Игорь Славин — ПРОТОКОЛЫ СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ

Трагическая пьеса

Жестокость —особое чуда виденье,

Особая радость, земная печать.

Подарено каждому от проведенья,

Одним лунный свет, по другим благодать.

Померкнувшим разумом выжить пытаясь,

За честь пологая особую месть.

Сойдёмся народами с края до края,

Отдав птицам гарпиям грозную весть.

Влекомы бессильем, отжившей надеждой,

Кружением стали, визгом свинца.

Полотна соткем, назовем их одеждой

Священного века.. Началом конца.

АВТОР

Стекают тучи ливнем в вечер,

Копыта всхлипом вышибают грязь,

На спины мокрых лошадей ложится сажа,

Тщеславиться крошить угрюмый Север

Сырую кашу снега, обозлясь,

Возле бойниц сопит голодным стража,

Чернеет скользких брёвен коновязь.

Норбонн в осаде, Франки возле стен.

За литургией жалобных колёс

Плетётся сделка выгодных измен.

Псы съедены, у конницы овёс

Пропал как не было, урча в пустых желудках.

Сожрало солнце ночь в предзимних сутках.

Ленивые пригоршни влажных стрел,

Пронзают холод воздуха, кидаясь

На тех, что силятся дышать осадной вонью.

Гниют во рву, кто вылезть не успел,

Червями белыми на прах перерождаясь.

Буреет сталь: то ль ржавчиной, то ль кровью

Крестом торчавшего над падалью меча.

Природа да и люди сгоряча

Спешили в чёрно-рыжий цвет

Весь мир окрасить.

Угрюмой осени полуночный сонет-

Война. Как в ней себя обезопасить?

Как смерть нависшую свести на нет?

Как оседлать заутреней рассвет?

Как не скатиться в суета-сует?

Давя прокисшую похлёбку прелых листьев

Рвёт воздух глотками пехота

Отчаявшихся на последний штурм.

Два фланга жертвы, воронью работа,

Взмах двух простуженных, безликих крыльев

Истерзанного Ангела войны.

Дыхания прерывистого шум

Железа звонным фоном украшают.

Рабы наживы, Марса шатуны,

Мечты трёхдневья смелостью швыряют

Вас на клыки победной наковальни.

Разгулов торжества дадут забыть

И павших и желания завыть.

Трясутся камышовым пухом плавни,

Скользя в останках тел и испражненьях

Ложатся лестницы на камни грязных стен.

Что ворота, в Аду открылись ставни.

Убийства узаконены в сраженьях,

А “Не Убей”отброшено на плен.

Родятся подвиги героев не в сомненьях

Победа достигается не в преньях.

Натягивай железо Сапогов

Собою укорачивая жизни,

В безумстве схваток гаснет место мысли,

Инстинкт владелец битвенных умов.

Обузость намораленных оков

С цепями жалости и негою прощенья,

Отправлены в обоз без сожаленья.

Кружится пир, круша плоть в мясо,

Льётся со стен горящая смола

И раскалённое оливковое масло

Сдирает кожу с мёртвых и живых.

Над ужасом предбашенного рва

Набатный гул щитов, мечей, ножей.

С разбитым черепом, разрезанные в дых

Летели вниз с осадных рубежей

В объятьях смерти Франки, Мавританцы.

Агонии закрученные танцы

Под музыку и боль мужского воя,

Обедным карканьем вытягивая шеи,

Закончат вороны, подруг сзывая.

Норбонн непобеждённый словно Троя

Стоял маня. Кровавые аллеи

Себя пресытившая стая,

Оставила на поле брани, строя

Основу для великой лжи.

Но ты читатель не спеши,

Успеешь грустью насладиться.

Заросшие щетиной злые лица,

Вернувшихся с под стен тянули руки,

Увитые сплетеньем мускул ,жил и вен

К огню, чья рыжая зарница

Лизала дрожь их нервной муки,

Швыряя искры из полен.

ПИПИН

(швырнув перчатки в грязь,

Плюёт сквозь зубы скалясь, злясь.)

Чрез месяц все пожрут друг друга,

Но тридцать дней сожрут и нас.

Во рву отряды Де Артуга,

Погиб исполнив мой приказ.

Храни их трупы Божья вьюга

От сытых падалью волков

И от утробных вражьих ртов.

Валяются как псы у стен.

Что пишут Иудеи, Брен?

Они согласны изнутри

Открыть ворота, перебив

Остатки Мавританской стражи.

