Опять в ванной не включается газовая колонка. Я стискиваю зубы и залезаю под холодный душ. Вода впивается в тело ледяными струями, мышцы сводит судорогой, желудок сворачивается в тугой клубок и давит на диафрагму. С трудом перевожу дыхание. Ничего, зато потом станет жарко. Закрываю кран и, брезгливо отшвырнув ногой скомканную одежду, заворачиваюсь в махровое полотенце. Ну, вот, теперь я чувствую себя человеком. Почти. Чтобы чувствовать себя человеком по-настоящему, надо иметь достойную работу и приличную зарплату и жить в квартире с горячей водой, электричеством и дорогими обоями на стенах, а не в чердачной каморке, лицемерно именуемой красивым словом мансарда, в которой ни хрена не работает, побелка со скошенного потолка осыпается и крыша течет. Сейчас еще ничего, а когда я только въехал сюда, в потолке была дырка, и повсюду валялся голубиный помет. Помню, как долго бродил по свалке, пока не нашел металлическую сетку, которой и заделал дыру, а потом заштукатурил.
Выхожу из ванной и, босиком прошлепав по комнате, сажусь за письменный стол. Вытягиваю из разлохмаченной стопки чистый лист. Ну, относительно чистый. Какая разница, все равно черновик. Пытаюсь сосредоточиться, но мысли разбегаются. Даже не так — валяются в глубоком обмороке, точно оглушенные тапком тараканы. Надо быть извращенцем или чокнутым на всю голову, чтобы возвращаться домой под утро, как нагулявшийся мартовский кот, и тут же садиться писать эротическую прозу. И вообще какая, к черту, эротика, когда не на что купить пива? Но я не извращенец, мне просто нужны деньги, я весь в долгах, а зарабатывать не умею. Я ничего не умею, только давать себя трахать, а потом писать о том, как меня трахали. В разных позах и в разных декорациях. На самом деле простор для фантазии не велик. Как говорит один мой знакомый, у человека всего три естественных отверстия. Что тут можно придумать нового? Три отверстия — это у женщины. Я мужчина, у меня и того меньше, то есть два. Куда мне можно всунуть, кроме как... сами понимаете.
Выдержать грань между пошлостью и эротикой не просто. Для этого нужны вкус и мастерство. У меня нет ни того, ни другого, и я пишу откровенную пошлость. В гей-журналах такое берут охотно, а главное — платят... не сказать, что много, но у меня каждый цент на счету. Цент к центу — вот и набирается на завтрак, на квартплату, электричество, газ, вывоз мусора, уборку улицы, телефон, налоги, долговые проценты, медицинскую страховку. Теперь еще газовую колонку надо чинить, пока совсем не загнулся без горячей воды. Сам не могу, значит, придется приглашать мастера. И где взять деньги?
Делаю еще одну попытку сконцентрироваться на рассказе. Потребители эротического чтива довольно-таки всеядны, главное, чтобы перцу было побольше, а так, съедят, что угодно. Не достаточно тупо описать свой рабочий день, надо расцветить его так, чтобы он стал похож на эротический сон, непристойный, яркий и заманчивый. Но мне не снятся по ночам эротические сны. Мне снятся кошмары. Из кошмара тоже можно сделать иногда неплохой рассказец. На прошлой неделе я написал историю о том, как пришел устраиваться на работу — на нормальную работу — а шеф узнал меня, бывшего штрихера и автора эротических рассказиков, возбудился и тут же, в своем кабинете, поставил раком. А я... ну, понятно ведь, что там было дальше.
