Черный деловой костюм с обязательным белым воротничком. Стандарт, положенный для «мирового истеблишмента». Который местные элиты разных краев копируют в меру своих сил и возможностей. Правда, у нашего персонажа немного раскосые глаза, и кожа чуть-чуть отдает желтизной. Возможно, это выдает в нем японское происхождение. Но оно не должно смущать. Японцы ведь — не евреи, и не те же китайцы, скорее, они в отношении к родине походят на русских. Также привязаны к своей земле, что лишает их возможности оставаться самими собой в отрыве от нее. Превращаться в эмигрантов. Японец, порвавший с родиной — уже не японец, а созерцание нежных веток сакуры отныне вызывает в нем мысли лишь о ценах на вишневый сок…
«Мировой истеблишмент» — это отдельная нация и даже — отдельная раса, попавший в которую никогда больше не вернется к своему народу ни духом, ни телом, ни мыслями. Ее возникновение и ее история — вопрос отдельный, я писал о нем в своих прошлых работах. Но чтоб войти в этот народ его историю знать не обязательно, ибо она — кончилась, и потому потеряла всякий свой смысл. Наш пост-японец влился в этот народ уже в то время, когда он уже достиг вершины своего могущества, и, соответственно — конца своей истории. Главное для причисления себя к «истеблишменту» — повторение его образа мыслей, в чем Френсис Фукуяма, а это был он — преуспел. Настолько, что сделался мировой знаменитостью, произнеся сочетание всего лишь двух слов: «Конец Истории». Давно известное людям и до него. Известное многие тысячелетия. Учение о Конце Времен, то есть — эсхатология, имеется и в исламе, и в иудаизме, и даже в индуизме. В Христианстве же эсхатология — это один из столпов учения. Причем в римской католической церкви — главный столп. Все европейские средневековые историки, описав прошлое, обязательно указывали на предполагаемый ими год Конца Времен. 666, 999, 1666 годы от Рождества Христова… Менялись даты, но смысл их оставался неизменен — Апокалипсис неминуем.
Во всех традициях апокалипсис имел общие черты — неизбежность, суровость, античеловечность, внезапность. Последнее обстоятельство, как это не удивительно, и толкало ученых на попытки вычислить точную дату. А людские массы — на внимание к слухам на эсхатологическую тему. Картины Апокалипсиса зависели от прозрений мистиков и воображения народов мира. Но общим во всех них было одно — за чертой Конца Времен человечества в его земном виде больше не будет. Потому что он — смысл всей истории, вершина ее, и — неизбежное завершение.
Эпоха Просвещения изменила отношение людей к Концу Времен. Просвещенческие науки пытались создать образ возможного человечного и создаваемого людскими усердиями Конца Истории. По замыслу авторов, история в определенный момент должна как будто погрузиться в вечный сон. Само собой, момент должен быть идеальным, чтоб более никто не желал никаких событий, наслаждаюсь земным «вечным настоящим». Отсюда происходили многочисленные утопии, рисующих картины такого будущего, которое сможет «застыть». Отсутствие идеальности этих раскрашенных миров была видна даже современникам утопий. И это породило особенный литературный жанр — антиутопии, которых тоже было множество.
Надежды на достижение совершенства через улучшение межчеловеческих отношений и одновременное совершенствование управления обществом, выглядели наивно даже в те времена. Окончательно похоронила их Великая Французская Революция.
Чтобы целенаправленно демонтировать «движок истории», очевидно, требуется знать, как он устроен и работает. Этим занялись новые поколения ученых. Гегель открыл законы развития мысли, ее движения к своему совершенству, получившие название законов диалектики. С их помощью можно было объяснить многие исторические события. Но не движение истории в целом. Ведь мыслей в мире — много, каждая из них идет к своему совершенству, иногда порождая при этом исторические события…
Позже пришел самый известный искатель причины мирового движения — Карл Маркс. В его теории «историческим мотором» сделалась постоянная борьба двух мировых начал — труда и капитала. Своей битвой они двигают историю по диалектической лестнице, на вершине которой стоит снятие всех противоречий. Там, наверху, оба мировых начала растворятся в своем единстве и перестанут существовать, история закончится. Этот Конец Истории получил название коммунизма.
Подтверждения своим мыслям Карл Маркс искал в прошлом. Но выходило, что на полную мощь «исторический двигатель» работал лишь в одну эпоху — Новое Время, и в одной цивилизации — Западной Протестантской. Ни на Востоке, ни в России, ни в Европе в Средневековье этот двигатель просто не работал. Марксу приходилось выходить из положения через сложную систему натяжек и допущений. Как правило, сопоставляющих несопоставимое. Например — проведение параллелей между средневековым кузнецом и фабрикантом Нового Времени. Конечно, карьеру Маркса такими уловками спасти было возможно, но — не марксистское учение…
Во 2 половине 20 века сделалось очевидно, что марксизм — это не описание «исторического двигателя», а только лишь рассказ об одном из продуктов его работы. Вроде как, представляя работу дизеля, упомянуть только лишь о его шуме и выхлопных газах. Понятно, что с такой информацией что-то делать с дизелем невозможно. Ни чинить его, ни ломать...