Иль жаждут утонуть в крови,

Собой голодных накормив.

Съедят без соуса и спаржи,

Как съели жителей в Тироне.

Нарбоннский камушек в короне

Нам очень нужен. Не тяни.

БРЕН

(протягивая манускрипт,

Пришедший с утренней стрелой,

Не сомневается в победе.

Кусок пергамента, реликт,

Как снежный ком растёт бедой,

Чтоб погрести всех на рассвете

Христовой мудрости живой.)

Они готовы ,Сир. Внутри

Приложен договор под подпись.

Нужна лишь только Ваша роспись

И утром город наш, Синьор.

ПИПИН

(Раздражённо молчалив?

А раньше был-то говорлив.)

Что хочет этот договор?

БРЕН

(Непонятливость Пипина

В вассале бесит властелина.)

Земли для Княжества, Царя.

Перечисляют как дразня.

ПИПИН

(Не так и туп сей воин

Как кажется, он удостоен

Был бы премудростных похвал,

Когда б мёд крови не алкал

И власти, но он так устроен.)

Земля...им всем нужна земля...

Царя?! Пусть царь, но Я Синьор!

Подпишем хитростью сей вздор.

АВТОР

Печатями скреплён пергамент

Сплетался властвующий орнамент.

Затягивались крепко узелки

На горле правды, изнутри.

Предательство рождает ложь.

Как прах Гийома не тревожь,

Воспетый в песнях Де.Геллон,

Любимец дам и менестрелей,

Легенда битв “Орлиный нос”

И Принц Оранский тоже он,

Среди войны, забав и трелей

Шаббата службу рьяно нёс.

Блюдил Суккот, язык еврейский

Как и арабский знал свободно.

Герцог Норбонна и Тулузы-

Вийом, поборник иудейский,

Открыто, строго и охотно,

Не ударяясь во конфузы,

Чтил верно заповедь субботы.

Король Людовик целиком

Давал ему свою поддержку.

Еврейским праздникам дорогу

Французский властвующий закон

Всерьёз, надежно, не в насмешку

Открыл ,внеся свою заботу,

Везде отчётливо и всюду.

Откуда столь любви к Талмуду?

Что сам Роланд, Герой и Воин

На смертном ложе удостоен

Между крестом и филактериями быть.

Распятие Давидовым взлюбить!

Тфелин и Рыцарь? Вот судьба.

То ль сладка правда, то ль горька.

Рвались к воротам бешенные кони,

Топча кривые сабли Мавритан.

Норбонн склонён, грядели перемены,

Рождались на арене трупной вони,

Текла история ,не кровь из ран

Седлают ложь старания измены.

Признан евреями Пипин, синьор формальный,

Но это мелочь, всплеск хоральный,

Подтверждены претензии его!

Все! От всего и для всего!

Преемственность Библейская! Вот сила!

Она к Христу Пипина возносила!

Был выполнен по пунктам договор

И в Септомании создалось и взросло

Вассалом бывшее лишь номинально,

Ласкавшее еврейский слух и взор,

Не город, не деревня, не село,

А Княжество! Где правил феодально?

Нет не Пипин,а Иудейский Царь!

Рыцарь Аймери,так он звался встарь.

Чтоб полнокровным стать аристократом,

Торжественно, в свечах и пред закатом

Он принял имя Тьерри,Теодорик.

И был отцом Гийома Де Гиллона,

И признан семенем Давида Царский род.

Пипин признал, без всяческих риторик,

Калиф Багдада дал согласье трона,

Ликует Иудействущий народ!

Дана гонимым передышка.

Что в остальном ?, оставьте суть.

Молчите громко, чтоб не слышно.

Дайте Народу отдохнуть.

“Святая кровь, Святой Грааль”

Не книга —историческая весть:

Монархом подлинным, священным может сесть

Только потомок Иисуса, да и Царь

Святой Земли чрез род Давидов

Должен быть, таков закон

Не Тамплиеров и не Сионитов.

Земли Ерусалимской грял канон!

Гора Сион, Давидова обитель,

Ключи Ерусалима и Святыня,

Великий Иудейский Царь укрыл себя

Землёй твоей. Мудрец и Повелитель

Ты передал Исусу корня имя,

Он в Крест взошел, мученьем возлюбя.

Всё возвращается в круги и всё уходит.

Что для одних рассвет, другим закат.

Всеодержимый таинства проводит

Всесотворящим,тем и виноват.

О манихейцы, род зороастризма,

Слоится Ариман с Ормундом ,в бозе

Почило зло с добром, иная суть

Тщится поджечь стезю Иудаизма.

