pavark — О милости божией!

К мысли о написании этой повести, меня воздвигли, слова, сказанные апостолом Павлом

                                                                                    «Да воздадутся Вам, Ваши же, деяния!»

                        Так, вышло, что я родился в тайге, среди кержаков и чалдонов, у которых, в душе были заложены и исполнялись, библейские заповеди, не убей, не укради. Рос в семье с патриархальным укладом, в которой соблюдались все церковные заповеди и каноны. На пост постились, на пасху стряпали куличи, а в красном углу висела икона и под ней стояла лампадка, в которой горела маленькая свечка. Церкви конечно в селе не было, но молитвы перед обедом и на ночь читались. Прадедушка и прабабушка, с бабушкиной стороны, прутьев от голика не жалели, если ты ошибся и не ту молитву прочитал, какую положено перед сном, какую перед обедом.

                           В детстве это было не в тягость. Быстренько прочел и поел, прочел и уснул. Положено так было, нами детьми это не оспаривалось. Нам ни кто не втолковывал, что не будешь молиться, в рай не попадешь, и есть бог или нет, об этом особо ни кто не задумывался. Положено так, значит положено. Постарше стал, заметил, что чего-то в семье не хватает. Есть прадедушка, есть прабабушка, есть бабушка, есть отец и мать, но чего-то все же не хватает. Став учиться в школе и подсчитав свое семейство, понял, что не хватает деда и его родителей, моих, прадедушки и прабабушки, по отцовской линии. И когда первый раз у бабушки об этом спросил, то она так яростно на меня зашипела, что надолго отбила охоту об этом спрашивать. Учась уже в средних классах, прочитав увлекательную книжку, — «Тайна железной маски», я тоже задумался, вспомнив бабушкино шипенье, за свой вопрос. Может тоже, какая тайна скрывается в моей семье. К тому времени, прадеда с прабабушкой уже не было на этом свете, как говорится, почили в бозе и находились в раю по их деяниям, правда мне об этом ни кто не сообщил, да и едва ли кто знает. С того света сообщений не бывает. Однажды лазая по чердаку, куда только в детстве не залезешь, роясь среди различного хлама, скопившегося за столетия, нашел под толстым слоем чердачной пыли, сверток. Развернув его из старой рванины, обнаружил короткий офицерский карабин, офицерский ремень, который носили в царской армии и фотографию, отпечатанную на толстой картонной бумаге, молодого красивого офицера царской армии, похожего на моего отца. Поднатужившись, подсчитав года, я понял, что мой тридцати двух летний отец, ни как не мог служить в царской армии. Спрятав карабин и ремень, прихватив фотографию, я спустился с чердака и побежал к бабушке. Показав ее бабушке, увидел, как она испуганно схватила ее, прижала к себе, намереваясь ее спрятать. Но потом, заплакав, прижала меня к себе и сказала, что это твой дед Павел. Но даже и в тот раз, она не сказала мне, где он и что с ним, просто велела мне об этом молчать. Хотя Сталинские времена прошли, но память о них еще была жива, и даже мы ребятня знали о строгостях того времени. А прошли они или нет эти строгие времена, нам тоже ни кто не докладывал. Вот и бабушка от греха по дальше, спрятала эту фотографию, а я о ней ни кому не сказал, даже своему отцу. И только уже будучи взрослым человеком, приезжая к бабушке на побывку, навестить ее, я задал ей свой сакраментальный вопрос. Что это была за фотография и почему она так боялась ее показывать. И однажды усевшись около печки, бабушка, как всегда со своей прялкой, начала мне рассказывать о своей жизни.

                    Родилась и выросла, здесь в глухой сибирской тайге, на великой реке Ангаре. Росла обыкновенной девочкой, как и положено, у сибиряков, с малых лет труженицей, помощницей отца и матери, моих прадеда и прабабушки, которых я застал в живых, и от которых мне не раз перепадало, прутьями от голика. Конечно, детские обиды от прута давно забыты, но запомнил, что прадед мой был суровым кержаком и лишних слов не произносил. Выращивали лен, вымачивали, молотили, трепали его, пряли из него нити и ткали из него ткань и ковры. У бабушки до сих пор стоял, тот самый ткацкий станок. Имели несколько островов, на которых косили и хранили до зимы сено и потом по ледоставу, на лошадях перевозили его к себе на двор, складывая на сеновал, где мы, детвора, любили на этом сене кувыркаться. На этих же островах, в заводях сетями ловили рыбу. Дед занимался охотой и на всю зиму уходил в тайгу, где жил на заимке, добывая пушнину и не упуская сохатых. Была тихая, налаженная веками жизнь, слегка потревоженная редкими заходами в село золотоискателей, шедших с удачей, с намытым золотым песком, с золотых приисков Якутии. Правда, редко какой золотоискатель проходил это большое кержацкое село. Чаще всего, пропитый и оборванный, он шел обратно на прииски. Но если и не пропивал свой труд, то всплывал ранней весной, при первом ледоходе, где-то далеко в низовьях Ангары.

                                                            Продолжение следует.

Суздалев-Заславский Павел Аркадьевич.

http://belpan.ucoz.ru/

[img][img][/img][/img]