Boris — В грозовой туче

Нам так хотелось искупаться в этом прекрасном озере, но резко испортилась погода! Исчезло солнце, небо моментально заволокло серой пеленой, заморосил унылый дождь. Сразу стало холодно, как это бывает на границе леса в горах.

Путешественники оделись, сменив пляжный вид на штормовой, и только восемнадцатилетняя Соня Шулепова решила всё-таки окунуться. Пока отважная купальщица ходила за бугор переодеваться, я, будучи руководителем группы, ещё раз осмотрел окрестности нашего бивуака.

Сегодня пятый день пути от спортлагеря «Эрлагол». Два часа назад, спустившись с перевала, мы выскочили на эту скудную каменистую площадку, поросшую карликовыми растениями, и кто-то предположил, что нормально пообедать здесь не удастся.

Ну да! А как же эти симпатичные плоские камни, из которых вполне можно соорудить камин? А изобилие замечательной чистейшей воды из истоков реки Тогузкол?! Нет дров? А сухая карликовая берёзка, которой здесь полно! В общем, пообедали мы вполне комфортно, вот только погода теперь решила слегка мобилизовать туристов.

Со стороны предполагаемого подъёма на Куминское плато навстречу нам неторопливо выползала стена густого белого тумана. Ничего! Наверху должна быть конная тропа, так что сориентируемся. Укрывшись полиэтиленовыми накидками, двинулись по тропке, а туман при этом вдруг возник со всех сторон, окружая группу.

Самый старший из нас, сухощавый, внешне немного похожий на Дон Кихота, с неизменным посохом, стройный, как юноша, доцент Георгий Георгиевич Матушкин. Ему семьдесят шесть лет. И рядом с ним любому совестно жаловаться на усталость и трудность похода. Ни в чём не уступая другим участникам, Георгий Георгиевич в то же время обладает огромным опытом.

Второй постоянный участник моих походов, спортивного вида, бегающий по утрам пятидесятитрёхлетний профессор кафедры прикладной механики и её же заведующий Анатолий Игоревич Смелягин. И с тем, и другим у нас в горах приключений было, хоть отбавляй!

С доктором Смелягиным, например, в 1998 году мы с подветренной стороны выскочили на молодого медведя, залегшего в высоченной сухой траве, похожей на камыши. Произошло это в устье реки Енгожок, и было с нами ещё два учёных мужа: кандидаты наук Анатолий Сергеевич Захаров и Андрей Иванович Родионов.

Наверно, мы оказались страшнее зверя, ведь нас-то было четверо, а он один. Косолапый с ужасающим треском напролом рванул прочь. Минут десять мы зачарованно смотрели на то, как мишка энергично лезет круто вверх по безлесому склону. Под его толстой мохнатой шкурой перекатывались могучие мышцы, из под мощных лап, срывались и падали вниз камни. Ускоряя бег, Топтыгин и не подозревал, что столкнулся с совершенно безобидными людьми. Мы же походники, а не охотники.

С Матушкиным, однажды попав совсем недалеко от лагеря в грозу, мы ретировались с высоты 1113 метров. Быстренько шли вниз, и вдруг уже в конце спуска, впереди нас метрах в тридцати, молния ударила в берёзу, стоявшую у самой тропы! Дерево это было ранее безнадёжно убито и даже не вспыхнуло, только раздался сильный треск, поднялся лёгкий дымок, и густым дождём просыпалась чёрная гнилая труха. К счастью, идущие за нами человек сорок новичков даже не поняли, что могло произойти, если бы у этого места мы чуть ускорили шаг. Вот так-то попадать в горах в непогодицу!

А сейчас, преодолев по пути два раза реку вброд, мы приблизились к началу подъёма на плато. Стена тумана к этому времени трансформировалась в серые рваные полосы, которые ползли вверх по склону. Тропа раздвоилась. Глянув на карту, взял правее. Однажды проходил я по этим местам, правда, в противоположном направлении и при отличной погоде.

