Салават — Забытый городок штата Огайо

В десятом часу позвонил Дэн, как и ожидалось.

— Ну как там мой мальчик? — весело поинтересовался он.

— Плохо, чувствую, что развалюсь на части в самый ответственнный момент, — произнес он, в паузах успевая отпить немного заготовленного апельсинового сока.

Дэн, кажется, понял, что дело прогорит, если все пойдет именно таким путем. Этого он хотел неприменно избежать. Любой ценой.

— Слушай, я понимаю, волнение, страхи, — без единого намека на эмоции сказал он. — Брось ты все это, — и звонко наигранно рассмеялся.

Его можно было понять, все же от него зависило будущее Дэна. И его провальную попытку успокоить и выглядеть сочувствующим лицом можно было простить, а то и вовсе — игнорировать.

— Да, конечно, — бодро воскликнул он, не дожидаясь ответа, скинул звонок, прильнул к запотевшему стакану сока и глубоко отпил, наслаждаясь сиюминутным моментом.

Как только показалось донышко самого большого стакана, который он смог у себя отыскать, он понял, что его насильно вернули в реальность.

«Ну что ж, — задумчиво наклонив голову вбок, подумал он, — пока у меня куча дел».

Он взглянул на часы: столько дел ни у кого за раз не бывает.

Однако, тут прозвучал нежданный звонок, словно уготованный самими небесами ради его спасения.

Он, ступая босиком по холодному темному паркету, отыскал свой дребезжащий сотовый и, не заглядывая в экран, приподнес к уху, загадывая, кто бы это мог быть.

— Привет, друг, — медленно произнес Зак, тяжело дыша в трубку.

Да, это был Заккари, как он и думал. Никому другому он не был сегодня нужен так, как ему. Только в его заранее составленном плане они бы встретились куда позже. Однако, этому не суждено было случиться. Он, забыв, что надо ответить, вслушивался в электрическую пустоту в динамиках, стараясь уловить дыхание Зака, который дожидался обратной реплики. В конце концов, тот не выдержал и нетерпеливо отозвался с того конца:

— Эй, друг! Ты жив, нет?

— О, прости, — оставил он свои мысли. — Хотел что-то спросить? — поинтересовался он, зная, что Зак никогда просто так не звонит, а если позвонит, значит, есть какое-то дело, в большинстве случаев идущих в угоду только ему самому.

Он услышал, как Зак облегченно вздохнул, словно обрадованный раскрытию его тайных замыслов.

— Ты неужто думал до вечера дома просидеть? — яро спросил он его.

— За два часа думал подъехать...

— Быстро дуй сюда. — Зак излишней учтивостью никогда не отличался. — Надо все подготовить.

Этого звонка ему как раз не хватало.

— Сейчас подъеду, — улыбнувшись, сказал он, вспоминая, что ему нужно взять с собой.

— Тебе полчаса, друг, — весело подхватил Зак и положил трубку.

Его план неминуемо рушился прямо на глазах: все, что он так тщательно продумывал, представлял дни напролет, дало трещину, начало осыпаться и испаряться. «Разрушение во спасение», — подумал он, похоронил в своей голове этот план, собрался, закрыл дверь и двинулся на встречу с Заккари.

***

Ему хотелось добраться туда, как можно быстрее. Один квартал быстро сменялся другим, люди, чьи лица быстро исчезнут из памяти, спешно протискивались в двери, а новые, услужливо пропуская выходящих, забирались внутрь и рассаживались по свободным местам, желательно подальше ото всех, еще лучше в одиночку.

Ему повезло, он успел занять место у большого окна, сквозь которое можно было наблюдать широкие и людные в этот момент улицы, если проглядеть сквозь серый слой пыли и грязи, исполосованной дождевыми каплями вдоль и поперек.

«Скоро, скоро», — мысли в его голове совершенно не унимались, желая вмиг доставить его в условленное место.