Закрыта веяниями истина в обозе,

Час самоистязания вдохнуть

Пророчества жестокого Мани :

Добро духовно, матерьально Зло,

Рождение дитя-купель крови.

Коль похотью в разврате проросло,

Руби до корня, умовырождая.

Не стоит размножаться отдавая

Души величье на поживу Ариману.

Нет место испытующему сраму.

Рожденьем Иешуа был смещён!

В декабрь из марта! Тащится обман

В угоду тем, кто Митрой восхищён

И соляного божества дурман

Закрыл для душ сиянье Вефлиема.

Доказанностью пьётся теорема

Допущенность —основа для легенд.

Откуда кровь святая в Королях?

Запутались? Я дам ингредиент

Для праха вышедших и для ушедших в прах.

Брожение раствора выжмет ум,

Всех доведя до скудных сум.

Прачеловек увековенчан

Ребром единождной жены.

Легендой Иешуа венчан,

Женат, с детьми. Осуждены

Слова и тут же поощримы

Легенды —пьесы пантомимы.

История верна без звука,

Звук документов чтит наука,

А человек желает сказки,

В них сны обманов ждут подсказки.

Кому реалии нужны?

Они правдивы и страшны.

Любая верная жена

В глазах безумных манихейцев-

Блудница, брат ей сатана.

Часть тайны —Орден Розенкрейцев,

Другая-“Наша Госпожа

В Сионе”.И осуждена

Молвой Мария Магдалина.

Бывает сладкой солонина,

Но истина всегда горька.

Рожаешь? Любишь? Так грешна!

Похлёбка речи дурака

Наваристей бульона книг.

Кто мудрость высшую постиг

Скажи о Кане Галилейской.

Не гость ответствен для вина.

А кто? Хозяин? Иль жених?

Очнись, читатель, что затих?

Я вижу таинство Распятья.

Помилосердствуйте, проклятья!

Свершилась казнь, меняя города

Бежит Мария, уводя детей

От мстительной расправы и суда.

Жена Ишуа знает,”Не Убей”

Забыта боле в Иерусалиме

И первокнижники не Торой в мерах ныне.

Пилат кривляет власть в Великом Риме

Она в закланье следущая жертва.

МАРИЯ

(Ах легендная стезя,

Из пешки скрепят сказками ферзя)

О Саваоф,к Тебе я распростерта!

Во имя мужа сохрани детей!

АВТОР

Род Мервингов —французских королей

Проложен чрез Исусово потомство.

Преданьем было признано отцовство.

Пипин из рода Мервингов! Склубилось!

Срослось! Сошлось! Заколосилось

Подразвелось наследников. Прибилось

К кипящей крови много пузырей,

Гласящих от Давидовых корней.

Свистит пружина времени звеня,

Спираль развёртывает хрупкий хронос,

История повторами соря,

Каретный скрип колёс кладёт на голос.

Стекают тучи ливнем в вечер,

Копыта всхлипом вышибают грязь,

На спины мокрых лошадей ложиться сажа.

Тщеславится крошить угрюмый Север

Сырую кашу снега, обозлясь,

Чернеет скользких брёвен коновязь,

Граница Франции. Кряхтя считает стража

Брюсселя контрабандные тюки.

Морис Жюли, юрист и литератор,

Свет факела прикрыв, из под руки

Струю холодного осеннего дождя

Уводит с глаз Парижский конспиратор,

Везущий политический памфлет.

Шлёт интеллект тирану свой привет,

Направленный клеймить самодержавье.

Любая власть играется в бесправье.

ОФИЦЕР ЖАНДАРМЕРИИ

(Прост, ласков, честен, неподкупен,

Гордится службой и собой.

А жил бы взятками распутен,

Глядишь и в Мире был покой.)

Старались Вы изрядно, только зря.

Труды и деньги сгинули на нет.

Судить страной в себе себя?

Задумались б, на кой коптящим свет?

Прежде чем разумом искрить.

Так Императора чернить.

Арест представит время Вам для размышлений.

Советую, забудьте про протест,

Наполеон не терпит измышлений,.

Патриотичность —вот примерный жест.

Ну написали, ну издали, что?

Не оправдал продажами Брюссель?

Диктатор Император? Эко зло.

Да цензоры раскусят Ваш кисель

Как минимум на год тюремной крыши.

Там с удовольствием послушают Вас мыши

И “Диалог в аду меж Монтескье и Макиавелли”

Опишете на камерной пыли.

