Maktyb — Палата 45

Передонов Сергей, 37 лет, палата №45.

Первое впечатление Сергей оставляет приятное. Эдакий добряк: круглое, слегка опухшее, лицо, большой нос и губы, добрый взгляд, почти всегда едва заметно улыбается. Несмотря на внушительную комплекцию, ростом он под метр девяносто и весит не меньше ста килограмм, не вызывает абсолютно никакого чувства опасности. Чисто внешне ожидаешь, что такой человек обладает мягким, приятным басом. Но у Сергея на удивление высокий голос, при телефонном разговоре такой вполне можно было бы спутать с женским. Сергей запретил мне использовать диктофон, поэтому я записывал наш разговор в блокнот. Интервью проходило медленно. Мы встречались ежедневно на протяжении трёх дней. Каждый раз в одно и то же время. Нам разрешали разговаривать в тихий час, сразу после обеденного перерыва с двух до трёх, потом я гулял по внутреннему саду больницы до пяти часов, затем ещё два часа разговора. Много времени уходило просто на то, что бы Сергей начал говорить, хоть что-нибудь. Бывало, он часами просто молчал, полностью игнорируя моё присутствие. Либо отвечал короткими односложными фразами, часто невпопад. Но бывали моменты, когда он много и с удовольствием говорил. Я старался успеть всё записать.

Ниже следующий текст построен в форме интервью, хотя, в процессе редактуры, я старался убрать всё лишнее. Оставлял лишь те из моих вопросов, которые необходимы для понимания общей направленности разговора.

День первый

“Я не ожидал от себя такого, это был шок.”

В: Добрый день Сергей.

О: Здравствуйте.

В: Расскажите немного о себе. Начните с детства.

О: Я родился в Хабаровске в шестьдесят третьем году. Мать умерла при родах, отца никогда не знал, бабушка рассказывала, что он бросил мать, как только узнал, что та беременна. Так вот, я родился и тут же стал круглым сиротой, но слава богу, живы были бабушка с дедом... по маминой линии естественно. Они меня к себе и забрали. В детский сад не ходил. Бабушка говорила что ходить мне туда незачем, и нет там ничего хорошего, дед считал иначе, но особо не возражал... Главной в семье всегда была бабушка. А поскольку никто не работал и жили мы на две пенсии, то вопрос был решён. Я часто думаю над этим, и мне кажется что я от того, может быть, и вырос таким замкнутым и не общительным, что в детстве мне общения со сверстниками не хватало. Да что там не хватало!... его вообще не было. Даже когда мы просто гуляли во дворе у дома, бабушка всячески ограждала меня от общения с другими детьми, оберегала, так сказать. Нет, вы не подумайте, я очень любил бабушку, возможно она не всё делала правильно, но она хотела как лучше для меня, и только. Моим воспитанием, да и вообще всем, что меня касалось, полностью занималась она, поэтому с дедом я общался гораздо меньше. Не то что бы у нас были плохие отношения, нет, так я сказать не могу, просто они, как бы выразится, были минимальными. Как это получше объяснить? Ну например, на новый год или день рождения, я получал два подарка, один от бабушки, и один от деда соответственно. Но гораздо позже я узнал, что оба подарка покупала бабушка, получалось, что деду было как бы всё равно, а быть может он и не помнил о моём дне рождения, пока бабушка ему не напоминала. Но при всём при этом, дед меня очень сильно любил, по-настоящему, я это твёрдо знаю.

