SergeyVertinsky — Сюрреалистические рассказы. ЖОКО ЧЕЧУРАЛЯН

Из глубины подсознания вынырнул рогатый чёртик, с дудочкой на боку и с маленькой виолончелью, и что-то мелодично наигрывал, тем самым, притупляя мою бдительность. Я робко поинтересовался — у вас чертовски хорошая дудочка — не могли бы вы одолжить её мне на время, я умею неплохо с ней обращаться! На что чёртик мне ответил — это не дудочка, а сверток, данный ему одним почтенным господином, а в свёртке список продуктов, которые необходимо купить на вечер к пышному застолью. На котором будут присутствовать Илионор Мармор, Велингт Мармор младший, Афус Крезозевский, его супруга Нили Крезозевская, Мит Шербетский, Клавус Емумович со своей приятельницей Леонорой Бренк и Жоко Чечуралян — и жрут они все в три рта, и каждый жрёт то, что не есть другой. Кстати, оживился чёртик, не найдётся ли у Вас в хозяйстве — обращается ко мне оживленный чёртик, заигранной колоды карт, вышедшего из строя радио приёмника и пера с чернильницей? И ещё хорошо бы нотницу и две рыбницы! Уж невыносимо хочет мой господин угодить Жоко Чечураляну, который безумно любит вкушать просроченные опёнки из рыбницы и одновременно записывать в нотницу фуги и токкаты, которые невзначай приходят в его голову при поедании сырых протухших опят. А вот Мит Шербетский, продолжал чёртик, когда обгладывает мясистую ножку лосятины, уж больно любит раскладывать пасьянс. А когда вдруг что-то не сходиться, то он начинает нервозно и крайне вдумчиво разбирать и собирать радио приёмник, тем самым успокаивая себе нервы. А вот Леонора Бренк, всегда, перед тем как сесть за стол, обмакивает перо в чернильницу и напоказ размашисто что-то выписывает в своем малиновом блокноте, при этом, закатив глаза на потолок, что-то тихо бубнит себе под нос, и, прищуривая один глаз, показушно ставит многоточие и небрежно захлопывает блокнот. А Илионор Мармор — продолжает чёртик, перед тем как сесть за стол, делает неспешно несколько кругов вокруг стола по часовой стрелке — чёртик наглядно показывает на себе, и ритмично прихлопывает в ладоши. А через несколько секунд начинает прихлопывать Велингт Мармор младший, за ним в след Леонора Бренк, потом Афус Крезозевский, затем оживлённо присоединяется Мит Шербетский и Нили Крезозевская, ну и последним оживлённо присоединяется сам Жоко Чечуралян! И после чего Илионор присаживается за стол, и ни на кого не обращая внимания, раздирает гуся за задние лапы на две равные части и смачно вгрызается в мясистую грудку, и начинает не менее смачно пережёвывать и от удовольствия немного прищуриваясь и поскрипывая своей вставной челюстью.    

—Какая любопытнейшая компания собирается этим вечером, может и мне будет дозволено присоединится к этому интереснейшему пиршеству, — полюбопытствовал я.

—А почему бы и нет, — ответил чёртик, — будем только рады!

Тогда я в туже минуту поспешно достал из своего внутреннего кармана завалявшийся и немного помятый трамвайный билет и карандаш, и приготовился записывать.

—А что это Вы собрались записывать? — лукаво говорит мне чёртик. Небось, запамятовали, что каждый божий день по вечерам мы собираемся на четвёртом ярусе склада Вашей памяти, в четвертом отделении сборища всей необработанной информации и тихо трапезничаем, и зачастую в Вашем правом ухе звенит и звякает, и это потому, что наш горничный Хенк Яскомский созывает всех на пышную трапезу. Вот когда и в следующий раз зазвенит в Вашем правом ухе, именно в правом, а не в каком-то другом, — уточнил чёртик, — знать опять Хенк Яскомский созывает всех на пиршество, и уж будьте любезны и Вы поторопиться и присоединиться к нашей дружеской компании. И не забудьте прихватить нотницу для самого Жоко Чечураляна! И чернильницу для госпожи Бренк! Я уверен, что тогда Вы не окажитесь не замеченным для моего почтенного господина, и он обязательно поспешит отблагодарить Вас! Все те, кто когда-то были отблагодарёнными моим господином, все оставались весьма удовлетворены его вниманием и заботой!

