Ирина Хотина — Загадки евангелий. Глава 2.

Итак, давайте отбросим высокопарное лицемерие относительно священности текстов, к которым приложили руку сотни людей. Оставим на совести теологов высказывания, вроде того, что автором Писаний является сам Бог, и приступим к изучению «Благих вестей», с целью выяснить, так что там, собственно говоря, произошло, в этой дикой Иудее? Неужели, светлого, чистого, доброго человека распяли только за то, что он говорил о милосердии, любви, сострадании к ближнему? Вы в это верите? Я лично нет. Потому что убеждена, во все времена, при всех строях, лидеров (а Иисус несомненно таковым являлся) убивают не за слова, даже если они будут острыми и меткими, а за поступки и действия, планируемые или совершенные, и несущие в себе определенный уровень опасности для власть предержащих. Что же так напугало евреев и римлян в проповедях обыкновенного плотника, который вдруг стал авторитетным проповедником? Какой смысл вкладывал он в свои притчи? И вообще, кто он?

Все время своего существования христианство твердит об истине. Но истина —— птица высокого полета. Ей тесно в любой клетке, золотой, религиозной, идеологической. Ей хочется свободы и высоты. Да, именно высоты, потому как с нее значительно лучше видно. Давайте и мы поднимемся над привычными стереотипами и, вооружившись историческими фактами, рассмотрим их непредвзято.

Мне хочется начать исторический экскурс об авторах Евангелий с Марка, так как, несмотря на то, что христианская традиция поставила его на второе место в своем каноне, ни у одного исследователей не возникает сомнений, что хронологически оно написано первым.

И скорее всего Лука имел в виду именно это сочинение, указывая факт наличия письменных свидетельств известных событий. Подтверждением того, что Евангелие от Марка написано значительно раньше остальных благовествований, и что последующие евангелисты были с ним хорошо знакомы, можно считать тот факт, что оно было взято за основу Лукой и Матфеем. В частности у Матфея мы находим повторение 600 стихов Марка. В сочинении Луки заимствованный у Марка материал составляет примерно треть его собственного труда.

Что же известно о Марке? Христианская традиция считает, что он был секретарем апостола Петра в Риме, под прямым или опосредованным влиянием которого и написал свой труд. Более того, этот автор отождествляется с Иоанном Марком, несколько раз упомянутым в новозаветных текстах. Якобы он был близким родственником того самого Варнавы, с легкой руки которого началась карьера Павла в иудохристианстве. Варнава взял под свое покровительство Павла в Иерусалиме и представил его апостолам. А затем вытащил скандального фарисея из киликийской ссылки, чтобы с разрешения верхушки секты проповедовать иудаизм, вернее одно из его течений, среди язычников. Вместе они проповедовали в Антиохии и совершили миссионерское путешествие.

Как сообщают Деяния, их спутником в начале был некий Иоанн: "Варнава и Савл, по исполнении поручения, возвратились из Иерусалима в Антиохию, взяв с собою и Иоанна, прозванного Марком" (Деян.12:25). Очень показательное прозвище, ибо Марк в переводе с латыни означает "молоток". Видимо, такой компаньон — живой, напористый, обладающий физической силой — был необходим в миссионерском походе. "И быв в Саламине, проповедывали слово Божие в синагогах Иудейских; имели же при себе и Иоанна для служения" (Деян. 13:5).

Но Иоанн по прозвищу Марк пробыл с ними недолго: "Отплыв из Пафа, Павел и бывшие при нем прибыли в Пергию, в Памфилии. Но Иоанн, отделившись от них, возвратился в Иерусалим" (Деян. 13:13).

Дело в том, что в Пафе у миссионеров произошел инцидент: "Пройдя весь остров до Пафа, нашли они некоторого волхва, лжепророка, Иудеянина, именем Вариисуса, который находился с проконсулом Сергием Павлом, мужем разумным. Сей, призвав Варнаву и Савла, пожелал услышать слово Божие" (Деян. 13:6-7).

Иными словами, прибывшие миссионеры пришли сначала к главе местной еврейской общины равву Вариисусу (а точнее Бар-Иешуа), следовательно, человеку уважаемому. Вряд ли человек ниже рангом мог быть в окружении римского проконсула. О колоссальной популярности иудаизма среди язычников мы поговорим чуть попозже.

Автор Деяний сразу же чернит Бар-Иешуа в глазах своих читателей, называя его волхвом и лжепророком, потому что тот, будучи ортодоксальным иудеем, открыто выступил против "назорейской ереси" Варнавы и Савла, что, естественно, не понравилось последним.

События, по всей видимости, разворачивались следующим образом: весть о прибытии иерусалимских гостей дошла до римского наместника острова, который, приняв их за уважаемых раввинов, захотел с ними встретиться. Гости стали вещать "слово божие", то есть рассказывать об Иисусе-мессии, но "Елима волхв, ибо то значит имя его, противился им, стараясь отвратить проконсула от веры" (Деяния 13:8).

Варнава не стал вступать в конфликт; Лука молчит по поводу его поведения. А вот Савл в ответ, "исполнившись Духа Святаго и устремив на него взор" (Деян. 13:9) разразился бранью и проклятьями: "о, исполненный всякого коварства и всякого злодейства, сын диавола, враг всякой правды! перестанешь ли ты совращать с прямых путей Господних? И ныне вот, рука Господня на тебя: ты будешь слеп и не увидишь солнца до времени" (Деян. 13:10-11) .

Вот вам и учение добра и милосердия: белое назвать черным, свою сомнительную идею-фикс возвести в ранг правды и "путей Господних", религию отцов, которую народ создавал тысячелетиями, и ради которой сам недавно был готов пролить реки крови, обозвать совращением, оппонента-единоверца оскорбить и обвинить в приверженности дъяволу. Во истину, лучшая защита — это нападение.

Кстати, имя "Елима" никак не может означать волхва или мага, тут Лука откровенно солгал. Частица "эль" или "иль" в еврейских именах всегда указывает на присутствие Бога: Михаэль, Рафаэль, Исраэль, Уриэль, Элиэзер, Илиягу и т.д.

Но события приняли трагический оборот: якобы проклятья Савла тут же осуществились — Бар Иешуа лишился зрения. "И вдруг напал на него мрак и тьма, и он, обращаясь туда и сюда, искал вожатого" (Деян. 13:11).

Христианская традиция считает, что "апостол Павел поразил волхва Елиму слепотой", потому как выступал проводником "истинной веры". Хотя не трудно понять, дело обстояло прозаичнее и печальнее: от вероломства, цинизма, наглости, проявленных фарисеем и бывшим служителем Синедриона Савлом, с несчастным Бар-Иешуа случился удар.

Видимо, этот скандальный и трагический инцидент оказал на Иоанна-Марка сильнейшее впечатление: он отказался продолжать путешествие с Варнавой и Савлом, и вернулся в Иерусалимскую общину. Отсюда можно сделать вывод, что Иоанн-Марк был из числа приверженцев апостолов, свято верящих и исполняющих Закон, т.е. признавая в Иисусе мессию, он не был готов и не хотел идти на открытый конфликт с верой своих отцов.

Варнава, в отличии от Иоанна-Марка, на тот момент еще не разобрался в Савле, не понял, что его фанатичное стремление навязать окружающим свою точку зрения, неуклонно ведет к той красной черте, которую тот без всяких сомнений переступит ради доказательства своей правоты. А потому их совместная деятельность продолжилась еще какое-то время: "Павел и Варнава жили в Антиохии, уча и благовествуя" (Деян.15:35). В какой-то момент Павлу пришла в голову мысль: "Павел сказал Варнаве: пойдем опять, посетим братьев наших по всем городам, в которых мы проповедали слово Господне, как они живут" (Деян. 15:36-37).

Идея Варнаве понравилась, однако, он "хотел взять с собою Иоанна, называемого Марком. Но Павел полагал не брать отставшего от них в Памфилии и не шедшего с ними на дело, на которое они были посланы. Отсюда произошло огорчение, так что они разлучились друг с другом" (Деяни. 15:38-39).

