Homoscribens — Аудитор

По оперативным данным, 26 октября на автодорогах Пермского края было зарегистрировано 5 учетных дорожно-транспортных происшествий, в которых 2 человека погибли и 6 получили травмы различной степени тяжести.

26 октября в 23:08 на 205 км автомобильной дороги «Кунгур-Соликамск» произошло столкновение автомобилей ВАЗ-2115 и Nissan Patrol. В результате происшествия водитель и пассажир ВАЗ-2115 погибли, водитель иномарки был доставлен в краевую больницу.

— Да, на месте. Скорая еще не подъехала… Сейчас посмотрим… Похоже, два трупа… Нет, я не полезу… Скорая приедет — пусть разбираются сами. Все, до связи…

Позже выяснится, что пассажир «пятнашки» был еще жив. К моменту приезда скорой он скончается от потери крови…

-Ну, слава Богу, врачи пожаловали…

— Валерий Саныч, а это чего за мужик приехал? — спросил у старшего лейтенанта Брусилова его молодой напарник.

-Где? А, этот… Ай, твою мать, принесла нелегкая… Это, Витька, аудитор.

— Кто??

— Аудитор дорожной безопасности. Господи, что ж в мою смену-то, а? Ведь чуял, когда ехали сюда с тобой, что тяжелый будет денек… Помнишь, у главного дорожника сын с женой в ДТП погибли?

-Это в марте-то? Как ж не помнить-то! Я только устроился, а у вас такой шухер был!

-Вот, вот. Тогда-то Владимир Сергеич вот этого аудитора и вытребовал себе. Ну, чтобы типа расследовать, причины установить… Это друг его, в Норвегии уж десять лет как живет. Все время друг к другу катаются.

-Так на то ж мы есть или следственный комитет. Зачем этот-то?

— А вот ведь интересно как получилось: поползали следаки, да ничего не нашли. Говорили, там дорожный фактор присутствовал и еще что-то. Но у дорожников все чисто оказалось, хотя Морозов всех своих наизнанку вывернул. А сынок-то Морозовский трезвый был, жену беременную из гостей вез, скорость не превышал –по трассе девяносто так и шел. Прошла неделя. На том же месте Морозовский первый зам навернулся. Что тут началось! Опять следственный комитет. Опять всякие проверки. И ни черта… А тут к Морозову дружок его приехал — зовут его, кстати, Берсенев Дмитрий Сергеич, — а он как раз специалист по безопасности дорожной. В общем, дали ему широкие полномочия. Наших — в сопровождение, чтоб на место привезли, все рассказали-показали. Росляков говорит, ползал он там на участке долго, на автомобиле сам по участку ездил, что-то все высматривал. А потом вообще ночью поперся туда. Чего там ночью делать? Не видно ж ни хрена! А потом оказалось, что недалеко от дороги заводик какой-то. Ночью работает, прожектор на час всего врубает. А участок — за поворотом. Выезжаешь с кривой — и бац!— тебе прожектор прямо в глаз бьет. Вот сыночек-то нашего Морозова и навернулся. На повороте вылетел с дороги и — в дерево. И первый зам там же, да он еще не пристегнутый был и гнал под 140. Короче, разобрались, а Владимир Сергеич попросил Берсенева остаться и методике своей обучить кого-нибудь.

— А дальше чего?

— А я откуда ж знаю? О чем наши шептались — то рассказал, а остальное это их, дорожников, дела. Ладно, пошли, посмотришь сам, как он работает.

— Доброй ночи, старлей.

-Доброй. Что, не спится Вам, Дмитрий Сергеич?

-Да вот чего-то не спится, Валерий Саныч. В перечне у меня этот участок. Тут за последние три года шесть опрокидываний, два столкновения и наезд на пешехода. Вот сегодняшнее еще прибавьте. Да, знакомьтесь — Майя, отдел эксплуатации. Прикрепили ко мне.

-Здравствуйте, барышня!

-Я вам не барышня! Пойдемте, Дмитрий Сергеич, а то каждый раз одно и то же!

-Стоп! Мы сюда не за тем приехали. Учись работать со службами. Валерий Саныч свое дело хорошо знает. Вся информация сейчас у него. А то, что он тебя барышней назвал, так извини — ты б еще не так вырядилась!

-Вот все вы мужики — такие! Что мне, в мешок нарядиться?

-Все, хватит базарить. Двадцать шесть лет от роду, а я ей слово –она мне десять! Пойдем, старлей, покажете все. Майя, как обычно — до, во время, после… Возьми данные по «скорой»: кто, что, куда? Завтра прокатишься к потерпевшему, расспросишь о том, что было «до». Скажешь, что не для протоколов. Личная беседа, дорожникам нужно и т.д. А в целом, на первый взгляд, здесь все традиционно — встречка. Видимость надо проверить. Сейчас тут все приберут, покатаемся. А пока иди –выясняй, что возможно. Я с Валерием Санычем переговорю.

…Расположение автомобилей, следы торможения, осмотр салона, травмы погибших и потерпевшего. Ширина проезжей части, обочин, уклоны, кривые, состояние покрытия, объекты в полосе отвода, знаки… — как бусины на нитке перебирал Берсенев. Майя фиксировала и иногда задавала вопросы.

За две недели до этого в кабинете Морозова состоялся разговор:

-Димыч, что хочешь проси — все обеспечу. Разберись. Все полномочия даю. Хочешь — замом своим назначу?

-Мороз, ну какой зам? Ты забыл, где я живу? Где работаю? Ты как себе это представляешь? Ну, ладно, с моим двойным гражданством еще как-то можно остаться, но все остальное-то?

-Я твои юридические вопросы все на себя беру. Ты, Дим, не парься.

— Жену я с детьми тоже сюда перевезу? А?

-Хочешь — перевози, а разбери мне всю сеть по косточкам. Денежный вопрос тоже решим.

Берсенев ошарашено смотрел на друга и не знал, что ему ответить. С одной стороны — он, как аудитор, тут же обнаружил огромное поле для работы, а работу он свою любил. С другой — смерть сына и зама здорово подкосили Морозова, и этот шаг — полная проверка безопасности подвластной ему дорожной сети — Сергеич делал вполне осознанно, и не помочь ему в этом было бы просто предательством. Но Берсенев вот уже двенадцать лет как жил в Норвегии, работал в дорожной администрации, и даже не предполагал, что в один из приездов на родину попадет в такую «ловушку».

— Вовка, ты сдурел совсем. Да и не прокатит твоя затея. Ты вообще представляешь, что такое аудит? Я ж тебе правду матку должен резать как есть. Я в твоем хозяйстве камня на камне не оставлю. Я ж не на СНиПы буду смотреть, а на восприятие пользователями. Понимаешь? С позиции хлюпика на «шестере», деда, переходящего дорогу, спортсмена-велосипедиста, дальнобойщика Васи… Ты сам знаешь свои огрехи, я тебе зачем? Разберись-ка вон сначала, хоть с покрытием да водоотводом, что ли…

— А в Норвегии своей ты зачем? У вас там и руководства грамотные, и дороги нормальные, а один хрен люди бьются. А у нас в пятикратном размере! Достало меня все! Завтра, вон, жена поедет, а вечером я что — собирать ее по дороге должен? Тьфу-тьфу! Ей вон тридцати еще нет... Гоняет иногда… Вот с сыном-то ведь как? Ничего не нарушал. И что? Пойми ты меня: без тебя не провернуть мне все это. Съедят меня заживо свои же. Это ж такой муравейник… Я один не смогу. А ты — человек сторонний, тебя не тронет никто. Давно уже на аудит зарюсь, да подступиться не могу.