Между прочим, в горах то и дело возникают ситуации, которые потом долго припоминаются. В прошлом сибиряк, а ныне москвич Сергей Огородов, например, частенько вспоминает, как в одном из путешествий сорвался наш коллега Константин Васильев. В походе бывший военный лётчик Васильев был новичком. После тяжёлого утомительного подъёма в середине июля 2001 года, увидев за перегибом хребта вечный снег, он так возрадовался, что с криком «ура» сиганул вперёд всех к нему.

Надо сказать, что шли мы в тот раз, четверо здоровых мужчин, нестандартно. С группой обычных «чайников» я бы нисходить здесь не стал. Белый пятачок, к которому ринулся Костя, был ничем иным, как началом очень крутого, местами почти отвесного, снежного склона посередине цирка. Поскользнувшись, Константин упал на пятую точку и усвистел вниз, оставив после себя облако снежной пыли. Склон был с перегибом, и весёлый путешественник мгновенно скрылся из виду.

— Кошмар! — воскликнул Огородов.

— Козёл! — одновременно с ним крикнул я, обращаясь в никуда.

Новое слово, образовавшееся в результате нашего дуэта, оказалось совершенно непонятным для четвёртого спутника Сергея Флаха, и тот, нахмурив брови, промолчал.

Путь, на который Константин потратил считанные секунды, мы преодолевали в течение часа. Шли мы не по снегу, что было абсолютно невозможно, а по его каменной кромке. К нашему тихому ужасу на крики «Костя!» никто не отзывался, а ускорить своё продвижение мы не могли из-за слишком серьёзной крутизны. Далеко внизу под нами виднелся лес…

Размышляя на тему произошедшего, что нашему незадачливому спутнику наверняка вспомнилась во время падения вся его жизнь, мы старались не думать о том, что мы можем обнаружить внизу… Было абсолютно ясно, что как минимум серьёзных травм бывшему лётчику не избежать!

А Константину уникально повезло, а может, он и владел специальными приёмами. Проскочив рядом с кинжально торчащими камнями, он чудом уцелел, лишь пожёг трением о снег руки (через штормовку, свитер и прочее). С бешеной скоростью, вылетев на мелкую осыпь, тонкий Костя изогнулся, несильно попортив каблуки и рюкзак, и сумел-таки затормозить. Через какое-то время встал… и пошёл себе дальше. Откликнулся только тогда, когда отошёл километра на два от снежного языка.

На вопрошающий возглас: «Как дела?!!», он, наконец-то, бодро прокричал в ответ: «Отлично!». И тут мы все вздохнули с облегчением. Самое невероятное в этой ситуации то, что ничего серьёзного не стряслось, если не считать сильного стресса, конечно!

А вот нынче «изюминки» начались задолго до похода…

На мой звонок в Новосибирск с московского завода «МИЗ», где я тогда работал, отозвался, как показалось сначала, незнакомый голос:

— Киричко сегодня не будет, я вместо него.

— А Вы кто?

— Моя фамилия Шулепов. Я начальник отдела.

Если бы кто-то меня сейчас увидел, то обратил бы внимание на удивлённо изменившееся лицо… Впрочем, зеркала рядом тоже не было, и я осторожно спросил:

— Скажите, Вы раньше туризмом не занимались?

— Занимался! Да и сейчас немного занимаюсь…

— А мы с Вами не были вместе на хребте Хамар-Дабан в январе 1980 года?

— Руководителем был Витя Минич! — отрапортовал мой собеседник.

— Точно! А мы ведь с тобой тогда в одной связке шли на пик Черского.

— Я уже всё понял, Скворцов! Ну, ты даёшь! Как в Москве-то оказался?

— Да так получилось…

Перед выходом на маршрут Минич нас, студентов НЭТИ, инструктировал: «Путь на вершину идёт через ребро, справа и слева — пропасть. Если кто-то упадёт в одну сторону, второй должен сам прыгнуть в другую. Только так можно спастись, повиснув на верёвке!»

