Halgen — Лодыгин: КРЫЛЬЯ ОГНЕННЫЕ

Что в Англии, что в США день, даже зимой — ненамного короче, чем ночь. За него вполне можно сделать все дела. Ну а если дня все же не хватает — есть ворвань (китовый жир), китобойный промысел трудится исправно. Забили первые нефтяные фонтаны, и вот-вот на смену китовому жиру должен придти керосин, чем очень обеспокоены китобои, вернее — магнаты китобойного промысла. Они с тревогой следят за первыми нефтяными компаниями, продукция которых пока что идет за лекарство от ангины.

В Рай ведет земное богатство, об этом много раз было написано и переписано в чаду ворваниевых ламп. Сегменты гигантского рынка Североамериканских Штатов ждали своих хозяев, чтобы потоком могучих прибылей пробить им путь в Рай. Кто-то искал путь в Небеса среди мрака нефтяных подземелий, кто-то — в рыбных и китовых морях. Эдисон избрал другой путь — искать их в плодах людских мыслей. Благо, что полезных мыслей у людей бывает много. Этот путь к богатству неплох — не надо пылить костюм и ломать сапоги в поисках нефти, не надо и вырывать из себя внутренности на морских просторах.

Но не везде день лишь чуть-чуть короче ночи, и дымится китовый жир. Есть на Земле и другие края. Где зима означает непроглядный мрак, кое-где разгоняемый трещащими светляками лучин. В потемках люди тоже говорят о Рае, представляя его по сказкам, дошедшим от далеких предков. Кто знает, быть может, кто-то из предков и в самом деле побывал в Раю?! А потом взял, да и вернулся на Землю, чтоб рассказать о нем тем, кто еще жив. Ну не может русский человек увидеть что-то самое лучшее, а потом никому не рассказать!

Мечтали, как попасть в Небеса вместе с телом — таким родным и привычным. Кто-то говорил про огненные крылья, которые донесут и до самого Рая. О том, какой он, Рай, говорили, конечно, разное. Но все сходились в мысли, что там — очень светло, вокруг — сплошной свет. И днем, и ночью.

Из краев, где мечтали о Рае, происходил и Саша Лодыгин. Едва он попал в город учиться на офицера, как сразу же отправился в книжную лавочку. И набрал там книг, из которых узнал про существование удивительной силы, несравнимой ни с какой из сил, о которых он знал прежде — электричества. Источник этой силы нельзя увидеть, он скрыт в чем-то неуловимо маленьком, невидимом даже и через мелкоскоп. Потому принять его можно лишь на веру. Крохотные электроны видны лишь внутри сознания, вернее — внутри его воображения. Зато сила, несомненно, существует на самом деле, и ударить может сильнее любого великана…

Чтоб уяснить себе эту тайну, Саша читал книги все свое свободное время. И вскоре к нему пришла уверенность, что такая сила может совершить то, что под силу сказочным огненным крыльям — поднять человека до Небес. Значит, она и есть — эти тайные крылья?!

В одной из книг Саша вычитал, как сделать самому маленькую динамо-машину, чтоб самому получить электричество, которое явится в виде искры. Он тут же отправился на барахолку, и долго выискивал все необходимое, тратя скудные денежки, присланные отцом. Вскоре на чердаке Кадетского Корпуса завертелось колесо электрической машины, которую он показывал любопытным однокашникам. Те смотрели с интересом, лишь шарахались от молний, которые проскакивали между проволочным катодом и анодом, сделанным из карандашного грифеля. «Молния — такая же, что и в грозу бывает, та же самая, только маленькая. А щелчок — ничто иное, как гром!» — охотно пояснял Саша.

В целом же машина подняла авторитет Лодыгина — всегда погруженного в свои мысли, и потому некомпанейского. Теперь однокашники всякую минуту отправлялись в его маленькую лабораторию. Сашка электризовал кусочки бумаги, и они летали по чердаку, возносясь к самым стропилам. «Будет машина сильнее — заряжу матерчатый коврик, и выйдет ковер-самолет. Да, как в сказке!» — хвалился он. Однокашники верили, смотрели на него, уже как на волшебника. Предлагали свою помощь.

