ybit — Улица Мора

Проза / Рассказы14-05-2007 21:51

Улица Мора.

«Мой район можно назвать самым средним. 3 аптеки, 2 гипермаркета, 1 клуб, музыка автомобильной непрерывности и 7-8 выстрелов в ночь. Вальс снежинок, вырывающихся из пустого неба, и пустынные стоянки, тоскливый вой собак и 4 трупа по статистике.

Я не мог заснуть уже 54 часа. За окном стояла осень со всеми её атрибутами: ночь, окутанная в холодный камень, ползущие по асфальту листья, гул машин с одинаковой периодичностью, разбавленный лязганьем последних трамваев и настроение с таким же фоном, как бледный пожелтевший листок, заасфальтированный невыносимым слоем печали.

Холодная заря вступала в город, в такое время года солнце — предатель, оно же зарезала эту невинную ночь, задолбила до смерти секундными стрелками! А я задолбил косяк, но и он не принес облегчения, а лишь удвоил мою депрессию. Надо сказать, что я был влюблен, и то верно по одной причине, что я никогда с ней не разговаривал, не знал имени, телефона, адреса, а лишь созерцал два раза в день — утром и вечером. Она шла в каком-то детском наряде, опустив голову, ленясь обходить лужи, неловко спотыкаясь, шла к метро и покидала меня на весь день, чтобы вечером снова наградить меня минутой своей неловкой походки.

08:17. Я был заворожен мягкостью её дыхания, клубками пара отделяющегося от её губ, был тронут этими дурацкими красно-зелеными кроссовками и желтой шапочкой с помпоном, как смешно она несла эту большую сумку, да ведь она ей даже не идет! Она… ушла. Я огляделся.

У моего стула ютилась черепаха,

Не такая живая,

как вы можете подумать,

А простое скомканное покрывало.

На улицы уже натравили рассвет,

Начинались рабочие будни;

Я долго отодвигал это слово,

Боялся произносить его вслух,

А в сознании забивал его образами

Чьих-нибудь любящих рук…

…Одиночество. Амфитамин существования, горький и болезненный, но необходимый для гурмана. Поразительно, насколько глубоко человек может утонуть в своей чувственности.

Я всегда стремился к однополярности, чтобы все мои душевные движения происходили только вокруг меня и были лишь моей собственностью. Я никогда не открывался другому человеку, не делился ни с кем своими секретами или переживаниями, мой мир существовал только в моей голове и был запрещен к показу. У меня никогда не было друзей или подруг, а со знакомыми меня связывали лишь формальности и дела, все человеческие взаимоотношения я заменял вечерами с придуманными сказочными героями и разговорами с отражением в зеркале, или чтением книг. Мне никто не нужен. Практически, солипсизм.

Я переехал на улицу Мора в город Петельбург 2 года назад, если вам интересно. Комнатка мне за копейки досталась после смерти старухи, её бывшей владелицы, вместе с потрепанным старинным шифоньером, деревянной кроватью и старым черно-белым телевизором. Единственными новшествами, связанными с моим появлением, стали компьютер и красный торшер.

Солнце уже свободно гуляло по перекресткам, под моим окном алкаши штурмовали ларёк. Оборванные и голодные, они ненавидели закон, приговоривший их к вымиранию ночью, но чтили его и боялись, мучались гады, а утром высыпали на прилавок мелочь и дрожащей рукой указывали в сторону необходимой ёмкости. Я придвинул снотворное.

Я съел половик и еще 3 таблетки,

Я съел телевизор и маленький шкафчик,

Разбитую люстру, заблёванный тазик,

Я съел простыню и еще 2 таблетки.

Наверно вы ищите прекрасную даму,

Я тоже искал, но у ней сгнили губы-

Губы воняли и начали слазить,

Бегите к врачу — вам пропишут таблетки...

Я тоже дарил теплоту батареи,

Я тоже журчал, как вода в унитазе,

Я бегал и плакал, всё было напрасно.

Теперь вот сижу и хуярю таблетки.

