Halgen — Живая диалектика

Но может армия погибнуть и по-другому. Поющие похабные частушки пьяные солдаты, делящие свиную тушу, вытащенную из ближайшей деревни. Все, скота там больше не осталось, как не осталось и неизнасилованных женщин. Их одежда имеет такой вид, что лишь с большой фантазией можно узнать в ней военную форму.

С командирами у них отношения самые простые. «Ты кто? Командир? Да пшел ты на …, командир е…ный!» Впрочем, офицеров среди них почти не видно — те норовят спрятаться от них как можно дальше. Все одно от своих бывших подчиненных теперь ничего не получишь, кроме затрещины. Это — если повезет, а если нет, то получишь и пулю. Ну а те офицеры, которые остались с бойцами, безобразничают с ними наравне. Иной раз и предводительствуют над безобразиями, если хотят не смотря ни на что чувствовать себя — командирами.

Больше в округе грабить нечего, и солдаты, сплачиваясь вокруг своих товарищей с повадками лидеров, отправляются в тыл, превращаясь в банду. Рои солдатских банд пропитывают тело страны, война уходит с фронта в глубину народа, и становится гражданской. Сила оружия отлично всем известна, потому расставаться с ним и возвращаться домой, к довоенным делам никто не собирается.

Ну а генералам остается с ужасом обнаруживать, что более они ни чем не управляют. Возможность влиять на будущее, в том числе и на свое — бесследно растворилась. Можно еще писать приказы, но отправлять их больше некуда, кроме как на солдатские самокрутки.

Знакомая картина? Ведь описанная здесь армия — не войско дикарей, а старая, уважаемая в мире армия, имеющая и славную историю, и боевые традиции, и передовые военные теории. Ее командиры — образованы, умны, опытны. И… Ничего этого больше нет!

Разбойничая, солдатские банды в конце концов находят точку объединения. Центр кристаллизации. Вернее — много таких точек, одна из которых оказывается сильнее остальных, к ней прирастает больше всего народа. И… Бывшие бандиты, «приросшие» к ней, вновь делаются солдатами, готовые к беспрекословному подчинению и подвигам.

Удивительно! Зачем обретать свободу, чтоб после лишиться ее по своей воле?!

Но ведь все было так. В моем рассказе не составит труда увидеть короткую схему «перехода империалистической войны в гражданскую», как сказал дедушка Ленин. Когда-то солдаты шли в бой за ВЕРУ, ЦАРЯ и ОТЕЧЕСТВО. Потом орудовали винтовками сами за себя, но потом ведь снова пошли в бой. За что? За НОВУЮ ВЕРУ!

Потому нет сомнений, что причина кроется именно — в ВЕРЕ. Ее исчезновение заставило могучую армию сдуться, подобно резиновому мячику, распылило ее силу на пыль многочисленных банд, пропитавших страну гражданской войной. Но обретение НОВОЙ ВЕРЫ снова собрало людскую пыль в воинственный кулак.

Сильнейшим центром кристаллизации силы сделалась Красная Армия со стоящей за ней идеей марксистского коммунизма. Да, эта идея — спорная, но спорить о ней можно из сегодняшнего дня. В те далекие годы она, увы, породила самую сильную из всех вер, живших на тот момент. В противном случае большевики бы потерпели поражение, но их победа — исторический факт.

Едва ли кто-то из сегодняшних бойцов — вчерашних бандитов, позавчерашних солдат иной армии умел читать. И про идеологические выкладки Карла Маркса никто из них, конечно, не знал. Ну а про учение Гегеля, лежащее в фундаменте марксизма, не ведали и самые образованные из комиссаров…

Конец 18 века. Молодая, рожденная из Тевтонского Ордена всего лишь 200 лет назад, Пруссия борется за главенство. Пока что не мировое, и не европейское, а только лишь за господство над германскими землями, оспаривая его у Австрии. Наследница Священной Римской Империи уже одряхлела до безобразия, и теперь способна лишь уступать своей молодой преемнице.

