Coyot — Межгалактический перекур

Галлей вертелся волчком. Он не мог определить, где верх, где низ, где зона нейтральности, а где опасность… хотя она была, казалось, везде. Взгляд его скользнул по серебрящимся пикам металлических скал, и он понял, что висит как минимум в трех десятках километров над поверхностью планетоида. У самого горизонта, исходящего кардиограммами молний и волнами индиго, виднелась соседняя спаянная планета. Атмосфера преломляла свет настолько, что с определённого места можно было увидеть все части планетоида, то есть все спаянные друг с другом макромолекулами планеты.

«Какой глупец! — клял себя Галлей, — и какого чёрта ты сунулся на службу в Лоуэльский гарнизон? Ведь предупреждали тебя о спайках! Что ты сказал тогда? Что не веришь в критический резонанс связок планетоидов? А что разумные галактики проявляют агрессивность, если чуют ионный распад поблизости? Дурень! Слабоумный кретин!»

Галлей попытался переключить тумблер на аппарате биокинеза, но скафандр покрылся какой-то вибрирующей слизью. Датчик мозговой блокировки вовсю слал в гипофиз сообщения о вторжении. «Нет, дрянь, в сознание ты не влезешь… Не выйдет! — Галлей чувствовал позывы от колоссальных размеров Ганиланы, прорывающиеся в его мозг и начал использовать систему исчислительного отвлечения Майрона, — Тридцать три в квадрате — тысяча восемьсот девяносто, сорок четыре в квадрате — тысяча девятьсот тридцать шесть, пятьдесят пять — три тысячи сто двадцать пять… тьфу, просто двадцать пять… Залезает. Не залезешь! Шестьдесят шесть…»

Разумная галактика Ганилана сворачивалась и разворачивалась безумными калейдоскопами щупалец, струй протозвёздной пыли, втягивала в омуты антиматерии куски пейзажа перламутровых небес. Глаз-дыра в центре этого чудовищного спрута вглядывался, казалось, в самую душу несчастного и потерянного в хаосе Галлея. Он всё пытался разогнать квантовый двигатель своего скафандра, стучал по кристаллу Орба, но то лишь тускло светил жёлтым, а не изумрудным. Видимо, излучения хищной галактики вывели его из строя. Третья меторука Галлея безжизненно висела, исходя сжиженными азотистыми закисями из порванных капилляров, четвёртая так же была на грани дезактивации. Обычными руками было очень сложно заставить кристалл работать. А ведь единственная надежда спастись могла бы появиться только в случае запуска двигателя. Но спастись — означало просто транспортировать себя по полям в другой конец планетоида, а там сесть на челнок и умчаться прочь. А вот спасти станцию (а, стало быть, и сам планетоид) было возможно только запустив тяговые гейзеры. И Галлей почти успел это сделать… почти. Ганилана всё же успела ухватить щупальцем из сжатых изолированных нитринных газов одну из линий магнитного поля планетоида. И дальше тёмная материя самого сердца Ганилана принялась притягивать его, опутывая сверхплотными полями и невиданными щупальцами. Галлею пришлось пропустить через своё тело не один разряд биологически модулированного тока, что бы пресечь буйные галлюцинации, что вызывало сближение с разумной галактикой. Однако, не смотря ни на что, периодически пространство вокруг наполнялось то сверкающими влажными телами гигантских радужных змей, то геометрическими парадоксами, то тело распадалось на части… Мозг подключил все три вспомогательных рефлексора и псевдо перцептор, однако они уже барахлили, выдавая неверные подсказки, отчего галлюцинации только усиливались.

Вдруг язык кислотно-зелёного пламени лизнул всё пространство под Галлеем (тогда он и осознал своё расположение относительно неба и земли), погребая и станцию, и коммуникационные пути и плавающие повсюду зонды. Линзы защиты от световых перегрузок скользнули на его глаза, но, тем не менее, на несколько секунд зрение покинуло его. Всё вокруг залилось изумрудным светом. Горизонт раззявил пасть, сорвав с себя хлипенькую плёночку атмосферы. Космическое пространство вторглось в полихромный спектрально преломлённый мирок планетоида. Индикаторы на скалах вспыхнули три раза и планета номер восемь, на которой находилась станция, была тут же отцеплена силовыми барьерами от остальных планет в спайке. «Это конец!», — только и успел подумать Галлей. Он внезапно обнаружил себя летящим с неимоверной скорости сквозь жидкую летучую субстанцию в омут чёрной материи, в пасть смеющейся Ганиланы. Ощущения и чувства перестали быть адекватными. Ни одно показание перцепционного аппарата сознания Галлей больше не считал верным. Полная разбалансировка всего организма и изоляция от него поражённого сознания. Мир вдруг стал прозрачным, затем словно покрылся зеркальной плёнкой ртути… а потом вовсе свернулся с рвущим барабанные перепонки шипением.

