mmajorov — Сказка народов Севера ( Иносказательная, наивная. Для Взрослых)

В одной суровой стране, где зимы были большей частью холодные, а лето — не всегда жарким, в одном районном парке рос тополь. Парк был обычным, но однажды, когда тополя еще и в помине не было, высоко над всеми деревьями натянули прозрачный потолок из очень толстой пленки, а где-то далеко по бокам у этого потолка построили стены, к которым он и крепился. Где-то поближе к стенам даже сделали открывающиеся люки, чтобы шел свежий воздух, но наш тополь родился далеко от стен и не видел этих сквозных отверстий. В земле проложили трубы для воды, чтобы деревья не засохли от жажды, а автоматические установки периодически включались и поливали деревья. Как говаривали старожилы, не всем тогда понравились нововведения. Поначалу старые деревья даже возмущались, мол, столько лет стояли продуваемыми всеми ветрами, а теперь "замуровали". Но их голос быстро потонул в возражениях более молодых деревьев, которым нравилось, что стало меньше дуть, зимой стало теплее, да и вообще — какая разница, ведь земля над корнями осталась. То ли потому, что климат был не очень-то и хороший, то ли сказывался эффект навеса, то ли по другим каким причинам, но и наш позднее родившийся тополь, и рядом с ним стоящие тополя и другие деревья, были не очень-то и высокие. Чего-то явно не хватало в местном климате, но поскольку все деревья в своих видах были примерно одинакового максимального роста, то никто из них особо не беспокоился и не думал о причинах своей полукарликовости. Наш тополь с годами подрос, пустил корни и даже обзавелся потомством, прикрывая его своими ветками от сквозняков и чужих взоров и подпитывая своей заранее накопленной корнями влагой — наш тополь умел делать и это.

Так шли годы. Тополь вырос: вверх — немного, но зато в обхвате — сильно, и стал чуть выделяться среди общей массы. Корни его пустились глубоко в землю, и чтобы вырвать его оттуда, надо было очень постараться. Летом, как полагается, с него слетал пух, расцветала листва, а потом наступала зима, и он снова оголялся. Потомство его тоже подрастало, но все еще оставалось невысоким и тоненьким, но зато своими корешками оно прочно опиралось на могучие корни самого тополя. Рабочие парка периодически удобряли почву, подсыпая преимущественно свежей землицы, а иногда и поливая всякой якобы полезной гадостью, но происходило это редко — до деревьев парка почти никому не было никакого дела, к чему все со временем и привыкли. Жизнь деревьев текла по строгому распорядку светового дня, ибо свет всё-таки проникал к ним, и через помутневшую с годами пленку —навес, но всё же можно было периодически видеть светившее солнце. Зимой было не очень-то и тепло, но у всех жила иллюзия, что пленка и стены в какой-то степени уменьшают мороз, а, стало быть, не так уж это и плохо — жить огражденными.