—Хорошо, хорошо, — второпях ответил я. Разыскивая в своём хозяйстве нотницу, чернильницу, заигранную колоду карт, пару рыбниц и неисправный радио приёмник, и перо для чернильницы — и при этом, озабоченно приговаривая, — потороплюсь, потороплюсь и обязательно присоединюсь…            

                                                                                                               ЗЕЛЁНЫЕ ХОЛМЫ.

Nestle, Coca-cola — острый соус на сосисках волнистой дугой. Манерные официантки подадут чёрный кофе, и совсем незаметно заберут недоеденный салат — приятно улыбаясь, глядя в лицо… Оранжевый день заслонится новым, и из проезжающего мимо автомобиля Ford SAV, покажется знакомое до боли лицо, и нахлынет — де жавю…

По утру я выйду из дома, и как назло начнётся дождь. Мне придётся вернуться за зонтом, а когда выйду, то дождь уже закончится…

Оранжевое солнце отнимет силы, под вечер я вернусь уставшим, сделаю несколько глотков лимонада, и бухнусь в кровать… Утром зазвонит телефон, я долго его проищу, а когда найду, то, останется звонок без ответа.

На следующий день, я опоздаю на встречу, а чуть позже опоздаю на конференцию. Я весь день буду куда-то опаздывать. В конце дня, измотавшийся и изнеможенный, я загляну в кофейню дядюшки Влада. Возьму выпивки, две пачки сигарет на вечер. Придя, домой мне не захочется ни вина, ни сигарет. Я просто лягу, и вскоре просто засну, как младенец… И ничто тогда меня не потревожит, ничто не возбудит и не возмутит. Сон будет ровным и глубоким. Мне будут сниться небольшие заснеженные горы, а над горами плавно кружат коршуны. Колибри беззвучно зависают над распустившимися лепестками цветов, на зелёных холмах. Небо чистое, солнце лучезарное очень приятное, совсем не колющее глаз. Мой сон становится всё глубже и глубже, и вот уже горы сменились на ровные луга, прибрежные берега, мне снится как я иду по лугу с зеленоглазой шатенкой и трава ласкает нам ноги. Нам весело и беззаботно. Лёгкий ветерок нежно обдувает моё тело. Я иду, неспеша, шаг лёгкий и уверенный, я знаю — тут мне хорошо. Вдруг неожиданно перед моим взором появляется гуттаперчевый человечек и одним рывком показушно вкрутился в землю. И тут мне подумалось, что я так же смогу, и, приготовившись к этому, гуттаперчевый человечек мне строго пригрозил пальцем. После чего во мне появилось чувство неполноценности. И я сказал человечку: «Чем я хуже тебя, гуттаперчевый человечек?!» И резким рывком показушно вошёл по самую макушку в землю, и так остался, скованным по всем частям — не зная как обратно…

                                                                                            МАРИОНЕТОЧНАЯ КУКОЛКА.

—Мило, как мило!* И не совсем чтобы — чересчур, но и не совсем чтоб чуть-чуть. Словно с чьего-то позволения мне было дозволено быть свидетелем из ряда вон выходящих событий! Я бы не сказал, что они были переполнены загадочностью, напротив, они были прозрачны как осколок стекла. Но и в то же время, имела место быть, некая потаённая загадочность, на первый взгляд приметная немногим, но и не так чтобы, очень скрытная. И в следующую минуту, что больше всего меня поразило, вдруг неожиданно, из ниоткуда, как бы из воздуха, появилась марионеточная куколка. И стоило мне приглядеться, как тут же понял я, что это живая кукла. Поскольку она разговаривала со мной, не раскрытая при этом рта. И движения её были на столько скованны и неловки, что возникало ощущение жалости и сочувствия к большегубой, живой, марионеточной куколке. И в тот самый момент, когда я решил дотронуться до неё, то передо мной возникла невидимая стена, и моя рука жёстко упёрлась в неё, да так, что два мои пальца с хрустом «отпружинило». После чего, я понял, что это не обыкновенная марионеточная кукла, и не стоит без предупреждения приставать к ней. Тогда я с необыкновенным любопытством спросил её, в то же время мысленно усмехаясь над самим собой, что я разговариваю с марионеточной куклой. И в этот самый миг она прочла мои мысли и сказала, довольно озлоблено: «Курятина, баранина, говядина, кокосовая стружка, зефир, пломбир!» И тут меня осенило — сладкоежка! И тут она мне: «Вот сейчас я тебя и съем сладкий мой!» И дьявольская улыбка расползлась по её лицу. Тогда я понял, пора ноги уносить, да только ноги не подчиняются мне, и не могу я с места стронуться. Ну, всё думаю, доигрался, конец мне пришёл и, в эту самую минуту будто с чьего-то доброго позволения, снизошла на меня необычайная лёгкость и ловкость. И сразу как я почувствовал прикосновение прохладных губ на своей макушке, то во мне активизировались все вёрткие способности моего организма, что позволило мне с лёгкостью увворачиваться от её причмокивающих и слюнявых губ. И лишь частые причмокивания говорили о том, что она пытается засосать меня и проглотить, словно кусок говядины. Но моя вёрткость спасла мне жизнь, снизошедшая на меня в последний момент. Будто по чьей-то доброй воле.

