Сергей Главацки — АПОКАЛИПСИС УЛЫБКИ ДЖОКОНДЫ, акт 3

АКТ 3

Новейший завет. Евангелие Поэта Третьего

В начале акта электронные часы над сценой показывают то 24:00. В течение акта время увеличивается так, что к концу акта часы показывают 25:00.

На первом этаже — стол, вокруг которого сидят изрядно потрепанные поэты. Официант устанавливает распятие и начинает заметать пол, усеянный флаерами, перьями, лоскутками, осколками бутылки. Улыбка Джоконды сходит с лестницы и молча подходит к кресту, садится возле него. Её взгляд пуст, глаза заплаканы. Пианист подходит к ней и садится рядом.

Улыбка Джоконды (не глядя на Пианиста): Что у вас здесь произошло?

Пианист: Ничего особенного, дорогая, ничего особенного. Вы не представляете, как я рад снова вас видеть. А вы одна… Где же ваш друг? Ну, не важно, не важно. Вы знаете, я тоже сегодня был жестоко обманут и предан, и сердце мое… (обнимает Улыбку Джоконды). Так вот, почему бы нам вместе не преодолеть…

Улыбка Джоконды (сбрасывает со своего плеча руку Пианиста): Да идите вы… к Еве. Между прочим, она довольно весело проводит время без вас.

Пианист (обиженно): Не хотите — не надо! Добро хотел сделать, утешить хотел…

Улыбка Джоконды: Вы хоть не врите, а то всем сейчас смешно сделается.

Поэт 1: Нам не до смеха.

Улыбка Джоконды (язвительно): Я вижу. Не поделили томик Шекспира?

Поэт 2: Берите выше.

Пианист: Это была практически битва гигантов!

Улыбка Джоконды: Гиганты — это, конечно же, вы…

Поэт 3 (безуспешно пытаясь приладить на место треснувший у плеча рукав): Ангелы, ангелы… Зверьё какое-то. Как с цепи сорвались.

Поэт 1: А что ты хочешь? Всё-таки, воинство Божье.

Вбегает Учёный. Он неряшлив и взлохмачен, на нём — длинный белый шарф.

Учёный: Вы слышали, слышали? Молнии, громы… Говорят, что рушатся небоскрёбы, говорят, что реки выходят из берегов и смывают поля, города и равнины… Бегите, бегите...

Поэт 1: Это по радио передавали?

Учёный: Радио молчит. Телеграфы закрыты. Это конец.

Учёный в панике хватается за голову и методично мечется по сцене с севера на юг и обратно.

Улыбка Джоконды: Ну как вам не стыдно! Вы же Учёный, а верите слухам.

Входит Официант.

Официант: Ратуша горит. Из окна видно. (Протягивает Учёному рюмку водки на подносе). Может быть, огонь перекинется на музей. Они стоят совсем рядом…

Учёный залпом выпивает водку.

Учёный (торжествующе): А я что вам говорю! Это конец!

Официант (переводит взгляд на Учёного и спрашивает у Улыбки Джоконды): Кто это такой? Откуда взялся?

Пианист: Да это же наш научный сотрудник! Не узнаёшь?

Официант (обнимает Учёного одной рукой): Успокойтесь, здесь вы в безопасности.

Учёный: Нет, нет, нет…

Официант: Поверьте мне, это так. Потому что он скоро вернется и спасёт нас.

Улыбка Джоконды: Да ни черта подобного! Не спасёт он вас!

Официант: Как Вы можете говорить такое?! Почему Вы уверены, что он не спасёт нас?

Улыбка Джоконды (отвлечённо и рассеяно): Потому что он ничего не вспомнит... Для того чтобы он вспомнил, кто Он такой, нужно, чтобы все Лжеспасители были казнены... Для начала кто-то должен спасти Спасителя.

Пианист (насмешливо): И кто же сможет это сделать?

Улыбка Джоконды: Тот, кого Он примет за Бога.

Пианист (откровенно издевается): Кастинг?

Официант (Улыбке Джоконды): А если... если вернётся… и — вспомнит?..

Улыбка Джоконды: Он не вернется.

Официант: Почему?

Улыбка Джоконды: Потому что он путешествует в прошлом. А разве из прошлого можно вернуться?

Официант: Вы зря мне не верите.

Улыбка Джоконды: Я никому уже не верю. Но я говорю вам, он в прошлом.

С площадки второго этажа свешивается Безумный Старик и через несколько мгновений, не удержав равновесие, падает вниз.

Безумный Старик (встаёт и произносит абсолютно спокойным голосом): Прошлого больше нет!

Поэт 1: А будущего?

Безумный Старик (срывает с себя часы, которыми расшит его хитон, топчет их и кричит):

Верный слуга предаст хозяина

Враг из врага превратится в друга

Авель воскреснет и убьёт Каина

Прямоугольник станет вместилищем круга

И я задохнусь от избытка воздуха.

Эта рана — слишком глубокая рана.

И изъяны

В зеркале

Слишком явственны,

Чтоб себя убеждать

В том, что это — не время.

Время — Хаос.

Поэт 2: Но будущее? Как же будущее?