Однажды неподалеку от тополя и его потомства рабочие парка сразу выкорчевывали несколько старых полусгнивших дубов, весьма существенно затенявших тополю световой поток. Оказалось, что раньше за их спинами росли совсем другие виды деревьев, которых тополь еще никогда не видел вблизи, а издали разглядеть не было возможностей. В частности, внимание тополя привлекла стройненькая березка среднего возраста, стоявшая среди нескольких березок поменьше и пары осин. Тополь, уважающий в силу своего прямого происхождения могучие корни, тем не менее, с интересом стал иногда посматривать в её сторону, пытаясь при этом понять, что же его привлекает в этом процессе наблюдения, мол, типаж-то у неё совсем не тополиный. Но интерес всё-таки имел место быть. Березка, тоже нелишенная способности видеть вещи и процессы, заметила, что на неё обратили внимание, но не знала, как на это реагировать, да и расстояние до тополя всё-таки было немаленьким, и она не стала делать никаких дальнейших выводов. Однако вскоре судьба распорядилась так, что освободившееся от дубов место между тополем и березкой решили "заселить" новыми родившимися деревьями. То ли из эстетических соображений, то ли из каких других, но решено было искусственно, с болью для березки и её окружения передвинуть их в сторону тополя, а уже на освободившееся место посадить молодняк. Так как березка и соседи уже давно вросли в землю корнями, а выкапывать взрослые деревья оттуда — дело рискованное и хлопотное, то решили пойти другим путем, о котором ни березка, ни тополь раньше ничего не знали, ибо не видели сего претворения. Для этого работники парка прорыли глубокие дырки в земле, провели в них какие-то тросы и гребенки, а потом при помощи очень мощных силовых агрегатов как на лебедке стали подтаскивать деревья в сторону тополей. В первый же миг начала сдвига березка почувствовала небольшую, но всё время усиливающуюся боль — это рвались самые нижние части корней. Но, видимо, у работников парка уже был в этом деле опыт, а сдвиг земли осуществлялся достаточно с глубины, и поэтому березка вместе со всеми с ней рядом жившими деревьями медленно "переползла" к месту неподалеку от тополя. Странное ощущение было в душе березки— как будто она чего-то лишилась, хотя в сущности ничего нового с ней и не произошло — просто чуть подвинули. Но грустно всё-таки было, и оттого своими ветками березка наклонилась вниз и в сторону. Оказалось, что "в сторону" означало в сторону тополя. Тот, наблюдавший весь процесс переезда, вдруг увидел склонившуюся приблизившуюся новую соседку, и понял, что ей не по себе, что, может быть, ей больно и она плачет. И тогда тополь, увидев, что его родные уже не смотрят в сторону переехавших деревьев, украдкой склонился своей листвой над березкой и сказал : " Не печалься, не плачь. Боль пройдет, ведь главное, что корни целы." И березка, которая за всю свою деревью жизнь не слышала таких простых и ласковых слов посмотрела на тополь с благодарностью. Тот заметил это, но тоже не знал, что делать с такой простой и вместе с тем приятной реакцией. Но какое-то странное ощущение, что это очень хорошо, что березка отныне всё время будет рядом, проникло в его сознание еще неоформившейся мыслью. То же самое почувствовала и березка, взглянув на тополь более внимательно, чем ранее, и находя его сильным и крепким. Но тут подрастающее поколение тополя потянуло его снизу каким-то будничным вопросом, и тополь вынужден был извиниться и переключиться своим вниманием. Березка посмотрела вниз и увидела пару небольших тополят, растущих, как ей показалось, прямо на корнях самого папы-тополя, и улыбнулась им. Но те её улыбки не заметили, всё их внимание было направлено на сам тополь, и березка отвернулась, чтобы не мешать семейной сцене.

