Halgen — Обезьянья мысль

Разумеется, эта скверна, как и всякая другая, рождается из благого намерения вжиться в другого человека настолько, чтоб прознать потаенные глубины его души. Но как часто благие намерения ведут не туда, куда, вроде бы, они направлены.

Ныне чужие идеи вползают в сердцевину РУССКОГО НАРОДА прежде всего потому, что в ней нет своей ИДЕИ. Противостоять этому не способны ни грандиозные экономические свершения, ни передовая армия. Впрочем, ни того ни другого без ИДЕИ и быть не может. То, что нынешняя российская власть выдает за свою идеологию по существу представляет из себя винегрет, сделанный из набора благих пожеланий. Этой словесной окрошке можно самозабвенно хлопать в ладоши (особенно — в оплачиваемое рабочее время), но ей нельзя служить. То есть посвящать этим словам свою жизнь и, тем более, приносить ее им в жертву.

Нет сомнений, что власть, лишенная идеологии, и даже не представляющая, что это такое и для чего она нужна, не может иметь и крепкой опоры. Все ее мнимые и реальные достижения подобны песчаной запруде на быстром ручье. Потому для будущего народов России такая власть может быть лишь помехой.

Теперь посмотрим, что же вползает к нам снаружи, преодолевая пограничные кордоны. Название этому явлению — ПОСТМОДЕРН. Один на всех, глобальный, и потому не нуждающийся ни в каких уточнениях. Иных «постмодернов» просто не придумано.

Для внешнего наблюдателя основной атрибут постмодерна — это глобальная информационная помойка. В которой ценность всей информации, от новейших научных открытий до описания сексуальных извращений, от чертежей новой техники до меню ресторана, в принципе — одинакова. Но это лишь — внешний лик ПОСТМОДЕРНА. А под ним — еще множество личин. Но важнее всего — самая сердцевина ПОСТМОДЕРНА, то есть — его ИДЕОЛОГИЯ. Что бы не говорили, но ИДЕОЛОГИЯ не возникает автоматически, сама по себе. Она не может не быть плодом чьего-то труда, работы ученых особого рода, то есть — философов. Только взглянув на них, мы сможем понять идею ПОСТМОДЕРНА и представить себе ее будущее.

Нет сомнений, что ПОСТМОДЕРН — законное дитя европейской философии. Потому вывести его «формулу» возможно лишь вспоминая основные ее вехи.

Нет смысла говорить здесь о средневековой философии. Ибо она, как и массивы учений исламской, индийской, дальневосточной философии, исследовала священные тексты и события и толковала их, отыскивая истинный смысл…

В какой-то момент в западной философии произошла некая «поломка», последствием которой сделалась не революция философской науки, но переворот всего западного мироздания, после чего философия, сохранив свое название, сделалась уже сущностью иного рода. Даже объект ее изучения после этого стал — иным. Вместо священных текстов «рабочим материалом» философии сделались результаты других наук, прежде всего — физики. «Продукцией» же философии стала методология, обеспечивающая дальнейшее познание мира научными методами. Другим же ее плодом стала идеология, задачей которой стало конструирование общества будущего, соответствующего научным достижениям.

Как произошла та самая «поломка»? Что было в ее основе? Вспомним про учение, именуемое номинализмом, которое возникло на исходе средних веков. Его название относит нас к миру абстракций, мало связанных с реальной жизнью. Что такое номинализм? Это отрицание в каждом предмете всех его сущностей, кроме единственной истинной. Например, всех толкований строки из священного текста, кроме прямого, дословного.

Быть может, авторы номинализма даже не отдавали себе отчета, к чему он приведет в конце концов. Возможно, в своем детище они видели просто изощренную выходку против господствующей идеологии католической схоластики. Возможно…

Авторов, конечно, было несколько. Но самый яркий из них, несомненно — основатель Сорбонны Пьер Абеляр. При упоминании его в мыслях сразу рождается некий зрительный образ…

Полутемная комната, оплывшая свечка, стопки книг, жирные капли чернил, стекающие с пера. Пьер Абеляр за работой… Мысли его на пергаментном листе, который, покрываясь чернильными буквами, обращается в Вызов, в оружие. Хотя внешне он столь же безобиден, как и тогда, когда был чист…

Двери без скрипа растворились, и в пространство устремилось множество совсем не добрых людей. Застывшего над очередной мыслью Абеляра грубо схватили со всех сторон, вокруг его тела заплясала веревка. Хруст скручиваемых рук, задавленные кляпом крики. Их — безнадежно много, он столь же безнадежно один. Блестит сталь клинка, и горло Абеляра вздрагивает в предвкушении крови. Но, будто передумав, железо летит к другому, не особенно приличному месту. Прежде чем Пьер успел понять замысел соперников, его пах расплылся пятном крови и боли. Два кроваво-блестящих куска плоти вывалились и соскользнули на пол…

Абеляр был оскоплен. Разумеется, его соперник был неглупым человеком, и расправа была глубоко символична — отсечение лишней сущности. Тем более, что сам основатель Сорбонны не раз говорил о несовместимости брачного и философского поприщ.