Прощайте ,неудачливый Жюли.

Сожжем к чертям все, что Вы привезли.

Нет, рукописи право не горят.

Передаёт Жюли в наследство сыну Шарлю

Не книгу ,копию памфлета.

Сгоняют гуси чары лета

И Императоры недолгий век коптят,

Наполеона гроб укрыт как шалью

Французским флагом. Осень, Господа .

Бежит с небес усталая вода,

Приходит ночь, предверие рассвета,

Стекают тучи ливнем в вечер,

Копыта всхлипом вышибают грязь,

На спины мокрых лошадей ложится сажа,

Тщеславится крошить угрюмый Север

Сырую кашу снега, обозлясь,

Чернеет скользких брёвен коновязь,

Строчится плагиат и кража.

С огнём играет Головин Матвей-

Корреспондент газеты “Фигаро”.

Ему в подарок отдал Шарль Жюли

Памфлет отца. Немало общих дней

В редакции коллеги провели.

За дружбу выпито дешевое вино,

Мчит Шарля в Петербург карета.

Памфлет кроится в гнусное дерьмо,

Цена б ему копейка, да совета

Не пожалел Матвею новый персонаж.

О нём отдельно, тут Российский стаж.

Бродили революции в умах,

Европа русскими кудрявилась кружками.

Департментом полиции России

Был создан надзирающий отдел,

За теми кто с законом не в ладах.

Немало их бубновыми тузами

Украсили собой снега Сибири.

Ловила политических в прицел

Сеть агентурная Рачковского Петра.

Вот кто грел руки у костра!

Непревзойдённый мастер провокаций,

Интриг, фальсификаций, фабрикаций,

Почти лет двадцать лично возглавлял

Средь зарубежья отделение охранки.

Плехановские письма сочинял.

Иные просто тихо подменял:

“Дерзай шесток в свои садиться санки”

Раздоры сеял, смуты поднимал,

Внимал, смущал, давил, уничтожал.

Инакомыслию приличие огранки

Вставлял чрез филерские рамки.

Матвей Pочковским двигался как пешка,

Готовая перерасти ферзя

И в “Протокол Сионских Мудрецов”

Памфлет перерождался, гнала спешка

Дух умудрённых подлецов.

Тень революций корабля,

Политизирующих “гоев”,грозила в сторону Царя!

Что у Жюли сказал Макиавелли,

Было приписано “Сионским мудрецам”.

Один в один, сто шестьдесят отрывков,

Откочевавши бред собой согрели.

Струился плагиатствущий бедлам

И открывался счёт иных убытков.

Узрев мечом взнесённым синагогу

Была приписана еврейскому народу

Претензия на мировой бардак.

Мол короли уже с еврейской кровью,

Глядишь и Папу Христианского с любовью

Из крови иудейской вознесут,

Себе в кущах осанну воспоют,

А прочих с смертию обнявшися дожнут.

Бред выдавался за великий план.

Два идиота сунулись в чулан

И ну расписывать весь Дом —как ящик пыли.

Хотя и света толком не включили.

На ощупь сотворив помойных муть

Из “Диалогов” “Протоколы” вырвав суть,

Раскрасили её в цвета такие,

Что мёртвым позавидуют живые,

Когда под торжествующую жуть

Погонит в бойню миллионов, словно скот.

Урод нацизма человечий род.

Жнут “Протоколы” первый урожай :

По Кишиневу гонит пьяный ветер

Безумную, звериную толпу.

Погром, кровищи через край,

Хлебнул еврейский тихий вечер,

Удары словно цепы в молотьбу

Проломленные головы считают.

Дымы пожарищ в тучах тают,

Младенцы за ноги мозжатся об забор.

У черносотенцев особый разговор,

Особый счёт к еврейскому народу.

Заливши водкой сытую утробу

Ревет, беснуется шабашнущий разгром.

“Шаббат шалом”,а мы ему —погром!

Юстина Глинка, фрейлина царицы

Российского Престола и Двора,

Дочь воспитателя детей Великокняжных

К Сергею Нилусу приносит “Протоколы”.

Ему б молясь испить святой водицы,

Глядишь и бездуховная дыра

Антисемитских убеждений страстных,

Не вызвала б дворцовые расколы.

Претендование на роль духовника

Царской четы расщедрило успех.

В Царском Селе печатается книга,

Рачковским выпестанного сорняка.

“Красным Крестом” издательский взят грех.