Но через несколько часов, взглянув на тополь, она увидела, что он сам на неё пристально смотрит, и они стали разговаривать. Тополь более детально показал ей на её новых, приблизившихся соседей, на чуть более новый вид на окружающее пространство. Березка, понимая, что в принципе ничего и не изменилось, слушала с большим вниманием — ей просто нравилось слушать и видеть при этом тополь. Чтобы не вызывать осуждения — они всё же были разными видами деревьев, общение между таковыми весьма не поощрялось —они научились не наклоняться стволами друг к другу при общении, и лишь своими верхними ветками они становились ближе и говорили негромко. Вскоре они перешли на «ты». И разговор сменился более глубоким обсуждением строения и обустройства всего парка. Беседы протекали так легко и настолько их увлекали, что тополь даже не замечал, как его периодически снова одергивали снизу его близкие. С уже чуть более извиняющимся видом тополь вновь вынужден был прерываться. Березка понимала, что причины прекращений их диалога были объективны, и уважала отцовское чувство заботы, но вместе с тем чувствовала и какое-то странное несогласие с существующим порядком вещей — уж слишком часто тополь вынужден был наклоняться вниз — к своим, хотя за его могучим стволом им было весьма надежно и небоязно — так чего же так часто дергать? Как-то само собой стало получаться и у березки и у тополя, что они могли без наклона стволов внизу наверху незамечено переплетаться листвой. И уже было не разобрать — чей и где лист. Им обоим это нравилось, никто из них до этого не испытывал ничего подобного, ибо так поступать не было принято среди подавляющего большинства деревьев. Так как общаться друг с другом им очень нравилось, то они стали делать это чаще, полностью научившись не изгибаться внизу, среди близких, что сразу же замечалось и вызывало недоумение — ведь ветров-то не было. Зато наверху их уже никто не сдерживал ! Неожиданно их обоих охватило ощущение, что их близкие стали казаться им меньше. Это означало лишь одно — что они подросли. "Здорово!",— сказала радостно березка. "Очень!", — подхватил не менее счастливо тополь. И от этого осознания каждый из них пытался своими листочками, переплетенными в листве другого подтолкнуть второго в верх, чтобы другой стал еще выше. С тех пор они стали чаще смотреть на окружающие деревья и видеть, как постепенно перед ними раскрываются всё новые и новые горизонты — они продолжали расти. Со временем оба перестали понимать, как можно было жить раньше, жить без этого пьянящего ощущения роста и приятности переплетения. Их близкие напротив — не могли вырасти, оставаясь неисключением из числа деревьев парка, но тополь продолжал о них заботиться, еще крепче подпитывая их своими корнями. Теперь, став выше и крепче, он чувствовал, что может дать своим тополятам еще больше, но душою он всецело был там, наверху, в переплетениях с высокой, но остающейся всё такой же стройной березкой.

Стала приближаться зима. И тополь, и березка вынуждены были скинуть свою листву, но и соприкосновение голыми своими ветками было им в радость. К тому же оба знали, что снова настанет лето, и они опять полноценно ощутят тепло каждого из них. Они умели ждать, и лето пришло. И как же было безумно радостно и тополю и березке увидеть всю зеленую красоту и себя и другого. За лето они опять подросли, став гораздо выше всех самых высоких имеющихся в парке деревьев. Их верхушки уже не могла заслонить чья-либо тень, они стремительно приближались в пленке-завесу. Поначалу эта пленка даже была легким раздражителем, им казалось, что до неё далеко-далеко, и надо постараться хоть чуток еще, но приблизиться к ней и подрасти. Но когда же до заветной границы стали оставаться считанные метры, тополь чуть испугался и сказал березке: " Погоди, не расти так быстро. Мы же упремся в завес."

— Ну и что. — Ответила быстро и не особо переживая березка. — Что же в том плохого? Главное — мы станем еще немного выше.

— Да, но нашим веткам может стать больно, ведь пленка — это преграда.

— Ты прав, но ведь и пленку, наверное, можно приподнять. Так что расти всё равно можно.

— Я слышал в детстве от старых деревьев, что когда завес только стали делать, вначале натянули очень низко, и высоким деревьям было очень больно. К тому же, говорили, что пленка очень толстая и прочная. Я думаю, что не особо-то она и тянется.

— Так что же ты предлагаешь, тополь?

— Не спеши упереться в потолок. Мы и так выросли, нам очень хорошо здесь, свысока и вдали от окружающих. Зачем еще расти?

— Но как же, милый, ведь это так здорово — становиться всё выше и выше! Неужели ты не хочешь продолжать расти?

— Я подумаю, но, кажется мне, нам и здесь очень хорошо. Зачем же испытывать боль? Давай притормозим.

Березка вынужденно согласилась с тополем, понимая, что продолжать спор было бы не очень разумно и правильно, но вместе с тем отчетливо понимая, что слова милого её не убедили, а расти вверх ей всё равно хочется. И продолжая иногда переплетаться наверху еще большим количеством своей листвы, она исподволь подтягивала его листочки всё так же вверх. Тополь замечал это тихое "подтягивание" себя, но решил не осложнять таких прекрасных отношений.

