Pliskin — Пуля с крыльями бабочки

Вдруг кто-то появляется у турникета — девочка с калейдоскопическими глазами.

Битлз. "Люси в небе с алмазами".

1

В тот год была на удивление теплая зима. Хотя, я думаю, что кроме меня на это никто не обратил внимания. Еще не закончился февраль, но снег лежал уже грязный, как в апреле. На дорогах блестели серые лужи, и солнце изредка светило совсем по-весеннему. События того времени уже никто не вспомнит, но я никогда не забуду это грустное весенне-зимнее солнце на сером небе.

Потому что только один я его помню.

Часов в одиннадцать я пришел в университетскую библиотеку. Тогда я должен был подготовиться к занятиям по предметам, по которым преподаватель пообещал мне серьезных проблем. По пути в продуктовом магазине я купил пачку "красного Мальборо" и мятную жвачку. Дойдя до здания университета, я выкурил сигарету. В уши вставлены наушники плеера, в котором крутилась аудиокассета "The Smashing Pumpkins". Это их последний альбом. Но тогда я еще этого не знал.

В полупустом читальном зале я сел за последний стол и начал выписывать нужную информацию из книг в тетрадь. В библиотеке я всегда старался сесть за последний стол, оттуда было видно всех присутствующих. Вообще мне всегда нравилось находиться в читальном зале библиотеки, там я чувствовал примерно то же, что чувствовал, когда был в театре. Только в библиотеке мне нравилось больше. В просторном помещении читального зала, где находится много людей, всегда бывает тишина. И, пожалуй, это единственное место с таким количеством людей, где мне нравится быть. Здесь негромко переговариваются студенты, шуршат страницами и скрипят шариковыми ручками. Здесь пахнет старыми книгами и свежей бумагой. От этой умиротворенной обстановки у меня становилось на какое-то время легко на душе и я с удовольствием использовал возможность придти сюда, хотя во время учебы не отличался прилежностью или усердием.

Честно говоря, я пришел сюда не для того, чтобы стать прилежным студентом, получить «красный диплом», престижную работу с жирной зарплатой. Дело в том, что в течение последнего года у меня на душе появилось премерзкое чувство. Чувство, которому я не мог придумать названия, не мог объяснить его причину появления. Не мог я и избавиться от этого тоскливого чувства пустоты.

Совершенно разными способами я пытался найти противоядие. Один из них был — серьезно заняться учебой. Чтобы у меня просто не оставалось свободного времени на неприятные и тоскливые размышления.

Собственно поэтому я сейчас пришел в библиотеку.

Через какое-то время я посчитал, что выписал достаточно информации для следующего семинара и понял, что хочу курить. Тогда я собрал книги, сдал их библиотекарю, закинул тетрадь и ручку в рюкзак и вышел на крыльцо. Там я увидел своего старого знакомого, его зовут Александр. Что с ним сейчас, я понятия не имею, так как давно его не видел и не интересовался его судьбой. Но тогда мы частенько встречались, ходили друг к другу в гости, пили пиво и слушали музыку. У Александра были светлые волосы и серые глаза. Телосложение он имел достаточно крепкое. Не то чтобы он был полный, просто у него была широкая грудь и плечи, и это не связано с его физической подготовкой. Не знаю, занимался ли он когда-либо спортом. При ходьбе он никогда не засовывал рук в карманы, а собеседнику всегда смотрел прямо в глаза, не отводя взгляда. Я знал его как довольно честного парня, во всяком случае, так казалось мне, и, не знаю, стыдился ли он когда-либо за свои поступки. Александр курил какие-то дамские сигареты, вроде "Виржинии слимс" и от этого выглядел немного глупо. Я знаю нескольких парней, которые курили дамские сигареты. Я и сам, было дело, грешил этим, покупал какие-то длинные "R-1", или что-то в этом роде. Но не все парни выглядели странно с дамскими сигаретами между пальцами, или во рту. Некоторым это даже шло. Но не Александру. Тонкая изящная сигарета в его толстых пальцах смотрелась как минимум странно. Еще он предпочитал спортивно-уличный стиль одежды, и старался, чтобы она выглядела более ли менее модной. То есть различные фирмы пошива одежды скейтбордистов, сноубордистов, лыжников. Парашютистов каких-нибудь. Все это смотрелось вполне современно, но, как-то не по мне.

Увидев меня, Александр заулыбался.

— Ну, как вчера в кино сходили? — спросил он, пожимая мне руку.

Я прикурил сигарету и засунул одну пластинку жвачки в рот. Тогда я так любил — курить и жевать мятную жвачку.

— Не ходил я в кино, дома сидел. Настроения не было.

— М-да, я пошел бы. Если бы не учеба. Я весь день готовился к занятиям, — вздохнул он, втягивая дым и сильно сжимая и без того тонкую сигарету с белым фильтром.

— Да плюнул бы и пошел.

— Я так не могу, у меня еще со школы: если не сделаны уроки, на плечах камень тяжеленный.

— Вот ты все время делаешь и делаешь свои уроки. А они не заканчиваются. И не закончатся. Потом их еще будет больше. Потом пойдешь работать, и сидеть там весь день до вечера. А прекрасными моментами жизни радоваться когда, по-твоему? — улыбнулся я.

— Я, конечно, тебя понимаю, но не могу я так. У меня есть чувство долга. Мне дали задание, я должен его сделать. Я так устроен и изменить себя не могу. Я буду плохо чувствовать себя, когда у меня какой-то долг за плечами. Ты не представляешь, каково для меня, когда я заканчиваю еще одно задание на завтра.

— Ага, в двенадцать ночи. Когда уже спать и завтра то же самое.

— Мне все равно. А, тебе не понять, — махнул рукой Александр.

Мимо прошла с шумом толпа взрослых школьников, которых, похоже, водили в библиотеку на экскурсию, или что-то в этом роде. По ним было видно, что их заинтересовала не библиотека или университет, а курящие на крыльце студенты: им-то в школе вряд ли разрешали курить прямо на крыльце. И, глядя на нас, они с предвкушением думали о скором окончании срока содержания в ужасном месте под названием школа.

— А ты сам-то чего в библиотеку пришел? — с ухмылкой спросил Александр.

— Я хожу вот по таким заведениям, только когда совсем жизнь прижмет, — улыбнулся я.

— А что, проблемы?

— Да, препод замучил, сатанюга, обещает добиться моего отчисления и скорейшего отправления в Вооруженные Силы Российской Федерации.

— Да, ладно тебе, не в первый раз, наверное?

— Это точно — не в первый, — улыбнулся я.

— А ты в армию годен?

— Вроде годен — здоров как бык. Хоть бы какое плоскостопие, или там дальнозоркость, какая никакая была.

— Да ну тебя, сплюнь, какое к черту плоскостопие? Готовься лучше к семинарам.

Я докурил сигарету, бросил ее в урну и надвинул капюшон куртки на голову.

— Бессмысленно все это. Все эти семинары. Ну их в топку.

— Ага, заберут тебя в армию, вот тогда поймешь, что такое — бессмысленно, — усмехнулся Александр. — Только поздно будет.

— Поздно… Да, поздно, — пробормотал я.

Я опустил голову и подумал, что оценю всю прелесть своего сегодняшнего социального положения, морального состояния и абсурд философии недовольства скучной и нудной жизнью только тогда, когда все сильно изменится. В худшую сторону. Например, если меня действительно заберут в армию. Или если вдруг начнется война, или взорвется атомная бомба, или даст течь ядерный реактор. Или у меня оторвет ноги, или, не дай бог, руки. Или я ослепну. Или попаду в тюрьму. Или случится что-то очень плохое с тем, кто мне дорог. Или я потеряю что-то, чем очень дорожу… тогда, вот возможно только тогда… да нет, наверняка, я вспомню это время и подумаю, что все было так хорошо и замечательно. Как легко и беззаботно было. Но сейчас, стоя под серым небом вот на этом затоптанном грязным мокрым снегом крыльце университетской библиотеки и глядя, как по проезжей части проносятся автомобили и разбрызгивают коричневые лужи, я не смогу до конца осознать всю глубину и насыщенность своей многогранной, яркой, и по большому счету счастливой жизни. Не смогу, даже при большом желании. О том, что я провел время хорошо, я подумаю только на следующий день. Неужели я не могу до конца ценить какие-либо вещи в настоящее время? Я имею в виду не материальные ценности, конечно. Наверное, не могу. А возможно, когда-нибудь смогу, времени еще много, сейчас мне всего восемнадцать. Только, надеюсь, тогда уже не будет поздно.

— Пойдем, чай кофе попьем, — предложил Александр. — А то к часу в буфете людей будет полно — в очереди терпеть не могу стоять.

— Да ну, я лучше сэкономлю — завтра себе сигареты нормальные куплю, пивка лишнюю бутылочку.

— Пойдем, пойдем, — настаивал Александр. — Я тебя угощу.

— Нет уж, спасибо, не надо меня угощать. Я лучше дома поем и попью, чего захочу.

— Ну пойдем. Там, возможно, Толик с моей группы. Я попрошу у него диск Fallout 2 для тебя. Ты же хотел поиграть в нее, да?

— Вот как? — заинтересовался я. — А у него он точно есть?

— Конечно, есть. Помнишь, я рассказывал тебе, что играл в нее? Это я у него и брал. Я игру установил и сразу отдал Толику. Она без диска идет.

Александр говорил убедительно, а я привык ему верить. Диск с этой игрой мне был очень нужен. От знакомых и из прессы я слышал об этой игре только самое хорошее.

— Давай, пойдем, — согласился я. — Только если там этого Толика не будет, ты сегодня в любом случае с ним договоришься о диске.

— Договорились. Если его там не будет, я договорюсь с Толиком, чтобы он принес диск завтра на учебу.

Мы пришли к зданию университета, где находился буфет, сдали куртки и сумки в гардероб, так как студентов в верхней одежде, как гласило приклеенное скотчем на входной двери объявление, в буфете не обслуживали, и зашли в буфет.

В буфете пахло выпечкой, кофе и всевозможными женскими духами. За круглыми столиками сидело человек пятнадцать. Кто здесь ел булку с чаем, кто-то старательно писал конспект в тетрадку, а кто-то просто хихикал и сплетничал в кругу друзей или однокурсников.

Мы с Александром подошли к кассе, где стояла продавщица лет сорока с осветленными волосами.

"Вот вам и Буфетчица" — подумал я.

— Тебе что взять? — спросил меня Александр.

— Не выдумывай, я куплю себе что надо.

— Ну, я же тебе обещал, — развел он руками.

— Я куплю себе сам, что захочу, Саша, не переживай.

— Ну, как хочешь. Уговаривать не буду.

Александр взял себе черный кофе с сахаром и бургер с котлетой и сыром, а я купил себе кофе со сливками и сахаром. Мы направились к столикам; Александр пошел чуть впереди меня.

— О, Кристина, давай к ней сядем, — сказал мне негромко Александр.

— Какая еще Кристина, зачем она нам? — недоверчиво спросил я. Не хотелось мне вот сейчас, в мужской компании, общества женщин. При них ни про видеоигры, ни про рок-н ролл не поговорить.

— Я же тебе про нее рассказывал. С нашего курса. Смэшин пампкинс слушает. Нормальная девчонка.

— Не помню. Смэшин пампкинс, говоришь?

Она сидела, склонив голову над книгой. Перед ней стояла белая фарфоровая чашка с черным кофе, а рядом на стуле лежала ее сумка. У нее были ярко красные волосы с черными прядями. Казалось, она не замечает никого здесь.

— Привет, Кристина, — поприветствовал ее Александр. — Мы к тебе.

Она подняла голову, посмотрела на нас и улыбнулась.

— Привет, Саша. Садитесь.

Темно-зеленые глаза и бледная кожа. Мне она показалась красивой.

Мы сели с ней за столик и Александр представил меня.

— Очень приятно, а я — Кристина.

Она посмотрела на меня и слегка улыбнулась. Я глянул ей в глаза мельком, но от этого у меня пропали всякие мысли в голове, а висках застучало.

Александр начал говорить с ней о чем-то, но я не слышал этого. Я смотрел на корешок книги, которая лежала перед ней, и находился глубоко в себе. Мне стало страшно поднимать глаза.

Нет смысла подробно описывать ее внешность, скажу, для меня лично, она была исключительно необычной и привлекательной.

Я стал осторожно разглядывать ее пальцы, мелкими глотками потягивая горячий кофе с видом человека, который всю жизнь искал именно эту чашку кофе и вот теперь нашел ее. Ее ногти были аккуратно накрашены светлым перламутровым лаком. Мне казалось, я вечность могу смотреть на эти ногти. На пальцах были несколько колец. На одном фигурка дельфина, на другом какое-то растение; еще было кольцо, на котором была человеческая кисть, еще на одном была фигурка человека, раскинувшего вверх руки. Все кольца и фигурки на них, похоже, были из серебра, или какого-то металла похожего на серебро.

Александр и Кристина говорили, по-моему, про учебу. О чем им было еще говорить, учитывая то, что они были всего лишь однокурсники, а не друзья. Я слышал их голоса как будто из параллельного измерения и не понимал смысла сказанного. Затем меня что-то спросили. Я понял, что это обращаются ко мне, потому что прозвучало моё имя.

— Что? — растерянно спросил я, поднимая глаза.

— Я говорю, ты тоже любишь Билли Коргана?

Это говорила Кристина, и она обращалась ко мне. Она смотрела прямо на меня. Прямо мне в глаза. Я посмотрел на нее и почувствовал давление в ушах и в груди. Как на головокружительной высоте в горах. Сначала я посмотрел на ее губы, потом на нос, а потом заглянул в глаза. Это произошло в долю секунды, но я успел рассмотреть и запомнить каждый сантиметр ее лица. Понимая, что она ждет ответа, я вспомнил вопрос, который она задала мне. Мой мозг обработал информацию и выдал ответ.

— Я люблю Билли Коргана, да, — сказал я, делая серьезное лицо. — А ты?

— И я люблю, — сказала Кристина, улыбнувшись. — Мне очень нравятся Смэшин Пампкинс. Особенно альбом "Меллон Коли".

— Да, согласен. Пожалуй, это лучший альбом. А ты слышала последний?

— "Машину"? Да, у меня он не так давно появился. Мне на той неделе отец его из Москвы привез. Мне понравилось. Вторая песня просто супер, да?

Второй песней была "Raindrops + sunshowers", действительно великолепная песня. Там есть такие слова: "дождь падает на каждого, тот же самый старый дождь". Люди, судьбы, события, все разные. Но дождь один. Он падает, а потом испаряется и опять поднимается небо, чтобы упасть. Этот же дождь падал и на чешую первых существ, выползших из всемирного океана на сушу, лил за шиворот Иисусу Христу и окатывал с ног до головы маленького Володю Ульянова. Дождя в этом году еще не было, только мокрый снег. Хотя, снег — это тот же самый дождь.

— Вторая песня очень хорошая, это да. Но мне пока больше всего нравится "I of mourning". У меня аж в груди все сжимается, когда я слышу: radio play my favorite song! — напел я первые строчки песни.

Кристина радостно засмеялась и согласилась со мной.

— А ты знаешь, что Дарси ушла от них? — спросил я. Д'арси Врецки была их бас-гитаристкой, которой я уже не первый год восхищался.

— Да, знаю, вместо нее взяли Мелиссу Ауф Дер Маур из группы Хол. Я уже клип с ней видела.

— Я тоже видел. Очень жалкое зрелище. Эта рыжая тетка вместо моей любимой Дарси.

— Не знаю, по-моему, Мелисса там очень хорошо смотрится. Она очень эффектная и красивая, — не согласилась Кристина.

— Красивая? Она не красивая, а кудрявая! — со смехом воскликнул я. — Вот Дарси — она красивая!

— Да уж, — усмехнулась Кристина. — Моль бледная.

— Что? Моль? Да что ты в девушках понимаешь! — я в шутку сделал обиженный вид.

— Поверь уж, кое-что понимаю, — улыбалась она.

— Хватит уже, как дети малые! — возмутился Александр. — Еще на улицу предложите друг другу выйти, на кулаках отношения выяснить.

Мы с Кристиной смотрели друг на друга и улыбались. Не знаю, что думала она, но мне казалось, что я знаю этого человека всю жизнь. Жжение в груди усиливалось.

— Саша, понимаешь, не каждый день с единомышленником встречаешься, — сказала ему Кристина. — Дай людям поговорить, поспорить.

— Вы думаете, мне интересно слушать ваши узкоспециализированные беседы? Вы же здесь не одни! — заворчал Александр. — Пойдем-ка, покурим, — обратился он ко мне.

Мы с Александром пошли курить на крыльцо, а Кристина осталась сидеть за столом. Когда, выходя из буфета, я оглянулся на нее, то увидел, что она открыла книгу и улыбнулась, глядя в нее.

Выйдя на крыльцо без верхней одежды, я поежился: было уже не холодно, но еще и не тепло. Мы достали сигареты и зажигалки и одновременно прикурили друг другу. Это был старый прикол, вот так прикуривать друг другу. Так я проделывал с несколькими своими приятелями в то время. По-моему, в этом было что-то ковбойское. Хотя, наверное, в половине из всех ритуалов, связанных с сигаретами есть что-то ковбойское. Видно, еще на диком западе крутые перцы в шляпах и с платками на шее, взяв в рот сигареты, стали придумывать и для этой части своей и без того крутой и отвязной жизни крутые и отвязные штуки; элементы поведения, связанные с сигаретами. Это то, как ты достаешь сигарету из пачки, как ты ее держишь в руках, как держишь во рту, как прикуриваешь, как делаешь первую затяжку, как выпускаешь дым, и, наконец, как ты гасишь, или выбрасываешь сигарету. Естественно, нет двоих одинаковых людей, каждый и по-разному завязывает шнурки, однако я не знаю людей, которые круто завязывают шнурки, но знаю людей, которые круто курят.

— Ну, как тебе Кристина? — спросил улыбающийся Александр, глядя на проезжающие по лужам автомобили.

— Еще немного, и я… — я с силой затянулся и выпустил дым вверх. Я не нашел слов выразить свое состояние. — Понравилась, да.

— Тогда возьми у нее телефон. Хочешь, я попрошу потом.

— Не суйся, пожалуйста! Сводник хренов, — я поднял указательный палец. — Не первый день замужем.

— Ну, тогда смотри сам — я только помочь хотел. Если она тебе понравилась… — развел руками Александр.

— Не обсуждается! — прервал я его. — Если надо будет, я тебя спрошу сам.

Я смотрел на носки своих ботинок, курил и думал о том, что буду делать, когда мы зайдем обратно в буфет. Я понимал, что эта девушка мне понравилась и очень мне подходит, и мне казалось, что теперь это написано у меня на лице. Должен ли я что-то делать? Или мы просто поговорим еще минут десять, а потом она уйдет по делам. Или я уйду, получив срочное сообщение на пейджер. Нет, это будет слишком глупо. А вдруг мы разговоримся, потом Александр уйдет, и мы останемся с ней вдвоем. Потом пойдем прогуляться, я провожу ее до дома, или института, или до автобусной остановки на худой конец. Она даст мне свой номер телефона, или попросит мой. Я позвоню ей, мы встретимся. Она станет моей, а я — ее. На какое-то время. Или навсегда. Навсегда. Мы будем гулять с ней по лужам, смотреть вместе видео Смэшин Пампкинс, пить кофе, смеяться. Поедем куда-нибудь на летних каникулах. Или никуда не поедем, останемся в городе, будем загорать на крышах девятиэтажек и пить холодное пиво.

С этими мыслями я докурил сигарету и автоматическим щелчком указательного пальца правой руки отправил ее, не затушенную, тлеть в урну. Затем я посмотрел на Александра: он докуривал свою длинную сигарету с белым фильтром и мечтательно улыбался. Тоже мне, разулыбался; как будто это он встретил девушку своей мечты.

— Ну, что, зайдем, Ромео? — обратился он ко мне, когда докурил.

— Молчать, — буркнул я.

Вытащив одну замерзшую руку из кармана, я потянул ручку входной двери на себя, и мы зашли вовнутрь. У меня от волнения забилось сердце и застучало в висках. Мы вошли в буфет. Пока мы курили, прозвенел звонок, и сюда набежало много голодных студентов. Они занимали свободные столики и становились в очередь перед кассой. Мы шли к нашему столику через рой шумных студентов, и я приготовился к очередному потрясению моего сердца и сознания. Я думал, что все должно произойти так, как оно должно быть и что не стоит специально придумывать вещи, о которых будешь говорить, когда я увидел, что за нашим столиком Кристины нет. Не было ни ее сумки, ни книги, ни белой чашки с кофе. Всего того, чего я так желал и боялся увидеть последние пять минут, здесь не было. Вместо всего этого здесь сидели два студента-модника в штанах с накладными карманами по бокам бедер и что-то горячо обсуждали. В горле у меня пересохло. Я подошел к столу и обратился к студентам:

— Здесь девушка сидела, с красно-черными волосами, книгу читала. Где она?

Студенты отвлеклись от беседы и удивленно посмотрели на меня. Пожав плечами и помотав головами, они негромко продолжили свой разговор, забыв обо мне. Я растерянно посмотрел на Александра, и тот тоже пожал плечами. "Может, что-то срочное" — предположил он. Мы вышли из буфета к гардеробу и молча постояли там какое-то время. Потом я спросил гардеробщицу о девушке с красно-черными волосами.

— Небольшая такая, с сумкой, — пояснил я.

— Запомнишь тут всех, с сумками, — развела руками гардеробщица.

После двадцати минут безуспешного ожидания я испытал неприятнейшее разочарование.

— Не расстраивайся, может, ей правда срочно бежать понадобилось. Придешь как-нибудь ко мне после лекций, увидишь ее еще, — попытался успокоить меня Александр, видя мое мрачное выражение лица.

Дело было не в том, что я боялся больше не увидеть ее. Меня, как глупого школьника терзала мысль о том, что я показался ей занудным, или произвел на нее какое-то другое неприятное впечатление, заставившее ее спешно покинуть буфет окольными путями, дабы больше не вступать в скучнейшую беседу со скучнейшим придурком. Я уже ненавидел себя за то, что стал хаять эту треклятую Мелиссу Ауф Дер Маур и готов был сто раз извиняться за свои слова. Я пытался внутренне успокоить себя, проговаривая про себя, что ничего плохого не произошло, но меня все сильней и сильней охватывало чувство того, что произошло нечто непоправимое, и я упустил важнейший в жизни момент. Я бы не назвал себя паникёром, но сейчас я не мог сдержать чувств и хотел прыгать и кричать от разочарования и злости на самого себя. Такое называют кусать локти. Да, мне хотелось в кровь кусать свои локти.

— Пойду-ка я домой, — пробормотал я, глядя в пустоту на улице, возле буфета.

— Ладно тебе, не переживай, — сказал Александр. — Приходи, у нас завтра после третей пары окно. Она лекций не пропускает.

Я сунул руки в карманы и сжал зубы.

— Я не переживаю. Не знаю. Вряд ли я приду.