Под нос евреям вырастает фига

И Император с виденьем крота

Благословляет подлинность фальшивки.

Читатель, это ли не красота?

Да только мёртвым тянет от улыбки.

Монаршеские милые ошибки

Отхаркиваем кровью всей роднёй,

Убитых отпевая скорбный строй.

Премьер Министр правду раскопал.

Единственный с умом и здравым смыслом,

Столыпин, ознакомившись с враньём,

Провёл расследование, где и доказал

Полнейшую бредятину и фальшь

И с полной ложью, грузным коромыслом,

На плечи Нилуса, перед Царём,

Лёг “Протокол”.Читатель ждёт финал?

Так пред тобой пытливый только фарш.

Готово блюдо будет много позже.

Узнаете его по трупной роже.

Да, справедливости заметим ради,

Что Николай Второй-опора юдофобов,

Распорядился “Протоколы” запретить.

“Для чистых дел себя чернить

Не стоит”,но в словесной глади

Не гряло порицание погромов

И мчалась черносотенная прыть

Убийств, поджогов, грабежей,

А Нилус протянул до наших дней,

Скончавшись при Советской Власти.

Уродов черти от напасти ,

Не забывают охранять,

Но в Ад уводят, а не в Рай

И как не кайся, не прощай,

Как не старайся забывать,

Спугнут нечистых петухи,

Ответят все, за все грехи,

Пред Вечным и Великим Богом,

За злодеянья пред народом,

Чья кровь в Пророках и Христе,

В Апостолах, Святой Земле.

Ну нам ли руку подымать

На тех, кого Господь избрал.

Читатель, Библию листать

Не надо, надо познавать.

Еврей за Вас всех отстрадал,

Не стоит мудрость забывать.

Заветов Божьих признавать,

Тебя никто не заставляет,

Но коли Иудеев хает

Поборников Христовых рать?

Тут только рты пораскрывать

И больше нечего сказать.

Звездой Давида —награждать

Народы следует, не метить.

Креста на шее благодать

Носящий, тщится не заметить

Того, Кому нельзя соврать.

Войной почивших созидать,

Родящим родами приветить

И ветры сеющим ответить

Придется. Бурю им сжинать.

Стекают тучи ливнем в вечер,

Копыта всхлипом вышибают грязь,

На спины мокрых лошадей ложится сажа,

Тщеславится крошить угрюмый Север

Сырую кашу снега, обозлясь.

Чернеет скользких брёвен коновязь,

В уборе неопрятном такелажа,

Под рёв свинцовых волн уходит

Из Мурманска уставший пароход.

Средь грязных сундуков и чемоданов,

Цепляя всех, кто мимо не проходит,

Торчит оббитый парусиною комод,

Убежище клопов и тараканов,

Набитый до краёв литературой.

“Близ есть при дверех” —Нилуса наследье.

Они же “Протоколы”.Партитурой,

(Обложкой чуя “Близкое преддверье”)

К контрационному концерту лагерей

И гетто, домой,в Европу едет “Диалог”,

Уставший от разгромов, революций,

Погромов мятежей и контрибуций,

Пожнавший иудейский род,

Открыв ГУЛАГовый итог,

Сплясав предгробный хоровод,

Под массовый синхронный топот,

Несущихся в свинцовый ропот

Английских “Марковских” сапог.

Под скрежет сабельных ударов,

Под вопли вдов и матерей,

Под обольщенье прохиндеев,

Под шрамы розговых батог,

Сомненья пьяных комиссаров,

Стук вышибаемых дверей,

Хрип русофобных фарисеев,

Сивушный выдох перегаров,

Под плачь младенцев и сирот,

Под всхлипы виселиц и гарь,

Под вспоротые животы

Беременных и треск костров

Домов Суккота и Суббот.

Под жар горячечных мозгов

Секла Раввинов шашек сталь,

Рвали язык для немоты,

Пылали люди, Синагоги.

Свинцом тачаночные боги

Шаббат крестили и Суккот

И милосердный недород

Не восполнялся, а сжигался

В жестоком пламени войны

И рядом с матерью валялся

Младенец в ком и нет вины

Иной, чем та, что он еврей.

Смотрели детские глаза

Распятой болью в небеса

И в заповеди “не убей”

Тряслась покорность на закланье.

Господь, прими их за страданье

В Свои Святейшие чертоги.

Так коммунизмом подведя итоги,

Нажравшийся плоти и душ,

Российскую покинув глушь,

Пропахший мертвечиной плыл

“Протокол” за новой жатвой,

Говея в трюме перед схваткой,

Лелея свой упырный пыл,

Что б он забытым не остыл.

