Улайри Марина — Изгнанники

Задача жизни не в том, чтобы быть на стороне большинства, а в том, чтобы жить согласно с внутренним сознаваемым тобою законом.

                                                                                        Марк Аврелий.

Глава 1.

На зимний город опустился долгожданный вечер. Дома постепенно оделись в яркие цвета, мигая и переливаясь, они манили приезжих своим блеском — начиналась ночная жизнь города. На темном небе вспыхнули первые звезды. Подул легкий морской ветерок, и, словно играя с кронами деревьев, заставил сочные зеленые листья танцевать под его мелодию. В большом городском парке мерно гудели круглые фонари, на свет которых слетались мотыльки с молочными крыльями. Меж раскидистых деревьев проходила длинная аллея, уводившая в глубь парка. И где-то там, затерянный в глуши огромного парка, большой фонтан тихо лил свои безутешные слезы. И среди всей этой земной красоты лишь одни глаза были устремлены сегодня на холодную красоту небесного свода. Они медленно перемещались по черному полотну, словно в поисках какого-то ответа. Джошуа Браймер, один из виднейших хирургов страны, неспешно прогуливался в фонтане. Мягкой прохладой одаривала чистая вода уставшие ноги. Рядом на ровном газоне небрежно лежал дорогой пиджак и не менее дорогая обувь. Располагающая тишина обволакивала все вокруг своим бережным саваном. Ничто не доставляло неудобств, только разве что закатанные брюки, и то сосем чуть-чуть.

— И что? Тебе удобно? — раздался негромкий голос с «берега». Джошуа оторвал взгляд от эбонитового полотна и перевел его на незнакомца — молодого мужчину с красивым русым волосом, и поблескивающими в свете фонарей темно-карими глазами.

— Вполне, — тихо пробормотал он, — но до тех пор, пока ты все не испортил. Что ты тут делаешь, Хороссан?

— Гуляю, в компании Оушена, разве не видишь? — ответил Кристофер, указывая на своего кремо-коричневого английского бульдога, удобно расположившегося у ног своего хозяина.

— Привет, Оушен, — улыбнулся собаке, хирург.

Бульдог поднял морду, приветственно повел маленькими ушами и удовлетворительно хмыкнул.

— Похоже, он тоже рад тебя видеть, — подавив смешок, заявил Крис.

Браймер одарил своего друга саркастическим взглядом, и, повернувшись к ним спиной сел на широкий борт фонтана. Крис недоуменно посмотрел на Оушена. Еще никогда он не видел своего друга таким угнетенным.

— Браймер...

— Как думаешь, эвтаназия — это действительно нарушение клятвы?

— Что? — не понял Крис, усаживая рядом с собой бульдога.

— Эвтаназия… это убийство или возможность дать человеку то, что он жаждет получить? Имеет ли кто-либо право исполнять роль судьи, и решать, кому жить, а кому умереть?

— Ты это к чему? — осторожно поинтересовался Хороссан, но уже знал, что произошло…

— Я провел эвтаназию, — ответил Браймер, и посмотрел на друга. Но в глазах Криса он не увидел ни осуждения, ни ужаса.

— Фани было 33 года — молодая и красивая женщина. Она только вышла замуж, а через несколько недель ей поставили диагноз — лейкемия. Ее болезнь была запушена, требовалась срочная операция… у мужа денег, конечно, не было, но это не важно. Вчера наступили послеоперационные осложнения. Началось отторжение… ничего не помогало… Крис… я никогда не видел, чтобы женщина могла так быстро постареть… ввалившиеся щеки, с огромными кругами под, когда-то прекрасными голубыми, глазами, полностью лишившаяся своих очаровательно-темных волос… она умоляла помочь… ускорить неизбежное… и я сделал это… я убил ее… потом об этом узнала Кейт, в ужасе она обещала подать на меня в суд, обещала изничтожить «душегубителя»… И она ушла, громко хлопнув дверью… она и Игон… в суд подавать они не стали, просто меня уволили, и сделали так, что теперь все двери больниц для меня навсегда закрыты… и они правы… люди не должны убивать…

Джошуа закрыл лицо руками и глубоко вздохнул.

— Нет, Браймер, — Крис положил руку на плечо друга, — ты все сделал правильно. Но зачастую то, что правильно не всегда морально, и, как следствие, осуждаемо. Ну, скажи, что еще ты мог сделать, равнодушно смотреть, как погибает Фани? Нет. Потому что ты врач, а врач — это человек способный облегчить страдания других… так разве ты не сделал этого? Ведь это ты пересадил ей косный мозг? Ты достал деньги на операцию... Браймер, ты помогал Фани как мог … и только не им говорить тебе о гуманности. В чем проявляется их гуманность? В том, чтобы любыми средствами позволить умирающим прожить хотя бы на пять минут больше?! И как же этого добиться? Накачать человека всевозможными препаратами, чтобы он ничего не чувствовал? И это жизнь?! В полубреду, ничего вокруг не видя, ничего не понимая и не ощущая, это и есть пресловутая гуманность, о которой они кричат на каждом углу?! Умирающий человек, накаченный морфием, видит лишь черные простыни своей больничной постели. Так чем же это лучше?! Чем?!

Крис поднялся и протянул Джошуа пиджак:

— Идем. Скоро начнется дождь…

Двое молодых мужчин растворились во мраке наступающей ночи…

Глава 2.

— Куда ты? — маленькая женщина у плиты подняла добрые глаза и взглянула на сына. Напротив буковой двери стоял высокий девятнадцатилетний молодой человек с красивыми глазами, цвета молодой листвы. Из-под кепки выбивались пряди светло-русых волос.

— Мам, я иду на работу… — терпеливо повторил Энтони.

— Как будто отец мало зарабатывает, — пробурчала женщина, — мне не нравится, что ты работаешь в этом кабаке...

— Это солидный бар, где люди собираются, чтобы поговорить, а не напиться до полусмерти, — нахмурился Бауэр.

— Как пожелаешь, — бросила мать, и снова вернулась к большой кастрюле, мерно бурчащей на черной плите. — Между прочим, твой отец тоже недоволен, он считает, что эта работа и такой образ жизни до добра не доведут. Мы уже смирились с твоим выбором профессии, но ночные отлучки?! Это уже чересчур! Отец хотел с тобой поговорить. Он очень серьезно настроен, — женщина вновь взглянула на сына, — Тони, не занимался бы ерундой, а, вот лучше, взял бы пример с брата. Грэг устроился в солидную кампанию с перспективой карьерного роста, и нашел красивую, богатую невесту… и почему у тебя все не как у людей, сынок…

Энтони глубоко вздохнул, взял рюкзак и вышел на промокшую улицу. Его родители добрые, хорошие, умные люди, они очень много для него сделали, но привыкли жить «правильно», и то, что делал их младший сын, они считали совершенно неуместным для порядочных людей. Тони поправил кепку: «как объяснить им то, что я сам себе объяснить не в состоянии?».

Он поднял воротник и быстрыми шагами направился в сторону центра. Холодный воздух пробирал до костей, и бармен поежился — в этом году не привычно много дождей. Но дни без дождей оказались теплее, чем положено. Погода определенно давала сбои.

— Наверное, грядут перемены, — Тони посмотрел на небо, — надеюсь, только, что это к лучшему.

Он запрыгнул в автобус и, удобно устроившись на последнем сиденье, уткнулся в окно. В автобусе было пусто. Только впереди ехала седая женщина, мужчина с ребенком, да еще пара, мило о чем-то беседующая. Бармен вгляделся в порыжевшее небо зашедшего солнца. И почему закат всегда навевает грусть? Он порылся в своем рюкзаке и извлек оттуда небольшой плеер. Накинув наушники на кепку, бармен плавным движением начал свое бесконечное путешествие по волнам радиостанций. Наткнувшись на мелодичное завывание какой-то слезливой группы, Тони тяжело вздохнул:

— Качественный депресняк получается… что у нас дальше…

Так ничего и, не обнаружив, в который уже раз, Тони вставил в плеер диск, на который записал все, что пришлось ему по душе. Его руки вновь зашарили в рюкзаке, и свет увидел толстую книгу в твердом переплете, на обложке которой красовалось имя Фалько МакМехона — молодого, но уже достаточно известного писателя…

Дверцы автобуса громко хлопнули и неторопливо поползли к середине. Тони оторвал глаза от строчек и с ужасом осознал, что это его остановка. Он схватил рюкзак в охапку и помчался к дверям.

— Ой-ой! Откройте, пожалуйста, я остановку свою проворонил! — Взмолился Бауэр. Дверцы отползли в стороны. Прокричав, что-то похожее на спасибо Тони выпрыгнул из автобуса. Водитель посмотрел на сидящую впереди женщину:

— И так каждый раз, как только он возьмет в руки книгу…

Она лишь понимающе улыбнулась ему в ответ.

Глава 3.

Серое, свинцовое небо хмуро взирало со своих высот на сиротливую землю. Накрапывал мелкий, противный дождик. И, словно, вторя настроениям погоды в «Bad Luck» ввалился мрачный, словно туча, Хамфри Гамильтон, в недавнем прошлом один из лучших летчиков-истребителей. Он неторопливо стянул с себя черную кожаную куртку и, стряхнув ее, бросил на диван. Мелкие капли дождя попали на Оушена, который, громко чихнув, одарил Хамфри возмущенным взглядом.

— Будь здоров… — произнес летчик, и разворошил свои каштановые волосы, — Хороссан, налей мне выпить…

— Все так плохо? — облокотившись на стойку, поинтересовался Крис, — я давно не видел тебя таким мрачным.

— Мне прислали отказ, — ответил Хамфри, и вылил в себя все содержимое бокала с дорогим коньяком.

— Снова!

— Снова, — констатировал летчик и потянулся к бутылке, — эти офицеришки, — лицо Хамфри приобрело злостно-ненавистное выражение лица, — похоже, они решили, что смогут запретить, мне, летать. Наивные! — Он вновь притянул к себе бокал.

Из холодильника Крис достал тарелку с ровно порезанными лимонами.

— «Хеннесси» и лимон… ммм, — летчик причмокнул от удовольствия, — такие ровные колечки может нарезать только Бауэр…

— Он очень перспективный парень.

— Кстати, а как там у него? — как бы, между прочим, спросил Гамильтон и взглянул на Криса сквозь тонкое кольцо лимона.

— А что измениться? Все по-прежнему, он всем доволен, его все устраивает, да вот только что-то он темнит, и какой-то странный, особенно в последнее время…

— Странный? — нечетко произнес Хамфри, пытаясь справиться с одним из колец лимона.

— Ну, знаешь… — Крис явно подбирал слова.

— Хороссан, не выкаблучивайся… говори, как есть, — раздраженно пробормотал Гамильтон.

— … понимаешь, у него взгляд измученного и уставшего человека…— выдохнул Хороссан.

Гамильтон застыл со стаканом в руке и открытым ртом:

— Хочешь сказать, что наш парнишка страдает от безответной любви?

— Похоже, хотя утверждать я не берусь.

— Вот дела… ну и ситуация… — Гамильтон положил голову на руки, — а что делать-то будем? — продолжил он после некоторого молчания.

— В каком смысле? — не понял Крис.

— Во-первых, нам нужно все точно выяснить, — заявил летчик, закатав рукава, — во-вторых, если это правда, ему нужно как-то помочь…

— Хороший план, а главное, что он никуда не годиться! К тому же, ты уверен, что мы имеем право вмешиваться?

— Не только имеем, но и обязаны. Мы же его друзья! — Надулся Гамильтон, — и мой план очень даже ничего…

— Ладно, тогда я знаю, что мы сделаем — моргнул Крис, — но так, чтобы Бауэр ни о чем не догадался.

Глава 4.

— … и что теперь? — поинтересовался Крис, в его голове творилось черт знает что.

— Кто знал, что ситуация так осложнится… — выдохнув сигаретный дым, заметил летчик, — Бауэр не просто влюблен, он полюбил самого безумного писателя! МакМехон! Неужели в этом мире не нашлось никого лучше?! Ладно уж, теперь зондируем почву около этого писаки.

— Упертый. За это и страдаешь. И как это тебя так долго терпели, с таким упрямством…

— Ну, знаешь, терпели бы еще больше, если бы не эти офицеры. И с чего бы вдруг они так переполошились, а? «Вы уволены за невыполнение приказа и дерзкое поведение. Вы больше никогда не будите летать», — так они мне сказали неделю назад. Черт возьми, неужели они не понимают — полеты для меня все?! — Хамфри подошел к окну и взглянул на светлеющее небо. — Оно всегда звало меня, притягивало своим необъяснимым очарованием. Манило строгостью и простотой. Где еще можно ощутить такое?! Ветер, сливающиеся с землей небеса, слепящее солнце, а главное ни с чем не сравнимое ощущения одурманивающей свободы. Совершенно другой мир… мир, без которого я не могу жить. Я ведь здесь совершенно бесполезен… единственное, что я могу — это летать. С безумным упоением слушать тишину небес. Там, я по-настоящему счастлив, там, высоко, где царит небо. А теперь у меня отобрали его, превратив мои мечты в грязный пепел. Хороссан, неужели я больше никогда не сяду за штурвал? — В глазах Хамфри скользнула острая, словно лезвие, боль.

— Гамильтон, я не знаю. — Тихо произнес Крис, — я вижу твои глаза и понимаю, что небо навсегда отняло тебя у нас. Но, дав крылья, оно лишило тебя покоя. Если ты не остановишься, оно погубит тебя.

— Пусть лучше меня погубит само небо, нежели глухая тоска земли. Я не могу потерять его, так же как я потерял тогда Саманту, теперь я буду бороться!

Мелодичный звонок мобильного телефона ненавязчиво напомнил о реальности.

— Да, — буркнул в трубку Хамфри, — а, Браймер, ну, привет. Что случилось?! — Гамильтон мрачно взглянул на Криса, — хорошо мы сейчас приедем. Жди, — летчик махнул Кристоферу в сторону двери, — Хороссан, закрывай бар, поехали. МакМехон в больнице…

— Господи! — Хватая куртку, воскликнул Крис, — что он там опять натворил?! Оушен, охранять…

В больнице было людно. Повсюду сновали люди в белых халатах, кричащие что-то на разные голоса. Из неоткуда появлялись и исчезали каталки с мужчинами и женщинами. Медсестры, громко крича, просили дать дорогу, выписывая замысловатые пируэты тележками, на которых удобно расположились дорогие медикаменты. Тут же высокий врач объяснял худому мужчине, что тот на данный момент не должен вставать с постели. И всю эту суматоху освещал равнодушный электрический свет.

