солнцеветер — Создатель

Теперь можно было спокойно разглядеть из окна «Рейв» желтого цвета, восемьдесят пятого года выпуска. Это была зверская тачка с откидной крышей, заострёнными формами кузова и тремястами лошадками под капотом. Внутри же было старенький кассетник, который, казалось, вот-вот и разольётся американскими песнями, ровесниками самой машины. Когда дядя заезжал во двор на «Рейве», из машины вырывались песни «AC\DC», а ребятишки бежали вслед за тачкой, и напевали уже знакомые им тексты. Аудиосистема была такого качества, что избавиться от ощущения того, что музыканты играют на заднем сидении, было невозможно. Сейчас же «Рейв» стоял сам по себе. После того, как дядя пропал несколько лет назад, машина всем своим видом показывала, что она не одинока, но в скором она покрылась пылью, и даже камеры начали чуточку сдуваться. Сегодня она была покрыта осенней листвой, но даже всё это не мешало ей казаться величественной в сравнении с другими машинами во дворе.

Я допил кофе с коньяком, затушил сигарету и прошел в коридор, где на тумбочке оставил картину, завёрнутую в бумагу. Приподняв картину, я увидел серебряное кольцо моей тётушки. Это кольцо без сомнения принадлежало ей, потому что по окружности было написано «Люблю тебя, и это, чёрт возьми, круто». Лет двадцать назад молодой и безумный архитектор подарил это кольцо подающей надежды художнице в день свадьбы. Это были мой дядя и тётя. После того, как дядя исчез, тётушка долго не могла снять кольцо из-за распухших пальцев. Но год назад она оставила это кольцо на том месте, где я его нашел, и ушла из этой квартиры, потому что всё здесь только и напоминало о её любимом. Родственники хотели продать квартиру, но я настоял на том, чтобы квартиру оставили в покое. Не зря ведь перед уходом дядя написал записку с текстом «Я ещё залечу к вам!». Кажется, только я не переставал в это верить.

Захватив картину, я открыл двери рабочего кабинета дяди. С непривычки я зажмурился — белый свет, будто вырвался из темницы, и пытался проникнуть в каждого. Самым странным в жизни дяди был его кабинет — он был полностью белым. Стол, стулья, диван, бар с парой бутылочек «Малибу», полочки со свёрнутыми в тубы архитектурными проектами — всё было белым. Стены и полы были выкрашены белой краской, потолки выбелены. На рабочем столе были разбросаны белые ручки и карандаши вперемешку с линейками и транспортирами, лежал закрытый «MacBook», рядом с ним стояла белая ваза с бумажными цветами, которые, по словам дяди, никогда не вяли. Также в кабинете у стены стоял кульман, но в информационной эпохе он стал совсем не нужным, и его заменил ноутбук. Для освещения дядя использовал лампы дневного света. Он говорил, что они ему не дают расслабиться и подстегают к работе. В этом кабинете рождались такие архитектурные проекты, как небоскрёб в форме винтовой лестницы, который стоит в центре нашего города, «Клавишная площадь» — подвешенное металлическое сооружение, каждая часть которого была якобы клавишей, на которую можно было наступить и она загоралась. «Дом-попугай» не исключение, правда, сейчас его выкупил какой-то зажиточный бизнесмен. Последний чертёж, прикрепленный к стене кнопками, дядя сделал перед тем, как исчез. Это был винт с лопастями. Размеры его были не известны, видно дядя не успел их вписать, но все думали, что это гребной винт корабля. В верхнем левом углу была надпись «AB-2», но и это осталось загадкой.

На вопрос, зачем дяде белый кабинет, он отвечал, что, находясь в нём, он чувствует гармонию и может её смело нарушить своими проектами. Точную копию кабинета хотели воссоздать на последнем этаже одного из шедевров дяди — «Вавилоне», проектируя который, он смешал все языки, народности и расы, — но никто не знал, стоит ли делать это, пока не найдут дядю, живым или мёртвым. И вообще, стоит ли делать кабинет дяди так близко к Богу.

В кабинете был только один изъян — надпись на стене чёрной краской. После ухода дяди моя тетушка всё ещё надеялась, что он вернётся. Милиция разыскивала его полгода, и в итоге сбилась со следа. Тогда тетушка взяла чёрную краску и большими буквами написала над диваном фразу «The End», после этого закрыла кабинет и больше туда не входила.

