Otherman — Путь

Остановившись на ночлег Франк предупредил, что спать будем не больше 4 часов, и потом — вперед. Я долго ворочался и еле задремал — донимал невыносимый после жары ночной холод. Франк по-видимому не спал: был на страже.

Глубокой ночью, тихой как никогда, словно гром среди ясного неба раздалось конское ржание и я, в почти непроглядном мраке (звезд отчего-то не было), смог разглядеть жуткую картину: всадник на лошади взмахивает чем-то длинным и бьет Франка в грудь… Я попытался закричать, но рука в перчатке зажала мне рот и меня повалили на песок. Я видел, поскольку глаза уже немного приспособились, как Франк еще сражается, прикрываясь сломленным ударами нападавших оружием, но его окружили уже три всадника и вот он пропустил удар по голове… я с широко раскрытыми от ужаса глазами беспомощно смотрел как от головы солдата отлетает кусок чего-то и он кулем валится вниз. Я потерял сознание.

Очнулся я от ужасной вони и чувства жажды. Оглядевшись, я увидел четыре стены и корявую деревянную решетку над головой. Я легко смог дотянуться до нее, но ни сдвинуть, ни выглянуть наружу не получилось. Я принялся кричать, пытаясь обратить на себя внимание, вступить в контакт с неведомыми убийцами, попросить воды в конце-концов! Меня услышали. Решетка откинулась в сторону, две огромные, как мне показалось руки схватили меня за шиворот и буквально выдернули наружу, я было попытался заговорить, но не успел даже увидеть что-то — солнце заслепило глаза. И тут меня ударили — жестко, сильно, не беспокоясь куда попадут. Первый удар попал в лицо и я почувствовал как лопнула губа. Второй — под дых. Я упал и меня начали быть ногами. Это длилось очень долго, пока я все же не потерял сознание.

Не знаю, сколько провалялся без сознания, но у меня болело все, и я пожалел что еще жив. Я заорал: от боли, от безысходности, от понимания, что это конец. Никто не спасет меня, и покорность только продлит агонию. Я орал упоенно, от души, так, как еще не орал никто и никогда. Все скрытое во мне вырвалось наружу — мечты, которым не суждено более сбыться, надежды и планы на будущее, понимание глупости прожитой жизни…

Решетка открылась и грубый голос сказал что-то на неизвестном мне языке, от чего я заорал еще громче. Меня снова выдернули наружу и принялись бить. В этот раз я потух сразу.

Очнулся я на том же месте, с удивлением, что все еще жив. Кричать получалось слабо, но я пробовал. Чувство боли настолько убивало меня, что в результате отключилось на некоторое время и я орал что есть мочи почти беззубым ртом, с порванными губами… Глаза опухли, я не видел ничего. Меня снова вытянули и принялись избивать. Теперь я понял, что пришло время умирать. Я расслабился и потерял сознание.

Но я все еще был жив! Я почти не дышал, не чувствовал ничего — ни боли, ни жары, ни холода. Видимо меня парализовало от нанесенных увечий. Некоторые мысли роились где-то в голове, но я с трудом воспринимал себя, постоянно пребывая в полузабытье. Как долго это продолжалось я не могу сказать, но вскоре боль вернулась. Я почувствовал руки и ноги, почувствовал сломанные ребра, выбитые зубы. Попытка открыть глаза ничего не принесла, и я забыл, что у меня они есть. Я жил где-то не здесь, не сейчас, не в этом теле. Безумие гонялось за мной, пытаясь сожрать сознание, но я прятался в воспоминаниях.

И вот однажды солнечный лучик попал сквозь щели моих опухших глаз. Я почувствовал как текут слезы, но я не жалел себя — не было уже меня, не было ни смысла жизни, ни желания собственно жить. Я умер тогда, когда решил умереть. И сейчас уже просто отказывался жить. Спустя много-много времени, не берусь определить сколько, я согнул руку в локте, полежал так некоторое время и потом согнул ногу. Все страшно болело. Я попытался ползти — вернее попыталось тело, ибо в голове не было никаких мыслей совершенно. Сделав несколько движений, сбрасывая что-то противно-влажное с себя, я потерял сознание.

Очнулся я от солнечного луча. Все тело так болело, что я понял: не чувствую ничего — как я лежу, на чем… Но я полз. Это занятие дало мне возможность понять, что я лежу на животе и ползу вперед. Я пытался открыть глаза, но видел только смутные силуэты. Все же я определенно понял — я уже не в яме!

Откуда у меня появилась цель, я не знал, но тело куда-то ползло. Я полз! Я делал простые движения, отдыхая после каждого несколько десятков секунд, но полз. Мне это даже нравилось — вышибало мысли о моем небытие… Я делал что-то, лишь бы делать. Тело отказывалось умирать, хотя Я был уже мертв.

Это ползанье длилось очень долго. Я уже почти начал видеть, но сначала почувствовал как голый живот ползет по траве! Я не в пустыне? Видимо меня завезли куда-то, где жили напавшие. Через некоторое время я почувствовал что заполз в холодок! Я определенно лежал под деревом! Я обессилено вздохнул и провалился в забытье.

Очнулся в очередной раз от того, что я снова куда-то полз. Видимо все у меня получалось на полном автомате. Ну и правильно, лучше умереть в движении…

Подо мной вдруг сдвинулась почва и я полетел вниз. Падение было коротким, а приводнение (!) болезненным. Я ушел с головой под воду и сильный поток захватил меня, закружив в водоворотах и наверняка бросая на камни. Но сил сопротивляться не было и я снова отправился во тьму сознания.