Я и сам не знал, приду я завтра туда, или нет. Будет ли это просто нормальным продолжением нашего неоконченного с ней разговора, или мое глупое безрезультатное унижение, глумление над самим собой.

Я махнул Александру рукой и пошел по улице. В груди невыносимо ныло, а в голове пронзительно пел Билли Корган о том, что синее небо приносит слезы. Я сейчас нисколько в этом не сомневался. Я шел в сторону автобусной остановки, но прошел мимо. Я просто шел вперед, стараясь ни о чем не думать, и не останавливаться. Я наступал в холодные лужи и скользил по грязному рыхлому снегу, топал по пешеходным переходам, наземным и подземным, жал пока загорится зеленый на светофоре. В общем, просто шел, никуда не сворачивая. Потом перед собой я увидел красный трамвай. Я вошел в холодный полупустой трамвай, занял место возле окна и поехал. Глядя на серые улицы этого города, я думал о том, что этот день мог закончиться совсем по-другому, а точнее — начаться. Но для меня этот день уже закончился. Проплывающие за окном пейзажи современного города были мне знакомы, но сейчас, я как будто видел их по-другому, другими глазами. Я чувствовал себя приезжим, туристом, который в первый раз в этом городе. Очень сильно захотелось исчезнуть, растаять в воздухе, как пар и подняться в небо вместе с другими каплями испаряющейся воды. Тогда я подумал, что в таком случае придется рано или поздно упасть с неба обратно на землю, дождем или снегом. Пускай так, но это будет потом. Может, потом я не буду чувствовать то, что чувствую сейчас. Во мне появилось ни на что не похожее чувство, не похожее на состояние обычного разочарования, или неразделенной влюбленности. Я не мог объяснить себе, что явилось прямой причиной моего состояния. Да и не хотел.

Трамвай привез меня на конечную остановку. Пахло морем. Трамвай привез меня на набережную.

Бесконечное свинцовое море хмуро выбрасывало холодные волны на каменистый берег. Это море не выглядело приветливым. Казалось, оно не замечает вещи, происходящие вокруг. Похоже, что его живая душа покоилась где-то в невообразимой глубине, под ледяной толщей вод, через которую не видно и не слышно, что происходит во внешнем мире.

Я пошел по набережной к морю и спустился по каменной лестнице на холодный каменистый пляж, местами покрытый снегом. Я достал сигарету и закурил. Я смотрел на волны перед собой, которые накатывались, а потом убегали. Море негромко шумело, а мне даже было нечего ему сказать. Мне даже себе самому нечего было сказать. Вдалеке серое море смыкалось с серым небом, они не обещали мне ничего солнечного. Я вздохнул и медленно побрел по пляжу в сторону, где вдалеке виднелись большие корабли и подъемные краны.

Я прошел какое-то расстояние по мокрому берегу, когда меня кто-то окликнул. Меня не назвали по имени, но я понял, что этот оклик был адресован мне. Я обернулся и увидел парня, который подбежал ко мне. Возможно, он шел за мной и потом решил догнать. В руке он держал сигарету, и я подумал, что он хочет попросить прикурить ему.

— Слушай, есть спички? — сказал он, подходя. — Я свою зажигалку намочил и выкинул. А покурить как охота, — улыбнулся он.

Парень был примерно моего возраста; у него были немного раскосые глаза, а из под красной вязаной шапки виднелись черные волосы. На его голову был надет капюшон странной зеленой куртки, похожей на военную. На шее парня висел какой-то огромный бинокль в коричневом кожаном чехле, а в руке он держал сложенный в непрозрачный полиэтилен какую-то конструкцию, похожую на мольберт.

Я достал зажигалку из кармана и протянул парню.

— Крикет! — сказал он, прикуривая. — Хорошие зажигалки. Я всегда стараюсь их покупать. Они почти всегда с первого раза зажигаются.

— Не знаю, — пробубнил я. — Обычная зажигалка.

— Ты что не задумываешься, какие зажигалки покупать? — спросил меня парень.

— Не задумываюсь, — ответил я. Я подумал, что действительно не задумываюсь об этом.

— Странно, — сказал парень, выпуская облако дыма, которое тут же развеял холодный морской ветер.

— Ничего странного, — сказал я. — Когда я покупаю зубную щетку, я тоже особо-то не задумываюсь, не выбираю.

— Может, ты и еду не выбираешь? А одежду?                                    

— Ну это, конечно, другое дело. Одежда — это тебе не зажигалка. Одежду я буду носить долго, а зажигалку через месяц выкину.

— Получается, что если ты собираешься пользоваться чем-то долго, только тогда ты выбираешь это и решаешь, нравится это тебе, или не нравится.        

— Выходит — так.

— А я люблю, чтобы все, что бывает со мной, мне нравилось. И выбираю абсолютно все.                                                                    

— Хм… а я вот нет.                

Я достал сигарету и прикурил ее.

— А ты что-то рисуешь? — спросил я, кивая на мольберт.                    

— Да, я рисую море. Рисовал сегодня порт, там такие штуки невероятные.        

— Какие штуки?        

— Ну, краны, механизмы огромные.

Я усмехнулся и посмотрел в сторону порта.

— Да уж, механизмы там огромные. А ты приезжий?

— Да, я приехал сюда к родственникам в гости.

— В первый раз у нас в городе?

— Нет, я приезжал сюда раньше, правда, когда мелкий был. Даже в море купался.

— М-да. Здесь особо в море не покупаешься. Холодно всегда. Два-три месяца в году тепло.

— Видел сегодня парня, который в лодку вещи складывал. Он на какой-то остров собирался. Рыбу ловить что ли.

— Наверное — здесь полно островов.

— Я хотел бы попасть на какой-нибудь.

— Напросись кому-нибудь в порту, поспрашивай. Скажи, что журналист, пишешь про природу нашего края, — сказал, улыбнувшись, я.

Я ковырял носком ботинка камни на земле и он был уже весь в мокром песке.

— Будешь пиво? — спросил меня парень.

— Давай, — сказал я, удивленно подняв на парня взгляд. Обычно я не заводил знакомств на улице, и меня не угощали пивом случайные люди. Но парень выглядел безвредным и, вроде бы, говорил со мной открыто.

Он снял со спины рюкзак и достал две банки пива.

Мы сели на перевернутую лодку и молча стали глотать ледяное пиво. Было жутко холодно. Но как-то о холоде не думалось.

— Когда музыка кончится, выключи свет, — пробормотал парень.    

— Что?

— Да так, из песни одной, — он махнул рукой и сделал большой глоток из банки.

— Ммм…

— А хотел бы я поплыть на этой лодке куда-нибудь далеко, где еще никто не был.

— На край света? — попросил уточнить я.

Парень посмотрел на меня и задумался.

— Нет, наверное, не на край света. Мне как-то трудно представить себе край света.

— А если бы, предположим, он был. Хотел бы?

— Не знаю, мне что-то очень уж унылым представляется край света.

— Каким?

— Это что-то вроде края водопада. А вокруг просто вода. Как и здесь. Разве древние люди не такой считали землю? Ну, там слоны на черепахах и все такое. А вокруг… Разве вокруг было не море? — парень задумчиво нахмурил брови и опять посмотрел на меня.

— Я не помню. Возможно, море. А возможно и нет.

— Если бы там было не море, а суша, то это была бы еще одна чья-то Земля.

— Чья?

— Я не знаю, чья. Но легче вообразить, что вокруг море. Море проще представить бесконечным.

— Ты думаешь, что древние люди, которые придумали всю эту тему с черепахами и слонами не могли абстрактно мыслить и представить себе бесконечную сушу? Взять, например пустыню. Чем не бесконечная суша? — спросил я, прикуривая очередную сигарету.

— Да нет, не то, чтобы они не могли абстрактно мыслить. Просто тогда все думали по-другому, и когда кто-то придумал эту гипотезу, он сказал другим, что вокруг море потому, что другим это было легче представить. Ведь находясь у берега моря, или океана, ты, как правило, не видишь другого берега. А если ты его не видишь, то можно представить, что его нет. Что море бесконечно.

— А небо? Они ведь могли придумать, что там небо. Пустота, космос. Небо ведь тоже, похоже, бесконечное.

— Нет, тогда они еще не знали, что небо бесконечное и так не думали.

— Тьфу ты, точно. Они же думали, что там потолок.

— Купол.

— Что?

— Купол. Они думали, что небо — это огромный купол, а не потолок. Да и черепахи. Им было проще представить, что черепахи покоятся на воде, на море, а не в воздухе.

— Тогда получается, что если там купол, то край света был бы просто стеной цвета неба, — я выпустил клуб дыма. — Ты бы просто уперся бы в стену. В это самый купол. Как в этих американских новогодних домиках под стеклом с пенопластовым снегом, которые переворачивать надо.

— Ага. Вот бы неприятно было, — усмехнулся парень.

— Да уж. Так обломаться. Как в "Шоу Трумэна".

— Как хорошо, что мир бесконечен.

— Ты уверен в этом? — спросил я.

— Конечно. Это доказано.

— Кем доказано?

— Эээ… я не могу сказать, кем. Но знаю, что это так.

— Откуда ты знаешь? Вдруг это не так. А вдруг нет никакой бесконечности?

— Ну, это просто смешно, — воскликнул парень. — Это со школы известно. Это есть в любой книге. В любом научном журнале. Материя вечна, атом бесконечен.

— Да, да. Это у нас в кабинете физики тоже висело. Красными буквами. И еще подпись: "В.И. Ленин". Нет, ты сам это можешь проверить?

— Проверить?

— Да, на своем личном опыте ты почувствовал, что такое бесконечность? Ты видел ее?

Парень запрокинул голову и стал всматриваться вверх, в серое небо. Я тоже посмотрел туда. Там было густое серое небо. Где-то высоко над ним было мое солнце. Да, мое. Никто другой пока что его не присвоил.

— Разве это не бесконечность? — спросил он меня.

— Я не знаю. Я вижу просто небо. Да к тому же серое.

— Что, тебе не представляется, что там бесконечность?

— Представляется. Даже очень хорошо, — ответил я, внимательно смотря вверх.

— Ну, так что ж ты хотел узнать у меня?

— Я знаю, что там бесконечность, потому что мне так сказали. Мне просто сказали, что там бесконечность. Я услышал об этом по телевизору, прочитал в сотне книг, услышал от авторитетных людей об этом.

— И что, этого мало?

— Знаешь, тем людям, которые верили в черепах и слонов, стоящих друг на друге, тоже об этом сказали авторитетные в то время люди. Вряд ли кто-то из них действительно видел этих слонов и черепах, на которых держится земля. Вот так и мне сказали. Мне остается только верить, или не верить. А поскольку опровергнуть это я не могу, то мне остается только верить во все это.

Мы некоторое время посидели молча и покурили. Я вспомнил, что сегодня уже вторник и что нужно не забыть покормить кошку соседа. Игорь Анатольевич, мой сосед по лестничной площадке куда-то уехал. "В Россию", как он сказал, вроде бы к родственникам в гости. Игорь Анатольевич был настоящим профессором, (математиком, по-моему, или кем-то вроде этого), и работал в одном из институтов нашего города. Он был разведен и сейчас жил один. Неплохой такой мужик, этот Игорь Анатольевич, я знал его с детства. Никогда не сдавал меня родителям, если я устраивал шумные ночные вечеринки в их отсутствие, или когда моих пьяных друзей рвало в мусоропровод. У Игоря Анатольевича был огромный толстый белый кот по кличке Иван. Не знаю, почему он назвал кота именно так, и когда я в первый раз узнал об этом, то долго смеялся, но потом мне стало казаться, что этого кота по-другому и не назовешь. Вот смотришь на него и думаешь: "Ни дать, ни взять — Иван". Игорь Анатольевич уехал в воскресенье, в тот день утром он отдал мне ключи, деньги на еду для кота, и с виноватой улыбкой попросил присмотреть за квартирой.

— Будь другом, покорми Ивана… и, туалет его… — поморщился Игорь Анатольевич.

— Понял, все будет чисто! — с улыбкой ответил я.

Мне не хотелось отказывать человеку, который всегда так хорошо ко мне относился, зная о многих моих грешках. Иногда я брал в долг у Игоря Анатольевича деньги; он всегда давал мне, сколько я просил, и никогда не напоминал о долге. В общем, сейчас пришло время и мне помочь ему. Теперь я должен был каждый день приходить в квартиру Игоря Анатольевича, кормить его кота, и чистить за ним туалет. Это совсем не сложно, правда, вчера я уже забыл сделать это.

Я посмотрел на парня в красной шапке, сминая рукой пустую банку из-под пива. Он о чем-то думал, курил и смотрел на волны, набегающие на берег, рядом с его ногами валялась полувтоптанная в песок пивная банка. Я подумал, что мне жутко холодно.

— Мне нужно идти, — сказал я.

— Иди, раз нужно.

— Да, пойду, пожалуй.

Встав с лодки, я стряхнул песок со штанов, закинул за спину рюкзак и протянул парню руку. Будто не замечая моего прощального жеста, он залез в свою сумку и, покопавшись там, вытащил из пластикового цилиндрического кейса свернутый в трубку лист бумаги. Он протянул мне его и встал с лодки. Я развернул лист. Это была его картина. Там было изображено море и кусочек берега, на котором лежала перевернутая лодка. Это было именно то место, на котором сейчас находились мы. Все было изображено с невероятной точностью, хотя и было довольно размытым. Не знаю, когда он рисовал ее, но только море и небо были не серого цвета, а фиолетового, оранжевого, красного и черного цветов. Это выглядело очень торжественно, но в то же время пугающе, напоминало какое-то надвигающееся светопреставление, апокалипсис. И почему-то на картину хотелось продолжать смотреть, изображение было приятно глазу и душе.    

— Это тебе! — улыбнулся парень, и так и не пожав мне руки, пошел по берегу вдоль моря.

— Спасибо, — сказал я, продолжая разглядывать картину, но видно, парень уже не услышал моих слов, быстро уходя вдаль по берегу, словно это у него появились какие-то срочные дела, а не у меня.

Я свернул картину в трубочку и аккуратно положил в рюкзак, чтобы не помять. Потом я поднялся на набережную по каменной лестнице и посмотрел оттуда на море. Оно, как и небо, было по-прежнему серым и холодным, не желая приобретать других, более теплых оттенков.

Потоптавшись на остановке, я дождался трамвая и поехал домой. Поскольку прямо до моего дома трамвай не ходил, на нужной остановке я пересел на троллейбус и добрался до той самой остановки, с которой у меня начинался и заканчивался почти каждый день жизни. Выйдя из троллейбуса, я пошел в ближайший универмаг. Там я взял корзинку и пошел искать между полками с всевозможными продуктами пропитание для Ивана. Походив недолго, я нашел ряды полок с коробками и банками, с которых на меня внимательно смотрели разноцветные сытые кошки. Хотя, в основном, коты, а не кошки. "Коты выглядят более сытыми и довольными", подумали маркетологи и стали фотографировать котов для кошачьих кормов. У котов помассивнее черепа и потолще морды. От этого они выглядят солиднее и упитаннее тощих независимых кошек.

Я не знал, какой из кошачьих кормов предпочитает есть Иван, и поэтому выбрал сухой корм и кошачьи консервы. По пути к кассе я зашел в пивные ряды и взял себе две бутылки пива: очень уж хотелось еще пивка. Расплатившись за продукты со знакомой кассиршей, я улыбнулся ей и пошел к своему дому, серой пяти-подъездной девятиэтажке.

Лифт привез меня на пятый этаж. Я вышел из него и, достав из кармана связку ключей, открыл дверь своей квартиры. Дома никого не было, родители были на работе до вечера. Я включил свет в прихожей, скинул на пол рюкзак, и повесил на вешалку куртку. Сменив ботинки на тапочки, я выложил из пакета с продуктами пиво в холодильник и пошел кормить Ивана. Квартира Игоря Анатольевича была прямо рядом с нашей. Я извлек теплый металлический ключ из кармана и вставил его в замочную скважину. Меня слегка кольнуло в пальцы слабым электрическим разрядом. Я повернул ключ и открыл дверь в квартиру. В нос мягко проник запах квартиры Игоря Анатольевича. Я вспомнил моменты, когда был здесь раньше. Это было в далеком детстве, когда я только пошел в школу. Я часто просился к Игорю Анатольевичу играть в игры на диковинном в то время компьютере, который был у него. Он почти всегда разрешал мне играть. Единственной проблемой были мои родители, которые считали, что это жутко неудобно и неловко — беспокоить занятого человека по таким пустякам. Но тогда значения слов "неловко" и "неудобно" я совсем не понимал, и, каждый раз встречая Игоря Анатольевича в подъезде, я бесцеремонно напрашивался в гости к его компьютеру.

В прихожей был полумрак, все двери комнат, кроме кухонной, были закрыты. Я закрыл за собою дверь и услышал писклявое мяуканье. Это не привыкший голодать толстый Иван терся об мои ноги. Как белое привидение он вился вокруг меня и мяукал. Кто бы мог подумать, что у такого огромного животного может быть такой тонкий голос. Я прошел на кухню и увидел на полу, между холодильником и мойкой миски Ивана для корма и воды. Немного подумав, и послушав пронзительное мяуканье, я насыпал половину миски сухого корма, а на другую половину наложил консервы. Иван бросился на еду и забыл о моем существовании. Я налил в другую миску воды из крана и поставил ее рядом с чавкающим животным. Упаковки с кормом я убрал в холодильник. Посреди кухни стоял круглый обеденный стол, накрытый белой скатертью в зеленую клетку. На середине стола красовалась повидавшая виды вазочка, в которой лежали карамельки. Я выбрал "Барбарис", развернул фантик и закинул конфету в рот. Посмотрев какое-то время на кота, я пошел менять песок в его туалете. Когда и с этим было покончено, я облегченно вздохнул и решил пойти к себе домой. Проходя по коридору мимо закрытых дверей в комнаты, я сначала хотел открыть двери, но потом передумал. Если хозяин закрыл их, значит так надо.

Я захлопнул дверь квартиры Игоря Анатольевича и зашел к себе домой. Помыв руки, я решил поесть. Вскипятил воды, бросил туда соли и спагетти. Поджарил четыре сосиски на растительном масле, настругал на терке сыру. Когда спагетти сварились, я мелко порезал сосиски и перемешал их со спагетти и сыром, а сверху посыпал петрушкой. Получилось красиво. Я начал есть, поливая спагетти кетчупом и запивая пивом, и подумал, что, оказывается, я очень проголодался. Доев спагетти, я выпил и вторую бутылку пива, а потом вышел покурить на лестничную площадку.

Через окно в подъезде во дворе дома была видна детская площадка. Там была горка, металлические лестницы и турник, качели и песочница с неизменным "грибком" посередине. Интересно, кто это придумал по всей стране ставить эти грибки в песочницу? И для какой конкретной цели предназначены эти грибки? Я лично не помню, чтобы я в детстве особо радовался этим грибкам. Может это придумано для того, чтобы укрыть играющих детей от дождя? Вряд ли. Когда бывает дождь, всех загоняют домой. От солнца? Может и от солнца, но далеко не все дети проводят время в песочнице. Над качелями ведь нет грибка. Вероятно, грибок нужен для защиты от солнца совсем маленьких детей, которые не смогут играть ни на качелях, ни на турнике, а с удовольствием покопаются в песке.

Раздумывая над своим открытием, я докурил сигарету и затушил ее в банке из под кофе, полной окурков.

Вернувшись в квартиру, я зашел в свою комнату, включил в проигрывателе диск с записями Джона Колтрэйна и улегся на кровать. В груди все еще противно ныло.

Лучше бы вообще в жизни ничего нового не происходило, чем так. Ну их, этих девчонок. Одни беды от них.

Последний раз у меня была подружка два месяца назад.

Как обычно, познакомились у кого-то в гостях. Разговорились. Покурили вместе на балконе, целовались. Ну и так далее. Виделись почти каждый день. Я к ней ходил в гости, она ко мне — нет. Все были спокойны и довольны. Потом она стала реже звонить. А когда я это заметил, то сам вообще перестал это делать. Мы не общались две недели, а потом она позвонила.

— Привет, как ты?

— Да ничего, а ты?

— И я — ничего.

Молчание.

— Ты хотела встретиться?

— Не знаю, а ты хотел?

— Не то чтобы не хотел. Даже сам не знаю. Ты не звонила что-то.

— Да… не звонила. Дела были. Да и ты не звонил.

— И у меня… дела.

— Понятно. Ну, созвонимся.

— Да, конечно.

— Целую. Пока.

— Пока.

После этого мы не виделись. И, конечно, не созванивались. Почему это произошло? Можно попытаться найти много разных причин. И они найдутся, эти причины. Да только кому это надо?

Девушек в мире — миллионы.

И сейчас, лежа на кровати, мой мозг понимает, что историю с Кристиной я забуду, как страшный сон. И это произойдет очень скоро, может быть, уже завтра. Но в данный момент, как сильно ни хотелось, жжение в груди не проходило. Это очень злило меня. Раздражало то, что я не мог справиться со своими эмоциями. Со своими ненавистными эмоциями.

Я чувствую разочарование и желание убить в себе желание.

Я не хочу ничего чувствовать. Я хочу ничего не чувствовать.

А потом я заснул.

2

По двору, засунув руки в карманы зимней куртки, прошел человек. Ворот куртки был поднят, шея укутана шарфом. На голове черная вязаная шапка. Этот тип постоянно там проходит, когда я смотрю в окно. Уже не первый год. Как будто он специально там где-нибудь под окном сидит и ждет, когда я выгляну, чтобы пройтись с невозмутимым лицом. Не раз я, подходя к окну, думал, что вот сейчас его увижу. И — конечно, вот, пожалуйста — шагает себе куда-то. Когда-то меня это начало веселить, я показывал его друзьям. Потом раздражать. А потом опять веселить, но не так, как в первый раз. Потом я просто привык к этому.

А потом этот человек исчез.

Или я перестал замечать его.

Я живу в городе, который мне очень нравится. Вообще он солнечный, хотя далеко не часто.

В городе живут тени. По вечерам я не люблю ходить по городу.

Я проснулся, когда было уже темно. Луч фонаря с улицы протянул узкую желтую полосу через темную комнату, протиснувшись между штор. Я повернул голову. На электронном будильнике красные цифры показывали 22:37. В комнате родителей был выключен свет и негромко болтал телевизор. Не хотелось вставать, потому что причины для этого не было. Полежав еще несколько минут, я придумал для себя занятие — решил выйти в подъезд покурить. Я поднялся, сунул ноги в тапочки, натянул свитер, выпил воды в кухне и тихо вышел в подъезд. В подъезде было темно. Свет был на нижних этажах. Я, стал искать выключатель на стене, опасаясь, что лампочку опять разбили или выкрутили. Оказалось, переживал напрасно: я щелкнул выключателем, и нить накаливания с радостью осветила холодный подъезд.

Когда загорелся свет, я услышал, что кто-то этажом ниже, а может и с лестницы напротив моей квартиры, быстро побежал вниз по ступенькам. Я посмотрел в лестничный пролет, но никого не увидел. Шаги стихли, добежав этажа эдак до третьего.