Пруссия во многом была альтернативой для современных ей европейских стран и оппозицией им. Она несла молодую религию — лютеранство, которое привлекало к себе больше людей, чем потерявшее силу католичество. Учению Лютера последовали шведы и датчане, норвежцы и финны. Ревностные католики же оставались лишь в Италии, Испании и Польше. Независимость всех этих стран так или иначе была ограничена, а Польша к завершению века — и вообще разделена. На окраинах Европы кое-где сохранялся ортодоксальный кальвинизм (в Голландии, некоторых кантонах Швейцарии), но его ядро уже переместилось за океан, в Новый Свет. Главным же учением Европы сделалась философия Просвещения, рожденная во Франции и распространяющаяся в умах через все границы от своей родины аж до России.

Но Пруссия была иным пространством по отношению к Европе. Поэтому вслед за новой религией она произвела на свет и новую философию. Если европейская философия была учением о постоянстве мира, подчиненного законам механики, то прусская философия сделалась учением о движении мысли в процессе познания. Идеал в немецкой философии не конструируется из постоянных и ограниченных в своем количестве механических законов, но шаг за шагом постигается человеческой мыслью.

Внимание к Прусской философии выросло после того, как Французская Революция показала наглядные результаты строительства идеального мира при помощи рецептов ученых — просвещенцев: озера крови да холмы отрубленных голов.

В историю Гегель вошел, как старик. Наверное, в его жизни было и детство, и юность, и молодость с ее любовью, и зрелые годы с семейным счастьем да несчастьем. Но он должен был войти в историю, как символ мудрости, а мудрость — едина со старостью. Причем — в представлении всех народов.

Всю жизнь он прожил и проработал в Берлине (кроме недолгих отлучек). И трудился в своем кабинете, орудуя пером по бумаге. Потому приключенческого романа или героической саги из его жизни не сделать даже при большой фантазии. На то он и мудрец, а не воин!

Написал он, как можно догадаться, очень много. Но философские книги в переводе читать очень тяжело. Потому от всего наследия Гегеля известны три закона хода мыслей, известные под названием законов диалектики. Их можно легко записать на одном тетрадном листе:

1. Закон перехода количества в качество. Определенное количество знаний о каком-либо предмете порождают новое качество его понимания.

2. Закон единства и борьбы противоположностей. Борьба двух непримиримых взглядов порождает третий, содержащий что-то от первого и что-то от второго, и стоящий к истине ближе, чем оба боровшихся взгляда.

3. Закон отрицания отрицания, закон развития. Отрицание позавчерашней мысли приводит к мысли вчерашней, а ее отрицание — к мысли сегодняшней, которая имеет сходство с мыслью позавчерашней, но стоит на ином, более высоком уровне. Можно назвать этот закон и законом движения по спирали (что лучше раскрывало бы его смысл, ибо он наиболее сложен для понимания).

Каждый, кто может оценивать ход своих или чужих мыслей с позиции диалектики, удивляется обязательной работе ее законов. Из-за этого может показаться, будто они — не законы мышления, но законы самой природы.

Так законы диалектики и были восприняты Марксом, который поставил их, по его выражению «с головы на ноги». Можно воспринять его ход и как попытку объединить законы природы с законами познания, то есть скрестить немецкую философию с философией Просвещения. Не случайно в советских средних школах портрет Карла Маркса нередко соседствовал с портретом Де Карта (а вот портрета Гегеля там я не припомню).

Перенести «законы природы» на «законы общества» оказалось лишь делом техники. Здесь Маркс повторил просвещенцев, только вместо законов механики взял законы диалектики. Так и была выведена формула развития общества под действием «объективных», то есть не зависящих от человеческой воли сил. Объектом анализа Маркс выбрал экономику, в отличие от Гегеля, изучавшего западное христианство. Это не удивительно, из всех областей общественной жизни она наиболее «природная» вследствие того, что в ней присутствует множество стихийных процессов, не подчиненных человеческой воле.

Жизнь опровергла доводы Маркса. Социалистические революции 20 века происходили сплошь вопреки его прогнозам и по месту и по развитию событий. Положенный теорией коммунизм сопротивлялся своему построению. А закончился 20 век вообще крушением — череда антисоциалистических революций последних его годов не оставила марксизму никаких надежд на вхождение в новое тысячелетие. Как будто 20 век сознательно взялся изничтожить марксистскую мысль! И ныне в Европе от всего наследия Маркса осталась лишь теория прибавочной стоимости, когда-то разработанная автором для сугубо вспомогательной цели — показать труд, «запертый» в недрах каждой вещи.