Потому наиболее полно работу «исторического двигателя» описало другое (не только по отношению к марксизму, но и по отношению ко всей европейской философской школе) учение — Традиционализм. К сожалению, сегодня он мало известен, даже университетские преподаватели философии обходят его молчанием. Ибо — он был последним, пришедшим от уже мертвой, погибшей в Мировой Войне Европы.
По предположению одного из основателей Традиционализма, Рене Генона, основанному на изучении множества традиций и культур мира, каждая из них — это осколок изначально единой Первотрадиции, содержащей в себе всю полноту истины. Традиции мира — это ее осколки, в каждом из которых что-то было утеряно, а что-то — надстроено. Потому народы и не могут придти к единому для всех пониманию истины, что движет их на борьбу друг с другом. Ведь каждая религия и даже крошечная секта одинаково утверждают о наличии у них полноты понимания мировой Истины, чем противопоставляют себя иным религиям и сектам. На уровне народов, государств, цивилизаций происходит то же самое. Так история и движется сквозь бесконечную череду стычек к новому обретению Начальной Истины…
С этой точки зрения капитал — это одно из проявлений западно-протестантской традиции. Это ее проявление — чрезмерно разросшаяся «надстройка» над зернышком Первотрадиции, изначальный смысл которой лежал все-таки в познании Божьей Воли. Ныне надстройка разрослась так, что спрятала самое зернышко… Но, тем не менее, капитал все равно остался надстройкой!
Конец Истории с позиций Традиционализма, может наступить в двух случаях. Либо когда все люди и народы очистят зерна частиц изначальных знаний от налипших на них за долгие годы плевел, и обретут абсолютную Истину. Более бороться станет не за что, если даже человек и сохранит тот облик, который имеет сегодня на Земле. Другой путь — расширение надстроек до таких размеров, чтоб зерно Первотрадиции оказалось беспощадно раздавлено. Притом «надстройке» желательно быть одинаковой для всех народов.
Как вернуться к Первотрадиции? Люди думали об этом с самого мгновения ее потери. Но не находили ничего лучшего, кроме как множить свои учения об этом и воевать из-за них. Отчаянная попытка восстановить Первотрадицию была совершена в 3 Рейхе. Основана она была на соединении традиционалистического мировоззрения с методами работы рациональных наук.
Грубые стены сумеречных замков неприветливо встречали посетителей, среди которых, понятно, случайных людей быть не могло. Один за другим черные эсэсовские плащи скрывались в недрах седого прошлого.
Но вместо призраков в нутре замка работало самое современное оборудование, на которое с пола круглого зала поощрительно взирало Черное Солнце. Самый грандиозный, самый дорогой и самый секретный проект Европы за все ее бытие. Институт Аненербе. Возрождение Первотрадиции. Задача, куда грандиознее, чем изобретение какого-то «чудо-оружия», которое уже через несколько лет чудом быть перестанет!
Пухлые тома отчетов. Фотографии, колонки цифр, множество букв. Вести из экспедиций в разных уголках мира, с раскопок по всей Европе, из множества лабораторий. Пока все только началось, и на стене в одном из кабинетов висит грандиозная карта мира с отмеченными на ней местами будущих экспедиций и раскопок. Раз в пять больше. Раскопки в том числе и на грани технических возможностей — в Гренландии, которая теоретически является осколком древнего погибшего материка, на котором обитали живые носители Первотрадиции.
Плоды трудов множились и наполняли замок. Данные изучали, проверяли, из них уже складывалась более-менее целостная концепция. Правда, пока что во многом противоречивая. Но противоречия требовалось снять, они были недопустимы.