Крис протиснулся сквозь толпу, и подобрался к регистратуре.

— Эй, Гамильтон!

Повернувшись на голос, Хамфри увидел Джошуа пробиравшегося к нему.

— Салют! — махнул головой летчик, — что тут случилось?

— Авария. Автобус, потерял управление, и столкнулся с двумя легковушками.

— Браймер… — голос Хамфри чуть дрогнул.

— Точно… одна из них — это машина МакМехона или то, что от нее осталось, — мрачно заявил Джошуа.

— Господи… — прикрыл глаза летчик, — но он же…

— Ему повезло, его любимая Toyota спасла ему жизнь…

— Как ты узнал об этом?

— А я ведь бывший хирург, не забыл?! И знакомых врачей у меня не мало… Вообщем, Саймон искал его родственников или друзей, потом увидел мою фамилию, и вот я здесь… Хорошо, что МакМехон хоть сотовый не забыл…

— А где он сейчас?

— Он вон там, — Джошуа указал на дверь около окна, — все обошлось. Он везунчик. Ему зашивают руку, и заодно проверяют старые переломы…

— Когда же это, наконец, закончиться?! Сколько он может испытывать судьбу?! Какой это по счету перелом?!

— Ну, этот не по его вине. Но я вызвал вас не только поэтому. Здесь мать Криса. Она была во второй машине…

— Я не смог его найти… он где-то в этих кабинетах, придется искать самим. Люблю медиков, особенно если они толком ничего не могут объяснить. О, привет, Браймер! Ну, так, что все-таки случилось? — спросил Крис, пропуская вперед молоденькую медсестру.

— Я по пути все тебе объясню, — беря его под руку, отозвался Хамфри, — давай отойдем…

Глава 5.

В приемной было тихо. Лишь стоявшая у окна женщина негромко всхлипывала на плече у седовласого мужчины.

— Держи, — Джошуа протянул Крису стаканчик с ароматным запахом крепкого чая.

— Который час? — Крис прикрыл глаза.

— Около пяти, — ответил хирург, и сел рядом.

— Через час рассвет…

— Скоро приедут Гамильтон и Бауэр. Где-то здесь бродит МакМехон. Мы договорились, что часам к пяти они нас сменят.

— Я никуда не поеду… не могу оставить ее одну…

— Я понимаю, — Джошуа внимательно посмотрел на друга, — а отец знает?

Крис усмехнулся, и стаканчик в его руках дрогнул.

— Я пытался дозвониться, но… не видел его уже очень давно, и маму тоже, — Крис тяжело вздохнул. — Когда мы встретились последний раз, отец сказал, что я могу делать все, что угодно, и, оставив мне карточку, на которую положил немалую сумму, он холодно заметил, что нам пора расстаться, навсегда… Они ценили меня, всегда готовы были помочь, — Хороссан опустил глаза, — оплачивали мое образование, обеспечивали, ни в чем не отказывали. У меня было все, даже их любовь, что редко встречается в богатых семьях, только правила игры оказались для меня слишком сложными. Эти выходы в высший свет сводили меня с ума. Дамы в красивых нарядах, глупые, как пробки, господа, такие упитанные, что на животе у них еле сходилась рубашка. Пустые разговоры, фальшивые улыбки, дым кубинских сигар, звон бокалов, блеск дорогих украшений, и деньги, деньги, деньги. Мне хотелось бежать, бежать как можно дальше от этой грязи, обмана и трусости. Конечно, многие видели отвращение, которое я испытывал, поползли слухи, сплетни, меня преследовали косые взгляды. Родители были уязвлены и расстроены — меня отправили в Стамбул, город, где я родился. Те тихие восточные вечера я до сих пор с упоением вспоминаю. Мне хотелось остаться там навсегда, но я был сыном богатого промышленника, и мой долг быть рядом с семьей, меня вернули. Я надеялся, что смогу со всем справиться. Родители были рады, что моя учеба продвигается хорошо, что я не затворничаю и знаю, чего хочу от жизни. Я старался не задавать лишних вопросов и не замечать грязи вокруг. Но это было выше моих сил. Я не справился, не смог понять и принять их правила. И вот на празднике в честь моего совершеннолетия, я подошел к родителям и, попросив прощения у них, сказал, что не буду заниматься делом отца, что не могу оставаться там, где кошелек цениться превыше самого человека. Это дерзкое обвинение быстро облетело все уши, вызвав гневные всплески. Я оскорбил высший свет и разочаровал своих родителей. Мы стали отдаляться друг от друга, пока не стали совсем чужими… только в этом нет ничьей вины… и это больно… очень… больно…

Джошуа поставил стаканчик на стол, рядом с их диваном:

— Жизнь сложная штука. Она учит нас любить, а любовь — находить и терять. Знаешь, но мы ведь по доброй воле выбрали, что, терять. И, быть может, в этом и заключается счастье — в возможности выбирать свободно и независимо…

— Счастье, приносящее столько боли… свобода, втиснутая в рамки условностей… Что ж, видимо, это и есть настоящая жизнь…

В дверях приемной показались две высокие фигуры. Хамфри приветственно махнул головой, а Тони неуверенно улыбнулся.

— Найди МакМехона, — поворачиваясь к Тони, сказал Хамфри, — скажи, чтоб он забрал Браймера и они ехали домой. Ладно?

Энтони исчез за поворотом…

Хамфри жестом подозвал Джошуа.

— Ну, чего? Как дела?

— У нее внутреннее кровотечение, — Джошуа смял стаканчик и выкинул в мусорный бак, — я не уверен, что ребята справятся — операция тяжелая…

— Поезжай домой, выспись, ты и МакМехон еще понадобитесь…

— И я думаю, что утром, — мрачно заметил Браймер.

Мужчины обменялись тяжелыми взглядами.

Глава 6.

Тони поднялся на последний этаж, и торопливо прошелся по длинному темному больничному коридору. В бездонной тишине, легкие шаги бармена звучали глухо и угрожающе. Внезапно Тони услышал женский смех и мягкий голос МакМехона, ему стало не по себе. Он медленно направился на голоса. Приоткрыв дверь, Бауэр увидел высокую женщину в халате медсестры и красивого мужчину сидящего на каталке, его пепельный волос отливал серебром, а серые, словно сумерки, глаза смотрели сквозь очки внимательным и добрым взглядом. Кабинет вновь огласил разочарованный женский смех.

— Шелли, — МакМехон подошел к ее столу и заглянул ей через плечо, — ты прекрасная женщина… — он нежно обнял ее за плечи, — все будет хорошо, вот увидишь…

Женщина вздрогнула и прижалась к шотландцу.

— Какая же я наивная, что люблю такого мужчину…

Тони стоял в дверях не в силах пошевелиться, ему хотелось кричать… кричать от невыносимой боли, жгущей его сердце… кричать, чтобы заглушить собственное сознание… чтобы не видеть, как его любовь разбивается на миллиарды осколков… кричать чтобы забыться… Тони начал задыхаться, он схватился за дверь, которая громко взвизгнула.

МакМехон поднял глаза, и застыл, скованный ледяными объятьями.

— Бауэр, — прошептали его губы.

— Извините, — хриплым голосом произнес бледный бармен и бросился бежать.

— Бауэр!!!

Было где-то около шести часов утра, когда Диана подошла к окну. Дождь, жестоко хлеставший улицу, перешел в ужасающий ливень, готовый истязать любого кто попадется ему на пути. Казалось, даже само небо сошло с ума. Громовые раскаты, словно безумный смех, проносились над землей. В свете очередной молнии Диана заметила молодого человека одиноко стоявшего у поручня высокого моста. Его неестественная бледность сразу бросилась ей в глаза. Диана долго всматривалась в лицо молодого человека, пытаясь понять, текут по его щекам капли дождя или это все-таки слезы. Но в его зеленых глазах она увидела столько боли, отчаяния и страха, что, еле сдерживая рыдания, захлопнула ставни, не в силах более видеть этого юношу.

А Энтони молча стоял и смотрел на проносящиеся внизу иномарки. Ему было уже все равно: работать или нет, радоваться или грустить, жить или умереть... Внутри него была лишь пустота, холодная, равнодушная, всепоглощающая бездна. Весь мир вдруг стал таким смешным и ненужным. Все превратилось в огромное безобразное нечто. Он не замечал, как по его лицу крупными каплями стекали горькие слезы, как дрожали руки, и изнывало тело под холодными потоками ветра. Ему было все равно…

— Бауэр…

Словно сквозь сон бармен увидел высокого, статного мужчину в длинном белом плаще. При каждом ударе молнии плащ превращался в яркий блик огненного всполоха. Тело Бауэра обмякло, и он медленно сполз на мокрый асфальт.

— Бауэр, — мужчина бросился к бармену.

— Ну, что… ну, что с тобой? — Фалько сел напротив, — как это глупо. Ты нас напугал…

— Прости, — прошептал бармен, — похоже, что я и… похоже, я приношу одни неприятности, — Тони подскочил и бросился бежать.

— Стой! — МакМехон схватил его за руку, — я не для того нашел тебя, что бы ты снова сбежал!

Фалько взглянул на Энтони. Бледный, с огромными темными кругами под глазами, дрожащими руками и взглядом полным отчаяния, он разительно отличался от того веселого, улыбающегося и жизнерадостного мальчика, каким знал его Фалько:

— Что происходит? Почему ты убежал?

— Я… я помешал…

— Ложь. Ничего не было. Шелли…    

— Так это была Шелли?! — Тони нервно выдохнул, словно понял, что допустил ошибку. — Прости. Я не справился с чувствами…

— Чувствами…?

Энтони болезненно взглянул на Фалько:

— Со своей любовью. Противоестественной, неправильной, пугающей… Любовью порочащей и оскорбляющей…

— Любовь не может быть неправильной или противоестественной. И уж тем более она не может оскорбить…

— Но разве она не оскорбила бы тебя?! — Срывающимся голосом произнес Тони. Он боялся ответа, боялся отказа. Но еще больше он боялся своих чувств, той непонятной тяги к этому красивому человеку. Он желал любви и не смел любить. Больше всего на свете хотел быть любимым, и больше всего на свете этого боялся.

Фалько пристально взглянул на него:

— Бауэр…

Энтони опустил глаза и тихо произнес:

— Я… я люблю тебя, Фалько…

МакМехон медленно прикрыл сумеречные глаза. Он ждал этого ответа, но так хотел ошибиться.

— Ты погубишь себя, — прошептал Фалько, — меня нельзя любить. Этого тебе не простят…

— Мне все равно, что скажут, — по лицу Энтони прокатилась слеза, — я лишь хочу, что бы ты простил меня…

— Я? — Фалько вскинул голову, — но за что?

— За мою любовь… — тихо произнес бармен, — за то, чего быть не должно… я не имел право… все это так неправильно… так мерзко… этой любви не должно быть на свете… прости, что все так вышло…

Энтони стоял посередине моста и его голос тонул в горьком отчаянии. Он выглядел потерянным, неуверенным и измученным своими терзаниями.

«Я погублю его, если позволю чувствам возобладать над разумом, и погублю, ответив отказом…как больно… человек не должен решать то, что ему не под силу…», — в отчаянии Фалько схватился за поручень, и сжал его так крепко, что костяшки его пальцев побелели.

— Я не знаю, что делать! — закричал бармен и, упав на колени, схватился за голову руками. Внезапно появившаяся иномарка начала нервно подавать сигналы бармену. Тормозить было поздно.

— Тони!!! — Глаза Фалько расширились от ужаса, и он бросился к Бауэру. Втащив Энтони на тротуар, Фалько крепко прижал его к себе:

— Безумный мальчишка, ты хочешь, что бы я сошел с ума…

Тони молчал, в сладком безумии ощущая горячее тепло Фалько.

— Милый мой, безумный мой мальчик, больше никогда, слышишь, никогда не пугай меня так… Глупый мой мальчик, я ведь не могу прожить без тебя и одной минуты… иначе никогда бы больше не появился в баре Криса… пугающе, но в моей жизни уже нет смысла без тебя… Я не в силах бороться с тобой… Тони, я люблю тебя… слышишь, люблю… и хочу, чтобы ты был рядом со мной… всегда… не думай о людях… порочен лишь тот, кто думает, что эта любовь оскорбительна… — Фалько аккуратно смахнул русый волос с бледного лица Тони, и мягко коснулся поцелуем его губ…

Глава 7.

«Куда запропастились эти двое? — Хамфри нервно ходил из угла в угол вот уже 40 минут, — прошло два часа! Неужели Бауэр потерялся в этих проклятых коридорах?»

Крис напряженно сидел, уставившись в пол. Джошуа примостился рядом, в руках у него дымил стаканчик кофе.

Внезапно дверь тихонько отворилась, и на пороге появились двое высоких мужчин, с их одежды крупными каплями стекала вода.

Встретив удивленные взгляды друзей, МакМехон виновато улыбнулся, а Тони смущено опустил глаза.

— Ну, — протянул Джошуа, приоткрыв карие глаза, — и где вы были?

— На улице, — пробормотал Тони.

— Там такая погода, что ух…! — стряхивая капли с пепельных волос, ответил Фалько.

— Мы ждем их тут уже два с половиной часа, а они по улице разгуливают?! — Сверкнул глазами летчик, протягивая им полотенца, — хороша парочка!

При последних словах Энтони слегка покраснел и отвел взгляд, что не укрылось от уставшего, но от этого не менее проницательного, Криса. Он тихо улыбнулся.

— Что случилось? — в голосе Хафри послышались нотки раздражения.

— Я… — бармен вскинул голову.

— Вышла размолвка, — перебил его Фалько, — мы поссорились… пришлось извиняться…

Джошуа и Хамфри переглянулись:

— Вы… поссорились… ты и Бауэр?! Быть того не может…

— Это еще почему?

— Извините, — незнакомый голос, обратил на себя внимание, — мистер Хороссан…

— Да… — Крис быстро поднялся, его тело напряженно подрагивало.

— Операция закончилась…

— И…

— Ваша мать будет жить…

Вздох облегчения вырвался из груди Хороссан:

— К ней можно?