Огорчением автор Деяний называет разрыв между Варнавой и Павлом. Христианская литература конфликт между двумя проповедниками никак не комментирует. Исследователи, ориентируясь на версию родственных связей между Варнавой и Иоанном-Марком, считают, что Варнава предпочел родственника. Если бы это было так, то люди, ставшие персонажами новозаветных текстов, занимались бы чем угодно, но только не духовным продвижением своей религии. Очень важно понять, что иудохристиане, приверженцы апостолов, пропагандируя идею мессианского прихода Иисуса среди евреев и неевреев, были уверены, что тем самым они развивают иудаизм. В этом случае важны их принципиальные взгляды, которые отодвигают родственные отношения на второй план. Поэтому причины разрыва между Варнавой и Павлом лежат значительно глубже простой ссоры.

К тому же, посмотрите, чем мотивирует Павел свое нежелание иметь спутником Иоанна-Марка. Он, видите ли, "не пошел с ними на дело, на которое они были посланы". Но разве они были посланы апостолами к язычникам, чтобы конфликтовать с иудеями, отвергая напрочь иудаизм?! Совсем, нет, и Варнаве, который сам приобщил Павла к этой миссии, истинная цель, двигавшая апостолами, хорошо известна. Позиция Иоанна-Марка оказалась ему ближе, поэтому расставшись с Павлом, "Варнава, взяв Марка, отплыл в Кипр" (Деян. 15:39).

Существует еще один важный факт, косвенно опровергающий версию близкого родства между Варнавой и Иоанном-Марком. Последний совсем не случайный персонаж новозаветных текстов. Его мать, которую звали Мария, была активной сторонницей Иисуса при его жизни. Традиция называет ее сестрой Лазаря, которого воскресил Иисус. После казни учителя ее дом становится местом собраний приверженцев Иисуса. В то время как Варнава был родом с Кипра и вступил в иудохристианскую общину значительно позже, когда община уже сформировалась и активно функционировала: «Иосия, прозванный от Апостолов Варнавою… левит, родом Кипрянин, у которого была своя земля, продав ее, принес деньги и положил к ногам Апостолов» (Деяния 4:36-37).

К тому же Варнава по своему происхождению был левитом, и эта важная деталь нашла бы свое отражение в характеристике Иоанна-Марка, будь они близкими родственниками.

Очень интересен тот факт, что апостол Петр, бежавший из тюрьмы с помощью ангела, пытается найти убежище в доме матери Ионна-Марка: " И, осмотревшись, пришел к дому Марии, матери Иоанна, называемого Марком, где многие собрались и молились" (Деян. 12:12). Не задержавшись среди единомышленников, Петр, "выйдя, пошел в другое место" (Деян. 12:17). Считается, что скрываясь от властей, Петр покинул Иудею и оказался в Риме.

А далее в этой истории идут сплошные предположения, не подкрепленные фактами из новозаветных текстов. Считается, что спустя десять с лишним лет, во время правления Hерона (54-68 г.г.), Петр и Марк снова встретились в Риме, где существовала уже многочисленная община иудохристиан. Разумеется, они с легкостью возобновили прежнее знакомство иерусалимских времен. Выяснилось, что Петр не знал другого языка, кроме арамейского, и Марк, говоривший по-гречески и на латыни, предложил ему свои услуги в качестве переводчика. Плодом этого сотрудничества явилось Евангелие.

Исследователи считают, что описанная версия возникла в связи с Первым посланием Петра, в конце которого апостол сообщает своей пастве, что ей шлет привет " Марк, сын мой". Из этих трех слов был сделан вывод, что Петр с Марком вместе пребывают в Риме.

Изложенная христианская версия о Марке, как секретаре и переводчике Петра, берет начало из свидетельства одного из самых ранних христианских писателей Папия (начало 2-го века н.э.), сделанного им со слов Пресвитера Иоанна: «Марк толмачом Петра был; то, что запомнил из Господом сказанного или содеянного, он точно записал, но не по порядку, ибо он и не слышал Господа, и не сопровождал Его. Позднее, как сказано, [он слышал и сопровождал] Петра, который проповедовал, применяясь к обстоятельствам, но не собирался располагать в порядке Господни изречения. Потому и не погрешил Марк, записывая так, как запомнил. Ибо он заботился только о том, чтобы ничего не пропустить и не передать неверно».

А вот версия более позднего писателя Климента Александрийского (2-й век н.э.): «Евангелие от Марка возникло при таких обстоятельствах: Петр, будучи в Риме и проповедуя Христово учение, излагал, исполнившись духа, то, что содержится в Евангелии; слушавшие — а их было много — убедили Марка, как давнего Петрова спутника, помнившего все, что тот говорил, записать его слова; Марк так и сделал и вручил это Евангелие просившим; Петр же, узнав об этом, не запретил Марку, но и не поощрил его».

Следующий писатель, Евсевий Кесарийский (3-4 век н.э.), заявляет, что Петр, узнав об этом, «возрадовался людскому рвению и разрешил читать это Евангелие в экклесиях». Вот только смущает, что после этих слов Евсевий ссылается на труд Климента, процитированный выше, где сказано, что Петр к написанию Евангелия был совершенно не причастен.

В конце этого рассказа хотелось бы привести цитату из первоисточника, а именно из Первого послания Петра, адресованного "пришельцам, рассеянным в Понте, Галатии, Каппадокии, Асии и Вифинии" (1Петр 1:1): "Сие кратко написал я вам чрез Силуана, верного, как думаю, вашего брата, чтобы уверить вас, утешая и свидетельствуя, что это истинная благодать Божия, в которой вы стоите. Приветствует вас избранная, подобно вам, церковь в Вавилоне и Марк, сын мой" (1Петр 5:12-13).

Из текста самого Петра совершенно очевидно, что его секретарем, пишущим под диктовку, является некто Силуан. Упоминание о Марке появляется в самом конце послания лишь тогда, когда апостол передает привет своим адресатам от церкви в Вавилоне. Какое отношение к вавилонским христианам имеет Марк, мы можем лишь предполагать, возведя его, допустим, в ранг руководителя общины. Можем также предположить, что Петр упоминает о Марке в связи с полученным от него письмом или его визитом в Рим.

Зачем Петру понадобилось передавать привет от Марка своей пастве, отзываясь о нем в дружеско-наставнической форме? Судя по многократным упоминаниям Иоанна-Марка в "Деяниях", он был достаточно видной и авторитетной фигурой того времени среди иудохристиан. Наверняка, Петр рассчитывал, что имя Марка и привет из далекой Вавилонии вселят спокойствие и уверенность в его корреспондентов.

А вот какой видит эту ситуацию З. Косидовский в своей работе «Сказания евангелистов»: «Примерно во втором веке безымянное евангелие приписали Марку в связи с тем, что оно появилось в Риме, то есть в том самом городе, где, согласно традиции, пребывал Петр и излагал свои мысли секретарю, некоему Марку... Многие ученые считают легендой даже самый факт пребывания св. Петра в Риме».

Из всего вышесказанного можно сделать некоторые выводы. Во-первых, Иоанн-Марк, которому традиция приписала авторство благой вести, не был очевидцем событий, о которых сообщает: или он был слишком мал, или вообще еще не родился.

Во-вторых, сомнительно его присутствие рядом с Петром в Риме. Если бы он в самом деле являлся секретарем престарелого апостола, находясь в такой уникальной близости к нему, разве из под его пера вышло бы сочинение, где нет ни одного биографического эпизода, никаких личных воспоминаний о днях, проведенных апостолом рядом с учителем, о жизни Иисуса, его облике, семье — словом, всего того, чем Петр бы непременно поделился со своим ближайшим помощником и соратником? Ведь после распятия прошло около сорока лет, и любой штрих, малейшая деталь имели величайшую ценность. Более того, в этом сочинении личности самого Петра уделено ничтожно мало внимания. Даже у Матфея мы находим больше подробностей об этом человеке.

Часть специалистов, отстаивая версию об отсутствии Марка рядом с Петром в Риме, высказывает мнение, что автор этого евангелия излагает точку зрения Павла, а не Петра, который остался верен Закону, считая, что ожидаемый всеми Мессия уже пришел в лице Иисуса. Но, как мы уже говорили ("Путеводная звезда" глава 7), Павел также не считал Иисуса "сыном Божьим" или "господом". В своих посланиях он называл его "кюриосом", что означает "господин, глава". Другое дело, что говоря об Иисусе, он имел в виду его духовный образ и применял малопонятное словосочетание "во Христе".