У нас всё получилось аккуратно, если не считать испортившейся перед обратным выходом на это ребро погоды. Сквозь пургу даже не стало видно установленного перед последним подъёмом на вершину обелиска когда-то погибшей здесь девушке. Назад по серьезному участку продвигались очень медленно, однако ночь застала нас уже в безопасном месте, у кромки леса недалеко от заснеженной палатки.

С Владимиром Александровичем Шулеповым мы не виделись больше двадцати лет. Он почти не изменился: немного ниже меня ростом, гораздо стройнее и, как всегда, очень чуткий к людям…

А вот теперь мы поднимаемся на Куминское плато: Я, Матушкин, Смелягин и пятеро Шулеповых — Володя с Ириной и их дети: Соня и два четырнадцатилетних брата-близнеца Илья и Андрей. Молодёжь уже не раз путешествовала по горам с родителями.

Мы вышли наверх и попали на безлесое, ровное плато. Туман временно пропал, изморось прекратилась. Плато слегка понижалось слева, а справа метрах в пятидесяти виднелись небольшие горки, обильно поросшие карликовыми берёзой и ивой. Группа идёт метрах в тридцати за мной, а замыкает её Георгий Георгиевич, единственный, кто не сбросил полиэтиленовой накидки.

По плато идётся легко, под ногами хорошо набитая конная тропа, но внезапно становится темно, как в поздний вечер. Даже не темно, а как-то, знаете, черно. Такое ощущение, что в воздухе вдруг повисла чёрная взвесь наподобие хлопьев сажи. Да это же туча! Хорошо ещё, что дождя нет!

И тут вдарил дождь! Вдарил яростно, бешеными потоками, одновременно с диким ветром, как это возможно только на открытом месте в горах выше зоны леса.

— Скорее! Сюда! — крик Шулепова сзади меня.

Ветер, похоже, хочет унести вместе с людьми мгновенно извлеченный кем-то большой полиэтиленовый тент. Все сгрудились, сели на рюкзаки, прижались друг к другу спинами, изо всех сил удерживая полупрозрачное укрытие.

Промокнуть не успели, под полиэтиленом стало вполне комфортно, мощные струи воды текли по тенту, не задевая нас. При желании можно было даже подремать, но тут послышался гром. Молний видно не было, грохот было сравнительно негромким, но непрерывным, как артиллерийская канонада. Такого я ещё не наблюдал! Гремит и гремит… постепенно приближаясь.

Приближаясь! И встречи уже не избежать.

— А громоотводы у нас неплохие, — говорю я, имея в виду расположенные недалеко от нас горки, а про себя размышляю: «Значит так, кошек, карабинов и прочего железа у нас нет, топор не в счёт — мелочь. Железной руды, магнитной аномалии под нами тоже не должно быть… В самом деле, откуда здесь взяться магнитной аномалии!»

Сколько уже бывало ситуаций, когда, начиная с какого-то момента, от тебя практически ничего не зависит! Сиди себе спокойно с безмятежным лицом и, пожалуйста, читай про себя «Отче наш…». Самое удобное время для молитвы. Тем более что все участники достаточно опытные, никому ничего объяснять не надо.

Неистово хлещет дождь, вокруг журчат ручьи. Вода, вода, броды… Заливает рюкзаки и ботинки.

…Почти москвич Сергей Царегородцев ужасно не любил броды. Каждый раз, вопреки общепринятой практике сушить обувь на ходу, он предпочитал перед бродом разуваться. Но надо же такому случиться! Во время одной из ночёвок на реке Ложа в 2001 году перед верхними болотами, через которые нам предстояло идти, всю ночь шёл проливной дождь. Болота размякли до крайности, едва не превратившись в топи, хотя в обычной обстановке по ним шла конная тропа.