Безумный Старик взрывает хлопушку, затем подбегает к Поэту 1, срывает с него галстук, немного придушив его при этом, подбегает к Пианисту и бьёт его кулаком в глаз, отбирает у Официанта полотенце.

Безумный Старик (кричит): Времени нет!

Поэт 2: Позвольте, но...

Поэт 3: ... кто же Вы?

Безумный старик (исступлённо): Вот оно, ваше будущее, вот оно. Его тоже нет!

Улыбка Джоконды: О боже! Он сошел с ума.

Пианист: Ты полагаешь?

Поэт 1: Несомненно. Он сошёл с ума.

Поэт 2: Окончательно.

Поэт 3: И бесповоротно.

Безумный Старик (убегая, размахивает над головой полотенцем и хохочет): Трафик! Тра-афик!

Поэт 1: Постойте, как же так! А предсказание цыганки?

Улыбка Джоконды (насмешливо): Начинайте пророчествовать сейчас, пока небо не обрушило ещё свои своды. Если это действительно конец света, то предсказаний ваших никто не успеет проверить, а мы сделаем вид, что вы действительно пророк, раз вам так будет легче…

Учёный (Официанту): Скажите, у вас есть Библия? Или молитвослов, на худой конец?

Пианист: Ничего себе!

Официант: Нет, у меня нету…

Улыбка Джоконды: Вам-то она зачем?

Учёный: Может быть, я еще успею… Ведь было же написано: «Кто пойдёт за мной, тому в раю…» (Поэтам) Может быть, у вас есть?

Поэты смеются.

Учёный (убегая за кулисы): Библия, у кого есть Библия? Золотом плачу! Ничего не пожалею! Библия!

Голос За Кадром (произносит цитату из Книги Бытия о Содоме и Гоморре): ... Кто у тебя есть ещё здесь? Зять ли, сыновья ли твои, дочери ли твои, и кто бы ни был у тебя в городе, всех выведи из сего места, ибо мы истребим сие место, потому что велик вопль на жителей его к Господу, и Господь послал нас истребить его...

Пианист (прикрывая рукой подбитый глаз): Да прекратится эта массовая истерика, наконец! (Официанту) Кто это у вас там с потолка вещает?

Официант (загадочно): Это голос вечности.

Поэт 1: Хорошо ещё, что не трубный глас!

Улыбка Джоконды подходит к Пианисту и протягивает ему чёрную повязку.

Улыбка Джоконды: Возьмите, теперь это вам действительно необходимо.

Пианист (злобно): Спасибо! (Надевает повязку)

Поэт 3: А если вдруг это действительно так?

Улыбка Джоконды (равнодушно пожимает плечами): Что, конец света?

Поэт 2: Не верю. Быть этого не может.

Поэт 3: Но всё-таки?

Поэты задумываются.

Пианист: А я выпью! Официант, водки!

Официант приносит водку, ставит её на стол и срывает с себя фартук.

Официант: Надоело! И прислуживать я вам больше не буду. Делайте теперь всё сами!

Пианист: И чем же вы планируете заняться? Вы думаете, что ваш Мессия прибежит вас спасать, если, конечно, что-то вообще будет.

Официант сидится около креста и облокачивается об него.

Официант: Это не ваше дело.

Звездочёты умеют считать только звёзды.

Солнцепёки умеют дышать только ветром.

Во Вселенной лишь Богу всё ясно и просто.

Он узнает себя, истоптав свои недра.

Изучив свою душу, в ней встретит и нас Он,

И увидит в чеширской ухмылке Джоконды

Твоих птиц фосфорических, зеленоглазых,

Застеклённых в магический круг горизонта,

И придёт, несомненно, придёт нам на помощь...

Может, поздно, а может, и вовремя. Трижды

Призови Его только — и, старый знакомый,

Он расскажет тебе, отчего же грустишь ты.

Измозолив грозы пешеходную зебру,

Он придёт нам на помощь, придёт, несомненно,

И расскажет о том, что январское небо

На руках оголённых своих — режет вены

Иногда по ночам, потому что земляне –

Полукровки (у них ведь тела есть и души),

И о том, что в густом напряжённом тумане

Колокольная дрёма всех плачущих душит...

Обнажён проводник между небом и твердью.

Быть Спасителем вредно теперь для здоровья.

То, что здесь, на Земле, называется смертью,

Наверху, в Наднебесьи, считают Любовью.

Поэт 1 (задумчиво): Я слышал, что один апостол продавал нимбы. Вначале продал свой, а потом уже и чужие. Дёшево продавал. По шестьдесят копеек, два на рубль.

Голос За Кадром: Нимбы. Дёшево. Один — шестьдесят копеек, два на рубль.

Поэт 3: Это что! Говорят, потом он эти деньги пустил на воссоздание Вавилонской башни.

Пианист: Да, и на каждый Новый Год он наряжает её елочными игрушками...

Поэт 2: За такие слова вас отлучат от церкви.

Поэт 1 и Поэт 3 (хором): Да нас пока туда никто не принимал!

Поэт 3:

В передышке меж молитвами к Творцу –

Тонут города в вулканах и безумствах,

Храмы крошатся, злорадствует чума...

В передышках меж молитвами — кощунства! –

Нам молиться беспрестанно — не к лицу.