Рядом тяжело уселся грузный мужчина, одетый, как он заметил, в модные джинсы и не менее модный свитер с вызывающей на груди фразой. Оборудование, которое он поставил на сиденье по соседству, он поспешил притянуть ближе к себе. Вовсе не из-за доверия, город был слишком мал для совершения безнакакзанных преступлений, а из желания освободить побольше места своему новоявленному попутчику, который был намного больше средних размеров. Прохладная шершавая ткань чехла. Он мысленно успокоил себя и попытался обнадежить на хороший исход всего их с Заккари начинания. Столько усилий и стараний, не уж то все это останется в тени неизвестности и безнадежного стремления к славе и почету.

Этим вопросом он задавался чуть ли не каждый день: ради чего он все это делает? Ради себя? Денег? Славы? Девушек? А ведь они падки на таких, как он. Конечно, глухая совесть воззывала к чистому альтруизму и безвоздмезному дарованию себя миру, но зеленые банкноты так и проносились перед глазами, словно маня за собой, в светлое независимое будущее.

Вновь его мысли были лишены всякого смысла: он ходил по кругу, а решиться никак не мог. Он не мог понять, где рождаются такие вопросы, в нем самом или же в людях, которые его окружают. Одно он знал точно, все катится к чертям, к чертям и только к туда.

— Так вы гитарист? — сонным голосом, обдав его крепким запахом алкоголя, спросил его сосед в модной, но как теперь он заметил, потрепанной одежде.

Он, в нерешительности посмотрев на свой инструмент, одетый в чехол, ответил:

— Да, гитарист.

Подумав, что несложный вопрос исчерпан, отвернулся к окну, продолжив рассматривать пустующие в это время улицы.

— Ненавижу гитаристов, — с презрением выдавил тот из себя, словно прожевав и проглотив всю нанесенную ему когда-то обиду, которую он не спешил позабыть.

Он готов был провалиться сквозь землю в этот момент. Слишком неожиданный ход событий. Сколько бы он не сталкивался с такими ситуациями, он не знал, как верно поступить. Сейчас он разрывался между жгучим желанием разбить ему лицо, наверное, не менее ненавистным интсрументом, который тихо подремывал в чехле, либо, затаив бессмысленную обиду, промолчать, зная, что окружающие могут принять его благоразумность за трусость и боязнь ввязаться в драку.

«Молчи!» — надавил он на себя мысленно и, крепче сжав гриф, стиснул зубы.

— А чего ты хотел, парень? — с укоризниной спросил он, склоняя задымленную алкоголем голову в его сторону. — Все вы на одно лицо. Слава, деньги, девушки, а толком-то играть не умеете.

«Молчи!»

— Выучил пару аккордов, копируешь стили других — ты гитарист? — вновь спросил он и сразу же ответил, — нет, ты всего лишь копия, скомканная и изуродованная фальшивка чужой славы.

«Молчи!» — теперь он пытался остудить пыл своего попутчика.

— Столько лет, столько лет! — многострадальчески произнес он и замолчал в глубокой задумчивости.

— Что сколько лет? — Любопытство сработало быстрее рассудка, и ему оставалось ничего другого, как спросить.

— Столько лет я на сцене, и все они любят меня, нашу группу, — подняв на него мутные глаза, ответит он. — А за что меня любить? Я не создал ничего принципиально нового, я перетасовал карты и выдал новую комбинацию, не больше. А они готовы резать вены из-за меня, в честь меня. Хотят моего внимания, моего взгляда. Для них кусочек моей одежды — святыня из святынь. — Он перевел дыхание. — Я не мог остановиться, я захотел больше славы и денег. И вот сижу здесь с тобой, еду на свой очередной концерт ради денег. Какое к черту творчество! Я могу сделать золотом все, что угодно, они даже не будут сомневаться, что это гениально.

«Что он несет?» — в голове бешенно роились разные мысли, но эта одна затмевала все остальные.

— Я ненавижу себя, потому что я обманщик. А как я понял, все подобны. Ты — это Я. Ты такой же падший, как я, но пока этого не осознал. Деньги, слава, девушки. Чувствуешь? — многозначительно подняв голову кверху спросил он, словно ощущает их присутствие.