Как много по свету людей

С повышенной температурой мозга,

Пьянея от больных идей,

Становятся мягчее воска

И Зверя принимая форму,

Натягивают униформу

Серосуконного лица.

Знаки Библейского Отца

Чеканя на ременных пряжках.

Ну. вспоминай скорей, читатель,

Где “Гот мит унс” писал предатель

Заветов Божьего Письма?

Мюнхен, Германия, тюрьма.

“Пивного путча скромный фюрер

Такой же скромной партии идей

Национал —Социализма. Сколь смешна

Была попытка опереточного бунта.

Ещё не флот и не корабль, скутер,

Визгливый истеричный соловей

Диктует машинистке у окна,

Глядя как день уходит прочь.

Хлыстом в стекло осенний дождь,

Стекают тучи ливнем в вечер,

Копыта всхлипом вышибают грязь,

На спины мокрых лошадей ложится сажа,

Тщеславится крошить угрюмый Север

Сырую кашу снега, обозлясь,

Чернеет скользких брёвен коновязь,

Плетётся оболваненная пряжа,

“Майн Кампф” рождается скандальный.

Фашизма грозный дух сакральный,

Грамматику и лексику блюдя

“Великого Немецкого народа.

Литобработчики, задумчиво шутя,

Из мрака тащат страшного урода

На сцену изнурительной борьбы.

Исчадьё Ада, лапой Сатаны

Интерпретирует страницы “Протоколов”,

Вставляя лозунги обоссаных заборов.

Морис Жюли, ты не виновен, нет.

“Памфлеты”окрылила злая тупость,

Готовая затмить собой весь Свет.

Оскалив жадный рот людская глупость,

В претензиях на Мировой совет,

На истину повесит свой портрет...

И три “иконы”встали на “киот”,

Придавши стаду умственный налёт,

Склонив гурьбой колени миллионам :

“Майн Кампф”,”Близ есть...” и “Протокол...”

Презрев истории уроков мудрость ,

Адреналин неся гормонам ,

На человечество направлен ствол,

Угроз ума не осязает скудность

И в очередь становятся народы

В желании пощупать сталь курка .

(Стирая шеи об колоды.)

Самоубийцы, пуля-то слепа.

(Несутся к плахам вихри топора.)

Она давно меж Вас кружится

И грех великий не простится,

А Вы, прильнув к прицелу, жмете,

Осанну отходя поёте,

Сами не ведая кому,

Благословляя Сатану,

Собою Молоха убийства

Ведя по собственным костям.

Он ненасытный кровопийца,

Его безжалостным кострам,

Сжирающим людские души,

Гореть века, а Вы всё туши

Кидаете ему свои,

Чаровано глядя в огни

Антисемитского пожара

И всё Вам мало прогорало.

Весь Мир желаете поджечь,

Как уж себя тут уберечь.

И “Протокольного”кошмара

Метёт метла по всей Земле,

Сгребая Смерти под косу

Земли Израильской красу.

Кружат стервятники в седле,

Гробами перья на крыле.

Всем раздаётся по петле,

Для обличенья во грехе.

За бездуховностью соборов

Триумфна эра “Протоколов”.

Тиражным вальсом покорив,

(Дав сто очков блохи галопу),

Америку и всю Европу,

Яд шельмования разлив,

Разбив тщеславные мечты,

Споткнулись срамные листы

Съев юридических лимонов,

Об свод Швейцарии законов,

Собой изрядно насмешив

Третейских правую когорту,

Чей пыл оправдывал заботу

Не запятнавших чистоты.

Ах если б гимн, а то мотив,

Как взять от умных простоты?.

Судьёй назначен Вальтер Мейер.

Доброчестивый христьенин

Судил по сути не фальшивку,

Судил коричневый туман.

Фашизм распахивал свой веер

Арийскопробных палестин,

“Майн Кампф”кидая на наживку.

Легенда, дымчатый обман,

О сколько зла ты сотворила,

Себе от сотворенья Мира

Место в истории найдя,

Давидом Мервингов клеймя.

Еврейская община в гневе.

Швейцарское её правленье,

Нацистский митинг в местном казино,

(Раж оголтелой юдофобной пропаганды),

Формальным поводом вчинив идее,

На суд подало не за униженье.

(Нацисткой розни колесо,

В телеге узаконенной Кассандры

Даже не значилось).Подали за обман

Прав потребителя, приклеив “Протоколы”

К подножию позорного столба.