Но каким-то чудом за миг до этого свёртывания кристалл Орба ярко вспыхнул изумрудом, сверкнув в зеркальном пространстве маяком надежды. Сердце Галлея чуть не проломило рёбра, а мозг вдруг проявил парадоксальную реакцию. Галлей активировал двигатель и тут же ощутил знакомое покалывание в области темени. Дальше он видел себя со стороны. А на заднем плане, словно он висел в пустоте на фоне гигантского экрана, сворачивался в спираль целый мир, выпуская струи чёрного пара и красного света. Затем тело Галлея вытянулось в длиннющую нить, и он на миг потерял сознание. Очнувшись, он обнаружил, что кристалл Орба перенёс его на третью планету планетоида. Там, в потоках слабого ультрафиолетового свечения, было темно тихо и безопасно. В звёздном небе на юго-востоке светили дальние габаритные огни дрейфующей станции Лояр. А на севере над линией горизонта в темноте мерцала зеленоватая точка. Это восьмая планета поедалась галактикой под названием Ганилана. Он пролетел по полю внутри атомных связей кристалла Орба, телепортировавшись сюда, и даже слегка перескочил время — секунд на пятнадцать. Как бы в подтверждение его быстрых расчётов, вскоре зелёное свечение прекратилось — планета номер восемь прекратила своё существование.

Галлей дышал тяжело и редко. Острая боль сверлила виски. Нанороботы щекотали нос, зашивая лопнувшие в нём сосуды, из которых текла кровь. Он провёл рукой по лицу в облегающей маске и устало повалился на землю, уставившись в небо. Как горько ему было осознавать, что он не успел. Опоздал с запуском кратерных двигателей планетоида на каких то две минуты, или даже одну… Слёзы текли не переставая. Жгучие слёзы. Грудь ломило, но не от ран или перегрузок, а от физически ощущаемого чувства вины. Он боялся себе признаться в роковой глупости. Глупость эта смешивала в одном котле слёзы трагедии и издевательский смех монстра абсурда. Казалось, сознание его начинало мутиться. В широко открытых глазах, источающих слёзы, засверкал нездоровый огонёк, а лицо искривила гримаса смеющегося беса. Он действительно рассмеялся. Мысль о том, как он будет заполнять рапорт, заставила его смеяться. Он представлял себе это, и каждое слово заставляло его всё больше и безумнее предаваться истерическому смеху. «В два сорок я покинул отсек подготовки. Сигнал о приближении разумной галактики Ганилана типа войта паука был получен и проанализирован тремя минутами ранее. Трое физиков и инженер проявили истинную смекалку, опыт и быстроту реакции, достойную награды, снаряжая и подготавливая меня в путь. Выйдя к шлюзам отправки, я остался один. Страх ли, растерянность ли, или неспособность сконцентрировать от волнения свои мысли на этапах и задачах заставил меня повременить. Кто бы могу подумать — мы, цивилизация вселенского масштаба, пройдя тысячи лет эволюции, учения на своих ошибках, приобретения бесценного опыта быть «человеками», до сих пор живём в подчинении у самых банальных и поразительно бесполезных, страшно вредных привычек и дурных наклонностей. Мы потребляем алкоголь всё так же жадно, как в самые тёмные века, хотя помним всё, что приносил нам этот зверь на протяжении всей истории. Мы не можем победить героин, позволяя ему превзойти все достижения духовного и материального, несущего удовольствия и блага в чистых руках. Мы продвигаем блуд, хотя уже не мыслим жизни без клонирования, генетики, психогенетики и её метопластических видов; хотя экспансия третьего пола практически вытеснила идеалистические представления о любви и страсти, что были у наших дальних предков; хотя единственное что светит человеку, посягнувшего на личное интимное пространство другого — смертельный приговор судебной комиссии МРА. Мы курим. Сигарета осталась такой же белой десяти сантиметров длинной, что была в девятнадцатом веке. Ни одной добавки (кроме, разумеется, всем известных спор контролирующего психику грибка), ни одного момента удовольствия. Мы добровольные рабы… рабы пяти минут. Пяти минут, которых мне хватило, что бы успеть выкурить одну сигаретку, дабы снять волнение перед миссией. Пяти минут, которых хватило, что бы успеть опоздать всего на минуту и потерять всё…»