— Слава работает на тебя, — пустился он объяснения. — Я настолько пьян, что даже не смогу держать гитару, но эти дебилам все равно — они лишь хотят быть ближе ко мне, к их новому пророку, который лишь переиначил Библию и подал как новое учение. Я давно потерял способность петь, но технологии позволяют воскресить мой молодой крепкий голос. Современному миру не нужны таланты, нужна лишь оболочка, в которую можно накачать легенду, от которой мир захочет свернуть себе шею. Мне повезло, я стал таковым. Но, блин, я лишь пустышка, я никто, это не я... — Алкоголь полностью развязал его язык. — Я потерял себя с выходом первого альбома, стал пиньятой, из которой выбивают пачки новых зеленых. Я изменил имя, забыл семью и остался один на один со своей псевдомузыкой. Я думал, что создам свое, войду в историю как гитарист, но ворвался в нее как бизнесмен, продавший миллионы своих дискозаписей. Мне наотрез отказали в возможности экспериментировать — это могло привести к краху, тогда я понял, что продался как дешевка... В общем... — протянул он. — Хочешь так же? Знаю, хочешь, сволочь. Иди и бери. Каждому свое, музыкантишка, — закончил он и как ни в чем не бывало замолчал.

Сказать было нечего. Точнее было бы глупо что-либо доказывать или возражать в полный голос. Этот случайно попавшийся на пути мужик наговорил слишком многое и лишнее. Наверное, сейчас он сокрушается по этому поводу. Но, как было видно, он, едва-едва поднимая тяжелые веки, пытается всмотреться вдаль сквозь широкое водительское стекло совершенно пустым, тонущим в глубине пространства взглядом.

Автобус начал мягко тормозить, подъезжая к очередной пустующей остановке, и выходящие медленно потянулись к выходу, цепляясь за грязные и покрытые слоем жира поручни. Двери бесшумно разошлись в стороны, позволяя спешашим людям сойти с транспорта и разбрестись каждый по своим уголкам: домой, на работу, забрать детей с яслей и прочая серая муть, в которой увяз каждый живущий в этом маленьком городе.

Однако сегодня был необычный день, по крайней мере, он обещал быть необычным настолько, насколько это было возможно. Тихий городок затих в предвкушении вечернего бунта.

Сидевший рядом мужчина вновь провел тяжелым взглядом по улице и, поняв, что видит знакомое место, резво вскочил и с криком «Стой! Стой!» побежал к выходу, с силой расталкивая стояших на пути людей. Оставив после себя волну недовольства и злобы, этот человек вскоре скрылся за ближайшим углом, и автобус продолжил описывать привычный каждодневный маршрут.

Все уже успели позабыть незадачливого пьяницу, только он не мог выкинуть его из головы. Кто же это мог быть? Он говорил о себе, как о знаменитом музыканте, чей талант, к сожалению, затерялся в груде банкнот. Его лицо, большое и светлое, несмотря на скверное настроение, было знакомым и незнакомым одновременно. Возможно, если эта история была правдивой, то он мог видеть его на плакатах или же на дисках. Но его память не сохранила что-нибудь значительно меняющее ход дела. Вскоре и эти воспоминания остались пылиться в дальнем уголке его сознания, забытые и никому ненужные.

Он слез на конечной остановке, и пустой автобус с хмурым водителем, развернувшись, укатил сделать еще один круг. Вокруг ни души, лишь небольшие домики желто-серого цвета, похожие один на другой как снаружи, так и внутри, все так же уютно по-домашнему обустроены, все так же забиты ненужным дорогим хламом. В одном из этих домов и жил Заккари. К счастью, Заккари не был тем человеком, который был способен обзавестись жильем подобного рода. Вовсе не из-за денег, не водящихся у него. Ему пришлось стать заложником своего положения и сильного желания родителей развить в нем чувство лютой отвественности за недвижимость, на которую они копили чуть ли не половину своих жизней. Как послушному сыну ему оставалось ничего другого, как навеки вечные привязать себя к этому ненавистному месту, похожему на застывший кусок оплавившегося воска.