Сочинение, авторство которого приписывается Марку, невозможно связать с влиянием того или иного апостола. В нем отсутствуют сцены с ангелами, нет ни слова о необыкновенном зачатии или рождении Иисуса, каких-либо подробностей о его младенчестве и детстве. Повествование начинается с описания прихода Иисуса к Иоанну в Иудейскую пустыню, то есть с момента начала его активной деятельности.

При этом автор не боится показать самого Иисуса резким, гневливым, иногда грубым. Ощущение такое, что он знает, каким он был на самом деле, и не считает нужным смягчить эти моменты, боясь пойти против истины.

То же самое можно сказать и про апостолов, изображенных ограниченными, мелочными, непонимающими своего учителя, трусливыми людьми, бросившими его в самый драматичный момент.

Крайне скупо описаны события после казни, при этом за каждым словом ощущается реальная обстановка произошедшей трагедии. О самом "воскрешении" сказано всего одно слово, в отличие от сочинений Матфея и Луки, давшим волю разрастись религиозным фантазиям о "воскрешении" до нескольких глав. По всей видимости, во времена написания этого евангелия идея воскрешения еще не сформировалась в умах последователей Иисуса.

Вне всяких сомнений, автор этого сочинения не претендовал ни на биографическое исследование, ни на теологический труд. Он не находился под влиянием Петра или Павла, а последовательно и просто излагал то, что ему было известно о человеке, решившем взвалить на себя роль мессии, посланного Богом евреям для их освобождения. Отсутствие резких выпадов против иудеев и его безоговорочная вера в Иисуса как в мессию свидетельствует, что автор являлся иудохоистианином.

Конечно же, приведенный анализ слишком краток, чтобы опровергать или подтверждать версию об авторстве Иоанна-Марка. Можно только констатировать, что она не лишена смысла. Потому что реальный Иоанн-Марк, скорее всего в изложении событий опирался на воспоминания своей матери и ее соратников, знавших галилеянина на последнем этапе его жизни, но не входивших в ближайшее окружение.

Анализ литературных достоинств текста свидетельствует, что Марк не обладал литературным опытом. Как еврей, он должен был бы писать свой труд на арамейском языке, но в связи с тем, что вся его деятельность была связана с миссионерством среди язычников, то свою благую весть он сочинил на родном для своей паствы греческом диалекте, именуемым койне. На этом общем языке говорили все разноязычные племена и народы, населявшие территории, входившие в состав государства Александра Македонского, а затем завоеванные Римом.

Понимая, что его читатели далеки от иудаизма и еврейских обычаев, Марк дает объяснение некоторым из них. К сожалению, этих объяснений оказалось слишком мало, чтобы помешать в дальнейшем последователям Иисуса, сделавшим из казненного еврейского раввина богочеловека, придать содержанию труда Марка совершенно другой смысл, местами отредактировав текст в русле своих представлений. Примером такой компиляции является самая первая строчка: "Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия" (Марк 1:1).

Однако при прочтении евангелия становится понятно, что эти два слова "Сын Божий" в его начале являются диссонансом всему остальному повествованию, ибо автор стремился донести до читателей благую весть о приходе мессии, а не о рождении "сына божьего". Его рассказ настолько строен, динамичен и сжат, что редакторам осталось мало места для компиляций, поэтому словосочетание "сын Божий" встречается в Евангелии от Марка только один раз.

О других редакторских правках в сочинении Марка и остальных евангелистов мы будем подробно говорить в ходе нашего исследования.

Теперь обратимся к евангелисту, чья благая весть стоит на первом почетном месте в ряду канонических текстов, ибо традиция считает этого автора учеником Иисуса и непосредственным свидетелем описываемых событий. Речь идет о Матфее, и, если мы говорим о соратнике и ученике Иисуса, следует назвать его еврейское имя — Матитьягу.

Не случайно М.А.Булгаков сделал сборщика налогов Левия Матвея главным героем своего романа, вернее его исторической части. По его представлениям Матфей, будучи спутником Иисуса, уже тогда записывал "на козлиный пергамент" все высказывания учителя.

До недавних времен и теологи и ученые были убеждены, что оригинал текста евангелия Матфея был написан на арамейском языке и лишь позже переведен на греческий, вариант чего и дошел до наших дней. Однако филологические исследования с использованием самых современных научных методов доказывают, что автор изначально писал на греческом диалекте койне, на котором говорили евреи диаспоры.

Этот вывод вытекает из того немаловажного обстоятельства, что многочисленные цитаты Ветхового Завета, которыми изобилует текст, взяты автором из «Септуагинты» без каких-либо изменений. Мы уже подробно говорили о «Септуагинте» — переводе священных еврейских писаний на греческий язык, специально сделанном в Александрии для евреев диаспоры, которые на чужбине перестали понимать язык Торы — иврит.

Возникает естественный вопрос: мог ли сборщик налогов Матитьягу, проживший большую часть жизни в Иудее, где разговорным языком был арамейский, в совершенстве владеть не только устным, но и письменным греческим? И если автор действительно являлся учеником Иисуса, который был противником греческого перевода Закона, настаивая на его исполнении до последней огласовочной черты ивритского правописания, разве отдал бы предпочтение Септуагинте? А ведь процитируй он оригинал, сколько тогда заблуждений и трагедий избежало бы человечество!

Скорее всего, автор этого евангелия пользовался тем материалом, что был ему доступен, т. е. Септуагинтой. Из чего следует, что он, как и Марк, был евреем, но евреем диаспоры, признавшим в распятом Иисусе мессию. Свою благую весть этот человек написал для единоверцев, говоривших, как и он, только по-гречески. А отсюда закономерный вывод — Евангелие от Матфея написано совсем не тем Матфеем, что фигурирует в новозаветных текстах и, следовательно, его автор не является очевидцем событий.

Однако существуют многочисленные свидетельства, что евангелие от Матфея с момента своего возникновения считалось самым авторитетным среди других текстов. Только его признавали иудохристиане, т.е. евреи, считавшие Иисуса мессией.

Христианская традиция об авторстве Матфея на протяжении многих веков зиждилась на заявлениях первых учителей Церкви, Папия и Евсевия о том, что «Матфей первоначально проповедовал евреям; собравшись же и к другим народам, вручил им свое Евангелие; отзываемый от них, он оставил им взамен себя свое Писание». Этот текст так и называли «Еврейское евангелие назореев», считая, что в дальнейшем оно неведомо кем было переведено на греческий язык.

Некоторый свет на тайну происхождения Евангелия, приписанного Матфею, проливает другое свидетельство Папия, который будучи в первой половине 2-го века епископом Гиерапольским во Фригии, ревностно собирал устные сказания об апостолах: «Матфей записал по-еврейски изречения Господа, а прочие толковали (переводили) их, кто как умел».

На эти слова Папия обратили особое внимание в начале 19 века ученые, придерживавшиеся рационалистических взглядов на Библию. Так Фридрих Штраус в своей книге "Жизнь Иисуса" обобщает накопленный к этому времени опыт: "Странным представляется здесь то, что Папий в цитированной фразе, которая, вероятно, легла в основу всех остальных свидетельств, упоминает лишь об «изречениях», записанных Матфеем, поэтому его поймал на слове Шлейермахер, который под еврейским произведением Матфея стал разуметь не Евангелие от Матфея, а какой-то сборник изречений".

Можно только согласиться с Ф. Штраусом, что "заявление Папия о том, что еврейское евангелие всякий переводил (толковал), кто как умел, по-видимому, имеет тот смысл, что эти переводы вообще значительно отличались друг от друга и более походили на переделку, чем на перевод".

Кстати, очень интересен тот факт, что первые апологеты христианства считали благую весть Матфея, которая, по всей видимости, существовала в действительности, «еврейским евангелием назореев». Уже само по себе это обстоятельство свидетельствует, что его подлинный автор был иудохристианином, возвещавшим своей пастве о приходе мессии. В то время как известное нам евангелие, которое ему приписывается, рассказывает и пытается доказать пророческими предсказаниями о приходе "сына божьего", смешивая его с понятием "мессия". Такая позиция отражает более позднюю эволюцию взглядов христиан, и являет собой важный шаг к христианской концепции о рождении богочеловека.