— Ваш отец… — врач замялся, — он… поставил охрану у палаты, и запретил пускать туда всех кроме врача… езжайте домой, отоспитесь… все закончилось хорошо…

Ребята переглянулись. Крис опустил голову, и тихо промолвил:

— Главное, что она жива…

Они медленно пошли в сторону выхода. В дверях друзья столкнулись с невысоким мужчиной, чей смоляной волос уже тронула седина.

— Здравствуй, отец, — Крис протянул руку.

Мужчина взглянул на сына:

— Я же дал тебе деньги. Зачем ты пришел?

Крис вздрогнул, а в темных глазах проскользнула горькая боль:

— Я хотел увидеть маму…

— Видел? — холодно поинтересовался Хороссан.

— Нет, ведь…

— Вот и хорошо. И больше не увидишь. Мы завтра уезжаем. Прощай, — он оставил в кармане сына кредитку, — не ищи нас… мне так больно смотреть на тебя…

Отец развернулся и вошел в палату. Друзья проводили его недоуменным взглядом.

— Все правильно… так и должно быть… я сам выбрал, что терять… по доброй воле… — Крис открыл дверь и растворился в ночи.

— Идем, — Фалько посмотрел на остальных, — ему сейчас очень плохо…

Джошуа взял куртку, и четверо мужчин вышли вслед за Хороссаном.

Глава 8.

В огромном здании библиотеки было темно и пусто. Джошуа сидел за одним из столов, на который свой свет изливала небольшая лампа с зеленым абажуром. Его карие глаза неспешно бродили по белоснежным листам одной из новейших книг по медицине.

— Здравствуй, доктор!

Джошуа оторвал взгляд от книги и перевел его на стоявшего рядом человека. Невысокий, крупный мужчина с маленькими глазками надменно смотрел на хирурга.

— Ну, здравствуй, Кирсан. Каким ветром тебя занесло в библиотеку? — Джошуа вернулся к книге.

— Ладно-ладно, лучший ученик медицинского факультета, — оскорбился маленький человек, — я тоже иногда бываю здесь по долгу службы. Кстати, я слышал, ты сплоховал, вроде, клятву нарушил.

Сердце хирурга больно ударило его в грудь.

— Я никогда не отличался природным талантом, какой всегда был у тебя, — зло оскалился Кирсан, — но, ой-ой-ой, что скажут твои наставники, когда узнают, что их самый перспективный ученик испачкался и теперь не может отмыться?!

— Испачкался?! — Джошуа бросил гневный взгляд в сторону мужчины, — тебе с твоим ограниченным умом никогда не понять, каково это, видеть молодую женщину, которую, медленно пожирает смерть. Не тебе говорить о клятвах, ты никогда не знал, что это такое…

Кирсан зло смотрел на хирурга:

— Ты всегда был таким. Всегда следовал за своими принципами и никогда не шел на сделки с совестью, тебя считали идеалистом. Но ты проиграл, идеалист. Твои принципы тебя погубили. Ты уже никогда не сможешь вернуться. Передовой хирург Джошуа Браймер погубил свою карьеру из-за глупых принципов, — Кирсан истерично рассмеялся, — знаешь, у меня была одна мечта — увидеть, как тебя смешивают с грязью, как тебя уничтожают, методично шаг за шагом. Но ты доставил мне большее удовольствие — ты проиграл сам себе в беспроигрышной партии и палачом твоим стали твои же идеи... я очень доволен!

— Ты так боишься меня, что пришел унижать только сейчас, — Джошуа покачал головой, — стервятник…

— Ты все равно проиграл! Ты ноль, полный! Ты уже никто! Я же — все!!!

— Прекратите шуметь! — Раздался сердитый голос библиотекаря, — и немедленно покиньте помещение!

Лицо Кирсана исказила улыбка похожая на оскал, и он быстро скрылся за очередным стеллажом. Джошуа проводил его глазами:

— Как жаль, что в жизни все так, как есть…

— Все не так правильно как хотелось, правда? — из темноты появилась высокая фигура в темном костюме.

— Привет, МакМехон, — Джошуа посмотрел на писателя, — твои серебристые глаза выдают тебя даже когда ты в тени.

— Уж и не знаю, что мне с ними сделать, — улыбнулся писатель, — да еще и очки…

— Собираешь материал для новой книги?

— Скорее проверяю хронологию нынешней. Так кто же этот маленький хомяк в мятом костюме? — Фалько сел рядом и положил на стол книгу в старом переплете.

— Это Фредерик Кирсан — заведующий отделением хирургии в городской больнице.

— Кирсан? — Писатель посмотрел туда, где еще совсем недавно стоял человек со злыми глазами, — странно, я ничего о нем не слышал. Сейчас он занимает твое место, так?

— Да. А не слышал потому, что он не особо афиширует свой талант.

— Или, попросту, его не имеет.

— Мы вместе учились. Он еще тогда меня недолюбливал. Называл «преподавательским прихвостнем», «любимчиком профессоров» и так далее и тому подобное. А по окончанию Академии стоящих предложений не получил. Ну, и покатилось… карьеру сделать не смог. Работал у своего отца помощником. Потом женился на богатой вдове — получил пропуск в высший свет. Там пришло признание, и вот он пришел поздороваться…

— Знаешь, — Фалько снял очки и посмотрел на хирурга,— мне его жаль. Это, пожалуй, самый несчастный человек на земле…

— Хм, — Джошуа улыбнулся, — ты так считаешь? Может ты и прав…

Глава 9.

Ночная мгла простерла свои черные руки к суровой земле, и окутала ее своими длинными волосами. Холодные небеса безудержно рыдали, закрыв глаза свинцовыми веками. В мокрых лужах вечернего города отражался свет фар проносящихся машин. В баре было безлюдно и тихо — обычная ситуация для шести часов.

— Похоже, что этот дождь никогда не закончится, — пробурчал Джошуа, продолжая наигрывать на гитаре печальную мелодию.

— Если тебе что-то не нравится, — обернулся Хамфри, — то выпей, — он протянул Джошуа стакан с коньяком, и, скорчившись, добавил, — прекрати мучить мою гитару, ты играешь так, как я готовлю борщ…

Хирург отмахнулся:

— Ты и понятия не имеешь, как выглядит этот самый борщ, а твою гитару я держу в руках не впервые… и к твоему сведению, сегодня я не пью…

— Почему нет? — спросил Крис, протирая изящную шампанку.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая фигура в длинном плаще.

— МакМехон! — Крис поднял глаза, — ну ты и вымок!

Он перевалил через стойку и исчез в темноте соседней комнаты, на дверях которой красовалась надпись «служебное помещение».

— Черт с ним, — равнодушно отозвался Фалько, и плюхнулся на стоящий рядом стул.

Тони резко вскинул голову, но тут же отвел взгляд: «Дурак, — подумал бармен, — думаешь, один поцелуй дает тебе хоть какое-либо право? Забудь о своих грешных мечтах…» — и на его лице появилась печальная улыбка.

Через минуту Крис вновь появился в дверях с полотенцем.

— Не ерничай! — возмутился он, — хочешь простудиться! — и, бросив полотенце Фалько, добавил, — как это на тебя похоже… давно бы уж купил себе новую машину.

— Оставь его… — с легким ехидством заметил Джошуа, и, взглянув на Хамфри, добавил, — ничего не спасает от простуды так, как коньяк. Правда, Гамильтон? — в ответ тот только хмыкнул.

Хамфри отправил Хоросану стакан:

— Возьми. Дай ему глоток лекарства…

Крис поморщился:

— Ты все решаешь по средствам бутылки, мне это не нравится…

— Я не собираюсь пить, — вздохнул МакМехон.

— Вы что, объявили сегодня день трезвости?! — вспыхнул Хамфри, — никто, и глотка не сделает?!

Джошуа недоуменно поднял глаза:

— Тебе мало самого себя? Раньше я не замечал, что для того чтобы выпить, тебе нужна компания…

— Молчал бы лучше, — сощурил глаза Гамильтон, — да я эгоист, эгоист на последней стадии, ну и что?! Ты теперь вечно будешь упрекать меня?! На себя бы посмотрел, мистер Неудачник!…

Начались очередные разборки. Фалько закатил глаза, и, резко поднявшись, подошел к барной стойке:

— Прости, что сразу не поздоровался, — ласково улыбнулся он бармену, — добрый вечер, мой мальчик, — МакМехон перегнулся через стойку, и подарил Тони сладостный поцелуй.

Глядя на эту картину остальные, замерли с открытыми ртами.

— Что вы встали как вкопанные? — Вскинул бровь писатель, — Никогда такого не видели? Он ко мне через полторы недели переезжает…

Ошеломленный Тони поглядел на Фалько, который лишь довольно подмигнул бармену.

— Так они все без нас уже решили, — скидывая оцепенение, сказал Крис и толкнул Хамфри так, что тот с шумом повалился на диван.

— За это надо выпить, — расхохотался летчик, — всем за счет заведения!

— Я думал, что вылечу с работы, — тихо пробормотал Тони, — с позором…

— За какие такие провинности? — улыбнулся Крис.

Тони смущенно опустил глаза.

— Глупости, — положив руку ему на плечо, заверил бармена Хороссан, — любовь — не преступление, в любых ее проявлениях…

Хамфри выхватил гитару из рук Джошуа, за что получил свернутым журналом по голове.

— Эй… — снова вспыхнул летчик.

— Только не сейчас, — возмутился Фалько, — не портите вечеринку!

В баре послышался одобряющий смех и веселая музыка. Тони работал, так как никогда раньше, а Фалько заворажено-восторженным взглядом наблюдал за своим барменом. Джошуа и Хамфри напились до такой степени, что когда в бар вошли четыре не молодые, но очень красивые женщины, они влезли на стол и устроили вечеринку в стиле «Оля, стриптиз!», и кто знает, чем бы все это закончилось, если бы их вовремя не стащили оттуда… после себя женщины оставили триста долларов чаевых для «честных тружеников»…

Глава 10.

Башенные часы на главной площади пробили семь утра. В баре царил легкий полумрак, Джошуа и Хамфри крепко спали, развалившись на мягких диванах «Bаd Luck». Тони, впервые за несколько месяцев, спал спокойно, накрытый ослепительно-белым плащем, у его ног расположился тихо похрапывающий Оушен. Крис неторопливо расставлял чистые, поблескивающие в тусклом свете фужеры и бокалы.

— Я хотел вас поблагодарить… — сказал сидящий напротив Фалько, закатанные рукава рубашки обнажали длинный шрам на его правой руке.

— Ты о чем? — тихо поинтересовался Крис, убирая бутылку «Хеннесси» под стойку.

— Все же очевидно, — выдохнув сигаретный дым, произнес шотландец, — я благодарен вам за то, что вы не высмеяли Тони, ничуть не оскорбились и даже порадовались… Я не смог бы спасти его разбитого сердца… про себя я и молчу…

— Фалько МакМехон, — тяжело вздохнул Крис, — как ты можешь такое говорить… Любовь — одно из тех чувств, что не подвластны пониманию человека, и единственное, что люди знают, лишь то, что она самое чистое и красивое чувство на земле… грех смеяться над ней … МакМехон, главное не кого ты любишь, главное, что ты любишь, любишь по-настоящему… так как способны не многие… так что же здесь оскорбительного?! Сама любовь?! Тогда она и есть нечто порочное?! Разве это так?… А нам с ребятами действительно радостно видеть, что Тони и ты счастливы, что больше никогда мы не увидим нашего бармена с печальным взглядом и тупой болью в сердце. Что ты, наконец, перестанешь скитаться по миру в полном одиночестве. МакМехон, пол ведь ничего не решает, и вы имеете право на счастье, как и другие. Ну, разве это порочно — любить?...

Фалько поднял сумеречные глаза и благодарно улыбнулся:

— Знаешь, а я ведь пытался с этим бороться… хм… когда я увидел его в первый раз, моя всем известная броня дала крупную трещину, и я поддался на его обаяние. А потом увидел, как он улыбается, и окончательно потерялся. И сам не заметил, как весь вечер мои глаза искали его в толпе. Не помню, как, но в тот вечер наши взгляды встретились… и вот тогда я испугался, испугался по-настоящему, потому что понял, что искал именно такие глаза… помнишь, я перестал к тебе заходить? Я старался всячески избегать Тони, но мне каждую ночь снились эти глаза… глаза цвета ночной травы… пожалуй, уже тогда я осознавал, что со мной сыграл злую шутку закон притяжения, но так не хотел верить этому. Ну, и время было. Я не мог работать, не мог сосредоточиться, мои мысли постоянно возвращались к Тони, к его улыбке, к его безумно красивым глазам, в которых отражается море… Я все забросил: перестал писать, не подходил к телефону, вообще, выпал из жизни, просто бродил по побережью, и смотрел на море. Не мог я тогда понять, что происходит… и вот однажды, предаваясь течению своих мыслей, я забрел на какой-то далекий каменистый пляж. Придя в себя, я стал осматриваться, и вдалеке увидел фигуру человека, а когда подошел, у меня внутри все настолько сжалось, что утра, думал, мне не видать… по телу Тони пробежала дрожь, но, совладав с собой, он поздоровался и объяснил, как вернуться. И если бы не последняя фраза, все было бы по-другому. Он сказал мне: «Знаете, Ваши глаза похожи на закат: они прекрасны, но лишь для тех, кому не суждено увидеть рассвета…». Тогда я понял, что бежать уже некуда… этот мальчик стал для меня воплощением мечты. Вот тогда-то и рухнули последние рубежи обороны моего сердца…

— Ну, — протянул Крис, — теперь твою историю нужно написать, она того стоит…

— Нет, Хороссан, — произнес Фалько, — это история никогда не будет написана, люди не простят эту запретную любовь. Она грешна, и мы повинны в том, что посмели любить… у нас с Тони нет будущего, только настоящее…

Крис тяжело вздохнул:

— Но пока вы вместе, пока любите друг друга и пока у вас есть друзья, вы будите счастливы…

Глава 11.

Яркие иномарки сновали по гладкому асфальту, словно по льду, бесшумно пронося своих равнодушных хозяев мимо пешеходов. МакМехон стряхнул капли дождя с белого плаща и посмотрел на противоположную сторону дороги.

— Фалько!

Писатель обернулся, на него летел темноволосый мальчик в джинсовом комбинезоне. — Брат! — мальчик прижался к шотландцу, — брат, я так соскучился. Почему ты перестал приходить домой? Почему переехал? Мы так давно не виделись!

