В соавторстве с Адой
За эту неделю, которая, словно не знающий усталости метроном, тупым стуком отдавалась в висках, зона моей боли значительно расширилась. Теперь ее не вмещало пространство, заколдованное в периметре стола. Боль распространилась по всему «Лимбу». Темноволосой чумой, причиняющей вред только мне, она летала, цепляясь за высокие стулья, делая свет от ламп ярче, до рези в глазах. Гасила свечи ледяным сквозняком, врывавшимся с каждым открытием двери, за которой должна была быть Алабама.
— Принесите мне виски.
По безжалостным счетам, которые приносили мне до нервного срыва вежливые официанты, я узнал, что стал пить вдвое больше прежнего и ничто, ни один персонаж этого, ранее весьма уютного бара, не мог даже на мгновение заменить мне возможность следить на ней. Мне кажется, что если бы кто-то другой, попытался поставить пластинку Нины, я неминуемо затеял бы драку.
— Принесет мне кто-нибудь этот чертов виски?!
Реальность оказалась значительно хуже, чем я мог предположить. Мое пристрастие к ней, как к образу, слишком похоже на физическое влечение. Стоит ли признаться самому себе, что я хочу ее, или помучить себя еще пару унылых дней, до тех пор, пока мое желание не станет настолько очевидным, что я начну ее искать.
— Ваш виски.
— Черт возьми, Дени, когда я последний раз заказывал что-то кроме коньяка?
— Я и сам удивился, но вы заказали виски. Унести?
— Оставь.
Мысль о том, что она может сейчас с кем-то трахаться, не причиняет мне вреда… Пусть делает все что хочет, кого это, блядь, волнует! Но не по вторникам и субботам! Не по этим долбаным дням!
— Дени, повтори!
Как можно доверять женщине... Ведь существуют правила… И она знает обо мне, я чувствовал это… Весь этот спектакль с музыкой, возможно, предназначен именно мне. И вот, предательство, видимо, первое из многих, дело для нее привычное… особенно по вторникам и субботам… по этим бессмысленным вторникам... по этим блядским, холодным субботам...
— Дени…
(две недели спустя)
— Сегодня я пью ром, милый.
В "Лимбе" совсем ничего не меняется. Всё те же пасмурные лица и неприкаянные души.
Тони пиликает что-то заунывное, больше похожее на стон, чем на музыку, неутомимая "мамаша" Кодди висит на шее пьяницы Стива, мой неизменный сосед Джек... пьет виски. Много.
— Две недели как один день, беспробудно, — сплетничает бармен.
— Не иначе как личная драма.
— А тебя почему так долго не было?
— А у меня личное счастье. В прошедшем времени.
— Почему в прошедшем?
— Он был слишком приторный, и я поняла, что если не сделаю ноги, очухаюсь однажды с тремя детьми на руках. Повтори!
Как хорошо, моя свобода. Вернув законное право снова всё решать самой, можешь гулять, где хочется, спать, с кем попало, раз уж сама так решила, проводить вечера в "Лимбе". Уверена, мой образ жизни далек от глянца и лоска светских хроник, и, наверное, я скоро сопьюсь и умру. Плевать. Зато моя жизнь будет наполнена иллюзией свободы, истина в вине. Без алкогольной призмы этот мир невыносим.
Меж тем, Джек, похоже, твердо решил покончить с собой с помощью бутылки виски. Приятный, но болезненный и медленный способ. Кажется, раньше ему нравилась Нина, а теперь он только что не плюнул вслед, пока я шла к автомату. Спиной чувствую его взгляд, как чувствовала всегда. Не иначе, отшила большая любовь, а я, как всегда, олицетворяю всех стерв этого мира. Забавно, но факт — так всегда выходит.
Двух недель в головокружительном и сладком романе за глаза хватило для того, чтобы прийти в себя, ужаснуться, сделать виноватые глаза и сбежать. Не могу я, когда все гладко и хорошо, как в дешевой американской мелодраме для стареющих вдов, меня тошнит, мне хочется кричать и пить втрое больше, чем всегда.
Мой дом — бар «Лимб» и его обитатели, ставшие мне практически родственниками.
Надо все-таки узнать, что случилось с Джеком. Думаю, он достаточно пьян, чтобы поговорить откровенно, тем более, мы так часто видимся.
Осторожно подхожу, кладу руку на плечо:
— Я могу Вам чем-то помочь?