В этом мире нам к лицу — сойти с ума!

Поэт 2: Хорей...

Пианист: Словоблудие.

Поэт 3: А Вы вообще помолчите. Вы — пианист. Поэзия — не в Вашей компетенции.

Поэт 1 (делает гордое и вдохновенное лицо): А я, между прочим — царь поэтов!

Пианист: А я — Вавилонская башня! (Изображает башню)

Поэт 2: Товарищи! Товарищи! По-моему, вы зазнались!

Поэт 1 (возмущённо): Эй! Что за отношение к царю?!. Возмутительно!

Пианист: Не приставайте к богу!

Поэт 3: Я лучше пойду.

Улыбка Джоконды: А как же я?

Пианист: А что ты?

Улыбка Джоконды: Мне вчера снилось, что я всю жизнь просидела у подножья Вавилонской башни и ждала поезда. Ждала, потому что к Вавилонской башне и мимо неё проходили сотни железнодорожных путей. Но все поезда разъехались и не собирались возвращаться...

Пианист: Библия — это сонник.

Улыбка Джоконды: Да, должно быть, на этот раз Вы правы. Только написан этот сонник азбукой Морзе.

Поэт 1: Азбукой Морзе стучат сердца шаманов...

Тем временем Последний Мессия удручённо спускается по лестнице на первый этаж, не замечая никого, подходит к фортепиано и стоит около него. Он держит в руках зажжённую керосиновую лампу.

Поэт 1 (жеманно): В этом мире нам к лицу — сойти с ума!..

Пианист (ехидно): В этом мире мы можем разве что грешить вместе, рассчитывая на то, что гореть в аду мы будем тоже вместе... Вот так' что!

Поэт 2: Дело такого рода, что...

Поэт 3: Я, право, пойду.

Из-за кулис выходят два Ангела в чёрных цилиндрах. Они натягивают между сценой и зрительным залом полупрозрачную белую ткань и уходят. По центру сцены на этой материи изображена большая человеческая улыбка. Пианист замечает Последнего Мессию.

Пианист: Ну заберите же с собой человека без ребра!

Улыбка Джоконды оглядывается в сторону фортепиано и бросается к Последнему Мессии. Свет на обоих этажах одновременно гаснет, остаётся только пламя керосиновой лампы. Последний Мессия ставит керосиновую лампу на фортепиано и подходит к натянутой материи, прислоняется к ней и начинает говорить, тихо, якобы самому себе. Постепенно его голос становится всё более уверенным. Улыбка Джоконды берёт лампу в руку.

Последний Мессия:

Я больше был растерян, чем распят

Неверием или, возможно, верой

Одетый в гвозди с головы до пят,

Нанизанный на штык легионера.

Я больше был, чем не был. Наконец

Табличка «Царь», к тому же «Иудеи»

Больней давила в темя, чем венец,

И с двух сторон несчастные злодеи

Мне говорили: «Ты не виноват!»

Я виноват! Мечты об общем рае

Не отменяют персональный ад,

Наоборот: подталкивают к краю.

… И я не понимал, зачем звезда

Тогда светила маме над яслями,

Я превращался в щепку от креста

И горизонт свивался вензелями

На черном небе. Никаких следов

Присутствия хотя бы тени Бога,

А только прах людей и городов,

Что все двенадцать отряхнут с порога…

И крест скорее был упрек, чем крик:

«Меня оставил ты, Отец небесный!»

И меньше всех я верил в этот миг,

Что всё-таки когда-нибудь воскресну.

Пианист: Невероятно! Он — отождествился!

Последний Мессия застывает на месте, приложившись губами к улыбке, изображённой на ткани. Через мгновение он резко подбегает к столу, хватает нож и, подбежав к ткани, одним движением разрезает её вертикально сверху вниз. Поскольку материя разрезана по центру сцены, получается, что улыбка рассечена надвое. После этого Он отбрасывает нож в сторону и срывает всю ткань. Через несколько секунд Улыбка Джоконды задувает огонь.

Последний Мессия:

Вокруг как тьма — неизлечимый страх.

Я завершаю век своих движенье,

И восстаёт как памятник в глазах

Великая бессмысленность прозренья.

Я — пыль и Я — Спаситель. Но, Отец Небесный,

Моё рожденье бесполезно!

Я вместе с человечеством — исчезну,

Я — вместе с человечеством паду — в незыблемую бездну.

Улыбка Джоконды: Я буду с тобой. Даже на дне самой глубокой пропасти…

Первый этаж освещается розово-оранжевым светом.

Последний Мессия: Я вернулся.

Официант: Ратуша горит…

Последний Мессия: Я знаю.

Поэт 1: Говорят, что реки выходят из берегов...

Поэт 2: Что рушатся дома…

Поэт 3: Что земля идет трещинами…

Последний Мессия: Я знаю.

Пианист (насмешливо): Откуда?

Последний Мессия: Я видел…

Пианист (перебивает): Ходили на прогулку?

Последний Мессия: Я видел, что будет…

Улыбка Джоконды: Но ведь будущего не будет…

Последний Мессия: Если ты в меня веришь, то для нас… новый мир, замечательный мир, мы создадим его вместе.