— Дениэл, — Фалько опустился на колени, и крепко обнял ребенка, — как твои дела, Док?

— Ой, брат, меня так больше никто не называет, — в голубых глазах Дениэла загорелись озорные искорки, — а мне так нравится это имя, Док… — он звонко рассмеялся.

— Дени!

Док обернулся и помахал рукой невысокой девушке с мягкими чертами лица:

— Лори! Иди сюда, смотри, кого я встретил! Это же Фалько!

МакМехон поднялся и медленно перевел взгляд на девушку. Глаза Лори были широко раскрыты, а щекам текли слезы. Очки писателя тускло блеснули — зажженный фонарь осветил городскую улицу.

— Идем, Де… — ее голос дрогнул, и она отвернулась.

— Сестра! — Док подбежал к Лори и взял ее за руку. Она крепко прижала к себе Дениэла и смахнула с лица хрустальные слезы.

— Эй, Фалько, заходи в гости, мы будем рады, — Дени улыбнулся, — обязательно заходи. Ты обещаешь?

— Обещаю, — ответил Фалько, помахав ему вслед и, опустив голову, тихо добавил, — быть может, когда-нибудь я приду, чтобы все объяснить…

Фалько развернулся и исчез в пестрой толпе.

…

Ключ повернулся, и большая темная дверь медленно отползла в сторону.

— Заходи, — Фалько сделал приглашающий жест, и внес сумку.

Бармен неуверенно вошел в большой дом с высоченным потолком. Там пахло свежестью и морской солью. Две большие стены служили полками, на которых располагалось безумное количество книг. Над полками находился второй этаж. Он доходил до середины и таким образом занимал лишь половину дома, вторая часть осталась нетронутой. Третья стена представляла собой огромные стеклянные двери — они вели прямо на песочный пляж, отливающий золотом.

— Ух, ты! — выдохнул Бауэр.

На лице Фалько появилась довольная улыбка.

— Теперь это все твое, — он потрепал мягкие волосы Энтони, — ну, что, давай распаковывать твои вещи?! Пошли, — Фалько взял сумку, и стал подниматься наверх.

На втором этаже располагался шкаф, внушительных размеров, широкая кровать, большой рабочий стол, на котором царил «творческий беспорядок».

Энтони нахмуренно остановился на последней ступени. Фалько недоуменно обернулся, и, заметив хмурую растерянность на лице бармена, засмеялся.

— Не смейся, Фалько, — обиделся Тони, — здесь же одна кровать…

— А ты против? — Макмехон улыбнулся своей красивой улыбкой.

Тони тихо вскрикнул и, краснея, спрятал глаза. Фалько аккуратно положил плюшевого ослика с грустным взглядом на мягкий плед, и подошел к Энтони.

— Мой мальчик, — он нежно провел рукой по бархатистой коже Тони, — не бойся, я ничего не прошу…

Руки Тони сплелись за спиной Фалько, а тонкие губы обожгли страстным поцелуем…

Глава 12.

Настенные часы пробили полночь, когда в тишине своей квартиры Джошуа услышал телефонный звонок.

— Да. Браймер, слушает.

— Доктор Браймер… — раздался в трубке слабый голос.

— Мистер Смит? — В глазах Джошуа проскользнуло удивление.

— Доктор… Джошуа… мне… мне нужна Ваша помощь… как хирурга…

— Мистер Смит, я больше не имею право практиковать…

— Джошуа… эту операцию можете провести только Вы… приезжайте, пожалуйста… моя дочь… — голос в трубке дрогнул, — умирает…

— Дайте адрес. Я буду через пять минут…

…

В слабом свете уличного фонаря Джошуа встретил худой, седовласый мужчина лет 50. Его руки нервно вздрагивали, а лицо выдавало усталость.

— Сюда, — мужчина быстро двинулся вперед по дороге ведущей к богатому дому.

Браймер молча последовал за Смитом.

— В доме оборудована операционная и все необходимое Вы найдете там… Джошуа, — мужчина повернулся к хирургу, — спасибо…

— Я сделаю все, что в моих силах, — заверил его Браймер и вошел внутрь.

…

Медленно тянулись часы ожидания. Луна постепенно начала клониться к горизонту, и звезды стали единственными источником света в непроглядной ночной мгле. Услышав ровные шаги, мужчина резко поднялся.

— Вам надо отдохнуть, — протирая руки полотенцем, обратился к нему Браймер, — у Вас силы на исходе.

— Джошуа… — простонал Смит не в силах справиться с растущим напряжением.

— Мистер Смит, — Джошуа усадил его на стул, — Ваша дочь повредила позвоночник. Операции такого плана тяжелы и не все берутся за нее, так как не могут предсказать результат заранее или после нее. Ирэн будет жить…

Вздох облегчения вырвался из груди Смита, но тут в его глазах блеснули слезы:

— Но она не будет ходить, так? Те врачи в больнице тоже мне это сказали…

— Она не сможет ходит в ближайшие месяцы, — ответил Браймер, — потом костыли, а потом уж сама…

— Что? — Лицо мужчины расплылось в благодарной улыбке, — я знал! Мистер Браймер, Вы, просто, волшебник!!! Я Вам безумно признателен!

— У Вас просто очень хорошая операционная. Вот и все, — заверил его хирург.

— Да, что Вы такое говорите! Здесь же главный врач был, так даже он не справился. И сказал, что мою дочь не спасти! Этот, безмозглый мистер Кирсан! Доктор, спасибо! Вы — гений!

— Хотите, чтобы я зазнался, — улыбнулся Джошуа, — я выполнял свой долг.

— Джошуа, — Смит внимательно посмотрел на врача, — у меня есть предложение. Не хотите поработать на меня? Как личный врач моей дочери? Конечно, не за просто так…

— Вы ведь в курсе, что обо мне говорят в медицинских кругах?

— Мне все равно, — категорично заявил Смит, — Вы тот человек, который сможет позаботиться о моей дочери. Ну, так что скажите?

— Я ценю Ваше мнение и очень признателен за такую оценку, но… — Джошуа посмотрел на огромных гигантов расположенных в парке перед домом, — я не могу.

Смит улыбнулся:

— Что Вы собираетесь делать дальше?

— Пока не знаю, — ответил врач, его каштановым волосом играл ветер.

— Хм… тогда, возьмите это, — Смит протянул Джошуа портфель, — и не смейте обижать меня отказом. Они Вам еще пригодятся.

Браймер улыбнулся…

Глава 13.

Фалько сидел на диване, его пальцы легко скользили по клавишам ноутбука. Дорогие очки отражали мягкие всполохи огня. Внезапно по его груди скользнули теплые руки и обвились вокруг шеи.

— Привет, — писатель аккуратно дотронулся до изящной ладони Энтони.

Бармен вышел из-за его спины и сел напротив камина, окружив себя огненным ореолом. Он улыбнулся:

— Прямо как тогда…

— Ты о чем? — вскинул бровь писатель.

— О твоих глазах, — ответил бармен, — в них снова горит закат…

Тони снял с него очки и, смахнув длинную челку с красивого лица, заглянул в сумеречные глаза Фалько:

— Закат таит в себе много скорби, но когда-нибудь ты все расскажешь…

— Выдержишь столько времени? — лукаво улыбнулся шотландец.

— Тебя? Думаю, выдержу, — Тони положил голову на плечо Фалько, — а вот без тебя нет…

Наступившую тишину огласил дверной звонок. Фалько поцеловал Тони и направился к дверям.

— МакМехон, салют, — услышал бармен, и вздохнул.

В дом вошли три высоких мужчины. Категорично осмотрев дом и переведя взгляд на бармена, Хамфри ехидно улыбнулся и спросил:

— Надеюсь, мы вам не очень помешали? Очень не хотелось бы вас прерывать…

Тони нахмурился и опустил глаза. Фалько не преминул использовать старый прием, и одарил голову летчика новеньким журналом.

— Эй! — потирая затылок, вскрикнул Гамильтон, — больно все-таки, бей осторожней, они же у тебя такие толстые!

— А ты не задирай, моего мальчика, — хмыкнул шотландец. И взяв очки, словно, невзначай провел своей рукой по спине бармена. Тони немного выгнулся от приятного прикосновения, и неуловимо для других одарил Фалько ласковым взглядом.

— У нас есть для вас новости, — Джошуа полез во внутренний карман своей куртки.

— Что случилось? — Тони обернулся.

— Смотрите сами… — хирург протянул бармену газету, — раздел культура.

Бауэр быстро пробежался по статье, его лицо озарила счастливая улыбка и он, выронив газету, бросился писателю на шею:

— Ой-ой! Я тебя так люблю!

Озадаченный Фалько посмотрел на друзей, которые смущенно улыбались.

— Это премия твоя! — Возбужденно затараторил бармен, протягивая писателю газету, — ты победил!

Фалько прошелся по строчкам и его глаза ярко вспыхнули. Он улыбнулся.

— Что будем делать? — не утерпел Хамфри, он бросил короткую кожаную куртку на кресло.

— В каком смысле? — холодно поинтересовался шотландец. Он знал, что от летчика можно ожидать всего.

— Давай ты не будешь изображать из себя айсберга-пофигиста, а лучше включишь свои «умные» мозги, — язвительно заметил летчик, — и скажешь, наконец, как тебе поздравить! Я, конечно, тоже могу повиснуть на тебе, как Бауэр, если хочешь…

Гневный взгляд бармена заставил Хамфри прикусить язык

— Попробуй, но потом не жалуйся, если окажешься за дверью. — Заметил Крис, вытирая лапы Оушена мягкой тряпкой, — сомневаюсь, что Бауэр позволить тебе такую выходку…    

Джошуа покачал головой и терпеливо вздохнул.

— А я должен? — это был скорее риторический вопрос. Тони поднялся, — лучше я что-нибудь делать буду, иначе сойду с ума… — он прошел на кухню. Уши Оушен вздрогнули при слове «кухня», и он последовал за барменом.

Фалько проводил бармена нежным взглядом, и натолкнулся на ехидные небесные глаза Хамфри.

— У вас тут, наверное, весело было?

— Гамильтон! — в голосе Криса послышалось возмущение. Прибежавший с кухни, Оушен хмуро уставился на летчика.

— Что?! Я же просто спросил!

— О таких вещах не спрашивают! — отрезал хирург, и Хамфри получил подзатыльник.

Фалько подавился от смеха.

— А ты даже не думай смеяться! — воскликнул летчик, и в сторону шотландца полетела подушка.

Тони взглянул на эту картину, и, переведя изумрудные глаза на бульдога, недоуменно улыбнулся...

Небо окрасилось в оранжевые тона, и мягкое солнце медленно опустилось к горизонту. В огромные окна, несмотря на плотные жалюзи из темного дерева, пробился тонкий ржавый луч, и осветил статную фигуру бармена. В его руках дымил небольшой чайник. У камина удобно расположились еще трое мужчин. Крис сидел на полу, облокотившись на диван, на коленях у хозяина устроился бульдог. Фалько сидел рядом, подогнув под себя одну ногу, и вороша угли в камине. Джошуа уселся, напротив, в большое кресло и, уставившись в потолок, прикрыл глаза. Хамфри, вызвавшийся помочь бармену, усердно возился с небольшими булочками.

— Я думаю, что чашка чая нам не помешает, — Тони поставил поднос, с крепким чаем, на столик.

— Премия… — Фалько посмотрел на языки пламени, — теперь я настоящий писатель…

— Ты всегда будешь писателем, — улыбнулся бармен и, протянув ему кружку, потрепал пепельные волосы, — самым лучшим, особенно для меня.

МакМехон улыбнулся. Эта премия была лишь маленьким шагом на длинном пути признания, но победа грела душу и успокаивала сердце.

— Можно было и чего покрепче, — пробурчал летчик, усаживаясь на пол. Он тяжело вздохнул и сделал небольшой, пробный глоток.

— Знаешь, что, Гамильтон, — Кристофер посмотрел в кружку, — ничего крепче этого чая, я еще не видел.

Джошуа тихо рассмеялся и сполз на пол:

— Это даже очень не смешно, — надулся летчик.

— Отнюдь, — насмешливо ответил хирург и многозначительно посмотрел на Хамфри, — твое поведение всегда грань между смехом и безрассудством. Но надо отдать тебе должное, сложно изображать непосредственность, будучи посредственным.

Глаза летчика гневно сверкнули, и в Джошуа полетела очередная порция подушек. Фалько хмыкнул и, покрутив сигарету, медленно поднялся и вышел на улицу. Энтони незаметно последовал за ним. В небе появились первые звезды. Море негромко напевало знакомую, но такую далекую мелодию. Недалеко зажгли маяк, и его мощный луч вновь осветил полуночные воды безмолвного края. Тони глубоко вздохнул, и несмело спросил:

— Фалько, я не помешаю?

Шотландец, стоявший к нему спиной, обернулся:

— Если сигаретный дым тебя не раздражает… иди сюда…

Тони весело улыбнулся, и, подойдя, встал рядом. Морскую гладь прорезал одинокий луч серебристого сияния луны.

— Знаешь, когда я был маленьким…

Фалько не слышал своего бармена, он молча любовался им, прекрасно осознавая, что перед ним стоит молодой мужчина, что разница в возрасте между ними, ни много, ни мало, 6 лет, но его это, почему-то, совсем не интересовало.

— … и вот тогда дед рассказал мне легенду о богине… — внезапно Тони вздрогнул, ощутив у себя на поясе сильные руки МакМехона, и его горячее дыхание где-то совсем близко.

— Так о какой богине он тебе рассказал? — поинтересовался писатель.

— О богине Селене… — задыхаясь, прошептал бармен и, откинувшись назад, прикрыл пылающие глаза…

Хамфри поерзал на месте:

— Ну, где этот писатель?

— Там, — уткнувшись в газету, пробубнил Джошуа, и махнул головой в сторону плотно занавешенной стеклянной двери.

— Все, хватит, мне надоело! — Хамфри поднялся, и шаркающей походкой направился к дверям.

— Стой на месте! — Крис резко вскинул голову, и на удивленные взгляды друзей уже спокойнее добавил, — он сейчас сам придет… успокойся…

Джошуа облокотился на колени, и взглянул на Хороссана:

— Слушай, а где Бауэр?

Крис молча указал в сторону стеклянной двери. Хирург громко клацнул зубами.