В то же время, наше дальнейшее исследование выявит, насколько автор греческого варианта неплохо владел вопросами иудейской истории, подробностями жизни евреев, создавая на этой основе свои легенды, в правдивость которых должны были поверить его читали. Одновременно с этим прослеживается наличие грубейших ошибок в цитировании Танаха, что говорит о его больших пробелах в знании и понимании Писаний.

И, наконец, самый важный критерий, наличие которого может подтвердить личное знакомство автора с Иисусом — присутствие биографическим эпизодов из жизни учителя и своего близкого знакомства с ним. Отсутствие таковых в данном сочинении позволяет нам вслед за Ф. Штраусом повторить: "Евангелие от Матфея — материал из вторых рук, даже факты биографии Иисуса автор берет из других источников. Разве мог очевидец (а ведь Левий был очевидцем описываемых событий!) до такой степени зависеть от чужой информации?"

Следует указать на еще одну деталь, которая играет против версии авторства Матфея: человек, написавший это евангелие, явно обладал писательскими навыками, позволившими ему грамотно сгруппировать имевшийся в его распоряжении отрывочный материал, и создать кульминационную точку всего трактата — нагорную проповедь, где сконцентрировано большинство высказываний Иисуса. Эта сильнейшая композиционная находка позволила ярко и отчетливо представить взгляды галилейского проповедника в виде "программной речи", ставшей основой христианского учения. Несомненно, талантливо использованный литературный прием выделил эту благую весть среди прочих в наиболее благоприятном свете. Заметим, что у Луки это событие представлено значительно скромнее, у двух других евангелистов вообще не упоминается.

Авторитетность евангелия от Матфея (будем называть его так, следуя традиции, дабы избежать путаницы), обширность представленного им материала, дает возможность сделать его основой нашего исследования, поэтому в этой главе ограничимся небольшим рассказом о нем.

Автором третьего евангелия считается грек Лука. Христианская традиция утверждает, он был спутником Павла, на основании упоминания апостолом в послании к колоссянам о неком Луке: "Приветствует вас Лука, врач возлюбленный…" (Колос. 4:14).

Но к посланиям Павла нужно относиться очень осторожно. В нашем исследовании уже неоднократно возникала проблема их подлинности. Ученые называют только пять посланий, авторство Павла которых не вызывает сомнения, и послание к колоссянам не относится к их числу.

И все же, если близкое знакомство автора с Павлом требует своего доказательства, то его нееврейское происхождение бросается в глаза. Его выдает масса важных фактов и незначительных мелочей. Первое, незнание страны, о которой он пишет. Когда читаешь, какими путями автор отправляет своих героев по Иудее, становится понятно, что географические названия местности для него не более чем абстрактные понятия. Он совершенно не представляет, что такое Иерусалимский храм. И что особенно обращает на себя внимание исследователей, он не употребляет слов и имен собственных семитского происхождения. По всей видимости, Лука сознательно заменил их на соответствующие греческие или придал греческое звучание.

Одновременно за его рассказами проглядывает хорошее знание греческого перевода Библии, Септуагинты, и, что немаловажно, ее латинского перевода. В этом труде значительно больше, чем в других, уделено внимание отношению Иисуса к неевреям, и распространению новой религии среди неевреев, приданию его словам и поступкам универсального характера.

В первых же строчках автор определяет свою аудиторию, адресуя свое повествование некоему Феофилу. Нет сомнения, речь идет о грекоговорящем читателе.

Конечно же, Лука мог иметь в виду совершенно реального человека с именем Феофил. Например, Р. Хазарзар, обращая внимание на употребленный им титул своего адресата, считает, что «Лука обращается к некоему достопочтенному Феóфилу. Вероятно, судя по титулу к важному римскому чиновнику". Но скорее всего, как предполагают другие исследователи и среди них З. Косидовский, Лука использовал литературный прием и, конечно же, не случайно выбрал соответствующее своей цели имя Феофил, что означает «любящий бога". Под читателем с таким именем автор мог подразумевать любого человека, желающего больше узнать о "сыне божьем".

Следует добавить, посвящение Феофилу, наряду с лингвистическим анализом, сыграло важную роль в установлении авторства Луки другого раннехристианского произведения — "Деяний апостолов". И это очень важная деталь в раскрытии личности автора третьего евангелия.

Важным свидетельством в пользу нееврейского происхождения Луки является отношение к его сочинению Маркиона, который, предаваясь антисемитским идеям, отвергал все евангелия, считая их деянием евреев, кроме сочинения Луки. Пытаясь отделить благую весть Луки от иудохристианской основы, "Маркион утверждал, что Евангелие от Луки подверглось переработке со стороны защитников иудейства, которые вставили туда цитаты из своих священных книг" (И. С. Свенцицкая "Тайные писания христиан").

И уж коли мы вспомнили мрачную фигуру Маркиона, давайте обратимся к Антимаркионскому прологу, созданному не позже 160-80 г.г., где утверждается: «Лука — сириец, родом из Антиохии, врач, ученик апостолов. Позже он следовал за Павлом до его мученической кончины. Безупречно служа Господу, он не имел жены и детей. Исполненный духа святого, он умер в Беотии в возрасте восьмидесяти четырех лет. Так как уже были написаны Евангелия: в Иудее — Матфеем, в Италии — Марком, то Лука по вдохновению от духа святого написал Евангелие в области Ахайи».

Очень странная характеристика "сириец — ученик апостолов". Апостолы были иудохристианами, неукоснительно соблюдавшими Закон. Чтобы стать их учеником, то есть влиться в общину, язычнику было необходимо принять иудаизм, а это значит, пройти длительный курс обучения Торы. Принятие иудаизма никогда не было формальностью. Судя по несчетному количеству ошибок, которое делает Лука, излагая Писания или сочиняя эпизоды из иудейской жизни, он был очень далек от иудаизма, не понимал его сути и совершенно не ориентировался в тонкостях. Поэтому называть его "учеником апостолов" просто нелепо.

Однако, жизнь общины, основные моменты разгоравшихся в ее стенах конфликтов, и даже их нюансы, были Луке отлично известны и подробно изложены в "Деяниях". Значительная часть этого труда посвящена человеку, самозвано провозгласившему себя апостолом, а именно Павлу. Напрашивается вывод, Лука имел хорошо информированный источник. И этим источником мог быть сам Павел, но только в той части, что касалась совершенных им поступков, путешествий, многочисленных конфликтов, возникавших с ним во время миссионерских вояжей.

Другим источником ценнейших рассказов о перипетиях закрытой иудохристианской секты в Иерусалиме мог быть соратник Павла, на каком-то этапе его покровитель — Варнава. Их реальная встреча могла произойти в Антиохии, где Павел вместе с Варнавой возглавляли иудохристианскую общину, и где одним из учеников мог оказаться вольноотпущенный Лукас.

Что привело Луку в еврейскую синагогу, как и тысячи других язычников?

Иудаизм в то время набирал колоссальную популярность в языческом мире, чему способствовало вступление Римской империи в полосу длительного кризиса, в том числе и в религиозной сфере.

Внешне казалось, Рим находится в зените своей славы и величия, прирастая землями и покоряя все новые и новые народы. Три войны с персами привели к полному подчинению им огромнейшей бывшей империи Александра Македонского. Но эта безудержная погоня за богатством стала началом конца. Захватнические войны наводнили страну таким количеством рабов, что свободный труд и свободное предпринимательство практически исчезли. Победоносные войны обогащали патрициев, делая плебс все беднее и бесправнее.

Суть строительства любой империи очень точно выразил строитель другого государственного колосса, выразил по-простому, по-народному, чтобы дошло самого примитивного ума: "Лес рубят — щепки летят". Империя движет народами, какое ей дело до судеб отдельных людей, из которых так просто сделать рабов.