— Прикрытие тебе нужно? Хорошо. Ну, допустим, твои же подрядчики меня раньше на колеса не нашинкуют, но мне же сознание ваше перестраивать придется, приоритеты менять. Ну, допустим, никаких дорогостоящих улучшений я предлагать не буду, дешевыми мерами обойдемся, но больше половины из того, что надо делать, ни под какие ваши… наши СНиПы-ГОСТы не подходит!

— Плевать я хотел! Пилотный проект сделаем, с гаишниками я договорюсь. Только ты, родной мой, уж если что предлагать будешь — так ты гарантию давай, что после этого в два раза больше людей не навернется!

-Я не понял? Ты уже вот как развернул? Это я, значит, гарантировать должен? Превосходно просто! Он меня в этот могильник затаскивает-уговаривает, и тут же начальственные нотки свои! Хорош перец! Тогда уж и ты гарантируй: я предлагаю три варианта — ты выбираешь один и делаешь. Де-ла-ешь! Понимаешь? Я в стол работать не буду.

— Давай попробуем… Хоть что-то…?

Берсенев выдержал паузу и обреченно сказал:

— Черт с тобой, попробуем… У меня сейчас отпуск полтора месяца, потом меня здесь нет. Я обучу кого-нибудь из ваших и все. Надо чего— на электронку, с фотографиями. Полтора месяца. Слышишь?

-Дай расцелую тебя!

-Иди ты! Что я Ингрид скажу?

Потом перебрали всех, кого можно было обучить аудиторскому искусству. На русском языке ничего не существовало: ни руководств, ни листов контроля. По-английски во всей организации свободно разговаривали человека три. Сам Морозов, его первый зам да девчонка из отдела эксплуатации. Майя Воронцова. Бойкая, шустрая, острая на язык. Когда ее представили Берсеневу, он сначала даже не знал, что сказать. В Норвегии он давно привык к гендерному равенству, но в России эта его лояльность мгновенно улетучилась. Он думал, что быстро обучит опытного дорожника и уедет в Тромсё со спокойной душой. И что теперь?

— Мороз, ты как хочешь, а я с этой пигалицей в разведку не пойду. Ну, несерьезно все это. Водить она хоть умеет?

-Умеет, да получше некоторых.

-Ну, приплакивать начнет — я ж по дорогам ее таскать буду — с утра и до ночи и с ночи до утра. Мне тут некогда у вас разнеживаться. Три тыщи километров — это ж те еще каникулы.

— Ну, ты ж не по всем кататься будешь. Я тебе статистику дам, ты посмотришь основное, а потом пусть Майя доделывает. А остальных на семинаре познакомишься вкратце.

— Мужиков, значит, нет? Ни одного? Во всем твоем хозяйстве?

-Есть, полно, но языками не владеют. Сам же видел. Куда им твои английские мануалы? Иди, обучай того, кого дал. Не пожалеешь.

— Вот, Майя, познакомься — Дмитрий Сергеич Берсенев. Будет внедрять у нас аудит дорожной безопасности.

— Здравствуйте. Майя.

Симпатичная девчушка с темными волосами и умными глазками. Есть еще что-то. Ах, вот же… Взгляд-то какой решительный, гордый.

— Здравствуйте, Майя. По батюшке-то Вас как?

— Майя.

— Упрямую, однако, девицу ты мне даешь, Владимир Сергеич. Ну, ладно. Посмотрим, кто кого. Так, пойдем-ка, в кабинет. Там у меня ворох бумаг всяческих, поможешь разгрести статистику. Надо с чего-то начать. Начнем не с аудита, а с участков концентрации. Сначала их «закрыть» надо. А потом на предотвращение работать будем. Ты что вообще про аудит знаешь?

— Руководство британское видела, американское тоже… по пешеходам.

— Ладно, основа есть, будет работать.

К удивлению Берсенева Майя великолепно ориентировалась в статистике, моментально находила опасные участки на карте и давала по каждому четкое резюме, а по некоторым ДТП с сопутствующими дорожными условиями знала подробности.

Вначале определились с участками концентрации, расставили приоритеты. Договорились с ГИБДД о том, что на серьезные аварии, произошедшие на выявленных участках концентрации, их будут тут же вызывать независимо от времени суток.

— Майя, ты замужем?

— А какое это отношение имеет…?

— Ты чего колючая такая? Ночью тебя брать с собой на ДТП или нет? Если замужем, то я, как муж, не отпустил бы.

— Нет, не замужем.

— Так и знал.

— Что?

В любое время суток Берсенев и Майя выезжали на ДТП, которые могли прояснить ситуацию на тех участках, которые вошли в приоритетный список.

— Дмитрий Сергеич, тут по статистике превышение скорости. Мы-то, дорожники, что здесь сделать сможем?

— Вот смотри сюда: ДТП — это вроде бы случайность, да не совсем. Есть факторы, которые влияют на его возникновение: человек, автомобиль, дорога и окружение. Выпил человек, сел за руль. Можно прогнозировать ДТП? Можно. Здесь дорожники ничего сделать не могут. Это задача других ведомств. Здесь тебе и информационные кампании, и обучение, и штрафы — все, что угодно, чтобы повлиять на поведение. Отказал какой-нибудь узел в автомобиле? Фактор «Автомобиль». А если на летней резине да по гололеду — тут уже комбинированный фактор — Человек/Автомобиль, но ошибка — все равно человека. Надо думать, когда за руль садишься. Или вот, если пересел человек с заднеприводного авто на переднеприводный, да в критической ситуации — интерференция навыков срабатывает, то это опять же комбинированный фактор. Это на уровне подсознания — привычка. Смотри дальше: прямой участок дороги. Широкая проезжая часть. Педаль в пол… Дорога сама приглашает. А через полкилометра — резкий поворот. Это наша, дорожников, ошибка. Нельзя на разгон провоцировать, а потом наказывать. Бывает, когда все вместе — снегопад, снегоуборки еще не было, я на лысой резине скорость превышаю, к тому же ночь не спал, и на вираже влетаю в столб. Пока докопаешься, что тут причиной ДТП послужило да почему такие последствия тяжелые (может, не было бы столба в двух метрах от дороги, не убился б человек), голову сломаешь. Ну, еще внешние факторы — дождь, снег, солнце у горизонта стоит — слепит. А в целом, согласно исследованиям, процентах в 95 присутствует человеческий фактор. Легче всего, конечно, свалить все на водителя. Но проблему-то это не решит. И вот тут самое интересное начинается. Мы — дорожники. Что мы можем? Если сваливаем всю вину на водителя — ничего не можем и сами себе в этом признаемся. Если обустраиваем территорию дорожной безопасности — мы сработали на предотвращение. И тогда мы молодцы. Тогда и результат будет — спасенные жизни. Понятно, что к нулю мы свести аварии не сможем. Суициды никто не отменял, дурь всякую человеческую. Но максимально обезопасить за счет всякого обустройства — было бы желание. Этому тебя и научу. Влиять на поведение людей.

