мери приходит во снах

— Родная походная койка— едва слышно произнес он, любовно поглаживая родимый тюфяк. В какой-то момент он показался ему дороже матери.

Хотя Эахил не знал особо свою мать, а отца помнил исключительно в виде окровавленного трупа, который ему пришлось тащить на себе, это слово стойко вызывало у него какие-то странные ощущения. Нет, нет, не подумайте, он не был настолько извращенным, чтобы у него щемило в груди и на глаза наворачивались слезы. В тощем тельце Эахила, кое— где все же обросшем слоем мышц, пряталось слишком много злости. Делилась эта злость на три категории.

В первую категорию попадал, естественно, Айях. Не столько из-за своего ублюдочного происхождения, сколько из-за его отречения от тети Эахила, Неферы, последней из жриц Призрачной Луны.

Жрицы Призрачной Луны считались одним из самых варварских кланов; так называемые пережитки прошлых времён. У них были "тёмные делишки"; никто не знал, что именно творилось у них в храмах, какие именно приносились жертвы. Когда к ним кто-нибудь попадал, он обычно не возвращался или возвращался не такой, каким был раньше. В клане были только женщины, но их стойкости мог позавидовать любой ворон. Жрицы затрагивали самые тёмные стороны мира; они исполняли их волю. Каждый раз, когда противник захватывал Жрицу в плен — потеряв как минимум треть своего войска — он пытал её, пытаясь вызнать правду о клане. Результат всегда был один и тот же — Жрица умирала, не издав ни звука, ни слова, ни стона. Они были настолько стойкие, что не раз у палачей возникала мысль — а что, если они уже мертвы? Им запрещалось сношаться с любыми представителями иного пола, и этот запрет Нефера легко нарушила. А она ведь была последней из Жриц этого культа и даже не оставила после себя наследника, и поэтому из-за чертового Айяха, который так постыдно отрекся от нее, обрек ее на смерть, теперь нету ни Неферы, ни Культа, даже незыблемые Черные Стражницы были расколоты в прах! На осколки! А ведь, согласно легенде, Чёрными Стражницами у входа в храм Призрачной Луны — коих раньше было огромное множество — были и становились лучшие из Жриц. То есть самые сильные, самые могущественные, самые красивые. Ух, какие ощущения испытал Эахил по милости этого ублюдочного выродка,осматривая остатки от разбитых статуй, охранявших некогда входы в ныне разорённые и уничтоженные храмы Солнечной Луны, когда умерла его тётя! Непередаваемые ощущения! А теперь еще и союз с этим... этим.... этим!

Тюфяк под пальцами Эахила затрещал. Пришлось считать до десяти. Потом еще до десяти. И еще до десяти. Наконец, Эахил успокоился и продолжил самопальный сеанс психотерапии с самим собой.

Вторую категорию он отдал своей тете Нефере. Конечно, она воспитала его, заботилась о нем и все такое прочее. Да, он испытывал к ней какое-то заморенное чувство благодарности. Но ненависть к ней была сильнее.

Не столько потому, что она постоянно сравнивала его деяния с деяниями его отца. Благодаря ей, конечно, он узнал, что его отец был поэт и художник, личность очень творческая, а дед его был великим воином и скульптором. Многие думали, что из Оленка не выйдет толкового короля, так как он не был воином, но они ошибались. Король из него вышел отменный. При нём государство прошло не потрёпанным через многие испытания, понеся при этом минимальные потери. Когда король пропал, многие горевали о нём. Существовал обычай, согласно которому, трон, если король пропал и не оставил наследников, может занять его брат или сестра, но Нефера имела сан Жрицы и не могла занять трон, а других родственников у Оленка не было. Отец его тоже, соответственно, был мёртв, так как наследник занимал престол только в случае смерти короля.

Нефера каждый день убеждала беднягу Эахила быть достойным его отца. она была очень хорошей вороной и думала о своем народе, но... было одно малое, но существенное "но". например...

Эахил попробовал вспомнить.