        *Говорю я про себя, вспоминая эту историю.

                                                                           ГОВОРЯЩИЕ САПОГИ И ГОВОРЯЩИЙ ТУЛУП.

Мои карманы прохудились, а тапки продырявились, и зимний мохеровый шарф износился. За окном стужа, рыхлый снег. Снежные заносы обручальными кольцами. А мне на улицу бы надо выйти, сторожевого пса накормить копченым ягнёнком. Я ватник на плечи, шарф вокруг рта и по снегу к будке. Снег трескучий, рыхлый. И вижу, пёс у будки сидит, да совсем уже закостенелый, и от холода заледенелый. Я ему: «Ну, здравствуй дружок! Не замёрз?» А он мне отвечает человеческим голосом: «Мы сторожевые псы, к не таким морозам устойчивые, не к таким вьюгам приспособленные и к снежным заносам привыкшие». Тут я пригляделся и увидел, что это никакой не пёс со мной разговаривает, а две пары кирзовых сапог и тулуп из овчины. Как же так, подумал я, а где пёс? А они мне: «Какой пёс?» «Сторожевой — отвечаю я, — с пятнышком на левом боку, в виде ананаса!» И тут вижу из тулупа, две лапки высунулись, да совсем как у моего сторожевого пса, я хвать за одну, и давай болтать из стороны в сторону и приговаривать: «Попался сукин сын!» И копченым ягнёнком бить, продолжая приговаривать: «Сукин сын! Сукин сын!»

А он мне: «Дак вот ты как значит!! Сразу драться, сразу бить!» А я ему говорю: «Да как же тебя не бить, ведь ты разыграл меня!» «Я же из-за любви», — говорит пёс. «Из-за любви?!» — удивлённо я. «Да-да, из-за любви», —говорит он. А я, прослезившись, говорю: «Вот тебе ягнёнок, кушай дружок». А про себя думаю, кушай, кушай сукин сын!    

                                                                                                    НЕ УБИВАЙТЕ МОШЕК.

По чашечке с кофе бегала маленькая чёрная мошка. Настолько маленькая, что на первый взгляд и не приметишь. А я в очках, у меня с детства зрение слабое. И думаю, надо чем-то её прихлопнуть гадину, а под рукой сахарница и кухонное полотенце. И вдруг мне подумалось, что ни в чём она не виновата, и не стоит её убивать. И тут вижу, оживилась она, как будто поняла, что сжалился я над ней. И тут как бы помимо моей воли подумалось мне, хорошо, что не убил, хорошо, что сжалился. Допил кофе, вымыл чашечку и тихо ушёл.

                                                                                    ФРАНЧЕСКА ДА РИМИНИ.

Я потянулся за утренней звездой, и по неопытности угодил на ужин, к Богу-Творцу.

—Здравствуйте, — говорю я. —Дак, значит вот Вы какой! Совсем не такой, каким Вас привыкли представлять. Если честно признаться, то и представить Вас никто толком не мог! И на иконах Вас не изображали, и в журналах не печатали, всё как-то больше на словах, о Вас вспоминали, помощи просили, и то когда уж припрёт, что невмочь уж будет.

   И тут кто-то из-за спины меня по имени и что-то в руки, на подобие наших прайс-листов, и необыкновенным голосом: «Что изволите…» Я поглядел на прайс-лист, предполагая, что там меню блюд. Приглядевшись, увидел: «Брамс: Венгерские танцы. Интермеццо. Рапсодии».

–«Интермеццо». Нет, лучше «Рапсодии». Нет, нет, «Венгерские танцы» тоже ничего, давайте их, — скованно произнёс я. —А может что-нибудь из Вагнера имеется, — увлечённо поинтересовался я. –Ну, например: «Тристан и Изольда. Лоэнгрин или Гибель богов?».