— Долго же тебя ждать, — громко шмыгнув носов, громко сказал Заккари.

Он обернулся. Этот спокойный, почти отрешенный взгляд, пронзающий собеседника сквозь отбрасывающие блики линзы в толстой черной оправе, небольшие локоны вьющихся волос, закрывающих морщинистый лоб, вытянутое и стянутое жесткой кожей лицо, и главное — почерневшие от мозолей ладони, особенно подушечки пальцев, всегда держащие барабанные палочки из темного дерева. Это он, Заккари, человек, который не раз после выпитой бутылки был готов продать свой дом ради установки. Это тот, кто однажды, увидев его с гитарой в парке, предложил ему играть вместе. И, в конце концов, любитель приложиться к крепкому и ненавистник всего скучного и серого. Ясно, что это место казалось ему адом на земле.

Он сидел на остановке напротив. Увидев его, он встал и, убирая обе палочки в глубокий карман поношенных джинсов, начал переходить дорогу.

— Я минут двадцать здесь торчу, — обиженный произнес он, дойдя почти до середины, — подумал бы обо мне чуток, гитараст чертов. — И широко улыбнулся, зная, что по-дружески задел его самолюбие.

Он, вытянув руку, показал ему гитару.

— Я тебя переиграю, малой. — Весело оскалив зубы, бросил он ему вызов.

***

Время неизбежно стремилось к этому, вечером все случится. Наконец, то, чего они с Заккари желали больше всего осуществится, воплотится в реальность, станет ее неотделимой частью, глубоко укоренясь в прошлом и сознании многих людей. Их ожидалось немало. Город, столь малый, что, сливаясь с хитросплетениями дорог, теряется на карте, никогда не видел такой огромной толпы, ожидающей своих излюбленных кумиров.

— Ты понимаешь, что это исполнилось? — громко, энергично спрашивал Заккари, прыгнув с полуразвалившегося дивана на пол гримерной, забросанного полиэтиленовыми мешками и различным мусором.

Он это прекрасно понимал. Однако, он понимал и другое, отчего становилось дурно, бросало в дрожь.

Здесь, в забытой богом гримерке, он нашел стул, да и то с треснувшими ножками и сломанной спинкой. Придвинув его к стене, чтобы не упасть, он робко сел, недоверчиво придерживая рукой, и принялся тяжело размышлять. Вскоре, словно не выдержав вес собственных мыслей, он, наклонившись вперед, закрыл лицо руками, лишая себя зрения и желания видеть происходящее. Волнение дошло до своего пика и медленно обращалась в страх. Теперь он готов был бросить, бежать с этого затхлого и темного места, лишь бы избавиться от раздирающего ощущения.

«Черт, это же невыносимо!» — В мыслях разворачивалась настоящая бойня, и ни одна из сторон не могла одержать победу.

— Эй, парень, держи, — совсем близко произнес Зак тихим несвоим голосом.

Он поднял на него свои глаза и увидел, что тот держит его электрогитару.

— Тебе нужно отвлечься. — Зак улыбнулся.

Он молча схватил гриф настолько крепко, как мог, и впившиеся в ладонь гладкие струны немного вернули его к жизни, от которой он сейчас отстранял себя все дальше и дальше.

— Ты понимаешь, что мы откроем ИХ концерт? — отпустив гитару, спросил Зак. Сегодня он, видно, понимал вещи куда лучше, чем обыкновенно. Он продолжил. — Кто бы думал, что ОНИ выберут наш город? Те еще фрики, — засмеялся он. — Это ИХ последний концерт, и ОНИ пригласили нас. Нас. Ты понимаешь? Величайшая группа Америки.