А на занятиях, куда Лодыгин все-таки ходил исправно, рассказывали о перестройке пехотных батальонов из походных порядков — в боевые. Все это — значительно, но только если смотреть с земной глади, где наибольшая высота — какой-нибудь холмик, или кочка. Но если посмотреть с воздуха?! Поднимется русский воин вверх, и тут же сделается победителем. Без многодневных маршей, истерзанных сапог, жестоких штыковых атак! Вот и будет ПОБЕДА, и навсегда. А иначе победе все одно не быть — вон сколько войн прошло, а в них так никто до конца и не победил! И войны все идут и идут…

Ко дню окончания Корпуса проект летательного аппарата был готов. Он состоял из двух электромагнитов одной полярности, один из которых должен был оставаться на Земле, а второй — быть на самом летательном аппарате. Но за облака на нем не взлететь — мощи магнитов не хватит, а если поставить магнит очень мощный — его не поднимет сам аппарат. В воздухе взять электричество неоткуда — надо провод тянуть с земли, где будет стоять и паровая машина с генератором, его вырабатывающая. Значит, никуда летать он не сможет, а будет висеть лишь над одним местом, как будто положенный на невидимую подушку…

И то все пока еще — лишь в мыслях. Да на бумаге. Где кадету взять материалов, чтоб все это соорудить, где найти мастерскую?

Лодыгина аттестовали. Преподаватели поставили ему хорошие оценки, ведь он все ответил правильно. Правда, они отметили, что серьезного офицера из него не выйдет, и его будущим подчиненным служить под его началом будет — горе. Если, конечно, он не возьмется за ум. Ведь когда на экзамене он рассказывал, например, о действии пехотной роты в наступлении, то в его глазах плясали огонечки насмешки. Каково будет его солдатам, когда они пойдут в атаку под насмешку своего командира?!

То же самое говорили о нем и начальники, едва он стал служить ротным. «Порядка в роте — никакого, солдатики по плацу бродят — что бабы по базару, а ты только книжечки почитываешь, да карандашиком по бумажечке водишь!» — ворчал на него седоусый полковник.

Лодыгину и самому было тяжко в части. Из техники — одни винтовки-трехлинейки, из книг — Уставы, да потрепанные романы в офицерской читальне. Потому скоро перед полковником лег рапорт об увольнении прапорщика Лодыгина, который тот подписал сразу и с удовольствием.

Саша отправился в город, имя которого красовалось на множестве изящных русских вещей — самоварах, пушках, ружьях, да на тех же винтовках. Он прибыл в Тулу, где традиции многих поколений сплавлялись с умением и смекалкой мастеров, живущих ныне. Лодыгин тут же бросился в мир звонкого металла и отточенных движений мастеров. Он сделался простым рабочим, безжалостно похоронив годы своей учебы с их реками пота, пролитого на плацах и маневрах, навлекая на себя отцовское проклятие. «Думал, сын человеком станет, офицером, над людьми начальником… А он!.. Хоть бы с бабой спутался, оно бы еще понятно… А то!..»

Саша тем временем перенимал движения мастеров, надежно связывающие их в одно целое с машинным миром. Постепенно он становился своим для техники, преодолевая разрыв между ею и собой. Только она понимала его, убившего во имя машин прекрасную офицерскую карьеру, так и не рожденную, и потому сиявшую генеральским эполетом. В каком-то другом мире.

На заводе он легко доставал все, что требовалось для опытов, которые он ставил в своей наемной комнатке. Он сооружал все новые и новые установки, призванные стать ступенями на лестнице, ведущей к огненным крыльям, с которыми человек взмоет в небо, пролетит сквозь него, пронесется мимо ковша звездной Медведицы и обнимет Полярную Звезду…

Листы с новыми набросками слетали на пол в безнадежно загроможденной комнате. Возникали все новые и новые сплетения из железок и проводов, державшиеся один или два дня, а потом беспощадно разбираемые и обращаемые в какой-нибудь новый аппарат.

В одном из опытов Лодыгин пропустил ток по проволоке, проложенной между катодом и анодом. Проволока засветилась, подобно лучине, только без треска и искр. «Новая лучина!» — усмехнулся изобретатель.

Проволока светила недолго, она быстро перегорела и рассыпалась в металлическую труху. «Конечно, в воздухе ведь есть кислород, он ее и сжег, когда она нагрелась. А что если откачать воздух или заменить его каким-нибудь газом, который не окисляет?!» — подумал Саша.