— Серьезно?

— Ну, как заставить на тебе жениться — нет. Не научу.

— Дмитрий Сергеич!

— Ладно. Не буду. Кстати, а чего у тебя с первым замом Морозовским?

— С Долгониным? Ничего.

— Ага. Он тебя в полтора раза старше, а ты хамишь ему. Да еще при мне.

— Он сам знает. А Вы, вообще, зачем влезаете? Вас Морозов учить меня назначил, вот и учите, раз поручили!

-Что за поколение ваше такое? То ли смелое чересчур, то ли хамское…

— Кстати, а вот Вы все время говорите — ошибка. Разве ошибка человека, а не вина?

— А это уж как государство подходит к этому вопросу. Тут философия. В Швеции и Норвегии это расценивается как ошибка, которую можно и нужно предотвращать. А в России философия другая — виноватых искать. Чувствуешь разницу? Свалить вину и поставить точку жирную? Или считать, что erare humanum est, и не убивать его за это?

— Да уж, разница есть. Но нам, наверно, далеко еще до этого понимания. Это ж надо все подходы пересматривать.

— И в первую очередь расширить ответственность дорожников, на что немногие согласны пойти. У нас ведь дорожная полиция какие функции выполняет? Офицеры не будут тебе предлагать знаки устанавливать или ограждения. Они университетов не заканчивали дорожных, зачем им чужую работу выполнять? У них — надзор, контроль соблюдения правил, а инфраструктурные меры — это дела дорожников. Вот пока это не поменяется, ничего хорошего не будет.

Осень. Километры дорог, сопровождаемых яркими пятнами смешанных лесов. Шуршание шин.

— Почему Вы музыку никогда не включаете? Скучно ж ехать. Нам еще двести километров тащиться.

— Слушай дорогу. Мы не просто так с тобой катаемся. Давай, комментируй все, что видишь.

— Прямой участок. Покрытие сухое, чистое. Продольные трещины… Вода в канаве застаивается.

— Ты не диагностик, ты — аудитор. Все, что ты говоришь, дяде Васе на микроавтобусе неинтересно. Садись за руль.

— За руль? Это ж Морозова машина!

— Какая тебе разница? Ты водить умеешь?

— Сажусь. У меня стаж, между прочим, с 19 лет.

— Ну, ну. У тебя сейчас, кстати, период риска, если что…

— С чего это?

— Про первый год вождения ты, наверно, и сама все знаешь: пока габариты научишься хорошо чувствовать, пока автоматизм придет… Редко кто без царапков обходится. А потом при стаже 4-7 лет второй пик повышенного риска. Навыки сформировались, появилась привычка действовать по одной и той же схеме, внимание плавает. Кажется, что уж ты-то все умеешь — все знаешь. А тут как раз нестандартная ситуация — несерьезная оценка — и ты влетела. Я тебе дам потом почитать кое-что по транспортной психологии.

— Ничего себе!

— Нехорошо, например, когда встретятся на дороги парень молодой, недавно права получивший, амбиций — до неба, и опытный, но упертый водила, который ни в жизнь не уступит. Куда ты разогналась? Смотри, впереди дальнобойщик. Может, вынырнет кто? Ну, так и есть. Сбавь слегка. Этот — осторожный попался, а некоторые летят… Прогнозируй внешние опасности. Ставь себя на место соседей по дороге. Вот смотри, сейчас поворот затяжной, а мы с тобой в Сканию уперлись. Сзади тебя на Праде товарищ обгоняет, а того не видит, что там встречка есть. Паршивый тут поворот. Оставь ему место впереди.

— Так чего он через сплошную-то прет?

— Есть мотив, значит, раз прет. Не хочет плестись за дальнобойщиком и бабой.

— Вы вот, вроде, столько лет за границей прожили, а терминология у Вас!

— Родная среда провоцирует. Все, обгоняй. Чисто. Вот только что проехали с тобой провокационный участок. Сколько у нас здесь погибло-ранено? Пять столкновений, два опрокидывания, шесть трупов. А причину ты сама сейчас видела.

— Дмитрий Сергеич, а почему Вы в Норвегию уехали?

— Уехал и уехал…

— Бросили родину-то свою? Конечно, тут вон, сколько разгребать, а там на готовенькое…

— Дура ты. Боялся б я трудностей этих, таскался бы с тобой по дорогам? Сидел бы в тепле да уюте… Ладно… Я до этого в твоем же управлении дорогами работал. Годы тогда, сама понимаешь, какие были. Подрядчики всегда шалят: где пару сантиметров украдут, где кубометр. Тут немного, там — побольше. Короче, приезжаю объект принимать, смотрю — нечисто. Я в лоб — они отворачиваются. Уезжаю, ничего не подписывая, утром к начальнику на ковер: «Какого черта? Почему сроки нарушаем? Подписывай, они переделают позже». Раз отказал, второй. Один раз поехал на скрытые работы, по дороге заметил, что в полосе отвода — свежий карьер. Они, ворье, вместо того, чтобы качественный песок возить из дальнего карьера, в пяти километрах от участка грунт брали. А по ведомостям — все чисто, будто за пятьдесят километров возили. Приехал, матом покрыл и уехал. А на следующий день начальник наш меня таким же матом… Ну и все… Ушел я. А за месяц до этого ездил в Тромсе, на семинар по передаче технологий. А там — школьный мой товарищ. Стал меня к себе перетаскивать, и в какой-то момент стало мне все так противно и беспросветно, что плюнул и уехал. Такая вот я сволочь, предатель и трус.

— Дмитрий Сергеич!

— А что? Ты же сама видишь, что происходит. Что тогда — что сейчас. Тогда еще игрушки были, а теперь — система. И дороги можно нормальные строить, и безопасностью заниматься, но тогда сверхприбыли не получишь, дворец не отгрохаешь… Да и ответственности за качество в России, по сути, — никакой. Ладно, ты тоже начала тему…

— Трудно там поначалу было?

— Пока Ингрид не встретил, паршиво. Все другое, среда чужая. Я вот тебе одну фразу из фильма нашего скажу — ты уже все поймешь. А там… Разное детство, разные песочницы. А потом она стала мне рассказывать, показывать, объяснять. Она — транспортный психолог, работает с попавшими в ДТП. Умела с такими как я, поломанными, общаться. И ты знаешь, стал я с Норвегией по новой знакомиться. Они ж ведь совсем еще недавно бедней церковной крысы были, задворки европейские, а потом — нефть. Наши бы в минуту все расхватали-разбазарили, а норвежцы грамотно подошли. У них крышу от внезапно свалившегося счастья не снесло. Ценят прошлое свое, о будущем думают. У меня есть знакомый — Олав, он всю жизнь собирает разное старье — от кухонной утвари до древнейшей бытовой техники. Удивительный человек! Сам художник, обучает детей, а в свободное время коллекцию собирает. Ему со всей Норвегии присылают то, что от предков осталось, и ведь каждому предмету он место находит в своем подвале. Дом-музей. Люблю там бывать. Каждая вещь — история. Олав — левша. Однажды набрел на антикварный магазин, а там — непонятный какой-то предмет. Посмотрел — вроде на плечо приложишь — на сеялку похоже, только что-то не так. А потом оказалось, что делал ее левша, под себя, потому никто другой и понять не мог, к чему она. Стиральная машинка у него первая есть — деревянная такая. Поплавки столетней давности, обувь, посуда всякая. Чего только нет! Бережно все хранит, как с детьми малыми нянчится со своими экспонатами… Ладно, заговорила ты меня. Приехали. Вылезай.