Ну и прячься себе на здоровье, не буду я за тобой гнаться. Если даже ты вор квартирный, или любитель нассать в чужом подъезде.

Я спустился по ступенькам к окну, где стояла банка с окурками. "Пеле" гласила надпись на ней. Мерзкий порошкообразный кофе. Закурив сигарету, я, как обычно, стал всматриваться через стекло в темный двор, но ничего там не разглядел. Тогда я оперся о перила и стал смотреть вниз, между этажами.

Интересно, этот тип, что убегал, все еще стоит там? Звука открываемой двери слышно не было. Наверное, стоит там себе, курит, да посматривает в окошко, дожидаясь, когда я зайду домой, чтобы продолжить злодеяние. А я так быстро не уйду, не надейся. Я покурю медленно, растягивая удовольствие.

Когда я, наконец, докурил сигарету, то бросил ее вниз, в пролет. Она упала и осталась тлеть, глядя на меня из темноты красным злобным глазом. Я достал из пачки предпоследнюю сигарету и прикурил ее. Все равно, делать было нечего, и я решил хоть поиздеваться над прячущимся злоумышленником, подействовать ему на нервы своим присутствием. Я курил и внимательно смотрел вниз, надеясь увидеть прячущегося. Внизу свет горел только на первом и на четвертом этаже. Однако я не слышал ни шороха и никого смог разглядеть.

Потом мне наскучило это занятие, я бросил сигарету в пролет и представил себе вскормленного на гамбургерах огромного американского солдата, бросающего дымовую шашку в нору вьетнамским повстанцам, чтобы выкурить их оттуда и расстрелять. Обычно при этом наверняка американские солдаты выкрикивали что-нибудь залихватское, вроде: "фейерверк заказывали, косоглазые ублюдки, мать вашу?" Я живо представил себе эту картину, и мне стало неприятно представлять себя этим солдатом. Я даже пожалел, что бросил окурок не в банку-пепельницу.

Вернувшись домой, я достал из рюкзака картину, которую подарил мне парень на пляже. Потом я взял четыре булавки и прикрепил картину к обоям на стене напротив кровати. Еще минут пятнадцать после этого я стоял, разглядывая ее. Картина мне определенно нравилась, хотя и вызывала двойственные чувства. Иногда чувство тревоги, иногда — уюта и спокойствия. И вроде бы это и было то самое место, где мы пили пиво, но в то же время оно выглядело как из параллельной вселенной. Дело было не только в том, что у нас обычно не бывает таких ярких цветов на море. И даже не в том, что все это было похоже на закат, а закатов над морем у нас никогда не бывает — только рассветы. Что-то определенно было не так в самой природе, основе этой картины. Это немного расстраивало мое сознание и мне начинало казаться, что сегодня там, на море, я чего-то не увидел, не рассмотрел под нужным углом. На что-то очень важное не обратил внимания.

Насмотревшись на картину до ряби в глазах, я взял книгу и улегся на кровать. Эту книгу я читал когда-то в детстве и теперь решил перечитать ее заново, чтобы убедиться, действительно ли там все было именно так, как я помнил, или же мои воспоминания были просто порождены детской фантазией. Слишком странным помнился сюжет этой повести.

Книга была "Морской волчонок" Майна Рида. Про то, как мальчик мечтал путешествовать на корабле по морю. Он жил в портовом городе и с тоской провожал уходящие в море корабли. Потом как-то он пробрался на одно судно и залез в трюм, где прятался, ожидая того, что когда они отчалят, он вылезет на палубу и обрадует всех своим появлением. Капитану из-за какого-то мальчишки станет лень поворачивать судно назад, к берегу, и мальчика решат на время оставить с собой, свозить его в путешествие, а потом, на обратном пути вернуть домой. Так распланировал себе поездку мальчик. Но все оказалось сложнее. После того, как мальчик спрятался в полупустом трюме, туда стали загружать всевозможные продукты и товары. Бочки, тюки и коробки. В итоге мальчик оказался погребенным на дне корабля под грудой всего этого добра. И потом много дней и ночей мальчик в кромешной тьме пробирался наверх, на палубу, попутно кормясь продуктами, которые ему случалось находить в коробках и бочках.

Вот таким было его первое морское путешествие.

Вот такую странную книгу написал Майн Рид.

Начитавшись про все эти галеты, которые с трудом находил бедный мальчик, мне страшно захотелось есть. Тихо пробираясь по квартире, я отправился на кухню, где достал из холодильника котлеты и кефир. Положив холодные котлеты на куски черного хлеба, я с жадностью все съел, запивая ледяным кефиром. Появилось яркое чувство того, что я нашел съестное в холодной темноте трюма, в какой-нибудь бочке, которую расковырял перочинным ножичком.

Достав последнюю сигарету из пачки, я выключил свет на кухне и открыл форточку. В квартиру ворвался ледяной ветер, как невидимый призрак, мечтающий заморозить все живое. Я закурил и выдохнул дым в форточку. Было непонятно, вылетел ли дым на улицу, или порывом ветра был загнан обратно в кухню. Вообще-то обычно я не курил в квартире. Родители у меня люди некурящие и они не очень-то бывают довольны запахом табака в доме. Но изредка, а сейчас был один из этих редких моментов, я позволяю себе эту наглость и осторожно курю в квартире, когда никто не видит.

Напротив моего окна внизу был фонарный столб. Он освещал мелькающие перед ним хлопья мокрого снега, которые ночным десантом высаживались на улицах ночного города, пока ни о чем не подозревающие жители мирно спят.

Через мокрое от снега стекло мне показалось, что внизу под фонарным столбом кто-то стоит. Я присмотрелся, но через окно было трудно что-либо разглядеть. Тогда я поставил перед окном табуретку, встал на нее и выглянул вниз через проем форточки. Нет никого — показалось, наверное.

Что-то сегодня от меня все убегают и прячутся.

Я забрался под душ и стоял так минут двадцать. Я чувствовал себя каменной фигурой на барельефе какого-то фонтана в далеком южном городе. Брызги воды, детский смех. Яркое солнце, белый зной. Вокруг фонтана зеленые скамейки, клумбы с яркими цветами, маленькие декоративные деревья. Из громкоговорителя на столбе звучит "A kiss to build a dream on" Луи Армстронга. На скамейках сидят люди, грызут семечки, едят мороженое или читают книги, а вокруг фонтана бегают дети, нагибаются к воде и брызгают друг в друга. Их радостные визги разносятся с музыкой на всю округу. На дне фонтана много монеток. Их бросали люди, чтобы вновь вернуться в этот город, в это бесконечное, счастливое лето. Это очень хороший город.

Я выключил воду в душе и вытерся большим желтым полотенцем. Потом я выключил свет в комнате и забрался в кровать под одеяло.

Спать не хотелось. Абсолютно. Естественно, когда я проспал полдня. Мозги и тело не хотели спать. Они хотели бодрствовать.

Я понимал, что если буду просто так лежать, то пока я не усну, в голову еще долго будут лезть всякие неприятные мысли.

Я решил что-нибудь сделать.

Например — купить сигарет.

Я оделся и вышел в подъезд. Негромко гудя, передо мной открыл двери разбуженный лифт. Я нажал кнопку первого этажа. Лифт заботливо закрыл за мной двери и повез меня вниз. Рядом с нашим домом был маленький круглосуточный магазин, который существовал именно для тех, у кого закончилась купленная днем выпивка, а выпить еще ой как хотелось, или для тех, кто поздно возвращался домой, или кому-то невероятно срочно среди ночи понадобился презерватив. Или же, как мне — сигареты.

Я вышел из подъезда и, ежась от холода, быстро пошел в сторону магазина. Волосы еще до конца не высохли, а простудиться не хотелось. Вокруг была непроглядная тьма. Одинокий фонарь только добавлял густоты в черные краски зимней ночи. Не люблю я вот так шататься по улицам среди ночи. На ночь я люблю смотреть только из окна теплой квартиры, или покуривая на балконе сигаретку. Не то, чтобы я опасался нарваться на неприятности на ночных улицах города, просто я неуютно чувствую себя в темноте. Не люблю я быть в темноте. Когда ничего вокруг не видно. Или плохо видно. В таких случаях еще с детства у меня появлялось чувство, что на тебя смотрит кто-то, кого ты не видишь. И это довольно гадкое чувство.

Больше всего гулять по улицам я люблю утром, когда людей еще мало.

Но, как правило, по утрам я чаще всего крепко сплю. Поэтому гуляю по улицам не так уж часто.

Я свернул за угол дома, и увидел стеклянные двери магазина, которые как лампа в беседке в летнюю ночь, ярким светом притягивали к себе, словно бабочек, ночных посетителей. Я вошел в магазин и поздоровался с худой девушкой продавцом, которая сонно листала журнал, сидя за прилавком. Рядом с входом в магазин за столиком сидел быдло-охранник, который карандашом изредка вписывал ответы в сканворд. Девушка поднялась и скучающим взглядом вопросительно посмотрела на меня. Я попросил пачку "Мальборо" и положил на блюдечко перед кассой двадцать рублей. "Легкие?" — уточнила девушка. "Нет" — ответил я. Продавщица дала мне красно-белую пачку сигарет и убрала деньги в кассу.

"Спасибо" — сказал я и вышел из магазина в ночной холод. Сделав несколько шагов, я остановился.

Освещаемая белым светом магазина в темноте стояла Кристина. Сначала я подумал, что мне это снится. Она была в коротком зеленом пуховике и желтой шерстяной шапке. Шапка и плечи были залеплены мокрым снегом.

У меня застучало в висках и сжалось груди.

Это была действительно она.

Она смотрела на меня немного испуганными глазами и улыбалась.

— Привет! — сказала она, подходя ко мне поближе.

— Привет, — повторил я. Я совершенно не знал, что сказать ей.

— Ты здесь живешь?

— Да, в этом доме. — Я махнул рукой. — А ты, куда так поздно собралась?

— Я была… у подружки. Она здесь неподалеку живет. Засиделись допоздна, заболтались. Иду вот… домой. Домой иду. — Объяснила она, немного запинаясь.

— И далеко ты живешь?

— Да не очень-то. Дойду быстро.

— Давай, провожу тебя.

— Нет, не надо. Я дойду сама.

— Уже поздно. Не нужно в такое время ходить одной по улицам. Я провожу.

— Нет, — мягко сказала она. — Не надо.

— Ну, знаешь. Я тебя здесь встретил, и теперь я тебя точно никуда не отпущу одну.

Она засмеялась, и от этого мне почему-то стало грустно. Я почувствовал, что сейчас потеряю ее вновь. Такую красивую и, возможно, одинокую. И больше никогда не встречу. Сейчас, находясь лицом к лицу с источником своих новых переживаний, я не мог скрывать от себя всей сентиментальности, которая мощным фонтаном пёрла из меня. Я таял как снегурочка, летящая в прыжке над весенним костром.

— Не отпущу, — повторил я.

— Мне нужно идти.

— Я посажу тебя на такси. Пешком нельзя ходить в такую ночь.

— Не стоит… спасибо. — Она опустила глаза. Я понял, что она вроде бы не будет против такого варианта, если на нее еще поднажать.

— Пойдем со мной, я вызову тебе такси из дома.

— Это неудобно.

— Еще как удобно. Пойдем.

Удивляясь своей решительности, я взял ее за локоть и слегка потянул за собой. Мы молча пошли к моему дому. Я был возбужден, как будто участвую в драке.

Со мной шла девушка, которую я желал больше всего на свете. И это желание усиливалось с каждым моим шагом. Я чувствовал ее рядом с собой, и ее присутствие здесь сейчас было всем смыслом моего существования.

Мы дошли до моего подъезда. Я достал сигарету и сунул ее в рот.

— Не возражаешь, если я закурю?

— Нет, конечно.

Мы остановились возле входа в подъезд, под козырьком. Я закурил, глядя на нее. Она смотрела на меня, грея руки в карманах куртки, и почему-то улыбалась.

— Я извиняюсь, что, не попрощавшись, убежала из буфета. Срочные дела появились. Подружка сообщение на пейджер прислала.

— Ничего страшного — я так и подумал тогда, — с улыбкой ответил я, как будто я действительно так спокойно отреагировал на ее странный уход.

— А ты здесь один живешь?

— С родителями.

— А почему не спишь?

Из-за тебя я не сплю, из-за тебя!

— Да вот, весь день спал, теперь что-то не спится.

— И часто ты так — по ночам бодрствуешь?

— Иногда случается. Зато потом сплю до обеда и учебу прогуливаю. А потом на сессии проблемы начинаются.

— Да, бывает такое.

— А ты с родителями живешь, или с кем? — прощупывал я почву.

— Я живу с подружкой. Мы квартиру снимаем. Я сама не местная, учусь здесь. Родители в другом городе живут.

— Вот как, значит…

— А ты давно Смэшин Пампкинс слушаешь? Я спрашиваю… просто это действительно, самая моя любимая группа. Их музыка — огромная часть моей жизни.

— Я слушаю их, класса, этак, с девятого. И тоже их обожаю. Даже ездил в Москву на их концерт.

— Правда?! Я тоже там была.

— Да ну!

— Правда, правда. Без Джимми Чемберлена они тогда приезжали.

— Да, его тогда временно выгнали. За героин. Надо же, и ты там была! — я радовался как ребенок.

— А какая твоя любимая песня?

— Ну, их много, — я задумался. — Наверное "Tonight, tonight" или "Cherub rock"… или "Today".

— А моя — "Bullet with a butterfly wings". Это была их первая песня, которую я услышала. После этого я влюбилась в их музыку. Я понимаю, что это очень избитая их песня, и у многих знание об этой группе ограничивается именно этой песней… но она значит для меня многое, — Кристина мечтательно смотрела куда-то в строну, в темноту. — Это был отдельный, важный и яркий период моей жизни. Тогда я училась в школе. На каникулах мы с родителями ездили… отдыхать… в одно место. Там были огромные горы со снежными шапками. Там я узнала и поняла многие вещи, которые сильно изменили мою жизнь. И там я случайно услышала эту песню. Все это чрезвычайно важно для меня, — она замолчала и робко подняла на меня взгляд.

— А у меня знакомство с ним началось с песни "1979". Долгое время эта песня была моей любимой. И, конечно, это тоже был яркий период моей жизни, — я замолчал, и почему-то не стал рассказывать дальше.

Я вспомнил то время, когда на школьных каникулах я ходил в туристический поход в дремучую тайгу, где обитали огромные кровожадные комары. Вспомнил, как у костра, неумело, ребята нашей группы играли идиотские бардовские песни. В эти моменты я где-нибудь украдкой от вожатых на пару с бровастым Семеном пил горькую и курил "Приму". Вспомнил, как также тайком от вожатых снимал футболку с загорелой спортсменки Нины, и как потом из-за нее получал по ребрам ногами от ее приятеля, крепкого лысого маленького вожатого, которого звали, то ли Саня, то ли — Леха. Вспомнил, как упал в ледяную горную реку и чуть не утонул, слава богу, меня вовремя заметили. Вспомнил, как толстый вожатый Костя дал мне свой плеер на четыре часа на обратном пути в обмен на пачку "Примы". Я оказался запасливее других, и у меня были еще сигареты, когда у остальных закончились. Тогда мы сделали привал на высоком обрыве, на дне которого текла бурная река. В наушниках началась как раз "1979", вот с этих самых мягких электронных барабанов с драм-машины. Я вышел на самый край обрыва и увидел невообразимый простор и красоту. Отсюда открывался удивительный вид на горную тайгу. Внизу синела река, а вверху — бесконечное небо. Тогда я почувствовал, что я есть одно целое со всем этим миром, со всей прекрасной Вселенной. И эта песня, "1979" гармонировала со всем окружающим и была как частью меня, так и того, что я видел.

— Да, это тоже очень хорошая песня, — сказала Кристина.

— Не то слово.                    

Я нехотя докурил сигарету, и посмотрел на Кристину. Она улыбнулась. Понятия не имею, что она обо мне думала.

— Пойдем, поднимемся, я вызову такси.

— Наверное, будет лучше, если я здесь подожду.

— Ты замерзнешь здесь.

— Мне совсем не холодно.

— Не может быть, вон, как похолодало.

Ветер и вправду, как бешеный, хлестал снегом по лицу этой девушки.

Мне казалось, что она что-то хочет мне сказать, но не говорит.

Я зашел в подъезд, и она пошла со мной. Мы поднялись на лифте на мой этаж. Я попросил ее подождать в подъезде, зашел домой и по телефону вызвал такси. Диспетчер сказала, что такси подъедет через пять минут. Я вышел в подъезд. Кристина стояла возле окна и смотрела на улицу. Мне захотелось крикнуть ей что-то. А что, я и сам не знал. Хотя, наверное, знал. Что-нибудь, из-за чего бы она не уходила, а осталась здесь со мной. Навсегда. Но я не знал таких слов. И не знал, хочет ли она остаться.

Она обернулась ко мне. Она улыбалась, но на ее лице была неуловимая грусть.

— Через пять минут подъедет такси, — сказал я, пытаясь сделать голос пободрее.

— Спасибо. Ты выручил меня.

— Да, ладно тебе. Просто это мне не хотелось бы, чтобы ты шла одна домой. Я бы…    

Я бы волновался за тебя.

— Может, встретимся как-нибудь? — спросил я.

— Давай встретимся, — сказала она к моему великому счастью.

— Ты в кино ходишь?

— Честно говоря, не особо.

— Не любишь фильмы?

— Люблю, конечно! — засмеялась она. — Просто в кинотеатры ходить не люблю. Не люблю разделять свои чувства от фильма с толпой незнакомых мне людей. Но мне, конечно, нравятся некоторые фильмы и актеры.

— Какие актеры?

— Ал Пачино, например. Джуд Ло тоже ничего.

— Ал Пачино мне тоже нравится, он на армянина похож.        

Она засмеялась.        

— Скорей, на болгарина.

— Возможно, и на болгарина. А мне нравится Эдвард Нортон.

— Да, точно. Он красавчик.

Я возненавидел себя, что не родился Эдвардом Нортоном.

— А из Смэшин Пампкинс Джеймс Айха мне очень нравится, — добавила она.        

И узкоглазый Айха туда же.

— А мне…

— Я знаю, тебе Дарси нравится, моль, — засмеялась Кристина.

— Ну-ка, хватит поносить Дарси, — погрозил я пальцем.

— Да я шучу!

Потом через окно мы увидели внизу желтые шашечки такси.

— Мне пора. Такси, — она тревожно посмотрела на меня.

— Да, пора, — побормотал я.    

Она должна была уйти, а я — остаться.

Мы вошли в лифт. Я смотрел на нее, а она смотрела куда-то в сторону. Белая кожа и грустные зеленые глаза под длинными ресницами. Тонкие брови и аккуратный нос. Она была идеальна. Но мне все еще казалось, что на ее лице есть какая-то тень.

Есть что-то, что не дает лепесткам полностью раскрыться.

Мы вышли из лифта. Я с трудом удержал в себе вопрос: "Когда и где встретимся?", боясь показаться занудным. Возможно, это был бы совершенно уместный и своевременный вопрос. Но в этот момент мне так не казалось.

Если она захочет, если все так и должно произойти — мы встретимся.

Она открыла заднюю дверь автомобиля и обернулась.

— Спасибо тебе, — она еще раз улыбнулась и села в салон. По стеклу полз мокрый снег.    

Я дал водителю деньги, и автомобиль тронулся, увозя Кристину куда-то в ночь.

— Спокойной ночи, Кристина, — тихо сказал я.

Поднявшись домой, я забрался под одеяло и крепко заснул.    

Я проснулся от телефонного звонка.

3

Я поднял трубку и услышал голос своего однокурсника Димы. Из всех ребят с нашего курса Дима мне нравился больше всех. Поэтому я и выбрал его своим университетским приятелем. Мы сидели вместе на лекциях, иногда ходили вместе в бар. Дима был высокого роста, худощав, с прямыми черными волосами. Он носил аккуратные очки "под Леннона" и челку ниже бровей. Он нравился девушкам и преподавателям. Дима хорошо учился, подрабатывал в фирме своего отца и ездил на черном "сивике". Он был общительным и оптимистичным человеком с приличным чувством юмора и хорошими манерами. Со вкусом одевался и разбирался в ресторанной еде. У нас с Димой совпадали вкусы в музыке, девушках и книгах. Наверное, поэтому на первом курсе мы сразу сдружились.

— Ты спишь там что ли, бездельник? — усмехнулся в трубку Дима.

— А чего тебе? Завидно, небось.

— У нас сейчас начнется контрольная по философии. Если ты на нее опоздаешь, мне потом станет искренне жаль тебя.

— Когда?

— Через сорок минут. В час пятнадцать.

— Я приеду.

— Давай-давай.

Я вскочил из постели, за пять минут умылся и оделся, собрал тетради в рюкзак и побежал на троллейбус.

Я прибежал в университет в десять минут второго. По коридорам сновали студенты, возвращавшиеся с обеда и уходящие домой.

В шумном фойе я встретил Диму. На нем была голубая рубашка с короткими рукавами, коричневые вельветовые брюки и легкие кроссовки песочного цвета.

— Молодец, — сказал он, пожимая мне руку. — Я думал, ты продолжишь спать.

— Ну, я же теперь стал ответственный. Ты знаешь.

Мы засмеялись и пошли в аудиторию, где должна была проводиться контрольная.

В аудитории уже сидело много студентов, которые разложили на столах ручки и тетради.

Мы с Димой тоже сели за стол. На заднем ряду, подальше от глаз преподавателя.

— Ты готов? — спросил Дима.

— А я думал — ты готов. Ты ж у нас мозг.

— Ну конечно! Почему это я — мозг?

— Потому что точно — не я.

— Тогда кто ты?

— Я… сердце! — воскликнул я, театрально подняв глаза к потолку. Дима засмеялся.

— Ну естественно, готовился я. Я ж мозг.

— Это хорошо. А то я — нет.

В аудиторию вошел преподаватель философии — пожилой, почти лысый мужчина в очках. Он обычно смотрел на студентов над очками одним глазом. То есть то одним глазом, то другим, чуть наклоняя набок голову. Как птица. Так мы с Димой его и называли — петух. Это, конечно, очень грубое и неуважительное прозвище для такого интеллигентного пожилого человека. Тем более во время учебы лично у нас конфликтов с ним никогда не было. Тем не менее, слово "петух", так легко сорвавшееся с уст одного из нас, намертво пристало к этому достойному человеку.

Преподаватель прошел по рядам и раздал всем листы бумаги, на которых были тесты по философии. Два варианта: первый и второй. Мне достался первый, а Диме — второй. В тесте сорок вопросов. В каждом вопросе четыре варианта ответа.

Чтобы тест зачли, как пояснил преподаватель, необходимо ответить на двадцать пять вопросов. А тот, кто напишет тест без ошибок, получит "автоматом" пятерку на экзамене. Ну, естественно, если он исправно посещал все лекции и семинары.