Официант: Но что же будет? Что вы видели?

Последний Мессия: Ты уверен, что хочешь видеть ЭТО?

Официант (несмело): Наверное... то есть, наверняка.

Последний Мессия: Смотри. Все — смотрите!

На сцену проецируется изображение ядерного взрыва, прокрученное в обратном направлении.

Голос за кадром:

Рождество. Спешат спастись. Волхвы младенца

Тут же, сразу — распинают на кресте.

За углом грохочет призрачно Освенцим,

А Иуда звонко ходит по воде.

И болит, как прежде, голова Пилата,

И Господь уходит в спячку, на ночлег,

И за миг — всё это, этот весь театр —

С головою погребает красный снег...

Поэт 1(задумчиво): Неубедительно.

Поэт 2: Неэффектно.

Поэт 3: Ожидаемо.

Улыбка Джоконды (Поэтам): А вы думали, что «десять рогов возненавидят блудницу, сидящую на звере багряном с семью головами и десятью рогами, облачённую в порфиру и багряницу и держащую золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её, и разорят её, и обнажат, и плоть её съедят, и сожгут её в огне...»? (Последнему Мессии) Когда это случится?

Последний Мессия: Ровно в 25.00.

Улыбка Джоконды: Еще есть немного времени, чтобы попрощаться…

Последний Мессия: Попрощаться с этим миром. Мы уходим отсюда.

Поэты (в унисон): А мы? Как же мы?

Последний Мессия: Я, право, не знаю…

Официант: Не берите их.

Последний Мессия: Чтобы уйти со мной, необходимо в меня поверить.

Поэты (в унисон): Мы верим, верим!

Поэты молчат. Последний Мессия молчаливо наблюдает. На сцену врывается Учёный, падает на колени перед Последним Мессией и бьёт ему поклоны.

Улыбка Джоконды: Уважаемый, что с вами?..

Пианист: … на этот раз?

Учёный: Каюсь, каюсь, каюсь во всем! Отрекаюсь от жизни всей своей грешной, ибо грешен, грешен! Все признаю! Клянусь, что не принимал это сердцем, не верил в это! Ну скажите, разве может Земля вращаться вокруг Солнца? Разве она может быть круглой?! Охмуряли меня, с детства, продуманно и планомерно, но сегодня я понял, что Бог един в трех лицах, и ежи еси на небеси… Простите меня и возьмите с собой. Я хороший, я носки вязать умею и кашу варить.

Пианист: Это тебя в НИИ научили?

Ученый отмахивается от Пианиста.

Последний Мессия: Чтобы уйти со мной, необходимо в меня поверить! Поверить!

Поэты: Да верим мы!

Появляется Иуда с саквояжем в руках. Он подходит к Поэтам, что-то шепчет им. Пианист подходит к ним.

Пианист: Ловко! Прямо сейчас?

Иуда: В течение минуты.

Пианист: Все, что пожелаю?

Иуда: Именно.

Поэт 1: А что вы берете взамен?

Иуда: Камни.

Поэт 2: Драгоценные?

Иуда: Простые. Хоть с пола подымите и…

Пианист: Вы что, псих?

Иуда: Отнюдь.

Улыбка Джоконды: А яблоко? Куда вы дели яблоко?

Иуда: Съел!

Улыбка Джоконды: Но…

Иуда: Вы сами его мне всучили. Заметьте, что я не хотел его брать. Я избавиться от него хотел. У меня была другая миссия. А вы вмешались, вы все изменили, и теперь…

Поэт 3: ... время собирать камни...

Поэт 1: Вы знаете, я хочу стать великим поэтом. Гениальнее Пушкина. Гениальней Гомера. Это возможно?

Иуда: Давайте сюда камень.

Пианист: Я, я, я первый! Первое желание — моё! Камень, дайте кто-нибудь камень! Эй, Официант! Сгоняйте на улицу, у вас перед входом замечательный булыжник валяется.

Официант: Если я его и принесу, то только для того, чтобы запустить им вам в голову!

Пианист: Хам! (Убегает)

Поэт 2: А мне бы хотелось омлета. С беконом и сыром, и с зеленью сверху. И бутылочку кьянти…

Официант: Как?! В такую минуту вы можете думать о еде?!

Поэт 2: Что вы знаете о еде! И потом, я же не виноват, что в вашем заведении даже перед концом света не могут покормить нормально! (Поэту 3) А ты что пожелаешь?

Поэт 3: Чтобы не было конца света.

Поэт 1: А я об этом как-то не подумал…

Появляется Пианист с полной пригоршней камней и раздает их Поэтам. Поэт 1 отдаёт камень Иуде и заметно преображается. Его лицо становится одухотворённым. Он срывает с себя манжет и лихорадочно что-то пишет на нём. Поэт 2 отдаёт свой камень Иуде, и на столе появляется омлет и вино. Пианист отдаёт свой камень, и возле него появляется Ева. Она обнимает Пианиста, садится ему на колени, целует его. Поэт 3 отдает свой камень последним.

Поэт 3: И теперь все будет в порядке?

Иуда (присаживается за стол): Будьте спокойны.