В древнем Риме рабы были не только дармовой рабочей силой, не только способом материального обогащения, но и символом мощи и могущества. Каждый триумф римских полководцев сопровождался проведением под аркой победы многотысячных колон захваченных рабов. Фактически это было переселением завоеванных народов с их исконных земель. К тому же Римские власти по своему произволу перекраивали территории. Там, где затрагивались их интересы, они не считались ни с местным самоуправлением, ни с местными    традициями, и прежде всего религиозными. А языческие боги — это, как правило, местные боги, боги дубрав, рощ, ручьев, рек. Когда жизнь заставляет человека уходить со своих земель, он легко отказывается от богов, не защитивших его, и переходит под покровительство других.

В арсенале римской власти существовало много верных способ изгнания хозяев с принадлежащих им земель. Прежде всего, налоговая удавка, весьма распространенная у римлян практика разорения мелких землевладельцев. Второй, быстрый и очень удобный способ, обвинение неугодных лиц в государственной измене, с последующей казнью или изгнанием из страны. Понятное дело, во всех случаях земли подлежали конфискации. В ответ по всей империи то тут, то там вспыхивали восстания, результат которых всегда оказывался одинаковым — жестокое подавление. Уцелевшие в этих побоищах и спасшиеся от распятия на столбах, оторванные от земли и своих богов обездоленные люди искали приют в городах.

Но государство всегда нуждается в деньгах. Хорошим пополнением казны во все времена было разорение храмов: римляне не брезговали и этим старинным способом. Вот что пишет Тацит о ситуации середины 1-го века: «Между тем для собрания денег была опустошена Италия, были разорены провинции, союзные народы и государства, называемые свободными. Жертвами этой добычи сделались боги, так как храмы в Риме были ограблены и из них было вынесено золото... На восстановление Рима после пожара 64 года. А в (провинции) Азии и Ахайе похищались (из храмов) не приношения только, но статуи богов, после того как были посланы в эти провинции Акрат и Каринат Секунд» (Annales XV 45).

Боги не могли защитить самих себя, где уж тут думать о людях! Выходит, прав был Эпикур, советовавший не бояться богов и жить в свое удовольствие! Но жить в удовольствиях могли себе позволить только имущие классы. Расслоение общества приняло устрашающие масштабы. Богатые утопали в роскоши, превратив погоню за богатством и изощренными развлечениями в своего рода соревнование, в то время как Рим наполнялся бессчетным количеством нищих, бездомных и рабов, которых власти развращали, дабы удержать в повиновении, бесплатной пайкой хлеба и кровавыми зрелищами.

Продажа детей в рабство в счет уплаты долгов стала привычным и обыденным делом. Судебная система полностью дискредитировала себя, став местом открытого подкупа. Взяточничество превратилось в почетное и уважаемое в обществе занятие. Низшие слои общества все меньше и меньше верили в традиционную мораль. Сама жизнь представлялась им бесконечным злом или злой насмешкой, когда при каждом удобном случае чиновники произносили торжественные речи о гражданской доблести и необходимости гражданского служения.

Вдобавок ко всему, на фоне процветающего взяточничества, доносительства, жестокого отношения    к бедным слоям, власти требовали от своих граждан, чтобы императоров, чьим именем творится вся эта несправедливость, величали богами. Ну, как тут не разувериться в своих богах, взирающих с безразличием на всю эту вакханалию?!

Иными словами, идея приобщения населения римской империи к новым религиозным взглядам появилась не на ровном месте. Ее спровоцировала глубокая трещина, разделившая единый монолит религии и государства. Религия в этой связке оказалась более слабым звеном. Но религиозный вакуум стал быстро заполняться различными сектами и культами. Несмотря на противодействие властей, римляне искали духовную поддержку в других культах, поклоняясь Исиде, Серапису, Сабазии, участвовали в мистериях, или принимали иудаизм.

На самом деле серьезное отношение язычников к иудаизму началось значительно раньше, в эпоху эллинистического мира, когда греки полюбили ходить в синагоги, построенные евреями диаспоры. Поскольку там не проводили обрядов и не приносили жертв, еврейские дома собраний, именно так переводится синагога, больше напоминали философские школы, и, когда в городе появлялся какой-нибудь известный раввин, многие греки спешили в синагогу с той же охотой, с какой стекались послушать собственных мыслителей. Кто-то начинал соблюдать отдельные предписания Торы, а для кого-то иудаизм становился новым смыслом жизни. Принявшие иудаизм назывались прозелитами. Многие знаменитые учителя и мудрецы, упоминающиеся в Талмуде, были прозелитами или происходили из семей прозелитов — греков, римлян, персов.

Римляне, умевшие хорошо воевать, оказались малопродуктивными в духовной сфере, а потому переняли у греков практически всю их культуру. Не прошел мимо их внимания факт взаимного проникновения эллинизма и иудаизма. И хотя только ленивый римский писатель не изобличал евреев, как "узколобых варваров", диаметрально противоположный подход двух культур по всем жизненным позициям бросался в глаза и далеко не всегда был в пользу эллинизма.

"Римляне приходили в ужас от еврейского обряда обрезания. В то же время сами преспокойно распинали на крестах тысячи живых людей и делали это во имя справедливости! Они именовали "варварским" еврейский праздник Песах, знаменовавший освобождение человека от рабства. Сами же, как варвары, бросали безоружных рабов на растерзание диким зверям и называли это развлечением. И римляне, и греки с насмешкой говорили о еврейском обычае обязательного субботнего отдыха для свободных людей, рабов и рабочей скотины. Своих собственных рабов и рабочий скот они безжалостно заставляли работать все семь дней в неделю и называли это производством. Утонченные греки посмеивались над "грубыми" евреями, когда те ужасались греческому обычаю умерщвлять младенцев, если форма головы или носа не нравилась родителям. Евреи не понуждали своих дочерей заниматься "священной проституцией" в храмах, они не считали педерастию самой изысканной формой человеческих отношений, и они ставили свой долг перед Богом выше личных наслаждений — этого было достаточно для греков и римлян, чтобы считать евреев варварами" (М.Даймонт " Евреи, Бог и История").

Прикрываясь сонмом богов, мощная империя проявляла полное равнодушие к человеку и человеческим страданиям. На фоне полного морального разложения, тотальной коррупции, нищеты, бесправия, потери веры в богов, еврейские общины представлялись многим римлянам островками стабильности и благополучия. И чем тяжелее и безотраднее становится жизнь, тем активнее в различных городах вокруг еврейских общин, синагог, образовывались группы из бедноты, рабов, вольноотпущенных, решивших приобщиться к иудейскому всемогущему богу, в котором они увидели главный источник благополучия преданных ему евреев.

Евреи, которые также как и остальные народы империи испытывали на себе все ужасы повседневной жизни, оставались верны своему Богу и тому образу жизни, который он заповедал. Этот бог обладал высоченными моральными качествами, он, в отличие от языческих богов, не выкрадывал женщин, не пробирался в спальню к чужим женам в виде дождя или облака. Он требовал от евреев преданности не только к себе, но и верности друг другу, делая тем самым институт семьи необычайно прочным.

Еврейские мужчины были грамотны, имели хорошие профессии и достаток, не принимали участия в постыдных вакханалиях, не имели дело с куртизанками и не спали с мальчиками. В это самое время мир эллинизма, пытаясь спрятаться от действительности, устремился на поиски духовности и красоты, не заметив, что оказался в плену разврата.

Римляне смотрели на евреев по-разному. Многие с завистью и ненавистью, которую потом перенесли на христиан. Но нашлось немалое количество тех, кто решил найти защиту и помощь у иудейского Бога. Как отмечают римские историки, в 1-ом веке нашей эры около 10% населения Римской империи, семь миллионов из семидесяти, следовали еврейским обычаям. Из этих семи миллионов лишь около четырех являлись этническими иудеями. Остальные были обращенными язычниками первого или второго поколения. Римский философ Сенека, описывая это явление, замечал, что римлянам грозит опасность «объевреиться».

Нельзя сказать, что главы еврейских диаспор обрадовались такой перспективе распространения своей религии; болезнью миссионерства иудаизм никогда не страдал. К тому же иудаизм не зря называют "религией для взрослых", так как он сложен как для понимания так и для исполнения. А вот как раз этого, понимания Торы и исполнения религиозных ритуалов, и в первую очередь, обрезания и кашрута язычники не хотели. Их привлекали высокие моральные требования еврейского бога к человеку, к семейным ценностям, к власть имущим, они с удовольствием зажигали шабатние свечи у себя в домах, им нравились общие молитвы, хотя в помещения синагог их не впускали. Но самое главное, этим бесправным людям, каждый день испытывающим на себе несправедливость, оказалась близка идея ожидания евреями загадочного мессии.

