Заглядываю в холодильник. Смотрю, на каждой его полке лежат мои мороженые мысли. Те, что главнее — те поближе к морозильной камере, на них побольше инея, местами корка льда. За внешним тем покрытием, не видно даже цвета моих мыслей в советской гробнице для поломанных мозгов.
«Странно, — подумала я, — какой глупец мог это сделать? В конце концов, ведь это все-таки мои мозги. И еще очень-очень интересно, зачем он их украл? Почему нашел им место — холодильник? Когда весь этот бред произошел? И почему я лишь сейчас заметила?»
А с нижней полке стекала струйка грязно-крававой жидкости, что некоторое время держала мои мысли в своей тюрьме.
«Оттаяла, чуть-чуть! Но уже сразу люди не казались мертво-синими, не пахло резко чесноком, и мир казался на пять секунд красивее. Сегодня в безжалостной машине-хоронительнице моих мозгов, Бог отключил навечно электричество. Теперь всё будет хорошо.
А пока есть время, побродить по треснувшему льду бреда, как следует запечатлеть мои мозги. Вы люди знаете, что они вовсе не серые? Они небесно — одуванчикового цвета.
Смотрите, кто-то возле мечты о Боге лапу стройной синей курицы положил, явно умершей от передозировки. А это, даже смешно, три килла липкой крови — разлитый разбавленный в хлорированной, выше предельно допустимых норм воде, Юпи. О, Юпи ведь давно ушел в обиде с рынка. Замерзшие мозги здесь видимо давно.
А кстати что это? Это моя любовь. Я думала она покрыта мраком крови от разбитого лица, и выкорчеванных силой ветра желудка и селезенки. Еще много продуктов, желающих давно загнить, но этот холод, толи спаситель, толи вечный тюремный сторож-, любитель окутывать всех в иней, потом вдруг таять — минут на пять.
А кстати, я ведь помню те времена прозрения на пять минут. Когда я, вспоминая вчера рожденное стихотворение, просила Бога изменить меня.
Потом снова холод, застывший мир не только на полках улиц города, но и в душе, мозгах. И сердце немного тоже разбавлено жидким азотом, окутывалась во снах.
Да кто бы знал? Люди, чего же вы молчали? И почему не заглянули туда, куда сейчас смотрю? А знаете, сейчас мне мои мысли страх нагнали. Мозги растают, а я ведь не знаю куда их и как. Как будто новый рецепт жизни и все продукты давно готовы к началу его приготовления. И даже повару немного страшно, этот рецепт он пробует впервые, используемые продукты уж очень дорогие, а если честной быть, они незаменимы.
Тишина, отключен трактор-холодильник, включен свет, подмигивающий мило, но повару это напоминает нервный тик. Как страшно, люди. Я ведь не умею. Я даже не помню, как долго я без них жила. Как долго я без них ходила, да и не знаю, что куда.
Одна идея пронеслась, оставить все как есть. Позвать по телефону-шпиону мастера, чтоб соединить два провода.
Ой. Я сидела плакала, облакотившись спиною на грустный от собственной же смерти, холодильник моих мозгов. С его экрана все, как и раньше, живо — улыбки голых баб, позирующих в начале 90-х еще неумело, другие лица — наклейки от дешевых одноразовых конфет и детских целлофановых жевачек.
Я вдруг почувствовала себя немного одиноко-мертвой, но холодильник изъявил желание жить, в поздней агонии затарахтел предательским мотором.
«Это была вынужденная прогулка в здравый смысл, экскурсия, поход и незначительная авария-головоломка», — торопливо изрыгнула последняя замерзшая мысль теплого рассудка.
А свет по-прежнему предательски подмигивал, но не для нервов, а уже танцуя с темнотой в такт ускорения моего безумия.