Пианист: И все оказалось так просто! Слава дуракам…

Улыбка Джоконды: Вы не знаете, чем вы за это заплатили. Вы думаете, это были просто камни?

Пианист: Какая разница! Ведь апокалипсис не состоится!

Последний Мессия: Не уверен.

Пианист обводит рукой Поэтов. Поэт 1 что-то лихорадочно правит на манжете. Поэт 2 увлеченно уплетает омлет.

Пианист: Вот вам наглядные доказательства.

Улыбка Джоконды: Вам надо было быть судебным следователем. Всё-то вам доказательства.

Официант (Пианисту): Омлет наблюдаю, Еву тоже, но пока ваш соратник ещё не сочинил ничего гениальнее Пушкина.

Поэт 1: Погодите, погодите! Вот, сейчас, родилось!

Поэт 1 становится в позу театрального чтеца.

Официант (насмешливо): Цилиндра только не хватает!

Поэты (в унисон): Не перебивайте!

Поэт 1 (откашлявшись):

Не пей из реки. Умирая от жажды, не пей из реки.

Тяжелые сны одолели, тяжелые сны.

Пусть воды прозрачны, — но омуты здесь глубоки,

И тянет полынью от этой прохладной волны.

Печали она утоляет, и боли уймет

(О чём же ты плачешь, о чём же ты плачешь, скажи).

Осенний струит она, горький струит она мед.

Ты, в ней отражаясь, своей не узнаешь души.

Увидишь чужого лица безмятежный овал,

В глазах незнакомых — покой, и ни слез, ни тоски.

Ты все позабудешь, глотая холодный металл.

Не пей из реки. Умирая от жажды, не пей из реки.

Улыбка Джоконды: Сильно.

Поэты и Пианист усердно рукоплещут.

Пианист (Официанту): Видите?

Официант: Но апокалипсис-то ещё остался.

Поэт 3: Посмотрим.

Учёный подбегает к столу, срывает с него скатерть, завёртывается в неё и подходит к Последнему Мессии.

Учёный: Я буду вашим апостолом. Я буду честно все описывать, я новое евангелие напишу, самое правдивое, основанное исключительно на фактах.

Последний Мессия (отходит от стола и медленно, в задумчивости, ходит по сцене): Уж лучше молчите!

Учёный (угодливо): Слушаюсь и повинуюсь. Принимаю обет молчания.

Учёный, не произнося ни слова, сопровождает Последнего Мессия на пол шага сзади. Улыбка Джоконды замечает, что что-то лежит под столом, заглядывает под него и вскрикивает.

Официант: Что там?

Улыбка Джоконды: Авель…

Пианист: Живой?

Последний Мессия (даже не посмотрев в сторону Авеля): Мёртвый.

Ева: Авель? Авель… (бросается к телу) Каин! Каин!

Пианист: Успокойся, дорогая. Ведь он уже давно умер, ещё до потопа…

Ева (растерянно): Да, давно… Он погиб. На охоте.

Официант: Авеля убил его собственный брат!

Ева: Это неправда!

Поэты: Правда-правда. Об этом даже дети знают.

Ева (Пианисту): Дайте мне камень.

Пианист: Зачем?

Ева выхватывает у Пианиста камень и подходит к Иуде.

Ева: Я хочу знать, что было на самом деле.

Иуда (услужливо): Когда?

Ева: В тот день, когда Авель не вернулся домой.

Иуда: Ваш камень, сударыня. (Проводит рукой по лбу Евы. Говорит в сторону) Какая удача! Труп под столом — и Мировая душа у тебя в чемодане. (Еве) Готово!

Ева открывает глаза. На лице её ужас и гнев.

Ева: А Каин? Жив ли Каин?

Улыбка Джоконды замечает Каина, прячущегося за кулисой, и отдергивает её.

Улыбка Джоконды: Это он?

Ева: Каин?

Каин: Мама… (смущённо отводит глаза) Здравствуй.

Ева подходит к Каину, хочет погладить его по волосам, но тот отступает назад.

Ева (Каину):

Маски чужие режешь,

Не находя концов,

Только твоё зачем же

Из лоскутов лицо?

Небо вот-вот раздавит.

Мнётся в руках трава.

Каин, где брат твой Авель?

Каин: Охотится на льва.

Поэт 1 (с ехидной горечью):

Умопомрачительные слова!

Ева:

Каин, зачем Ему эти колосья?

Выпали зёрна, в глазах твоих горечь.

Мыслей саднящее многоголосье,

Голос полночный, зовущий на помощь.

Каин:

Истина — это всего лишь полозья.

Бог — компиляция нас. Оригами.

Последний Мессия:

Каин вызывает жалость.

Ева:

Каин, зачем Ему эта усталость?

Сердце — зажатый за пазухой камень...

Больше в тебе ничего не осталось.

Вот и пришёл бы с пустыми руками.

Каин:

Истина держит за пазухой камень.

Бог — компиляция всех. Оригами.

Улыбка Джоконды:

Золото калейдоскопа, мозаика бронзы...

Ева:

Жаркими ливнями сердце прольётся,

А по-другому и незачем, Каин...

Знал ведь: поля твои выжжены солнцем.