— Ну вот, опять на самом интересном месте…

— Сейчас тебе еще интересней будет. Доставай бумаги, что там по статистике? Наезды на пешеходов?

— Да.

— Ничего удивительного. Кроме знака населенный пункт такой-то на белом фоне, вообще ничего здесь не говорит о том, что здесь практически улица. По-моему, если проходит трасса по населенному пункту, то она должна статус менять. И относиться к этому участку надо соответственно. А так — я транзитом гоню и все. Особенно в темное время суток. Посмотри-ка в бумагах, устройства освещения здесь не запланировано в ближайшие годы?

— Нет. Даже если мы установим, потом электроснабжение на муниципалитет придется повесить, а они сказали — денег нет на содержание. Куда потом эти бестолковые столбы?

— Понятно. Так, бордюр нужен, четкий, покрасить в белый цвет, на всем участке. Он психологически заставит скорость снизить. Тротуаров нет. Раз дорога общего пользования, значит, и обочиной, товарищи пешеходы, обойдетесь? Ладно… Народ, вижу, по диагонали ходит. Делаем протяженный островок, знаки 5.19, тумбы по краям островков, чтоб водители островок видели. Сигнальные столбики нужны со светоотражающими элементами на переходе — помнишь, я тебе показывал? Если денег нет, можно из дерева сделать, но обязательно со светоотражателями. Дальше на повороте — сопровождение вешками со светоотражающими ленточками. Это копейки, хотя… Растащат местные аборигены по дачам, если им не объяснить, для чего это нужно. Так, сейчас все расстояния примерно засечем. Потом пусть ваши ребята поточней замерят. Разметка опять стерта вся. Разметку впиши. Везде…

…В одну из пятниц Берсенев с Майей отправились на очередной контрольный участок. Дорога предстояла не близкая — часа два с половиной езды. Захватили бутербродов, но запланировали вернуться обратно в Пермь, не останавливаясь в гостиницах. Съездили на участок, отсмотрели. Темнело. На обратном пути за руль села Майя.

— Дмитрий Сергеич, как Вы так водите здорово? У Вас всегда бензина меньше уходит, чем у меня. И все плавно так, и быстро.

— У меня стиль экономичный. В Норвегии обучался на спецкурсах по вождению. С упором на снижение нагрузки на окружающую среду.

— А при чем здесь экология?

— При том, что спокойней стиль, меньше разгонов-торможений — меньше выбросов. Ну, и экономия топлива.

— Ой, Дмитрий Сергеич, у меня телефон на заднем сидении в сумочке звонит. Это, наверно, строители мои — я ремонт делаю. Достанете мне телефон?

Берсенев отстегнул ремень безопасности, развернулся к заднему сидению, попытался достать мобильный, как вдруг Майя резко дала по тормозам.

— Faen! Майя!— выругался Берсенев, стукнувшийся о переднюю панель. Он развернулся корпусом и увидел, что впереди столкнулись два автомобиля, и Майя только-только успела вывернуть, чтобы не стать третьей.

— Дмитрий Сергеич! Они ж там убились все! — испуганно вскрикнула Майя.

— Быстро вызывай скорую или что там у вас сейчас быстрее приезжает? Гаишникам нашим тоже звони. Я посмотрю, что там. Ты — не ходи, не надо.

Берсенев побежал к пострадавшим. Страшное месиво из автомобилей, кровь. Чьи-то стоны. Дмитрий резко рванул покореженную водительскую дверь Тойоты Королла, стал нащупывать пульс, понял, что здесь он опоздал, обежал вокруг автомобиля, открыл пассажирскую дверь, бегло осмотрел человека. Отстегнул ремень, осторожно вытащил раненого наружу, уложил на свою куртку:

— Эй, ты как? Парень?

Тот открыл глаза, ошалело огляделся и попытался что-то сказать, но у него ничего не вышло.

— Так, лежи, не двигайся. Все хорошо. Ты попал в ДТП. Сейчас приедет скорая. Главное дыши глубоко, лежи. Я рядом буду, только посмотрю, как остальные. Ты понял меня? Лежи и не двигайся!

— Да… хорошо… там Анечка сзади…

Берсенев метнулся обратно к автомобилю. Между задним и водительским сидением — девочка лет трех. Берсенев аккуратно дотронулся до нее и увидев застывшие голубые глаза, заругался по-норвежски.

— … Почему не в детском кресле?

Вытащил ребенка. Подбежала Майя.

— Скорую вызвала? Не ходи сюда. Уйди. — заорал на нее Берсенев.

-Дмитрий Сергеич, она что — мертвая??

— Тихо! — рявкнул Берсенев. — Иди вон к тому парню. И молчи о девочке. Ты ничего не знаешь. Иди, говори с ним.

— О чем?

— О чем хочешь, только говори. Успокаивай, уговаривай. У него шок. Надо просто разговаривать и все. У нас все равно с собой ничего, кроме разговоров, нету. Иди, мне некогда.

Он рванул к Митсубиси. Там был только водитель. Живой. Сработала подушка безопасности. Лицо в крови, сломан нос.

— Вы как?

Без ответа. Берсенев аккуратно помог ему выбраться. Водителю было под шестьдесят. Он хватал ртом воздух.

— Трудно дышать? Где болит?

— Сердце…

-Таблетки пьете какие-нибудь? От сердца?

— Там, в барсетке…

Дмитрий бросился к машине, нашел на полу барсетку, вернулся к мужчине, но тот уже потерял сознание.

-Ах ты, черт. Пульса нет. Сердце, что ли? Вот, блин. — проговорил Берсенев, разорвав на мужчине рубашку и приложившись ухом к грудине.

— Дмитрий Сергеич, что там у Вас?

— Ничего. Звони в скорую, скажи у одного остановка сердца.

Перепуганная насмерть Майя не попадала ни в одну кнопку. Наконец, набрала.

Берсенев положил руку на лоб пострадавшего мужчины, запрокинул голову назад, зажал нос, двинул челюсть вперед, вдохнул в него воздух. Грудная клетка поднялась.

— Да, это еще раз с 173 км. У нас здесь у одного пострадавшего остановка сердца. Искусственное дыхание? Да, делаем. Сейчас дам телефон. Дмитрий Сергеич, они хотят с Вами поговорить.

— Держи телефон у моего уха — приказал Берсенев, продолжая сердечно-легочную реанимацию. — Да? Да, делаю. Сколько времени машина будет добираться? Я не знаю, сколько я смогу… Подождите…

Два вдоха.