" Какая разница, — думал он,— ведь лето уже почти на исходе, в этом году мы уже больше не сможем подрасти, а в следующем это вообще вряд ли получиться, сколько же лет подряд можно расти ?"

И они снова пережили еще одну зиму. Березка, видимо, так ждала новой весны и лета, что, когда то наступило, вся березкина душа так возжелала долгожданного процесса роста, что она в первый же месяц подросла, впервые при этом обогнав тополь. Вначале её листочки лишь едва касались пленки-завеса, и никакой боли не ощущалось. Но потом, когда и ветки достигли своего потолка , стал нарастать дискомфорт. Самой верхушке пришлось наклониться, уже изогнувшись горизонтально, что было тут же замечено тополем : " Ну чего ты добилась ? Говорил же тебе, зачем дальше тянуться ?" Но видя легкие страдания милой березки, тополь вынужден был сам слегка подтянуться и чуть сбоку от милой упереться в завес, тем самым позволив верхушке березы чуть выпрямиться. " И чтобы больше ни одного сантиметра вверх !— грозно сказал тополь. — иначе обоим нам придется больно". Березка с чуть виноватым видом согласилась, но странные сомнения в правильности слов тополя всё равно остались у неё в душе. Минул второй летний месяц, как березка, перестав всё же расти, неожиданно заметила, что верхушка её еще более распрямилась. Вначале она даже испугалась : " А не стала ли я уменьшаться ?" Но внимательно взглянув на тополь, она поняла, что тот специально подрос немного, чтобы облегчить ей упертость в потолок. Чувство нежности и благодарности захлестнуло березку, и она ветками прильнула к тополю. Тот, ощутив своей листвой, что его незаметные предыдущие действия правильно поняты, даже чуть испугался прилива такой нежности, ибо уже давно внутри себя, обдумывая причины такого бурного роста в предыдущие года, пришел к выводу, что всему виной были их нежные отношения. Ведь не могут же в конце концов деревья расти в глубокой зрелости, а именно к такому периоду приписывал тополь своё знакомство и дружбу с березкой. Поэтому тополь, вначале с радостью откликнувшись на нежность, постарался всё же позднее слегка сдержать ответный порыв, чтобы не потекли соки роста по их стволам.

На том они и остановились, да и осень уже маячила, и тополь с березкой провели остаток теплых дней под самым завесом.

Зимой неожиданно тополь ощутил разницу между своей температурой наверху и внизу. Внизу было явно теплее. Верхушка же чувствовала холод, идущий через пленку. Тополю это не очень понравилось. Он поделился своими наблюдениями с березкой, и та вынуждена была согласиться с правильностью его выводов. И сама почувствовав больше холода под потолком, она, тем не менее, не так этого испугалась, понимая, что это естественная плата за их высокий рост и возможность переплетаться. Но тополь на том свои наблюдения не закончил. "Ведь мало того, что сейчас холодно, так ежели еще чуток подрасти, так совсем тяжко станет. Может, пока не поздно, стоит прибегнуть к старому дедовскому способу — чуть обрезать свою верхушку? Говорят, что с тополями так всегда раньше и поступали, когда они очень сильно вырастали. "

И тополь рассказал о том березке. Перспектива добровольно обрезать свою самую тонкую и красивую часть —верхушку— настолько испугала березку, что она напрочь отказалась от предложения тополя, а тот, подумав еще не один день, решился-таки на небольшое самоукорочение и сильными своими ветками обломал себе более верхние и тонкие. Березке не понравился такой ход, хотя тополь остался всё таким же родным и крепким. Но что-то было не то и не так, а вот что — березка понять не могла. Но ощущение противоестественности действий милого не покидало её. Хотя здравые доводы тополя и имели на неё свое действие. К тому же, как он говорил, его снова ждал рост верхушки, а не это ли и есть самое главное в философии березки ? — спрашивал он её. Березка отчасти с ним соглашалась, но повторять процедуру собственного укорочения отказывалась.