Согласно квантовой теории поля у каждой частицы имеется античастица. Между состояниями частицы и её античастицы возможна осцилляция, то есть переход. Мой переход начался, когда из моего рта строгими порциями выливалась кровь, весь объективный мир мне показался комплексом символов боли и страдания. Никакой упорядоченности и рациональности. В тот момент я почувствовал себя сенсуалистом. И трупом.

Я тяжело болен. Я где-то читал, что человек может познать себя, только находясь между жизнью и смертью. Знаете, не в моём случае. Пустота. Лишь пустота и подавленность, будто я умер раньше срока. Конечно, я не увижу тепловую смерть Вселенной, даже не доживу до своего тридцатилетия, но ведь не умер же ещё. А симптомы гниения налицо, внутреннего гниения, тяжелого и всепоглощающего.

В моё время окончательно завершился переход от гуманизма к одиночеству, извращению и взаимоустранению. Я окунался в прошлое и с каждым новым погружением выныривал чуть-чуть другим. Прошлое легче анализировать и познавать, прошлое — находка для критика агностицизма. Жаль, что многие люди этого не понимают.

Тени обретали живые формы, городская жизнь становилась всё отдаленней и отдаленней, лишенная воли и смысла, она переставала меня волновать. Я бросился на кровать, с головой накинувшись плетом. Барбитал наконец-то подействовал, и меня окутал сон. Глаза под веками быстро задвигались, нервные клетки мозга заработали синхронно.

Мне снились кошмары,

Я куда-то мчался в холодном поту,

Люди, размазанные по стенам,

Проступали сквозь темноту.

Везде валялись силиконовые бюсты,

Догорали трупы машин.

Птица извивалась в лапах у кошки,

Черви летели с вершин

Безумных домов.

Рушились железные башни

Налету их сжирала коррозия,

В электричке я увидел листы,

Надписи гласили "Умер наш президент".

В моей стране широко практикуется телевизионный идеализм, навязывание первичности ощущений, с целью утаивания более глубоких процессов. Для этого используется тотальный контроль СМИ.

Взрывы домов. Начнем с того, что спецслужбы начинают войну в Ч.. Сохраняя свою конфиденциальность, они прикрываются президентом, как щитом, перебрасывая на него ответственность в неудачах. Повторяющимися террористическими атаками, они не дают потухнуть очагу войны и ещё более разжигают национальную ненависть, но, тем не менее, долгожданный мирный договор всё-таки был подписан, утверждающий поражение нашей страны. Но спецслужбы не успокаиваются, и к власти приходит император Мутин, бывший силовик. И снова взрывы домов потрясают общественность. Мутин начинает новую войну, прикрываясь старыми байками о терроризме и профессионально запутывая общество, и тем самым уверенно закрепляет за собой трон. Война ведётся более решительными методами, отстреливаются без разбора и боевики, и мирные жители; страна приветствует победителя, своего героя. Победителя, похоронившего под развалинами домов минимум 240 человек. Продолжая цепочку, скажу, что господин Литвин., занимавшийся этим вопросом, позже будет отравлен полонием, а на некого ПЖ, обвинившего в этом убийстве Кремнь, будет совершенно покушение.

Подводная лодка «Пуск». Ложь всегда была главным оружием политических сил. Не смотря на то, что Мутин показал себя знатоком софистики, грамотно умалчивая о неугодных ему фактах, умело дезинформируя население, тут этот гигант лжи явно потерпел неудачу и потерял драгоценные проценты рейтинга. Шокирующие факты всплывали быстрее, чем правительство успевало накидывать на них колпак секретности. Конечно, государственные тайны, уже выставленные на продажу, гораздо важнее жизни 118 моряков. Их попросту убили. Принесли в жертву.

Выступление Мутина в Мухене. Сильные речи, четкая интонация, выплескивающаяся через край харизма, но концовка всё смазала. Дело в том, что когда речь пошла о свободе слова и мысли, независимости СМИ, Мутин выглядел, мягко говоря, неуверенно. Промямлив что-то про разношерстность политических сил, представленных в нашем парламенте, он заявил, что заинтересован в создании правового общества и критике власти. Заинтересован?! А как же недавний марш несогласных, там ярко всех благодарили дубинками. А как же убийство Политков., метко описывающей реальность в поствоенной республике Ч.? Это свобода слова? Это правовое государство? Это демократия? Ты же на конституции клялся! Ну конечно, купить народ колбасой, запоздалыми социальными программами, сомнительной экономической псевдостабильностью, отстроенной на зыбком фундаменте иссекаемых энергоресурсов. Столько убийств! Мутина под трибунал со всей его мразью в погонах!