— Буду делать, пока не свалюсь, черт возьми. Я вообще-то не врач. Так что торопите их. ГАИ сможет приехать раньше? Не знаете? А кто знает? — орал в трубку Берсенев под пятнадцать нажатий прямыми руками.

Два вдоха.

— Да, грудь подымается. Хорошо. Ждем.

Пятнадцать нажатий. Два вдоха. Пять минут. Десять. Пятнадцать. С непривычки дыхание сбилось, руки онемели.

Майя о чем-то говорила с раненым парнем. Тот пытался подняться, а она его отговаривала, но бесполезно: он уже увидел лежащую неподалеку девочку, и рванул к ней.

-Аня! А-ня!!! Ты что же это? Что с ней? — кричал он Майе.

— Вы успокойтесь… — растерялась та.

— Майя! — позвал Берсенев.

— Дмитрий Сергеич, тут парень этот…

— Иди сюда, смени меня, я разберусь.

— Я… я не умею.

— Ничего сложного нет. Я покажу. Выпрями руки и нажимай вот сюда. — показал он.— Пятнадцать раз на прямых руках, потом два вдоха. Смотри, чтоб грудная клетка поднималась. Делай. Иначе все зря.

— Хорошо. Так?

— Да, чуть сильнее. Так… Давай. — он направился к парню, сидевшему на коленях около Анечки. Вдруг парень как будто очнулся и дернулся к водителю из Митсубиси. Берсенев удержал его.

— Чо ты лезешь? Он дочку мою! Уйди, убью этого гада!

— Успокойся! Прекрати истерику! — Берсенев схватил парня за куртку. — Сесть захотел?

— Какая мне на хрен разница теперь? А этот гад точно жить не будет! Уйди! — парень резко толкнул Берсенева. Разодрались. Берсенев был чуть удачливей. Утирая кровь, разошлись. Стояли друг напротив друга: Берсенев, похожий в тот момент на скалу, и этот парень, которому уже было нечего терять.

— Не получится у тебя ничего сегодня. — резюмировал Дмитрий. — Ну, или тогда меня тоже кончай. Я стоять и смотреть, как ты этого «сердечника» убивать будешь, не собираюсь.

— Идиот… Тебе-то какая разница? Чего ты вообще лезешь?

— Я лет десять назад вот так же стоял, как ты… Поэтому и лезу… И еще скажу: будь твоя девочка в автокресле, ничего бы с ней не случилось. Пара ушибов да испуг, вот и все. Вот иди теперь и думай. Майя, как там у тебя? Отходи, я сменю.

Пятнадцать нажатий, два вдоха…

Полчаса, сорок минут…

Приехали гаишники. Сразу вслед — две скорые. Подбежали медики, занялись пострадавшими. Парень с пассажирского сидения Тойоты сидел на земле и качал маленькую девочку, которой уже никто не мог помочь.

Берсенев, тяжело дыша, поднялся с занемевших колен. Нетвердой походкой, сильно прихрамывая направился к Майе.

— Ты как?

— Нормально.

— Ты молодец. Я переговорю с врачами, и мы поедем. Садись в машину. Я немного отдохну и отвезу тебя домой.

— А как же…

— Все. Мы все сделали, что от нас требовалось. Ты никогда раньше не бывала в ДТП? Это просто случай. Ты — хороший водитель. Вовремя затормозила, спрогнозировала ситуацию. Ты все правильно сделала. — спокойно и медленно говорил он ей, зная, что вскоре наступит реакция. Ушел к врачам.

Когда вернулся в машину, у Майи началась истерика. Перед глазами мелькали картинки часовой давности, потом водитель Тойоты, которого укладывали в больший черный пакет. Маленькая девочка…

— Майя? Тише, тише, иди сюда.— Берсенев крепко обнял ее, стал гладить по волосам.— Тише, все хорошо. Мы с тобой все сделали. Может, даже спасли мужика из Митсубиси. Он задышал. Врачи сказали, что стабилен. Сейчас поедем домой.

Потихоньку Майя успокоилась. Остаток дороги она поглядывала на Берсенева и думала о том, что вот он — такой надежный, мужественный, спокойный — такой, каким она себе представляла свою судьбу. А Дмитрий рассказывал ей какие-то отвлеченные истории.

…

Как всегда в конце октября праздновали день дорожника.

— Сергеич, ты приходи. Надо с коллективчиком тебя познакомить поближе.

— Мороз, давай без этого. У меня дел куча. Празднуйте…

— Ну, уж нет, я с тобой водки выпить хочу. Побазарим. Ждем вечером. В твоем любимом ресторане, кстати. Молодость хоть вспомнишь.

— Что, тридцать семь — уже предел? Точно, Мороз, старый я стал.

— Да ладно, пошутил я.

Вечером Берсенев подъехал к ресторану, который считался одним из лучших в Перми. «Что я здесь делаю? Что я здесь праздную?»— подумал Берсенев.

— О, Дмитрий Сергеич! И Вы здесь? — обрадовалась ему Майя. — Садитесь к нам за столик. У нас весело — Петрович байки травит, мы уже и смеяться-то не можем.

— Да, сейчас, с Морозовым поручкаюсь и приду.

— Молодец, что пришел. Садись.

— Да я уж обещал Майе. Говорит, у них там — веселье.

— Так и у нас не хуже. Хотя, ладно, иди к молодежи. Я пока тут переговорю кое с кем.

Компания за Майиным столом и впрямь подобралась душевная. Через полчаса Берсенев уже был свой. Шутили, смеялись. Кто-то заказал медленный танец, и к Майе подошел зам Морозова — Долгонин.

— Макс, я не пойду. — отказала Майя и отвернулась.

— Мне поговорить с тобой надо. Очень. Майя, пойдем.

— Один танец и все.

Берсенева спросили что-то про Норвегию, и он увлеченно начал рассказывать, то и дело поглядывая в другой конец зала, где танцевали Майя и Максим Леонидович.

«Странно»— подумал про себя Дмитрий. — «Мне-то что?». Потом он заметил краем глаза, что Майя резко отстранилась от Долгонина и решительно направилась обратно к столику. Тот догнал ее, шепнул что-то, и они вместе вышли из зала.

— Дим, ты куришь? Пойдем? — предложил начальник отдела эксплуатации Тропинин.

— Пошли.

Они вышли на улицу. Берсенев вдохнул свежий холодный воздух, и какое-то непонятное чувство то ли тревоги, то ли ожидания чего-то вдруг нахлынуло на него.

— Макс, отстань ты от меня! Иди к своей жене, детям. Хватит меня мучить. Я устала от этого всего. Не могу больше. — донесся голос Майи.

— Майя, солнце, жить без тебя не могу. Кругом ты одна. С ума ты меня сводишь. Разберусь я с женой… Дай время только. Поехали сегодня, а? Не могу я без тебя…

— Отвали. Не поеду я с тобой никуда. Наслушалась я твоих баек уже до черта. Все. Хватит с меня.

Майя вырвалась из объятий Долгонина и, заметив куривших Берсенева и Тропинина, быстро скрылась за дверями ресторана.