Наконец опять наступило лето. Как и обещал тополь, его верхушка отросла, достигнув прежних высот, а дальше уже тополь не стал продолжать процесс роста, ибо каждый из них уже научился силой собственного мышления не тянуться дальше, а совместное переплетение, умевшее без их желания заставлять тополь и березку самопроизвольно расти, стало вызывать легкое опасение, что вдруг всё-таки рост продолжиться. И тем самым переплетение потеряло часть своей прелести, прелести спонтанности и полной самоотдачи. Березка чувствовала это и грустила, вспоминая первые годы своего общения с тополем, но на все её призывы вспомнить эти годы и не думать о потолке, тополь качал головой, мол, нет, нельзя не думать. В какой-то момент времени, наклонившись в очередной раз к свои близким, нуждающимся в помощи тополя, он подумал : " А ведь я — взять хотя бы эту причину— не могу расти, так как у меня есть мои близкие, и мне всё сложнее нагибаться к ним, а лишать их тепла и защиты своими ветками я не имею права." Подумав так, тополь окончательно пришел к выводу, что и на следующий сезон ему надо будет снова обрезать свои верха, тем более, что теперь он твердо знал, что они всё равно вырастут, а, следовательно, чего же тогда этого бояться?

Березка, не чувствуя былой полноценной отдачи в переплетении, как-то тихонечко сникла и сама по себе уже не росла, но верхушка её упиралась в самый потолок. Всё чаще грустила березка о том, что рост прекратился. Её не пугала перспектива испытать боль от упирания в завес, ей было страшно оттого, что она боялась, что больше не испытает того, что раньше испытывала с тополем. Но его доводы о том, что если еще подрасти, то тогда может стать очень больно, утешали наполовину. Умом она понимала милого, но душой противилась как обрезанию, так и прекращению роста.

Когда же прошла еще одна зима, и тополь опять по своей доброй воле стал ниже на пару метров, березке стало не по себе. "Зачем жить, если нет никакой возможности расти? Пусть даже это вызывает болевые ощущения, но ведь расти надо!" — говорила сама себе она.

В середине весны березка впервые почувствовала, что не ждет лета так, как ждала раньше, в былые годы. И это так омрачило ей настроение, что она тихонечко заплакала. Тополь заметил это, но ничего не сказал. Он прекрасно понимал, почему милая его сердцу плачет. Но другого разумного выхода из сложившейся ситуации он не видел. Они стали реже общаться и нагибаться друг к другу своими верхушками, хотя по-прежнему оставались очень близко стоящими друг к другу.

Однажды в солнечный и безоблачный апрельский день березка почувствовала над собой чью-то небольшую тень. Взглянув вверх, она увидела, как на пленке прямо над ней сидит какая-то птица и что-то клюет, то ли саму пленку, то ли какую-то мелкую живность. Через некоторое время птичка взмыла вверх и полетела в какую-то сторону. Березка была шокирована увиденным. Оказывается можно летать, можно всё выше и выше подниматься от земли! Эмоции настолько переполнили березку, что она поделилась ими с тополем. "Это же птица, это не мы. У птицы нет корней, у них есть крылья, вот они и могут летать",— объяснил он ей свою точку зрения. Но на березку произвела впечатление не столько сама птица, сколько безграничная, как березке показалось, возможность подниматься вверх. С новой и удесятеренной силой в березке проснулось желание расти. Тополь никак не желал с этим соглашаться: "Ты же можешь не только боль испытать, но и пленку порвать! " До этого такая мысль еще не приходила березке в голову, и она прямо спросила :" А что тогда будет?"