—Имеется. Но, в данный момент пластинка занята. Чайковского не желаете «Франческа да Римини», например…

—Желаю! А позвольте поинтересоваться, и простите за некое любопытство, а кем сейчас прослушивается пластинка Вагнера??

—Ван Гог сейчас прослушивает её. Черпает вдохновение для своих будущих полотен, но вскоре он так увлечётся ими, что отрежет себе ухо.

—Извините, — произнёс я, немного помявшись и стеснительно опустив глаза, — а Гоголя не найдётся, желательно второй том «Мёртвых душ».

—Да, его уже дочитывает Перселл.

—Хорошо, я подожду.

—Но помните, что ровно в 16:32 вам нужно очнуться на послеоперационном столе. И не секундой позже!

И ровно в 16:32 очнувшись, я пытался припомнить, куда делись «Мёртвые души», когда ожили… Но всё без успешно, всё забылось, всё за памятовалось!! И тут мне подумалось, что я сам как ожившая «мёртвая душа».    

                                                                                ПЕНСИЛЬВАНСКИЕ ЛЯГУШКИ.

Москва, Тверь, Таганрог. Универмаги, гастрономы, торговые прилавки. Гусиные шейки, пенсильванские лягушки, баклажаны. Орешки на развес, приправы: карри, чёрный перец, палочки лакрицы. Народ к прилавкам жмётся, сильно суетится. Каждому того и этого, по триста грамм. Одному кардамона, другому пакетик лавра, третьему сотку разменять на червонцы.

И с утра до вечера, голоса надоедливых покупателей, беспрестанно жужжащих: пакетик лавра, пожалуйста, кардамона 50 грамм, карри, пожалуйста, а сотку не поменяете на полтинник и пять червонцев?

—А мне 100 граммов орешков.

—Каких? — недовольно спрашивает продавец?!

–Ну, естественно, кедровых, — удивлённо отвечает покупатель.

–У вас же не написано на лбу, каких! — с недовольством продавец.

Сургут, Пенза, Ставропольский край. Закусочные, булочные, торговые прилавки окутаны в тишине и в полуночной темноте. А с утра вновь начнётся день, и снова спросят: «Извините, а пенсильванских лягушек не завезли, мне 60 граммов карри, два пакетика лавра и два пучка зелёного укропа…»    

                                                                                                    ПИВА НЕТ.

Всё не как у людей, всё наперекосяк! Всё на изнанку и шиворот на выворот! Кто-то лбом об пол, а кто-то кулаком об стенку! И стоит раз, как там второй и третий и уже без остановки! И туфли на левую ногу, и руки сквозь карманы! И пешком, по старой гвардейской! Да и за угол, в закусочную, и с помятым червонцем в руке за стойку. За пивом! И как назло пива нет! Квас и газировка! И кто-то из-за спины — пиво не завезли? В ответ — квас рубль двадцать, и газировка по шестьдесят, а пива нет!

И обратно по старо гвардейской, пешком не спеша. И туфли на босу ногу и руки сквозь карманы, а в душе потёмки и сизый отблеск! И надежда, что завтра пиво завезут и раков подадут. И пиво пенное, пьянящее — на подвиги манящее!    

                                                                                            ВСЁ ПО СПРАВЕДЛИВОСТИ.

Узкая парковая дорожка. Придорожные камни, прикрытые большими зелёными лопухами, назойливые неугомонные мошки и придорожные цветы. Все прогуливаются парами, под большими белыми зонтами, не спеша вдоль аллей. Деревянные скамейки, покрашены в приятный оливковый цвет. На скамейке сидят трое. Один газету читает, другой копошится двумя пальцами в своём бумажнике, а третий чешет затылок и задумчиво глядит на безоблачное небо и что-то тихо бубня с испанским акцентом: С-с-сиреневый ту-туман, выбитые ст-стё-стёкла. Не-нее-нежданный в-визит. Ис-ис-по-по-рченный з-з-за-а-автрак…

Второй, копошась в бумажнике, говорит, поочерёдно гладя то на одного, то на другого сидящих по краю: «Се-семнадцать на т-т-тридцать, и ми-минус д-два-а-а-дцать. Плюс д-де-девять. На ше-ше-шестнадцать…»

Читающий газету, нервозно: «Чёрт де-дери! К-комут-т-т-то все, а к-к-к-кому-то ни-ни-ни-ни-и-ичего! Гдеж-ж-же сп-сп-спро-о-о-ведливость!»