Два года шёл процесс, клеймя дурман

И колокольные свидетельские сборы

Раскрыли перед Миром тайну зла.

(О умиленье простодушием осла)

Судья признал фальшь смехотворным вздором,

На типографиях кипящая работа,

И миф о сговоре Еврейского народа,

Со всех страниц газет вопил позором

Доказывавшим с пеною у рта

О взгляде “Протокольного”крота.

На скуке мается зевота,

Закат —преддверие восхода.

В лжи, возведенной на Евреев,

Рос геноцид Ерусалимских стонов.

Месилась глина будущих растворов,

Кладущихся в надгробья Иудеев

Для осушенья Шикельгруберского брода.

Язык тиражного подхода

Звучал набатом, призывая бдить.

О человек, устроенный забыть

Улыбки торжествующие правды,

Что Гитлеру до той бравады.

Грязь отмывается с трудом,

А чистое меняется на серость модно.

Войны всеюдофобствущий погром

Сожрал в урчанье, жадно и голодно,

Презревши Бернское решение суда,

На ниве автоматного труда,

ШЕСТЬ МИЛЛИОНОВ!!!

Иудейских душ,

Распотрошённых не на поле брани.

Цивильных граждан убивали!

На хоре геттовых заслонов,

Концлагерей метался тушь.

Нот оркестранты не жалели :

Гряли расстрельные метели,

Скрипели виселиц качели,

Впивалась сталь штыков в тела,

Кровь озверяла и плыла

Дымящим запахом убийства,

Дразня нациствущие лица.

Нет, лица —это у людей,

У этих морды от чертей.

Крадутся сонмы юдофобов,

Вписалась свастикой страница

Ученья жития народов.

Шесть миллионов! Трупы, трупы,

Очеловеченный конвейер. Что читатель?

Сказать тебе как взвоют трубы

В дни очищенья Страшного Суда?

Когда Великий Бог наш и Ваятель

Воздаст по мере полной за дела.

Я проведу перед тобой

Весь многомиллионный строй :

Как лоб испариной вспотел

Вокруг тебя пустыня тел.

Не жмурься саваны снимая,

Нет горизонта, погребен он под костями

Отдавшихся в страданье мертвецов.

Старухи, старики звезду сжимая

Давида, сединою словно мел,

Из моря ненависти маяками,

Святыми ликами церковных изразцов,

Воспринимая свой удел,

Шепча разбитыми беззубыми губами,

Беззвучно спросят нас-“За что?”.

Мужчины с продырявленными лбами

Склоняются в любви пред матерями

И матери в ночнушках и пальто

Возле бараков дистрофичных штабелями,

Детей пытаются собою заслонить.

Детей сожженных и разрезанных, безглазых,

Растреляных, распятых и Святых.

Вот миллион разорванных и старых,

Вот миллион зарытыми живых.

Они хотят не просто обвинить,

Они вопрос хотят задать-“За чтооо?!?!?!”.

За чей-то бред, использущий “Памфлеты”?

Созрело взращенное зло

Двенадцать миллионов рук воздеты:

Вот миллион желающих родить,

Вот миллион желающих любить.

Вот миллиону страшно и темно...

Благословение на геноцид— сошло,

Медь позолоченной монеты-

Макиавелльные наивные куплеты-

-Ужа шипенье, гидрой проросло.

Вот в печь лежаться нумерованные дети,

Их керосином обливают, жгут.

А этим годовалым карапузам,

Выдавливают пальцами глаза,

Рвут кожу освинцованные плети.

От страха плача жалостно орут

Всем странам, лигам, нациям, союзам

Те, чья беспомощная слабая слеза

Стекает на гноящиеся раны.

Безногие культями мальчуганы

Цепляются за сожженных сестёр.

Орут младенцы, лагерный костёр

Поджарит кожу, волосы и душу.

Клубится чёрный человечий смрад-

Горелой и палёной кожи

Вот кто-то вырвался наружу,

Смеющийся, хохочущий солдат

В слепой нациствущей заботе,

Вскрыть таинства масонской ложи,

Пример показывая роте,

Подняв за ножку снова кинет в печь,

Дитя, что мать хотела уберечь.

Нет сил писать, прости читатель.

Я всё ж поэт, а не каратель.

В уставшей бойне Холокоста

Война Вторая Мировая

К скорби еврейского погоста

Добавила не забывая

И СОРОК МИЛЛИОНОВ!!! душ

Других вероисповеданий.