Вот так я и рос. В семь лет меня отдали в школу. Бабушка тогда сильно переживала, и всерьёз хотела сама заняться моим образованием на дому, но всё таки передумала, и слава богу. С первого же класса я не проявлял особой тяги к знаниям, учился, как говорят на троечку. Бабушка всё сваливала на “тупых” учителей и прибавляла, “лучше бы я сама тебя учила”, но дальше слов дело не шло. Во втором классе меня отдали в музыкальную школу. Бабушка, услышав как сидя за уроками я настукиваю какую-то мелодию ручкой об угол стола, решила будто-бы я музыкально одарён. Как не странно, но в музыкалку я поступил достаточно легко. Когда мы пришли, бабушку спросили, куда она меня хочет отдать, бабушка честно призналась, что не знает, спросили меня, я неопределённо пожал плечами. Тогда решили попробовать всё, по очереди, и посмотреть, к чему у меня способность. Начали с вокала. Голос у меня был высокий, и как сказала преподаватель по вокалу, противный. Это признала даже бабушка, правда для вида она сделала оскорблённый вид. Затем мы начали по очереди пробовать различные инструменты. Больше всего у меня способности проявились к двум — ксилофон и треугольник. Но по общему мнению, на треугольнике я играл гораздо лучше. Вот так вот разнообразилась моя жизнь, и теперь, два раза в неделю я ходил в музыкалку, становился в заднем ряду нашего маленького оркестра, крайним справа, и полтора часа с перерывом стучал в треугольник. И надо сказать, мне нравилось...Смеётся    

В: Как складывались отношения с одноклассниками?

О: Никак. Я держался обособленно от всех. Можно сказать так, меня никто не трогал, и я никого не трогал. Практически не с кем не общался, только по крайней необходимости. Вызывали к доске, я выходил, отвечал, как мог, и садился обратно. Я был абсолютно равнодушен ко всему, что происходило, меня никак не трогали плохие оценки, и то что меня считают странным. Вообще-то я не глупый, и легко мог бы учиться на отлично, но такой цели у меня не было, даже мысли не возникало. Мне было это безразлично.

В классе было двадцать четыре человека, у меня не было не друзей не врагов. В социальном плане класс делился на три группы, заводилы, тихони и середнячки. Заводил было не много, человек пять-шесть. Это те, кого считают крутыми, и постоянно ждут от них каких-то безумных выходок. Но это не просо клоуны, многие их боятся, и большинство старается с ними дружить. Что бы поддержать свой статус заводилы издеваются над тихонями. Класс тихонь также немногочисленнен. В него входят один-два батана, которых стараются трогать меньше остальных, что бы можно было без особых проблем списать на контрольной, остальные — как бы сказать, имеют какое-то отличие, и не умеют превратить его в достоинство. Задохлики, рыжие, жирдяи, больные чем-нибудь неприятным, и прочие странные личности. Самый многочисленный класс, и самый ненавистный мной — середнячки. Если на ассоциативном уровне, то это что-то вроде липкой, бесформенной, неприятной массы, вроде соплей. Они смеются и улюлюкают когда издеваются над тихонями, кричат громче всех ДА, когда учитель наказывает заводилу. Они садятся, если им говорят сидеть, и встают, если им говорят встать. Их мнение — это мнение большинства. Они не способны молчать, когда говорят все, и не способны сказать, когда все молчат. Они подобны шакалам.

Мне кажется я не принадлежал ни к одной из этих групп. Быть может, ближе всего был к тихоням, но я никому не давал себя трогать. Я хорошо помню один случай. Начало учебного года, где-то конец сентября, второй класс, вторник. В нашей школе, как и в большинстве школ, занятия начинались в 8:30, как обычно я зашёл в класс где-то минут за пять до начала урока, сел за последнюю парту, ряд у стены, стал готовиться к уроку труда, достал ножницы, цветной картон, клей, карандаши, линейку, ещё что-то, и тут ко мне подошла ...задумался... я не помню как её звали, если честно, то я даже не помню как она выглядела. Давайте будем звать её просо — она. Так вот, она подошла ко мне и сказала: “Твоя мать была шлюхой, а ты...” — я не дал договорить, схватил ножницы и воткнул их ей прямо в руку. Кровь брызнула мне в лицо, должно быть я задел какую-то вену или ещё что-то, она завопила, схватилась за руку, рыдая и вопя опустилась на колени. Я слизнул с губ несколько капель крови, на вкус она была солёная, и такая... вкусная... нет не так... скорее приятная, словно парное молоко. Она сидела прямо у моих ног, её трясла сильная дрожь, а я тупо смотрел на неё и силился понять что же произошло. Я не ожидал от себя такого, это был шок. До сих пор ума не приложу, кто надоумил её сказать мне такое? Второй класс, девочка из середнячков... я не знаю что тогда случилось, но это изменило всю мою дальнейшую жизнь.