После завтрака, когда мы вышли на эти болота, упал туман, посыпалась по-осеннему густая изморось, получился «адын балшой» брод длиной в шесть километров. Три с половиной часа чавкали вязкой болотной жижей под дождём. Трясины не было, но время от времени мы вязли выше колен. Приходилось то и дело останавливаться, с усилием извлекая одну ногу из густого месива, проваливаясь одновременно другой ногой. Довершал картину туман, который изображал болота уходящими в бесконечность. Шокотерапия, одним словом, для тех, кто не любит броды.

…Сверкнувшая молния прервала мои размышления. Через некоторое время раздалось зверское «Трах-тарарах!!!» на фоне непрекращающейся канонады. Спустя несколько минут снова вспышка и снова «Трах-тарарах!!!» — ещё громче.

И пошло-поехало! Сквозь непрерывный гул — молния, затем грохот, снова молния, опять грохот… А интервалы между вспышками и громыханием всё меньше и меньше… И тут общее молчание нарушил доктор Смелягин:

— Скорость звука — триста сорок метров в секунду, — сообщил Анатолий Игоревич. —

Сейчас мы определим расстояние до места удара молнии, — добавил он, обнажая на левом запястье массивные, времён Брежнева, часы.

Глядя на циферблат, профессор поднял правую руку и при очередной вспышке молнии взмахнул ею, словно подавал команду «на старт». Тотчас раздался ужасный грохот, затряслась земля, и заложило уши. Все невольно втянули головы в плечи.

«Громоотвод сработал, однако…» — сообразил я, глядя на изумлённого учёного и отчаянно пробивая мизинцем слышимость в правом ухе. В этот момент небо снова вспыхнуло, и всё слилось в жутком грохоте, как будто земля раскололась на части. Всем стало ясно: мы находимся в центре грозовой тучи

Неудержимое буйство стихии продолжалась ещё некоторое время, но вдруг я ощутил, что в этом мире произошли какие-то изменения к лучшему. С резкой мыслью «ну, довольно!» выскочил из-под тента. Меня тут же поприветствовала салютом очередная молния с полновесным громовым раскатом.

И я увидел, что дождя больше нет, а грозовая туча, в которой мы находились, поднялась вверх. Над нами теперь был только лишь её край, а слева по синюшной черноте вовсю хлестали молнии, одна из которых, как мне показалось, упорно била по одному и тому же месту.

— Ну что, пойдём, дождь закончился! — предложил я, почувствовав, что удары грома слабеют.

Гроза удалялась. Народ, как ни в чём не бывало, поднялся, и вскоре под постепенно затихающую канонаду мы снова шли по плато. Впереди нас во всю ширь расползался плотный туман…

Непогода сохранялась до конца путешествия. Переночевав у верхнего озера, на другой день под нескончаемым дождём мы перевалили хребет Куминские белки и к вечеру дошли до посёлка. Потом в сумерках, укутавшись от дождя в полиэтилен, мы восемьдесят километров тряслись в металлическом кузове самосвала, без заднего борта, возвращаясь в «Эрлагол».

Эх, ну до чего же было приятно после всех приключений войти в жарко растопленную друзьями маленькую бревенчатую баньку! Ныряя после очередной дозы пребывания в парилке через кромешную тьму в ледяную Кубу, как-то по-новому начинаешь оценивать эту жизнь. Кто не ходил по тайге, этого не поймёт.

Следующий день выдался жарким и солнечным.

— Ну что, Боря, кто у тебя в группе особо отличился, чтобы на закрытие смены наградить? — спросила культорганизатор Ольга Лёгкая.

— Профессор Смелягин! — ответил я. — Он взмахом руки сотрясал горы.

— Что-что? — удивлённо переспросила Оля.

— Ну, понимаешь, он, методами современной науки, сумел вычислить расстояние до молнии, находясь при этом в самом центре грозовой тучи.