Он со злостью пнул покореженную проржавевшую насквозь консервную банку, попавшуюся под ноги. Она, с металлической болью надломив бок, издала гулкий звук и улетела куда-то в сторону, лишив его удовольствия попинать ее еще несколько раз, выводя на ней остатки своей злости и разорванной в клочья гордости и высокого самомнения, превратившегося в прах.
Он осмотрелся вокруг себя, пытаясь найти занятие для своих ног — очень сильно хотелось с чем-то поиграться, чтобы хотя бы на секунду выйти из накрывшей со всех сторон пелены своих мыслей, порой невыносимо сдавливающих его душу в острых тисках, долго и верно входивших торчащими копями в его израненное и измученное тельце. Он запрыгнул на рельсы и принялся отсчитывать шпалы, уходящие назад, под ноги.
"Один, два, три..." — Ряд чисел плавно поплыл к бесконечности, граничащей с концом рельсовых путей где-то в дали, куда он еще не доходил в своих порой бессмысленных прогулках с собой некоторыми вечерами.
Он нелепым движением плеча поправил висевший на одной лямке рюкзак и посмотрел вперед: железная дорога извивающейся металлической змеей вытягивалась из-под него куда-то вдаль, унося грохочущие и трясущиеся поезда по их заданным и точным, ничем неизменяемым направлениям. Пассажиры — самые счастливые люди на свете: они имеют цель, цель достигнуть пункта назначения, пусть она проста и легка, ее даже делают за тебя, но все же она есть, и они всецело поглощены ею, даже некоторые отягощены ее влиянием и ожиданием скорейшего исполнения заданного желания — достичь остановки. Счастливчики, подумал он и с болью схватился за кольнувшее сердце.
"Да, Я неудачник, признаю, только без боли", — попросил он кого-то или что-то. — "Не выношу боль."
Но в груди словно назло кольнуло еще сильней, будто желая вырваться наружу горячим сгустком крови и разорванной плоти.
"Да! Да! Признаю!" — закричал он на себя. — "Отпусти меня!"
Он, словно подкошенный упал на колени, больно ударившись о деревянные, густо покрытые машинным маслом доски. Его пальцы сами готовы были вырвать сердце, чтобы больше оно не давало о себе знать таким образом. Он не смог сдержать слезы.
"Больно!" — зарыдал он. — "Почему мне больно? Перестань!!!"
Он замер, вмиг холодную дрожь словно сняло рукой. Его покрасневшие глаза в ужасе раскрылись на всю позволенную природой величину. Он стал жадно глотать холодный, отравленный испарениями масел и бензина, воздух, желая наполнить ими легкие в полный объем, чтобы продолжать жить дальше с каждым вдохом, вдыхая новую порцию земной жизни.
Но его сердце осталось безмолвным к его молитвам, тихо погасив жизнь внутри себя своим мышечным бездействием.
"Бейся же, бейся!..."
Его последняя мысль резко оборвалась, как и запас поступающего кислорода. Он никак не мог насытиться им, дыша, но умирая, внутренний огонь медленно и навсегда, распуская предсмертный непроницаемый дым, наполняющий сознание, угасал.