В: Вас перевели в другую школу? Водили к психологу? Как-то наказали?

О: Нет, школу я не поменял. Ушла та девочка, её родители всячески добивались моего исключения, я не знаю почему, но не добились, и тогда перевели дочь в другую школу. Должно быть они боялись оставлять свою дочь в одном помещении с таким монстром, как я. ...Смеётся. И надо сказать я их понимаю.

К психологу ходил один раз. К школьному. На этом настояли родители учеников, учителя. Администрации школы ничего не оставалось как успокоить всех, и сказать, что я непременно буду показан лучшему специалисту. Психолог поговорил со мной, я ответил на вопросы нескольких тестов, заполнил анкету и был свободен. Психолог не выявил никаких отклонений. А после того, как по школе и среди родителей расползлось то, что сказала мне та девочка, многие меня даже поняли. Наверное поэтому я не был исключён, и никто больше не забрал детей в другую школу.

Что касается семьи. Бабушка была полностью на моей стороне. Как и всегда. Дед, по своему обыкновению, был отстранён, и полностью полагался на мнение бабушки, поддакивая когда та бранила девочку и её родителей называя их ужасными людьми.

Этот случай надолго запомнился, до самого выпускного класса. Меня серьёзно опасались, даже боялись.

Рассказывая этот случай, Сергей всё время улыбался. Он почти не скрывал удовольствия вспоминая все подробности. Мне показалось он испытывал чувство гордости за свой поступок. Пожалуй, он считает себя кем-то вроде Раскольникова, причисляет к право-имеющим.

На этом завершился первый день.

День второй

“Когда я умру никакого Серёжи Передонова больше не будет.”

Второй день начался вполне обычно. В два часа я вошёл в палату, Сергей сидел в своей кровати, обняв колени и качаясь взад-вперёд — точно как изображают психов в американских фильмах. Волосы были взъерошены, лицо опухшее больше, чем обычно, под глазами круги, смотрел в одну точку. Я решил, что его накачали какими-то препаратами. Поздоровался. Сергей перевёл на меня взгляд, будто только заметил моё присутствие, мне показалось, что он меня не узнал. Я спросил, как он себя чувствует, но он прервал меня и велел замолчать. Я сел на табуретку возле него и весь следующий час мы провели в полном молчании. Иногда, правда, Сергей что-то шептал себе поднос, но разобрать что-либо я не смог. Затем в палату вошли санитары, и мне пришлось отправиться во внутренний сад больницы.

Вернулся в пять. Сергей выглядел гораздо лучше. Причёсан, круги под глазами чудесным образом пропали, отёк спал, он приветливо улыбался, и первым со мной поздоровался. Я сел, достал блокнот, открыл страницу со списком заранее заготовленных вопросов, и приготовился записывать. Но задать вопрос я не успел, он сам начал говорить.

Тот случай, о котором я вчера рассказал, он всё изменил. Я почувствовал вкус чужой крови. Я помню...

Июнь месяц, самое начало. Каникулы уже начались. Мне десять лет, второй класс позади. Утро. Бабушка сварила на завтрак манную кашу. Я люблю манную кашу! Выпил стакан горячего молока со сливочным маслом. Сказал, что иду на улицу погулять. Бабушка уже отпускала меня одного, но так что бы она всегда могла меня видеть из окна. Я выхожу из подъезда, солнце очень яркое, на улице жарко. На мне лёгкие сандалии, короткие шорты на резинке, и майка с надписью “Ну-Погоди”.