На фоне усиливающейся тяги языческого мира к иудаизму, в самом иудаизме начали происходить малозаметные на первый взгляд изменения: иудохристианская община или "назорейская ересь", стала распространяться за пределами Иудеи в еврейских диаспорах. Невольным виновником такого развития событий оказался Павел, который, будучи представителем Синедриона, устроил в Иерусалиме гонения на то течение общины, которое Лука назвал "еллинистами". Боясь физических расправ, несчастные стали возвращаться к себе на родину.

Когда же сам Павел примкнул к апостольскому иудохристианству, судьба в лице Варнавы привела его в Антиохию, вследствие того, что руководство Иерусалимской общины дало разрешение этим двум миссионерам проповедовать "необрезанным". Понятно, что язычники не были в курсе сложных течений в еврейском религиозном мире. Но если раньше евреи ограничивали возможность принятия иудаизма, то теперь двери синагог, конечно тех, которые контролировали иудохристиане, перед язычниками распахнулись, и им охотно стали рассказывать о неком Иисусе.

Особенно быстрое распространение иудохристианства началось после поражения первого иудейского восстания, т.е. после 70-го года. В последствие народный фольклор очень точно подметил сложившуюся тогда ситуацию: «Средь красных цветов нету розы краснее. Когда б не Иисус все бы были евреи». На самом деле, в том, что человечество пошло другим путем повинен не Иисус, а Павел, стараниями которого иудохристиане отбросили жесткие требования Закона о соблюдении кашрута, обрезания и субботы, и язычники толпами устремились в объятия неких христиан, проповедующих в синагогах, в полной уверенности, что они приобщаются к еврейскому богу.

Вполне возможно, среди этой массы неофитов мог оказаться бывший раб, а ныне вольноотпущенный Лука, выделявшийся, наверняка, на общем фоне своей грамотностью, любознательностью, талантом слушателя. Но Лука оказался еще и талантливым писателем-беллетристом. Например, придуманный им трогательный рассказ о рождении мессии в хлеву до сих пор волнует сердца верующих. Не без участия Луки начался процесс мифологизации Иисуса: его сочинение изобилует описанием сцен и диалогов с ангелами.

Вместе с тем Лука, единственный из евангелистов, кто попытался связать жизнь Иисуса с хронологией Римской империи и таким образом подкрепить свое повествование конкретными датами. Хотя, как мы убедимся позже, точность этой датировки порой весьма сомнительна.

По всей видимости, Лука обладал и талантом исследователя: в его руках оказались описания эпизодов, которые не были известны другим евангелистам. Он посчитал правдивыми те, содержание которых соответствовало конкретным иудейским законам и традициям, вернее в той степени, в какой он эти законы и традиции представлял. Думая, что обладает бесценным даром, подтверждающим правоту прихода Иисуса-мессии, он скрупулезно, почти без изменений внес их в свое повествование, не понимая, какую массу ошибок он заложил в основание новой религии.

Ну, а как еще мог написать о жизни и деятельности погибшего около полувека назад иудейского проповедника далекий от этих событий человек языческого восприятия жизни, по сути дела не имевший понятия о том, кем был Иисус в действительности, и в чем была причина трагедии, приведшая его к казни?! То, что он слышал от своих учителей, касалось главным образом божественной миссии, мученической смерти и воскресения Иисуса.

В "Деяниях" Лука часто сообщает "Варнава и Павел учили". Но чему они учили? Религии своих отцов, иудаизму? Нет. При чтении посланий Павла и "Деяний" становится понятным, что речь идет лишь о том, что Иисус в качестве мессии творил чудеса, погиб на кресте и воскрес. Никаких глубоких знаний о Законе, на соблюдении которого так настаивал Иисус, его приверженцы своим ученикам не вкладывали.

Потом Павел измыслил, что Бог из большой любви отправил своего сына на смерть, и что тем самым несчастный еврей принял на себя все грехи человечества. Ох, как нравилось это язычникам, как любили они "сына божьего" за то, что ради их спасения он принял такую же смерть, какой карали их, рабов, плебеев, голытьбу, лишенную каких-либо человеческих прав. Как жадно ловили и распространяли любые сведения о нем.

Надо признать, что евангелие Луки самое неоднозначное. В нем прослеживается грандиозное влияние Павла, но не только в признании Иисуса мессией. А в его двойственном отношении к той среде, откуда христианство вышло. Лука ни в коем случае не оспаривает авторитет иудейских Писаний, но не принимает евреев, как носителей этой авторитетной религии. Жгучая обида Павла на евреев, не простивших ему пролитой крови, его самоуверенность, несдержанность и грубость по отношению к соплеменникам, его умение, присущее всем религиозным фанатикам, навешивать ярлыки на оппонентов, как осколки зеркала злого тролля, попав в глаза и сердце Луки, заставили его видеть и воспринимать иудаизм и евреев в искаженном свете. Его слепая вера в правоту Павла привела к нелепой мысли, что Иисус и все так или иначе связанные с ним люди выступали против иудаизма, занимаясь созданием новой веры.

Непонятно, почему новой? Ведь все высказывания галилеянина — всего лишь комментарии к Закону. Но нужно знать иудаизм, чтобы это понять.

Представленное выше небольшое вступительное исследование касается трех евангелий, обобщенных в науке и теологии термином "синоптические". Название произошло от греческого слова synoptikos, т. е. обозримый, что означает сводное, суммарное исследование разных взглядов по какому-либо вопросу. Дело в том, что текст всех трех благих вестей весьма схож между собой. В отдельных эпизодах наблюдается почти дословное совпадение. В других случаях сюжеты повторяются только в двух сочинениях. При этом во всех трех евангелиях есть места, отличающиеся друг от друга. Сходства и различия между этими тремя благими вестями явились причиной возникновения так называемой синоптической проблемы.

Многочисленные повторяющиеся сюжеты во всех трех произведениях дали ученым повод предположить, что в их основе лежит общий источник, который не дошел до наших дней. Этой проблеме в свое время было посвящено огромное количество литературы с подробным анализом схожих эпизодов и различий, в результате чего за этими тремя евангелиями закрепилось общее название "синоптические".

Однако, нашлись исследователи, например, Майкл Гоулдер и Джон Спонг, которые "полагают, что Матфей, пользуясь текстом Марка, сочинил то, что мы называем общим источником. Лука же пользовался, как текстом Матфея, так и текстом Марка". И тоже мог заниматься сочинительством. А мог и располагать источниками, которых не было у предыдущих авторов. Единственным критерием, позволяющим нам сегодня судить, что сочинено евангелистами, а что соответствует правде, является соответствие их рассказов исторической ситуации того времени в Иудее.

Совершенным особняком от трех предыдущих текстов стоит четвертое евангелие. Судя по содержанию и стилю, оно было создано в совершенно иной среде, вне влияния синоптического образца и дает совершенно иной образ Иисуса. Христианская традиция приписывает авторство текста апостолу Иоанну, сыну Заведееву, ученику Иисуса. Возникшая легенда базируется на строчке: "Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его" (Иоанн 21:24).

Протестантский теолог М. Форвард считает: "Весьма неоднородный стиль благой вести от Иоанна указывает на то, что, если ученик, которого любил Иисус, действительно был апостолом Иоанном, то его воспоминания были отредактированы и профильтрованы с позиций теологии".