— Да уж… — резюмировал Андреич. — Хорош Морозовский зам. Извел девку совсем.

— Ну, не силой ж он ее тащил… — бросил Берсенев.

— И то правда…

Они вернулись за столик. Лицо Майи пылало гневом, но она взяла себя в руки, и тут же, как ни в чем ни бывало, встроилась в разговор.

Пошли «медляки». Каланча Тропинин пригласил необъятную Жанну Сергеевну из финансового и подмигнул Берсеневу. Тот кивнул и еле удержался, чтобы не засмеяться.

— Дмитрий Сергеич, пригласите меня?

Берсенев удивленно обернулся к Майе, потом встал, подал ей руку и сказал:

— Ну, пойдем.

Играла живая музыка. «Tears on Love» Ли Ру Ма.

— Грустная мелодия какая… — сказала Майя, обвив шею Берсенева.

Он подумал, что давно вот так не танцевал, под аккомпанемент рояля. Ощутил сквозь рубашку тепло ее тела, мурашки волной прошли по спине. Майя прижалась к нему и зашептала на ухо:

— Дмитрий Сергеич, а я и не замечала раньше, что Вы — такой.

— Какой?

— Такой… родной, что ли. Вот танцую с Вами первый раз, а ощущение — будто всю жизнь.

— Ну, это просто музыка такая. Располагающая.

— Хорошая. Хочется, чтобы не заканчивалась никогда…

— Да ты, я смотрю, обольстительница та еще?

Майя хотела вырваться, но Берсенев мягко притянул ее к себе:

— А вот этого делать сейчас не надо. Ты меня в какое положение ставишь? А? Подумай-ка? Мы пока с тобой просто танцуем, а сбежишь — начнутся пересуды всякие? Продолжаем?

— Продолжаем…

— Вот, молодец. Успокойся, расслабься. Никуда твой Долгонин не денется. Вон, смотри, сверлит нас взглядом. Так уж и быть, помогу тебе его раззадорить. Любишь его?

— Не Ваше дело.

— Злюка.

— Любишь — иди до конца. Другое дело, если он этого не стоит. Я его понимаю в чем-то. Мужику трудно вот так раз — и в омут с головой, особенно, когда семья-дети… Одно дело — любовь, страсть, и совсем другое — пойти к жене, все рассказать, все построенное за годы — разрушить в один момент. Себя на его место поставь. Тебе нечего терять, а у него обязательства — и моральные, и прочие.

— Конечно, тешить самолюбие свое, удовольствие получать и ничем при этом не жертвовать — вот это правильный путь настоящего мужика.

— Истериками ты тут ничего не решишь. Отстранись. На время. Как только интерес с твоей стороны пропадет, у него сразу шерсть на загривке дыбом встанет. Серьезно тебе говорю. Если по-настоящему тебя любит — вернет. А нет — так и на кой черт тебе он? Ты молодая, красивая, интересная — все впереди.

— Откуда Вы все это знаете?

— Из жизни.

Музыка сменилась, и они вернулись к столику. Берсенева позвал Морозов:

— Димыч, ты чего там забурился? Иди сюда. Садись, выпьем, так сказать, за успех нашей операции.

— Наливай.

— Красиво вы тут с Воронцовой кружились!

— А то! Сказала припозорит меня, если стараться не буду. Аж взмок весь!

— От того ли, Дмитрий Сергеич, взмокли-то? — вставил слегка нетрезвый Долгонин.

Берсенев посмотрел на него, но ничего не ответил. Он знал, чем все это может закончиться, а бить морду пьяному Морозовскому заму ему совсем не хотелось. Но Долгонин не успокаивался:

— В Норвегии-то Вашей женщины хоть есть? Или викинги одни только? На наших заглядываетесь?

Берсенев усилием воли сдержался.

— Эй, ей, ребята, вы чего это? — попытался успокоить их Морозов.— Ты, Макс, чего взъерепенился? Не нужна твоя Воронцова никому! У Димыча, ты б видел, какая женщина! Настоящая жена Нансена!

— Вот пусть и танцует… свою жену.

Берсенев встал:

— Ладно, я, пожалуй, пойду. Завтра вставать надо рано, на трехсотый километр ехать.

— Ага, давай, норг, не забудь притормозить где-нить с Майей по дороге! У тебя стекла-то хоть затонированные?

Дмитрий резко выдернул Долгонина из-за стола:

— Пойдем, покурим, что ли?

— Пойдем. Что ли.

-Эй, Берсенев, Долгонин! Чего тут устраиваете?

-Мороз, сядь. Сами разберемся. Я твоего зама сильно убивать не буду. Лекцию по вежливости и гостеприимству только прочитаю.

Они вышли. Морозов дернулся за ними, но Берсенев хитро подмигнул ему и махнул рукой. Остальные ничего не заметили — во время медленной композиции в зале приглушили свет.

Вышли на улицу. Долгонин схватил Берсенева за грудки. Тот даже не сопротивлялся:

— Идиот ты. Любит она тебя, а ты что творишь? И со мной она танцевала, чтобы тебя позлить.

Долгонин мгновенно протрезвел:

— Откуда ты знаешь?

— Да я задолбался уже про тебя слушать. С этими катаниями по дорогам она уж как сестра мне стала — все свои переживания любовные выкладывает, как подружке. Разберись уже — с кем ты? С женой — так оставь девчонку в покое. Неужели не жаль ее? Ей уж замуж пора, рожать. А с тобой что? Гостиницы-постели? Будь мужиком-то!

Долгонин будто протрезвел:

— Извини, Берсенев. Я… Я с ума по ней схожу. Сдвинут на ней. Совершенно. И жена год назад только парня родила… Не знаю как все это разрулить.

— Вот дальше ты сам разбирайся. Я тебе сказал как есть.

На исходе пятая неделя, отсмотрено практически все, осталось несколько участков. По утрам становится тяжело вставать: однообразие российских дорог заедает. Сколько еще километров? Сели, поехали. Наплевать, что выезжают в темноту и возвращаются в темноту — все-таки ноябрь.

Черно-белые коридоры трасс, постоянный риск, обгоны, встречка — Долгонин не пускает Майю за руль, когда темно. Сейчас не время. Октябрь-ноябрь — лидеры по аварийности.

Майя уже многое умеет. Она сообразительная. И много читает. Ее не надо заставлять, аудит ее зацепил. Берсенев смотрит на нее, и почему-то отворачивается, если она тоже смотрит ему в глаза.

Сколько они скандалили по пустякам: Майя не отличается смиренностью характера. Дмитрий старше, потому терпимей. Он тоже прошел эти стадии излишней ершистости. Потому знает, как ее приручать. Она практически уже приручена. Зачем?

Пять недель, тридцать пять дней, практически без выходных. Все это время вместе. Он уже знает все ее привычки, она — его.

Сегодня едут на предпоследний участок. Это далеко. С утра не задалось. Валит снег. Налипает на лобовое стекло, дворники еле справляются. Добрались до места. В принципе, со снегом повезло: сразу видна вся мерзость, понятно, почему больше половины аварий на участке — зимой. Все записали, заехали в кафе. Ждали, пока стихнет метель: незачем испытывать судьбу. Приехали в гостиницу за полночь.