Во дворе никого. Иду к качелям. Я люблю качели. Назад-вперёд, назад-вперёд, все мысли пропадают, остаётся только ощущение счастья. Ты просто качаешься, и в какой-то момент понимаешь, что искренне счастлив, а на твоем лице большая улыбка, непонятно откуда взявшаяся. Вроде бы ничего такого, ты всего лишь качаешься на качелях, вперёд-назад, вперёд-назад. Качели — превосходный способ медитации! Раскачиваясь, ты останавливаешь качание собственного ума. Ум становится подобен глади воды в безветренный день. Тысячи европейцев каждый год едут на восток в поисках мистических откровений. Всё чушь! Им достаточно выйти на детскую площадку перед собственным домом, сесть на качели и их ум остановится.

Будь моя воля, я бы во всех буддистских храмах поставил сотни качелей и заставил монахов качаться на них. И назвал бы всё это “инкубатор для Будд”. ...Смеётся... Представляете? Это был бы переворот! Новая религия! Что не день, то новый Будда.

Я отвлёкся, да? Качаюсь я на качелях, абсолютно счастливый и свободный. Над головой синее небо, солнце печёт. Щурясь смотрю на пролетающую над головой птицу. Это не голубь и не ворона, гораздо меньше, но и не воробей. Абсолютно чёрная. Большой длинный клюв. Она мне нравится. Я чувствую какое-то странное единение с этой птицей, будто бы это я сам лечу, там высоко в небе. Какое-то мгновение мне сложно понять кто я на самом деле. Я десятилетний мальчик Серёжа Передонов, смотрящий на небо и воображающий себя птицей, или я птица, смотрящая вниз, и мнящая себя мальчиком на качелях? Невозможно знать кто из нас кто. Мы одно целое, неразрывно связанное существо.

Громкий хлопок, раздался откуда-то с верхних этажей дома напротив. И я начиная падать. Или я сижу и вижу, как падает птица? Мне было и больно и страшно и в то же время безразлично. Я чувствую утрату какой-то части себя, и при этом понимаю, что эта часть меня, никуда не делась, просто она изменилась.

Птица камнем рухнула неподалёку. Я соскочил с качелей и поспешил к тому месту. Она лежала в кустах смородины нелепо раскинув крылья и задрав кверху голову, из брюшка сочилась кровь. Птица была мертва. Не могу сказать что мне было жалко её. Нет, скорее я был просто наблюдателем, принимал это как свершившийся факт, не более.

Тогда, в десять лет, я понял, что в смерти нет ничего страшного. Смерть это не старуха с косой, уродливая и беспощадная, отнимающая всё самое дорогое. Нет, скорее это наш союзник, пожалуй, единственный настоящий друг. Нет ничего более определённого и естественного, чем смерть. Стоит только задуматься, представить на секунду, через каких-то сто лет, на земле не останется никого из ныне живущих. НИКОГО. И умрут не какие-то мифические ТЕ люди, ДРУГИЕ. Нет! Это вы, а не кто-то другой, и прежде всего ВЫ. Но это совсем не повод для печали, скорее наоборот. В смерти нет ничего грустного. … Смеётся...

В: Вы верите в жизнь после смерти?

О: Продолжает смеяться, довольно долго, на глазах даже проступают слёзы.

Жизнь после смерти. Сама эта фраза нелепа! Абсурд! Оксюморон! Если вы спрашиваете о том, встретят ли нас наши любимые, молодые, здоровые и счастливые, будем ли мы вечно бродить средь райских кущ, или жариться в аду в нестерпимых муках? Нет, этого не будет. Со смертью вы перестаёте быть собой... это как... Знаете, кто-то, не помню кто, описал смерть, так. *** — это когда посреди моря разбивается аквариум, и та вода, те рыбки, которые плавали там , и являлись лишь частью этого аквариума, теперь, когда он разбит и его больше нет, становятся частью бесконечного моря. Я с этим согласен.

