Dominik — Бог

На ней был изображён человек лет пятидесяти, с небольшим животом и с уже наметившейся лысиной в седых волосах. Его круглое, добродушное лицо с неглубокими морщинами на лбу, широко улыбалось, обнажая белоснежные зубы. Большие карие глаза слегка блестели на свету от накативших слёз радости от того, что его семья была рядом с ним. По обе стороны стояли его дети. Чёрноволосый сын девяти лет, сильно похожий улыбкой на отца, был одет в клетчатую коричневую рубашку с короткими рукавами и серые шорты, еле прикрывающие худые ноги. Острый нос с маленькой горбинкой и тёмно-зелёные глаза единственное, что он перенял во внешности от матери. С другой стороны стояла восьмилетняя дочка, одетая в лёгкое, жёлтое платьице с оранжевыми цветочками. Длинные рыжие волосы делали её точной копией её мамы, которая стояла позади мужчины, обняв его за шею. На заднем плане фотографии был песчаный берег и море, простиравшееся до самого горизонта. Снимок был сделан на закате, и огромное алое солнце тонуло в синей пучине, озаряя небо последними лучами своего света.

Джеймсу было всё равно, кем являются эти люди на снимке, и чем они насолили его заказчику, но каждая чёрточка их внешности живой картиной отпечатались в его голове, и теперь он мог безошибочно выделить их из толпы.

Он не делал различия ни перед верой, ни перед возрастом и полом— все были для него одинокого безразличны, и ничто не могло повлиять на его мнение, кроме денег, которые он считал своеобразными подношениями самому себе. И именно поэтому, семья изображенная на фотографии была для него ценнее других. Потому что их смерть принесёт ему гораздо большую пользу, чем жизнь всех остальных. На планете билось семь миллиардов сердец, и он не имел с этого ни гроша, но остановка всего четырёх давала ему двести восемьдесят тысяч долларов. Свою же жизнь он ставил дороже существования самого человечества, поскольку давно решил для себя, что слишком хорош и уникален для существа под названием «человек». Он ни во что не верил, ничего не имел, никого не любил и по этому был сильнее других — у него нечего было отобрать, но сам он мог забрать многое. Джеймс не чувствовал ни жалости, ни угрызений совести, он был пуст и безразличен ко всем кроме себя. И однажды он твёрдо решил «Я Бог».

   Ладонь в кожаной перчатке обхватила деревянную рукоятку, уперев приклад в плечо, а указательный палец плавно лёг на спусковой крючок. Медленный вдох, и дуло винтовки с глушителем слегка приподнялось. Джеймс лежал на крыше двенадцатиэтажного дома, за большой, красной неоновой надписью и вглядывался в оптический прицел на заполненную народом улицу, лежавшую внизу. На обратной стороне фотографии было написано, что объект будет сегодня обедать с семьёй в маленьком ресторане в этом районе, и Джеймс уже третий час выжидал его появления. Пока, наконец, маленький минивэн зелёного цвета не припарковался у обочины. Из машины со стороны водителя вышел радостный мужчина, изображенный на снимке, одетый в обычный вязаный свитер и светлые джинсы. Из задней двери появилась его жена, с аккуратно причесанными волосами и одетая в строгий коричневый костюм. Вслед за ней из минивэна выпрыгнули смеющиеся дети.

Джеймс презрительно улыбнулся. Он чувствовал, чуть ли не отвращение к их глупой любви друг к другу. Любовь к другим, сострадание, жалость-всё это он считал слабостью. «Я вам докажу насколько я велик в сравнении с вами»

Выдох… Дуло слегка опустилось. Джеймс медленно навёл прицел на голову мужчины и плавно нажал на курок между ударами своего сердца. В воздухе разнёсся едва слышимый хлопок, и в плечо ударила легкая отдача. Мужчина внизу как от сильного удара резко дёрнул головой, и в виске появилось аккуратное отверстие, из которого тоненькой струйкой потекла кровь, с другой же стороны она брызнула красным фонтаном с частичками мозга и черепа, которые попали на жену идущей рядом. Её непонимающий взгляд обратился к мужу, а дрожащая рука потянулась к собственному лицу. Увидев его падающее тело и взглянув на руку, испачканную в крови, её глаза наполнились ужасом, а округу оглушил её громкий крик. Материнский инстинкт сработал быстрее разума и, даже не осознавая, что за опасность грозила ей, она бросилась к детям, чтобы защитить их своим телом.

Раздался ещё один звук, похожий на глухой хлопок. Глаза женщины остекленели, а в голове, ровно посередине лба появилось красное пятно, и резко вскинув вверх руки — она упала на асфальт.

Джеймс, лежащий на крыше, даже хохотнул: «Видишь, теперь в чём твоя слабость? Если бы думала о себе, ты могла бы выжить».

Дети стояли, обняв друг друга, и не понимали, что вокруг происходит но, подсознательно осознавая, что что-то ужасное — не переставая, громко рыдали. Пара «щелчков» и ещё два сердца перестали биться.

***

«Да, я точно Бог. Я вершу чужие судьбы. Я решаю умереть или жить кому-то. Моя жизнь, в отличие от других, бесценна. Наверно я даже бессмертный, если меня ранить, у меня может и не пойдёт кровь. Я не такой как все остальные» Чувство власти волнами разливался по телу Джеймса. Он как наркоман был зависим от этого ощущения, и испытывал неподдельное блаженство от осознания силы. Лишь вместо шприца у него было оружие, при помощи которого он доказывал своё превосходство.