На этой пустоши сухая растительность,

Наверное, плохо удобряют полонием.

Я сяду здесь и буду презрительно

Встречать кровавый закат человечества.

Отважные стойкие борцы с гегемонией

Сами становятся в конце гегемонами,

Я не справился со своей меланхолией,

и себя сам загнал в их липкие сети.

Время — кредит, кредит — экономия

Того же текучего громкого времени,

Наше время есть какофония,

Бурчащий поток всевозможной рекламы,

Я помню кольцевидную форму семени,

Переросла она в политинфантильность

Если и есть какие сомнения,

То они давятся жесткой цензурой.

На этой пустоши сухая растительность,

Мне осталось 30 минуток,

Меня отравили полонием,

Любезно добавили в чай спецслужбы.

И любовь тоже стала политикой, лживая любовь. Когда талия, обхваченная волосатой рукой, преумножает тщеславие и дает возможность распоряжаться чужой судьбой. Заметьте, не судьбой, тесно сплетенной в вашу, а чужой судьбой, той, к которой вы, уроды, даже право не имеете притрагиваться.

Книги не бывают плохими. Как можно оценивать воплощение мыслей и переживаний другого человека, ведь, написав, он уже совершил поступок, он уже к чему-то пришел, уже что-то создал, умирал бессонным ночами, моделировал из сломанных букв свой голос, вонзал свой взгляд в мелочи и собирал из них глобальности. Но критики живут, жируют сволочи. «Я считаю, что это книга на троечку». На троечку будет, когда я тебе кожу сдеру со спины и буду тоннами втирать туда соль, мерзавец.

Добродушное лицо смотрело на меня. «Я прекрасно знаю и понимаю таких людей, как вы». Знаешь?! Понимаешь?! Про меня все всё знают, знают, как мне лучше поступить, куда сходить, к кому обратиться, мои мысли тоже ни для кого не секрет. Советники. Целыми днями лезут в мои проблемы, в мою жизнь и думают, что их присутствие для меня необходимость. Только вот, когда наступает момент, в который мне действительно требуется помощь и поддержка, мои преданные друзья куда-то пропадают. И стаю один на тупиковой дороге с целым багажом советов. Превосходно!

На улице стоял омерзительный холод. Последние люди покинули остановки, теперь те выглядели одинокими и одичавшими; свет в окнах домов неумолимо угасал.

Проститутка печально громоздилась у дороги. Лицо её рассекал розоватый рубец, её трясло от холода или от ломки, а ненатуральная шубка совсем истрепалась. Пойдем.

Я включил свет и усадил свою спутницу, а сам отправился поставить чайник. К моему приходу она была уже голой. Какое блядство! А ведь я просто хотел помочь ей! Кинув мятую купюру, я велел ей убираться. Глубокое погружение в окно и одна за другой сигареты.

Я написал стихотворение о любви,

А потом смял его и выкинул,

Это не позволительно с моей стороны,

Уподобляться таким сукам,

Что нахально демонстрируют толпе

Самое тайное и невообразимое,

Существующее на этой земле,

Подобно безделушке за витриной.

Я выкинул страницу любви,

Написанную в бессонном бреде,

Да будет тихим среди гнили и мусора

Её сон в помойном пакете.

Я не мог подняться с кровати уже 2 день. Боли были настолько сильными, что весь объективный мир накрыло красное полотно. Я не ел, не спал, лишь дрожащими руками подтягивал к себе стакан с водой. Я не видел её 2 дня. Желтого шарфика и румянца, струящихся волос из-под шапочки, я не видел её 2 дня…

Неделя в госпитали. Из меня тянулись шланги, постоянные укола обезболивающего в конец повредили мой разум. Меня колотило, господствующий в мире порядок сменился хаосом, я закрывал глаза и представлял, как тону в бассейне, наполненном тараканами, гусеницами, червями и другими ещё более мерзкими существами. Я кричал до крови из горла. 2 кубика успокоительного. Я потерял счет времени, не различал смены дня и ночи. Ко мне являлась она, исклёванная исполинским птицами, растерзанная и усаженная гвоздями. Я не мог её защитить, они не позволяли.