— Эй, Гамильтон… — Джошуа быстро обернулся, да так и застыл, заметив напряженную фигуру летчика у дверей…

— Ну, что, узнал много нового? — в голосе хирурга слышался неподдельный упрек, когда летчик вернулся.

Гамильтон стянул с себя шарф:

— Я, конечно, в любовных делах не новичок, но я еще никогда не видел, чтобы так целовались!

— Что, есть чему поучиться даже тебе?!

— Браймер! Хирург ты … а впрочем, ты же никогда не считался героем-любовником, так что это тебе, пожалуй, есть чему поучиться…

— Как истинный мужчина я знаю, что может вскружить голову…

— А-а-а, так, по-твоему, я…

Началась очередная перебранка, счет, которым Крис уже давно потерял. Внезапный ветер заставил всех замолчать — в дом неслышно вошел Фалько. В его глазах проскользнуло удивление, встретив смущенные лица Криса и Джошуа, еще большее недоумение вызвало сладостно-ехидное выражение Хамфри.

— И… в чем же дело? — шотландец вытащил из нагрудного кармана очки в тонкой оправе. Вскоре удивление на его лице сменило гневно-возмущенная маска.

— Гамильтон! Чтоб тебя… — Фалько кинулся вслед за улепетывающим летчиком, — тебя не учили, что подглядывать не прилично!

— А тебя не учили, что когда в доме гости… — голос Гамильтона утонул в каком-то шуме. Крис и Джошуа переглянулись, и Хороссан ринулся спасать «неприличного летчика». Джошуа закатил глаза, и вышел на улицу. Свежий ветер приятно бродил по телу, а морской воздух одаривал спокойствием. Джошуа бросил взгляд к далекому горизонту, где виднелись снежные паруса. И медленно, скользя по эбонитовому стеклу, глаза хирурга встретили статную фигуру, одиноко сидящую на белом песке. Джошуа неспешно подошел и сел рядом с Тони. Ветер несмело играл волосами мужчин. Браймер взглянул на бармена, казалось, что Тони не замечает присутствия Джошуа, его глаза были закрыты, а по правильному лицу скользила легкая, мечтательная улыбка. Хирург решил не мешать и стал молча наблюдать за волнами, наслаждаясь ночной прохладой. Внезапно он ощутил, что-то теплое и нежное. Браймер нервно выдохнул. Руку хирурга накрыла ладонь Тони, и его тонкие пальцы рассеяно бродили по жесткой ладони Джошуа.

— Зачем ты вернулся? Неужто снова скажешь, что «предпочитаешь проводить время со мной»? Это очень не вежливо… — ласковый голос потонул в шуме прибоя. Тони приоткрыл изумрудные глаза, и громко вскрикнул.

— Ой… я… извини… я думал…

Джошуа лишь пожал плечами.

— Я понял. Не извиняйся, — он улегся на мягкий песок, его тело все еще подрагивало от неожиданной, но нежной ласки, — красиво, правда?

— Что? — не понял Тони. Ему было неловко, он не хотел, чтобы Браймер неправильно трактовал его поведение.

— Это… — Джошуа медленно провел рукой по черному небу, усеянному мириадами звезд, — как часто ты смотришь на небо?

Тони поднял глаза к высокому небосводу, где, сверкая и переливаясь в своем величие, звезды печально изливали свой мягкий свет на замеревшую землю. Такие близкие, но такие холодные, танцующий непонятный, но прекрасный танец.

— Фалько любит их яркое сияние. Он говорит, что их свет дарит свободу. А еще, что они напоминают ему одну великую и прекрасную расу, — Тони подтянул колени к себе, — о которой читал еще в детстве…

— О-о-о, — Джошуа закинул руки за голову, — он начал рассказывать тебе о своем детстве — это добрый знак. Странно как-то, мы ведь его друзья, а знаем лишь то, что он любит читать истории, с непонятным для других, смыслом, и питает страсть к фильмам о Средневековье. Он всегда был таким эмоциональным и веселым, казалось бы, какие проблемы могут быть у беззаботного домоседа. Но, видимо, даже мы знаем о нем совсем немного.

— Совсем не из этого времени, — Тони положил голову на колени, — в нем есть что-то, что делает его чуждым настоящему. Но нет той злости, что присутствует в людях, когда их изгоняют, лишь печаль затаившаяся глубоко в закатных глазах…

— Ты так сильно любишь его? — Джошуа посмотрел на бармена.

— Похоже на то, — улыбнулся Тони. — И я буду с ним пока нужен…

— Ты даже не представляешь, как необходим ему …

Тони с надеждой улыбнулся:

— Я буду рад, если ты прав…

— Эй! Вы, что там уснули! Возвращайтесь немедленно!

Джошуа поднялся:

— Идем, а то этот никуда негодный летчик так и будет возмущаться там всю ночь.

Перед тем как войти в дом, Тони обернулся и бросил взгляд изумрудных глаз на ночное море:

— Я буду рад, даже если уходить придется совсем скоро…

Глава 14.

С кухни, большой квартиры на 2 этаже, доносились всяческие проклятия и громкие крики. Комнаты были полны дыма с привкусом пригоревшего гарнира…

— Черт, черт, черт! — в очередной раз выругался Хамфри, — как эти русские умудряются делать такие вещи?! Борщ, что это за вещь такая?!

Он вновь склонился над кастрюлей, где кипела вода и жирный кусок мяса.

— Это вода имеет странный цвет, — летчик обернулся и посмотрел на кареглазого мужчину, удобно устроившегося на балконе и неспешно потягивающего терпкий чай.

— Зачем ты вообще все это придумал? — Джошуа смахнул с лица прядь каштановых волос.

— Ну, — протянул летчик, — ай, с тобой только разговаривать! — он сердито отмахнулся, — неужели в этом мире человек должен делать только то, что необходимо и почему нельзя делать что-то для души, хотя бы в выходной?!

— Ты хочешь сделать что-то для души? И это не связано с увеличением твоего капитала?! Это уже нонсенс для большинства жителей мира, — саркастически произнес хирург.

— А я, может, необычный житель мира, — пробурчал летчик, — и вместо того, чтобы там сидеть лучше бы помог!

— Кто? Я? — Джошуа отвернулся, — позвони Бауэру, это он у нас отзывчивый…

— Ха! — хмуро бросил Гамильтон, — я больше не намерен получать подзатыльники, в частности, от МакМехона! Хватит, в противном случае я заработаю себе головную боль на всю оставшуюся жизнь!

— Может хоть тогда от тебя будет поменьше шума, — закатил глаза Браймер.

— Что ты сказал?

— Да так, просто мысли вслух. Кстати, а где наш МакМехон? Что-то он не звонит.

— Так ему некогда. Собирается.

— Куда это он?

— Ой, что совсем заработался что ли?! На носу сентябрь. А ты же помнишь, куда он ездит каждый сентябрь.

— В Шотландию…

— Точно. Уже пять лет в один и тот же месяц. А мы до сих пор не знаем почему. Почему он бежит из Данедина каждый сентябрь, почему избегает говорить о том, что произошло пять лет назад, когда он без предупреждения исчез на целый месяц из города. А, вернувшись, написал безумную книгу, которую даже критики назвали историей смерти. Он тогда был словно сам не свой.

— Но не долго. У него сильная воля.

— Это уж точно. К тому же он впервые встретил тогда Бауэра.

— Они знакомы уже пять лет?! — Джошуа внимательно посмотрел на летчика.

— Представь себе. Он вернулся в начале октября, а в конце ноября мы познакомились с Бауэром, еще тогда совсем зеленым. — Отозвался Хамфри. — Я думаю, что, по крайней мере, Бауэр тогда и влюбился в этого писателя!

— Впечатляет. Как думаешь, МакМехон возьмет Бауэра с собой?

— Вряд ли. МакМехон никогда никого с собой не брал, всегда в полном одиночестве.

— Но рядом с ним никогда не было такого как Бауэр.

— Может ты и прав. Они так хорошо друг друга понимают. Но ведь никто не знает, что принесет завтрашний день…

— Главное, что он наступит, а там уж будет видно, как поступить…

Глава 15.

Теплые лучи яркого солнца озарили здание Университета «Южного Эдинбурга», самого старого вуза страны. Перед зданием расположились студенты. Отовсюду доносились веселые голоса и смех. Несмелые школьники опасливо поглядывали на лихих учащихся самого престижного вуза страны. По лестнице вымощенной камнем неспешно прогуливались профессора, о чем-то горячо споря. Некоторые студенты что-то тщетно зубрили, уставившись в книги, и все равно постоянно отвлекались. Где-то недалеко играла классическая музыка, а из главного здания выбегали счастливые мальчишки и девчонки только что закончившие свои занятия. У огромного дерева остановилась новенькая Toyota Land Cruiser Prado серебристого цвета. Оттуда вышел красивый мужчина в светлом костюме, сумеречные глаза внимательно смотрели, через потемневшие очки, на окружающих.

— Не меня ищешь?

Фалько облокотился на капот машины, и его лицо тронула легкая улыбка. У ворот стоял стройный молодой парнишка в темно-синей форме. Его светлым волосом играл ветер, а изумрудные глаза блестели в свете золотого солнца.

— Наверное, Вас, сэр лингвист, — насмешливо протянул писатель и, открыв дверь машины, сделал приглашающий жест.

— У-у-у, обожаю эту машину, — закидывая назад портфель, сказал Тони, — она очень тебе подходит.

— Но совсем не она занимает все мои мысли, — заводя мотор, ответил Фалько.

— Я не буду спрашивать, кем или чем ты интересуешься больше, чем своей машиной, — Бауэр расстегнул верхнюю пуговицу своего пиджака, — не хочу отвлекать тебя от дороги.

— Да, я думаю, что не надо, — МакМехон тихо рассмеялся, — поехали куда-нибудь, поедим. Спорим, ты голоден.

Тони согласно махнул головой:

— Поехали.

…

Огненно-рыжая корона дневного светила медленно ползла к морскому горизонту. На зеленых листьях гигантских кленов блестели серебристые капли после небольшого дождя. Воздух побережья был наполнен прохладой и морской солью. Большая веранда открывала потрясающий вид на причал.

— Любишь парусные суда? — Фалько проводил взглядом восторженное лицо Тони, обращенное к пристани.

— Очень. Наверное, даже слишком, — выдохнул бармен, не отрывая глаз от кораблей, — они, словно ожившая легенда вышедшая из тумана далекого прошлого.

— Романтик… — с этими словами писатель поднялся из-за стола.

— Ты куда? — Тони взмахнул светлой челкой, — хочешь меня бросить здесь одного?

Фалько перегнулся через стол:

— Никогда… — прошептал он, — я никогда тебя не оставлю…

Глаза Тони ярко вспыхнули, и он мягко улыбнулся:

— Даже если ты передумаешь, я буду тебя ждать… всегда…

Фалько поправил очки и направился в сторону выхода.

Тони проводил его взглядом:

— Как же я люблю тебя, мой писатель.

— Извините…

Тони поднял глаза и увидел синеглазую девушку с приятными чертами лица.

— Я могу Вам чем-нибудь помочь? — бармен поднялся.

— Можно с Вами переговорить?

— Присаживайтесь, — Бауэр помог девушке сесть.

— Спасибо, — девушка поправила темные волосы, — понимаете…

— Меня зовут Тони, — он улыбнулся.

— Алиса, — представилась девушка, — так вот, Тони, понимаете мои подруги, — она аккуратно указала на соседний столик, где сидели три симпатичных молодых девушки, — очень хотели познакомиться с Вами.

— Со мной?! — Тони удивленно взглянул на Алису.

— Угу, — она махнула головой, — но вот Ваш спутник, тот высокий красивый среброволосый мужчина, немного их смутил.

— Фалько? Смутил? — бармен рассмеялся.

— Как? Фалько? Это, случайно, не…

— Фалько МакМехон…

— Ой! Так это был писатель Фалько МакМехон?! Девочки! — она поманила подруг, — идите сюда! Здесь МакМехон!

— Ух, ты! Этот серебристый красавец, самый настоящий МакМехон?! — Бармен оказался втянут в череду восхищенных и восторженный всхлипываний и восклицаний.

— Ой, да оставьте вы этого писателя в покое. Мне, например, нравятся мужчины с яркими глазами, — одна из девушек кокетливо взглянула на бармена, — меня зовут Натали.

— Тони, — Алиса пересела на рядом стоящий стул и в упор уставилась на бармена, — скажи, а он встречается с кем-нибудь или по-прежнему одинок?! Какие девушки ему нравятся больше: темненькие, светленькие, а может рыжие?! А он встречается со своими поклонницами?! А я могу ему понравиться?! А у тебя есть его телефон?! А можешь меня с ним познакомить?! Пожалуйста!

Тони растерянно и хмуро откинулся на спинку стула:

— Я не знаю, какие девушки ему нравятся, — тяжело выдохнул он.

— Ну, Тони, — Алиса повисла на его руке, — ну, скажи!

— Итак, леди, — раздался мягкий голос, — чем могу служить.

В полном молчании девушки обернулись.

— Ой-ой-ой, это же Фалько МакМехон!

— Я с удовольствием помогу вам, но вот мой друг, — Фалько улыбнулся, — не могли бы вы все-таки слезть с него.

Натали демонстративно сползла на свой стул с колен Тони.

— Итак, для начала, — Алиса протянула писателю бумагу, — Ваш автограф.

…

— Спасибо!!! — девушки помахали писателю на прощание.

— До свидания, — Фалько улыбнулся им вслед и, повернувшись, застыл на месте.

Натали повисла на бармене и аккуратно, засунув в его карман визитку, как бы невзначай, вместо пожатия руки, впилась жадным поцелуем в тонкие губы Тони. Бармен аккуратно отстранил Натали.

— У-у-у, какой порядочный… — томно протянула девушка, — ладно, я пошла, позвони мне…

Натали скрылась в дверях.

Тони поднял глаза на МакМехона. Писатель поправил очки, развернулся и вышел из бара. Бауэр расплатился по счету, и бросился вдогонку.

— Фалько! Стой! Подожди! — Тони хватил его за руку.

На пристани было пустынно. Ветер легко колыхал светло-зеленые листья на огромном дереве.

— Фалько, она вовсе…

МакМехон резко обернулся, выхватил визитку, из кармана бармена, порвал ее на мелкие кусочки и, притянув Тони к себе, сладостно поцеловал.