Я понял, что в любом случае мне придется сдавать экзамен. Под категорию лиц "исправно посещающих лекции и семинары" я не подпадал.

А вот Дима обрадовался и азартно потер ладони, бегло читая содержание теста. Я тоже стал читать вопросы теста и не особо-то впечатлился увиденным. Мне хотя бы на зачет написать.

Я подвинул свой листок к Диме и тихо сказал ему: "Читай".

Он быстро глянул на него и отодвинул обратно.

— Потом, — сказал он.    

Время написания теста пошло. Студенты зашуршали бумагой, а некоторые умники сразу заскрипели карандашами.

Я стал внимательно читать вопросы, карандашом делая пометки там, где я точно был уверен в ответе. Оказалось, из сорока вопросов я точно знал правильные ответы лишь на девять из них. Это огорчило меня, хотя не сильно. Все же я рассчитывал на Димину помощь.

Я посмотрел на Диму. Его черная челка со лба повисла над тестом, темные глаза были чуть прищурены, а карандаш четко раз в двадцать секунд ставил галочки напротив правильного ответа. Он был весь поглощен сражением с тестом, и в этот момент его нельзя было отвлекать — можно было запросто нарваться на грубость. Вообще он всегда спокойный, как удав. Негромко разговаривает. Иногда, прищурив глаза, отпускает циничные шуточки. Но сейчас, когда он находится в другой реальности, на бескрайнем белом поле сражения с черными символами, он другой. Он злой и резкий. Я знаю, что со мной он постарается себя сдержать. Но нет стопроцентной вероятности, что это у него получится. Поэтому, когда Дима работает, его не стоит беспокоить — он освободится и всегда поможет.

Я заметил, что Дима слишком долго не ставит галочку напротив одного ответа. Он смотрел на свой лист, в одну точку, нахмурив брови. Я попытался посмотреть, куда он уставился, но так и не понял. Потом он посмотрел куда-то вперед, в пустоту. Затем, невидящими глазами взглянул на меня. Потом опять на лист. Наконец, Дима поднял брови и медленно нарисовал галочку.

"Давай, что там у тебя" — пробормотал Дима, закончив свой тест. Я подвинул к нему свой лист с тестом, а он мне — свой, для подстраховки. Я почитал ответы Димы во время того, как он решал за меня тест, но не смог оценить правильность ответов.

— Время! — сказал преподаватель, бегло взглянув на часы. Он встал из-за стола, за которым мирно дремал над книжкой, и пошел по рядам, собирать тесты.

Я нервно посмотрел на Диму, который все еще не закончил с моим тестом. Наконец Дима поставил последнюю галочку и отдал мне лист с тестом.

Мы вышли на крыльцо университета. Здесь, кроме нас стояло еще человек пятнадцать. Все курили. Мы тоже достали свои сигареты. Я — "Мальборо", Дима — "Майлд севен".

— Спасибо, старик. Выручил меня, выручил опять.

— Пиво с тебя.

— Пиво, так пиво. Что б я делал без тебя, сам не знаю…

— Что бы делал? Маршировал бы лысый в сапогах. Или отличником бы стал.

— Отличником? Не. Не стал бы. Скорей в сапогах.

— Да уж. У меня сосед так и вылетел из института. Сейчас таких там отхватывает… в сапогах.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— А вот у меня там школьный товарищ тоже один. Только он уже наоборот — раздает.                    

— Да уж. Бывают и такие, — улыбнулся Дима. — Которые раздают.

— Естественно. Раз кто-то отхватывает, значит, кто-то это раздает.

— Раздает! — захохотал Дима. — Человек раздающий.

— Человек отхватывающий! Хомо отхватус! Через год становится хомо раздатус. Прикинь!

Мы громко смеялись на ступеньках и давились дымом. Стоящие рядом девушки недоверчиво на нас посмотрели.

— Поехали куда-нибудь отсюда, — предложил Дима со слезящимися от смеха глазами.

— Поехали.

Мы сели в Димин черный "сивик" с правым рулем, припаркованый на университетской стоянке. В салоне было еще холодно. Дима завел двигатель и стал прогревать его. Мы некоторое время сидели молча. Я смотрел в окно на двух голубей, которые ходили между автомобилей и время от времени клевали что-то с земли. Один голубь был пожирнее, и, если получалось так, что они оба находили один кусочек пищи, то жирный голубь отгонял второго, ударяя клювом в затылок или спину. Хотелось выйти из машины и посильнее пнуть жирного голубя. Но потом я подумал, что вот так ведь все в природе и устроено. Ведь парни, которые снимали передачу "В мире животных" не бросались с ружьями на льва, который догнал антилопу. И, как правило, самую слабую антилопу. Самую медленную, неуклюжую и невнимательную. Выживает тот, кто сильнее. У кого острее клюв, или громче голос. У кого больше наглости и смелости.

Выживает жирный голубь.

Поэтому я просто смотрел на душевные и физические страдания второго голубя. Если, конечно, у голубя могут быть душевные страдания. Просто так устроен человек. Он смотрит на все через облако морали, которая есть в нем и вокруг него. Поэтому так жалко было бытовые приборы в мультфильме "Отважный маленький тостер", которые давили на свалке под прессом. Это специально придумали, чтобы ребенок, смотрящий этот мультфильм, вскрикивал: "ой, как жалко бедный чайник", или "какое доброе одеяло с электроподогревом". Хотя, наверное, это придумано, чтобы вызвать положительные эмоции у детей, или там, привить им любовь ко всему окружающему их миру. Черт их знает, что они там думали себе, когда рисовали этот мультфильм.

— Смотри, — обратился ко мне Дима, указывая на голубей.

— Ага. Уже давно смотрю.

— Вот мерзкая тварь. Отравленного дротика на нее нет.

Вот поэтому мы и называемся людьми.

Мы отъехали со стоянки, и Дима вырулил на центральную улицу.

— Включи что-нибудь, — попросил Дима.        

Я открыл бардачок и стал копаться в груде кассет без подкассетников. Найдя кассету с написанным на ней черным фломастером слово "Pulp", я вставил ее в магнитофон. Заиграла песня "Common people". Результат удовлетворил меня. Приоткрыв окно, я закурил сигарету.

— А, кстати, ты знаешь, нашему Пете старосте на выходных башку проломили, — сказал Дима, тормозя перед светофором.

— Как это, проломили? За что?

— Ну за что обычно это бывает? Ни за что. Сидел он в баре, водку пил один.

— Почему один?

— Ты что, Петю не знаешь? Он же мутант. Ходит в бар, нарядный такой, в костюме, галстук с толстым узлом. Видел я его как-то раз. Пьет там один.

— Может девчонку подснять хочет?

— Может и хочет, я не знаю. Ну, в общем, так сидел он весь из себя, пил с эстетским видом, а тут ему официантка принесла стаканчик виски, мол, кто-то хочет вас угостить.

— Петя, небось, подумал, что девчонка его заприметила.

— Наверное. Он радостный и глотнул этого виски в предвкушении бурной ночи.

— Ага.

— Да, и очнулся потом в канаве с пробитой головой. Бумажника нет.

— Ничего себе. Ну и Петя. Как он сейчас?

— В больнице лежит. Все серьезно. Ты не заметил, его на паре не было.

— Нет, не заметил.

— Вот. Это Пете урок был сверху. Вроде того, что "Петя, перестань быть таким странным!"

— Да, да. Или "Петя, перестань завязывать такой толстый узел на галстуке!" — поддержал шутку я.

Мы начали смеяться, но потом переглянулись и сделали нарочито серьезные лица.

— Не знаю, стоит ли хихикать над этим, — вопросительно пробормотал Дима.

— Да ладно тебе, мы же не со зла. Лично я не желаю этому человеку никакого зла. Просто ситуация забавная, когда представляешь все это со стороны. Конечно, неприятно. Но все, слава богу, живы, здоровы. Мне в школе как-то тоже бутылкой по голове дали. Ни за что. Можешь посмеяться над этим, я не обижусь.

— Вообще, да. Странно все это. При чем тут вообще Петя? С ним же вроде бы никогда ничего не происходило.

— Вот теперь произошло. Можешь поставить галочку напротив Петиной фамилии.                        

Автомобиль выехал на дорогу, ведущую к морю. Мы снова остановились на перекрестке со светофором. Слева остановилась "волга" желтого цвета, такси. На такой же вчера уехала Кристина. Я опустил глаза и стал разглядывать свои ботинки, стоящие в воде от растаявшего снега на резиновом коврике.

Интересно, где она меня найдет?

Я вспомнил вчерашнюю ночную встречу с ней.

Почему я раньше никогда не встречал ее на улице? Неужели просто не замечал?

Я посмотрел на Диму. Он смотрел на дорогу исподлобья, чуть прищурив глаза. Обе его руки лежали на руле. У него был очень уверенный вид, прямо как у пилота гоночного болида. У этого долговязого очкарика вообще было свойство выглядеть круто в любой ситуации. Даже когда он стоял за кафедрой с докладом, то его легко можно было представить с длинным мечом в руках, стоящим на отвесной скале, под которой разверзлась полыхающая адская бездна.

Дима быстро обгонял попутные автомобили, держась в левом ряду. Мне нравилось ездить с Димой в его автомобиле. Здесь было уютно и спокойно. Мы часто катались с ним просто так, без цели. По городу, окрестностям, ездили в лес, к морю. Иногда разговаривали, иногда молчали. Слушали много музыки и курили много сигарет.

— Тебе нравится жить в этом городе? — спросил я Диму.

— В городе? — задумался он, глядя на шоссе. — Скорее да. Он не слишком большой, но и не деревня. Здесь в принципе есть все, что мне нужно.

— А что тебе нужно?

— Мне? Несколько хороших магазинов. Продуктовый, магазин со сносной одеждой, музыкальный магазин с кучей разной музыки. Что еще… кинотеатр, бассейн, хорошее кафе или ресторан, толковый автосервис, библиотека или книжный магазин… да и все, пожалуй.

— Всё?

— Да вроде. Ну, естественно, чтобы люди интересные попадались. Девушки симпатичные, конечно.

— А ты не хотел бы жить совсем в другом месте?

— В смысле, в другом? За границей?

— А что, ты хотел бы жить за границей?

— Ну, не то что бы жить. Хотел бы пожить какое-то время. Где-нибудь в Китае или Бразилии.

— А в Таиланде или Нидерландах?

— Ну да, конечно, — с улыбкой ответил Дима. — А ты?

— Не знаю. Иногда я представляю, что был бы счастлив, если бы жил один в диком бесконечном поле, где вокруг ни души. У меня бы там был дом, конюшня.

— И куда бы ты ездил на лошадях в своем поле? — усмехнулся Дима.

— Не знаю. Просто катался бы. Со всей дури разгонялся бы на лошади и просто скакал вперед.

— Лошадь бы не оценила такого бессмысленного скакания.

— Нет такого слова "скакание".

— Какая разница. И что вообще за мрачная мысль — жить одному в поле? — поднял брови Дима. — Разве тебя настолько воротит от общества? Ты два дня дома один посидишь, уже мечешься как тигр в клетке, звонишь, требуешь веселья и развлечений. А один в поле вообще сразу взвоешь.

— Может и так. Но, тем не менее, такие мысли мне иногда в голову приходят.

— Надо учиться уметь жить в обществе. Ты ведь человек. Нельзя нормальному человеку быть одному.

— Ну не одному. С девчонкой какой-нибудь.

— Ты уверен, что нормальная девчонка захочет в твое поле? Я сомневаюсь.

— Не сомневайся. Какая-нибудь захочет.

— Интересно, какая?

— Кое-какая.

— Что, уже есть на примете? Надеюсь, она захватила лассо, удила и седло. Ах да, еще стремена. Вы уже купили шляпы?

— Да, и даже шпоры.

— Черт, а я думаю, что это он так Мальборо любит курить. Вот оно что!

— Ты исключительно проницателен!

— Точно. Присмотрю тебе сегодня в сети одинокий домик где-нибудь в Алабаме, Билл.    

Мы смеялись, и Дима стучал по рулю пальцами в ритм музыки. Над крышей автомобиля нависало серое равнодушное небо.

— Мы, кстати, к морю едем. В курсе? — сообщил Дима.

— Да ну! Мужчина, куда вы меня везете? Сейчас же поверните назад! — я визгливым голосом изобразил женщину-истеричку.

Дима злодейски засмеялся и, хищно глянув на меня, прибавил газ.

Мы остановились на краю обрыва, под которым тянулся пустынный дикий пляж. На горизонте серое небо сливалось с серым морем.

Мы вышли из машины и вдохнули холодный соленый воздух.

— Что за мерзкая погода, Холмс, — сказал Дима, закуривая сигарету.

— А мне нравится. Она как-то естественнее.

— Что-то у тебя какой-то мрачный настрой сегодня. То в поле собрался поселиться, то погода гадкая ему нравится. Ты еще Приму начни курить и скажи, что это естественнее. Или, там, сырое мясо жрать.

— Да что ты пристал ко мне?

— А нечего изображать из себя Лермонтова. Радуйся жизни, и все тут.

Я внимательно посмотрел на Диму.

— Да что-то не радостно мне, Дима. Не радостно. Чему я должен радоваться?

— Ой, только не подростки-самоубийцы! — поморщился Дима. — Да чему угодно. Радуйся, что пара закончилась. Радуйся, что тебе будет сегодня, чем поужинать. Радуйся, что ты на океан смотришь, а не на бетонную стену. Радуйся, что родители твои живы. Радуйся, что у тебя руки, ноги есть, зрение и слух. Радуйся, что сейчас не сорок третий год и не двадцать третий. Да и, хотя бы, порадуйся, что ты не Петя-староста. Есть много причин, чтобы не хотеть жить в поле и быть довольным положением вещей. Да и вообще, когда смотришь на все с оптимизмом, как-то легче бывает все переносить. Просто физически лучше себя чувствуешь. Я вот слышал, что если выйти под дождь с плохим настроением, есть больше вероятности, что простудишься. И, соответственно, наоборот. Я понимаю, моя младшая сестра там ходит с мрачным лицом, рисует разбитые сердца. Но у нее переходный возраст, парни всякие такие же малолетние бросают. Ну а ты ведь взрослый человек. Надо уже смотреть на жизнь серьезно. У тебя достаточный жизненный опыт за спиной, чтобы выживать в этом мире. Да что я тебе рассказываю, ты и сам все понимаешь. Гони свою хандру на фиг.

Я курил и молча смотрел на волны, пытаясь представить лицо Кристины.

— Только не надо делать мне это лицо как у Брюса Уиллиса, — воскликнул Дима. — Ответь что-нибудь.

Этого я не выдержал и засмеялся.

— Да все нормально, Дима. Так, взгрустнулось что-то. Без причины. Может правда, из-за погоды это. Дай мне время, все пройдет.

— Ты смотри у меня, — погрозил пальцем Дима.

Мы помолчали, дружно ежась от недружественного морского ветра и выпуская изо рта дым, который бил нам в лица.

— А ты бы хотел оказаться опять в детстве? — спросил Дима.

— В детстве? В каком возрасте?

— Ну, лет в пять-шесть. Детский сад, в общем.    

Я на секунду задумался, а потом посмотрел на Диму и улыбнулся.

— Знаешь, хотел бы. И чтобы с мозгами как сейчас. Я бы такого натворил там. Я бы у них там революцию в детском саду устроил. Курил бы на веранде.

— Мне кажется, если бы ты попал туда с мозгами как сейчас, то умер бы со скуки. Прикинь, в машинки целый день играть. И солдатиков. И никуда не сбежишь. А сигареты и пойло бы тебе никто не продал.

— Конечно, навсегда я бы не хотел туда. На время, скажем, на недельку. Порасслабляться, тихий час, все дела. В детском саду, помнится, мне одна девочка нравилась, а я стеснялся к ней подойти. Вот сейчас бы я не потерялся.

— Да уж, это точно. Но что за удовольствие было бы кадрить пятилетнюю. Они ж ни хрена не понимают. Если они и в восемнадцать далеко не все адекватные, то с пятилетней ты бы ой как намучился. И вряд ли ты на свидании захотел бы в трезвом уме возиться в песочнице.

— Ты прав. Мертвый номер был бы. Ну это я так, помечтать.

— Не знаю, а я бы не хотел оказаться опять в детстве. Тогда я все время себя чувствовал как в клетке. В детском саду я, конечно, этого так остро не ощущал, потому что еще не соображал толком. Но вот в школе… Мне никогда не навилось в школе. Я почувствовал свободу только пару лет назад, когда закончил школу. Можно сказать, что мое обретение свободы произошло на твоих глазах.

— Тут я полностью с тобой согласен. Я тоже не любил школу. Там, конечно, были свои прелести, вроде того, что не было никакой ответственности, но по сравнению с тем, что происходит сейчас… В школе я не мог осознать всю важность происходящего. Мне все это казалось пустой тратой времени. Да и преподаватели были далеко не все хорошие и понимающие. Как, в прочем, и в университете. И мне кажется, набирая учителей в школу, нужно было бы установить строгий отбор. Если бы у меня была возможность реально изменить систему преподавания в школах, то я бы уж придумал.

— Что именно? — спросил Дима, поправив очки на носу пальцем.

— Во-первых, я бы значительно поднял зарплату учителям. Во-вторых я бы установил строжайший отбор кадров. Хочешь получать много денег — будь порядочным человеком. Они бы проходили кучу психологических тестов, чтобы стать учителем. Потому что учитель должен быть для ребенка вторым родителем, а не надзирателем. Особенно в начальных классах. А мне именно тогда отбили всю охоту учиться. Возможно, в каких-то особенных дорогих учебных заведениях для особенных дорогих детей преподаватели отбираются тщательно, но в обычных школах — нет. Закончил филфак — вперед, учи детей. Еще бы я подумал над тем, стоит ли отменять домашние задания… Сразу я сказать это не могу, нужно было бы провести исследования и получить консультации специалистов со всего мира. Но вопрос об этом я точно поставил бы.

— Жаль, что ты не министр образования, или там, не Господь Бог. Твоими устами бы да мед жрать. Думаешь, они там, наверху всего этого не понимают. Я думаю, прекрасно понимают. Просто для того, чтобы организовать все это существует море проблем. Я, конечно, не знаю всех этих проблем, но они точно есть. Хотя бы то, что если учителей будут отбирать как в спецназ подразделения "альфа", во всех школах не будет их хватать.

— Сначала не будет, потом — будет. Будет совершенствоваться система обучения в вузах, где готовят учителей. Будет совершенствоваться все.

— Скорей всего, эти процессы уже где-то зарождаются наверху, но чтобы все это заработало, нужно много-много времени, денег и усердия. Нужно, чтобы большинство людей стало серьезно относиться к своей работе. Нужно, чтобы перестали воровать деньги, и начали направлять их туда, где они действительно нужны. Чтобы вся система стала работать четко, нужно время. Наша страна все еще испытывает негативный остаточный эффект, абстинентный синдром после развала Союза. Все будет, просто нужно подождать. Но не просто ждать лучших времен, опустив руки, а самому прикладывать усилия для совершенствования работы системы. Сейчас все будущее зависит от нас. Мы с тобой уже сейчас начинаем строить будущее нашего государства. И это не пустая болтовня. Рок-н-ролл там, протест, антисоциальщина, и первое правило бойцовского клуба это все, конечно, весело. Но сейчас уже другие времена. Меня, например, очень волнует судьба нашей страны.

— Меня, естественно, она тоже волнует. Но не представляю, чем конкретно я смогу помочь своей стране, — развел руками я. — Что мне в депутаты какие-нибудь непременно податься?

— Не обязательно. В любом случае, окончив университет, ты будешь где-нибудь работать. И работая там, нужно добросовестно относиться к своим обязанностям. Не пытаться урвать себе побольше, или стараться спихнуть другому свою работу. Осознавать, что своей работой приносишь пользу людям и стараться делать это бескорыстно. Конечно, деньги это важно, но если работать только ради денег, то смысл в работе, как в инструменте, существующем для блага общества, теряется. Тогда наступает бардак, воровство и закупоривание сосудов организма государственной системы. Оно перестает правильно функционировать, и получается, что какая-то ленивая скотина грабастает себе кучу денег, а другой, тот, кто действительно добросовестно работал, остается ни с чем. "Просто потому, что нет денег" — скажет начальник служащему.

Я ничего не ответил Диме, а только достал очередную сигарету и закурил ее.

Дима просто стоял, засунув руки в карманы, и хмуро смотрел на море. Было видно, что он сейчас о чем-то усердно размышляет.

— А представь, сейчас бы перед нами в море всплыл кит, — сказал я после минуты молчания.

— Что? — Дима не успел сразу переключиться, на другую тему.

— Кит, говорю, всплыл бы здесь. Представь.

Похоже, Дима не очень хорошо представил себе кита здесь, на месте, где за все время мы выпили литров пятьсот пива.

— Ну, допустим, представил, — пробормотал он. — Это было бы странно.

— И как бы ты отреагировал?

— Не знаю. Сказал бы "О! Кит!", — Дима не удержался и засмеялся на своим ответом.

— А что бы ты подумал, почему здесь кит?

— Я бы подумал, "что здесь делает этот чертов кит?"

Теперь над ответом смеялся уже и я.

— А что, он просто бы всплыл и смотрел на нас? — спросил Дима. — Или что?

— Да, именно просто смотрел на нас. В этом все дело. Было бы видно, как его небольшие темные глаза внимательно смотрят на нас.

— Это как-то мрачно бы выглядело.

— Да, мрачно. Ты бы подошел к киту?

— К киту?

— Да, к воде. Он был бы недалеко от берега. Метрах в семи.

— Не знаю. Наверное, подошел бы.

— Ты бы подошел, а он тебе говорит человеческим голосом: "Дима, подойди поближе, вытащи у меня из спины гарпун".

— Ну, это уже было бы слишком.

— А что, ты бы отказался помочь киту? Тогда он, скрываясь в морской пучине, пробормотал бы зычным голосом: "Так будь проклят ты, Дима", — я попытался изобразить зычный голос кита.

— Да ну тебя! Наверное, помог бы я киту. Мне бы стало жаль его. Я бы, конечно, подумал, что у меня галлюцинации, но пересилил бы страх и вытащил гарпун из спины кита.

— Спасибо тебе, о великий Дима! — я опять стал изображать голос кита. — Так будь благословен ты.

— Вот. Так меня устраивает, — засмеялся Дима.

— Ага. А прикинь, оказалось бы, что киты — как люди разумные.

— Ну они вроде и так разумные.

— Нет, я имею ввиду, если у них мозги точно такие же, как у человека. Они также думают и рассуждают.

— Да, прикинь, кит выныривает и на тебя смотрит. Что-то хочет сказать, прекрасно все осознает. Ну, как обычный адекватный человек, но сказать не может, потому, что пасть у него китовая, а не человеческая.

— Точно, а к берегу подплыть не может, потому что на мель сядет и задохнется. Так он и плавает там себе в море и придумывает, что бы сделать, чтобы с людьми в контакт вступить.