Христианские источники утверждают, евангелие, авторство которого приписывается апостолу Иоанну, еще на самых ранних этапах становления христианства вызывало массу разнотолков и резкие возражения. Вот как это комментирует эти источники авторитетный исследователь Э. Ренан: «Наиболее близкий ученик апостола Иоанна, Поликарп, часто цитирующий синоптиков в своем послании к филиппийцам, совсем не упоминает о четвертом Евангелии. Папий, который тоже имел отношение к школе Иоанна и который если и не был учеником Иоанна, как думает Ириней, то часто посещал его непосредственных учеников, Папий, страстно собиравший все устные повествования об Иисусе, не говорит ни слова о жизнеописании Иисуса, написанном апостолом Иоанном.    Иустин, быть может, знал четвертое Евангелие; но, несомненно, он не считал его трудом апостола Иоанна, ибо, вполне определенно указывая на этого апостола как на автора Апокалипсиса, он абсолютно не считается с четвертым Евангелием в многочисленных данных о жизни Иисуса; более того, во всех случаях, где замечается противоречие между четвертым Евангелием и синоптиками, он становится на сторону мнения, диаметрально противоположного четвертому Евангелию. Это тем удивительнее, что догматические тенденции этого Евангелия совершенно соответствуют взглядам самого Иустина».

По существу четвертое евангелие представляет собой весьма спорный теологический труд с вкрапленными в него биографическими эпизодами.

В самом деле, давайте рассуждать с житейской, человеческой точки зрения. Мог ли галилейский рыбак измыслить вот такую сложную философскую сентенцию: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Иоанн 1:1-3)?

А дальше еще сложнее: Свет и Слово слились воедино и «Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати    и    истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца» (Иоанн 1:14). Согласитесь, автор старается преподнести своим читателям духовный образ Иисуса, совершенно далекий от реальности. Причем настолько далекий, что трудно представить галилейского проповедника непрерывно занимающегося себяславием «Я свет миру», «Я дверь овцам», «Я есмь пастырь добрый», «Я есмь истинная виноградная лоза», «Я не от сего мира», «Я хлеб жизни». Подсчитано: всего в тексте 120 таких оборотов.

В этом христианском сочинении впервые появилось понятие «логоса», ставшее позднее квинтэссенцией богословского христианства. И опять возникает вопрос, мог ли глубоко престарелый малообразованный рыбак рассуждать на сложнейшую философскую тему о смысле сущего, об отношении духа и материи, добра и зла — о разумной, вечной, суверенной основе всех вещей, нечто вроде вселенского разума? Именно так трактовал понятие «логоса» его создатель, основоположник диалектики, Гераклит.

«Автор евангелия был знаком с терминологией и идеями Платона и вообще обнаруживает эллинистическое образование и культуру. Под влиянием Платона он, например, прибегает иногда к диалектическому методу. Иисус задает вопросы своим собеседникам, внимательно выслушивает ответы и затем, вскрывая их противоречия, проливает новый, неожиданный свет на предмет спора. Примерно так же, как это делает Сократ в диалогах Платона..», считает З. Косидовский.

На самом деле, важным моментом в понимании, откуда возник этот образ в христианском мироощущении, является место создания документа — город Эфес, игравший, наряду с Антиохией и Александрией, громадную роль в культурной жизни Римской империи. Первое упоминание, что апостол Иоанн написал в Эфесе свое Евангелие, относится к 70-м годам 2-го века. Так, Ириней после упоминания, что Лука записал со слов Павла свое Евангелие, утверждает: «Затем Иоанн, ученик Господа, возлежавший у Него на груди написал Евангелие, пребывая в Эфесе Асийском».

Эфес был крупной монополией, находившейся в центре исторических событий того времени. В этом городе жил, творил и был похоронен, как национальный герой, уже упомянутый нами Гераклит. А недалеко, в Александрии, процветала школа величайшего еврейского мыслителя Филона Александрийского, который рассматривал весь Ветхий завет, как сплошную аллегорию, пытаясь согласовать его с греческой философией. Он совершенно отвергал прямой смысл фраз, лишая библейские персонажи исторической реальности и превращая их всего лишь в символы, выражающие те или иные отвлеченные понятия. Нечто подобное сотворил и автор четвертого Евангелия, лишив Иисуса земных черт и создав ходячий символ —— воплощение определенных теологических концепций.

Если добавить к этому, что еврейский философ Филон был одним из переводчиков Септуагинты, то можно вполне согласиться с утверждением Ф. Энгельса, назвавшего Филона Александрийского «отцом христианства».

Филон был уверен, что Яхве станет богом для всех народов, ибо «всех людей покоряет себе иудейство, всех зовет оно к добродетели — варваров, эллинов, жителей континента и островов, народы Востока и Запада, европейцев, азиатов, — все народы земли». Он ошибся в том, что приобщившись к еврейскому Богу, языческие народы создали свои религии, важным элементом в которых стал посредник между ними и Богом, в одном случае "сын божий", в другом "пророк".

В дальнейшем, когда иудохристианство трансформировалось в христианство, новым адептам стало ближе представление об Иисусе как о Логосе. Концепция таинственной Силы, олицетворяющей непознаваемого Бога, значительно возвысила образ странствующего пророка из Галилеи, проповедовавшего среди рыбаков, грешников, нищих и прокаженных, и, самое главное, отделила его от еврейского сектантства.

Но, как мы уже говорили, в этом сочинении присутствуют в достаточном объеме бытовые сцены, эпизоды на фоне иудейских праздников, описания еврейских обычаев, без сомнения, изложенные евреем, вполне возможно очевидцем событий.

Чтобы как-то правдоподобно объяснить уклон Иоанна в сложные философские конструкции, была придумана легенда, что приступая к составлению мемуаров, Иоанн был уже очень пожилым человеком, которому прошлое виделось в тумане, а сам Иисус представлялся бесплотным существом, окруженным ореолом божественности. По поводу солидного возраста апостола возражений нет. Сегодня с полной достоверностью установлено, что четвертое евангелие было создано не ранее 95-100 годов нашей эры, то есть спустя 65-70 лет после смерти Иисуса. Если предположить, что Иоанн был моложе учителя на десять лет, значит, евангелие он написал 80-90-летним стариком.

Что же касается бесплотного образа, созданного якобы вследствие глубокой старости, то эта версия не выдерживает никакой критики. Как известно, человеческая память с возрастом меняется: чем старше человек, тем ярче и отчетливее он видит сцены из своего детства и юности, чего не скажешь о недавних и текущих событиях, тут полные провалы.

К тому же, существует другое мнение относительно времени написания евангелия; часть специалистов доказывают, что оно было написано на десять лет позже. В таком случае версия авторства Иоанна вообще отпадает.

В наше время исследователи единодушны: евангелие, которое легенда приписывает Иоанну, творение нескольких авторов, вполне возможно учеников апостола. Но непонятно, какого апостола. Дело в том, что Иоанн сын Заведеев, был галилеянином. Мы уже несколько раз упоминали о его профессии: до встречи с Иисусом он ловил рыбу в Галилейском море. "Между тем, судя по всему, автор четвертого евангелия жил в Иерусалиме или в его ближайших окрестностях, он отлично знает топографию этого района, в то время как Галилея ему незнакома совершенно", ставит под сомнение авторство Иоанна З. Косидовский.

Однако не следует забывать, что Иоанн мог быть одним из руководителей Иерусалимской общины, которая просуществовала около тридцати лет, вплоть до 70 года, когда римлянами был разрушен город и Храм. Согласитесь, этого времени достаточно, чтобы хорошо освоиться в Иерусалиме. Что же касается незнания Галилеи, то следует согласиться с З. Косидовским. Автором этого евангелия допущены грубейшие ошибки, которые не сделал бы галилеянин. Но подробный разговор на эту тему впереди, при разборе конкретных эпизодов.

Правдивость легенды об авторстве апостола Иоанна вызывала большие сомнения практически с самого начала ее появления. Уже в 3 веке ученик Оригена епископ Дионисий Александрийский высказывался о полной противоположности данного сочинения и Апокалипсиса, который также считается творением апостола и имеет название "Откровения Иоанна".

Современная филология подтвердила эти сомнения: путем скрупулезного лексического анализа было доказано, что автором обоих произведений не мог быть один и тот же человек; настолько различен язык и стиль обоих, как, впрочем, и содержание. Оба этих сочинения занимают совершенно противоположные полюса в системе взглядов ранних приверженцев Иисуса.

Апокалипсис, вне всякого сомнения, произведение иудохристианина, выступающего против язычников, желающих стать иудеями. В принципе, оно направлено против Павла с его идеями упрощения иудаизма и принятие в иудохристианство всех желающих. Автор считает самого Павла и его последователей "сатанинским сборищем": "Вот, Я сделаю, что из сатанинского сборища, из тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, но не суть таковы, а лгут, — вот, Я сделаю то, что они придут и поклонятся пред ногами твоими, и познают, что Я возлюбил тебя" (Откровения 3:9). Речь, по всей видимости, идет о суде над Павлом, устроенном апостолами.