Когда я умру, никакого Серёжи Передонова больше не будет. Это всё равно как если бы я в мыслях своих создал какую-нибудь живность, наделил её мыслями, стремлениями, надеждами. А затем перестал бы о ней думать. Можно сказать это и есть смерть для этого создания. С одной стороны — жестоко, если смотреть с позиции существа. Но если смотреть с моей позиции, то ничего, в сущности, не случилось, просто одна мысль вытиснула другую, вот и всё. Смерть это когда тот, кому я снюсь, проснётся. В этом нет ничего страшного, просо кто-то проснулся. ...Улыбается...

Но я отвлёкся от самого главного, что же случилось дальше? Я смотрел на неё, я видел её смерть. Видел кровь, стекающую по перьям, как я уже сказал, не было жалости, я просто наблюдал. Неожиданно, во мне возникло непреодолимое желание попробовать на вкус эту кровь. Дети не брезгливы, я нагнулся, взял в руку бездыханное тельце птицы и коснулся кончиком языка ранки на груди. Птичья кровь, совсем не то что человечья. Да, очень похожа — солоноватая, с металлическим привкусом, липкая и тёплая, но при этом абсолютно другая. Это трудно объяснить человеку, который не знает вкуса чужой крови. Всего одна капля и я уже не мог остановиться... нет, не так... я не хотел останавливаться. Я выпил всю кровь, что когда-то наполняло жизнью это маленькое существо.

Звуки обострились, сердцебиение участилось, зрение сузилось в узкую точку, словно смотришь из глубины колодца, всё поплыло и я упал, но не потерял сознание. Перед глазами была собственная рука и мёртвая птица в ней. Я лежал и не мог пошевелиться, или не хотел? Голова была кристально чиста, ни единой мысли. Картинка дрогнула, расплылась, предметы потеряли свои цвета затем форму, и мир схлопнулся в крошечную точку. Всего миг и всё взорвалось. Тысячи сияющих нитей во все стороны исходили из деревьев, травы, меня самого, и тянулись до самого горизонта к небу. Я перевёл взгляд на руку, и увидел небольшой кокон из переплетённых друг с другом нитей. Вдоль всего кокона тянулась большая трещина. Я видел, как сквозь эту трещину утекает... энергия. Медленно кокон тускнел, нити, образующие его, расплетались и исчезали за горизонтов в небесах. Это невероятное событие. Так выглядит смерть.

Я видел мир таким, каков он есть на самом деле! Таким его видят младенцы, их ещё не научили навешивать ярлыки. Постепенно, мы перестаём видеть суть вещей, настоящий мир закрыт от нашего взора. Вот ярлык со словом “небо”, а вон на том написано “любовь”, вот слово “дерево”, и так до бесконечности, одни ярлыки, суть вещей спрятана глубоко под ними. Это печально.

Я вернулся домой грязный и весь в крови. Бабушке сказал что упал, она не поверила и ещё долга считала, что меня избил какой-то хулиган. Допытывалась сперва у меня, потом у соседей, караулила во дворе и в каждом, кто хоть как-то подходил под её представление о “хулиганах”, видела моего обидчика. Через полгода, устав от бесконечных расспросов и дежурств, успокоилась.

Позже, классе в пятом, я попытался повторить произошедшее со мной тогда. Но всё вышло иначе. У нас был кот Барсик, старый, хромой и подслеповатый, он появился ещё до моего рождения. Я взял с кухни большой разделочный нож, поднял Барсика за шкирку и вспорол ему брюхо, одним резким движением. Он не вырывался и не кричал, будто ждал того, что с ним сделают, или ему просто было всё равно. Мне стало его жалко. А когда из вспоротого брюха на пол вывалились его внутренности, и запахло чём-то тухлым, стало ещё и противно. Но отступать было поздно, пересилив брезгливость, я стал пить его кровь. Выпил всё до капли, а потом, вместо того, что бы увидеть первозданную красоту мира, полчаса блевал. Теперь всякий раз, как вижу кошку, к горлу подступает комок. ...Смеётся...