— Подплывает к кораблям, знаки им там всякие подает. Плавниками, глазами. А они такие: "О, кит! Готовь китобойные гарпуны!"

— Бедный кит, — горестно проронил я, сделав жалостливое лицо.

— Ну и бред у нас в головах, — Дима с улыбкой покачал головой. — Пойдем в машину — холодно.

— Интересно, что бы в действительности сказал бы кит, сумей он заговорить? — сказал я, задумчиво открывая дверь машины.

4

Мы еще катались по городу и окрестностям почти весь день. Дима привез меня домой около пяти вечера.

Дома я съел тарелку борща и пошел кормить кота Игоря Анатольевича. Кот мяукал так, будто его месяц не кормили.

Я некоторое время посидел на стуле в кухне Игоря Анатольевича и посмотрел, как ест Иван. Потом я стал рассматривать кухню.

В кухне Игоря Анатольевича на окнах висели зеленые занавески. У стены стояла мойка и разделочный стол. Над ними белые буфеты для посуды и прочей кухонной ерунды. Под потолком люстра в виде красной бабочки в белый горошек. Вроде все, как у обычных людей. В принципе, уютная кухня. Но почему-то я не мог представить Игоря Анатольевича, хлопочущего на кухне. Я открыл буфет над разделочным столом. Там была посуда, банки с какими-то травами, пачка соли, пакет с сахаром и коробка с чаем в пакетиках. Ничего особенного.

Потом я открыл холодильник.

Да простит меня Игорь Анатольевич за такую безнравственность. Обычно я не люблю лазить в чужих холодильниках. Нет у меня такой привычки, в отличие от некоторых моих бесцеремонных знакомых. Но сейчас меня взяло любопытство, чем же живет Игорь Анатольевич. Какой он изнутри?

В холодильнике я нашел открытую пачку сливочного масла, половину кочана капусты, и бутылку кетчупа. В морозильной камере было пусто. Похоже, Игорь Анатольевич посуетился, чтобы в его отсутствие ничего не стухло в холодильнике. На кухне было прибрано.

А что я, собственно должен был увидеть в шкафах или холодильнике? Что-то необычное?

Ну почему, собственно, и нет? Я бы мог найти там какое-нибудь непонятное устройство, которое перенесло бы меня далеко в будущее. Или труп инопланетянина в морозильнике.

Интересно, что бы я сделал, если бы действительно его там нашел?

Но ничего такого я не нашел. Видимо просто от скуки мое воображение выдавало такие результаты.

Я решил еще попытать счастья и войти в одну из закрытых комнат Игоря Анатольевича. В спальню. Нет, я не собирался рыться в его шкафах с одеждой и личных вещах. Просто решил посмотреть, как там обстановка. Вдруг там еще одна кошка, которую Игорь Анатольевич случайно запер. Помрет еще с голоду, несчастная. А с меня спрос потом. Почему не слышно ее мяуканья? А может, она немая. Такое встречается, я точно знаю, сам видел такого кота. Мяукает, а голоса не слышно.

Вот. Причина войти в спальню есть.

Я подошел к двери в спальню. Она была прямо напротив кухни. Я знал, что это спальня, потому что был там ранее. Когда в детстве я приходил сюда играть на компьютере, то компьютер стоял именно в этой комнате.

Я открыл дверь в спальню и вошел туда. Нащупав на стене выключатель, я включил свет. В спальне были немодные желтые обои, советская двуспальная кровать с синим покрывалом в белых цветочках. Еще здесь был гардероб и древний комод, на котором стоял проигрыватель. У кровати стоял стул, на спине которого висел потертый серый свитер. Еще у стены стоял небольшой книжный шкаф. Видимо, остальные книги Игоря Анатольевича были в другой комнате. Окна, как и в кухне, были плотно зашторены занавесками зеленого цвета. Того старого компьютера в комнате не было.

Я подошел к комоду и открыл крышку на проигрывателе. В это время в комнату проскользнул кот и, коротко мяукнув, запрыгнул на кровать. Там он сразу свернулся в клубок и сделал вид, что крепко уснул.

Рядом с проигрывателем лежала стопка пластинок в конвертах. На самом ее верху я увидел пластинку в конверте фиолетовых тонах. Это был сборник композиций Шумана. Издание было зарубежное, годов эдак, восьмидесятых. Я достал пластинку и поставил ее в проигрыватель. Потом я запустил пластинку и поставил иглу на винил. Из старых колонок, стоящих на полу, полилась музыка. Я сел на стул и облокотился на спинку.

Да уж, это вам не аудиокассеты. Я давно не слушал музыку с пластинок и сейчас был обрадован обнаружением проигрывателя. Я сидел на стуле где-то минут двадцать и слушал музыку. Потом мне надоело сидеть на стуле, и я сел с краю на кровать.

Когда пластинка Шумана проиграла до конца, я поставил Чайковского. Под Чайковского я уже лежал на кровати, а не сидел.

Потом были Рахманинов и Бах.

Лежа на кровати, я прочитал четверть книги о персидском государстве, три раза попил чай, и раз пять курил в кухне в форточку.

Не знаю, с чего на меня нашла такая блажь и приступ наглости, но в тот момент каждому своему действию я тут же находил рациональное объяснение.

Я лежал на кровати и смотрел в потолок. На желтый старомодный абажур. Появилось чувство, что я нахожусь где-то в мотеле, а не в спальне пожилого профессора. Я с трудом подавил в себе желание закурить прямо в постели. Это было бы уже слишком.

Я вспоминал вчерашний день.

Внутри себя я с некоторым усилием смог найти стенки того самого горячего комка. Где-то чуть выше живота и ниже груди, небольшой, размером с кулак. Он был твердым, но не слишком, скорей упругим. Он точно не был частью меня. Раньше его там не было. Он появился во мне недавно. Вчера. Не сказать, что его присутствие доставляло какое-то удовольствие. Скорей, наоборот. От него сводило живот и противно ныло в груди.

Но в редкие моменты он сжимался и выделял нечто такое, что разливалось по всему телу. От чего кружилась голова, как после грозы в теплую летнюю ночь где-нибудь в горах, и приятно покалывало в ступнях. В эти редкие минуты появлялось чувство невероятной внутренней легкости, даже, скорей, невесомости. Казалось, что душа рвется из тела, чтобы понестись куда-то вверх и взорваться салютом высоко над Землей, чтобы ее бесконечные частички разлетелись по всем углам вселенной.

Но тогда, в момент этого порыва, натягивались ледяные цепи, и резко останавливая, сбивали с ног стремящуюся вверх душу. И она падала обратно в свою клетку, где должна была провести еще какое-то время. Максимум — несколько десятков лет.

И тогда наступало уныние.

Волны то заливались в кроссовки, то отползали в сторону. Спотыкаясь на мокром песке, я бежал по линии морского берега. Мне нельзя сворачивать отсюда далеко на сушу, иначе они точно смогут выбраться на берег. Все вокруг, море, небо, песок было какого-то желто-зеленого цвета. Моментами я видел свои мелькающие белые кроссовки с красными полосками, увязающие в песке, то себя со стороны, бегущим, как Рэмбо, от пулеметной очереди. То видел одинаковые мерзкие морды отвратительных тварей сотнями выбирающихся из воды и ползущих ко мне. Они были похожи на жаб, тюленей и рыб одновременно.

Все они хотели выбраться на сушу. Но, всплывая на поверхность, сразу видели только меня. Тогда у них появлялось непреодолимое желание достать меня. Сожрать меня. Растерзать своими склизкими ртами.

Поэтому, чтобы не дать им выбраться на сушу, я должен бежать по краю моря и краю суши. Быть одновременно и в воде и на суше. Бесконечно бежать и бесконечно выживать.

А они, разгребая под собой песок и вспенивая воду, неловкими, но быстрыми движениями ползли ко мне. Те, что поумнее, пытались перехватить меня, заползая вперед. Тогда мне приходилось перепрыгивать их, иногда наступая на скользкие черные тела.

Казалось, что вот-вот собьется дыхание и у меня не выдержит сердце. В груди страшно болело, а в горле был привкус крови. Но я бежал и бежал вперед. Наверное, мне было страшно, но обдумывать это у меня совершенно не было времени. Одно неверное движение, одно падение на соленый мокрый песок и все закончится. Все усилия станут напрасными. Все достигнутое потеряет смысл.

Я должен бежать.

Песок и вода фонтанами летели из-под моих ног.

Звучит какая-то музыка. Песня. "Marquis in Spades" Смэшин Пампкинс?

Мерзких тварей все больше и больше появляется из воды. Они становятся быстрее и злее. Море у берега наливается черными красками от лоснящихся черных тел.

Моя нога что-то задела. Я споткнулся и почувствовал, что быстро падаю.

Я проснулся на кровати Игоря Анатольевича. В комнате было тихо, и горел свет.

Надо же, я заснул в чужой постели. Мне стало несколько неловко. Хорошо, что меня никто не увидел здесь.

Сев на кровати, я потер глаза. Кот Иван лежал рядом, свернувшись в клубок, и полуоткрытыми глазами томно смотрел на меня.

— Ты меня здесь не видел, — погрозил я пальцем коту.                    

Кот никак не отреагировал на мое указание.

Я спихнул кота на пол. Он недовольно мявкнул, и покачивая толстым задом, медленно вышел из комнаты.

Осмотревшись в комнате, я аккуратно застелил кровать, устранив неровности на покрывале, закрыл крышку проигрывателя и сложил все пластинки на место. Выключив свет в комнате, я вышел и закрыл за собой дверь.

Я вернулся к себе домой, зашел в свою комнату и включил компьютер.

На часах было пол-одиннадцатого вечера.

Я запустил бестолковую игру Quake 3. Беспорядочно стрелял во врагов, а они в меня. Бесцельно побеждал и проигрывал. Когда побеждал — не радовался, а когда проигрывал — не расстраивался.

Просто убивал время.

Время своей скучной и никому не интересной жизни.

В одиннадцать часов семь минут зазвонил телефон.

Я нажал на клавишу Escape и прислонил трубку к уху.

— Алло.

— Алло. Здравствуйте.

Все внутри меня содрогнулось. Это была Кристина. Я жадно вслушивался в потрескивание из темной глубины телефонной трубки.

У нее был немного взволнованный голос. Она извинилась за поздний звонок.

Она назвала мое имя.

Я на секунду подумал, что это все происходит не на самом деле. Не могла она позвонить сюда.

Хотя, с другой стороны, почему не могла?

— Это я, слушаю.

— Привет! — я увидел, как она улыбнулась. — Это Кристина.

— Привет, — сказал я, и мой голос мне показался чужим.

— Извини, что я так поздно звоню.

— Да пустяки. У меня в такое время еще никто никогда не спит, — соврал я.

— Тогда хорошо, — она вздохнула, а я готов был разрыдаться от счастья.

— Конечно, хорошо.

— Помнишь, мы собирались встретиться? — спросила она.

— Да, естественно помню. Это же я сам тебе предложил.

— Да. Ну вот, я позвонила, чтобы договориться, — неуверенно сказала она и тихо засмеялась.

— Отлично! Давай встретимся. Где и когда?

— Не знаю.                    

Механизм в моей голове начал усиленно работать, и шестеренки стали набирать обороты. Тем не менее, ничего оригинального я не придумал.

— Давай в кафе, — предложил я.

— Хорошо. В каком?

Я сказал ей название кафе и как его найти. Она согласилась.

— Вот и отлично.

— Тогда увидимся. Спокойной ночи! — сказала Кристина.

— Спокойной ночи, Кристина! — ответил я.

— Пока, — тихо сказала она, и я услышал короткие гудки в трубке.

Я положил трубку и посмотрел на монитор. Там мерцало меню паузы в игре.

Вот это да.

У меня просто отсутствовали мысли в голове. Я не знал, как отнестись к случившемуся сейчас.

Но я осознал, что это действительно произошло.

Мои эмоции переливались через край.

И я осознал еще кое-что.

Когда мы должны встретиться?

Я ударил кулаком по колену, взглянул на телефон и понял, что не знаю, куда позвонить, чтобы найти Кристину и договориться о времени встречи.

Идиот! Я совершенно забыл про этот вопрос. Нельзя таким людям как я поручать важные задания. Не берите меня в разведку: я могу забыть выяснить некоторую нужную вам информацию у врага. Не берите меня контролировать приборы на атомной станции: там произойдет утечка радиации.

Я начал размышлять о том, стоит ли сейчас впадать в панику, или же пока нет. Просто иногда, бывает, на первых эмоциональных порывах начинаешь психовать, расстраиваться, впадать в депрессию. Опускаются руки, надолго портится настроение. Это отвратительное чувство, из-за которого можно наделать много нехороших дел, а потом сожалеть об этом. Поэтому, когда получается задуматься о возможных последствиях происшедшего, можно придумать какие-то варианты. Как выкрутиться из неприятной ситуации, или как максимально смягчить необратимые негативные последствия.

Сейчас у меня получилось сдержаться. Возможно потому, что только что произошло значительное радостное событие: она позвонила мне. Сама позвонила. Это значит, у меня есть шанс. Не известно насколько большой, но он есть. А надежда на что-то очень реальное и досягаемое чудесным образом прибавляла силы в любых начинаниях.

Сжав голову ладонями, я стал икать способы восстановить упущенное. Но в голове возникла только одна идея: позвонить Александру. Он ее однокурсник, должен знать, как с ней связаться. Ну, или хотя бы знать тех, кто знает, как с ней связаться.

Я схватил телефонную трубку и вспотевшими пальцами лихорадочно набрал номер Александра.

— Алло, — ответил сонный Александр.

— Привет, это я! Извини, если разбудил. Дело срочное, — выпалил я скороговоркой.

— Давай, говори, — промямлил Александр.

— Кристина. Мне нужно найти ее. Сейчас.

— И что?

— Скажи, как?

— Ну, телефона я ее не знаю.

— А пейджер?

— Не знаю.

— Черт возьми! А где живет…

— Тоже не знаю.

— А кто знает, или может знать? С кем она дружит у вас с курса?

— Фиг ее знает, с кем она там дружит. С Руткевич вроде общается. И вроде с этой, Семеновой.

— Как их найти?

— Где живет Семенова, не знаю. И телефона у нее не знаю. А Руткевич живет в университетской общаге.

— И что?

— Я не знаю, звони в общагу на вахту. Попроси позвать Руткевич.

— Как зовут Руткевич?

— Людмила.

— Окей, спасибо.

— Не за что. А что случилось? Кстати, Кристина сегодня у меня твой телефон спрашивала. Она что, не звонила?

— Звонила, звонила. Потом все расскажу. Мне каждая секунда дорога.

— Ну давай тогда, пока.

— Пока, пока!                                

Я узнал в справочной телефон общежития и позвонил туда. Мне ответил усталый немолодой женский голос.

— Общежитие.

— Здравствуйте! Я хочу поговорить с Руткевич Людмилой, которая проживает в этом общежитии. Подскажите, пожалуйста, как мне это сделать?

— Она в какой комнате живет?

— К сожалению, я не знаю.

— Подождите, — женщина вздохнула и, видимо куда-то отошла. Я услышал ее голос вдалеке.

— Девочки, Руткевич Людмилу знаете?

— Да, я знаю ее, — послышался откуда-то из глубины общежития девичий голос.

— Она из какой комнаты?

— Из двадцать шестой.

— Девочки, позовите ее, пожалуйста. Тут ее к телефону.        

Что ответили девочки, я не услышал.

— Подождите, — опять сказала мне женщина в трубку.

— Да, да. Я жду.

Я ждал минуты четыре. Затем в трубке что-то зашуршало, и я услышал звонкий голос:

— Алё!

— Здравствуйте, это Людмила? — спросил я.

— Да, я это я, — бодро ответила девушка. Должно быть, ее заинтересовало, что ей звонит незнакомый мужчина.

— Такое дело, я ищу Кристину, вашу однокурсницу. Я ее знакомый. Мне Александр, тоже ваш однокурсник, сказал, что вы с ней общаетесь. Мне срочно нужно с ней поговорить, но я не знаю ни номера ее пейджера, ни телефона. Подскажите пожалуйста, если знаете.

— Кристину ищете… — задумчиво проговорила Людмила.

— Да, Кристину.

— Я не знаю номера ее телефона.

— Нет? А пейджер?

— И пейджер не знаю. Мне вообще ей ни разу не приходилось звонить. Мы в университете и так почти каждый день с ней видимся.

— М-да. А как вы думаете, кто еще может знать ее номер?

— Может Лена Семенова знает. Она с ней вроде больше общается.

— А как найти Лену?

— Я думаю, только в университете. Дома телефона у нее нет.

— И все? Больше никто не может знать?

— Я думаю, что нет. Она только с нами общается.

— Вот как. Ну ладно, извините за беспокойство, до свидания.

— До свидания.        

Я положил трубку, встал и подошел к окну.

Может Руткевич мне соврала? Как же так может быть, что она не знает у своей подруги телефона? А домашнее задание спросить, сказать об изменившихся планах? Не бывает такого… Хотя черт его знает.

Мне пришла в голову мысль, что Кристина могла перезвонить мне, когда я звонил в общежитие. Неужели она не заметила того, что мы не договорились о времени встречи. Я-то ладно — у меня помутнение рассудка из-за нее. Но у нее…

Может она еще перезвонит?

Я лег на кровать и стал ждать ее звонка.

В голову лезло множество совершенно разных мыслей. Я пролежал минут сорок и понял, что очень плохо себя чувствую от этого невыносимого ожидания неизвестно чего.

Ведь если бы она сразу вспомнила, то уже перезвонила бы.

А может, ей неудобно звонить.

Или она звонила уже перед сном и уже спит.

Или просто не заметила, что мы не договорились о времени, занимается своими делами, а вспомнит об этом завтра. Будет мне звонить, а меня нет дома. Тогда ей это наскучит, и она вообще забудет, что собиралась встретиться со мной.

Завтра можно будет прийти к ней на лекции, найти ее.

А вдруг ее не будет на лекции? Вдруг она, не дай бог, заболеет.

Где я ее потом найду?

В принципе тогда я завтра могу найти эту Семенову и узнать, где живет Кристина, или узнать ее номер.

Нет. Я не хочу завтра. Я не переживу этой ночи и не смогу заснуть вот так.

Проклятая паника!

Я должен выяснить все сейчас.

Неужели я не смогу ничего придумать?

Неужели это невозможно?

Разве такая простая ситуация может быть такой неразрешимой?

Я встал с кровати, достал из кармана джинс пачку сигарет и сунул одну сигарету в рот.

Наверное, со стороны я выглядел как псих. Другой нормальный человек уже давно бы спал. А утром бы проснулся и враз решил все проблемы.

А не создаю ли я себе проблемы на пустом месте?

Я вспомнил, что давненько не смотрелся в зеркало.

В ванной загорелся яркий свет. Я приблизился к зеркалу и взглянул на себя.

И когда я это стал так выглядеть? По-моему, когда я смотрелся в зеркало последний раз, я выглядел несколько по-другому.

Вроде бы ничего необычного, но что-то не так, как было раньше.

Темные волосы. Не особо длинные, лохматые. Не слишком черные, но ведь и не каштановые. Лоб. Не высокий и не низкий. Черные брови. Обычные черные брови. Глаза. Тоже не сказать, что темные. Но ведь и не светлые совсем. Помню, какая-то подружка сказала, что у меня грустные глаза. Потом я спрашивал об этом другую, но она сказала, что нет, совсем не грустные. Нос. Просто нос. Но не маленький, точно. Рот. То же самое, что и нос.

Я оскалился в улыбке, вытащив изо рта сигарету. По-моему, мне не идет улыбаться.

Зубы не особо белые. Некоторые ровные, некоторые нет.

Четырехдневная щетина на щеках. Не равномерно растущая и не слишком густая, как, например, у арабов.

Какой можно сделать вывод, посмотрев на меня?

По-моему, просто какой-то человек. Просто еще одно ничем не выдающееся лицо. Ничего противного, но и не сказать, что очень приятное.

Хотя, наверное, если бы я мог взглянуть на себя со стороны в первый раз, то оценил бы себя более объективно.

Я вышел в подъезд и закурил.

Глядя на темную улицу через окно подъезда, понял, что про себя напеваю какой-то знакомый мотив.

Так, что же это? Терпеть не могу, когда что-нибудь не могу вспомнить. Вот что-то просто очень знакомое, но не могу вспомнить, что.

Точно! Это песня "Burn" группы "The Cure" из фильма "Ворон". Отличная песня. Хороший фильм. На съемках этого фильма актера Брендона Ли, играющего главную роль, по настоящему убили. Кто-то не те патроны сунул в ствол. Не бутафорские. А фильм все равно как-то сняли до конца.

Я вернулся в свою темную комнату и лег на кровать. Сказал себе, что буду спать.

Я даже закрыл глаза.

Вылечите меня, кто-нибудь.

Заблеял телефон.

— Алло.

— Алло. Здравствуйте.

— Кристина?

— Да. Прости, пожалуйста, что опять звоню. Мы не договорились о времени встречи. Я сразу это поняла, но думала, звонить, или не звонить. Вот позвонила.

— Ага…

— Давай завтра, в два.

— В четырнадцать ноль-ноль?

— Да.

— Хорошо.

— Тогда спокойной ночи!

— Спокойной ночи… Кристина.    

Я положил трубку и лег на спину в кровать.

Глаза не закрывались.

В груди невыносимо стучало.

Все-таки, по-моему, это именно она сводит меня с ума.

А потом я уснул так, будто весь день работал в поле.

5

В восемь часов я покорно подчинился требованию будильника. Мало того, у меня было хорошее настроение. Это даже, несмотря на всю эту привычную серость за окном. Напротив, выглянув за занавеску, я явственно различил за серым слоем неба мягкий, проникающий через все трещины облаков свет. Свет ближайшей звезды, подарившей нам жизнь.

Умылся ледяной водой, сунул в плеер кассету "Radiohead", альбом "The bends" и пошел по родному двору на автобусную остановку. Я с интересом смотрел, как остальные жители нашего двора начинают оживать и, как муравьи, выбираясь из подъездов, спешат по своим городским делам.

Некоторые лица мне, конечно, были знакомы. Вот, например, эта девушка в синем пальто. Она почти всегда идет к остановке передо мной. Метрах в семи впереди меня. Но я никогда не успеваю замечать, из какого подъезда она выходит. Потом мы едем с ней в одном автобусе, и, наконец, она выходит на три остановки раньше меня. Я уже давно бы мог с ней познакомиться. Все-таки, она является неотъемлемой частью моей жизни. Но я даже не знаю, как ее зовут. Интересно, а она замечает меня? Я никогда не позволял себе обгонять эту девушку, даже когда торопился. Это было для меня чем-то вроде ритма жизни, который начинался почти каждое утро. И, казалось, обгони я ее — и все в моей жизни изменится. А я не хотел ничего менять.

"Если бы только я мог быть таким, каким ты хочешь. Все время".

Том Йорк пел негромко в ухо про полеты на мотоцикле, а я шел по мокрому асфальту.