Казалось бы, крах марксизма однозначно указывает на то, где у диалектики «голова», а где — «ноги». Теперь, вроде бы, мы можем признать, что если Маркс был не прав, то Гегель, соответственно — прав.

Но не все так просто. Если 20 век опроверг Маркса, то 21 век взялся опровергнуть… самого Гегеля! В мире восторжествовала «философия денежной цифры», порожденная либерализмом, то есть — последним криком Просвещения. По большому счету, философией ее назвать уже тяжело, это скорее — бухгалтерия.

Какое «единство и борьба противоположностей»?! Где они, противоположности?!! Разве 100 тыс. денежных знаков — противоположность 10000 тыс. тех же знаков?! И сколько не сопоставляй две различные цифры, противоположностями они быть не могут из-за тотального единства своей количественной природы!

Где он, переход количества в качество? Все неимоверное количество денег, вращающееся в современном мире, не может перевести его в новое состояние, например — породить дальнюю космонавтику! И при этом в начале 20 века авиацию породило много меньшее количество денежных единиц, но мир тогда перешел в новое качество. Где тут — закон?!

Можно найти «отрицание отрицания», если денежные цифры прошлого, настоящего и будущего идентичны между собой?! А их количество может меняться совершенно произвольно, в любую сторону, поэтому даже здесь нам не усмотреть никакого «развития», тем более — закономерного! Недаром сейчас в ходу такие метафоры, как «рыночная стихия», «рыночный шторм» и т.п.    

Законы диалектики в мире, где все предметы являются товаром, имея конечную стоимость, уже не работают. Ни в умах, ни в обществе, ни в природе. Вообще нигде! О чем это говорит? О том, что законы диалектики не верны, или о том, что при нарушении какого-то условия они — не работают?! Условие же это — особенный, не открытый закон диалектики, определяющий условия работы остальных ее законов. Только такое определение ему и возможно дать!

Гегель, как и все германские философы-идеалисты, изучал закономерности движения мысли. Но «просто движения» быть не может, оно должно к чему-то вести. На этот вопрос в те времена был ответ — к Идеалу, включающему в себя Истину, Добро, Красоту. То есть — к познанию СОКРЫТОГО (ведь платоновский мир ИДЕЙ не виден земным людям), в присутствие которого можно лишь верить.

Эта ВЕРА во времена Гегеля и его сотоварищей по «философскому цеху» в Пруссии 18 века была сама собой разумеющейся. Потому мыслитель и не вывел ее в отдельный закон, и не упоминал про нее. И ее значение сделалось понятным лишь после ее исчезновения, что в познании мудрости бывает не так уж и редко.

Теперь можно вывести четвертый, сокрытый закон диалектики, дающий жизнь остальным трем ее законам. Это — закон ВОЗВРАЩЕНИЯ К ИСТОКУ, то есть — к тому ИДЕАЛУ, откуда все когда-то произошло и в который все стремится. Но необходимое условие стремления к нему — это ВЕРА В ЕГО ПРИСУТСТВИЕ. Она — жизненная сила, она — энергия, она — воля человека, прикасающаяся к воле Божьей.

Сегодня все это сделалось очевидным, и нуждается уже не в познании, но — в записи. И прежде, во времена Гегеля, каждый человек знал, что финансовые операции — не то дело, в котором можно кому-то верить и во что-то верить. Но в те времена сами финансовые операции занимали лишь выделенное для них, ограниченное место в жизни. К тому же они зависели от производства реальной продукции, в котором все большую роль начинала играть наука. Теперь же тотальной финансовой операцией сделалась вся жизнь, и потому она лишилась такого измерения, как ВЕРА. Может ли без ВЕРЫ человек оставаться человеком в полном смысле этого слова? Вопрос — риторический, ибо само слово «человек» уже много раз меняло свое значение в зависимости от обстоятельств жизни…

ВЕРА возвращается во времена бедствий и катастроф, а они неизбежны в том мире, которым управляют не законы, а — стихия (все-таки выражение «стихия рынка» появилось давно, и оно вполне адекватное его обозначение). Тогда она и становится тем центром, вокруг которого собирается множество разрозненных людей, чтоб обрести общую дорогу…

Мы же сейчас можем лишь разрабатывать идеологию, в которой понятие ВЕРЫ сделается одной из главнейших категорий, ее основой…

Андрей Емельянов-Хальген

2013 год