Сорвали “Протоколы” куш

Слёз, крови, ужасов, страданий.

Лес рубят щепками летят

Те, чьих страданий не щадят.

Метается, шкворчит зараза.

По сковородке мировой, играет

Двадцать первый век. Проказа

“Близ есть при дверех” оживает.

Снова ползут на сцену “Протоколы”.

Благословения дождалися крамолы.

Архиепископ Пермский Соликамский,

Сам Афанасий православный иерарх,

Раденьем искушения участный,

Дал их на титульных листах.

Владивостокский и Приморский епископ

Вениамин, сторонник монархизма,

Благословил, забывши про урок

Кроваво-оголтелого нацизма

Антисемитский “Протокольный” дух.

Смердит, воняет ведь , протух,

А им всё не пропел петух,

Не клюнул лично в жирный зад,

Или милее терроризма чад ?

Рвётся покой в Ерусалиме,

Летят куски шахидов и болтов,

На антифадной занавеси кровью

Рисует ненависть к Еврейскому народу,

Неся собой погибель Палестине,

Дань юдофобствущих пороков и грехов.

Оплачивая смертью, страхом, болью

Долг прарождения Дающему Свободу.

Конец поэмы в осень сносит ветер.

Стекают тучи ливнем в вечер,

Копыта всхлипом вышибают грязь,

На спины мокрых лошадей ложится сажа,

Тщеславится крошить угрюмый север,

Сырую кашу снега, обозлясь,

Чернеет скользких брёвен коновязь,

В голубизне небесного коллажа,

Из простоты Европных холодов,

Даря Сиону запахи снегов,

Дыша оливковой прохладой,

Несутся на Ерусалим

Храмовники стальной армадой,

Свободой мёртвых одаряя.

Отряды хмурых сарацин

Окружат их, собой сжимая,

Кривые сабли встретят меч,

Визгливо стрелы грянут речь

И смотрит сквозь раскрытую страну

Поправ века и старину

На движущуюся бойню,

Своей расплачиваясь кровью,

Первонарод Первоземли

И повторяет “Всё проходит,

Всё было ,будет и уйдёт”.

Евреи мудрость принесли,

Она встречает и проводит,

Она и к Богу вознесёт.

Гордый народ гордыне не подвержен.

Тысячелетьями традициям привержен,

Оставь Израиль в покое человек,

Он есть собой один Святой Ковчег

И нам величие Его не осудить,

Стоял, стоит и вечность Ему быть.

Открыты двери приходящим с миром,

Убогие противятся кумирам,

Великодушие основа доброты,

Сжирает ночь уснувшие мечты,

Стекают тучи ливнем в вечер,

Копыта всхлипом вышибают грязь,

На спины мокрых лошадей ложится сажа,

Тщеславится крошить угрюмый север

Сырую кашу снега, обозлясь,

Чернеет скользких брёвен коновязь,

Осипшим ветром лиственная каша

Швыряется на стены Нотер —Дама.

Подвальный скрип увядьшей чистоты,

Среди пергаментного хлама,

Рассеют лапы вездесущих крыс,

Грызущих жёлтые листы,

В углу осиротела рамы,

Рассохшая на каменной плите.

Под ней ,в глуши слепой пещеры,

Дремотою под суетность столетий,

На отчервлёном временем кресте,

Познавшем кровь Христовой Веры,

Стоит Святой Грааль Тысячелетий,.

Ковчег сияет золотом венца.

Задумчивые херувимы, Завет храня,

Вверх крылья распростерев,

Друг к другу обратив овал лица,

Чеканными глазами в крышку зрят.

Железа крепче, не истлев,

Обложенные золотом шесты

Застыли в кольцах по обеим сторонам.

На левом— две стекают борозды,

Крестом, делящим пополам,

Напоминанием о бренности земной,

Когда кружа оливковые рощи,

Сходил закат, стекая в чашу ночи,

Пригубленную свежею зарёй,

На ожидании рассвета возлежащей.

День, знойный раб сжигающего солнца

Сжимался пред клубящей тьмой.

Ерусалим с обьятий выпуская.

В животном страхе пред судьбой апофеозца.

Голгофный крест собою ослепляя.

Бежал от ужаса распятья.

Взносили в вечность брата братья

И кровь Давидовых корней.

Вливал народам Иудей.

Прощеньем и любовью раскрывая

Скребущихся в пороги рая...

ИГОРЬ ГЕННАДЬЕВИЧ СЛАВИН

E-mail : slavinigor@rambler.ru