Когда я окреп и стал способен передвигаться, доктор позвал меня в свой кабинет. Меня вели по тускло освещенному коридору.

Неужели так и должно быть?

Что великая правда — это софизм,

Любовь — что-то вроде дифференциала,

Приращение к убывающей функции жизнь.

Бледный закат бежит с автоматикой,

И я бы бежал, но триганде помешало.

Великая ложь — это тоже конкретика?!

Дневной рацион моих обещаний

Потеряет свой смысл, когда ворвется она,

Я смотрю на неё — её грудь подгнивает,

Из глаз вьются черви, а щеки бурлят,

Как прекрасна она, когда подыхает!

Любовь, любовь, любовь —

Сильное зрелище, ничего тут не скажешь,

Очень запутанный пестрый глубок.

Как в диапазоне случайных значений,

И тут есть свой диаграммный скачок,

Прочувствовать его можно только в сравнении.

Вот тебе новость: ты завтра умрешь,

У тебя обнаружили заражение крови,

Мне это доктор сказал, злорадно смеясь.----

После чего докторский лоб

Я сынтегрировал в металлический угол,

Кровавая срань расползлась по столу,

Нос сместился к трахейным каналам,

Доктор хрипел: "Прошу отпусти!",

Но я не послушал и продолжил расправу.

Использовал скальпель и тыкал шприцом

В эту размытую жуткую жижу,

Пока окровавленный пол не сменил потолок,

А стены не стали дико вращаться.

После я нёсся по коридору в горячке,

Дальше по улице, сбивая людей;

Эти уроды еще мне заплатят

За искажение великих идей,

За этот заштопанный нитками ебли

Дранный носок под названьем "любовь".

Конечно, после убийства они быстро меня нашли. Вой сирен доносился всё ближе, я смотрел в окно: из машин выпрыгивали люди, останавливались поглазеть зеваки, но её не было. Я так её и не увидел…

У меня украли реальность,

Произошло это при следующих обстоятельствах:

Ровно в 3:15 ночи

Я поднимался по подъездной лестнице.

На меня налетели сперва двое,

Но они делились в геометрической прогрессии,

И в процессе

достигли огромного количества;

Их скрывали плащи из загорелой кожи,

Их не интересовал мой мобильник, мои деньги,

Они схватили реальность

За самый её адекватный уголок и сильно дернули.

Тут же перила поползли, как змеи.

Добежав до двери, я влетел в свою комнату,

Стены! Стены покрывали замысловатые узоры,

Весь мир стал призрачной субстанцией,

В углах играли тени,

Хотя чему тут удивляться,

Ведь у меня украли реальность.

Помню, меня посадили в машину,

Мы долго ехали вертикально вверх.

Доктор, у меня украли реальность.

Доктор!

Меня определили в психиатрическую лечебницу. Лоботомия и 100 мг хлорпромазина в день хорошо очистили мой разум, да и вел я себя смиренно, потому мне быстро выделили камеру с окном, выходящим на маленький проспект. Больница располагалась вдалеке от улицы Мора, но всё-таки каждое утро и каждый вечер я слышу хлюпанье её ног по осенним лужам. Холодно.

* * *

Сгорбившись, зеленел фонарь, по ночному пространству гонялся ветер, вопил шизофреник, извиваясь в руках врачей. История подошло к своему логическому завершению, к своему финалу, и всё-таки так сложно было начать, поставить это первое предложение…

Главная первая строчка,

Как переход от наружных кожных покровов

К глубинным венам.

Главная первая строчка,

Если её нет, то весь потерян.

Главная первая строчка,

Как неожиданный порыв ветра

В стоячей атмосфере комнаты;

Главная первая строчка,

Начало эпатажного погрома

Или осенних сумерек,

Затянувшихся над чернолесьем забытого светом парка.