Апокалипсис — это сочинение иудея, преданного Закону, и убежденного в мессианстве Иисуса (не путать с божественностью). Все, что не относится к еврейству, представляется ему сатанинским началом. Удивительно, как этот труд сильнейшего антихристианского звучания вошел в христианский канон. Но благодаря этому мы можем понять, каковы были истинные взгляды апостолов. Вне всякого сомнения, это одно из самых ранних произведений Нового завета, написанное приблизительно в то же время, что и евангелие от Марка, или несколько ранее. Но автор его ощущает в себе значительно больше духовной силы, дающей ему право облечь свои мысли в форму пророчеств. Эту силу ему дает "свидетельство Иисусово", т.е. пребывание в самом близком окружении учителя, почитаемого мессией. По всей видимости, здесь традиция ничего не напутала: автор Откровений сам апостол Иоанн.

Тем более, что смысл и образность пророчеств весьма соответствуют характеру Иоанна, отличавшегося крайней нетерпимостью, и прозванного вместе с братом "сынами громовыми ". Не случайно в его пророчествах мессия, т.е. машиах, предстает "в одежде, обагренной кровью", "из уст же его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя" (Откровения 19:13,15). Против кого направлен гнев Божий? Против кого обнажен меч мессии? Против поработителей еврейского народа, против римлян и их приспешников.

Спрашивается, как мог апостол Иоанн, иудохристианин и убежденный противник христианства, пророк гнева против врагов еврейского народа и разрушителей иудаизма, быть автором евангелия, в котором слово «иудей» практически является синонимом выражения «враг»?! Никак не мог. Ни коим образом.

Вчитываясь в Откровения, становится понятно, почему иудохристиане считали Павла явленным антихристом, т.е. антиподом Иисуса-мессии. Более того, опираясь на идеи Откровения, первые христиане долгое время не принимали четвертое евангелие, по величайшей несправедливости приписанное апостолу Иоанну.

Четвертое сочинение в списке христианского канона — фактически первый откровенный антисемитский пасквиль, замешанный на гностицизме и примитивной метафизике. Его автор, исходя из собственных взглядов и способностей, вложил в уста Иисуса многословные напыщенные тирады, изложенные тяжелым, плохо понятным языком, что ярко контрастирует с синоптическими текстами, где Иисус говорит просто и ясно, или заставляет слушателей задумываться над аллегориями своих многочисленных притч. В четвертом евангелие Иисус лишен права на притчи, видимо, как важной национальной черты. У синоптиков, даже у Луки, встречаются чисто еврейские атрибуты речи главного героя, характерные для еврейских проповедников. "Если Иисус говорил так, как утверждает Матфей, то он не мог говорить так, как пишет Иоанн", уверен Э. Ренан.

Странно, что Маркион, исходя из своих антисемитских взглядов, не взял это сочинение за основу своего канона. Видимо, слишком доверился легенде о его авторе-еврее. Или, как утверждают некоторые исследователи, не был знаком с этим трактатом. Иначе ему не пришлось бы кромсать евангелие от Луки. Потому что именно здесь Иисус не просто оторван от своих еврейских корней, но и противопоставлен еврейскому народу.

Время написания этого евангелия, начало 2-го века, совпадает с периодом расцвета мистического направления христианства — гностицизма. Некоторые исследователи называют его "тёмным двойником христианства". Гностики признавали себя, конечно же, истинными христианами, а ортодоксов обзывали "ромеями" (римлянами). Ортодоксальных христианских апологетов это очень возмущало, и они, в свою очередь, считали гностиков еретиками.

Мы уже говорили о гностических сентенциях Маркиона, решительно отвергнутых церковью. Но были другие "теоретики", создававшие концепции нематериальной сущности Иисуса, так как не принимали материю в виду ее греховного и злого начала, подлежащего преодолению. Например, некий Церинт проповедовал, что эон по имени Христос путем крещения соединился с человеком по имени Иисус и покинул его на кресте, став искупителем для душ, попавших в низший материальный мир.

Видимо, автор четвертого благовестия не избежал влияния этих мистических взглядов, но его гностицизм не был таким откровенно агрессивным и деструктивным, как у Маркиона. Ортодоксальное христианство не сразу, но приняло концепцию лишенного человеческих черт, нереального Иисуса, окруженного нимбом божественности. Более того, на основе этого евангелистического образа святого стало строиться христианское богословие, в результате чего кондовый язык четвертого евангелия на многие годы стал языком догматизма.

К тому же автору удалось умело синтезировать свои собственные философские воззрения с описанием биографических сцен, используя прием бытописания. Никак не влияющие на содержание мелочи — "было шесть часов", "наступила ночь", "имя рабу было Малх", "они развели огонь, ибо было холодно" — создают у неискушенного читателя ощущение рассказа очевидца событий.

Принадлежит ли мемуарная часть апостолу Иоанну или другому человеку, сегодня сказать трудно. Ясно одно, эта книга могла бы навсегда остаться в неизвестности, если бы кто-то, случайно или нарочно, не приписал ее авторство известному человеку, яркой личности — апостолу Иоанну.

Выше был затронут вопрос о времени появления четвертого евангелия, остается уточнить, когда были написаны остальные. Оказывается, это не так сложно —— в каждом из них имеются временные указания. Например, у Матфея четырежды встречаются намеки на разрушение Иерусалима и Храма, что произошло в 70-м году. А другой намек, касающийся преследований евреев и христиан при императоре Домициане в 94 году, позволяет отнести время написания евангелия к этому периоду.

Те же исторические ориентиры расставлены и у Луки, который в виде пророчеств Иисуса упоминает о разрушении Иерусалима: «придут дни, в которые из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне; все будет разрушено» (Лука 21:6). «Когда же увидите Иерусалим, окруженный войсками, тогда знайте, что приблизилось запустение его» (21:20). «Иерусалим будет попираем язычниками, доколе не окончатся времена язычников» (Лука 21:24).

Также Лука вложил в уста Иисуса "предсказание" о преследованиях евреев при императоре Домициане: «Прежде же всего того возложат на вас руки и будут гнать вас, предавая в синагоги и в темницы, и поведут пред царей и правителей за имя Мое» (21:12).

С другой стороны, исследователи обращают внимание на отсутствие каких-либо намеков на послания Павла, о которых Лука, его спутник и ученик, должен был каким-то образом упомянуть. Как известно, послания Павла были на долгое время забыты и появились снова только через двадцать лет после его казни в 95 году. Отсюда вывод: третье евангелие появилось не ранее 95 года. Следующая работа Луки "Деяния апостолов" с подробным рассказом о деятельности Павла, вполне возможно, навеяна найденными посланиями.

Как видно, евангелия Матфея и Луки появились приблизительно в одно и тоже время и одинаково отражают тенденцию христиан к признанию Иисуса богочеловеком.

Совсем в другом ключе написана благая весть Марка. Разброс мнений исследователей о дате его появления широк: 50 — 70 годы. Но, как мы уже говорили, в 50-60-ые годы у иудохристиан еще не созрела необходимость письменного изложения жизнеописания Иисуса. Упоминание же в этом евангелии о разрушении Храма позволяет его отнести к 70-м годам.

Приведенный анализ авторства евангелий, к сожалению, весьма краткий, все же позволяет сделать неоспоримые выводы, что писавшие их стояли весьма далеко от описываемых ими событий, и по времени, и с точки зрения участия в них. А потому в текстах практически отсутствуют биографические факты жизни главного героя.

Сведенья, которые они излагают, получены ими не из первых рук, хотя лица, считающиеся их авторами, должны были бы все рассказанное знать по личным наблюдениям. Между тем эти якобы очевидцы событий, а также друг и летописец одного из них Лука — все они использовали чужие источники, базирующиеся на устных рассказах заинтересованных лиц и обманчивой человеческой памяти. С другой стороны, безусловно, рассказанная история имеет реальную основу, подоплека которой так и осталась непонятой евангелистами и составляет загадку евангелий.