Евгения Грей — История одной любви

Сколько мы с Машей знакомы, она всегда имела тягу к опозданиям. Хотя, наверное, правильнее было бы сказать — страх. Маша всегда боялась опоздать, подбадривала и заставляла себя собираться быстрее, ругая собственную природу и бисером рассыпая обещания исправиться перед эмалированной копилкой. Мне доводилось ждать Машу по десять минут, по часу и больше; как-то раз она и вовсе не появилась.

Если бы время действительно было текучим, то я открыла бы фабрику по производству гидрологиумов — сосудов, в которых заключались бы самые прекрасные моменты существования; полка таких вместилищ — этакий метафизический фотоальбом. Изготавливались бы они исключительно по заказу, лучшие стеклодувы и ювелиры делали бы форму, физическую составляющую, а великие алхимики — да-да, они бы появились вновь — облачали воспоминания в тонкие струйки переливающейся жидкости. Вечные ожидания сперва невероятно меня раздражали, поворачивались и скрипели ржавые колесики злости, ей-богу, в те моменты я начинала верить статьям пожелтевших от времени газет, в которых излагались истории о появлении в N-ске оборотня, нападающего на припозднившихся прохожих. Раскаленное воображение рисовало наиподробнейшую картину: вот у меня удлиняются и заостряются клыки, ногти становятся почти коричневыми, сужающимися к загнутым кончикам; глаза наливаются кровью, и шерсть постепенно покрывается все тело… Я выискиваю опаздывающих на встречу людей, крадусь за ними — после газетные полосы буду подмигивать заголовками о жестоких убийствах и… Но тут обычно появлялась Маша, и ее обезоруживающе виноватая улыбка выбрасывала мои фантазии в пыльное и захламленное ничто.

Со временем опоздания превратились в неотъемлемую часть наших рандеву, я стала брать с собой книги потолще, не забывала ставить на зарядку мр3-плейер и даже научилась наслаждаться выпадающими из графика минутами, наблюдая за посетителями Московского Метрополитена, который неизменно приветствует всех и вся, забывая о расовых и классовых различиях, фейс-контроле и вселенской усталости большого города. В метро мне встречались самые разные персонажи. Как-то я чуть не выронила мобильный, вздрогнув от приближения Гренуя — сгорбленный, грязно-смуглый, с диким, лютым взглядом, он вышел из вагона и остановился в нескольких шагах от меня; а совсем недавно на глаза мне попался Карлик Нос, опустив грустные глаза, он рассматривал платформу и собственные ботинки, изредка поглядывая на Учительницу, с надменным видом застывшую рядом, — ей очень хотелось быть Снежной Королевой. Иногда попадались стайки Маленьких Принцесс и Бабочек — они звонко смеялись, оправляя свои детские платьица, и болтали о чем-то очень важном, но не доступном выросшему человеку, на бусинках их заколок и браслетов — мазки желтоватого света, оттенком напоминающего воду с медом. Но вот появлялась Маша. С иронией в голосе я звала ее иногда Машей-растеряшей времени. Такой высокой и тонкой, ей, казалось, просто некуда его положить — оно вечно выпадало из кармана джинсов, не помещалось в маленькую сумочку, даже за складками шарфа оно не могло спрятаться.

Однажды я поняла причину Машиных опозданий: у нее совершенно особые отношения со временем, роман или интрижка — как пожелаете. Будучи человеком рассеянным, она умудрилась потерять его. Быть может, случилось это еще до приезда в Москву. Но время нашло ее — долгожданная встреча, счастливое обретение после долгой и тяжелой разлуки — и стало всячески опекать. Преисполненное нежностью и заботой, оно оберегало сон Маши, уговаривая будильник не звенеть; знало, что Маша не готова к опросу, — и останавливало лифт: пусть лучше пропустит урок; время теряло или прятало ключи, если Маша собиралась уходить, а на лестничной клетке поджидала вредная соседка, желающая поскандалить из-за жвачки на перилах. Время ревновало и путало Машу в датах, не давая ей пойти на свидание; устраивало пробки и задерживало автобус, когда она все же осмеливалась это сделать. Маша никогда не носила наручных часов, а капризному времени необходимо было внимание, поэтому оно вселяло в девушку панику и заставляло почаще глядеть на светящиеся цифры в метро или экран мобильного. Время тешило самолюбие, а в душе Маши усиливался страх перед ним. Ей хотелось отыскать мир, в котором время бы застыло; она сбегала от него в галереи и музеи, часами бродила среди скульптур или зачарованно смотрела на какое-нибудь полотно. Как-то она даже вылепила небольшую пластилиновую композицию — трехмерную модель «Постоянства времени». Маша перестала покупать календари перед Новым Годом, хотя когда-то это было традицией, выбросила и раздала все часы, которые были в ее квартире, исчезли постепенно и ее опоздания. Для нее стали существовать лишь понятия «сегодня», «завтра», «вчера», «несколько дней назад»… «Некоторое время спустя» полки Машиного шкафа заполнили буддистские фигурки, на кресле появилось покрывало, расшитое красными и желтыми нитками, пушистый бежевый халат сменился атласным черным, с грациозным драконом на спине и бисерным узором на поясе, а сама она принялась читать мифы Китая и Индии и лепить фигурки из глины, которые впоследствии раскрашивала. Особо удавшиеся доставались нам, друзьям.

Настал День Машиного Рождения, собрались новые и старые знакомые, близкие и не очень друзья. Маша повела нас гулять по местам, где, как она сама говорила, нет времени: Арбат, бульвары цвета крем-брюле, небольшие дворики и парки, чьи скамейки сбрасывают с себя краску, точно чешую, и где так приятно выпить немного вина — вычурно, из прихваченных бокалов синего стекла. Переливающаяся жидкость попадает из одного сосуда в другой…

Маша вернулась домой, опьяненная Москвой, живущей во всех столетиях одновременно, вино позволяло ненадолго расправить крылья, меч с крестом сложить в темном углу… Невесомая улыбка на губах — Маша открывает подарки: милые безделушки, украшения, шаль, свечи. Еще одну коробочку девушка замечает на туалетном столике. Зеркало показывает, как Маша, поправляя пояс на халате, аккуратно берет ее в руки, развязывает красную ленту, достает цепочку, что-то поблескивает на ней — медальон? Медальон тикает, тихо-тихо, тик-тик… Маша недоуменно смотрит на свое отражение, ее руки опускаются. Тихо-тихо, тик-тик… Нечаянно она задела пояс — вот с него сыпется бисер, на ковер, на туалетный столик, где свернулась красная лента…

Нет, первая любовь не забывается, тик-тик…