Стволы советских танков уперлись в чугунные ворота средневекового рыцарского замка. Его стены, предназначенные для защиты от катапульт да таранов, против оружия 20 века оказались беззащитны. Гарнизон замка выходил на улицу с поднятыми руками, все — сплошь черные эсэсовцы с серебряными рунами в петлицах. На пальцах — перстни с Черным Солнцем, что, впрочем, ни о чем не говорит победителям. Кто-то из сдающихся плачет от своего бессилия, а кто-то спешно грызет ампулу с цианистым калием. Они не успели… Отпущенного времени не хватило, чтоб вернуть к жизни Первотрадицию…
Или вернуть ее лишь человеческими усилиями — вообще невозможно?! А вернуться Первотрадиция может лишь по Божьей Воле, которая, увы, сейчас выросла страшной грудой русского железа, прорвавшегося в Центральную Германию. Могла бы она прийти и в ином облике. Например, благополучно живое Аненербе могло бы так и не найти какого-то знания, без которого восстановление Традиции невозможно. Например, экспедиция Отто Рана в Пиренеях так и не смогла отыскать чашу Грааль…
Так или иначе, возвышенного, германского Конца Истории — не вышло. Потому она продолжилась борьбой двух идейных сил — марксизма-ленинизма и либерализма. Уже было понятно, что марксизм не знает «двигателя истории», и потому ее конца он никогда не сотворит. Значит, проиграет. У либерализма же был заготовлен свой рецепт «Краха Истории», можно сказать — прямо противоположный германскому. Вместо восстановления Первотрадиции для всех народов, либерализм собрался рассчитывать на ее окончательное забвение. Вместо восстановления Первотрадиции из кусочков знаний о ней у разных народов — стирание того, что осталось, через быстрое и беспощадное вырастание массивной «надстройки» над ними, единой для всех.
Как только осуществить его, если народы, укорененные в своих землях, забыть свои традиции вряд ли когда смогут. Ибо последний из всех носителей наследия предков — это сама земля, наполненная множеством символов и смыслов. Руины старых городов, некогда священные рощи и холмы, могилы предков, наконец. Потому единственный способ оторвать людей от их традиций, и тем самым обеспечить Конец Истории — это оторвать их от родных земель. Истории известно много случаев насильственного и даже добровольного отрыва народов от родных мест. Но в тех случаях перемещался сразу весь народ, сохраняя в себе древние знания. Перевозя их на новое место, он переносил их в новую землю, что отражалось даже в новых топонимах (названиях мест). Потому теперь народы требовалось не только разъединить, но и разобщить. Причем — массово, сразу всех. Лучше переселить с места на место несколько раз, чтоб связь с предками порвалась окончательно.
Определение такому состоянию людской массы и дал Френсис Фукуяма, введя в научный оборот новое сочетание слов — «экономические кочевники».
Для нас, русских, это словосочетание не кажется страшным. Ведь при слове «кочевник» у нас перед глазами тут же рождается образ кочевых народов прошлых лет — половцев, печенегов, татар, монголов. Одним словом — степняков. С ними мы испокон веку то дружили, то — воевали, всегда смешивали с ними свою кровь. К примеру, легендарный князь Александр Невский был наполовину половцем.
Да, нас всегда удивляло их представление о доме, не как о точке в пространстве, но как об огромном просторе. Но ведь не бездомны они были, только дом уж слишком велик у них да не уютен. Но и в нем каждый угол — это знак, символ. В степи высились многочисленные могильные курганы и священные символы, высеченные на непонятно как заползших в степной край камнях.
Кочевники нам ясны лучше, чем всем другим народам мира… Но ведь мы пропустили слово «экономические»! А оно здесь — ключевое…
Нет, не были наши степняки предками тех «экономических кочевниках», о которых сказал и которых решил изготовить Френсис Фукуяма. Ни прямыми, ни боковыми, ни ближними, ни дальними… Их предки появились совсем в ином месте и времени, и были связаны с одним из грандиозных экспериментов Западной Цивилизации. Что поделать, любит Запад очень большие опыты, в которых подопытными делаются страны, народы, а то — и расы. Перейдем к самому эксперименту тех давних годов, который продолжался несколько столетий (куда там тому явлению, которое позже некоторые «историки» окрестили Советским экспериментом!).
Народа с именем «негры» в мире нет. Ни в Азии, ни в Африке, ни в Америке. А вот слово «негр», хоть и вытесненное за «неполиткорректность», но все же существует! Кому же принадлежит это определение? Нет, не народам Африки, ведь там — множество наций и племен, и каждое из них зовется по-своему, но уж никак не «негры».
Давным-давно слово «негр» прочно прикрепилось к чернокожим жителям Американского континента, которые прежде были невольниками. Прикрепление столь прочно, что не помогла даже нынешняя борьба за «политкорректность» — убрать его не получилось. Итак, что такое «негры» в широком понимании этого слова?
Очевидно — «негры», это общность людей, безвозвратно потерявших связь с духовным наследием своих народов, с памятью о предках и с родной землей. Американские «негры» имеют черный цвет кожи, но случай этот — частный. В принципе в новых «негров» (то есть — не образующую народа людскую общность) может превратиться любой народ.
Что для негра африканские орнаменты? Просто набор украшений. Что для него африканская музыка? Просто набор звуков, которые можно выгодно продавать «белым», на чем его смысл и заканчивается.