— Я не могу видеть тебя в чьих-то объятьях, — прошептал Фалько, — не желаю видеть, как твоих губ касается кто-то другой… как ты мог, заставить меня испытать такие ужасные чувства, бессердечный мальчишка…

— Ты не лучше, — прижимаясь к писателю, произнес Тони, — я и не думал, что способен так жутко ревновать. Ты очень плохой, Фалько МакМехон, зачем ты так мило улыбался этим девушкам? Я готов был их растерзать. Никогда так больше не делай… ты только мой…

— Твой, — МакМехон провел своей рукой по шелковистым волосам бармена, — только твой. Я люблю тебя… идем! — он потянул Тони за собой.

— Куда? — рассмеялся Бауэр.

— Вот сюда! — Фалько указал на огромный корабль с белоснежными парусами.

— Как сюда? — Тони задохнулся от волнения, — но… нам туда нельзя!

— Тебе можно все, — улыбнулся Фалько и обнял бармена за плечи, — поднимайтесь на борт, мой капитан. «Васаго» ждет Вас.

Тони аккуратно поднялся на палубу.

— Словно во сне… — заворожено гладя на корабль, произнес бармен, и, обернувшись, весело рассмеялся, — спасибо, Фалько, спасибо!

В глазах МакМехона блеснул последний луч заходящего солнца.

Глава 16.

Крис упал на мягкую кровать и закрыл глаза. В комнате было темно, а тишину нарушал лишь храп Оушена и мелодичная музыка, доносившаяся с улицы. «Скоро рассвет, — Крис провел рукой по шероховатому одеялу, — интересно, как там остальные. Браймеру позвонили где-то около двух и попросили срочно приехать, тяжелая теперь у него работа — не законно проводить сложнейшие операции — опасное, хоть и прибыльное дело, но ему без хирургии не прожить и дня. Гамильтон досидел лишь до одиннадцати и умчался, сказав, что завтра очередное разбирательство. Он не простит офицерам запрета на полеты. Его жизнь не имеет смысла без неба… Бауэр выглядит счастливым: улыбается, смеется, шутит — клиенты просто без ума от него. Сегодня за ним приехал МакМехон, как всегда неподражаемый и безупречный. Удивительно, но эти двое, похоже, созданы друг для друга. Как жаль, что их счастье так ненадежно, что в любой момент они могут потерять все… и почему… почему все мы изгнаны и презираемы обществом и нашими родными… почему мы приносим им столько боли и разочарования… почему мы не можем их понять…» — Крис поднялся, мучащие его вопросы не давали покоя. Он накинул рубашку и вышел из дома.

На улицах было пустынно, лишь свежий морской ветер одиноко разгуливал по тихим улочкам. Музыки уже не было, и Крис подумал, что, наверное, все уже кончилось. Засунув руки в карманы, он не торопливо направился в сторону причала. В прохладных сумерках наступающего рассвета, Крис увидел человека, который выводил тонкой рукой на мольбертном листе черный пейзаж.

— Вы любите рассветные сумерки? — Неожиданно для себя, спросил художника Кристофер.

— Нет, — отозвался жесткий голос, — они несут новый день, а он — прежнее чувство своего ничтожества. Люди надменны и злы. Я ненавижу их…    

Крис посмотрел на него и горько улыбнулся:

— Ненавидите? Но хотите оставить память о себе в этом мире? Да, в людях много злобы, но скорее от осознания собственного бессилия или разочарования, нежели от желания навредить окружающим. Люди борются за право быть счастливыми, но, добиваясь лишь ее видимости, скрывают свою боль за равнодушием или ненавистью. В сущности люди сами страдают из-за того, что делают…    

Рука человека невольно опустилась, и он удивленно взглянул на Криса:

— Вы так странно говорите. Кто Вы?

— Я… — Крис посмотрел вдаль, навстречу восходящему солнцу, — … обычный прохожий.

Он улыбнулся художнику:

— Напишите, что-нибудь прекрасное, рассвет все-таки, — Крис повернулся и направился вдоль причала.

— Рассвет говорите… — художник посмотрел в сторону странного незнакомца и его лицо осветили первые лучи нового дня…

Глава 17.

Яркие лучи раннего солнца ворвались в дом, скользнули по черной подушке, но никого там не обнаружив, разочаровано пустились блуждать по огромной кровати.

Тони стоял у открытого окна. Ветер играл с его волосом, легко скользя по светлому шелку разлетающихся прядей. Изумрудные глаза бармена неспешно наблюдали за парящими в вышине птицами. Мысли же его были далеки от реальности. Он обернулся и посмотрел на спящего МакМехона. В теплых лучах волос писателя переливался серебристым светом, а на красивом лице виднелась легкая улыбка. Тони аккуратно сел рядом и, смахнув пепельную прядь с лица Фалько, улыбнулся.

— Я запомню тебя таким… — прошептал он, в его глазах проскользнула горькая боль, — но так не хочу, чтобы ты уходил…неужели обстоятельства сильнее любви, — Тони мягко коснулся губ Фалько, — ах, прости мне эту слабость… — он неслышно спустился вниз.

Фалько дотронулся до своих губ и открыл глаза:

— Мой мальчик… — он посмотрел вслед Тони, — как жаль…

…

— Доброе утро, — Фалько подошел к Тони и внимательно посмотрел на него сквозь очки.

— Что-то не так? — Бармен удивлено уставился на МакМехона.

— Почему? — Фалько облокотился на спинку дивана.

— Что «почему»? — В глазах Тони появился легкий испуг.

— Почему ты такой милый?! — улыбнулся писатель и уронил Тони на диван.

— Да ну тебя! — Отозвался бармен, пытаясь снова сесть, — разве можно так себя вести?!

— Я не в состоянии устоять перед тобой…

— Дурак…

— Я знаю…

— Ничего ты не знаешь! Отпусти меня, немедленно! И прекрати так улыбаться!

— А-а-а, значит я, все-таки, тебе не безразличен…

Тони закинул руку за голову:

— Сомневаюсь…

— А мы это сейчас проверим, — отозвался писатель и, схватив бармена за рубашку, он прильнул к тонким и горячим губам Тони. По телу бармена прошла дрожь и его руки обвились вокруг шеи Фалько, зарываясь в его пепельно–серебристый волос.    

Внезапный звонок заставил их вернуться в реальность.

— Я сейчас… — прошептал писатель и нехотя поплелся к дверям.

Тони томно потянулся, на его лице играла рассеянная улыбка…    

— Привет, Фалько! Я надеюсь, что рукопись готова, — раздался голос. Тони резко вскинул голову: «только не это…». Он увидел, как в дом вошел мужчина среднего роста с темным крашеным волосом. Сомнений не осталось — это был Грэг Бауэр, брат Тони.

— Тони?! — Грэг застыл на месте, — что ты здесь делаешь? — тихо выдавил он из себя.

Зрачки Тони резко сузились. Грэг никогда не говорил о своей работе, единственное, что в семье знали, это то, что он работает в известном издательстве и является редактором одного из самых перспективных писателей «серьезной прозы». И только теперь Тони понял, кто был подопечным Грэга.

— Я…

— Я знал, что ты уехал из дома, — сверкнул глазами Грэг, — мама сказала, что ты переехал в общежитие Академии, решил, так сказать, пожить немного самостоятельно. Но буквально на днях я туда звонил, и они мне сказали, что ты отказался от комнаты. Что ты учудил? Родители пока ничего не знают, но я не смогу долго скрывать твой обман. Ты хоть мне можешь сказать, где остановился.

Тони сделал глубокий вздох:

— Я переехал сюда…

Грэг недоуменно посмотрел на брата:

— Что? Ты…

— Живет со мной, — помог ему МакМехон.

У Грэга перехватило горло:

— Откуда он тебя знает?

— Мы познакомились в баре, а когда я во всем разобрался, предложил пожить ему здесь.

— Как… как это здесь? Фалько, очнись, ты понимаешь, что происходит! Это же неправильно! Черт, Фалько, — выругался Грэг, оборачиваясь к МакМехону, его руки нервно дрожали, — он же молодой глупый пацан! Зачем он тебе нужен? — он схватил Фалько за грудки, — Ты, что… ты… как же… ты… ты спишь с ним?!? — срывающимся голосом прокричал Грэг.

— Да, — отталкивая Грэга, произнес Фалько ледяным тоном.

Грэг отшатнулся в сторону, и безумными глазами уставился на брата. Тони молчал, не в силах произнести хоть слово.

— Тони, скажи, что это не так. Скажи, что это наглая ложь. Скажи! — Грэг подбежал к брату, пытаясь заглянуть ему в глаза, — ты не мог… не мог… не мог так поступить. Ты же нормальный парень. Да, ты, что сошел с ума! Он же мужчина!!! — закричал Грэг, указывая Тони на Фалько.

— Я знаю, Грэг, — Тони поднял глаза, в которых блестели не выплаканные слезы, — но я люблю его…

Грэг отдернул руки:

— Что?!…Ты… любишь?…Ха… Ты называешь это — любовью?!?! Как ты мог опуститься до такого, — в глазах Грэга страх смешался с отвращением, — Боже, как же это мерзко… извращение какое-то…

Фалько не стал ждать продолжения, он схватил Грэга за шиворот и вытащил за дверь.

Грэг оттолкнул писателя:

— Не прикасайся ко мне своими грязными руками! И передай брату, если он не вернется к исходу августа, я расскажу семье о его отвратительной истории! В этом случае, ты больше никогда не напишешь ни одного романа, я просто уничтожу тебя!

Услышал Фалько, закрывая дверь. Шотландец, тяжело вздохнул.

— Да, тяжелый у меня редактор, — попытался пошутить Фалько. Он обернулся — Тони стоял на коленях посреди огромной гостиной, и молча смотрел, как на ладони капают хрустальные слезы.

— Я не хотел… не хотел, — беззвучно шептали его бледные губы, — …Фалько… если бы я только знал…

Шотландец подошел и сел рядом.

— Тони… — Фалько коснулся губами дрожащей ладони.

— Прости… — Тони крепко обнял Фалько, — прости…

МакМехон поднял Тони на руки и понес наверх.

— Все в порядке, мой мальчик, — прошептал он, — дай им время, они все поймут. Только дай им время…

Глава 18.

Тони медленно моргнул и открыл глаза. Он лежал на кровати прикрытый пледом. В доме горел только камин. Бармен сел и прислушался, уловив голос Фалько — тот говорил по телефону.

— Да, туда и обратно… на 1 сентября… Абердин… а паспортные данные?... есть, да?... угу, хорошо… с доставкой на дом?... нет, спасибо. Я сам зайду… прямо сейчас?... хорошо. До свидания, — МакМехон положил трубку и, взяв пиджак, аккуратно закрыл за собой дверь.

Тони съежился: «Он едет. Значит это конец? Ах, — по лицу Тони покатились слезы, — я стал слишком много плакать… — он прошелся рукавами рубашки по своим щекам, — сам во всем виноват… — Тони спустился вниз.

В доме было не привычно пустынно и зябко. Мягкими всполохами озарял камин холодные стены. Телефонный звонок заставил Тони обернуться: ему не хотелось сейчас ни с кем говорить. Автоответчик пробубнил заученную фразу и негромко пискнул.

— Это твой редактор, Фалько МакМехон. Слушай меня внимательно, я не намерен терпеть ваши с братом выходки. Игра в любовь слишком затянулась. Не забывай, Тони еще не исполнилось 21, статья о «совращении несовершеннолетних» не очень украсит твой послужной список, правильно? Так что решай сам: либо ты слушаешь голос разума, либо ты уничтожаешь себя и своего любовника… газетам такая вещь безумно понравиться… Тони возвращайся, и я все забуду. Родители не узнают, надеюсь, ты не хочешь, чтобы с ними что-нибудь случилось из-за твоих выходок. У мамы слишком слабое сердце, если она узнает, в какие игрушки ты играешь… сделай все правильно…

Телефон издал непонятный звук и замолк.

Тони прикрыл глаза:

— Да, теперь все действительно кончено…

Он поднялся наверх и вытащил свою сумку…

Время неспешно передвигало ленивые стрелки циферблата. Тони бережно укладывал вещи в сумку, словно он собирал осколки, порезанными пальцами. Каждая новая вещь поднимала в нем волну невыносимой боли иссушающей омертвелую душу.

— Почему?! — Закричал он и, упав на колени, горько заплакал, — ну, почему я не могу быть с тем, кого люблю? Неужели я совершил преступление, полюбив мужчину?! Неужели только потому, что люди считают, что это неправильно и отвратительно, что это попирает все устои их общества, я никогда больше тебя не увижу?! Никогда больше… пожалуйста, пожалуйста, не разрушайте мою любовь… — Он уткнулся в мягкий свитер, — это так больно…

…

— Прощай, — прошептал Тони, сняв с шеи замысловатый, испещренный символами и различными рунами медальон, он положил его на стол, — позволь оставить только это, мой талисман… пусть он охраняет тебя… — бармен осекся и, повернувшись, вышел на серую и холодную улицу…

«Теперь все это надо забыть, но… я навсегда запомню тебя таким, каким ты был в эту последнюю для нас ночь…».

…

— Глупый… глупый мальчик… — произнес Фалько, сжимая в руке медальон Тони, — что же ты натворил, мой маленький принц… этого и боялся, — ладони Фалько запутались в серебристых волосах, — как же я виноват…

…

Дни тянулись за днями. Август подходил к концу. Погода была тихая и удивительно теплая для этого времени года. Деревья мелодично звенели в наступающем вечере, Тони сидел за большим столом и тонкими колечками нарезал помидоры. За время его пребывания дома он ни разу не улыбнулся и родители уже давно заметили, как потускнели глаза их сына.

— Тони, — женщина вновь стояла у плиты, но на этот раз голос ее звучал мягко и проникновенно, — что с тобой произошло, сынок? Ты такой грустный в последнее время, что-то случилось?

Рука бармена дрогнула, и, соскочив, нож полоснул холодной сталью. По бледной коже заструилась алая кровь.

— Мам, дай, пожалуйста, лейкопластырь, — Тони указал на руку.

— Ой! Какой глубокий порез! Осторожнее! — Женщина всплеснула руками и побежала в комнату. Но Тони мало интересовала боль и жжение, они не шли ни в какое сравнение с теми чувствами, которые медленно убивали его изнутри.

— Ну, вот, — женщина улыбнулась доброй и заботливой улыбкой, — теперь все будет в порядке, правда, мой мальчик?