На другой день он вставил свое устройство в колбу, из которой, как мог, откачал воздух, а потом запаял ее. Металлическая лучина исправно светила несколько дней, а потом Лодыгин о ней забыл, снова вернувшись к своей мечте.

Увы, как он не старался, даже теоретически его летательный аппарат уступал даже воздушным шарам, с недавних времен поплывшим завоевывать небеса. А ведь появились уже и дирижабли!

Отчаявшийся Лодыгин наконец решился отправиться в Петербург, чтобы передать свой неудачный опыт ученым людям своего народа. Может, найдется кто умнее его, и сможет решить задачу, которая Лодыгину оказалась не под силу?! Может, его ошибки подправят чей-нибудь путь, и натолкнут кого-то прямо на огненные крылья, которые так и не легли в жадные до них руки Лодыгина?!

На вокзале Саша грузил свой багаж в поезд. Он состоял из множества ящиков и коробок с техническими штуковинами, вышедшими из-под его рук. Он, как и прежде, верил, что венцом труда все равно станет аппарат, поднимающий человека. Ну и что, что последний шаг сделает уже не он, а кто-то другой, кого Саша еще не знает. Александр с радостью подставит свои плечи под ноги того, кто дотянется до Небес. И пусть имя Лодыгина будет после этого забыто — оно вольется в другое имя и срастется с ним в великом полете!

Колбу с электрической лучиной Лодыгин сунул себе в карман. Он забыл ее упаковать в остальной багаж, и заметил ее лишь тогда, когда комната опустела. Оставлять было жалко, ведь она родилась тоже на пути к электрическому полету!

В купе Лодыгин напряг свою мысль так, что казалось — голова вот-вот засветится, подобно электрической лучине. Ему хотелось, чтоб время, отделяющее его от Петербурга, принесло раскрытие тайны электролета. Чтоб в столицу он сошел уже с готовой идеей, вобравшей прожитые им годы.

Но все было тщетно, электрические крылья летали где-то рядом, но всякий раз увертывались от мыслей Лодыгина. Это напоминало неудачную охоту на верткую белую моль. Потому в Петербург он приехал усталый и отчаявшийся. Ему хотелось найти вожжи своих мыслей и со всей силой натянуть их, заставив смириться с тем, что им никогда не поймать парящие в небо крылья. Такая внутренняя борьба выматывала изобретателя, и он молился о даровании смирения. Того смирения, которое было у Ионы, когда тот провалился в темное чрево кита…

Извозчику он велел отправиться с багажом в гостиницу, а сам пошел пешком в Академию Наук.

— Мне необходимо встретиться с Яблочковым, — буднично сказал он секретарю, назвав одного из патриархов русской электротехники.

— Одну минуту, — ответил тот, решив, что пришел старый знакомый профессора. Иначе с такой легкостью о нем бы не говорил…

Как бы то ни было, минут через двадцать Лодыгин беседовал с Яблочковым, рассказывая ему о своих попытках создать электролет. Увы, они закончились крахом, неудачей, провалом, пустотой… Одним словом — НИЧЕМ.

Яблочков кивал головой и предлагал устроить для Лодыгина публичное чтение лекции, чтоб на нее могли придти все, кто мечтает о электрическом летательном аппарате. Пусть жизнь Лодыгина сделается для них — уроком. Из десятков, сотен, тысяч таких уроков и складывается наука, как дом — из кирпичей…

За разговором Лодыгин нечаянно извлек из кармана жилетки колбу и машинально поиграл с ней — руки требовали движения, чтобы дать проход тому, что не находило выхода через его язык.

— Что это у вас? — спросил Яблочков, которого заинтересовал необычный предмет.

— Пустяки. Электрическая лучина. Светит, когда через нее ток проходит. У меня случайно вышла, в одном из опытов, — сказал Лодыгин и постарался перевести разговор снова на свои огненные крылья.

— Может, это и пустяк, но пустяк очень полезный! — заметил Яблочков, — Думаю, много-много людей мечтают о таком вот пустяке!