Второй день вызвал у меня смешанные чувства. Сергей предстал передо мной рефлексирующим интеллектуалом с садистскими наклонностями, не ценящий жизнь как таковую. Это означает, что убить кошку для него то же самое что убить человека или прихлопнуть комара. При этом нельзя не отметить весьма интересные философские воззрения. Чем больше я общаюсь с этим человеком, тем мне становится страшнее но и интереснее. С нетерпение жду следующего дня.

День третий

“Мир духов открылся мне, они стали говорить.”

Меня проводили в палату номер 45 двое санитаров, как обычно, на часах было начало третьего. Я вошел и за мной закрыли дверь, повернулся ключ, замок щёлкнул и послышались удаляющиеся шаги. Не знаю для чего они закрывали дверь на ключ, но чувствовал я себя в безопасности. В углу висела камера видео-наблюдения, непрерывно мигающая красным огоньком, а за дверью наверняка дежурил один из санитаров, так что волноваться было не о чем.

В палате было тихо. Зарешеченное окно распахнуто настежь. Койка Сергея аккуратно застелена, его самого нигде видно не было. Я уже хотел стучать в дверь и звать санитаров, как из под койки вылез Сергей. Растрёпанный, заспанный, но, сразу видно, хорошо отдохнувший и в хорошем настроении. Он поздоровался со мной, уверенный в том что сейчас утро, справился о моём самочувствии, о работе. В общем, вел себя очень любезно. Меня это слегка насторожило. Затем он сказал что сегодня наша последняя встреча. Я ответил, что мне очень интересно с ним разговаривать, и что я был бы не против продолжить наши встречи. Он ответил, что я ему то же нравлюсь, но к великому сожалению, от него это мало зависит, и хотим мы или нет, но это наш последний разговор. Я решил, что дело в администрации больницы, и сказал, что если так, то у меня есть некоторые связи и полномочия и я готов... на это он лишь рассмеялся.

В: Я не теряю надежды ещё не раз встретиться с тобой Сергей. Но если ты прав, и наша встреча действительно последняя, то нам нужно постараться сегодня и сказать самое главное. Я подготовил несколько вопросов, но лучше сам решай, о чем мы будем говорить?

О: После девятого класса меня забрали в армию. У меня не было особого желания служить, и я легко мог поступить в техникум, но решил, что лучше потерять два года, чем пять. Попал в пограничные войска, посёлок Забайкальск, не очень далёко от родного Хабаровска, на границе с Китаем. Безумно красивое место. В семи шагах Маньчжурия. Бесконечные поля и пустыни. Многие сума сходили от такого пейзажа, а мне нравилось. Смотришь, а впереди бесконечность, словно море... бесконечное море песка, а за песками ещё песок. Повсюду разбросаны низкие, зелёно-жёлтые кустики, ничего выше полуметра. От месяца к месяцу пейзаж почти не менялся. Дорога на север — мистическая Монголия. Вообще-то Монголия была на юго-западе от базы, но все говорили дорога на север.

Полгода в учебке прошли спокойно. Я обзавёлся товарищами, начал курить (меня с детства воротило от табачного дыма, а от местных сигарет тем паче) (сразу после армии бросил), но либо у тебя перекур, либо ты работаешь. Да и наладить общение проще. Мне всегда было... легче, удобнее, лучше наедине с самим собой. Почти каждый человек, существо божественной красоты и мудрости, иногда заблудшее, потерянное, но всегда прекрасное, но... для меня общество двух — настоящая мука. Трое это уже не люди — это звери... это толпа, которая руководствуется звериными законами. Сперва, по привычке, я вёл себя как в школе, руководствуясь тезисом “я никого не трогаю, и меня пускай не трогают, а если что, за себя я постоять смогу”, но быстро понял, что хорошие товарищи в армии жизненно необходимы.

После отбоя я смотрел сквозь мутное зарешеченное окно казармы на далёкое КПП №2. За высоким забором виднелся кусочек неба мистической Монголии, бесконечно красивой Маньчжурии и родного Хабаровска, я быстро засыпал глубоким сном, придавленный внезапно навалившейся усталостью. Полгода в учебке пролетели быстро и нас перевели в основную роту.