Тони прижал руку матери к своим губам:

— Ты у меня такая добрая. Спасибо тебе за все… — он поднялся и, улыбнувшись, лукаво спросил, — устроим сегодня маленький праздник? Я пойду, принесу тетрадь, там у меня такие рецепты, — он причмокнул от удовольствия, — я сейчас…

— Тони… — женщина посмотрела вслед сыну, — что же тебя так беспокоит?

Бауэр вошел в свою комнату и, закрыв дверь, медленно сполз по стене:

— Мамочка… прости меня…я сделаю все, чтобы ты была счастлива, но… мамочка, пожалуйста, не требуй от меня того же…

…

Сегодня Крис сам стоял за барной стойкой. Внезапный звонок Тони, с просьбой о замене, и исчезновение Фалько его беспокоили. Хотя Хамфри утверждал, что они сейчас где-нибудь вместе «совсем не скучают», Криса терзали странные сомнения.

— Что здесь не так… — произнес он и внимательно посмотрел на Джошуа.

— Голос Тони тебе показался странным? — спросил хирург.

— Скорее отрешенным или болезненно печальным, — все больше убеждаясь в своей правоте, ответил Хороссан.

— Если наши злоключения закончились, то их, похоже, только начались…

— Поехали, нужно найти МакМехона…

…

— МакМехон! — Мужчины зашли в дом.

— Странно, дверь не заперта, — волнение в голосе Криса нарастало. Он началась нервно оглядываться, опасаясь самого худшего.

— Здесь пахнет кровью, — отозвался хирург и помчался на второй этаж.

— Господи! — Крис отшатнулся. Фалько лежал на кровати, его тело обмякло, а белоснежная рубашка побагровела от крови. Лицо писателя было покрыто огромными синяками и глубокими порезами.

— Что произошло?!

Джошуа проверил пульс Фалько и облегченно вздохнул:

— Живой, — он осмотрел писателя, — его сильно избили. Хороссан принеси теплой воды и чистые полотенца, — Джошуа поднялся, — мне нужны медикаменты…

…

— Ну, как ты? — Раздался спокойный голос рядом с писателем. Фалько медленно открыл глаза. Его тело горело от жгучей боли. Он дотронулся до лица и тут же отдернул ее от безумно саднящей кожи.

— Я в порядке… — прохрипел он, пытаясь сесть.

— Лежи, — раздался другой голос, и Фалько увидел Криса державшего в руках небольшой таз с водой, — а то получишь очередную дозу болевого удара.

МакМехон поперхнулся от смеха.

— Твои раны не тяжелые, но глубокие. Только ногу тебе, все-таки, сломали, — констатировал Джошуа, убирая бинты в аптечку.

— Кто это сделал? — Наконец, спросил Хороссан. Этот вопрос мучил его с самого начала.

Фалько сделал глубокий вдох и, вновь закашлявшись, выдавил:

— Это были нанятые ребята, но хорошо знающие свое дело. Меня давно так не избивали. Еле до кровати дополз. Лежу здесь с 25…

Джошуа обернулся:

— Трое суток… тебе повезло, что мы приехали…

— Кто их нанял? — настойчиво допытывался Крис. В его венах закипала кровь.

— Грэг Бауэр… — немного помедлив, ответил Фалько и прикрыл глаза.

— Брат Тони… — Джошуа отвел глаза.

— «Это, чтобы ты не распускал свои грязные руки» — так они мне сказали… — хрипя, горько рассмеялся писатель.

— Тони… он…

— Он ушел… а я попался его брату, при попытке остановить Тони, — его сумеречные глаза болезненно сузились. Он запрокинул голову, надеясь, что друзья не увидят его боль. Крис заметил медальон на груди писателя, он тускло поблескивал в неверном свете заходящего солнца.

— Я приготовлю чай, — Джошуа спустился вниз. Громкий стук обуви выдал его.

— Похоже, он очень зол, — хрипло отозвался Фалько, — я впервые вижу его таким…

— Как мы дошли до этого? — Крис посмотрел на писателя, — как люди дошли до такого? Когда наступил тот переломный момент, и люди перестали видеть разницу между существованием и жизнью? Почему никто не заметил, как все мы превратились в огромную паникующую толпу, мчащуюся к выходу, не замечающую растоптанных ею людей. Когда равнодушие и жестокость стали ведущими на этом балу? Так больно… за глухоту людей… за глухоту наших душ и сердец… — Крис отступил в тень окна и долго еще всматривался в беззвездную даль уходящего дня…

Глава 19.

Хамфри нервно мерил шагами длинный коридор.

— Мистер Гамильтон. — Женщина в форме оглядела коридор и головой указала на дверь. Летчик поднялся и вошел в ярко освещенный кабинет.

— Итак, мистер Гамильтон, — седой мужчина посмотрел на него поверх больших очков, — Вы уверенны в своем решении?

Гамильтон сдержано махнул головой. Он убрал руки за спину, чтобы никто не увидел, как они дрожат.

— Мистер Гамильтон, — обратился к нему молодой офицер, — Вы были уволены…

Хамфри выпрямился, они, наверняка, поднимали его документы и, конечно, знают, почему он был уволен.

— … за невыполнение приказа… — закончил офицер и испытующе посмотрел на летчика, — что Вы можете сказать по этому поводу?

— Приказ противоречил обстоятельствам, — выдавил из себя Гамильтон.

— Противоречил?

— Да, сэр. В районе атаки были мирные жители. Я отозвал группу.

Комиссия переглянулась. В комнате повисла гнетущая тишина.

— Мистер Гамильтон, — седой мужчина снял очки, — мы говорим Вам — нет.

Хамфри сжал кулаки.

— Нам не нужен офицер, не подчиняющийся приказам. Вы свободны.    

Гамильтон отдал честь и, повернувшись на каблуках, вышел из комнаты.

— Ну, как все прошло? — Спросил его молодой лейтенант. Он сильно нервничал и потому глупо улыбался.

— Я иду на войну, — отозвался Гамильтон и, взяв перчатки, направился к выходу.

Лейтенант удивленно посмотрел ему вслед…

Колеса мотоцикла громко взвизгнули и остановились. Хамфри снял шлем и посмотрел вдаль. Аэродром был почти пуст, один из небольших самолетов шел по взлетной полосе. Гамильтон подошел к какому-то человеку, в темно-синей форме.

— О, Хамфри, ну, привет! Каким ветром?

— Помнишь об одном одолжении? Мне нужна твоя помощь, — отозвался летчик.

…

— Что?! — Крис приподнялся.

— Там я буду летать!

Крис внимательно посмотрел на Хамфри:

— И ты будешь счастлив?

— Да, — выдохнул летчик, — это моя мечта.

— Ты готов убивать ради своей мечты? Получить свое небо в безраздельное властвование ценой жизни другого?

Хамфри ошеломленно посмотрел на Криса:

— Ты будешь там убивать, — потухшим голосом произнес Хороссан, — и там найдешь то, что желаешь больше всего — небо… небо, которое убьет тебя. Так скажи мне, стоит ли твоя безумная мечта жизни людей? Или ты хочешь мстить за свое унижение?

Гамильтон молчал, казалось, только сейчас он понял, что хочет сделать.

— «Разве стоит месть жизни? Неужели стоит жить ради того, чтобы отбирать ее у других? Жизнь и без того так быстротечна…», кажется, так писал МакМехон, — Гамильтон посмотрел на Криса, — я не хочу больше убивать. В этом мире крови и так предостаточно. — Хамфри поднялся и направился к выходу. — Интересно, можно ли жить без мечты?

Хороссан бросил взгляд на статную фигуру летчика:

— Гамильтон… Батлер когда-то сказал: «мечты, которые сбываются, могут быть такими же несостоявшимися, как и те, что не сбылись». Так может быть еще не все потеряно, а?

Хамфри ничего не ответил. Он вышел и аккуратно закрыл за собой дверь.

Глава 20.

МакМехон сидел на небольшой скамейке в глубине огромного парка. Яркое солнце освещало гигантские деревья, одетые в зеленый бархат. Свежий ветер легко скользил над землей, играя ворохом одиноких листьев.

— Салют, МакМехон! Похоже, уже пять лет как, сентябрь здесь для тебя в новинку.

Фалько посмотрел через плечо. Облокотившись на спинку скамьи, Хамфри разглядывал большой фонтан напротив.

— Мои переломы не позволили мне уехать…

— Ну, и как ты? — Он плюхнулся рядом.

— Все просто отлично, — писатель улыбнулся, — уже и ходить могу, не без помощи, конечно, — Фалько указал на красивую трость рядом с ним.

— Качественно они тебя отделали… хм, красивая палочка, — с интересом разглядывая трость, пробубнил летчик.

— Пожалуй, ты прав, — рассмеялся МакМехон, — а сам-то как?

Хамфри слегка поежился.

— Вряд ли я смогу когда-нибудь подняться в воздух, как истребитель, — он тяжело выдохнул, — но я и убивать больше не могу. Знаешь, что, МакМехон, за мирное небо я отдал бы намного больше. Я ушел на гражданку. Надеюсь, что смогу найти свое место в спокойном небе, — летчик улыбнулся. — Идем. Заглянем к Крису…

Фалько молчал, но руки выдавали его — его пальцы крепко впились в трость.

— Я не много посижу еще, а ты иди, — и тихо добавил вслед Хамфри, — приглядите за ним...

— Мы-то приглядим, — внезапно раздался ответ, — но лучше бы ты это сделал сам. Он ведь не нас каждый день ждет, со взглядом полным отчаяния и надежды. Он тебя ждет, хотя, по-моему, боится встречи еще больше. И правильно, я всегда считал, что ты самый худший вариант из всех возможных! — Летчик хмыкнул. Он ожидал злорадной шуточки, едких слов, даже трость, летящую в его сторону, но никак ни острой боли застывшей в сумеречных глазах писателя.

Хамфри растерянно почесал затылок.    

— Имел ли я право так поступать? Имел ли право портить жизнь ему? Ведь, я знал, что будет именно так, что я разобью его мечты и причиню боль. Я человек пропащий, даже моя собственная семья отвернулась от меня. Люди рядом со мной всегда страдают. Так же и с Тони. Я не выношу боль в этих ночных глазах, и я заставил ее появиться вновь. У Тони все еще впереди, я так не хотел калечить его жизнь. А теперь, — Фалько снял очки, — если я снова появлюсь на его пути... нет, он не должен лишиться всего. Это слишком большая плата за мою грешную любовь… а так как я не в состоянии его забыть, — ветер растрепал серебристый волос писателя, — я решил, что уеду в Стоунхэвин… навсегда…

Хамфри молча слушал исповедь Фалько, он понимал, что писатель поступает правильно и, что в таком обществе у них с Тони нет будущего, но от этого, почему-то, становилось еще больнее.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — пробурчал летчик, — да и никто из наших не захочет…

— Мне следовало сделать это давно, Гамильтон, — Фалько прищурился и посмотрел на небо, — пять лет назад, когда меня выгнали из дома. Еще тогда мне нужно было уехать в мою Шотландию…

Хамфри внимательно посмотрел на МакМехона, он впервые услышал, что-то о том проклятом времени пять лет назад. Фалько всегда избегал говорить о том, что тогда произошло, словно, писатель тщетно пытался все забыть. МакМехон медленно поднялся и, взяв трость в левую руку, посмотрел на Хамфри:

— Я возвращаюсь домой…

…

Тони надел кепку и огляделся. Сегодня на улице темнее, чем обычно. Прозрачные небеса пронизывали мириады звезд, мягко глядящие сквозь столетия. На улицах пахло теплом и нежным ароматом цветов. Бауэр тяжело вздохнул и направился к центру.

— Эй, парень!

Низкий женский голос, заставил бармена остановиться и обернуться. В шагах пятнадцати от него стояли три женщины в, достаточно, откровенных одеждах.

— Ну, что же ты, совсем о нас забыл? — Улыбнулись ярко накрашенные губы той, у которой была копна огненно-рыжих волос.

Энтони попытался изобразить улыбку, но видно получилось не очень хорошо. Женщины переглянулись.

— Что случилось? — спросила одна из них, — ты последнее время ходишь какой-то не такой… ну, словно, сам не свой…

— Может тебе любви не хватает, — спросила новенькая, имени которой Тони не знал.

— Марго! — Сверкнула глазами рыжая, — отпусти свою юбку-пояс, он не клиент!

Светленькая разочаровано натянула юбку на прежнее место.

— Выкладывай! — Требовательно заявила рыжая, поворачиваясь к Тони.

— Лейла… — выдохнул тот, — нечего рассказывать. Просто я разбил свою любовь…

— Парень… — Лейла сочувственно взглянула на Бауэра, — очень больно, да? — Она аккуратно дотронулась до груди Тони. Он согласно махнул головой, — Парниша, сердечные раны заживают долго и мучительно, но… — она обняла Тони, — именно ради сладостных минут и стоит жить на этой богом забытой земле…

— Ты так считаешь? — дрогнувшим голосом спросил бармен.

— Я знаю это… — тихо ответила Лейла.

— Как же я хочу в это верить, — прошептал он, — просто верить в возможность быть счастливым…

— Ну, нет, — вскочила темноволосая, — прекращайте хандрить, нам всем еще работать! Тони, — она подняла ногу на скамейку, и стало медленно застегивать молнию на высоком кожаном сапоге, — сыграй нам что-нибудь веселое, а то вся моя сегодняшняя красота растворилась вместе с вашей беседой…

Тони смахнул невидимые слезы, и лукаво улыбнулся, вытащив из-под куртки небольшую губную гармошку.

— Только для вас, — вспрыгнув на скамейку, поклонился им Бауэр, — единственный и неповторимый Энтони…

Женщины громко засмеялись, а Тони медленно пританцовывая, заиграл незамысловатую и веселую мелодию. Он заставил себя рассмеяться, хотя его сердце сжигала невыносимая боль…

Глава 21.

Стрелки настенных часов уперлись в цифру три. Крис вернулся в бар и, сняв с Оушена поводок, принялся за работу. Сегодня ему привезли, заказанные месяц назад, вина, мартини и несколько бутылок Хеннесси. Эти напитки пользовались популярностью у большинства посетителей бара. «Bad Luck» — был популярен и никогда не знал нужды. Он был известен как место весьма солидное, но открытое абсолютно для всех. Крис старался, чтобы у него люди чувствовали себя уютно и спокойно, вне зависимости от статуса и капитала — в «Bad Luck» все были равны, поэтому здесь работал Тони, поэтому в этот бар приходили и студенты, и бизнесмены и никто никогда не оскорблял другого.