Не знаю, хороша ли получилась история, но это на самом деле мой кошмар — что меня узнают. Причем именно тогда, когда я получу, наконец, образование, устроюсь в какую-нибудь фирму и заживу жизнью уважаемого человека. Ведь должно это когда-нибудь случиться? И вот тогда меня снова окунут в грязь. Прошлое никогда не станет прошлым, пока в мире есть хоть кто-то, кто может тебя узнать и попрекнуть им. Я эротично посасываю карандаш и думаю о том, что даже если уеду в другой город, где никто из бывших клиентов не встретит меня на улице, мое имя все равно уже опозорено. У меня нет литературного псевдонима, я всегда подписываюсь своей — не очень-то распространенной в Германии — фамилией. Не знаю, для чего. Не спрашивайте. Наверное, хочу насолить самому себе или, наоборот, продемонстрировать всем и каждому собственную смелось. Вот он — я! Смотрите! Я вас не боюсь и плевать хотел на ваше мнение. Когда я держу в руках журнал с очередным рассказом, мне кажется, что меня имеет весь мир. По-всякому. Безостановочно. Жестко. Пусть я не порногерой, не парень с фигурой атлета, и голова у меня кружится от постоянного недоедания, но я знаю, что сотни геев, а может быть, и не только геев читают мой опус и представляют, что со мной можно сделать что-то такое эдакое. Можно, конечно, за дополнительную плату. Хотя «такого этакого» я не люблю. Только на бумаге. Бумага все стерпит, а я живой, мне больно.
Иногда хочется написать что-нибудь другое или то же самое, но по-другому. Рассказать про неловкость и молчание. За молчанием скрывается что угодно: презрение, равнодушие, страх, желание близости, угроза. Не люблю, когда молчат. Уж лучше пустой треп. Да, погодка дрянь. Я тоже обожаю море, сливовый шнапс, китайскую кухню, трахаться с парнями вдвое старше себя, качков, дождь, мюзикл Notre Dame de Paris. Да, и мне иногда хочется выть от одиночества, а если честно, хочется всегда. Вы правы, все можно купить за деньги, кроме доверия, любви, верности, таланта, здоровья, душевного покоя, чистой совести, молодости, потенции, везения, счастья, хорошей погоды, уверенности в завтрашнем дне... а все остальное, да, можно.
Это никому не интересно? Ну, конечно, нет. Ладно, проехали. Я должен писать эротическую прозу, то, что покупают, а не всякую муть, вроде того, что вчера я гулял целый день по городу, и было промозгло, я кутался в легкую синтепоновую куртку и дрожал на влажном ветру. Март, а зима все никак не кончится — думал лениво. Под холодным дождем таяли островки снега. Дождь отражался в разноцветных лужах. Наверное, я все-таки мазохист, потому что на последние пятьдесят центов купил мороженое и ел маленькими глоточками. По языку растекалась приторная сладость, липкой патокой просачиваясь в горло. Губы онемели и ничего не чувствовали, и сам я как будто онемел, превратился в фигуру из музея мадам Тиссо, только ходячую. Бродил по пустым улицам, редкие прохожие попадались навстречу, тоскливо жались к обглоданным сыростью стенам, поблескивали мне в глаза глянцевыми боками зонтов.
Замечтался, засмотрелся... и на перекрестке Кайзер и Банхоффштрассе чуть не налетел на девушку в темной юбке и кофточке, в деревянных башмаках и с корзинкой тюльпанов в руке. Тюльпаны, в марте? Уж не перенесся ли я каким-то чудом в Амстердам? Впрочем, в Амстердаме я ни разу не был, хотя всегда мечтал его увидеть и знал, что никогда не увижу. Город моей мечты, а мечту нельзя убивать реальностью. На мокрых волосах девушки переливались тусклые пылинки солнца. Золушка или Гретель? А не попроситься ли к ней в сказку? Это только со стороны кажется, что я взрослый. На самом деле я по-прежнему маленький мальчик с удивленными глазами. Я не виноват в том, что сделал со мной этот страшный мир.
Я робко приблизился, и застыл, охваченный жестоким январским ветром. Белое небо потемнело и сгустилось, снежные змеи, шипя, обвились вокруг моих ног. А тюльпаны в корзинке превратились в подснежники, и я потянулся озябшими пальцами к их яркому голубому пламени. Уведи меня в свою сказку, о чем бы она ни была. Сказка — это всегда победа добра над злом, а большего мне не надо.
«Полтора евро», — сказала девушка, протягивая мне букетик. Баснословно дешево. Я стоял под дождем и рылся в карманах, искал мелкую монетку. Не нашел.
Мне нечем заплатить за весну. Я раздраженно комкаю листок и выбрасываю в мусорную корзину. Эротический рассказ не получился. Не то настроение.
© Copyright: Джон Маверик, 2010