Поднялись сначала в номер к Берсеневу. Перед завтрашним совещанием у Морозова надо сбросить все фотографии на его комп.

— Фу, доползли, что ли? Сколько времени-то сейчас? Мне завтра в восемь к Морозову. Час ночи? Ладно, я в душ.

— Дмитрий Сергеич!

— Что?

— Нет… ничего.

— Перекинь мне данные на комп и иди спать. Дверь захлопни хорошенько.

Он стоял под душем, как вдруг дверь приоткрылась, и Майя заглянула внутрь.

-Брысь! — рявкнул Берсенев.— Чего тебе?

Но Майя не торопилась уходить. Она чуть постояла, а потом решительно направилась к шторке, стаскивая футболку. Берсенев стоял к ней спиной и смывал пену. Сквозь звуки льющейся воды он услышал шуршание, резко обернулся и увидел прямо напротив Майю.

— Ты чего это? Сдурела совсем?

Но она стояла перед ним, такая решительная и одновременно трогательная, что Берсенев опешил. Она приблизилась и тронула его за плечо. Он резко отстранился и, попав под струи, отплевываясь от льющейся воды, сказал:

— Слушай, я ведь не железный. Давай без глупостей. Вылезай.

И вновь отвернулся к душу. Она прижалась к нему всем телом — к широкой спине, торсу, обвила руками. Берсенев замер на мгновение, потом развернулся и жадно поцеловал ее в губы. Дыхание его участилось, он понял, что обратного хода уже нет, что он теряет контроль, но, все еще осознавая последствия, усилием воли попытался отстраниться. Она не позволила ему:

— Дима, ты не думай ни о чем. Я хочу тебя. Просто хочу.

Он наспех обтерся полотенцем, подхватил ее на руки, отнес на кровать…

Утром, когда она проснулась, его уже не было. На столе записка:

«Я к Морозову. Буду часа через три. Жди здесь.»

В тот момент ей так хотелось увидеть одно простое слово «люблю», но его в записке не было.

«Что ж… Сама виновата во всем…»— подумалось ей. — «Почему же так… всегда так…?»

Совещание закончилось, в кабинете остались только Морозов и Берсенев.

— С тобой чего сегодня такое? Видок у тебя… Иди, что ли, отоспись. У вас сегодня что в планах-то?

— Я, Мороз, дурак. И ты меня во все это втравил.

— Не понял?

— Дал мне помощницу тоже…

— Чего? Шустрая девка, сообразительная. Отчитывается мне регулярно.

— Вот то-то и оно, что шустрая.

— Так… стоп, стоп. Ты чего это? Чего имеешь в виду? Подожди-ка… Глазки-то свои ясные не отводи! Ты совсем что ли, Берсенев? Ты ж знаешь, чья дочка она! Ты… Да как ты…? Да я же… Твою мать! Куда тебя понесло? Какого хера тебе это надо все? Ну, от кого бы ожидал, а тут даже… Даже мысли не было! Хотя эта тоже хороша! Дал мне ее папаша, друг мой детства, на перевоспитание… Ты хоть знаешь, что она с замом моим творит, Долгониным? Вот надо ему было втрескаться в Воронцову эту. А она ему потом — дипломатичное разъяснение о важности жены и детей в жизни порядочного человека. А тут! На те! Ну, попадись она мне!

-Эй, ей, Вова! Ты чего! Я у тебя не был, ничего тебе не говорил! Друг тоже хренов. Да и я тоже трепло…

— Так… Димыч, ты мне скажи только одно: у тебя там без последствий каких? Это все дела молодые, но, как говорил классик, «могут быть и дети». Думаю, тебе своих двоих пока хватает?

— Сам разберусь. Ладно. Поехал я.

Берсенев сел в машину, но медлил трогаться. Что он может сказать Майе? Как скажет? Что вчера между ними было? Он сам не понимал. За эти полтора месяца, что называется «бок о бок в одном окопе», он настолько привязался к ней, что сейчас поймал себя на мысли, что никуда уезжать не хочет. «Я сдвинут на ней!»— вспомнил он слова Долгонина. И вдруг поймал себя на мысли, что и он, Берсенев, тоже, пожалуй, сдвинулся. Во дурак…

Выехал из двора… Промелькнула мысль, что он сейчас находится в одном из опасных состояний водителей… Ему вдруг стало удивительно, что даже в такой ситуации мозг фиксирует все, на что запрограммирован годами.

…Через два часа он подъехал к гостинице, поднялся в номер.

— Майя…

— Да, Дмитрий Сергеич?

Он столько передумал за это время, но такого спокойно-официального тона предвидеть не мог. Неприятно резануло...

— Да уж теперь не Дмитрий Сергеич. — улыбнулся.

— С какой стати?

— Хватит. — начал злиться Берсенев. — Почему ты все время такая колючая? Приближаешь, а потом отталкиваешь? Тебе больно, но и мне больно. Неужели ты не понимаешь, что так ничего не построишь? Маски, барьеры… Будь собой, настоящей.

«Зачем я ей это говорю?»— подумал Берсенев. — «Еще немного, и мне уже не выбраться из этого…»

— Ты не знаешь ничего, а начинаешь меня учить… Не лезь ко мне… В мою жизнь больше не лезь! Не надо мне от вас всех ничего! Трусы вы все… Шаг вперед, два назад. Что ты, что Долгонин… Как меня тянуло к нему, себя не помнила. Какие-то гостиницы, поездки… И всегда жена… Щит, за который вы все ныряете… Крепостные стены… Люблю, но не могу… Столько лет в браке… Дети…

— А ты чего хотела? Раз — туда, два — разворот на сто восемьдесят? У каждого человека есть право на любовь. На страсть. На ошибку. Нет только черного и белого! Почему не наслаждаешься моментом? Не умеешь ценить мгновение? Тебе хорошо с ним было?

— Да!!!

— Помни хорошее, черт возьми! Любовь — химия. Любая реакция когда-нибудь заканчивается. Такая вот гребаная жизнь. Хотя бывает, что раз и навсегда. Произошла реакция, и как цементом… Ты это почувствуешь. Поймешь сразу.

— Как у тебя с женой твоей?

— Давай, терзай меня. Знаешь, как и когда спросить… Сама видишь — нет. И никогда уже не будет как раньше.

— И я виновата?

— Что за привычка русская — виноватых искать каждый раз… Оба постарались. Все, хватит этих тренингов психологических на сегодня. Работать надо. Собирайся.

— Я с тобой не поеду никуда.

— Здрасьте. Поедешь. Как миленькая.

— Не поеду. Занимайся сам своими проверками. Тебя Морозов назначил — вот и делай сам.

— Какой на хрен из тебя дорожник? Барышня кисейная в слезах первой любви. Дура.

Оделся, взял бумаги и на выходе бросил:

— Жду в машине десять минут. Потом уезжаю.

Берсенев сел в машину, открыл блокнот и попытался погрузиться в работу. Мысли бешеным вихрем крутились в голове. Какой тут к черту аудит?

Открылась пассажирская дверь:

— Поехали.

— Поехали.