— Хороссан, какого черта тебе сдались эти бутылки? Они тяжелые, как слоны, — Хамфри вполз в бар.

— Аккуратнее, — перехватив ящик из рук летчика, Крис аккуратно поставил его на стол, — это гордость моей коллекции, — он вытащил одну из бутылок, — Хеннесси TIMELESS. «Смесь одиннадцати выдающихся коньячных спиртов, измеряющих XX век» — так говорят об этом коньяке.

Хамфри хмыкнул и повалился на один из диванов.

— То-то и видно, что одиннадцать, — летчик потер ладони, — на пальцах теперь мозоли…

Из-под стойки послышался красивый смех.

— Слушай, Хороссан, — голос Гамильтона стал серьезнее, чем обычно, — МакМехон переезжает… в Стоунхэвин…

Русая голова Криса показалась над барной стойкой.

— Как же так?! — Крис снял перчатки и внимательно посмотрел на летчика, — это из-за Бауэра?

— Скорее старшего, — пробурчал Гамильтон, — младший таких проблем не доставлял.

— И что делать? — Он облокотился на стойку, — мы же не оставим все как есть?

— Мне казалось, что он поступает разумно, но… — Хафмри облокотился на спинку, — уезжать… разве это так необходимо?

— МакМехон говорил, что их счастье быстротечно, но я не думал, что это «быстротечно» продлиться всего несколько месяцев.

— Может они и вовсе не любили друг друга, — бросил летчик.

— Ты хоть сам веришь в то, что сейчас сказал?

— Нет. Черт, самое противное, что я здесь бессилен, — Хамфри стукнул кулаком по столу, — я не могу их заставить остаться вместе и сказать, что они поступают глупо, тоже не могу! Черт, черт, черт!

Хамфри вышел на улицу, громко хлопнув дверью. Крис лишь молча покачал головой — сейчас, их помощь может лишь причинить тем, двоим, еще большую боль.

— Неужели все закончиться именно так?

…

Фалько неторопливо собирал вещи. Сломанная нога все еще давала о себе знать, но писатель все больше убеждался, что оставаться в Данедине он не может. Его чувства все больше походили на безумный танец над пропастью, на дне которой виднелись холодные и острые зубцы забвения. Фалько тяжело вздохнул и дотронулся до медальона у себя на шеи. Его сердце больно ударило в грудь. МакМехон уже не мог понять, что происходит вокруг — правильно ли все? Тони ушел, значит ли это, что он сделал выбор или же выбора у него не было? Виноват ли сам Фалько в том, что не удержал Тони или нет? И что следует сделать сейчас? Так и не разобравшись, писатель выбрал самый простой путь, а может и не самый — он решил сбежать. Сбежать, чтобы хоть как-то осознать свою недолгую жизнь. Он вновь тяжело вздохнул:

— Простишь ли ты меня когда-нибудь, мой мальчик? Я не сказал тебе, что люди, которые мне дороги, страдают по моей вине… всегда. Я позволил себе слишком много и вот теперь ты наказан. Воистину, я мечтал лишь о том, чтобы ты был счастлив, но, видимо, счастливым ты станешь только тогда, когда я не буду путаться у тебя под ногами…    

Фалько смахнул длинную челку с лица, и в его глазах ярко вспыхнул, погасший было, закат.

…

Тони был у себя в комнате, когда коридор огласил негромкий дверной звонок. Послышались шаркающие шаги, и бармен услышал резкий голос своего брата. В его комнате показалась голова женщины:

— Сынок, пришел Грэг. — И, улыбнувшись, добавила, — идем, скоро его невеста подъедет.

— Я сейчас приду.

Женщина исчезла, плотно прикрыв за собой дверь. Тони поставил книгу на полку и глубоко вздохнув, посмотрел в открытое окно.

— Фалько, что ты сейчас делаешь?

Горько улыбнувшись, он направился в зал.

— Грэг, что у тебя с лицом?! Ты, что с кем-то подрался?! — Причитания матери Тони услышал еще в коридоре.

— Да, так, — отмахнулся Грэг, — надавал по шеи одному подонку. А, вернее, хорошо избил.

— Надеюсь, он это заслужил? — Поинтересовался отец. Его глаза изучающее посмотрели на сына, — драка — это последнее средство выяснения отношений. И я не намерен слышать, что мой сын позволяет себе такие вещи.

— Конечно, — Грэг уселся в глубокое кресло, — я никогда не стал бы распускать руки по пустякам. Он позволил себе больше, чем положено. Он оскорбил меня и мою семью.

Энтони резко выдохнул — он понял, о ком говорит его брат.

— Ты избил Фалько? — Влетая в комнату, крикнул бармен. Ему оставалось только надеться, что с писателем ничего не случилось.

Родители удивлено взглянули на младшего сына — он никогда не повышал голос. Тони стоял напротив брата, и его изумрудные глаза пылали огнем.

— Ты посмел его избить? — повторил свой вопрос бармен.

Лицо Грэга приобрело уничтожающее выражение.

— А ты как думал?

— Ты обещал оставить его в покое! — Глаза Тони вспыхнули с новой силой.

— А я и оставил. Я больше его не видел. Надеюсь, с ним все в порядке, — его голос прозвучал с плохо скрываемой насмешкой.

— Ты обещал оставить его, после того как я уйду! — Тони схватил Грэга за пиджак, — ты — лжец!

— Не я начал это! — Отталкивая Тони, оскалился Грэг, — но я закончил! Я отомстил за оскорбление!

Отец и мать непонимающе смотрели на развернувшуюся сцену.

— Моя любовь — это оскорбление?! Моя любовь?! — закричал бармен, — это почему же?!

— Потому что ты любишь мужчину!!! — Сорвался Грэг, его руки начали нервно подрагивать.

В глазах старшего поколения отразился ужас, смешанный с непониманием.

— Что здесь происходит? — наконец, раздался голос матери, — что все это значит?

В конец разозленный Грэг сверкнул глазами:

— Я избил Фалько МакМехона за то, что он спит с твоим сыном…

— Что? — голос женщины был едва слышен. Ее глаза расширились от ужаса, а по щекам потекли крупные слезы.

— Что за чушь ты несешь, Грэг? — Отец поднялся и гневно вскинул голову, — что за идиотские шутки?!

— Это не шутки, — ответил тот, — спроси у него, — Грэг указал на Тони.

— Энтони? — трудно скрываемый гнев звучал в голосе отца.

Тони казалось, что из его легких разом выдавили весь воздух. Он резко вздохнул и попытался подняться. Ноги плохо слушались его, но позволили стоять.

— Что ты хочешь услышать от меня? — наконец выдавил он.

— Правду, — ответил мужчина, — ты, правда… — отец осекся, в его глазах промелькнуло отвращение, — ты, правда, совершил это?

— Что совершил?! — Отчаялся Тони, — почему в ваших устах это звучит так, словно я совершил ужасное преступление?! Вы хотите знать, спал ли я с Фалько?! — долго молчащая боль нашла выход, — да, я спал с ним!!! Хотите знать, как это было?! Или может быть, почему?! Потому что Я ЛЮБЛЮ ЕГО!!!

Громкий удар огласил комнату. Грэг испугано шарахнулся в сторону. Тони сидел на полу, его щека безумно горела. Рядом стоял отец, его глаза пылали ненавистью и гневом:    

— Ты просто маленькое отродье, — воздух полоснуло обжигающим холодом. — Вон отсюда.

Женщина тихо всхлипнула:

— Как же ты мог… это же богохульство… противоестественно, неправильно… и это мой сын, мой сын! — Ее голос заглуши громкие рыдания.

— Он больше не наш сын, — ответил ей седой мужчина, — отныне у нас только один наследник, Грэг. А ты убирайся с глаз моих! Иди куда хочешь, но больше не попадайся мне на глаза. Для нас ты умер, — отец так и не повернулся к сыну.

Тони поднялся и направился в свою комнату. Собрав свои вещи, он остановился у порога, и последний раз оглядел дом, где жили самые важные для него люди — его семья. Но сегодня он потерял их… потерял навсегда. Тони надел кепку и открыл дверь… провожать его так никто и не вышел…

…

Темное небо освещалось яркими звездами. В наступившей тишине аквамариновое море выжидающе вглядывалось в черное полотно небесного купола. Тони брел по песочному пляжу — в его сердце вновь поселилась пустота, леденящая и без того замершую душу. Бармен бросил сумку на золотой песок и упал рядом. Он не знал, сколько пролежал так, но когда пришел в себя у кромки воды он увидел высокую фигуру с тростью в левой руке. Его глаза застлала пелена слез. Фалько упал на колени и притянул к себе мальчика.

— Помоги мне, — прошептал Тони, — пожалуйста…

— Ты останешься со мной, — ответил ему писатель, — даже если ты не любишь меня…

Тони схватил Фалько за края плаща:

— Нет, нет!

Фалько болезненно вздрогнул. «Конечно, — подумал он, — я не могу оставаться рядом».

— Что я могу сделать? — Его голос предательски дрогнул. Руки МакМехона отпустили Тони.

— Ты сможешь любить меня как прежде? — Тихо спросил Тони, глядя на красивую трость. Ему больше всего хотелось, что бы Фалько простил его за все, что случилось. Тони просто хотел жить вместе с этим странным человеком, который подарил ему свою жизнь. МакМехона сжал руки. Он так боялся снова допустить ошибку. Поэтому:

— А ты останешься с убийцей? — Выдавил он и его глаза осветили закатные всполохи.

Тони дернулся и посмотрел на писателя. Фалько сел и взглянул на свои ладони:

— Это было пять лет назад. Я, мой отец, сестра и два лучших друга отправились в Альпы: покататься на лыжах, заняться скалолазаньям и так далее. И вот в один из таких дней мы решили покорить одну из гор Альп. Когда отец сорвался, нас потянуло за ним, трос мог не выдержать… и я сделал так, как приказал отец… я перерезал веревку… он пролетел много метров, прежде чем… — Фалько осекся и замолчал.

— Поэтому ты не живешь с семьей?

Писатель махнул головой:

— Я до сих пор приношу боль тем, кого люблю.

Тони аккуратно коснулся пепельных волос Фалько.

— Ты не убийца. Сомневаюсь, что у тебя был выбор. Да ты и сам это знаешь. Но ты оказался сильнее многих — перерезая трос, ты не убил отца, ты спас еще три жизни. Ты позволишь мне остаться рядом?

Фалько смахнул свою челку и улыбнулся.

— Я слишком люблю тебя, чтобы просто так от тебя отказаться.

Тони смущенно хмыкнул и поднялся. Попытавшись встать, лицо Фалько приобрело болезненное выражение. Энтони подскочил к нему:

— Осторожнее, твоя нога! — Он протянул ему трость, — раз она до сих пор так болит, то надо обратиться к врачу!

Фалько притянул Тони к себе:

— Ты мое лучшее обезболивающее…

Глава 22.

Улицы покрыл золотистый свет заходящего солнца — начинался долгожданный вечер. Переполненный транспорт гудел, словно встревоженный улей. В домах постепенно загорались огни. Колеса черного мотоцикла взвизгнули и остановились. Хамфри снял шлем и разворошил каштановые волосы. Сегодня он оказался последним. Машины Криса и Джошуа уже стояли у подъездной дорожке к дому МакМехона. Хамфри зацепил звонок и в ожидании уставился на дверь.

— Гамильтон, заходи! — Дверь распахнулась, и на пороге появился МакМехон.

— Салют! С днем рожденья! Подарок получишь позже, — Хамфри прошаркал в дом, — всем привет, давно не виделись!

В доме слышались напевы волынки. Тони колдовал на кухне, в то время как Джошуа пытался развести в камине огонь. Оушен носился по дому с какой-то тряпкой во рту, а за ним с громкими криками бегал Крис, размахивая длинной ложкой.

— Все как всегда, — глядя на писателя, меланхолично заметил летчик.

Фалько улыбнулся и направился к Тони.

Заметив хмурый взгляд Гамильтона, Джошуа хмыкнул:

— Пришедший последним и узнает обо всем последним. Бауэр ушел из дома. Вернее его выгнали.

— Это из МакМехона?

— Угу. Похоже, они не смогли понять.

— Грэг — сволочь!

— Долго бы это все равно продолжаться не могло.

— И зачем они так… эй! — Хамфри повернулся к, гоняющему Оушена, Кристоферу, — какого черта ты делаешь?

— Пытаюсь объяснить своему бульдогу, что пахнущая курицей прихватка вовсе не имеет такой же вкус. Помоги мне.

— Что бы ты без меня делал!

И по дому забегало уже трое. Джошуа глубоко вздохнул и закатил глаза.

— Фалько, накрой пока стол, — Тони встал на цыпочки, пытаясь дотянуться до приправы.

— Через пять минут, — ответил писатель. Он снял с полки коробку с пряностями и протянул ее бармену, — а вот теперь — стол.

…

Веселый смех огласил дом.

— Ты в своем репертуаре, — глядя на летчика сквозь бокал вина, засмеялся Крис, — указать начальству, где их место.

— И ты опять без работы? — Поинтересовался хирург и

Хамфри сполз под стол и нахмурился:

— Завтра я пойду в другую авиакомпанию…

И вновь дом огласился смехом.

— Итак, — Хафмри выжидающе посмотрел на Фалько, — вы с этим барменом опять вместе?

— Да, — ответил Тони и его изумрудные глаза, покоившие грусть, озарила улыбка.

— Теперь вместе, — МакМехон смахнул пепельную челку, — только…

— Только вы здесь не останетесь? — Понимающе улыбнулся Крис.

Фалько махнул головой.

— Как это так?! — Возмутился летчик, — а как же мы?!

— Я увезу Тони в Шотландию, в Стоунхэвин. Нам здесь не место.

— Ладно, — осушив бокал, ответил Джошуа, — но, — он многозначительно оглядел друзей, — это жалкий способ избежать наших встреч. Праздники и наши отпуска — ваши проблемы, потому как Хамфри поставит на уши всю твою горячо любимую Шотландию!

Хамфри потер руки:

— Ух, и оторвусь я там. Нацеплю килт и пойду пугать местных девчонок!

Мужчины дружно рассмеялись…

И мы всегда будем вместе. Что бы ни случилось…