Лучше пришёл бы с пустыми руками.

Ева подходит к Каину, но тот затравленно начинает отступать к кулисам. Каин хватает нож со стола и заносит его над головой.

Пианист: Хватайте его. Держите!

Ева падает на колени возле тела Авеля. Она трясет его за плечи, целует его волосы.

Ева (бросается к Иуде): Оживите его, оживите!

Иуда: Но вы уже использовали свой камень.

Ева: Вы ведь можете, можете! И без камня! Я умоляю вас!

Иуда: Не хочу.

Ева: Будьте же милосердны!

Иуда: А вы, когда бросали меня, думали о милосердии? Когда все травили меня, доводя до самоубийства, думали? То-то же!

Ева: Ничтожество.

Ева бросается к телу Авеля, рвёт на себе волосы.

Официант:

И Ева плачет о погибших сыновьях,

И Ева стонет, только стон её бессилен.

Чтобы исправить один маленький изъян,

Не хватит мировых запасов глины.

И Ева плачет о погибших сыновьях.

Молитвы сыплются на головы богов,

Но те молчат. Им нечего ответить,

Кроме того, что этот мир таков,

Каким был создан — из теней и света.

Молитвой не растрогаешь богов.

Поэты и Пианист ловят Каина и обезоруживают его.

Иуда (приплясывает вокруг чемодана): Каин, Каин, где брат твой Авель? Полный чемодан! Каин, Каин, где брат твой Авель? Полный чемодан!

Улыбка Джоконды (Иуде): Отчего же вы так радуетесь? Что у вас там, миллион серебряников?

Иуда: Лучше, лучше! Мировая душа!

Улыбка Джоконды (Последнему Мессии): Он серьёзно?

Пианист: А мы сейчас поглядим, что там.

Пианист бросается к чемодану. Иуда накрывает чемодан собой и отбивается руками и ногами.

Последний Мессия: Отпустите его.

Поэты (в унисон): Как же это?!

Последний Мессия: Он думает, что купил весь мир, завладев душами людей… Но что это за души? Ваши? Слишком мелки и предательски они! Душа Евы? Зачем владеть душой Мира, если он погибнет через пару минут? Отпустите его. И Каина отпустите. Пусть идут с миром. А мы создадим новый мир. Без них.

Каин, рыча, убегает. Иуда хватает чемодан.

Иуда: Не будет никакого конца света! Я, я властелин! А вам я покажу, покажу! Вы пожалеете, что заставили меня съесть это яблоко!

Последний Мессия, Улыбка Джоконды, Поэты, Пианист, Ева (в унисон): Мы не заставляли!

Иуда убегает.

Улыбка Джоконды: Мир без каинов, мир без иуд… Это так чудесно! Только Авель — мёртвый…

Ева (гладит Авеля по голове): Маленький мой…

Официант: Что же будет дальше?

Поэт 3: Скоро узнаем. Уже без десяти 25.00.

Последний Мессия: Нужно приготовиться. Встаньте в круг и возьмитесь за руки. Только хорошо подумайте перед этим. Чтобы что-нибудь получилось, необходимо в это поверить. Всеми силами души. Искренне. Иначе у вас не получится ничего, и остальным вы сильно помешаете.

Улыбка Джоконды: Я с тобой.

Официант: Я тоже.

Последний Мессия и Улыбка Джоконды продолжительно смотрят друг на друга и медленно идут в сторону скамейки, расположенной в противоположной стороне от стола и Поэтов.

Последний Мессия (Улыбке Джоконды): Иногда мне кажется, что мы были близнецами в прошлой жизни.

Улыбка Джоконды: Эх ты, спаситель-спаситель!.. Это значит, что мы стали вечными сужеными друг друга, и из жизни в жизнь будем находить друг друга, и жить вместе. Если бы у нас были эти будущие жизни!.. Вот сейчас всё мироздание рухнет, и ни мы будем не нужны времени, ни оно — нам. (Улыбка Джоконды делает паузу в монологе. На первом этаже сцены гаснет свет) …Знаешь, для того, чтобы стать вечными спутниками друг друга, однажды души должны родиться близнецами, а уже в следующей жизни эти две души становятся едины...

На втором этаже снова вспыхивают огоньки. Два ангела по-прежнему сидят на краю площадки вторго этажа, свесив ноги вниз, и читают всё ту же огромную книгу.

Ангел 2:

Мы стали соседями в калейдоскопе

Цепей, полюсов, гравитаций и трюмов,

И тут же забыли, как слепо, угрюмо,

На ощупь мы шли по случайностей копям...

Мы в прошлую жизнь родились — близнецами,

А в этой мы станем душою единой,

Вертутой ночлегов и грёз апельсином

Друг с другом мы будем делиться веками.

Свет на втором этаже гаснет и снова зажигается на первом. Последний Мессия и Улыбка Джоконды сидят на скамейке.

Официант: Я чувствую, как надвигается нечто доселе невиданное, нечто неописуемое, кошмарное просто.

Последний Мессия встаёт и подходит ко всем.

Последний Мессия: У нас все получится. Давайте встанем в круг.

Поэты (в унисон): А мы?

Улыбка Джоконды встаёт и подходит ко всем.

