Neudavshiysya Suizid — Последняя жертва

Когда я утром, в предрассветные солнечные сумерки ехал по грязной лесной дороге, закиданной окурками, и пытался заставить себя поймать себя-же хоть на какой-то мысли, казавшейся мне не вынужденной, окурок моей сигареты плыл слева от меня, поддерживаемый маленьким пауком телесного цвета с пятью отростками, двигавшимися вверх-вниз, в такт моему движению. Трубка, по которой в него струилось нечто жёлто-зелёное с красными прожилками, уходила мне за спину и покоилась, как мне казалось, на моих ушах, оплетённая в них моим о ней суждением.

Солнце, повешенное мною на горизонте и дурно пахнувшее было мне приятно и продолжало плыть в моём глазу, подмигивая тёмными силуэтами беспорядочно посаженных мною деревьями.

— Дай нам чудес, — кричал народ и деревья, и мне в голову пришла удивительная мысль, казавшаяся мне бесподобной только первое мгновение со дня своего сотворения. Маленькие существа похожие на муравьёв, населявшие её от сильной тряски в моей голове, сопровождавшей осознание и самоотождествление самого себя, посыпались из моего рта, просачиваясь через зубы, оставив в них сто двадцать кровоточащих канавок. И заставив меня засмеяться от безысходности движения вперёд времени в моём сегодняшнем меню миров и времён. Внезапно, я уже не летел в лесу по дороге, а поднялся наверх к небесам, совершая мгновенно придуманными маленькими муравьями(остатки которых, потрясся головой, вылетели из моих глаз в преисподнюю) круги. На мгновение я подумал про себя со стороны пустоты и её глазами осознал своё бедственное положение, мгновенно опустившись на запачканную коричневой массой землю.

Стекая по стволам деревьев, капая с ветвей, она залила всё вокруг, и сине-зелёные просветы неба, белеющие за стволами казались какой-то грязью, дополнившей всю эту бесформенную массу, которая охватила уже всё полушарие и под конец своей пляски, желая препарировать и подшутить над моим телом, добралась и до моего леса. Очередная волна коричневой грязи, попутно смеясь, вращая и мигая всеми своими маленькими синими глазами— точками, смыла меня за борт моего, ещё теплившегося благодушия, и хорошего настроения(так как я понял, что грязь хочет мне подыграть и помочь, ибо она была приятна моим глазам). Я был готов идти за ней в поднебесный суд и оправдал бы её чистоту и невинность перед самим дьяволом.

Во время этих моих размышлений я уже покоился под двадцатидюймовым слоем земли, ибо волна забила «меня» в какую-то нору, похожую изнутри на проеденный сороконожкой ход в моём черепе.

Что-то обожгло мне ногу и я увидел ею красненькую головку сигареты. Она обидела меня своей непохожестью и несовершенством названия. Вся примитивность букв обрушилась на меня, вцепилась в меня и утащила в мой старый мир, который был мне неприятен с этой стороны.

Я подобрал велосипед. И поехав вниз, стал созерцать мир вокруг, впитывать его в глаза, чтобы он вытеснил меня из моего рассудка, чтобы соблазнить мою точку зрения и вновь мне прийтись по вкусу.

Что ж, чем-то всегда приходится жертвовать…

— Чёрт побери ! — воскликнул я, — а как же грязь !? Нет, только не в этот раз.

И превратившись в светло-коричневую жижу, стёк на землю и на раму велосипеда. Между тем, мой велосипед, никем уже не управляемый, катился под горку по лесной грязной дороге, закиданной пустыми пачками от сигарет. Я намотался на колёса и забрызгал собой тушку мёртвого ёжика, над которым не было ни одной мухи, и близлежащие кусты. Одна капля попала на ветку сосны, и тотчас вмёрзла от холода открытого близлежащего космоса. Велосипед ехал, колёса крутились, разбрасывая остатки меня и за задним колесом оставляя коричневый тянувшийся след. Велосипед врезался в тень дерева, ибо она считала себя очень важной после моего умерщвления плоти, и упал. С седушки сползла коричневая кучка и растеклась возле велосипеда, который обогнав время, мгновенно проржавел насквозь и рассыпался, испарившись.

Маленькая собачка бежала мимо, весело махая обрубком хвоста.

Вдруг она остановилась, принюхалась и подошла ко мне. Я смотрел на неё и ощущал каждый её волосок. Собачка лизнула меня, расплавив свой язык. После того, как из её подёргивающегося упавшего тела выпал последний зуб, её, уже мёртвую вытошнило на меня своими внутренностями.

Пошёл пар, и устремившись к небесам, последней жертвой моим богам исчез за деревьями.