17 век. Английские мореплаватели в пудренных париках и со шпагами на поясе, протягивают блестящему украшениями черному князьку связку стеклянных бус и грамоту, в которой прописано, что отныне он — барон. По сходням на парусник плетется сотня проданных соплеменников, которые теперь сделались невольниками. Вонючий трюм, крысы, качка, плесневелые сухари на несколько месяцев… А потом…
Больше их ноги никогда не ступят на родную землю, глаза не увидят родных красок, а уши не услышат родных звуков. Они окажутся рассыпанными по далеким заморским землям, оторванными друг от друга, все свободные их силы будут уходить на выживание. Сохранение национальной культуры по другую сторону океана сделается невозможным. К тому же она лишилась престижа и для самих невольников. Кому нужны традиции народа, продавшего в рабство?!
Да, тот эпизод истории признан Западной цивилизацией — трагической ошибкой. С соответствующими извинениями, компенсациями да налоговыми льготами.
Но ошибок у рациональной до мозга костей цивилизации быть, разумеется, не может. Ее эпизод с работорговлей — это эксперимент, причем, один из самых масштабных за всю мировую историю. Контролем в этом опыте было предложение для негров вернуться обратно в Африку, которое приняли лишь единицы. Эти единицы основали государство Либерия, не имеющего ни культуры, ни традиции, и похожее на американское захолустье. Значит, вновь сделаться народом тот, кто стал негром — уже не способен. Что и требовалось доказать.
Разумеется, для дальнейшего применения технология негризации была подчищена. Такой позорный ее элемент, как торговля живым товаром — упразднена. Ведь более всего на свете человек ценит свободу своей воли, даже если она — всего лишь иллюзия. Потому человек должен выступать продавцом сам для себя. Другой вопрос, как заставить его самого себя — продать. Главное, чтоб он сделал это в первый раз. Дальше все пойдет само собой.
Для этого изобретен свой набор технологий. Искусственно спровоцированные революции и перевороты, гражданские и внешние войны, техногенные катастрофы. Но самым простым и эффективным методом оказались финансовые кризисы. Производятся они в кабинетной тишине, при минимуме сил и средств. Виноватых не обнаружить, значит, их как будто и нет, и кризис принимает вид чего-то похожего на природное бедствие.
Вне зависимости от технологии, результатом становится перемещение огромных масс людей и распыление их по всему миру. В новых местах мигранты разобщают коренные народы, лишают возможности сопротивления нежелательным для них политическим переменам. Одновременно оплата труда коренных народов падает, и им самим зачастую приходиться превращаться в мигрантов, отправляться в чужие земли. Процесс становится самоподдерживающимся и идет по нарастающей. По законам цепной реакции. Масса «экономических кочевников» непрерывно растет. В пределе — до числа людей всего человечества.
В политических науках есть много терминов с окончанием «-ция». Исламизация, финляндизация, балканизация. Я добавлю еще один — негризация. Распыление народов мира, превращение их в черную водянистую массу (слово «негр» переводится с латыни, как «черный»), перетекающую по Земному Шару. Невольно напрашивается аналогия с Всемирным Потопом…
Когда все народы мира растворятся в этом потоке, потеряют свое пространство и память о предках, «двигатель истории» будет выведен из строя. Нет народов — нет и отношений их друг с другом и внутри себя, значит — больше не может быть и исторических событий. Так выглядит «Конец Истории» по «рецепту» Френсиса Фукуямы. Приготовим венки к ее могиле…
Этому процессу способствуют правительства многих стран, причем сами почему-то при этом они рассуждают о патриотизме. Но совершают поступки, прямо противоположные этой идее — массово принимают мигрантов и способствуют миграции собственного народа.
«Конец Истории» не может сулить нам никаких благ. Если мы оказались неспособны отстоять свои права, как народ, то какие права могут быть у искусственных негров, у людской воды?! Разумеется, если они и будут, то в любом случае их сделается много меньше, чем прежде, когда мы еще были — народом. Впрочем, это лишь радужная надежда. «Права человека» после окончания «Холодной войны», в которой они были одним из видов идеологического оружия, все больше и больше превращаются в фикцию. Очевидно, к окончанию процесса тотальной негризации, прав у каждого из ее «продуктов» будет не больше, чем прав у невольника 19 века на берегу Американского континента.
Потому мы должны понимать, зачем нам необходимо не простое выживание, но — сохранение, как народа. А после этого обратить свою землю в остров, вокруг которого будут бушевать людские потоки. Нам когда-то желавшим по-марксистски завершить историю, теперь придется сделаться ее последними продолжателями. Другого выхода у нас просто нет. Ибо власть над Концом Времен не может и не должна лежать в руках человека!
Андрей Емельянов-Хальген
2013 год