Улыбка Джоконды: Вы уже свой выбор сделали.

Поэт 1: Это вы про фокусника?

Поэт 2: С камнями?

Поэт 3: Да ведь это же была шутка!

Поэт 1: Ловкие фокусы, и ничего более.

Поэт 2: Всего лишь невинное развлечение перед серьезным испытанием.

Улыбка Джоконды: Вы отдали ему самое ценное, что есть в человеке.

Поэт 1: Души? Наши души? (Смеётся) Неужели вы верите в сказки о душах? Да даже если бы и существовала душа как таковая, как же можно её отобрать?

Последний Мессия: Отобрать её нельзя, а продать можно.

Официант: Что вы и продемонстрировали нам на собственном примере.

Поэт 3: Я продал душу за то, чтобы спасти мир от апокалипсиса.

Пианист: Намного героичней, чем сутки провисеть на кресте. Чем он (указывает на Последнего Мессию) пожертвовал? Всего лишь жизнью. (Поэту 3) А ты? Душой!..

Улыбка Джоконды: Это вы к чему говорите?

Пианист: А чтобы ваш спаситель не очень-то задавался.

Официант: Мы их ещё уговаривать должны, чтобы их спасти!

Улыбка Джоконды: Действительно, бросьте их. Пусть думают, что апокалипсис не состоится.

Поэты и Пианист (в унисон): Прости нас. Мы не думали… Мы не знали….

Последний Мессия (Улыбке Джоконды): Ты им веришь?

Улыбка Джоконды: Нет, конечно же!

Последний Мессия (Поэтам): Вставайте в круг, у нас осталось всего три минуты!

Пианист (одичало):

Псевдо-мир и прото-рай.

Куда хочешь? Выбирай!

Поэты подбегают к Последнему Мессии и Улыбке Джоконды, берут их за руки. Пианист бежит с ними, но тут же возвращается к Еве, обнимающей мёртвого Авеля.

Пианист (Еве): Дорогая, пойдемте, пойдемте скорее! Ещё неизвестно, чем всё это кончится, но на всякий случай необходимо перестраховаться.

Ева сопротивляется, рычит, кусает его за руки. По всему видно, что от горя она сошла с ума.

Пианист: И на эту дуру я истратил желание! Баба, она баба и есть! Идиотка!

Пианист становится в круг.

Улыбка Джоконды: Мне немного зябко. Но я знаю, что мы не погибнем.

Официант: Выходит, что спасутся только те, кто в нашем круге.

Последний Мессия: Получается так.

Поэт 1: А Иуда, а Каин?

Официант: Если вас беспокоит их судьба…

Поэт 1: Да нет, интересно просто.

Свет мигает, постепенно гаснет. Раздаётся звон колокола.

Последний Мессия (шепчет): Начинается.

На втором этаже зажигается свет. Дерево по центру. Под деревом стоит большой чёрный чемодан. В стороне от чемодана Иуда, насвистывая что-то весёлое, жонглирует монетами.

Голос за Кадром:

Аккуратно сложенные души

В чемодане Иуды

Ждут своего часа,

Слепы и стерильны,

Как воздух,

Которым никто не дышал...

(В этот момент из-за кулис появляется Каин и крадётся к чемодану. В одной его руке — окровавленный нож, в другой — связка ключей. Каин подбирает ключи к замку чемодана, пытаясь открыть его).

... Он зашил серебряники

С внутренней стороны рёбер,

И пошёл искать веры,

Слушая, как они звенят при ходьбе.

Следы сандалий, а не ног...

И он не может понять,

Почему свечи такие горячие,

Почему в городе праздник

И камни стали ловить паломников,

И молча глазеет по сторонам,

Не может надеть свою душу

Без единого пятнышка –

Она велика ему,

И остаётся лишь завязать

Рукава за спиной,

Притворившись безумцем,

И слова потекут, как реки,

И в их прозрачной воде

Иуда увидит своё лицо

И вспомнит, как мальчиком

Гнал впереди себя солнце,

И душа была алой,

Несуразной и смятой.

(Иуда исчезает со сцены)

И теперь ему ни за что не вспомнить,

Когда он успел её выстирать...

В это мгновение Каину удаётся открыть чемодан, он судорожно роется в нём и наконец нащупывает в нём нечто. Каин достаёт руку из чемодана и держит в ней камень. Свет на втором этаже гаснет.

Последний Мессия (Улыбке Джоконды): Я, когда был там, в прошлом, увидел нечто такое… Я хочу, чтобы перед тем, как мы исчезнем из этого прошлого, ты вспомнила это. Чтобы мы оставили все неудавшиеся жизни здесь.

Занавес.

МИЗАНСЦЕНА 3

Мизансцена отличается тем, что проецируется, как кино, на занавес. На ленте изображена двухкомнатная квартира с кухней. В кухне — стол, окно. В комнате, примыкающей к кухне — окно, кресло и торшер около него. Субботний вечер. Маргарита Николаевна, она же Улыбка Джоконды, стоит у окна. Ромео Капулетти, он же Последний Мессия, сидит в кресле.

Ромео: Странно... Я никогда не спрашивал тебя, сколько же тебе лет.