Работали до глубокой ночи. Ни намека на то, что произошло ночью. Весь следующий день писали отчет. Около пяти вечера звонок на мобильный Берсенева. Разговор по-норвежски. С женой, потом с детьми. Блеск в глазах, грусть. Вина?

Потом сидел за компьютером, писал отчет. То и дело отвлекался. Она видела. Мысли покоя не дают. Один раз обернулся, посмотрел на нее, глаза отвел. Опять к работе… О чем тогда думал?

Через неделю Берсенев предстал перед Морозовым с полным отчетом о работе, проделанной за полтора месяца.

— Слушай, я и не думал, что это возможно. Первую часть ребята уже отсмотрели, сказали, что процентов на семьдесят осуществимо. Там столько всего, о чем мы даже не думали никогда. Сейчас готовится долгосрочная программа по безопасности, постараемся нафаршировать ее твоими предложениями. Спасибо, брат.

— Да не за что. Об одном тебя прошу — мониторь. До-после. Иначе все к черту. Я завтра уезжаю.

— Как там у тебя… с Майей?

— Никак, Вова. Никак. Было и было.

— Завтра Петрович отвезет тебя в аэропорт. Во сколько рейс?

— В семь.

— Когда еще приедешь?

— А как позовешь!

Берсенев зашел к Майе в отдел. Все были на семинаре, и Майя одна сидела за компьютером.

— Уезжаю. Теперь ты — главная. Буду присылать тебе новые материалы. Читай и обучай следующих.

— Хорошо.

— Ну, давай. Знаешь… я не жалею о том, что случилось.

— Не надо… Дима… Не могу… Не хочу… Тяжело мне. Иди, ради Бога…

Самолет приземлился в аэропорту Тромсё.

— Привет! Ну и поездка у тебя получилась! — Ингрид чмокнула мужа в щеку. — Ребята совсем заждались! Эйнар уже готовится обогнать тебя в лыжных гонках, а Андерс смастерил для тебя какой-то знаменитый русский танк. Говорит, вы на нем воевали во второй мировой.

— Наверно, Т-34.

— У тебя все хорошо? Ты какой-то странный. Устал?

— Да, полтора месяца не вылезал из машины. То, чем здесь занимаюсь год, пришлось уложить в 45 суток.

— В России много работы? Скучаешь по своим?

— Ну… как… Скучаю, наверно… Дай мне что-нибудь от головной боли. Целый день в самолетах.

— Да, возьми в сумочке. Я за руль сяду.

Они подъехали к дому, навстречу бросились сынишки. На вечер боль, не покидавшая Берсенева весь день, стихла, а когда детей уложили спать, и они отправились с Ингрид наверх, накатило снова. Майя… Везде Майя. Как смеялась тогда… Как серьезно смотрела… Как откидывала волосы назад. Как испугалась, когда чуть не вылетели с трассы. Как нежно гладила по волосам. Как… Об этом он даже не хотел вспоминать.

— Ингрид…

— Да, милый? Я так соскучилась по тебе, мой Митья…

— Ингрид, я… Я был с другой. Там в России.

Жена вздрогнула и надолго замолчала. Он сидел на кровати, обхватив голову руками.

— Это было серьезно? То есть, ты полюбил эту женщину или это вышло случайно?

Берсенев не ответил. Встал, подошел к Ингрид.

— И… что теперь? Ты поедешь туда, к ней?

— Я не знаю, Ингри. Я ничего не понимаю. Я запутался в себе. Врать тебе не могу и не хочу. Хочу, чтобы ты знала все. Прости... — он потянулся к ней, обнял. Она не оттолкнула, а провела рукой по его волосам.

— Я знала. Всегда знала, что там твоя родина, там все твое. Никогда наши фьорды не станут тебе родными. А я… Плохая из меня получилась жена Нансена…

— Ингри… Ты тут совсем не причем. Просто так случилось. Я по прежнему люблю тебя, но…

— Хочешь быть с ней? Я не буду держать тебя, Митья… Мой Митья…

В пятницу он улетел в Россию. Аэропорты, пересадки, ожидание рейсов… Питер. Пермь. Утро субботы. Дверь ее квартиры. Звонок. Звук открывающегося замка. Еще не проснувшаяся, растрепанная Майя.

— Привет! — Берсенев смотрел на нее и улыбался.

— Дима? — Майя ничего не могла понять. — Ты что тут делаешь?

— Не знаю, как я прожил без тебя неделю. Так люблю тебя…

Он бросился к ней, подхватил и шагнул в коридор.

— Дима…

-Майя, кто это? — раздалось откуда-то из квартиры.

Берсенев остановился, бережно опустил Майю. В коридор вышел полуодетый Долгонин.

— Опа! Берсенев! Ты какими судьбами тут?

Майя вжалась в стену. Дмитрий посмотрел на нее, развернулся и вышел, ничего не сказав. Хлопнула дверь. Она опустилась на пол и разрыдалась. Потом бросилась в подъезд:

— Ди-ма-а-а!

Он на секунду остановился на ступеньках. Она бежала, не разбирая дорогу. Бросилась к нему, заливаясь слезами.

— Дима, Димочка, хороший мой, только не уходи!

— Какая же ты дурочка… Что же ты творишь все время? Глупая… Иди… Иди домой.

— Дима, не надо… Только не уходи… Я не могу без тебя, слышишь? Не могу совсем.

Майя обняла его еще крепче. Берсенев стоял между пролетами, зажмурившись, пытаясь осознать, что с ним происходит. Боль. Нестерпимая, расползающаяся по всему телу боль.

— Ты замерзнешь, иди домой — выдавил он из себя. — Иди.

Он отвел ее руки. Развернулся и стал быстро спускаться вниз. Захлопнулась подъездная дверь. Майя упала на колени, захлебываясь в слезах.

Берсенев вышел на улицу. Холодный ветер и снег били в лицо, но он не замечал этого. Остановил такси.

— До аэропорта подкинете?

— Садись. В такую погоду только и летать!

— Что делать — надо.

Мысли кружились бешеным вихрем: что дальше, Берсенев? Что дальше?

Из-за неблагоприятных погодных условий рейсы задерживались.

— Девушка, мне бы как-то попасть в Тромсе. Через Питер, Москву, Нью-Йорк — как угодно.

-Шутите? Сейчас посмотрим, что есть, но скорее всего, улетите Вы только завтра.

— Неважно. Против природы не пойдешь. Давайте, что есть.

— Есть через Москву, но придется еще и в Москве ждать.

— Хорошо. Я могу расплатиться кредиткой?

— Конечно.

Дмитрий нашел свободное сидение недалеко от табло, бросил в ноги рюкзак, откинулся на спинке и закрыл глаза. Мысли, мысли, мысли… Сейчас, как никогда, ему захотелось просто заснуть, но сон не шел. Усилием воли переключился на работу. Не получается… Сотни раз прокручивается в мозгу одна и та же картина… Прошел час. Берсенев наконец-то задремал.

— Дима!— тихо позвал кто-то.

Берсенев очнулся и увидел перед собой Майю.

— Дима!

Он вскочил.

— Ты сам говорил: нет только черного и белого… Если любишь — иди до конца. Я люблю.