—Вы с-совершенно п-п-правы, — говорит воодушевленно третий, не переставая чесать затылок. —Вот к пр-примеру, вчера, мне за з-з-завтраком, уг-г-г-годили бо-бо-большим теннис-с-с-ным мя-мячём в о-о-окно и выб-б-были с-с-ск-ск-скоты ску-скулу! Вот ра-разве это сп-спро-о-оведливо?

—Да-да — говорит второй, не переставая шерудить в бумажнике, и продолжает. —Ка-ка-ка-ждый но-но-норовит о-о-обма-а-амануть! Ут-утром з-з-з-аконьчились с-с-спички, я по-пошёл в ма-ма-магазин, ку-ку-купить два ко-ко-коробка, а при с-с-с-да-а-че т-т-тринадцати ко-копеек недосчи-чи-читался!

Вдруг неожиданно поднялся сильный ветер, заволокло тучами небо, началась сильная гроза, и внезапно прибило громом, всех трёх на оливковой скамье. И гнусавый голос с неба, с китайским акцентом: «Всё п-п-п-поспра-а-а-ведливости! Су-су-сукины д-д-дети…» И звон тринадцати копеек, свалившихся с неба, раздался длинным эхом, в парке, по аллее…

                                                                       НЕУДАВШИЙСЯ ДЕНЬ, НЕУДАВШИЙСЯ ПРАЗДНИК.

В рождество, когда все собрались за большим праздничным столом, я потянулся к салатнице и запачкал локоть, а когда принялся пить манговый коктейль, то невзначай поперхнулся и забрызгал нагрудник. А когда меня попросили передать перечницу пожилой даме, я засуетился и просыпал чёрный перец ей на подъюбник. Я заволновался и сказал: «Простите, я всё исправлю». Потянулся за салфеткой да ненароком зацепился застежкой от часов за густую бороду послушника монаха Илии, и выдрал с корнем несколько чёрных волос. Пока тянулся за салфеткой, выбил из рук три медных подноса, сшиб шесть графинов с вином, опрокинул несколько кофейных чашечек и поцарапал лоб Нине Андреевне, хозяйке дома. А когда кухарка вынесла главное праздничное блюдо, меня настоятельно попросили отсесть за второй стол и не подходить к праздничному столу ближе, чем на две вытянутые руки. Но тут я увидел оставшиеся за другим столом мои очки и попросил Филимона Арсениевича, мужа Нины Андреевны, передать их мне. Когда я потянулся за очками, то невзначай наступил на лапу лежавшего под столом кота. Кот от испуга прыгнул на лицо Филимона Арсениевича и разодрал в кровь ноздри. От неожиданности Филимон дёрнул рукой и разбил очки о бровь рядом сидящего послушника монаха Илии. От резкой боли Илия стиснул зубы, ненароком откусил себе язык и выплюнул. И тут из под стола вынырнул озлобленный кот, хвать язык и под стол. Все давай его ловить. А я поймал подходящий момент, чтобы незаметно пробраться к праздничному столу, взять разбитые очки, небольшой кусочек праздничной запеканки и тихо уйти, молча, на цыпочках.    

                                                                                   ПРОРОЧЕСТВО СИОЛЛИ СЕВУЛАЙНЕ.

Я продал свои единственные складные садовые ножницы. Которые достались мне по наследству. Ими в своё время подстригались сады и роскошные кустарники французских замков. Чтобы на проданные деньги купить ветреную мельницу и серебреную пепельницу, которые принадлежали в своё время, много известному Сиолли Севулайне, он жил через дорогу от моего единственного дяди Паливайте. И каждый раз, видя, как мой дядя постригал кустарники у своего единственного дома, Севулайне подходил, держа одну руку в кармане, и говорил буквально следующее (из дневника моего дядя Паливайте): «Вы так расчудесно и ловко орудуете садовыми ножницами, что мне каждый раз, видя это, хочется Вас предостеречь, — с серьёзным видом говорил Севулайне. —Не могли бы Вы поосторожнее обращаться с этими ножницами, мне кажется, рано или поздно Вы отстрижёте ими себе пальцы рук, –говорил Сиолли Севулайне». На что мой дядюшка отвечал, немного приподнимая правую бровь: «Я никогда не притрагиваюсь к этим ножницам, если чувствую, что не справлюсь с ними или чувствую, что они слишком холодны к работе». И на этом их диалог заканчивался. Но кто мог подумать, что предостережения Сиолли, отразятся на моих пальцах.    

ПРОДОЛЖЕНИЕ БУДЕТ ОПУБЛИКОВАНО ТУТ

http://vsvert.blogspot.com/