Через месяц первая лампочка, конечно, приспособленная для фабричного производства, загорелась в одной из лабораторий Петербурга. Заработали фабрики электролампочек, и края, с самого их сотворения погруженные в бочку с мраком, стали понемногу озаряться лучиками надежды. Их обитатели сияли сильнее, чем еще пока немногочисленные Лодыгинские лампочки. Ведь если сделалось светло и ночью и днем, и зимой и летом, значит — на Землю приходит Рай, который суть — безначальный и бесконечный свет. Взошло солнышко, которое никогда больше не зайдет…

На русском просторе вспыхивали все новые и новые искорки искусственных светлячков. Они сливались в озера света, а те — в моря. Народы окраин с восхищением смотрели на русских, ведь они несли им свет в прямом смысле этого слова. Одна лампочка, появившаяся в каком-нибудь горном селении, сразу же собирала вокруг себя множество народа, говорившего о том, что надо держаться русских, раз они такое добро несут.

Нити проводов, на которых держатся лампочки, сшивали Пространство вслед за железнодорожными нитями. Поэтому неудивительно, что и гибель Империи прежде всего привела к потере электрического света. В одних краях он стал исчезать на 2 часа в сутки, в других — на такое же время появляться…

В 1917 году большинство народа пошло за большевиков, и это — не удивительно, если помнить об их отношении к свету. Только они обещали в небывало короткое время залить землю от Европы до Азии могучим потоком света, и с яростью молодого народа взялись за план ГОЭЛРО. Даже свеча Лодыгина получила у них новое наименование — «лампочка Ильича», хотя про ее автора никто и не забывал. Но Ленин неожиданно сделался учеником Лодыгина, пусть даже сам этого и не осознав. Ведь он тоже искал свои Огненные Крылья, только не в технике, а в общественном устройстве, и так до самой своей смерти не нашел их. Зато положил начало превращения прежде темных земель в световой океан.

В кабинете, окутанном призрачным керосиновым светом, плел паутину своего бизнеса Эдисон. За многие годы у него образовалось чутье, и по слабеньким слухам он мог точно определить, что где-то в мире сотворено нечто стоящее его внимания. Потом он, как молодой гепард, бросался в сторону, откуда шел слух, и мгновенно выхватывал нужную человечью мысль, вырывая ее с мясом из мира, где она родилась и выросла. А потом переваривал ее в many, всепоглощающую субстанцию, которой смазывалась дорога в его Рай.

Запатентовать лампочку оказалось просто — русские часто, вернее — как правило пренебрегали таким неинтересным делом, как оформление патентовых бумажек и прочих документов с документиками. Ведь предки русских ученых никогда не ставили своих имен на творениях своих рук, искренне полагая, что они — дар Божий, который грешно присваивать лишь себе. Все, что даровано — даровано всем!

Но Эдисон этих мыслей никогда бы не понял — его вырастили океанские хляби побережья США, или САСШ, как тогда назывался тот заокеанский мир. Бизнес пошел успешно, ведь он давал свет без всяких лишних хлопот — копоти, грязи, взрывов светильного газа и керосиновых паров. Лампочки засверкали на заморских улицах, в глазах ковбоев на входах в питейные заведения и на пупках красоток у магазинов нижнего белья.

Что же, читателям (и не только читателям) дана воля решать, чьей дорогой им шагать по миру света — огнекрылого Лодыгина, или паукообразного Эдисона, ловившего идеи и высасывающего из них суть, как это делают и настоящие пауки со своею добычей…

Что до летательного аппарата тяжелее воздуха, то он скоро был создан. Правда, не имел ничего общего с электрическими крыльями Лодыгина. Позднее Циолковский придумал ракету для достижения космоса, но и она не походила на Лодыгинские крылья.

Что же, в конце 20 века электролет неожиданно переродился в поезд на электромагнитной подвеске. Он мог бы сделаться прекраснейшим средством преодоления русских просторов сквозь снега, болота, тайгу, степи, реки и горы. Но, увы, родились эти диковины не у нас. Хотя ничто не мешает запустить их и по нашим землям, придав, разумеется, им иной, подходящий для наших бескрайних и мерзлых краев вид.

Впрочем, будущее есть и у настоящего электролета. Современная физическая теория сверхструн утверждает о наличии в мировом пространстве особых зон, получивших названия «кротовые норы» или «червоточины». Сквозь них можно проходить в иные пространства и в иные миры, а, может, придти и к Центру всех миров. Для прохождения же через эти «норы» требуются мощнейшие электромагнитные поля особых характеристик, определить которые ученым в наше время еще не под силу. Чем не продолжение пути, начатого самобытным русским ученым Лодыгиным?!

Андрей Емельянов-Хальген

2012 год