Иногда мне хочется жить одновременно десятками жизней. Быть во многих местах сразу, со многими людьми. Неплохо было бы, скажем, поступить на несколько факультетов, научиться куче профессий сразу, переработать на десятках разных работ.

Или вот эта девушка. Я бы мог познакомиться с ней и в то же время бы шел дальше по своим делам. Одна часть меня бы весело проводила время в кафе, а другая сидела бы на парах. А потом бы они менялись, чтобы никому не было обидно. Хотя нет, вряд ли одной половине бы было обидно из-за другой, ведь это был бы один Я. И важно, чтобы мое сознание ясно воспринимало происходящее.

Просто изначально у человека нет такого органа, или он просто не развит, благодаря которому он смог бы такое нормально воспринять. Когда я думал об этом, каково это, сначала это трудно было представить. А потом мне это представилось чем-то вроде стереозвука. Одна дорожка справа, другая — слева. Обе разные, но гармонируют. Да… важно, чтобы они гармонировали, чтобы четко воспринимать их обе. Все-таки мне трудно это представить. Это как пытаться представить бесконечность, представить весь Космос сразу.

Не предназначен человек понять такое. Или это именно я с плохой фантазией.

Сегодня я на удивление вовремя прибыл на лекции. Пришел еще раньше Димы.

Он с нарочито ошеломленным видом подошел к столу, где сидел я и протянул мне руку.

— И.. извините, вы кто? — спросил Дима.

— Я — ваш внук, Дмитрий. Я прибыл сюда из далекого будущего для того, чтобы искоренить зло, которое еще спит в зародыше в вашей голове. Я понимаю, что выполнив свое задание, я не буду иметь смысла дальнейшего существования, а также нарушу целую цепочку возможных судеб и событий… Но для блага нашей планеты я должен уничтожить вас, Дмитрий. Понимаете, уничтожить. Не огорчайтесь, абсолютно ничего личного. Мне просто нет смысла вам объяснять, что может произойти, если я этого не сделаю. Поэтому, я знаю, что вы примите свою судьбу как мужчина… А кроме того, ведь об этом именно вы сами меня и попросили, Дмитрий. Только через много лет. Так что не обессудьте.

Дима сел рядом со мной и задумчиво посмотрел на свои ладони, а потом на меня.

— Мне, конечно, нелегко это воспринять, — дрожащим голосом ответил Дима. — Но я понимаю вас. И понимаю, что выбора у меня, судя по всему нет.

— Вы правильно меня понимаете, Дмитрий. Правильно понимаете.

— Тогда я могу сказать, что я… готов, — вздохнул Дима. — Но у меня есть один вопрос, — он неуверенно посмотрел на меня.

— Вопрос? Хм. Что ж. Не могу сказать, что ожидал вопроса, но собственно, почему нет. Задавайте свой вопрос, Дмитрий.

Дима сделал вид, что колеблется.

— Ну же. Задавайте свой вопрос.

— А что у нас мало времени?

— Это и есть ваш вопрос? Вы меня разочаровываете!

— Нет, это еще не тот вопрос, но к чему такая спешка?

— Так, Дмитрий. Мы с вами не договаривались задавать множество вопросов и давать на все ответы. Только один. Один вопрос, помните?

— Да, да. Конечно, я помню.

— Тогда я жду его.

— Скажите, как вас зовут?

— Это он?

— Кто?

— Ваш вопрос.

— Да, это и есть мой вопрос.

— Ха-ха. Так просто… всего лишь сказать мое имя. Ну, меня зовут… Марат.

Дима загоготал.

— Да конечно, хрен там бы звали моего внука из будущего Марат.

— А что?

— Ну уж нет, только не Марат.

— Ну хорошо, тогда Рустам.

— Нет! Не Рустам! Причем тут Рустам?

— А вот будто у тебя такое хорошее имя — Дмитрий. И еще, небось, что-нибудь героическое означает. Какой-нибудь «справедливый», или «дающий людям надежду».

— Нет. Это значит посвященный Деметре.

— Да ну! Вот те повезло-то. А Деметра это богиня всех охотников и рыболовов, как я понимаю.

— Это богиня плодородия.

— Вот как… ну тогда простите, Дмитрий. Вы ведь меня простите, а? — Я заискивающе посмотрел на Диму.

— Просто не стал бы я назвать внука — Марат или Рустам.

— А ты бы и не стал. Сын твой, татарин наполовину, он назвал бы.

Дима засмеялся.

— Ну, если только так… Но я бы постарался переубедить его.

— А как бы ты назвал?

— Даже сразу и не придумаю.

— А я придумаю. Ты бы назвал его Борис.

— Это еще почему?

— Ну, это из того же разряда, что и Дмитрий.

— Чего? Какого разряда?

— Да, да. Кстати, возможно, в этой группе еще Евгений.

— Евгений?

— Да. Разве ты не понимаешь, о чем я? Знаешь, одинаковые имена есть.

— Не знаю.

— Вот, например Олег, Игорь, Илья. Одинаковые ведь?

— Нет.

— Ну а Алексей и Александр? Саша и Леша. Мне вообще одно лицо представляется.

— Алексей и Александр — еще куда ни шло…

— Марат и Рустам. А?

— Что, «а»?

— Теперь ты понял?

— Честно говоря, нет.

Началась лекция, и мы не смогли продолжить нашу увлекательнейшую дискуссию. Дима, сочувствующе глядя на меня, покрутил пальцем у виска.

Интересно, почему же мне эти имена кажутся одинаковыми?

Витя и Миша, например.

На лекции, как обычно, было невыносимо скучно. Я по привычке разглядывал головы однокурсников, надписи на столе.

Естественно, в груди у меня было очень не спокойно. Я ощущал уже привычное жжение. Только теперь туда подсыпали щепотку волнения. Даже скорей не подсыпали, а потихоньку сыпали. Оно плотно обволакивало жжение, но не гася, а делая его более маслянистым.

Именно поэтому постные минуты лекции казались еще более невыносимыми.

А потом лекция кончилась.

Мы с Димой курили в туалете. Там курить было запрещено, но мы все равно делали это, наслаждаясь терпким и свежим вкусом микро революции.

Потом началась еще одна лекция.

А потом еще одна.

Кристина.

Я вывел на столе шариковой ручкой «The Doors». Надпись вгрызлась в стол на миллиметр. На века.

Дима посмотрел на мое художество и, закатив глаза, покачал головой. Он никогда бы не стал заниматься таким вандализмом. Не потому, что был скучным, а просто не стал бы. Ведь именно поэтому люди являются разными. Индивидуальными. Индивидами. Экземплярами. Штучными экземплярами.

Я вывел на столе еще одно слово. «Mystique».

Дима покосился на это слово, а потом на меня. А потом он сочувственно поднял брови.

Я опустил голову и закрыл глаза.

Перехватило дыхание. Я прыгаю в бездонную пропасть света.

Прозвенел звонок. Чтобы идти еще на одну лекцию.

А вот этого мне уже не выдержать.

— Дима, нет желания последнюю пару пропустить?

— Ну вот. Потакание своим прихотям началось. Опять.

— Как хочешь. Я ухожу из этого ужасного заведения.

— Куда? Да и зачем? — развел руками Дима.

— Куда угодно. Точнее — у меня есть дела поважнее.

— Я ни хочу уходить. Сейчас будет лекция, которую я весь день ждал. Этот парень — просто псих. Хотел бы я с ним пивка попить. Я обожаю его лекции.

Дима имел в виду нашего нового молодого преподавателя. Дима любил его лекции, и все время подозревал его в употреблении запрещенных препаратов.

«Вот уж этот двери восприятия себе открыл так открыл!» — говорил про него Дима.

Я ничего в этом не понимал, да и не хотел понимать. Видно мозг у меня был несколько другой, чем у Димы и этого типа, нового преподавателя.

Я ушел с лекции один.

Еще был только полдень, и мне нужно было только убить несколько часов.

Идти домой не хотелось. Хотелось придти домой уже после этого. Домом все должно начинаться и заканчиваться.

Первый час я бродил по улицам и зашел в пару магазинов, где продавали компакт-диски и аудиокассеты. Там редко появлялось что-нибудь стоящее, и я знал об этом. Я знал что и сейчас не найду там того, что мне нужно. Но я все равно зашел туда и исправно просмотрел все ряды с дисками и кассетами. Я почти всегда так делал, когда был поблизости, и было время.

Сейчас у меня времени, как грязи на улице. Хотя нельзя так неуважительно говорить про время.

Захотелось есть.

У меня были с собой деньги. Я взял достаточно, чтобы сходить в приличное заведение с девушкой. У меня были сбережения, накопленные во времена моей работы в «кодаке», где я проявлял пленку и печатал фотографии.

Сначала мне было интересно там работать. Постоянно заглядываешь во множество разных кусков жизни разных людей. В основном, конечно, стандартно-радостных кусков. Дружеских, семейных. Но иногда попадались шедевры.

Потом мне надоело там работать. Или меня просто выгнали за то, что я был не дисциплинированными и иногда не приходил на работу.

Потому, что я никогда не относился к этому, как к серьезной работе.

Я никогда не знал, да и до сих пор не знаю, как вести себя с девушкой на первом свидании в кафе.

Что бы я ни делал, мне всегда казалось, что другие делают это намного лучше, чем я. Не прилагая к этому абсолютно никаких усилий.

Выбирать ли еду, или только напитки? Есть или не есть? Пить или не пить? Напиваться самому или спаивать ее?

Когда я пришел в кафе, там, кроме меня, я увидел еще троих посетителей. За одним столиком болтали две девушки, а за другим толстяк помешивал чай и внимательно смотрел видеоклипы по телевизору.

Я устроился за столик у стены и кинул куртку на стул рядом. Ко мне подошла официантка и спросила, чего я желаю заказать. Я немного подумал и попросил банку пива. Официантка быстро принесла пиво в большом стакане и с улыбкой удалилась. Я отхлебнул холодного пива, закурил сигарету и стал смотреть телевизор. Там веселились какие-то отечественные поп-звезды. Что они пели, было не понятно, потому что звук телевизора, к счастью, был выключен, а из динамиков на стенах звучала приятная музыка с саксофоном, попахивающая восьмидесятыми.

Мне следовало волноваться, так как я был на первом свидании, и, соответственно, я волновался. Пот на лбу не выступал, конечно, но в животе немного ныло.

В кафе вошла Кристина. Я заерзал на стуле, а потом решил встать, не зная, как надо вести себя в таких случаях. Она увидела меня и с улыбкой направилась в мою сторону. Я тоже разулыбался и, непроизвольно стал тереть себе затылок. Почему-то мне стало казаться, что я выгляжу очень глупо вот здесь и вот так.

— Привет! — сказала Кристина. Она выглядела радостной и безумно красивой. И это правда была она. Зеленая куртка и красные волосы, собранные в хвостик. Черные колготки и белые кроссовки, мокрые от луж и снега.

— Привет. Ты с учебы? — я просто не смог придумать вопроса умнее.

— Точно. И очень хочу есть, — улыбнулась Кристина, снимая куртку.

— Это хорошо, что хочешь. Я тоже страшно голоден и составлю тебе компанию в поедании еды.

Кристина засмеялась. Под курткой на ней оказалось обтягивающее платье, серое, с капюшоном.

— Отличное платье, — сказал я с видом знатока.

— Спасибо. А ты, я вижу, уже напиваешься тут без меня, да? — улыбнулась она.

— Не выдержал вот. Решил кружечку для храбрости.

— Да ладно, небось, с утра уже тут сидишь.

— Все, ты меня раскусила — я уже не помню, какая это кружка. Правда, с утра я пил водку, а потом уснул здесь. Когда проснулся, чувствую — плохо мне, и вот решил пивка попить. Вроде полегче уже.

— Ну и слава богу. Что будем есть?

— Давай посмотрим.

Мы стали листать меню.

— Ты что-нибудь выбрал? — спросила Кристина.

— Я видимо буду вот этот салат с сыром и мясо по-французски. К сожалению, вареной медузы у них нет.

— А я съем вот этот супчик, жареного лосося, греческий салат. И мясо тоже буду. И еще картошку вареную, пожалуй.

— Ого. Что, прямо-таки все съешь?

— Все-все съем.

— Окей. А я понаблюдаю, как такая небольшая девушка превратится в шарик.

— Не превратится, не беспокойся.

Мы сделали заказы. Кристина попросила, чтобы ей сразу принесли стакан белого вина.

Мы некоторое время молча смотрели друг на друга и улыбались. Я разглядывал ее уже знакомое лицо и в груди у меня шествовал китайский парад с фейерверком. Был ли я счастлив? Наверное, это и было оно — счастье. Ничем не омраченное, не имеющее временных рамок, не требующее подбрасывания в него топлива. Просто абсолютное счастье. Появившееся ниоткуда.

Официантка принесла вино, и я взял кружку с пивом в руку.

— За случайное знакомство!

— Да, за него.

Мы соприкоснулись стеклом и сделали по глотку.

— А знаешь, когда мы по телефону забыли договориться о времени встречи, я стал звонить твоим однокурсникам, чтобы узнать твой номер — неожиданно для себя самого сказал я.

— Правда?

— Да. Но никто не знал ни номера твоего телефона, ни пейджера.

— Просто телефона у меня нет. А номер пейджера 3684. Довольно легко запомнить.

— Не сказать, что очень легко, но запомню.

— Слушай, а кроме той самой великой рок-группы, — улыбнулась Кристина. — Что ты еще любишь? Я думала об этом, но потерялась в догадках. Давай так, ты назовешь группы и объяснишь, почему их любишь.

Надо же, оказывается, она размышляла о том, что мне нравится.

— Что я люблю? А я люблю много чего. Например "Оазис" — потому что эталон крутейшей рок-банды. Самоуверенная, свободная и наглая музыка. Потом "Битлз" — это даже не комментируется. Это у меня в крови. "Дорз" люблю за то, что можно попасть в параллельный мир, когда их слушаешь. И хотя я почти ни слова не понимаю, что там выкрикивает пьяный Моррисон, мне всегда кажется, что это слова из какой-то святой книги.

— Да, "Дорз" я тоже очень люблю.

— Еще люблю "Фу файтерз". У них очень мощная и крайне позитивная энергия. Как ни странно, их жесткие риффы могут задевать самые чувствительные области души. Вот когда бы ни включил их — сразу настроение поднимается. Или когда слышу что-нибудь вроде песни "My hero", просто слезы наворачиваются на глаза. Хотя при невнимательном прослушивании некоторым людям их музыка может показаться злой… Ну, мне так кажется… Джимми Хендрикса еще люблю. Вот вроде бы совсем не гладко ложатся на слух простые мелодии. Иногда думаю: "А чем мне, собственно, нравятся его песни? За что я их люблю?" А вот не знаю, за что. Просто магия какая-то. Первый раз услышал его лет в двенадцать и сразу проникся. Гипнотизируют меня все его звуки. Ну, и в конце концов я решил, что я в прошлой жизни был негром-гитаристом.

Кристина засмеялась.

— "Блёр" — полностью отражают мое сегодняшнее восприятие бытия. Очень яркие и разнообразные, почти как "Битлз". Тут тебе и сладкие песенки о любви и психоделия и танцы и беззаботная студенческая жизнь и алкогольные слезы… в общем великолепные представители британского подвида. Еще "Грин Дэй". Это тоже из детства, так что трудно давать им какую-либо оценку. Просто люблю их. Что же еще… на букву "эр": "Рэнсид", "Рэд хот чили пепперс". И те и те просто очень крутые перцы. Ну, и "Радиохэд". Это слишком личное, чтобы рассуждать об этом. Это команда гениальных людей с единой тонкой душой. Да ну, даже не хочу говорить. Это просто надо слышать. Они просто боги! Ну вот, вроде все основные группы, что я люблю, — я почесал щеку. — Есть, конечно, еще много других, тех, что просто очень нравятся.

— Здорово. Из того, что ты перечислил, мне нравится "Дорз", "Радиохэд" и "Фу Файтерз". Вот. А еще я люблю "Кьёр", "Хол" и "Пласибо".

— А-а. Эти педики! Они круты. Только я говорю. "Плэйсибо", а не "Пласибо". Но, скорее всего, я говорю неправильно. Я вот еще долгое время говорил "Блур", вместо "Блёр".

— Это как раньше некоторые советские граждане говорили "Цеппелин" про "Лед Зепеллин".

— Да уж. Это противнее звучит, чем "Блур".

— А ты на чем-нибудь играешь? — неожиданно спросила Кристина.

— Не понял. В смысле — играю?

— Я имею ввиду музыкальные инструменты.

— Ах, вот как. К сожалению, нет. Я не умею ни на чем играть. Когда-то мне показывали аккорды на гитаре, но я плюнул на это дело. В детстве родители хотели отдать меня в музыкальную школу учиться на фортепиано, но я запротестовал. В итоге я ходил в фотокружок месяца три, а потом и его бросил. Еще когда-то я мечтал научиться играть на ударных, но чтобы научиться, абсолютно ничего для этого не делал. Как-то все у меня в жизни так. Берусь за что-то, потом бросаю это неблагодарное занятие. Не старался учиться в школе, не стараюсь и в университете. Пытался работать, потом почему-то перестал. В общем, я довольно бесполезный человек. Вот не было бы меня на свете, ничегошеньки бы не изменилось.

— Не бывает бесполезных людей, — сказала серьезно Кристина. — И не нужно про себя так говорить. Вместо этого надо просто оглядеться вокруг себя, и сразу увидишь, чего ты можешь сделать полезного и важного. Вот если просто говорить, что ты ничего не можешь и не умеешь, то, конечно, ничего не изменится. Главное — захотеть. Очень захотеть, потому, что это очень не просто, взять и изменить себя. Перестать вести привычный образ жизни. Это очень сложно. Но если это суметь сделать, то все вокруг тебя изменится. Потому что изменится все внутри тебя.

— Ого!

— Да. И об этом нужно задумываться. Постоянно. Вообще очень важно думать о том, что ты думаешь.

— Думать о том…

— Да. О том, что ты думаешь. Контролировать свой мыслительный процесс. Фильтровать свои мысли. Это в идеале, но это возможно.

— И зачем мне это?

— Для того чтобы в голове были светлые, чистые мысли. Тогда и поступки будут такими же.

— И что, получается?

— Не всегда. Но я стараюсь.

— А зачем мне в голове светлые мысли? Зачем я должен делать какие-то якобы правильные и нужные вещи? И почему вдруг они вообще правильные? Как я могу их отличать — мораль штука очень непостоянная. Сегодня одно хорошо, завтра — плохо. Раньше, может нормально было людей есть, или крепостных убивать. Сжигали ведьм, не давали получать образование женщинам, сажали тунеядцев в тюрьму. А сейчас нет.

— Я думаю, во-первых, не стоит преувеличивать, — Кристина убрала упавшую прядь волос за ухо. — В более ли менее цивилизованном человеческом обществе все основные моральные принципы появились очень давно и почти не изменились. Я говорю про основные. Те примеры, что ты привел, почти все — просто политика государства в разное время. А норма, которую устанавливает определенное временное государство и общечеловеческие принципы — нередко совсем разные вещи. Классический пример: мать крадет для своих голодных детей хлеб. Вполне морально и естественно для человека, но противозаконно для государства. А если еще говорить про основные моральные нормы, то можно взять в пример Библию. Десять заповедей, например.

— Библию переписывали несколько раз за все время всякие хитрые священники. Мало ли что там они понавыдумывали.

— Да, я знаю. Но абсолютно все они ведь переписать не могли. А кроме Библии еще есть много других священных писаний. Менее искаженных. Можно без труда найти много общего между всеми ними. Вот это общее и будет теми общечеловеческими вечными нормами, которые говорят, что есть хорошо, а что — плохо.

— Хорошо. Пускай так, но зачем все-таки я должен делать то, что правильно? Если я хочу не делать ничего.

Кристина провела пальцем по стенке бокала и немного нахмурилась.

— Ты задумываешься о том, зачем ты живешь? Только честно, — спросила она, не глядя на меня.

— Ну да. Задумываюсь, конечно.

— Часто задумываешься?

— В последнее время все чаще.

— И к чему ты пришел? — она подняла на меня глаза.

Я посмотрел в кружку с пивом. По стенкам медленно оседали остатки пены.

— Я думаю — жизнь бессмысленна. Это просто непонятный бесконечный процесс. Хотя и насчет бесконечности я не уверен.

— И что, тебе радостно становится от этих мыслей? Легко на душе?

Я усмехнулся.

— Что ты смеешься?

— Я просто подумал, говорят ли о таком на первом свидании?

— Значит, говорят, — улыбнулась Кристина.

— Ну тогда — мне не всегда бывает радостно от таких мыслей. Но другого объяснения я не вижу.

— А если бы ты узнал, что смысл жизни есть. И он такой, что сразу захочется жить и изо всех сил стараться идти в верном направлении. Ты был бы рад?

— Думаю, да. Наверное, я был бы рад. Только я все равно не смогу это проверить.

— А, ну это старая история про "покажи мне чудо и я поверю". Так просто не бывает.

— Тогда почему я должен во что-то верить? Верить в то, чего я не вижу.

— Наверное, потому, что изначально вера слепа. Вера — это доверие. Доверие себя кому-то или чему-то. Вот ты мне доверяешь?

Она смотрела мне прямо в глаза, в глубь меня. Я подумал, что видимо, это она мне слишком доверяет. Совсем незнакомому и довольно занудному человеку, которого она видит третий раз в жизни. Не знаю, что бы я ответил, если бы на ее месте был другой человек, но сейчас я не мог сказать иного.

— Доверяю.

Официантка принесла еду, а я понял, что хочу курить.

— Ура, еда! — сказала Кристина.

— Ага. Давай есть, — сказал я.

— Давай, — радостно ответила Кристина. Видимо она была еще больше голодна, чем я.

Я попросил себе еще пива и вино для Кристины.

Мы накинулись на еду, будто неделю не ели. Во время еды мы почти не разговаривали, а постоянно посматривали друг на друга, улыбаясь.

Наконец я доел последний кусок и почувствовал, что вполне наелся.

— Я закурю? — спросил я Кристину. Она как раз делала глоток вина из стакана и два раза кивнула в ответ.

Я с удовольствием закурил и стал смотреть, как Кристина справляется с тем количеством еды, что стояло перед ней. Тем не менее, она съела все до последней крошки без особых усилий и довольно вздохнула.

— Наелась? — спросил я.

— Ага. Все замечательно. Только овощи в салате были слишком холодные. Аж зубы ломило.

— Кстати, ты не сказала, ты сама на чем-нибудь играешь?

— Да, я играю на фортепиано и на гитаре.

— Круто. Музыкальную школу окончила?

— Да. По классу фортепиано. А на гитаре сама научилась играть. По самоучителю.

— И хорошо на гитаре умеешь играть?

— Ну, вроде ничего, — улыбнулась Кристина. — Главное, я сама довольна. Я ведь даже в группе играла два года.

— Да ну! — я искренне удивился.

— Да. Правда на бас-гитаре. В десятом и одиннадцатом классах.

— Ты и на басу играешь?

