Марина Новиковская — Птицы улетают завтра

        Она стояла — высокая, худая, длинноногая. Нервно теребила тонкими пальцами потертые ручки дамской сумки.

        — Я хотела бы обраться к вам с просьбой.

        «А симпатичная дивчина», — подумал директор, внимательно рассматривая точеную фигуру с тонкой талией, ровные красивые ноги, круглые колени которых слегка прикрывала старомодная юбка.

        — Да, слушаю вас, — Эдуард Викторович (так звали директора) придал своему баритону определенный тембр.

        Он считал себя потрясающим мужчиной. И вполне справедливо. Совсем скоро ему исполнится пятьдесят три года. А выглядит Эдуард как немного пополневшая голливудская звезда: в меру седые волосы, крашенные в темно русый цвет, благородное лицо аристократа, с горбинкой нос и волевой (другие мужики о таком только мечтают) подбородок. Барышни, попадавшиеся на пути Эдуарду Викторович, сдавали позиции сразу. И он в полной мере пользовался этим. Вот и сегодня одна из бабочек залетела на его огонек.

        — Понимаете, — девушка говорила тихо, неуверенно, — Я студентка. Недавно у меня умерла мама. А отец ушел от нас, когда я еще маленькой была. Я учусь на бюджетном отделении, и моей стипендии хватает…. В общем, ее ни на что не хватает. Я учусь в другом городе. А ездить туда очень дорого. Вот я пришла просить вас оформить мне проездной хоть с какой-то скидкой.

        Эдуард Викторович довольно потер холеные пухлые руки. Все, верно, начало учебного года. Ранняя осень. Самое прекрасное время в году. Нет осточертевшей жары. И дожди еще не успели превратить землю в бесконечную грязь. Студенты грызут гранит науки. Они уже покинули пределы детства, а от взрослой жизни их пока защищают спины родителей. Однако не всех. Эта впорхнувшая ранним утром в его кабинет девушка, чистая и невинная пробудила в Эдуарде Викторовиче нешуточный аппетит. Ну, как тут не воспользоваться ситуацией!

        — Как тебя зовут? — спросил директор. Ему безумно нравилось смущение незнакомки. Она наверняка еще девственница. Эдуард Викторович облизнулся.

        — Елизавета, — ответила девушка.

        — Лиза. А фамилия?

        — Шевченко.

        — Лиза этот вопрос не так — то просто решить. Нужно подумать. А для того чтобы подумать, нужна другая обстановка. Уютная. Ты понимаешь, о чем я?

        — Если честно, то не совсем, — девушка начинала чувствовать себя неловко под пронзительным взглядом светло карих глаз директора АТП.

        — Ну, в общем, я могу заехать за тобой сегодня вечером, часиков, скажем в семь. Ты где живешь?

        — Вы предлагаете мне переспать с вами? — в больших зеленых глазах Лизы появилась тоска.

        «Какая догадливая»!

        — Да, именно, — и видя, что девушка сомневается, добавил,— Тебе предлагает это такой мужчина, как я. Ты должна быть рада. Многие об этом мечтают, а ты удостоилась….

        — Что ж, — Лиза улыбнулась и улыбка согнала тоску с юного лица, — Пусть их мечты осуществятся. А птицы улетают завтра.

        Она открыла дверь и вышла.

        Ошарашенный Эдуард Викторович минуту смотрел на то место, где стояла девушка, а затем воскликнул

        — От же ж бабы дуры!

        И совершенно некстати вспомнил о недавнем разводе с четвертой женой. Еще предстоял суд за дом. Не отдаст он этой стерве Галке дом! А будет наглеть, то и вовсе заберет к себе их дочь Соню, насовсем. Иш развелось умных. Выйдут замуж за мужиков с бабками и давай свои права качать. Что ни год, то в Париж или Амстердам их вези! Как же разбежался! Галке он сразу сказал — никакого тебе Амстердама не будет! У Эдуарда Викторовича правило — за границу только с блядями. Эх, какое счастье, что женитьба в прошлом. Нет, больше в эту реку он не полезет. Даже за самую соблазнительную манду в мире.

        Рабочий день пролетел незаметно и скучно. Про Лизу Эдуард Викторович вскоре забыл. Приехав, домой и, поднявшись на второй этаж, он увидел скрючившуюся на диване мать. Она нелепо завалилась на бок и с силой прижимала правую руку к сердцу.

        — Мама, — холодный пот проступил на спине, — Мамочка, что с тобой, родная.

        В какой-то момент Эдуарду Викторовичу показалось, что мать умерла. Таким застывшим и неподвижным оказался ее взгляд. Но вот старуха кашлянула, пошевелилась и со стоном медленно села.

        — Эдик, слава богу, ты приехал.

        — Мама, тебе плохо?

        — Сынок, ты знаешь, мне приснился сон. Странный сон, — трясущейся морщинистой рукой Евдокия терла полные слез глаза. — Я скоро умру. Я знаю.

        — Мама, что ты такое говоришь! Ну, какая смерть?! Тебе только исполнилось 77 лет. Тебе еще жить, да жить. Если что болит, то я вылечу тебя. Я найду тебе лучших врачей…..

        — Врачи, — Евдокия хмыкнула, — Да что могут сделать твои врачи ежели там, — и она указала пальцем в потолок, — Решат, что мне пора.

        — Кто решить, кто мама?! Да я этим решателям!

        — Не богохульствуй, — строго сказала мать, — Вижу, ты от денег совсем голову потерял. Мне сон не простой — вещий был. Вижу я сынок поле. Ветер качает на поле том травы высокие. А посреди поля врата золотые — громадные. И вышла из тех врат девушка юная. Лет семнадцати, восемнадцати. Одета странно в курточку потрепанную и юбку, как я в молодости носила чуть ниже колен. Приятная такая, почти ребенок. Лицо тонкое нежное, и сама она похожа на тростиночку. И глаза, большие, зеленые. Говорит она мне: «Здравствуй, Евдокиюшка.» А я ей отвечаю: «Здравствуй дитятко, а тебя как звать?» «Лизой, — говорит звать меня.— Пришла я сказать тебе Евдокиюшка, что пора тебе земные дела свои завершать. Срок уже близко. Птицы улетают завтра». Онемела я от речи ее, а затем спросила: «А кто ж ты такая будешь, Лиза? Пророчица?» «Это не важно бабушка. Главное, чтобы готова была ты к пути длинному, нелегкому». Сказала так и пропала. Вот я и думаю, сынок, что умру скоро. И девушка та предупредить меня об этом приходила.

        Холодный пот на спине Эдуарда Викторовича застыл.

        — Мама, это же просто сон. Не надо верить снам.

        На следующий день Евдокии не стало. Сын долго не мог оторвать взгляда от такого родного, самого любимого на свете лица. Он все медлил и медлил, не решаясь дать знак, чтобы начали опускать гроб. Он целовал мать, прощаясь и прощаясь. А природа вокруг прощалась с уходящим теплом сентябрьских дней. А затем был холм, венки и роскошные букеты живых цветов.

        «Вот и все» — повторял про себя Эдуард Викторович, садясь за руль своего нового джипа.

        Когда он уже выезжал с кладбища, порывом ветра откуда-то принесло и приклеило на лобовое стекло листок бумаги. «Птицы улетают завтра», — было выведено на нем изящным женским почерком.