Я очнулся и почувствовал около себя чье-то присутствие. Я попытался открыть глаза и тут почувствовал, что на них — повязка! Я попытался что-то промычать, но кто-то прикосновением к губам дал мне понять о том, что нужно молчать. И тут я услышал запах… бульона!!! Только сейчас я понял как же я голоден! Я не ел наверное несколько тысячелетий! К губам приблизился горячий, божественный запах. Я жадно припал к посудине, но там оказался всего один глоток!!! Я возмущенно замычал и почувствовал как лопнула губа и капля крови стекает на подбородок. Боль отрезвила меня и я бессильно откинулся назад. Вскоре пришел спасительный сон.

Когда в очередной раз я очнулся, мне дали сделать несколько унизительно маленьких глоточков и кусочек чего-то твердого.

Таким образом я валялся дольно долго, иногда просыпаясь от кошмара, который никак не мог вспомнить. И вот однажды, когда в очередной раз я понял что не сплю, я открыл глаза. Первое, что я увидел — желтый плетеный потолок не особо высоко от меня. Я скосил глаза по сторонам и увидел такие же стены. Прислушавшись к себе, я понял, что чувствую себя намного… нет, просто — я чувствую себя! Я есть, я живой. Мне безразлично кто я, но я живой. Кто-то спас меня от смерти и я рад этому! Хотя мне было безразлично где-то глубоко внутри. Меня убили, когда поступили со мной не как с человеком, когда бросили в яму, когда били просто так, без причины…

Я поднял руку и увидел страшно тощее нечто. Это было похоже на ожившие кости. Шрамы покрывали остатки кожи и их, шрамов было так много, что… я не совсем поверил своим глазам. Другая рука была не лучше. Я попытался подняться, но в этот момент одна из стен изогнулась и в помещение вошла женщина.

Ей было, я бы сказал около 50-ти, но не уверен. Черные волосы удивили меня своим блеском и длинной. Они волнами струились вниз, на платье из… не знаю как это назвать — похоже на ткань из мелкой-мелкой травы. Но видимо платье было довольно эластично и удобно. Но меня заворожили черты ее лица — длинное, вытянутое лицо с приятными очертаниями носа и губ. А глаза — дивного, глубокого фиолетового цвета и миндалевидной формы. Кожа женщины была довольно смуглой, и это вряд ли было от долгого пребывания на солнце… кто-то в моем теле наблюдал за ней, ее плавными движениями, ее мимикой. Кто-то, не я.

Она улыбнулась мне доброй материнской улыбкой и что-то спросила на странном языке — с минимумом согласных. Я же не спешил отвечать. Я зачем-то вглядывался в ее глаза, и видел там только сочувствие и желание помочь.

— Спасибо. — Очень, очень серьезно сказал я.

Она улыбнулась и присела около меня, протягивая мне что-то в плошке прямо к губам. Я помотал головой и взял плошку в свои руки. Попивая варево с чем-то мясным я пытался разговорить женщину, но отвечала она не очень охотно. И понять хоть что-то, было очень трудно. Допив, я вернул ей посуду и поблагодарил. Она, улыбнувшись, ушла.

Кажется именно тогда, в тот момент, в той жалкой лачуге, умер Диего Саркос. Умер, наконец. И родился иной Я. Мои мысли поплыли в направлении нереальности происходящего, потом вспомнилось отвлеченное чувство ирреальности во время игры на симуляторах… И стал воспринимать себя как игрока.

Странно, но тело отозвалось моментально. Сердце начало стучаться сильнее, в руках я почувствовал силу… Попытался подняться на ноги, но выругался — сил не было, и не будет еще по-видимому очень долго. Я в разочаровании откинулся на мягкую подстилку и стал ждать. Новый я, умел ждать, как ждет снайпер — без движения, без эмоций, долго, упорно…

Меня кормили хорошо. Точнее кормила та женщина — других я не видел. Она иногда рассказывала мне что-то, уверенная что я все равно не понимаю. Но способности к языкам я не потерял. Вскоре я легко угадывал такие простые фразы как: «Привет, выглядишь лучше. Кушать будешь?» Этого было мало, но само построение фраз, интонации, ударение в словах… — многое мне давало, но нужно было больше говорить, а она замолкала как только я заговаривал с ней на своем языке. То, что я начинаю понимать ее, я решил пока скрыть. А еще позже я решил скрыть и то, что уже немного окреп. Я даже пытался вставать, и худо-бедно это у меня получалось. Сначала я просто немного стоял на трясущихся ногах, но потом начал интересоваться и окружающим меня миром. Я подло подглядывал за жизнью вне лачуги. Оказалось жил я в небольшом поселке, человек так на 40. Жители деревни были высокими и смуглыми брюнетами. Я бы даже сказал, что эти люди были красивыми. Мужчины были хорошо сложены но, видя в их руках копья с деревянными наконечниками, я страшно расстраивался, пока однажды не увидел настоящий железный топор. Значит, о железе они знают и это меня порадовало. Еще я заметил, что на мир теперь смотрю глазами героя из игр, которыми увлекался на симуляторах, то есть как бы через прицел. Куда я целюсь — пока не решил…