— Да. Нас в группе было трое. Пел и играл на гитаре мой одноклассник. На барабанах играл его друг. Сумасшедшие, отличные парни. Просто однажды этот одноклассник узнал, что я на гитаре умею играть, и позвал меня к ним в группу.

— И что играли?

— Как водится — панк-рок, — улыбнулась она.

— Да ну! Не может быть. Кристина, я не верю своим ушам!

— Чистая правда. А что здесь невероятного?

— Ну не знаю. Глядя на я тебя, я ни за что не подумал бы, что ты играла в панк-группе.

— То есть я должна выглядеть как-то маргинально? С сосульками на голове, булавками в носу, заклепками на куртке и в клетчатой юбке? Да, еще рваные чулки!

— Нет, конечно. Но все-таки я очень удивлен! А записи есть?

— У меня, к сожалению, нет. Но есть фотографии с концертов. Могу как-нибудь показать.

— Было бы здорово.

— Да, мне приятно вспоминать то время. Было очень весело. А потом я уехала сюда, учиться в университете. Ребята там все еще играют в группе и учатся в музыкальном училище.

— А ты не захотела связывать жизнь с музыкой?

— Скорей карьеру, а не жизнь. Да. Не захотела. А жизнь у меня и так сильно с ней связана.

Я вспомнил наше с Кристиной первое знакомство и мысленно согласился с ней.

— Давай я еще закажу выпить, — предложил я.

— А может, лучше пройдемся? — сказала Кристина.

Я согласился уйти из кафе, и убедил Кристину в том, что за счет должен заплатить я, иначе буду чувствовать себя неловко.

Мы покинули теплое помещение, и пошли по тротуару вперед. Я был в восторге.

Интересно, что было у нее в мыслях.

Это был просто очередной полу-пасмурный день. Грязные лужи на асфальте, не слишком радостные прохожие, пронизывающий ветер, а я шел рядом с самой прекрасной на свете девушкой. И у меня было все хорошо. Мы прошли до конца центральной улицы города, прошли по чужим дворам, прошли мимо чьей-то школы.

Мы разговаривали о всяких простых вещах, о детстве, музыке и книгах.

Я сказал, что мне нравится "Преступление и наказание", а она ответила, что книга эта правильная, но уж больно мрачная.

Она сказала, что ей нравится "Война и мир", а я сказал, что это скука и пропаганда бытовухи.

Я сказал, что мне нравится "Поединок" про подпоручика Ромашова, а она сказала, что я, наверное, наивный. Я сделал вид, что обиделся на нее. Она смеялась надо мной и тыкала мне в бок пальцем.

Она сказала, что боится читать Стивена Кинга, и вот уж тут над ней смеялся я.    

Я сказал, что мне нравятся татуировки у девушек внизу спины, а она сказала, что, наверное, это жутко больно, и разве если только она будет в Амстердаме то, может быть, она бы на это решится.

Она сказала, что не понимает, чем может нравиться водка, а я сказал, что похоже, она была не настоящим панком.

Потом я вспомнил, что мне нужно не забыть покормить Ивана.

— Слушай, сегодня мне нужно не забыть покормить кота моего соседа, — сказал я. — Напомни мне потом об этом. А то мы так замечательно гулям, что я могу забыть обо всем на свете.

— У тебя сосед — кот? — спросила Кристина и засмеялась. — Извини. Я просто себе представила, что у тебя сосед-кот, который живет один в отдельной квартире.

— А у тебя хорошая фантазия. Мы с моим другом иногда любим играть в игру: "что ты сделаешь, если". Очень хорошо воображение развивает.

— Это как? Давай попробуем, — заинтересовалась Кристина.

— Давай. Представь, что сейчас из-за угла дома на нас побежит толпа людей в фашистской форме, в касках с автоматами. Что ты подумаешь? Что будешь делать?

Кристина улыбнулась и задумалась. Я с удовольствием рассматривал ее лицо.

— Наверное, я сначала испугаюсь, а потом подумаю, что это съемки какого-то фильма, или что-то вроде маскарада.

— То есть, не убежишь?

— Ну, это будет зависеть от того, что сделаешь ты. Я же все-таки сейчас с мужчиной, который чуть что защитит меня. Но, скорей всего, не убегу.

— От толпы злобных фашистов с автоматами? Неправильный ответ! Когда видишь фашистов с автоматами, или даже без автоматов, надо бежать, сломя голову, куда угодно, и ни за что не останавливаться, если даже они будут кричать тебе: "стой, слышьсигиессть?!"

Мой правильный ответ очень рассмешил Кристину.

— Хорошо, я так и поступлю в таком случае, — сказала она.

— Теперь твоя очередь придумывать, — сказал я.

Она задумалась.

— Вот представь, ты придешь сегодня кормить кота, попытаешься открыть ключом дверь, но не сможешь. Тогда ты позвонишь в звонок, и тебе откроет дверь кот. Только он будет ростом с тебя, и стоять на задних лапах.

— Ужас какой…

— Да. И он поздоровается с тобой и скажет: "Ну что, заходи, раз уж пришел. А то я очень проголодался". Вот. Что ты подумаешь и что сделаешь?

— Ого. Наверное, я подумаю, что мне мескалина добавили в пиво. А потом, если не упаду без чувств, то войду в квартиру. Ведь до этого я кормил кота и не дал ему умереть с голоду. Он должен быть мне благодарен и не должен держать на меня зла.

— А когда ты войдешь, то спросишь ли ты о чем-нибудь кота?

— Я сомневаюсь, что сразу захочу что-то у него спрашивать. Я буду ошарашен, и смогу только отвечать на его вопросы.

— Осторожно! — сказала Кристина и остановила меня, схватив за локоть.

Сначала я посмотрел на Кристину, а потом туда, куда смотрит она. На земле, прямо перед своими ногами я увидел зияющую черную дыру. Это было похоже на канализационный люк, только не было видно металлического обода вокруг него.

— Вот это да! — выдохнул я. — И как это его я не заметил.

Я с ужасом представил, что было бы, если бы я провалился туда.

— Странно. И я сначала не заметила. Я увидела эту дыру за секунду, как остановила тебя.

— Кто-то оставил люк открытым и даже не позаботился поставить знаки предосторожности. Идиоты!

Я огляделся, но на пустой улице никого не было.

— Как-то не очень похоже на обычный канализационный люк, — сказала Кристина. — Как будто просто дыра в асфальте.

Она села на корточки и потрогала края дыры.

Я стал вглядываться в глубину дыры, но в кромешной тьме не разглядел ничего. Тогда я поднял с земли кусочек кирпича и бросил его в дыру. Звука падения или всплеска не последовало. Я подумал, что вероятно, кирпич упал на что-то мягкое.

— Наверное, эта яма проходит насквозь через всю планету, — сказал я. — Если бы я упал туда, то вылетел бы где-нибудь в Америке.

Кристина как-то настороженно смотрела в эту дыру и молчала.

— Что думаешь? — спросил я.

— Ничего, — она поднялась и внимательно посмотрела на меня. — Пойдем отсюда.

— А что такое?

— Ничего. Просто не нравится мне здесь. Эта яма…

— Ну хорошо, — ответил я. — Пойдем.

Кристина взяла меня за руку. Я почувствовал, какие у нее теплые руки. Это тепло растеклось по всему моему телу. Я посмотрел на нее, а она смотрела вперед. Мы шли по улице и ни о чем не говорили. Просто держались за руки. Похоже, что-то испортило ей настроение. У нее были сжаты губы, и на меня она совсем не смотрела. Мы быстро шагали, обходя лужи, и я придумывал, что бы ей такое сказать, чтобы она опять стала обычной.

В итоге я так ничего не придумал, а это непонятное молчание просто убивало меня.

Тогда я просто остановился, не отпуская ее руки. Она тоже остановилась, не поворачиваясь ко мне лицом.

— Кристина, что случилось? — спросил я.

— Ничего, пойдем, — ответила она холодным голосом.

Я встал перед ней и заглянул ей в глаза. Она смотрела куда-то в область моей груди.

— Помнишь, ты спрашивала меня, доверяю ли я тебе? — спросил я.

Она кивнула головой, не поднимая глаз.

— А ты доверяешь мне? — продолжал я.

Кристина помедлила секунды две и два раза кивнула.

— Тогда скажи мне, пожалуйста, что тебя беспокоит?

В ответ Кристина неожиданно прижалась ко мне и уткнулась лицом мне в плечо так, что я не видел ее лица.

Я обнял ее и почувствовал тепло ее тела. От этого у меня зашевелились волосы на затылке, и еще бог знает что.

Прислонившись губами и носом к ее желтой шапке, я вдыхал этот новый божественный запах. Ее запах.

— Понимаешь, — запинаясь, шептала Кристина. — Сейчас все в порядке и все хорошо. Теперь хорошо.

Она изо всех сил прижимала меня к себе, и, похоже, на спине у меня уже проступил пот.                        

— Дело в том, — продолжала она. — Что я очень испугалась. Испугалась того, что только что ты чуть не упал туда. В эту яму.

Вот оно что. Так это она из-за меня переживает. Я просто не верил своим ушам.

— Но все ведь в порядке! — сказал я. — Я ведь не упал. Благодаря тебе. Спасибо тебе.

— Да, я понимаю. Но все-таки мне стало очень страшно, — прошептала она. — Эта жуткая яма…

Кристина подняла голову и посмотрела мне в глаза. Улыбнулась.

Вот она, у меня в объятиях. Моя мечта.

У меня мелькнуло в голове поцеловать ее. Внутри все напряглось.

Она отпустила меня и взяла меня за руку.

— Ну что, пойдем? — Кристина виновато улыбалась.

— Пойдем, — кивнул я.

Мы пошли дальше по улице, держась за руки.

— Что будем делать теперь? — спросил я.

— Теперь? А пойдем вместе кормить твоего огромного кота, — улыбнулась Кристина. — Вот и проверим, что там с ним.

— Что ж. Давай сходим, — мне эта мысль показалась забавной.

В автобусе не было свободных мест. Усталые люди возвращались по домам с работы. Одной рукой я держался за поручень, а другой держал Кристину за руку.

Через серые облака пробивалось мягкое вечернее солнце.

Кристина смотрит на мелькающие за окном улицы, а солнце золотом освещает ее удивительное лицо. Ее лицо спокойно, она о чем-то думает и изредка моргает.

Ты все, что мне было нужно.

На остановке возле моего дома из автобуса вышли только мы вдвоем. Мы зашли в подъезд и вызвали лифт. В лифте мы смотрели друг на друга и улыбались.

Выйдя на пятом этаже, я вытащил из кармана связку ключей.

— Приготовься, сейчас нас встретит огромный кот, — тихо сказала Кристина.

Я повернул ключи в замочной скважине квартиры Игоря Анатольевича.

Мы вошли в темный коридор.

— Ну вот, все в порядке, — сказал я, увидев, как из-за угла появился толстый Иван.

Кот, подняв хвост трубой и мяукая, засеменил к нам.

— Ого, я почти угадала, — сказала Кристина. — Он невероятно огромен. И как его зовут?

— Иван.

— Что, правда? Так называют котов?

Кристина стала гладить Ивана, а он — с удовольствием тереться об ее руку здоровенной головой.

— Игорь Анатольевич, оказывается, называет, — ответил я.

— Игорь Анатольевич? — переспросила Кристина. — Случайно не Степанов Игорь Анатольевич?

— Степанов. А ты что знаешь его? — удивился я.

— Конечно. Он работает в институте физики и математики. Он хороший знакомый нашей семьи. Он что, здесь живет?

— Ну да. Только он уехал к родственникам куда-то надолго.

— Правда? Не может быть! — воскликнула Кристина.

— А что случилось? — я даже не предполагал, как Кристина может быть связана с Игорем Анатольевичем и почему она удивлена его отъезду.

— Он должен был обязательно передать мне одну вещь.

— Какую вещь?

— Один очень важный предмет древности. Как раз завтра я должна была зайти к Игорю Анатольевичу в институт, где он должен был передать мне его. Дело в том, что послезавтра приезжает один ученый из Москвы. Историк, археолог. Я тоже с ним знакома. Ну, не совсем я — мой отец. Я должна была взять этот предмет у Игоря Анатольевича и передать его этому ученому. Он собирался взять его на два дня, изучить, осмотреть, фотографировать. Потом вернуть обратно. Но теперь все пропало…

Кристина выглядела очень расстроенной.

— Слушай, я даже не знаю, чем тебе помочь, — пробормотал я. — Я даже не знаю его телефона там, куда он уехал.

— А родственников здесь у него нет? — спросила Кристина. — Может они знают, как с ним связаться.

— Может и есть, я не знаю.

— Надо же, как нехорошо получилось, — сокрушалась Кристина. — Я сама ему пообещала, сказала, что договорюсь. И вот теперь как…

— Может этот предмет здесь, в квартире, — предположил я. — Давай посмотрим.

Кристина задумчиво посмотрела на меня.

— Как ты себе представляешь, мы будем рыться по шкафам пожилого человека. Как-то некрасиво это получится.

— Но ради науки! — улыбнулся я. — Да и рыться особо не будем. Так, глянем в пару углов. Нет, так нет.

Кристина с надеждой посмотрела на меня.

Мы разулись и прошли на кухню, где я положил Ивану еды и налил воды в миску.

— Ну что, поищем эту чудесную реликвию? — предложил я Кристине.

Она кивнула головой.

Я решил сначала войти в зал — закрытую комнату, в которой я еще не был.            

Мы вошли в зал. Здесь стоял небольшой диван у стены, огромный письменный стол с зеленой лампой, заваленный бумагами, компьютерный столик с компьютером. Вдоль двух стен комнаты возвышались книжные стеллажи, забитые всевозможными книгами. Того старого компьютера, на котором я играл в детстве, здесь не оказалось. Видимо, Игорь Анатольевич его выкинул или убрал в какую-нибудь кладовку.

Мы подошли к письменному столу.

— И что же мы ищем, Скалли? — спросил я Кристину.

— Это должен быть диск. Глиняный диск с рисунками. С компакт-диск размером.

— Вот типа такого? — спросил я, достав из-под груды бумаг на письменном столе предмет, похожий на тот, что описала Кристина.

— Точно! Это он.

Я стал разглядывать поверхность диска. На нем были изображены многочисленные разнообразные рисунки, спиралью скручивающиеся к центру.

— Странно, что Игорь Анатольевич оставил такую важную вещь прямо на письменном столе и уехал, — сказал я, передавая диск Кристине.

— Действительно странно, — пробормотала она.

Кристина сходила в прихожую, принесла из сумки платок, бережно завернула в него диск и убрала его во внутренний карман куртки.

— Не беспокойся, — сказала она. — Я верну его через пару дней.

— Хорошо, — улыбнулся я. — Для вас все что угодно.

Кристина улыбнулась в ответ.

— Спасибо.

На какое-то мгновение в комнате воцарилась абсолютная тишина. Мне стало казаться, что слышно, как бьется мое сердце.

Я подошел к ней и взял за руки. Она внимательно смотрела на меня.

Из коридора что-то запищало.

— Это мой пейджер, — сказала она и вышла в прихожую. Я не стал следовать за ней и подошел к окну, плотно занавешенному шторами.

На улице темнело. На стреле башенного крана загорелся фонарь.

— Мне нужно идти, — услышал я голос Кристины из прихожей.

Выйдя из комнаты, я увидел, что она сидит на корточках и зашнуровывает кроссовки.

Вот такой развязки вечера я не ожидал.

— Это почему же? Уже сейчас? Что-то случилось?

— Все в порядке. Просто мне срочно нужно бежать. Потом объясню.

Она быстро собиралась, не оставляя мне никаких шансов провести с ней еще какое-то время.

— Давай я тебя провожу.

— Не надо. Правда, не стоит. Я очень тороплюсь.

Кристина открыла входную дверь и виновато улыбнулась.

— Извини, что так убегаю. Так надо. Спасибо тебе за все.

Я стоял посреди прихожей и тер себе затылок.

Она вышла в подъезд и обернулась. Я вышел за ней.

— Пока!

Она помахала рукой и побежала вниз по лестнице.

— Пока! — сказал я. — Мы еще увидимся?

— Конечно, — ответила она, уже не оборачиваясь. — Созвонимся.

Мои руки достали сигарету и сунули ее мне в рот.

Я закурил, слушая, как все тише становится звук ее ног. Потом внизу хлопнула дверь, и подъезд погрузился в привычную неспокойную тишину.

Сначала мне было неприятно, что она так неожиданно ушла. Но когда я достаточно свыкся с этим фактом, мне стало легче.

В конце концов, это был действительно прекрасный день, в котором произошло довольно много замечательных событий. Событий, о которых я вчера еще только мечтал.

6

По привычке я проспал первые две пары и часам к одиннадцати посетил университет.

Дима, встретив меня, заметил, что больной идет на поправку, так как опять входит в привычный ритм жизни.

Все оставшиеся занятия я провел в ожидании сообщения от Кристины. Время от времени я вытаскивал из кармана пейджер, проверяя, не пропустил ли я чего. А когда я выходил курить на улицу перед университетом, то постоянно смотрел на виднеющийся среди темных веток деревьев корпус факультета, где училась Кристина, надеясь, что увижу ее.

У меня была мысль пойти туда поискать ее самому. Но не хотелось спугнуть удачу, не хотелось быть назойливым и проявлять сразу слишком много внимания. Ведь как сказал поэт: "тем больше нравимся мы ей". Поэтому я с большим усилием заставлял себя сидеть на длиннющих лекциях, которые сегодня были мне просто отвратительны.

После того, как окончились занятия, я не смог пойти домой. Я распрощался с Димой, и ноги сами понесли меня к знанию ее факультета.

Подумаешь — случайно встречу ее. Искал, знаешь ли одного знакомого, книжку хотел у него забрать, или там, диск с музычкой. А тут ты навстречу. Я и не ожидал. Пойдем, провожу до дома, в библиотеку, в кафе. Есть свободное время? Здорово, и у меня навалом.

В вестибюле здания сновали разношерстные студенты и студентки. Я походил по первому этажу, посмотрел на непонятное расписание занятий на стенде, покурил на крыльце, потом поднялся на второй этаж, заглядывал в пустые аудитории но не встретил ни одного знакомого лица. Наверное, у Кристины просто кончились занятия.

Слегка разочарованный, я воткнул плеер в уши и пошел домой. Билли Корган запел мне: "Lily, my one and only".

Дома я пообедал и отправился кормить Ивана.

Кот с радостью встретил меня и, как следует, потерся мне об джинсы. Я положил еду Ивану и собрался уходить. Но потом, в прихожей на полу я заметил белеющий кусочек бумаги, размером со спичечный коробок. Я поднял его с пола и развернул. Это оказалась телеграмма. Или что-то вроде того. Вот с таким текстом: "суббота девятнадцат. драмтеатр". И больше ничего.

Я подумал что, вероятно, эту бумажку выронила Кристина. Что означал текст, для меня было непонятным. Возможно, кто-то назначал ей встречу. Но зачем телеграммой? И еще такой непонятной.

Сунув бумажку в карман, я вернулся домой. Там я взял из холодильника бутылку пива и улегся с книгой себе на кровать.

Читал я с трудом, так как все мысли были только о ней.

Я подумал, что по сравнению с Кристиной у меня очень скудные интересы. Да, пожалуй, у меня их вовсе нет.

Ну что я люблю: слушать музыку, читать, смотреть кино, играть в компьютер. Пить пиво с друзьями.

По-моему какие-то пассивные и бесполезные интересы. Ничто из этого нельзя назвать искусством или хотя бы умением. Это увлечения, через которые я абсолютно ничего не создаю. Получается, что я ничего-то в жизни и не умею. Девятнадцать лет прожил и ничему не научился. Я могу размышлять и философствовать на разные темы. Но чего ради? Все бестолку. Все бессмысленно. Это лишь время провождение. Сжигание времени, как кучи мусора.    

Но сейчас меня действительно беспокоит не все это, а только одно — мне нужно быть с ней. Постоянно.

Вот как устроен человек — получил он что-то, совсем небольшое, но очень хорошее, чего очень долго хотел, но ему мало. Ему подавай еще и еще. Все сразу и побольше. То, малое, его уже не устраивает.

Осознание этого меня это раздражало в себе, но я ничего не мог поделать с этим чувством.

В этот день не мой пейджер, ни телефон не зазвонил. Я очень устал от неопределенности и ожидания.

Ночью мне снилась какая-то жуть. Я просыпался, и мне было страшно. А наутро я не вспомнил, что мне снилось.

После безуспешных ожиданий в течении очередного учебного дня я решил найти Кристину сам. Просто по-другому я бы не смог.

Я направился к таксофону, что был в здании нашего университета и набрал номер оператора пейджинговой связи.

— Здравствуйте, сообщение для абонента три шесть восемь четыре, — сказал я в трубку.

— Минутку, — ответила приветливая девушка-оператор. Через пару секунд она продолжила говорить.

— Такой абонент не зарегистрирован.

Не зарегистрирован, значит.

— Как это? Вы уверены?

— Да, я уверена. Есть ли сообщения на другие номера?

— Нет. Спасибо.

Я положил трубку и уставился на свои кроссовки.

Не мог же я перепутать номер. 3684. По-другому не может быть. Может, я неправильно расслышал, какой она назвала номер? Скорее так. Вряд ли она бы стала меня обманывать. Если бы не хотела дать свой номер, могла бы просто ничего не говорить. Значит причина в другом.

Я опять набрал номер оператора и отправил сообщение на пейджер Александру.

Закурил и стал ждать ответа. Минуты через четыре мой пейджер запищал и завибрировал. Пришел ответ от Александра. Он сообщил, что у них скоро начнется семинар, но если я подойду прямо сейчас, то успею с ним встретиться.

Я пришел в другое здание университета и нашел на втором этаже аудиторию, где должен был состояться семинар группы Александра.

Александр с радостной улыбкой вышел из аудитории, увидев меня. В руках он что-то держал.

— Здорово! — сказал он, пожимая мне руку.

— Привет, привет. Как поживаешь?

— Да ничего, все в порядке в принципе. Вот держи. Как обещал.

Александр передал мне диск, на коробке которого красовался логотип "Fallout 2".

— Отлично! Спасибо. Поиграю, — сказал я. — Я уж и забыл про него.

— Главное — я не забыл.

— Это хорошо.

— Ага. Ну а у тебя, что интересного происходит? — спросил Александр, поглядывая на наручные часы.

— Да так. Живу потихоньку. Вот Кристину ищу.

— Кого?

— Кристину. Твою однокурсницу.

Александр удивленно посмотрел на меня.

— У меня нет однокурсницы с таким именем. Ни в моей, ни в параллельных группах. Я всех там знаю по именам.

— Ну значит, есть, — усмехнулся я.

— Да нет. Ты что-то путаешь.

— Ну ладно. Может она и не твоя однокурсница, но в тот раз ты вроде мне сам так сказал.

— Когда?

— Когда мы ходили в буфет. Когда это было? В понедельник. Вот.

— А, ну.

— Что — ну?

— Ходили в буфет, да.