Маргарита: Нет в этом ничего удивительного! Когда мы познакомились, мы целых полгода не знали имён друг друга.

Ромео: Но я не помню, как мы познакомились. Очень странно...

Маргарита: В этих краях амнезия восходит над горизонтом... Всё — в сиреневом тумане. Я и сама уже начинаю забывать. Думается мне, солнце, ты просто однажды пришёл в эту квартиру и с тех пор каждый будний день после работы приходил ко мне...

Ромео: А по выходным мы ходим на дикий пляж и разряжаем море. Но мне кажется, я всегда жил здесь...

Маргарита: Ты меня совсем запутал! Теперь и мне кажется, что мы всегда жили здесь. Сколько же мне лет?

Ромео: Мы слишком много думаем. Однако уже ночь. Пора и честь знать. Иди ко мне.

Свет на сцене гаснет и над сценой зажигается надпись «Запрещено цензурой». Через несколько мгновений сцену озаряет яркий солнечный свет. Утро. Маргарита и Ромео на кухне, сидят за столом.

Ромео: Сделай мне ещё кофе.

Маргарита: Ты переходишь на кофе?

Ромео: Да. Без сахара. С пломбиром. И себе сделай.

Маргарита: Ладно.

Маргарита подходит к чайнику, стоящему на подоконнике, и делает кофе.

Ромео: А давай мы сегодня не пойдём на пляж?

Маргарита (поворачивается к Ромео и подходит к столу с двумя чашками кофе): Что с тобой?

Ромео: Ничего.

Маргарита и Ромео молча пьют кофе. Ромео смотрит на Маргариту то рассеянно, то украдкой. Через несколько мгновений отходит к окну, щурится на солнце и закрывает глаза. Внезапно на его лице возникает сиюминутная гримаса ужаса. После — он возвращается за стол как ни в чём не бывало и продолжает молча пить кофе.

Маргарита: Что с тобой?

Ромео: Марго...

Маргарита (с опаской): Что? Что же? Скажи!

Ромео: Маргарита, милая! Я хочу, чтобы ты знала, что я всегда старался никогда не сделать тебе больно...

Маргарита: О чём ты? Всё в порядке. (Наигранно) Ты никогда не делал мне больно. Или я не помню...

Ромео: Маргарита! Прости меня!

Маргарита (твёрдо): Сегодня же мы идём к врачу. Он поможет нам разобраться...

Ромео: Маргарита! Разве я никогда не сделал тебе ничего плохого?

Маргарита: О Господи, Ромео! Господи! Ты с ума сошёл?

Ромео встаёт из-за стола, идёт в комнату и садится в кресло.

Ромео (сам себе): Что же мне делать! Господи! Кто она? Я же убил её! Я же убил... её!.. Как сейчас помню: прокуренная кухня, утро, кровь...

Маргарита стоит за дверью и подслушивает. На её лице — ужас.

Ромео: А может... а может, то была не она? Кто-нибудь другой? Сестра её?.. Всё плывёт перед глазами... Нет. Она. Татуировка на руке... Лицо. Такое молодое! Как давно это было? Она... Сколько лет прошло?.. Постойте! А может, это она меня убила? Чья кровь? О Боже! Нет. За что?..

Ромео хватает с вешалки серое пальто, надевает и быстро идёт ко входной двери.

Маргарита (кричит из кухни): Куда ты?

Ромео: За снотворным.

Маргарита: Господи! О ужас! Что же это такое происходит? Какой чёртов сон тебе привиделся? Не пугай меня. Пойдём вместе.

Ромео: Останься!

Ромео выходит и спускается на первый этаж.

Маргарита (одна в комнате): Что он такое говорит? Он меня убил? Свихнулся. От чего? А может... Какая ерунда! Несусветица! Он убил, а я жива?.. Может, меня спасли в реанимации, а он забыл? Нет. (Подходит к окну и смотрит на солнце) Солнце моё! Всё было так замечательно! (Вдруг её лицо искажает гримаса ужаса, она говорит дрожащим голосом) Неужели это правда? Что же делать? Куда же нам теперь?

Свет на втором этаже гаснет.

Маргарита (произносит в темноте):

Ведь мы — печальные гости

Над плоскостью пестрых клеток.

А мир до того настоящий,

Что трудно в него поверить.

Он — мимо, в цилиндре и с тростью,

В плаще холодного ветра:

Реальность плохой образчик

Для его колыбели.

Поэтому город так тих, и

Так мёрзнут коты в водостоках.

С такими теперь сердцами

Куда нам идти на рассвете?

Судьба, как всегда двулика.

А здесь разыграют джокер,

Сверяя свое дыханье

С молчаньем в проезжей карете.

Зажигается свет на первом этаже.

Ромео (идёт по улице): Но она не помнит! Она Бог? Она воскресла? Почему она со мной? Почему мы ничего не помним? Куда нам теперь, с такими сердцами? Если она, и вправду, не помнит, то, может, жить как жили? Ведь ничего не изменилось... Или рассказать? Нет, не бывать этому. А если она сама вспомнит? Что, что делать?!.

Ромео резко останавливается и идёт в обратном направлений, домой. Свет на первом этаже гаснет.

Занавес.