Однако, он перестал его слушать. Было совершенно неинтересно. Он никогда не видел и не слышал ТУ самую группу. Многие говорили о них, но он сам не интересовался ИМИ. Поэтому даже не знал, чей концерт будет сегодня открывать. Такая вот проблема. Была еще и другая, волновавшая его куда сильней. Это свыше пятидесяти тысяч людей собравшихся около сцены и позади нее. Все они пришли только за одним — увидеть ИХ. Это был один шанс на миллион, и счастливая карта выпала ему с Заккари. Сейчас решалась их дальнейшая судьба, как музыкантов. Они должны были заявить о себе настолько громко, чтобы не остаться раздавленным в тени ИХ многотонной славы и общей известности.

Всего одна песня, всего три-четыре минуты, решающие почти все, на чем основывались их мечты.

— Это один из самых известнейших гитаристов. — Заккари не умолкал.

Дверь гримерной со скрипом открылась. Это был Дэн. Как всегда в шикарном деловом костюме. У него все мысли были о своей внешности: любой костюм, рубашку или галстук он не надевал больше одного раза. Он был финансовым олицетворением группы. И одежду он брал напрокат, поэтому ему эти капризы списывались на нет.

— Как вы, ребят? — пытаясь выглядеть обрадованным, спросил он, не переходя порог. Было видно, что он сильно волновался. Вены на шее набухли, а лицо было мокрым от пота.

— Все хорошо, — ответил Зак. — Нормально.

Уголок его губы нервно дернулся, и тогда он дрожащим голосом торжественно произнес:

— Прошу на сцену, господа. — Подняв руку, указал куда-то в сторону. Вяло улыбнулся.

Зак, словно по команде, сорвался с места и, выхватывая любимые палочки из кармана, с радостным криком выбежал из гримерной. Дэн едва успел отойти в сторону, пропуская безумного барабанщика.

Он, вздохнув, тяжело поднялся, опираясь на гитару. Как только он встал на ноги, стул под ним с треском развалился и превратился в груду лакорованных деревяшек.

— Ты счастливчик, — почти с завистью сказал Дэн.

— Тот еще, — дерзнул он и пошел к выходу.

Дэн поровнялся с ним. Было видно, что он хочет что-то сказать.

— Слушай, — начал он, смотря строго вперед. — Насчет концерта.

— Что? — До сцены оставалось всего ничего.

Дэн сготнул слюну.

— Я не знаю, — заикаясь, сказал он и поправил галстук.

— Да говори уже, — раздраженно протянул он, ощущая, что просто развалится на части от собственного волнения.

Они остановились. Еще один шаг, и начнется сцена, отделенная от кромешной тьмы ярким светом жгучих прожекторов.

Секунду помешкав, Дэн, наконец, ответил:

— ИХ не будет. ОНИ просто уехали. Даже оставили СВОИ инструменты. Говорят, сели на поезд до Нью-Йорка и двинули.

Только сейчас сквозь плотную завесу сознания до его слуха дошел оглушительный крик многотысячной толпы, собравшейся здесь.

— Иди туда, теперь это ваше, — произнес Дэн и протянул какую-то бумажку, сложенную несколько раз. — Прямо так ОНИ и написали.

Абсолютно все стянулось в одну неразличимую точку, все вмиг изчезло, осталась лишь пустота.

Он повернулся и решительно пересек линию ослепительного света.

Зак уже ожидал его на своей барабанной установке, слегка постукивая палочками.

Толпа громко взревела, приветствуя нового героя, в ожидании сумасшедшего представления. Идя, он вставил в уши незаметные наушники, остановился, поднял провод с пола и подсоединил гитару. Огромные колонки по обеим сторонам сцены мягко отозвались слабым шипением. Он медленно провел по струнам, проверяя, настроена ли гитара. Толпа вновь взревела. Все эти люди были на грани какого-то своеобразного экстаза. Он не мог их разочаровать, никак не мог.

Он взглянул на Заккари. Поймав на себе его взгляд, он медленно моргнул.

Зак улыбнулся, понимающе кивнул в ответ и занес палочки над собой, готовясь ударить...