— Ну, и там мы встретили девушку. Кристину. Ты познакомил нас и представил мне ее как свою однокурсницу. Сказал, что она Смэшин Пампкинс слушает тоже.

— Да?

— Да. Саша, не гони, — мне стал надоедать этот разговор. Я уже хотел поскорее увидеть Кристину. Да и перемена скоро должна была кончиться.

— Ну, я, честно говоря, вообще больше никого не знаю кроме тебя, кто слушает Смэшин Пампкинс. Этого лысого Билли с мерзким голосом, — усмехнулся Александр. — А чтоб еще и девушка слушала…

— Саша, все. Шутки кончились. Где она?

— Кто?

— Кристина.

Александр глубоко вздохнул и сочувственно посмотрел на меня.

— Ну хватит ко мне приставать, не знаю я никакой Кристины.

Так себя вести вообще-то было не свойственно для Александра, но я уже начал злиться из-за его этих глупых шуток и нахмурился.

— Пожалуйста, поговори со мной серьезно. Сейчас вот у тебя пара уже начнется.

— Нет, слушай, я говорю с тобой серьезно. По-моему это ты что-то придумываешь. Знаю я эти твои шуточки,— улыбнулся Александр.

— Позови Кристину. Она в аудитории?

— Нет там никакой Кристины, сумасшедший ты мой человек.

— Я вот сейчас зайду и проверю. Если она там, я тебе в нос дам.

— Давай, давай. Вперед! — засмеялся Александр.

Я заглянул в аудиторию. Там сидели за столами студенты. Человек пятнадцать. Двое ребят сидело на столах. Девушек было много. Человек десять. Кристины среди них не было.

Я обернулся к Александру. Он улыбался.

— Ну что, нашел?

— Где она?

Александр мне ничего не ответил, а только продолжал улыбаться. Я указал на двери аудитории.

— Давай, позови-ка Руткевич, или как там ее.

— Руткевич? Сейчас позову.

Александр заглянул в аудиторию и позвал Руткевич.

Ко мне вышла высокая девушка с белыми волосами. Конопатая. Мне почему-то сразу вспомнилась Пеппи Длинныйчулок. Девушка улыбалась.

— Вот, Людмила, этот человек хочет что-то от тебя, — со смехом сказал Александр. — Я ему не смог помочь. Может, ты поможешь. Он ищет свою сестру, пропавшую много лет назад. Ее похитили инопланетяне.

— Привет! — сказала Людмила. Она выглядела не очень серьезной девушкой.

— Здравствуйте. Я вам недавно звонил в общежитие вечером. Про Кристину спрашивал. Помните?

— Не помню.

Она продолжала глупо улыбаться.

— Ну ладно. Не помните, так не помните. Я ищу Кристину, вашу однокурсницу. Могли бы вы сказать мне, где она сейчас. А то уважаемый Александр не хочет говорить мне, где она.

— У нас нет такой однокурсницы, извини уж, — воздохнула Руткевич.

— Как — нет?

— Вот так. У нас нет на курсе девушки с таким именем.

Я не знал уже, как отнестись к тому, что они мне говорят.

— Саша, что за бред? — я возмущенно посмотрел на Александра. — Что вообще происходит? Почему ты не можешь мне просто нормально ответить, где она. Ты же прекрасно знаешь, о ком я говорю!

— Мне можно иди? — спросила Руткевич.

— Да уж. Спасибо, — процедил я.

— Я тебе уже нормально ответил, — сказал Александр. — И поэтому это ты что-то путаешь, или просто шутишь.

— Хорошо. Помнишь, мы были тогда в буфете?

— Помню.

— Что мы там делали?

— Чай пили, или кофе. Ели бутерброды. Ничего необычного.

— Кто был с нами? К кому мы подсели за столик?

— Да никого. Мы вдвоем были.

Александр смотрел на меня вполне серьезно и уже не улыбался.

— Ты серьезно это говоришь, а?

— Конечно.

— Да ну тебя!

Я махнул рукой и подошел к окну. Там, как и прежде царствовала гадкая погода.

В коридоре прозвенел звонок на семинар.

— Ну, я пошел, — сказал Александр, пожав плечами. — Бывай.

Я ничего не ответил и пошел прямо в деканат. Искать Кристину. Там проверили списки студентов и сказали, что на втором курсе никакой Кристины не учится. Да и на третьем.

Неужели такое редкое имя?

Получается, что действительно Кристина не однокурсница Александра.

Тогда есть такие варианты: ее зовут не Кристина, а Александр специально меня разыгрывал. Но ведь Руткевич говорила со мной по телефону о Кристине, точно зная, о ком идет речь. Бред какой-то. Возможно, они оба меня разыгрывают. А может, Кристина их об этом попросила. Но зачем?

Я поджидал в вестибюле Александра после уроков. Так просто ты от меня не отделаешься.

— Ну что, опять будешь доставать? — спросил Александр, подходя к гардеробу.

— Буду.

— Ну давай. У меня много времени.

Я подождал пока он оденется. Мы вышли вместе на улицу.

— Есть курить? — спросил Александр.

Я протянул ему пачку.

— Ну так что? — спросил я.

— Что?

— Где Кристина? Или как ее там звали. Девушка, которую мы встретили в буфете.

— Я не знаю, о ком ты говоришь.

Вот этого я уже не вытерпел. Я остановился и начал кричать.

— Какого хрена ты мне так врешь? Что я тебе сделал? Ты прекрасно знаешь, о чем речь. Мне уже совсем не смешно, понимаешь? Я может… черт возьми… Мне она очень нужна! Понимаешь?

Александр удивленно смотрел на меня и молчал. Я тоже замолчал и достал сигарету. Какое-то время мы молча курили. Александр заговорил первым.

— Понимаешь, дружище, я действительно не знаю, что тебе ответить. Я вижу, что ты вроде не шутишь, требуя назвать и найти тебе какую-то девушку. Я не знаю эту девушку. В буфете я ни с кем тебя не знакомил. Я вообще никогда в жизни не знакомил тебя с девушками, если что. У нас на курсе Кристины нет. Это тебе сказала и Руткевич. И у меня с ней нет никакого сговора, если ты так считаешь. Мое мнение — или ты что-то путаешь, или у тебя что-то с головой. Больше мне тебе сказать нечего.

— Ну а помнишь, я тебе пару дней назад звонил вечером и ты сказал, что дал Кристине мой номер телефона. Ты еще сказал, что она общается с Руткевич и еще с какой-то там. Думаешь, откуда я знаю Руткевич?

— Да мало ли откуда. Я тебе ничего такого не говорил. И не давал я никому твой номер телефона.

Александр хмуро курил и временами плевал в лужу.

— Что за бред ты мне говоришь? — возмутился я.

— Ты опять начинаешь? — поднял глаза Александр. — Я сейчас просто уйду и не буду с тобой разговаривать вообще.

— Я просто не могу поверить в то, что ты мне говоришь. Потому, что я помню, что это было.

— Не знаю, чем тебе помочь. Правда. Подумай хорошо. Может, ты что-то путаешь.

— Да ничего я не путаю.

Я попрощался с Александром и пошел по улице в другую сторону. Мне совсем не нужно было идти туда, но я понял, что должен оказаться один. Чтобы подумать. Может и правда со мной что-то не так. Может, и правда я что перепутал? А что я мог перепутать? Я вполне психически здоровый человек. Во всяком случае, считаю себя им. Да и на медосмотрах никогда проблем с головой не было. Ничего я не мог перепутать.

У меня просто не было объяснений происходящему. Голова разрывалась от наличия в ней такой трудно перевариваемой информации.    

Я предположил такой вариант: что если Александр не врет, а Кристины просто не было в природе. А все было просто сном, или странным капризом моего воображения. Нет. Вряд ли.

Но кроме Александра при мне ее больше никто не видел. Или может быть, видел?

Я стал прокручивать в голове обстоятельства, при которых мы виделись с Кристиной. Вспомнилось кафе. Там была официантка, которая могла запомнить Кристину.

Тогда я решил пойти в то самое кафе, чтобы поговорить с официанткой.

Ответ официантки был коротким:

— Вас одного помню, девушку не помню.

Это расстроило меня.

Связавшись с Димой, я попросил, чтобы он за мной куда-нибудь подъехал.

Через полчаса Дима прикатил на своем автомобиле в условленное место. Я забрался в теплый салон его автомобиля и на какое-то время почувствовал себя хорошо. Здесь можно было курить и слушать любимую музыку.

Я рассказал Диме вкратце историю про Кристину и Александра.

— В общем, такая вот хрень получается, — развел я руками. — Не могу найти эту девушку.

— А девушка-то хороша собой? — спросил Дима.

— Просто сказка!

— Эх. Тогда особенно жаль.

— Да уж. Не знаю, что и думать. Мистика какая-то.

— Мне кажется, или Саня врет с этой его Руткевич, или ты свихнулся.

— Я тоже так думаю. Но какой из этих двух вариантов правильный?

— Ну, смотри, у них есть причина врать?

— Вроде нет.

— Вот. И в деканате сказали, что нет такой у них. И официантка помнит только тебя одного. И номера пейджера такого нет.

— Да.

— Значит, это ты свихнулся.

— Не мог я свихнуться.

— Это почему же? Может у тебя какая-нибудь редкая болезнь мозга. Вот она тебе и выдает такие сюрпризы.

— Это у тебя болезнь мозга, раз говоришь всякую дрянь.

— Почему же дрянь? У тебя есть другое объяснение?

Я смотрел на проплывающие окна многоэтажек и думал, что у меня вообще нет никакого объяснения. А вдруг она мне и в правду приснилась? Почудилась. Я придумал ее сам. Может ли такое быть? Остается только одно — ждать вестей от нее. Но она что-то не спешит давать о себе знать. Скорей — наоборот.

— Дима, отвези меня домой.

— Что уткнешься в подушку и зарыдаешь?

— Нет. Буду в Fallout играть.

— А то б я машину в гараж поставил. Водочки бы попили. А? Сегодня ж пятница. Сам бог велел.

— Нет, Дима. Спасибо. Не хочется что-то.

— Смотри сам.

Дима привез меня к моему дому и заехал во двор.

— Как ты думаешь, зачем вот над такими песочницами грибок ставят везде? — спросил я Диму.

— Грибок? Это чтобы песок не намокал от дождя.

Надо же. Элементарно. Как же я сам до такого не догадался?

Дома я начал устанавливать игру Fallout и по фону включил альбом The Cure "Disintegration".

Странная у них музыка. Грустная, но уютная. Довольно мягкая музыка с резким, чуть истеричным вокалом Роберта Смита. Когда я слушаю их, то мне всегда представляется ночь.    

Я вспомнил, что Кристина сказала, что The Cure одна из ее любимых групп. Если, конечно была она на самом деле, эта Кристина. Какое-то сомнение охватило меня. Я на секунду представил, что все это было сном. И, как ни странно, я отчетливо представил себе, что могу относиться ко всему, что со мной было, как ко сну.    

Устроившись в кресле перед компьютером, я наблюдал, как распаковывается игра. На экране инсталляции становилось все больше и больше синих квадратиков.

Вдруг я понял, что пришел момент сделать вывод. Принять какое-то конкретное решение. До того, как квадратики заполнят всю серую шкалу. Потому, что потом будет слишком поздно. Решение должно представлять собой ответ на вопрос "как мне относиться к событиям, связанным с Кристиной?". И даже проще: "Есть ли Кристина?"

Почему такие мысли посетили вдруг меня, объяснить сложно. Возможно мой мозг, мое сознание просто хотели сбросить с себя груз противоречий.

Итак, что я отвечу себе? Какой ваш ответ?

Мой ответ: "Конечно, Кристина есть. И то, что со мной произошло, действительно имело место в реальности. Я скорей буду думать, что все окружающие сошли с ума. Но не я."

Хорошо. Вроде определился. И что теперь? Ждать от нее звонка всю оставшуюся жизнь?

Я вспомнил про телеграмму, которую нашел в прихожей квартиры Игоря Анатольевича и достал ее из кармана. Телеграмма была реальной. Но не факт, что эту телеграмму уронила именно Кристина. Может, она там уже полгода валялась, а когда я топтался в прихожей, то случайно выбил ее ногой из какого-нибудь угла.

Может быть такое? Может.

С другой стороны, кроме этой телеграммы у меня нет ничего, что может быть хоть как-то связано с Кристиной.

Стоит проверить? Отчего же нет? Только вот как?

"Суббота девятнадцат. драмтеатр".

Драмтеатр. Я, конечно, знаю, где находится драмтеатр.

Суббота. Суббота завтра.

Я посмотрел в календарь в прихожей. Интересно. Завтра девятнадцатое число. Может "девятнадцат." означает "девятнадцатое" как раз? А может это время — девятнадцать часов? Но не буду же я каждую субботу ходить к драмтеатру в это время. Так и свихнуться недолго.

Решено — завтра к 19:00 я должен быть у драмтеатра.

Когда я сделал для себя пометку в голове, что Кристина существует, то я подумал о причине ее такого скорого исчезновения.

И сделал вывод: «Диск. Она сперла диск и исчезла. Так получается?»

Я испугался этого жуткого вывода, потому что моя вторая половина стала защищать ее: «Вероятно, что-то с ней случилось. Не могла она просто украсть диск. Ты ведь не настолько не разбираешься в людях».

В любом случае, для начала я должен ее найти.

7

Суббота. 18:30. Я еду у окна в автобусе. Людей в автобусе немного. На улице сумерки, желтые и белые огни в окнах домов.

Вот так заглядывая в чужие окна, я часто задумываюсь: неужели за всеми этими бесчисленными окнами живут настоящие люди? Люди, каждый со своей неповторимой судьбой, своими радостями и бедами. С разными глазами и лицами. У них всех, как у общего вида, конечно, много общего. Тем не менее все индивидуальны. Как-то плохо верится в это, когда просто так смотришь на разноцветные окна большого серого дома. Или когда смотришь на толпу людей. Когда их одновременно десятки, сотни.

Наверное, также плохо индивидуальность каждого человека представляется тем, кто может запросто взорвать жилой дом с людьми внутри. Или сбросить бомбу на город.

Когда они это делают, то не думают о каждом человеке в отдельности. А, наверное, стоило бы. Потому что, к отдельному человеку у другого человека совершенно отдельное отношение, чем к толпе. Выступать, скажем, перед толпой намного страшнее, чем перед одним человеком.

Но как суметь видеть в толпе каждого отдельного человека?

Автобус подъехал к нужной мне остановке. Я вышел на остановке. Драмтеатр находился в тридцати метрах от меня. У центрального входа стояли люди. Некоторые заходили вовнутрь. Похоже, там сегодня спектакль. Я был на спектакле раза два в жизни. И то в глубоком детстве. Нас водили с классом на какой-то детский спектакль. Мне запомнилось, что там темно, скучно и нельзя шуметь.

Я надвинул капюшон поглубже и направился ко входу.

У дверей в вестибюль я увидел Кристину. Она стояла там в своей зеленой куртке. На ней были черные узкие джинсы и белые кроссовки.

Во мне все запульсировало. Сначала я уже хотел броситься к ней. Но остановился и подошел к стене театра, чтобы она меня не увидела. В конце концов она здесь ждет не меня. Мало ли что. Я решил выждать подходящий момент.

Закурив сигарету, я облокотился на шершавую стену театра, не теряя Кристину из виду, и улыбнулся. Значит, она существует.

Кристина явно кого-то ждала. Она смотрела по сторонам, возможно волновалась. Поглядывала на часы.

Меня посетила неприятная мысль, что она ждет ухажера. В груди стало противно.

Потом к Кристине подошла девушка. Я облегченно вздохнул. Они обнялись. Кристина выглядела очень радостной и взволнованной и что-то быстро говорила девушке. Та кивала в ответ. Лицо этой девушки я не смог разглядеть, она была спиной ко мне. Потом они зашли в помещение театра и я поспешил за ними. Через стеклянные двери я увидел, что они оставили вещи в гардеробе и прошли в актовый зал.

Я тоже зашел вовнутрь, огляделся и купил билет в кассе. Раздевшись, я осторожно подошел ко входу в актовый зал. В актовом зале горел свет. Представление еще не началось. Народу было немного, и я быстро определил, где сидит Кристина с этой девушкой. Они оживленно беседовали. Я быстро прошел между рядами кресел и сел. Девушки сидели прямо впереди меня через шесть рядов.

Свет в зале погас и начался спектакль. Сюжет был, как я понял, о событиях в какой-то дворянской семье. Там был пузатый мужчина с генеральскими усами, круглолицая дамочка в корсете. Он сидит за столом, ворчит. Она стоит рядом, вздыхает и оправдывается. Потом бледный с рыжими бакенбардами молодец в цилиндре пожаловал. В общем, все, как полагается.

Мне сложно было следить за сюжетом, потому что голова у меня была наполнена всевозможными мыслями, которые, в основном, касались Кристины.

Кристина с незнакомой мне девушкой, похоже, не особо-то были увлечены происходящим на сцене. Кристина что-то говорила девушке на ухо.

Потом они встали и поспешно вышли из актового зала в вестибюль. Меня так разморила эта обстановка, что я поздно среагировал и вскочил с кресла только когда они вышли. Я последовал за ними.

В вестибюле их не было. Я подумал, что они так быстро не успели бы одеться, когда услышал откуда-то слева голос Кристины. Я посмотрел туда и увидел дверь в помещения для персонала.

Проскользнув в темный коридор, по голосам я определил, что они ушли в проход справа и спустились по лестнице куда-то вниз. Я тоже спустился по лестнице и увидел слабо освещенный коридор. Я легко доставал до потолка рукой. Вдоль стен и потолка проходило множество труб. Где-то в глубине коридора я слышал женские голоса. Я пошел туда. На полу повсюду стояли ящики разных размеров, ведра, доски, различный театральный хлам. Троны, фанерные заборы, деревья. Декорации и прочий реквизит.

Я осторожно ступал по бетонному полу. Голоса становились все ближе.

Вскоре я добрался до двери, за которой, похоже, находились Кристина с незнакомой мне девушкой. Стал слышен их разговор. Говорила Кристина:

— Поэтому времени очень мало. Больше вариантов у меня нет.

Через несколько секунд молчания раздался незнакомый мне женский голос:

— Надо подумать. Может ты и права.

Голоса за дверью опять стихли. Я набрал в грудь воздуха и открыл перед собой дверь.

Здесь находилось небольшое подсобное помещение. Голая лампочка слабо освещает лица и стены. У стены старая школьная парта. В углу ведро со шваброй. В помещении накурено. Курит незнакомая девушка. Она сидит на парте и болтает ногами. Распущенные светлые волосы. Она одета в бежевые вельветовые брюки и серую водолазку. Песочного цвета ботинки. Ко мне спиной стоит Кристина. Руки скрещены на груди. На ней белый свитер с горлом, черные джинсы и белые кроссовки. Рядом на стуле — черная сумочка Кристины.

Когда я вошел, девушка, сидящая на столе, первая заметила меня. Она выпустила дым и вопросительно на меня посмотрела. Потом обернулась Кристина. Заметно было, что она никак не ожидала увидеть меня и была ошеломлена. Она опустила руки.

— Привет, — улыбнулся я.

— Как… что ты здесь делаешь? — испуганно спросила Кристина.

— Да так. В театр решил сходить субботним вечером.

— Знаешь, ты не должен здесь быть, — неуверенно продолжила она.

— Почему это?

— Так надо.

— Надо, значит.

Я достал сигарету и сунул ее в рот. Незнакомая девушка перестала болтать ногами и внимательно разглядывала меня. Как костюм, который ей посоветовали купить.

— Поговорим? — спросил я Кристину.

— Нам сейчас не о чем говорить. Тебе лучше уйти.

Она сказала это более резко чем, видимо, собиралась. И, похоже, заметила, что переборщила.

Мне стало не по себе.

— А что с этой штукой, которую у соседа взяли? Не отдашь?

Кристина стала ковырять перламутровый лак на большом пальце.

— Я не могу тебе ее отдать. Понимаешь?

— Не понимаю. Забрала — и сбежала? Так?

На это, видно, она не собиралась ничего отвечать.

— Что вообще это было, Кристина? — я говорил спокойным тоном, как удав.

— Что именно?

— Три дня назад. Когда мы виделись последний раз. Зачем все это было нужно?

— Что конкретно?

Она глядела куда-то в область моих ступней.

— Я имею в виду это наше… нашу встречу.

Я посмотрел на вторую девушку и спросил ее:

— Можно мы поговорим?

Она кивнула, слезла со стола и вышла в коридор.

Кристина уставилась в сторону, на стену.

— Ну, так что? Зачем это было? — повторил я свой вопрос.

— Так нужно было, — она не смотрела на меня.

— А! Значит все-таки всего лишь нужно. Хорошо. Я рад. Так, собственно, я и подумал накануне: Вряд ли ей этого хотелось. Наверняка это ей просто нужно! — съязвил я.

— Не обижайся, — в глазах Кристины блеснули слезы. — Я просто не смогу тебе всего объяснить. Но пожалуйста, не обижайся на меня.

Она посмотрела мне в глаза. Я был и сам готов разрыдаться, но сжал зубы.

— Не понимаю, — я покачал головой.

— И не поймешь. Просто поверь мне. Так надо.

Я злобно усмехнулся.

— Поверь мне? Ты ведь мне доверяешь? Так ведь ты говорила?

— Ну зачем ты так? — всхлипнула Кристина и отвернулась.

Я понял, что сказал лишнее и замолк. Ее плечи подергивались. Я подумал, что она плачет. Мне стало противно от себя самого.

Жадно вдыхая табачный дым, я молча смотрел на спину Кристины. Страшно захотелось обнять ее, успокоить. Как тогда, когда мы гуляли. От осознания того, что не смогу это сделать, меня охватила горькая тоска. Я чувствовал, что бессилен во всей этой ситуации. Оставалось только плыть по течению.

— Хотя бы объясни мне, в чем дело.

Кристина вздохнула. Повернулась ко мне. Я увидел, что она выглядит совсем беззащитно. В этом темном отвратительном месте. На ее щеках размазаны слезы, а в уголках покрасневших глаз — тушь.

— Не могу.

— Не можешь, или не хочешь?

— Не могу. Так будет лучше.

— Лучше? Для кого?

— Для тебя. Так будет лучше для тебя. И поэтому я тебе ничего не скажу.

— Не скажешь?

— Нет, — Кристина опять глубоко вздохнула. — Уходи. И забудь, что мы встречались.

По ее щекам потекли слезы, и она опять отвернулась.

— Послушай, но я…

— Уходи отсюда! — крикнула она сквозь плач. — Пожалуйста!

Она все еще стояла ко мне спиной, прижав ладони к лицу.

Поджав губы, я бросил на пол недокуренную сигарету, быстро вышел из помещения и направился к выходу. Незнакомая девушка зашла из коридора в помещение, где я оставил Кристину.

Это была отвратительная ситуация. В висках невероятно стучало. Я хотел заорать, что есть силы и взорвать внутри себя гранату. Я быстрым шагом добрался до остановки и вбежал в отъезжающий автобус.