В первую же ночь меня разбудили и куда-то повели. Такое постоянно случалось в учебке, ночью дедушки бухали и что бы не скучно было придумывали всякие игры с активным участием духов. Но я и представить не мог что меня ждёт.

В каптёрке было темно, лишь у дальней стены тускло горела свеча. Там, облокотившись об стену, сидел человек, на его голову был накинут капюшон, скрывавший почти всё лицо. Мне жестом велели сесть напротив. Я сел. Он развернул на полу между нами несколько листов А4 склеенных между собой скотчем. На листах был написан алфавит, цифры от нуля до девяти, “Да” и “Нет”, какие-то надписи на непонятном языке и странные символы — это была ведьмина доска, при помощи таких вызывают духов. ...Сергей засмеялся, и я то же улыбнулся. Забавная игра слов. Вот меня и вызвали. Посередине нарисована звезда Давида, обведённая в круг, на это место он положил блюдце, взятое из ЧеПКа, на такое ставят чашку горячего чая. Мы едва коснулись блюдца в центре указательным и безымянным пальцами обеих рук. Человек напротив сказал, что мы будем вызывать дух Гитлера, и что мне нужно три раза подряд одновременно с ним произнести фразу для призыва. Он протянул мне клочок бумаги, на ней русскими буквами были написаны какие-то непонятные слова. Я сделал всё, как мне сказали.

Человек напротив задал вопрос в пустоту: “Дух Адольфа Гитлера, ты здесь?”. С минуту стояла напряжённая тишина, все взгляды были устремлены на блюдце. Всё это время меня не покидало чувство какого-то фарса. Я был уверен, что это какой-то хитроумный розыгрыш, и в постоянном напряжении ждал, чем же всё завершится. Блюдце начало резко двигаться к правому углу, и замерло, указав на “ДА”...

Тогда всё изменилось. Мир духов открылся мне, они стали говорить.

В: Солдат Русской армии вызвал дух Гитлера? Я слышал о современных фашистских движениях, но это... какой-то жуткий сюрреализм.

О: ...Смеётся... Понимаю, как это выглядит со стороны. Могу сказать лишь одно, духи — это НЕ люди, и они никогда ими не были. Это жители другого мира, совсем другие сущности. Можно было вызвать кого угодно... Махатма Ганди, например... или, скажем, Иисуса, всё один хрен. Всё это н важно.

Они говорили мне о будущем и о прошлом, рассказывали о своём мире. Много удивительных историй, мне очень хочется ими поделиться, но я не могу. Да это и не важно.

Сергей надолго замолчал. Я пытался задавать вопросы, но он их игнорировал.

Я знаю, кому снитесь вы. Вы снитесь маленькой золотой рыбке, которая обитает в круглом аквариуме в комнате маленького Серёжи Передонова. Она укрылась в густых зелёных водорослях, и уснула крепким сном. Какая, правда, глупость. Это и представить сложно.

Но важно другое, бабушка с маленьким Серёжей Передоновым уже вернулись с прогулки.

В палату вошли санитары и вывели меня. Только на третий день, в этом самом разговоре я понял всю глубину безумия этого человека. Мне даже стало не по себе, и вместо того, что бы, как обычно направиться в сад, я решил, что сегодня больше не буду разговаривать с пациентом. Я поехал домой.

День четвёртый

Этой ночью творилась какая-то чертовщина. Всё из-за проклятых разговоров с Пациентом. Мне приснилось, будто я маленькая золотая рыбка и живу в круглом аквариуме, в комнате какого-то ребёнка. Всё бы ничего, но до какой степень всё было реально. Я видел себя золотой рыбкой, вернее в том то и фокус, что никакого меня больше не было... Это страшно. Но страшно мне и сейчас, но тогда никакого меня не было, а была лишь золотая рыбка, которой я снюсь. Сегодня я надеюсь увидеть пациента.

На этом рукопись обрывается...

:c:;С;:с: МмМАаАКкКТтТУуУБбБ