— Как что? Прорвется пленка, ты своим ростом начнешь расширять образующуюся дырку в завесе. Из этой дырки начнет течь сверху вода от дождя, а зимой даже может попасть снег. Он достигнет земли, там снизу многим деревьям станет холодно, в том числе и моим. Зачем тебе это надо ?

— Но ведь снег не так уж и опасен. Ты же сам говорил, что тебе рассказывали, что раньше не было никакого навеса. Значит, снег шел и лежал на земле. А деревья при этом не погибали. А уж дождя и вообще не стоит бояться, нас итак поливают часто. Чего же тогда бояться дождя ?

— Ну как ты не понимаешь. Пленка — это защита. А защита нужна всегда.

— Защита от чего? От снега? А, может быть, от солнца? Ведь раньше наши предки росли без всяких там навесов, чего же нам тогда бояться природной естественности?

Тополь и березка еще долго спорили, но каждый остался при своем мнении. После этого все оставшиеся дни до лета березка думала о том, как прекрасно видеть солнце без всяких там защитных пленок, как прекрасно своими пусть и голыми ветками, но чувствовать не только холод, но и сам снег, как прекрасно быть обдуваемой всеми ветрами, и как прекрасно тянуться вверх и не думать о том, что надо себя обрезать…

Когда же наконец лето наступило и на березке, как и на тополе и всех деревьях, распустилась листва, то березка так захотела прорвать пленку и вырваться за неё, что стала стремительно набирать сантиметр за сантиметром. Вместе с ними усиливалась боль, но березка научилась поднимать свои верхние нелегкие ветки вверх и помогать своей верхушке, чтобы той не было так больно. Натяжение в пленке росло, пока, наконец, та в одном из своих место не выдержала и не показалась легкая трещинка. Собрав остатки своих сил и воли, березка поднатужилась и прорвала навес! Какое это было безмерное счастье — когда так долго страдающая верхушка и вся березка наконец снова смогла стоять вертикально! Чувства переполняли березку, она одна гордо возвышалась над навесом. Это было чувство победы и наслаждения. При этом произошел странный эффект — пленка, так долго причиняющая боль березке и натягивающаяся под Березкиными потугами вверх, после своего прорыва резко опустилась до своего прежнего уровня, и оказалось, что березка выше уровня завеса аж на целый метр !

Не видя тополя, своими ветками, остающимися пока еще под пленкой, березка объяснила тополю, что она видит, и что она чувствует. "Давай, прорывайся со мной! Тут так красиво и свободно!"— как бы говорила березка между строк тополю, описывая свои чувства. Но тополь не ответил на её призыв, сказав, что не имеет права следовать за ней, ведь у него есть его близкие, за которых он отвечает. Березка в сердцах не сдержалась :" Но ведь так ни ты, ни они никогда не увидите этой красоты! А они навсегда останутся при тебе маленькими. Помнишь, как долго мы не росли, будучи уже взрослыми. "Но тополь отрицательно покачал своими ветками, и березка, не видя этого, лишь почувствовала своими нижними частями, что тополь отказывается идти с ней.

Ей было грустно, но уже вовсе не так, ибо она теперь поняла, что не зависит от того, будет ли она расти не одна или же наоборот. Она видела солнце, ей ничто не мешало стремиться к нему, прорываясь веткой за веткой за завесу пленки, и в этом было заложено самое главное — новый открывающийся смысл её жизни. Тополь, который она теперь не могла полноценно видеть, а могла лишь чувствовать, оставался рядом, оставаясь вовсе не чужим, но всё более отдаляющимся от неё и её цели — солнца. А солнце светило, и ради только этого одного света березка ни о чем не жалела, а продолжала хотеть расти всё выше и выше, ведь впереди еще была целая жизнь…

Михаил Майоров

06.05.06 ( «наглое» графоманство-экспромт в течение 5-6 часов в рабочий день! Да простят меня мои работодатели … )