Вскоре история с Абеляром стала восприниматься как сказка, которая, может, была, а, может — ее и не было. Сегодня уже не известно, был ли кастрирован Абеляр своими противниками, или это совершил он сам над собой (следуя до конца своим же убеждениям), либо вообще ничего с ним не было. Наступила иная эпоха, в которой номинализм оказался очень востребован, и западная философия окончательно порвала с мудростью остальных народов мира.

Пылают сотни свечей (философы как правило трудились по ночам, и эта возможность давала им чувство превосходство своего «ремесла» над прочими ремеслами, которыми занимались «дневные» люди). Скрипят сотни перьев, выдают миллионы букв. Рождается новая вера — механицизм, и все многообразие жизни сводится до законов механики, недавно открытых учеными — естествоиспытателями. Это — первая философская революция, многих шокирующая, но кого-то и ободряющая. Отныне Бог вытеснен из мира настолько, что ему оставлена лишь роль того, кто сделал первичный толчок. Умиляющий компромисс, такой характерный для человека Запада!

Зато законы механики раскрывают секрет создания идеального общества, дарующего тщательно взвешенные порции счастья для каждого своего члена. Это заслуживает их принятия!

Рвущаяся вперед физика вместе с «механической» философией и впрямь грозились породить общество рассчитанного счастья. Пока им на шею не легла петля экономики. Она строго и недвусмысленно намекала на того, кто является истинным хозяином мира. Сопротивление было недолгим. Породив несколько протестующих «боковых ветвей», вроде Ницшеанства, западная философия сдалась, и выплеснула в мир учение либерализма. Отныне единственной признаваемой сущностью всех вещей признавались уже не сложные физические законы, а простые цифровые единицы, означающие их цену. Распространяясь все глубже, либерализм в конце концов «оцифровал» весь мир. И… Уничтожил саму Западную философию. Больше осмыслять стало нечего, для подсчета цифр нужна уже не философия, а бухгалтерия (в более широком варианте — информационные технологии).

Прошлое оставило после себя много памятного. Мечи 10 века, мушкеты и пищали 16, которые можно повесить на стену для красоты, но с которыми никто более не пойдет в бой. Равно как и канделябры 18 века, украшающие богатое жилище, но уже не используемые для его повседневного освещения. Эти предметы — знак причастности к чему-то старинному, а, значит — основательному, увеличивающие «стоимость» их владельца в глазах тех, кто имеет с ним дела. То же самое сложилось ныне и с европейской философией. Присутствие «старейшего философского факультета» в университете резко поднимает цену его диплома и, как следствие — цену продукции, созданной обладателем такого диплома. Потому философские факультеты ныне старательно берегутся, а работа философов оплачивается вобщем-то не так и плохо.

Но чтение трудов современных философов Европы сразу открывает нам всю бессмысленность их работы. Обилие сложной, непонятно с какой целью изобретенной терминологии (ибо смысл философии всегда был как раз в объяснении сложнейших вопросов простым языком), объединенное с ничтожностью обсуждаемых проблем (например, проблемы принудительной изоляции отдельных категорий людей). «Рабочий материал» философов смешался с их «продукцией» в замкнутом пространстве «философских кругов» без всякой надежды из него выйти. Такова судьба философии ПОСТМОДЕРНА. Что тут сказать о его идеологии?!

И все же философия ПОСТМОДЕРНА произвела на свет одну-единственную мудрость. Сказана она была устами больного СПИДом французского гомосексуалиста Мишеля Фуко. Незадолго до его смерти. При ее повторении перед моими глазами возникает образ желто-белого, почти воскового тела, трагичным взглядом оглядывающего свое отражение в зеркале. Человек исчезнет, как исчезает лицо на прибрежном песке», — произнес он.

Это в самом деле — последние слова Западной философии, как и всей Западной цивилизации. Ее человек в самом деле не чувствует своего бытия, оно рассыпается под ним, как прибрежный песок, образуя рои песчинок — цифр. Эти слова стоят того, чтобы уронить над ними слезу. Выхода из этой трагедии нет, ибо выводить из нее людей Запада некому, некуда, да уже и некого. Как некому и плакать о славном прошлом европейской философии, о гуманизме, просвещении, принципах истины, добра и красоты. В этих понятиях западный человек современности может видеть лишь товар, который как-то можно продать за единицы — деньги…

Мы присутствуем на мировых похоронах, где хоронят разом целую цивилизацию. Что же, на похоронах положено плакать, или, по крайней мере — не хохотать. Но только безумец может от горя сам залезть в могилу к покойному и закопаться вместе с ним. И именно ЭТО пытается проделать ныне РУССКИЙ НАРОД! Вглядываясь в сторону заката, и наблюдая там ЧУЖУЮ смерть, русский человек пытается передразнить ее с наибольшим старанием!

А тем временем по русской земле еще ходит столько людей, которые знают, как не похорониться живьем и жить дальше…

Андрей Емельянов-Хальген

2013 год