или просто казался таковым из-за постоянного недоедания, недосыпа и усталости. Высокий, худой, даже истощенный, со скуластым смуглый лицом, испещренным глубокими морщинами, в потрепанном временем латаном балахоне до пят, он выглядел лет на 70.… Взгляд его утратил былую живость и страсть, огонь в глубине карих глаз потух, и они, лишившись янтарного блеска, сделались тусклыми, как будто смазанными…

Буддийский монах равнодушно жевал кусок черствого хлеба и, уныло глядя в белесое небо, рассеянно размышлял о том, что за прошедшие годы так и не понял главного.

Он не понял, как перейти грань человека и стать равным Великому Будде, как достичь пресловутой Нирваны... как пройти от начала до конца Путь Бодхиса́ттвы? Ведь даже максимально возможное ограничение собственных не то что желаний — естественных потребностей! — не дало особенного результата… И Нирвана по-прежнему остается просто красивым словом...

3.

-Я представляю себе это иначе, — голос у Леонардо был высокий и тягучий, словно бы некрасивый, однако звучание его завораживало.

-Как именно? — недовольный, что его перебили, осведомился коренастый мужчина лет сорока с седыми нечесаными волосами и немного обезьяним лицом. Голос у него был низкий и очень хриплый, будто прокуренный.

Леонардо принадлежал к совсем другой породе людей, хотя и был ровесником своего мужиковатого собеседника. Высокий, статный, с узким бледным лицом с аристократически тонкими чертами и красивой волной аккуратно уложенных волос, он был одет с безукоризненным вкусом и двигался с изяществом танцора. От него исходила волна уверенности в собственной избранности и несомненном обаянии — об этом свидетельствовало все, начиная от легкой походки и заканчивая снисходительным взглядом.

Леонардо помолчал, тщательно продумывая свой ответ:

-Ты, Бернард, более скульптор, чем художник, понимаешь? А скульптура — занятие грязное; после дня, проведенного в мастерской, скульптор становится похожим на обитателя какой-то берлоги или пещеры. Я же и после многочасовой непрерывной работы остаюсь таким, как сейчас. И единственное, что напоминает о моем занятии, — это чуть уловимый запах краски…

По лицу скульптора пошли красные пятна, он поджал губы и упрямо сказал:

-Качество выполняемой работы не имеет никакого отношения к аккуратности.

-Имеет самое непосредственное! — снисходительно возразил тот, грациозно тряхнув головой. Длинная каштановая прядь упала ему на высокий лоб. — Подумай сам, Бернард! Одному из нас предстоит заняться росписью Великого Храма, святейший папа сделал роскошный заказ! Однако как ты сумеешь проникнуть в тайную суть библейских приданий (ведь именно эти сюжеты предстоит воплотить в жизнь!), если не умеешь содержать в чистоте даже собственное тело, не говоря о более высоких материях! Всё начинается с физического плана!

-А при чем тут содержание в чистоте чего бы то ни было?! — окончательно разозлился Бернард.

Леонардо самодовольно улыбнулся.

-А ты полагаешь, художник с грязными мыслями сумеет изобразить самого Христа?

-Кто это художник с грязными мыслями?! — взвился Бернард. — Можно подумать, ты агнец божий!

-Нет, но согласись, что...

Они шли по солнечным улицам прекрасной Флоренции, громогласно споря и страстно доказывая каждый свою правоту.

И не было им никакого дела ни до Свободы, ни до Вечности.

Да и до Библии, по сути, тоже…

…Я пробуждаюсь нечасто — иногда удается проникнуть в сновидение, но очень, очень редко…

Как трудно управлять всеми этими куклами! Иногда возникает вопрос, кто НА САМОМ ДЕЛЕ управляет… Может статься, именно они — мною…

Они заставляют меня верить в свой нелепый мирок, верить в важность смешных проблем и реальность происходящего.

И лишь иногда я снова становлюсь собой, лишь иногда я ВСПОМИНАЮ.

Это происходит так.

Сначала — беспроглядная темнота, постепенно подергивающаяся рассветной серостью. Пространство охватывают разноцветные всполохи и, наконец, оживает Память — тоже не сразу, этапами.

Вот я — Комета, и вся Вселенная принадлежит мне, и в то же время никто и ничто не связывает меня, ведь я — свободен.

Вот я — обитатель мира Ангелов. Серебро, чистота, легкость... и безоговорочная покорность всему, что Прекрасно.

Следующее звено — Олимп. Страсти искусственных богов... Занятно и в чем-то поучительно.

И, наконец, череда беспрерывных Игр в Человека. Поначалу это казалось увлекательным — я пробовал себя в самых разных ролях, избирал одновременно противоположные ипостаси. Кем я только ни был! И античным воином, и буддийским монахом, и самовлюбленным талантливым художником… Бедным и богатым, благородным и жестоким, вел скучную жизнь горожанина и насыщенную приключениями средневекового рыцаря…

Но я попал в ловушку, хотя и не сразу понял это.

Мгновение осознанности — и снова неведомая сила затягивает меня в омут безумия…