Он быстро встал и подобрал тёплые гильзы, валяющиеся неподалёку. Винтовку, разобрав на четыре отдельные части, он сложил в футляр из под гитары и, перекинув его через плечо — направился к пожарной лестнице, ведущей в малолюдный переулок.

В воздухе начали раздаваться звуки скорой помощи, которая подъезжала к небольшой кучке народа обступивших четыре бездыханных тела лежавших на тротуаре.

«Показуха. Сколько же фальши в их жалости. В мире гибнут каждый день тысячи людей, и в них это совершенно ничего не затрагивает, а тут умерло всего четыре неизвестных им человека, и они изображают горесть…На мой взгляд в этой толпе может печалится лишь владелец ресторана, до которого не дошла эта семейка. Но если бы умер я... Наверное, мир бы перестал существовать…»

***

Джеймс стоял в узком переулке, опёршись спиной о кирпичную стенку, и курил последнюю сигарету, вытащенную из мятой пачки. Это было место на окраине города, где он условился встретиться с заказчиком, чтобы получить деньги. Тёмный переулок, в который почти не проникал солнечный свет, тоненькая полоска треснувшего асфальта, зажатая с двух сторон стенками без окон. В воздухе витал отвратительный запах помойных ящиков, выставленных вдоль переулка, и нос непроизвольно подрагивал от отвращения.

Наконец, с одной стороны прохода появился силуэт человека, плохо различимый из-за солнечного света, бьющего за его спиной. Джеймс, выкинув бычок сигареты в лужу и повернувшись, медленно пошёл навстречу. Его одолевала радость школьника, на отлично выполнившего задание и с гордостью ожидавшего свою награду.

Неожиданно раздался характерный звук деревянного удара. Резкая вспышка боли прорвала сознание, на миг стерев разум. От сильного толчка по голове, Джеймс не удержав равновесия и махнув руками, словно пытаясь зацепиться за воздух, упал лицом в лужу, воняющую бензином и покрытой разноцветной, масляной плёнкой. По затылку потекло что-то тёплое, а по телу начала распространяться пульсирующая волна боли. Во рту появился медный привкус. Он попробовал приподняться, опёршись на дрожащую руку, но, не удержавшись на ней, снова упал лицом в вонючую жижу. Джеймс пытался сконцентрироваться, чтобы разобраться что происходит, но мысли разбегались, и он как в бреду не мог собрать их воедино.

В воздухе раздались приближающиеся звуки бега. Кто-то взял его за волосы и резким рывком поднял его голову. Несмотря на то, что в глазах всё расплывалось и мутнело, он заметил человека, подобравшегося к нему сзади, пока он смотрел в другую сторону.

Отвлекавший его внимание, был вовсе не нанимателем, а, как и второй, какой-то уличной шпаной лет восемнадцати, одетый в длинную белую майку и широкие штаны. Их лица выражали волнение, но в глазах стояла жестокость, за которой они пытались скрыть свой страх перед миром.

Один из них начал быстрыми движениями обхлопывать штаны Джеймса, пока, наконец, не достал искомый бумажник, открыв который, нашёл лишь пять долларов. На его лице тут же отразилось разочарование, сменяющееся гневом.

— У этой сволочи ничего нет!! — крикнул в ярости незнакомец. Их надежда на хорошую добычу растаяла в одном мгновение, оставив лишь лежавшую перед ними жертву. И все взгляды обратились на него, мысленно обвиняя, что у него было мало с собой денег.

— Ах ты сука, где бабки!? — крикнул на него один из нападавших и, не дождавшись ответа, пнул его ногой по голове. От этого удара Джеймс почувствовал, как у него ломается челюсть, и осколок кости, прорвав десну, воткнулся в нёбо. Он попытался закричать, но из горла вырвались лишь булькающие звуки от крови, которая мгновенно заполнила рот. Ненависть и страх поглотил его сознание. Он не мог, и не хотел верить в реальность происходящего.

— Как хочешь собака, ты умрёшь на этой помойке…— сказал сквозь зубы нападавший, и начал бить Джеймса по груди, с каждым ударом превращая рёбра в месиво. Второй, стоявший рядом, начал бить деревянной битой по его ногам, делая из них кровавое крошево. Джеймс брыкался и, как рыба, выброшенная на берег, и широко открывал рот, пытаясь глотнуть воздуха лёгкими, в которые вонзились сломанные кости.

— Ладно, пошли отсюда пока копы не появились.— и забрав пять долларов и кинув пустой бумажник в грязь возле Джеймса, нападавший перед тем как уйти, отведя ногу далеко назад, со всего размаха удрали его ещё раз по лицу.

Джеймс лежал среди помоек, в вонючей луже, смешанной с его собственной кровью, и его обуревала ярость и изумление. Он ненавидел всех и вся в этом мире за то, что им было всё равно, что он здесь умирает. Он с удивлением чувствовал, как из него уходит жизнь.

«Как они могли? Как они могли посметь? Я же — Бог! Они не имели ПРАВА!»— Пронеслась последняя мысль в голове перед тем, как его сердце перестало биться.