Я присел на диван и стал разрывать бумагу, которой обвернули картину. Из-под желтой бумаги стал виднеться белый цвет. Я сорвал обёртку, забил гвоздь выше того места, где находилась чёрная надпись, и повесил картину. Комната сразу же обрела свой привычный вид. Белая рамка и безупречно чистый холст будто сливались с кабинетом. Отойдя на пару метров, я практически уже не замечал картины.

Дело было сделано, так что я вышел из кабинета и закрыл дверь, но вдруг где-то вдалеке услышал рёв мотора, который, по всей видимости, принадлежал самолёту. Страшный звук приближался с каждой секундой. Я укрылся в углу около выхода из квартиры, так и не решившись выйти из неё. Меня охватил страх — руки начали трястись, ноги не слушались, из глаз ручьём текли слёзы. И в момент сокрушительного удара о стену чего-то громадного и массивного из моего горла вырвался отчаявшийся крик. В этот же момент стена из дядиного кабинета разрушилась, и из неё показался винт с вращающимися лопастями.

Я всё ждал, что же случится дальше, но, кроме того, что мои руки и ноги тряслись, а винт постепенно останавливался, во всей квартире ничего не происходило. Покарёженый металлический винт торчал и настораживал. Было ощущение того, что сейчас он закрутится в другую сторону и агрегат даст задний ход. Но постепенно он остановил свой ход и вовсе. Я собрал все свои силы, заставил ноги держать себя в руках, встал и открыл двери, так и не поняв, что это лишнее — большая часть стены была ведь разбита на маленькие осколки.

Передо мной открылась картина хаоса. Белые стены были в гари, машинном масле и осколках самолёта, который лежал прямо в комнате. Точнее, его небольшая часть. Крылья, шасси и хвост, видимо, оторвались при столкновении о стену дома. В комнате просто лежала половина кабины «кукурузника», несколько переделанного в дизайне.

Я переступил через обломки и открыл дверь со стороны второго пилота. Из кабины начало выпадать тело голой женщины с бутылкой рома в руках. Я отступил и дал телу спокойно упасть. После этого внимательно осмотрел кабину: позади сидений пилотов лежало ещё одно тело женщины, на сей раз в нижнем белье и без бутылки в руках, а в сидении пилота восседал, словно на троне, мой дядя. Первое, что бросилось в глаза — это его улыбка. Улыбка обезумевшего счастливого человека, иначе и не скажешь. Я увидел его радость в глазах. Он был точно рад возвращению домой после столь долгого отсутствия. Правой рукой он указывал вперёд себя. Я посмотрел вдоль его руки и увидел, что на каждой лопасти винта с тыльной стороны была написана одна и та же фраза — « Я вернулся!».

Не зря я верил в его возвращение, хотя и не ожидал такого шага от него. Он всё же казался мне шизанутым создателем, а не безумным бунтовщиком. Я взял его руку и попытался положить на колени, но рука задела вырвавшийся из бортовой панели спидометр. Впервые в жизни я увидел картину в замедленном кадре. Спидометр не спеша, падал, задевая ручки и переключатели, царапая фотографию тетушки, приклеенную к бортовой панели. Конечной целью падения спидометр выбрал вырванный из «Рейва» кассетник, и нажал на кнопку «Play». Кабину и белый кабинет заполонила музыка и я вспомнил, как раньше я бежал за машиной дяди вместе с дворовыми ребятами, напевая уже знакомый мне текст.

"Living easy, living free.

Season ticket on a one-way ride,

Asking nothing, leave me be

Taking everything in my stride.

Don't need reason, don't need rhyme,

Ain't nothing I would rather do.

Going down, party time —

My friends are gonna be there too.

I'm on the highway to hell.

No stop signs, speed limit,

Nobody's gonna slow me down,

Like a wheel, gonna spin it.

Nobody's gonna mess me round.

Hey, Satan paid my dues,

Playing in a rocking band.

Hey Momma, look at me.

I'm on my way to the promised land.

I'm on the highway to hell,

(Don't stop me!)

And I'm going down, all the way down

I'm on the highway to hell."