" Может быть, с этого желторотого юнца что-то и получится."— осклабилась при его первой встрече тетя Нефера. В тот день он навсегда запомнил, что безумно красивые лица могут быть ужасно устрашающими.

Пальцы Эахила нервно дернулись.

" Даа.. Твой отец был раззвиздяй, дед раззвиздяй, а ты вообще..дебил."— качала головой Нефера, заботливая тетя, при виде очередного действия ее племянника.

Эахил заскрипел зубами и всерьез задумался, не отдать ли ей первую, самую высшую категорию?

" Ты свой ротик захлопни, дорогуша, а то сразу узнаешь свой размер испанского сапога, "— однажды ласково произнесла Нефера и похлопала юного падована по голове, примяв его золотистые кудри. А ведь он впервые высказал свое мнение на совете, на который его позвали как короля белых воронов!

Эахил резко сел, потер нервно дергающийся левый глаз и подумал, что так дело дальше не пойдет. Думать надо о М'ьере, знакомство с ним шапочное, ничего личного, барышня, ничего личного.

С этой мыслью Эахил рухнул на кровать и благополучно уснул.

Но приснилось ему что-то до неимоверности странное.

Начнем с того, что он был в до безумия знакомом ему лесу. Воронском лесу. Как король белых воронов, он знал о своем лесе все. В этом сне самым потрясающим было то, что там было здание. Довольно большое здание. Из дерева. С окнами. В два этажа. С крыльцом и блистающей вывеской. Эахил недоуменно хлопал глазами, глядя на невесть откуда взявшуюся таверну в его родимом и драгоценном лесу. По неизвестной причине, он не мог двигаться. Он мог только наблюдать полными ужаса глазами, как возле крыльца загадочной таверны собираются странные личности. Вон одна, с распущенными светлыми патлами до плеч, в суровой кожаной куртке, стоит и выдыхает дым из рта. Рядом с ним стоят в обнимку двое: человек с отрешенным выражением лица, видимо, местный менестрель, у него за плечом чехол с инструментом, и его тень, похожая на ожившего персонажа из цирка. Они разговаривают с патлатым. А вон внезапно из воздуха материализуется странная фигура в красном балахоне, с копной вьющихся блондинистых волос, половину лица скрывают темные очки.

Очки?

Стоп. Так. Что такое очки?

До Эахила медленно начало доходить происходящее. Но, чем больше он задумывался, тем быстрее до него доходило, что он не может ничего поделать. И откуда-то знает, как их зовут. И даже более того, ему это говорит внутренний голос, голос, до безобразия знакомый. Вот только Эахил никак не мог понять чей.

Возле входа в таверну "Пьяная гусеница" стоял Орион и курил, периодически перебрасываясь фразами с Басистом и Тенью. Вдруг он вздрогнул и обернулся. Сзади стоял Wizard. Орион не удивился — все уже привыкли, что Wizard часто появляется неожиданно, словно ниоткуда. Не снимая тёмных очков, Wizard чуть приблизился к Ориону, встав чуть ли не вплотную сзади, и начал тихо нашёптывать ему в ухо историю тихим голосом. Ориону пришлось одновременно и слушать Wizardа, и наблюдать за Басистом и Тенью.

— Эта таверна, —шептал Wizard, с ничего не выражающим лицом, — зовётся "Пьяная Гусеница". Давным-давно тут был просто пустырь, круглый, как блюдце и поросший жёлтой травой, пожухлой и сухой жёлтой травой. Она была такая высокая и росла так густо, что та немногочисленная живность, что жила на пустыре, даже не имела понятия о том, что она здесь не одна. Однажды в самый центр пустыря попала бутылка. Она была зелёная и пустая. Она упала на бок и осталась так лежать. Она лежала так много дней, переходивших в недели, переходивших в месяцы. Месяцы превращались в года, года — в столетия. Ее поливали дожди; вокруг её стекла опадали и гнили высокие травинки, скрывавшие от неё небо, почти всегда затянутое тучами или облаками. — Орион стоял как во сне, наблюдал за Басистом и Тенью, смеющимися и веселящимися, и перед его мысленным взором происходило всё то, что рассказывал Wizard. Wizard как бы дал Ориону время, чтобы тот пришёл в себя, и вот теперь, когда это время кончилось, продолжил шептать, теперь чуть громче, чем раньше. — И вот однажды раздались странные звуки. Такие, как будто кто-то что-то приминал. Они приближались и бутылка вся сжалась от непривычного ей чувства. Да, да, она ещё могла чувствовать! Вскоре упала одна травинка, потом другая, третья, четвёртая... Сначала вдали, потом всё ближе и ближе... ближе и ближе... ближе и ближе... — голос Wizardа стал срываться на истерический пронзительный шёпот. — ближе и ближе!! И вот рядом — голос упал до еле слышного шёпота — опустился один тяжёлый сапог, потом другой... Бутылка замерла... То ли от страха, то ли от предвкушения...Сначала она не почувствовала ничего...Совсем ничего, понимаешь? — Wizard замолк. Потом продолжил. Орион стоял как во сне, не соображая ничего. — Ничего... — прошелестел Wizard. — А потом она взлетела ! — почти во весь голос вскрикнул Wizard и Орион вздрогнул. Wizard замолк. Орион застыл в ожидании. Он ждал достаточно долго, не смея оглянуться и догадываясь о том, что Wizard стоит сзади. Тем временем Басист и Тень попрощались и ушли, в обнимку, пошатываясь и иногда глупо похихикивая. Орион вздрогнул, когда Wizard сказал обычным голосом — Человек, поднявший бутылку, звался Коловрат.В бутылке плескалось немного виски, но, когда он хотел допить, он заметил там мёртвую голубую гусеницу. Он смотрел на неё долго, минут пять, и, когда подошли прочие люди, которые шли за ним, — на крыльце появился поддатый Моррисон с бутылкой вискаря. Проследил взглядом за Тенью и махнул рукой вглубь таверны, явно кого-то подзывая. — он показал им бутылку и сказал : "Пьяная гусеница. Мы назовём её пьяная гусеница."Вот так таверна получила своё название и так появилась сама.

Wizard стоял сзади в ожидании. Орион стоял с минуту в шоке, потом выдавил:

— Ни фига ж себе!

Wizard ухмыльнулся довольно, как будто узнал то, что знал давно и не ожидал от Ориона другой реакции, и исчез. Орион постоял в шоке ещё немного. Тем временем на крыльцо вышел Джим и, глянув туда, куда ткнул Моррисон, приложился к бутылке. Моррисон сказал :

— Это не твоя?

Джим пожал плечами, не отрываясь от бутылки. Моррисон понимающе глянул на Джима, хлопнул его по плечу и зашёл внутрь. Джим сделал несколько бессильных шагов, заранее зная, что всё безнадёжно, но всё ещё на что-то надеясь. Орион очнулся и пошёл в таверну, бросив потухшую сигарету. Джим посторонился, пропустив Ориона внутрь. Пошатнувшись, тряхнул головой, убирая волосы с лица и бессильно опустился на верхнюю ступеньку, расставив ноги и свесив руку с бутылкой между колен. Через некоторое время он, посмотрев на бутылку в недоумении, поставил её аккуратно на ступеньку, обхватил руками колени и посмотрел вслед собственной Тени взглядом побитой и брошенной на улице собаки. Мимо всё время бродили сиротинушки и прочие "пациенты". Джим продолжал сидеть в той же позе даже после того, как Тень исчезла из виду.

Внутренний голос издал тяжкое "эх!" и заткнулся. Эахил озадачено смотрел на оставшегося сидеть на крыльце персонажа с крайне печальным и грустным лицом. И с каждым мгновением, потраченным на это мероприятие, до бедняги медленно, но верно доходило. И про голос, и про обстоятельства, при которых он этот внутренний голос слышал. Шестеренки в голове Эахила крутились все быстрее, реле пощелкивало, и вот наконец был задействован главный мыслительный блок.

Он так и не узнал, от чьего же вопля он проснулся той ночью— от своего или же от чьего-то иного?